Имя собственное

Валерий Морозов, 2023

Если бы случилось собрать персонажей этой книги в тесный круг, допустим, у костерка, на берегу реки, занимательная состоялась бы компания. Врач, вчерашняя школьница, солдат срочной службы, студент престижного вуза, пациент психлечебницы, именитый художник, зрелый мужчина, невольник первой, неизбывной любви, и наивная простушка, жертва откровенной и циничной нелюбви. Присаживайся поближе к огню, любезный читатель, и ты услышишь неспешные рассказы собравшихся о трагических столкновениях и непредсказуемых изломах бытия, выпавших на их долю. Будь готов и к тому, что крутые повороты в жизни персонажей могут показаться почти невероятными на сторонний взгляд. Да, участники изложенных историй совсем не герои и далеко не главные, но в отблесках костра ты прочтёшь в их глазах исповедальную подлинность и истинную глубину человеческих судеб, ибо правда жизни не требует иных доказательств.

Оторва

Повесть

— Как? Вы никогда не были на море? Правда? — стянув очки и приподняв нарисованную бровь, вопрошала Раису соседка по купе. Она словно намеревалась отчётливее запомнить лицо человека, несправедливо лишённого одной из главных радостей жизни.

— Что же здесь необычного, уважаемая, чему вы так удивляетесь? — отвечала Рая, распаковывая дорожную сумку. — Масса людей не имеют возможности съездить к морю. Хотя бы единожды. В силу отдалённости места проживания или по финансовым затруднениям. Многих останавливает бытовая неустроенность, дети. Да мало ли почему…

— Нет-нет, Раечка, поймите правильно. Я не в общеупотребительном смысле, а по отношению именно к вам. Роскошно одетая молодая женщина, имеющая возможность путешествовать в вагоне «Люкс-М» с душем, кондиционером и телевизором в купе, и вдруг…

— Ах, любезная Тамара Петровна, сказать по-честному, я и ехать-то не хотела. На этом Кирилл настоял, супруг мой.

— Что же он не с вами, Раечка?

— И не спрашивайте! У него с работой вечный завал. Он пластический хирург, очередь из пациенток аж до Нового года. Просмотрел мои анализы и настоятельно убедил в необходимости санаторного лечения. Если не сказать выдворил.

— Это он провожал вас до вагона? Импозантный такой мужчина?

— Нет, это его водитель. Мы попрощались раньше.

За окном, обрамлённым алыми занавесками, пролетали высотные новостройки, купола храмов, окраинные строения Москвы, её дымные промышленные районы.

Покончив с разбором вещей, необходимых в дороге, повесив портплед на вызолоченный крючок и переодевшись в шёлковый халат с огнедышащими драконами, Раиса устроилась за столиком и улыбнулась. Её красивое лицо и приветливая и располагающая улыбка словно излучали немой вопрос: «Итак, что же дальше, любезная Тамара Петровна?»

— Может быть, спросим кофе, Раечка? Поболтаем. Как вы смотрите?

— С удовольствием, — отвечала та, плотнее запахиваясь в шёлковый халат. — Но только мне с кофе не помешает коньяк. Грамм, этак, несколько. Ко всем моим недостаткам я ещё и гипотоник. А поездная качка как бы не спровоцировала, знаете ли…

— Это возможно, — согласилась Тамара Петровна и нажала рубиновым ногтем кнопку вызова обслуги.

* * *

В роддом за новорождённой сестрёнкой Рая с отцом отправились на старенькой машине дяди Коли, папиного друга и бывшего сослуживца по армии. Рая помнила, как всегда была недовольна мама, когда Николай появлялся в их квартире. Потому как любой его приход заканчивался банальной пьянкой, после которой отец становился просто невыносим. Доставалось и маме, и семилетней Раиске-ириске, если она не успевала спрятаться или убежать к соседской подружке Наташе. Скандалы случались нечасто, но случались, и от этого атмосфера в семье не становилась спокойнее. Но в такой день не хотелось думать о плохом.

Устроившись на заднем сиденье, она крепко прижимала охапку белой сирени и, напрягая воображение, пыталась представить встречу с мамой и новой сестрёнкой.

Ну, правда, как это будет?

Закрыв глаза и спрятав лицо во влажных и прохладных гроздьях, она воображала себя в сказочном саду, сплошь засаженном аккуратными рядами цветущей сирени. Тонкий, восхитительный аромат зыбким облаком витает невесомо. Яркое солнце пронизывает всю эту белопенную благоухающую кипень, над которой еле слышимой музыкой льётся пчелиное жужжание.

И вот по идеально ровной и прямой аллее навстречу ей медленно выходит мама, одетая в длинный развевающийся голубой хитон. На её руках сидит новорождённое дитя и широко улыбается старшей сестре, протягивая к ней ручонки. Мама наклоняется и подаёт дочери драгоценную ношу. Рая в замешательстве оглядывается вокруг, не зная, куда положить букет, чтобы освободить руки и принять ребёнка, и… слышит мужской голос:

— Давай сюда цветы-то. Ты спишь, что ли? Приехали уже, выходи.

Рая с раннего детства не могла привыкнуть к той несправедливости, что отец, мягко сказать, не особенно ласков в обращении с ней. Вряд ли ей была до конца понятна суть сложившихся отношений. Но каким-то внутренним детским чутьём почитала это за природную мужскую чёрствость, которая есть лишь прикрытие неумения или нежелания найти контакт с ребёнком. Бывая в других семьях, подмечала — с дочками мужчинам это сближение даётся труднее, чем с мальчишками. Поэтому её чаще тянуло к маме, а там… набежавшие слёзки быстро высыхали на уютной маминой груди.

— Ты на него, малышка, не обижайся, папа тебя любит так же, как и я. Просто он мужчина, тяжёлая работа, устаёт, конечно, оттого и срывается иной раз. Мы с тобой, детка, женского происхождения, и нам по этой причине предназначено быть терпеливее. Надо, может, когда-то и смириться с обидой, уступить, сделать так, как отец скажет. Будешь ты покладистой, и он станет помягче. Не стоит плакать. Успокоилась? Вот и хорошо.

Слёзы высыхали, но это не удаляло из памяти горьких детских обид. Они из раза в раз лишь напластовывались на неокрепшую душу, создавая тем самым непонятную разделительную, но в то же время защитную оболочку. Она всё реже обращалась к папе с какими-либо просьбами, сторонилась поддерживать изредка начинаемый им разговор. А ему такие отношения, похоже, только облегчали жизнь.

Однажды, после очередного домашнего «концерта», Рая отчётливо поняла для себя — папа её не любит! И с горделивой обречённостью приняла это понимание. Перестала плакать и искать утешения у мамы. Больше молчала и старалась не находиться дома, когда появлялся отец. Замкнулась. Хотя, возможно, ещё и не понимала до конца значение слова «отчуждение».

Но в этом вновь открывшемся состоянии, на удивление, не было и доли покорности. Напротив, в ответ на отцовскую нелюбовь из глубины ранимой детской душонки поднималась незнакомая жёсткая непримиримость, иногда переходящая в озлобление. Причём всегда вопреки попыткам сдерживаться.

Год от года её характер и болезненная реакция на любую самую мелкую несправедливость напоминали поведение дикой камышовой кошки. Сузив глаза, она с шипением крыла мальчишек за приставания площадными выражениями. Нередкий случай, когда огрызалась и с учителями. Раннее понимание своей, явно незаурядной, внешности позволяло ей вести себя надменно с одноклассницами. Вот назло!

А если неприятности касались Верочки, это приводило Раю прямо-таки в ярость, присущую всё той же камышовой болотной рыси.

Пацана, толкнувшего сестрёнку головой о кирпичный угол, схватила за волосы и коленом методично разбивала несчастному лицо в кровь. Этот, безусловно, дикий случай спустить на тормозах не представлялось возможным, и по настоянию родителей мальчишки даже ставился вопрос об отчислении её из школы.

Спасла Раю непререкаемая отличная успеваемость по всем предметам, приличный штраф на отцовское имя, поручительство коллектива учителей и постановка на учёт в детской комнате милиции.

А с той поры цепко закрепилось за девчонкой прозвище: Райка-оторва! А другого прозвища и подыскивать не было нужды, потому как вся их семья носила фамилию Оторвины.

Встреча в роддоме прошла совсем не так, как грезилось девочке в её дремотном видении. Из больничных дверей показалась бледная и похудевшая мама в сопровождении высокой медсестры в белом халате и голубом колпаке. Женщина держала в руках крохотный свёрток, глядя на который и не верилось, что там может прятаться живой человечек.

— Ну что, счастливчик, — нарочито громко адресовала акушерка приветственный возглас отцу, — принимай своё сокровище! И, как говорится, в добрый путь!

На родителя странно было смотреть. Лицо его приняло чуть ли не плачущее выражение, голова втянулась в плечи, спина согнулась в понятной покорности моменту. Дрожащими руками он принял конвертик, приоткрыл уголок простынки и, заглянув внутрь, просиял, широко улыбаясь. Наспех поцеловал супругу и, осторожно ступая, двинулся к выходу.

Рая протянула маме букет, и та, с плохо скрываемой болезненной гримасой, присела, чтобы обняться с дочкой. Дядя Коля сунул медсестре какую-то денежку, посмотрев на которую женщина молча развернулась и захлопнула за собой белую дверь.

По решению отца ребёнку дали имя от греческих корней, Вероника. Хотя мама робко настаивала, что на конец мая по святцам есть хорошее имя Анастасия, а Вероника звучит вычурно и как-то непривычно… да разве он послушает?

Однако выход нашёлся сам по себе. Рая с мамой стали обращаться к девочке в уменьшительно-ласкательной форме: Верунчик, Вера, Верочка. А когда малышка подросла, то на вопрос «А как тебя зовут, прелестное дитя?» отвечала уже сама: «Вера!»

Раечка любила сестрёнку без ума, нянькалась с ней от мокрых пелёнок и аж до первого класса школы. За это время они с матерью не раз пытались подступиться к хозяину на предмет святого крещения девочки, но он про это не велел даже и напоминать.

Эти хлопоты с младшей сестрёнкой до известных пределов облегчали Рае тягостные часы, когда дома был отец. Да и маме очень годилась такая неоценимая помощь, потому как после тяжёлых родов она слабела раз от разу. А эти «разы» превращались впоследствии в гнетущие недели, а то и месяцы пребывания в больнице. Наступило и такое время, когда ей пришлось навсегда оставить преподавательскую работу в медучилище.

Нелёгкие домашние заботы легли, конечно же, на Раины ещё слабенькие плечи. Девочка плохо понимала, какая болезнь мучает мать. Та говорила лишь, что болеет «по-женски» и это скоро пройдёт.

На торжественной линейке перед началом нового учебного года и Рая, и Вера стояли каждая в своей шеренге — Раиса с восьмиклассниками, Верунчик с первоклашками. Первый раз в первый класс!

Почти до слёз умилительно смотреть на этих новоиспечённых школяров, совсем ещё детей, недавних выпускников старшей группы детского сада, переминающихся с ноги на ногу от долгого ожидания и непривычно тяжёлых ранцев за спиной. Всех и каждого что-то смущало: чуть великоватая школьная форма, удушающие галстуки у мальчишек, новые, ещё не разношенные ботинки с туфельками и огромные неудобные букеты цветов, предназначенные первой учительнице.

Школьный двор забит народом. Над нарядной толпой родителей высилась голова отца. Видимо, сумел-таки отпроситься с работы. А вот мама… Та, по обыкновению, отбывала в больнице какой-то непонятный очередной курс.

Но вот наконец на крыльце школы, украшенном транспарантом и надувными шариками, появилась окружённая важными гостями директриса. Торжественно пронося к микрофону свою высокую причёску и выдающуюся во всех отношениях грудь, она говорила дежурные поздравительные, из года в год одни и те же, фразы. А Рая не могла оторвать взгляд от сестрёнки.

В сравнении с другими ребятишками Вера росточком казалась меньше почти всех. Без слов было понятно, что сейчас ей неуютно и немного боязно. Она, склонив белокурую головку с огромными бантами на жидких хвостиках, искала потерянным взглядом старшую сестру. По нижней вздрагивающей губёшке не велик труд понять, что и до откровенного плача совсем недалеко. Разглядев, однако, в толпе высокую фигуру отца и выхватив боковым зрением сестру, немного успокоилась.

Рая же с удовлетворением отмечала про себя, как аккуратно и не хуже других она приготовила к школе свою любимицу. Чёрные лаковые туфельки они покупали втроём, ещё с мамой. Белые гольфы, укороченное и отутюженное форменное платье, белоснежный фартучек, пышные банты и… громоздкий, не по росту, подаренный папой чёрный ранец.

Тут пронзительно заверещал электрический звонок, и первоклассники, ведомые молодой длинноногой учительницей, нестройной вереницей первыми стали подниматься на крыльцо школы. В шеренге же второклашек пухлощёкий пацан, глядя на малышей, шепнул рыженькой соседке с огромным бантом:

— Когда-то и мы были такими!

Та в ответ лишь вздохнула ностальгически.

Пока разбирались по классным комнатам, Рая неотступно думала о Веронике. Пристально именно теперь, когда наблюдала её со стороны.

«Почему она так отличается от нас троих? Волосы у мамы, отца и у меня чёрные, как и глаза. У мамы лишь немного отличаются — карие. У Веры же светлые волосы и серые в голубизну глаза. Она как будто бы и не растёт совсем, какая была в детском саду, такая же и теперь. Я, грех сказать, уже метр семьдесят, отец вон выше всей толпы, а тут что?

Вера за лето лишь немного пополнела, округлившись лицом простецким и невыразительным. Чем ещё больше стала отличаться от всех нас, Оторвиных. Чёрных, худых и скуластых».

Не единожды приходили в голову Рае подобные мысли. Она даже как-то осмелилась озадачить и маму:

— Мам, ты не обидишься, если я спрошу? Как ты думаешь, могли нам в роддоме Верунчика подменить? Ну, может, случайно как-нибудь. Не со зла, а по ошибке? Ты сама разве не видишь, какие мы с ней разные?

— Не придумывай, Раечка, такого просто не может быть. Это же Москва, роддом с давней положительной репутацией, высокообразованный персонал. Там всё под жёстким контролем.

А что до непохожести, так это часто случается. И в моей, и папиной родне людей, не похожих друг на друга, сколько угодно: высокие и не очень, блондины, шатены и чёрные как смоль. А помнишь, дядя Петя приезжал из Владимира? Рыжий, как осень, и худой, как дюралевый костыль! А папе он двоюродный брат.

Вот закончатся каникулы, начнёшь заниматься в восьмом классе. А там по истории будете изучать восстание декабристов. Причины, следствие…

В те времена Россией правил государь император Николай Первый. Между прочим, двухметрового с гаком роста мужчина. А папенька его знаешь кто? Император Павел. Тоже Первый. Вот только росточку предок был… ну тебя вот на голову ниже. Как говорят, метр с короной. Нехорошо, правда, так говорить о государе. Но логику-то наследственную где тут искать? Поэтому оставь-ка эти мысли.

У Бога на любого человека свои намерения и каждому предназначена отличная от других судьба. У Верочки она тоже своя, особая.

А с лица, знаешь ли, воды не пить.

* * *

Улыбчивый официант из вагона-ресторана с полотенцем через локоть принёс в купе кофе, блюдце жареного миндаля, витиевато порезанный лимон, половину небольшого графинчика коньяка и круглые фужеры. Длинными пальцами, унизанными дешёвыми перстнями белого металла, взял протянутую Раей купюру и, пятясь, удалился.

— Дорогая моя, — вкрадчиво говорила Тамара Петровна, мостя живот поплотнее к столику, — я всё смотрю и никак не налюбуюсь вашей фигуристой внешностью. В первую очередь лицом. Оно, ваше лицо, скажу прямо, будто с обложки глянцевого журнала. Даже шрамик над бровью прекрасного облика никак не портит. А короткая стрижка вас так молодит! Вы просто красавица и наверняка это знаете!

— Это преувеличение. Чего уж и такого особенного, просто удачное совпадение родительских наследственных признаков и только.

— Не скажите. Подозреваю, что без приложения любящих рук вашего мужа тут не обошлось. Я не права?

— Нет, нет, что вы! Никакого хирургического вмешательства, никаких там подтяжек и уколов. Единственное, что Кирилл мне разрешает, так это ряд процедур по уходу за кожей, кремы, хорошая косметика. Любая вещь, дорогая Тамара Петровна, требует заботы и ухода, не говоря уже о собственном теле. Кто, скажите, кроме нас самих, озаботится нашим внешним видом?

Соседка зарделась слегка и, потупив взор, замолчала, оглаживая под столом барабаном натянутую юбку. Рая непритворно прикрыла рот ладонью, спохватившись, что последние фразы сказаны ею в поспешности и бестактно. Если иметь в виду некоторую запущенность телесных габаритов попутчицы.

— Тамарочка Петровна, умоляю, не примите мои слова на свой счёт! И в мыслях не было вас обидеть. Давайте нальём ещё по глоточку.

Вот и замечательно!

Не держите обиды, дорогая моя. Я, знаете ли, даже вижу возможность помочь вам. Если, конечно, вы изъявите желание и живёте в Москве. Не думаю, что Кирилл откажет мне в просьбе и не найдёт свободного окна в своей нескончаемой очереди из пациенток. Давайте говорить откровенно. Смотрите. Вы ещё относительно молоды, по ощущениям, где-то около сорока, верно?

— Сорок один, да. Коренная москвичка. Я бы с большим удовольствием, Раечка, вы так любезны…

— Но обойтись одним ультразвуком, как мы понимаем, здесь уже не представляется возможным. Понадобятся и круговая подтяжка лица, и вакуумная липосакция живота и бёдер. Я это говорю в общем ключе, детально объяснить суть лечения может только Кирилл.

Для меня он может и скидочку сделать нормальную. В разумных, понятно, пределах. Вы, вообще, интересовались когда-нибудь ценами на подобные операции? Нет? Ну что могу сказать, знакомство с прейскурантом на эти услуги может вас несколько обескуражить и озадачить. Люди, живущие на зарплату, за таким лечением практически не обращаются. Но, как говорится, нет ничего невозможного! Сегодня поможешь ближнему ты, завтра он поможет тебе. Простой закон нормальных человеческих взаимоотношений.

— Раечка, вы изумительный и, по всему видно, большой сердечной доброты человек. Я к вам душевно расположена с первой минуты нашего знакомства и не стесняюсь об этом сказать. — Тамара Петровна с опаской оглянулась на дверь и приблизила лицо к собеседнице. — Скажите, Рая, могу я быть с вами предельно откровенной?

— Безусловно. Ну кто может нам помешать быть откровенными друг с другом?

— В таком случае я предлагаю выпить на брудершафт и перейти на «ты». Не знаю, правда, делают ли подобное с коньяком? Если полагается шампанское, я потребую, возможности мои позволяют. Заодно и ужин закажем.

— Можно! — засмеялась Раиса. — Можно и с коньяком. Нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевики! Только в нашем случае надо пить не на брудер, а на систершафт!

Женщины скрестили руки, выпили и, потянувшись друг к другу через столик, поцеловались.

— Рая, ТЫ хороший человек! Теперь отвечай: Тамара, ТЫ хороший человек!

— Тамарочка, да ты просто прелесть! — И обе заливисто смеялись, запрокинув головы.

* * *

Сказать честно, Рая и без посторонних уверений прекрасно осознавала все достоинства своего внешнего облика. Ей не сподобилось ещё и пятнадцати лет, а встречные мужчины, если не всякий, то через одного, как правило, невольно заворачивали шеи вослед стремительно летящей фигуре длинноногой черноглазой бестии.

Это интригующее обстоятельство, постоянное ощущение на себе заинтересованного мужского внимания, ей нравилось. Причём нравилось до восторга! До невозможной щекотки в животе!

И чтоб вам всем пусто было!

Ещё не полностью развитой, но уже живущей в юном естестве женской интуицией Рая вычленила необычайную ценность своей внешности — она давала ей зримую власть над противоположным полом. Мальчишки-старшеклассники ёжились и краснели при встрече, девчонки же поджимали губы и собирались кучками «дружить» против этой воображалы.

Леонид Петрович, физрук и тренер волейбольной секции, считал её очень перспективной и не уставал об этом говорить. Рая и вправду отличалась необычайной прыгучестью и «колом» вколачивала мяч с обеих рук прямо под сетку соперниц. Очень любила волейбол, смущало лишь то, что на разминках тренер непозволительно тесно подстраховывал её на турнике и чуть ли не в объятья принимал с опорного прыжка.

А наглых и неотступных глаз хмельного дяди Коли Рая просто боялась.

По этой причине, уже подспудно понимая, что мужское внимание может когда-то перейти из простого любования её внешностью в фазу непозволительных притязаний, Рая стала себя тренировать.

Боксёрский мешок, висевший в углу спортзала, начинал, похоже, трястись от ужаса, завидев идущую к нему децу. Её кулаки он ещё сносил, но когда она начинала отрабатывать серию ударов ногами… И правой, и левой, и с разворота пяткой, и в прыжке «ножницами»!

Бедный мешок вскоре перестал противиться такому напору и запросил пощады разошедшимися швами, предъявляя, в качестве вещественного доказательства, своё сыпучее внутреннее содержимое.

Но, если серьёзно, опасаться на самом деле было и чего, и кого. А отдавать себя «за понюх табаку» не хотелось совсем. Следовало быть осмотрительной и резкой.

Бережёного Бог бережёт!

Да ещё эта разница в облике сестёр Оторвиных беспокоила Раису всё больше. Отголоски досужих сплетен, а то и прямые вопросы («Скажи, а вы точно родные?») раздражали и без того взрывную натуру старшей. Обидные кривотолки бросали недвусмысленную тень и на маму. А это было уже за границами приличий, о чём запрещалось даже и думать.

И вот тогда Рая решила: после 9-го класса нужно с отличием завершить учёбу в медучилище, устроиться на работу в хорошую клинику и, заработав определённые деньги, провести негласный ДНК-тест. Чтобы раз и навсегда избавиться от косых взглядов, развеять все сомнения и недомолвки у окружающих, а в первую очередь у себя самой.

И только Наташка Безукладникова, верная подруга детских «игрищ и забав», не держала за пазухой никаких камней. Говорила: «Подумаешь, не похожи! И что дальше?» Но дружеская солидарность продержалась лишь до известной поры, оговоримся суеверно. Помните?

Не заводите вы, девчоночки, подруженьку красавицу,

А то цветы весенние все ей одной достанутся…

Забегая вперёд, скажу лишь, что так оно и вышло. Подруги рассорились напрочь на втором курсе медучилища, куда они вместе поступили и в котором некогда преподавала Раина мама.

На летних каникулах Наташа гостевала у родственников в саратовской глубинке и там познакомилась с местным парнем, солдатом срочной службы, приехавшим домой на побывку. Юношеская безоглядность закрутила мимолётное знакомство в любовный торнадо. Девушка вернулась домой вся в растрёпанных «чуйствах», если не сказать в экзальтации.

Весь год, что парню оставалось дослуживать, Наташка с кипой солдатских писем в руках донимала подругу своими фантазиями на тему безумной эпистолярной любви и громадьём планов на будущую, безусловно, счастливую совместную жизнь с избранником.

Демобилизованный и по такому случаю слегка подвыпивший воин, блистая лычками, аксельбантами и значком «Отличник… чего-то там», прибыл к невесте в Москву. В личной собственности имел лишь фибровый чемоданишко, сплошь покрытый наклейками с видами европейских столиц. Невооружённым глазом было заметно, что рекрут по макушку набит самомнением и гордыней.

Наташка простодушно познакомила его с закадычной подругой и лишь спустя короткое время поняла, какую совершила наивную опрометчивость.

А как следствие:

…И незаметны рядом с ней для всех ребят вы станете,

Как утренние звёздочки, вы рядом с ней растаете.

Парень, увидев Раису, выпал из окружающей действительности! С него прямо на глазах сполз гренадёрский лоск, и безвольно отвалилась нижняя губа. Кавалер поник всей своей псевдогеройской статью и настойчиво желал следовать за новым объектом обожания, аки молочный телок, неотвязно.

Переметнувшийся в одночасье жених враз перестал представлять для Раисы какой-либо интерес. Но уж больно раззадорил он её честолюбие! И ветреница неожиданно для себя принялась хулиганисто оказывать бедолаге ответные знаки внимания.

Тучи сгущались недолго, Наталья всё поняла, надулась и обозвала подругу Оторвой, чего ранее себе не позволяла. Почувствовав, что грань дозволенного перейдена, Рая резко прекратила свои интрижки, прошипев на ухо бойцу полноразмерный «отлуп». Так, как умела только она:

— Губу свою закатай, служивый! И свободен. На все четыре!

Отставной боец, поняв, что теперь ему не светит ни там, ни там, тихо отчалил в сторону города, в котором «огней так много золотых».

После долгих и надоевших уверений в своей невиновности Рая просто послала обиженную подругу «ко всем чертям собачьим» и вздохнула свободно. «Никуда она не денется! Помиримся, когда придёт время».

И про тот грешок, когда она испытывала на бедном солдатике свои чары, то бишь известные девичьи уловки, перемигивания, чувственное интонирование и страстное придыхание, старалась не вспоминать. Нужен он больно, перебежчик вислогубый! А все «ужимки и прыжки» назовём оттачиванием практических навыков женского обаяния. И не более того!

Рая любила себя и этого не стеснялась. Зеркало раз от разу поднимало ей настроение, когда случалось печалиться из-за отношений с отцом. «Ну и пусть! — говорила она себе. — Зато вот вам всем!» И, упрямо мотнув гордой головой, рассыпала по плечам чёрное облако волнистых волос.

Особенно прямо по-детски забавляло, какой эффект производили на окружающих её ноги. Не только же от занятий в волейбольной секции они так идеально выправились и пошли в рост! Виновата природа, хотя винить её за это — желания никакого нет.

Добираясь до школы на автобусе, всегда искала одиночное сиденье. А если уж попадала на сдвоенное и не хотела, чтобы к ней подсаживались, закидывала ногу на ногу. Колени, высоко очерченные короткой юбчонкой, по диагонали перекрывали свободное пространство меж кресел. Парни, проходя мимо, пугались этого видения, как оголённого высоковольтного провода, и поспешно пробегали мимо. Она же, покачивая остреньким каблучком, безучастным взглядом провожала пролетающие заоконные пейзажи.

Как тут верить писателю Довлатову, утверждавшему, что красивую женщину в общественном транспорте не встретишь? Согласиться отчасти можно, но с оговоркой — нет правил без исключений!

Долго ли, коротко, семью Оторвиных настигла всё-таки неотступно надвигавшаяся и неумолимая беда — от рака скончалась мама. И от тех горестных дней жизнь, что называется, покатилась под откос. Отец с поминок так и не просыхал. Каким-то чудом ещё поднимался на работу, а вечером пьяный валился одетым в кровать.

Совмещать эти две противоположные сферы деятельности у него получалось плохо. Что-то одно надо было бросать. А хотелось и рыбку съесть, и косточкой не подавиться! На производстве со временем сообразили, что такой «передовик» скоро потянет на альтернативную «Доску почёта» с названием «Они позорят наш коллектив», и поспешили с ним расстаться.

Воистину, «…Сколь верёвочка ни вейся, а совьёшься ты в петлю».

Теперь хозяин сутками валялся дома и постоянно названивал Николаю. Тот поначалу приходил «подлечить» друга, напивался вместе с ним и бесстыже пялился на Раины ноги, мимоходом изрекая в её сторону скабрезные «комплименты».

Но скоро и он прекратил тратить свои невеликие доходы на партнёра, от которого было бесполезно ждать какой-либо отдачи. Сам после развода с женой тянулся на пенсию матери да подхалтуривал извозом на своём старом «жигулёнке», когда бывал трезв.

Затем, как и следовало ожидать, из квартиры стали пропадать вещи: книги, хрусталь, мамина одежда…

Скоро в доме стало нечего есть и не было денег на проезд. Соседи давать взаймы отказывались, зная, что возвращать долг девчонкам будет нечем, и предлагали красной от стыда Рае вчерашний хлеб, кусок заветренной колбасы и так, кое-что из одежды. Не отказывалась лишь исключительно из-за Веры.

Ни благие увещевания, ни слёзные обращения к отцу положительного эффекта не возымели. И тогда Рая решилась обратиться к правоохранителям. Хозяин повестку участкового, понятно, проигнорировал, а поданное дочерью заявление в полицию обернулось для Раисы безобразным скандалом.

Однажды у Верунчика пропал импортный пуховичок. По всему было понятно, что родитель, чуя приближение тепла, счёл зимнюю одежонку дочери уже невостребованной и извлёк из этого свою гнусную выгоду.

Завидев плачущую сестрёнку и выведав причину, Раиса похолодела. Видимо, всякому терпению приходит конец! В груди её полыхнул неведомый ранее безотчётный гнев, смешанный с безрассудностью.

Она схватила отца за грудки и сбросила с кровати. Орала на него самыми последними словами, какими пьяницы изъясняются промеж собой. В бешенстве с размаху пнула сильной ногой его неподвижную тушу и отвернулась к стене, заливаясь слезами.

По логике вещей (ведь отец же) подойди, обними за плечики, попроси прощения… Ну хоть что-нибудь…

Внезапный мощный удар в голову опрокинул девушку на пол. Ухо мгновенно заложило, противным звоном наполнился воздух. Утвердившись на коленях, она секунду соображала, что произошло. Тряхнув головой и подняв глаза, разглядела сквозь редеющий туман стоящую над ней враскорячку фигуру. Ожидать второго удара времени не было. Оттолкнувшись от пола, как от родной волейбольной площадки, в стремительном прыжке вбила правую ногу фигуре в промежность.

Когда отец согнулся от невыносимой боли, её сильные, натренированные на ударах по мячу руки взлетели почти под потолок и одновременно хлёстко сплющили кудлатую голову, казалось, в блин!

Фигура с грохотом завалилась на спину. Компрессия от сдвоенного удара вышибла на рубаху кровяной сгусток. Громко зашлась плачем Вера, от страха вжавшись в угол. Трясущаяся от ударившего шока Рая подхватила сестрёнку и стремглав выскочила из квартиры.

Они бежали, сцепив руки и рыдая, к Наташкиному дому. Раздетые и простоволосые, прямо по проезжей части, сквозь завесу ледяного встречного дождя. Прохожие недоумённо оборачивались им вослед.

А дальше… Дальше за дело взялись супруги Безукладниковы, Наташины родители. Приютив на первое время девочек, бескорыстно взвалили на себя весь груз хлопот по преодолению барьеров в полиции, суде, органах опеки и соцзащиты. Но всё это состоялось уже гораздо позже.

Они никуда не подевались, эти, до изжоги знакомые, бюрократические проволочки!

А в тот памятный день наряд полиции, прибывший по заявлению соседей, услышал из-за двери лишь отборный мат. Пьяный хозяин, забаррикадировавшись изнутри, орал, что у него малолетняя заложница и он порежет её не задумываясь, если двери начнут взламывать.

Оперативникам пришлось обращаться за силовой поддержкой. Омоновцы, изучив обстановку, рекомендовали полицейским уйти. Капитан, что вёл переговоры с бузотёром, достал из папки повестку и, черканув в ней дату и подпись, сунул под дверь. Напоследок прокричал в скважину:

— Одумайся, Оторвин! Ради всего святого, не тронь ребёнка! Мы уходим, можешь проследить в окно. Успокойся и явись завтра с повинной в отдел, не ломай себе жизнь!

Полицейский уазик, рассекая лужи, скрылся за углом. А пару часов спустя силовики, отследив дальнобойной оптикой из противоположного дома обстановку в квартире, пошли на штурм. Словно с небес, затянутых дождевыми тучами, со звоном разбитого стекла, вынесенной фрамугой балконной двери и грохотом светошумовой гранаты один за другим ввалились в злосчастную квартиру три вооружённых ангела возмездия.

Наличие заложницы оказалось блефом, но печальнее всего то, что при задержании возмутитель спокойствия оказал сопротивление и каким-то образом ухитрился царапнуть одного бойца по шее ножом, спрятанным в рукаве. О чём, вероятно, горько пожалел, с невыносимым трудом ворочая на нарах КПЗ своё изломанное дубинками тело.

Рана на шее бойца особой опасности не представляла, это обстоятельство лишь добавляло пьяному безумцу ещё одну статью.

* * *

За вагонным стеклом постепенно сгущался вечерний полумрак, плавно переходящий в южную ночь. Женщины, как давние подружки, без опасения откровенничали друг с другом, не замечая времени. Рая больше интриговала попутчицу любовными историями, не особо вдаваясь в свои биографические частности. Из её рассказов становилось понятно, что она всего лишь медсестра в клинике преуспевающего мужа, пластического хирурга. Тамаре же Петровне этой информации оказалось вполне достаточно, если не сказать «за глаза». Всем известна сентенция — «Чего не может решить директор, иногда во власти уборщицы».

Встреча с Раисой казалась ей приятным бонусом, подаренным судьбой. Перспектива корректировки своего, прямо скажем, запущенного облика рисовалась радужной и почти состоявшейся.

— Раечка, ты представить себе не можешь, как я соскучилась по жизни. Да, да! По обычной жизни, где любящий супруг, дети, праздники с друзьями, работа по душе… Театры, книги, вернисажи… Ведь я ещё, по сути, не старуха, а всего этого была лишена последние десять лет. — Она пересела к Рае на диванчик и взяла её ладони в свои. — Эти годы словно один кошмарный круговорот: больницы, операции, лекарства, сиделки… Беличье колесо: работа — магазин — аптека — дом — работа! На пятом году совместной жизни мой муж, Павел, угодил в страшную аварию у себя на стройке, упали плохо закреплённые леса. И с этого момента он стал, как говорят, маломобильным инвалидом-колясочником. А кто мог помочь бедной женщине?

Друзья растаяли, как и не было, детей завести не получилось, родни никакой. Он детдомовец, у меня лишь мама, в чьей квартире мы и остались жить после её смерти.

— С кем же ты его оставила, Тамарочка? Бедная моя…

— Нет, — всхлипнула Тамара Петровна, поникнув головой, — нет его больше. Схоронила я его, милочка. Скончался, отмучился Павлуша мой. Вот фото, посмотри, какой он был видный мужчина! До того самого случая.

Представляешь, каково мне было одной столкнуться с этим валом проблем? И так переворачивались «из куля в рогожу», все деньги уходили на лечение, а тут похороны. Взяла кредит. И, как водится, затянула с отдачей. Тут же появились серьёзные ребята и чуть не с кулаками на меня. Мало того, подожгли дверь у квартиры. Хорошо, соседи спохватились.

Что оставалось? Пошла в милицию с заявлением. Там и слушать сперва не хотели. Я сидела в коридоре, плакала. Но, вот есть же Бог на свете, подошёл один следователь, капитан: «Что случилось, гражданочка? А ну-ка пройдёмте ко мне в кабинет».

И ты знаешь, Раечка, я выложила ему всё как на духу! Что после похорон мужа мне нечего делать в Москве, что его смерть, в некотором смысле, развязала мне руки и я могу уехать к тётке, старенькой маминой сестре, в Анапу. Купить там квартиру или домик у моря. Говорила, что боюсь без чьей-либо помощи продавать квартиру, так как она сейчас стоит немалых денег.

Благородный человек Андрей Николаевич! Ерёмин фамилия. Век буду ему благодарна. Провёл меня через все эти бумажные завалы и нотариальные дебри, — тут она перешла на шёпот, — помог с продажей и получением денег. Ты не поверишь, даже билет на поезд мне купил сам. Я, понятно, отблагодарила его. Вот бывают же люди, Рая, с бескорыстной натурой и доброй душой.

— Я так рада за тебя, Тамарочка. Тебе просто повезло! В наше время очень легко нарваться на лихих людей и остаться буквально ни с чем.

А ну-ка, что тут у нас? — Рая встряхнула графинчик. — На донышке? Бери лимончик. Давай, дорогая моя, за успех твоих начинаний. За удачное приземление на Черноморское побережье. Мы тесно сдружились, и, если спишемся, буду летом навещать тебя. А по поводу лечения — вот мой домашний телефон, вечером я всегда дома. Как надумаешь приехать, звони. За это время я всё обговорю с Кириллом. Он, похоже, и вправду меня любит. Шутка!

Женщины выпили, накрыли посуду бязевой салфеткой и принялись разбирать постели. Тамара Петровна вдруг присела на край кровати и сжала виски ладонями:

— Что-то мне немного не по себе, Раечка. Голова идёт кругом. Последняя порция была, вероятно, лишней.

— Может, под душ, Тамарочка? Пока сполоснёшься, я найду таблетку от головы. Без аптечки не выхожу из дома. Мало ли что может приключиться.

Проводив подругу до душевой кабины, попросила проводницу Ларису настроить комфортную температуру воды и вернулась в купе. Тамара появилась через полчаса порозовевшая, расслабленная и с тюрбаном из полотенца на голове:

— И вправду стало полегче, может, и не нужна таблетка? Боль стихает.

— Хуже не будет, Тамара. Кирилл всегда говорит: «Головную боль пережидать нельзя. Могут возникнуть непредсказуемые последствия». Так что не возражай доктору, вот водичка, запей. И тут же укладывайся. — Она затянула потуже пояс оранжевого китайского халата. — А я пойду с Ларисой поболтаю. Свет притушить?

Тамара накрылась с головой и не ответила.

* * *

После известных событий с дракой и поножовщиной в квартире судьба, в лице органов соцзащиты и полиции, не быстро, но расставила свои точки над чем требовалось.

Старшего Оторвина осудили на четыре года с отбыванием в колонии строгого режима. Он был этапирован в Пермский край, где экономическая составляющая тамошних колоний завязана в основе своей на лесозаготовках. Тот самый, воспетый в песнях, лесоповал. Но минул лишь год с небольшим, как из мест заключения пришло известие:

«…сообщает, что Оторвин Михаил Васильевич, осуждённый по статьям… погиб в результате несчастного случая. Причина смерти — бытовая травма».

Извещение было адресовано Хромову Николаю Ивановичу, давнему армейскому другу и собутыльнику отца девочек, так как именно он был обозначен в волеизъявлении заключённого.

Дочери были ещё несовершеннолетними, у дяди Коли же не было ни денег, ни желания связываться с похоронами. А поэтому труп остался невостребованным и по истечении стандартных семи дней был захоронен в специально отведённом месте под фанерной табличкой с порядковым номером могилы.

Верочку определили в дом-интернат для детей, оставшихся без попечения родителей. Слава Богу, в Отрадном. Не так далеко ездить, навещать её. Малышке только-только исполнилось девять лет.

Шестнадцати летняя Рая осталась жить в квартире одна, но под социальным патронатом. Наташины родители, супруги Безукладниковы, заключили договор попечительства сроком на два года, то есть будут опекунами до достижении девушкой совершеннолетия.

Окончив 9-й класс, подруги Рая и Наташа поступили в медицинский колледж вместе. Не хотелось расставаться даже в учёбе. Не разлей вода с самого детства. И даже ссора из-за жениха не была их дружбе особой помехой. Но Наташа выдержала лишь год и перевелась в другую, как она её называла, «шарагу». По специальности «Поварское и кондитерское дело». Оно и неудивительно, кулинарные способности замечали за девочкой смолоду.

Рая же, потрясённая безвременным уходом мамы и её неведомой болезнью, твёрдо решила посвятить себя медицине. И вдобавок занозою в сердце всё ещё саднело и не заживало сомнение в кровном родстве Вероники с родом Оторвиных. Эта неопределённость нет-нет да подтачивала сознание старшей сестры.

Хотя моментами закрадывалась мысль насовсем отбросить думки об этой казённой процедуре, словно бы о мистической ворожбе. Пыталась сама разобраться, «что оно такое и с чем его едят», но одни только термины: дезоксирибонуклеиновая кислота, двойная спираль, суперскрученность и т. д. и т. п. приводили сознание в оторопь.

Но ведь недаром Оторва! Упрямство натуры во всём: от взгляда чёрных пронзительных глаз до стремительной походки, резких телодвижений и острого, как бритва, языка. Разве что нет надписи на лбу: «Прочь с дороги!» Доводить любое дело до логического конца — природная закваска, а поступаться принципами не в характере совершенно.

Однако в отчаянную голову никогда не приходило, что случись, паче чаяния, нулевой результат теста ДНК и сестра оказалась бы чужой крови, она стала бы любить Верочку меньше. После кончины мамы младшенькая осталась единственной родной душой, которой жизненно важна помощь и забота близкого человека.

А чтобы заказать процедуру на подтверждение родства, нужны деньги. Пусть и не такие большие, но ведь не было вообще никаких. Всего и богатства лишь карманная мелочь да единый проездной. Вот уж закончить колледж, устроиться на работу… Может быть, тогда…

* * *

Быстро пролетели студенческие годы. Всё осталось позади: белые халаты, конспекты, экзамены, практика в поликлинике и стационаре, танцевальные вечера с подшефными курсантами пограничного училища. Первое увлечение… Оно также позади и не заслуживает того, чтобы о нём горевать.

С работой получилось очень удачно — уже полгода, как она трудилась процедурной сестрой в одной из больниц военного клинического госпиталя им. Бурденко. А закадычная подруга Наташа служила кондитером в частной московской ресторации и уже собиралась замуж. За сына хозяина.

Когда Рая всё же добилась своего и получила на руки подробное заключение о проведении процедуры ДНК, к первой пошла, конечно же, к ней, к Наталье. Протянув подруге бумагу, подписанную важным экспертом, кандидатом медицинских наук, сказала тихо:

— Читай, — и закрыла лицо ладонями.

Та пробежала глазами казённый текст и спешно прихлопнула ладонью рвущийся из груди вскрик удивления. Документ бесстрастно сообщал, что степень родства между сёстрами Оторвиными составляет — ноль процентов!

Рая была сражена этой вестью. Она не плакала, лишь обострившиеся скулы да тени под глазами выдавали её глубокую опустошённость. Наташа обняла вздрагивающие плечи подруги:

— Ну что уж так переживать, дорогая моя. Ты оказалась права в своих сомнениях, только и всего. Сама же говорила, что, каким бы ни был результат, Верочка до конца дней будет тебе родной сестрой.

Я считаю, что во всём этом есть и положительный момент — мама твоя не станет переживать оттого, что ты теперь это знаешь. Такое известие лишь усугубило бы её страдания.

— Ты считаешь, не стоит дальше развивать эту тему? — вопрошала Раиса.

— Что ты имеешь в виду под словом «дальше»?

— Если произошла подмена в роддоме, пусть и случайная, это значит, что у Веры где-то есть биологические родители. И они, сами того не ведая, воспитывают мою сестрёнку, Оторвину! Надо предпринимать какие-то действия. «Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети».

Если у Верочки другие мама и папа, имеет ли она право это знать? Имеет. А в пользу ли будет весть об их существовании, ведь она выросла в другой семье? Большой вопрос. Но стоит утаить этот факт сейчас, где взять уверенности, что тайна не вскроется позже? Простит ли Вера нам с тобой этот конспиративный сговор?

— Даже не знаю, что ответить, дорогая моя. Может, всё же…

Не дожидаясь окончания фразы, Рая порывисто поднялась с места, взяла медицинский вердикт и сунула бумагу под закипающий чайник. Факел зловещим сполохом осветил её осунувшееся лицо и, догорая, чёрной пепельной завитушкой упал на плиточный пол. Рая взяла Наташины ладони и встала на колени, потянув подругу за собой.

— Вот так, стоя на коленях и глядя прямо в глаза, мы с тобой, Наташа, должны поклясться, что ни при каких условиях, никогда, ни словом, ни даже намёком не посмеем оскорбить Верочку этим известием! Я клянусь!

— И… я-а… к-клянусь, — сквозь хлынувшие слёзы проговорила Наташа.

Они ещё долго стояли на коленях, обнявшись и наперебой успокаивая друг друга. В воздухе витало ощущение горькой, непонятной, но очень болезненной утраты.

* * *

За подрагивающими красными шторками на вагонных окнах спускалась глубокая ночь.

Бесцельно прогуливаясь по ковровой дорожке от тамбура к тамбуру, Рая иногда останавливалась у двери своего купе и, оттянув дверь, вглядывалась в полумрак. Тамара Петровна лежала в той же позе, и одеяло на её фигуре ритмично вздымалось.

— Что вы не отдыхаете, Рая? — улыбаясь, спрашивала Лариса, попутно протирая влажной салфеткой деревянные фрамуги окон.

— Да вот, немного голова побаливает. Жду, когда таблетка начнёт действовать. В купе чуточку душновато. Да и соседка спит, не надо бы беспокоить. А хочется свежего воздуха.

— Ну, это поправимо. Через полчаса Ростов-Главный. Стоим пятнадцать минут. Можно будет погулять, чудесная тёплая погода.

— Пожалуй, так я и сделаю. Спасибо, Лариса. У вас очаровательная улыбка, вам не говорили? Да, впрочем, вы сами наверняка знаете…

Рая зашла в купе и присела на свой диван. Чувствовала, как учащённо бьётся сердце. Долго всматривалась в темноту за окном. Потрогала за плечо спящую женщину, та никак не отреагировала.

Вскоре показались окраинные огни большого города, поезд заметно сократил скорость и наконец плавно подошёл к перрону. Мягко лязгнули сцепки. Рая поднялась, поправила постель и остановилась перед дверным зеркалом. В тусклом освещении она плохо узнавала своё лицо. Гримаса какой-то болезненности, испуга и настороженности искажала всегда благообразный лик.

Она обернулась на спящую Тамару Петровну, окинула взглядом купе и, перекрестившись, вышла в коридор.

Первой на вокзальный асфальт, тщательно протерев поручни, легко спрыгнула Лариса. За ней спустились с чемоданами и сумками ростовчане, числом четыре. Трое мужчин и женщина. Мужчины убрались в сторону вокзала одни, а женщину, вместе с баулами, подхватило целое восторженное семейство. Аккуратно придерживая длинные полы оранжевого халата, ступила на перрон и Рая.

— Правда, здесь посвежей? — улыбалась ей Лариса.

— Несомненно, дорогая моя. Смотри, к нам новые пассажиры!

К вагону подбежали два молодых парня. Проводница проверила у них билеты и поднялась следом, легко подтянувшись на поручнях. Возможно, показать места. Где-то вдалеке протяжно взвыла полицейская сирена.

Раисе вдруг нестерпимо захотелось курить, хотя с этой дурной привычкой было покончено ещё на втором курсе. Перрон опустел. В ночи повисло томительное ожидание гудка к отправлению.

Оглянувшись по сторонам, Рая собрала в кулак полы халата и… юркнула под состав. Пересекая рельсы, бежала в сторону от вокзала, к депо. Скомкала и зашвырнула попутно в какой-то железный ящик оранжевый расписной халат, оставшись в сером брючном костюме. Обогнула ряд построек и затаилась в тени, прильнув спиною к облупленной стене. Вокруг никого. Мелкая дрожь в ногах и руках постепенно стихала. Вдали раздался прощальный гудок отправляющегося поезда.

Нужно расслабиться, вздохнуть свободно и трогаться к вокзалу.

В туалетной комнате она придирчиво осмотрела себя со всех сторон, тщательно отмыла запачканные мазутом руки, поправила причёску и вышла на привокзальную площадь, помахивая небольшим плоским чемоданчиком.

Услуги такси наперебой предлагали трое. Молча села в машину к тому, что постарше, и на вопрос:

— Куда едем, красавица? Почему одна и без охраны? — отрезала:

— Давайте-ка без вольностей! Пожилой ведь мужчина. Ведите себя пристойно. — И, помолчав, добавила уже примирительно: — В аэропорт!

* * *

С очередной получки Рая, намереваясь ехать к Верочке в Отрадное, закупилась в магазине фруктами, шоколадом и другими вкусностями. Долго не решалась, но всё же отважилась и купила дорогущий торт с пресловутой «вишенкой» наверху — тонколистной шоколадной розой.

Торт предназначался врачу. Анна Филипповна — добродушная, ещё не старая женщина, с извечным фонендоскопом через шею наперевес — озадачила старшую сестру плохими новостями:

— У Вероники после перенесённой прошлой зимой острой пневмонии проявились негативные осложнения в органах дыхания. Развился хронический бронхит с характерным кашлем. Девочку он просто вымотал. Пригласили специалиста-пульмонолога, тот её прослушал, но ничем нас не обрадовал. Рекомендовал паровой ингалятор и предположил дальнейшее развитие астмы, которая, как известно, проявляется приступами удушья. Девочка слабенькая, и вопрос встаёт ребром. Необходимо серьёзное лечение.

— Что надо предпринимать, Анна Филипповна? Я просто теряюсь. Подскажите, Бога ради.

— Нужен юг, Раечка. Морской воздух, сосны, можжевельник, соляные пещеры. В Сочи полно санаториев с лечебными программами строго по органам дыхания. Но если решитесь, то ехать следует вам вдвоём. Паровой ингалятор можно уже выбрасывать, он рассчитан лишь на носоглотку и верхние доли. Нужен ультразвуковой портативный небулайзер. Он глубоко орошает лёгкие лекарственным мелкодисперсным аэрозолем. В совокупности это всё, поездка, проживание, спецоборудование, конечно же, недёшево.

Путёвку инициировать можно, но ты же понимаешь… Крепись, нелёгкий груз ложится на твои плечи, дружок. Надевай халат, пройдём к ней в изолятор.

Домой Рая возвращалась весьма огорчённой, если не сказать — жёстко угнетённой откровенным разговором с врачом и болезненным видом сестры. Погружённая в раздумья, она даже проехала свою станцию метро и, выйдя на перрон, долго не могла понять, где находится.

Добравшись наконец до квартиры, упала без сил на диван, не сняв даже ветровки и джинсов. За окном начинался дождь. Верхушки деревьев, достающие до их этажа, потемнели от влаги и поникли листвой, уже начинающей желтеть. Снова осень…

Под опущенными веками в полузабытьи мелькали картины будущего путешествия к морю. Проносились большие вокзалы и полузаброшенные полустанки, деревни, лесополосы, озёра…

Но опять! Возвратные видения цепко держат в сознании голые стены изолятора, бледное лицо сестры и её огромные серые глаза. Слух разрывает надрывный Верочкин кашель. Хочется уснуть, провалиться в небытие, отрешиться от нечаянной беды, но не даёт покоя невроз, накрывший всё существо. Левый висок терзает резко возникшая боль, а где-то далеко-далеко настойчиво верещит дверной звонок.

Стоило громадных усилий побороть болезненный морок, встать и, зажав ладонями виски, нетвёрдыми шагами подойти к двери.

На пороге стоял Хромов Николай, в недалёком прошлом дядя Коля, друг погибшего отца. Он не сильно постарел за эти годы. Прилично одет, побрит. Разве что излишне располнел. Только кривая улыбка и блуждающий, прилипчивый взгляд с прищуром остались прежними.

— Войти-то можно? — стряхнул он дождинки с фуражки.

— Зачем? — шёпотом спросила Рая, держась за висок.

— Действительно, зачем? Дело есть неотложное, иначе бы…

— Что ж, входите, — сдвинулась в сторону.

Они прошли на кухню. Николай присел к столу и огляделся. Рая осталась стоять в дверном проёме, скрестив руки под грудью. Ощутимо запахло чужим присутствием, какой-то смесью одеколона и дешёвого табака. Дождинки, извиваясь, медленно скатывались по наружному стеклу. Молчание затягивалось.

— Говорите, пожалуйста, мне скоро нужно будет уходить.

— Не надо тебе никуда. Выпроводить меня хочешь. Будто не понимаю. А я ведь не взаймы пришёл просить. То, что сейчас скажу, определённо в твоих интересах. Поэтому прошу, выслушай и не перебивай. Налей водички стакан. Спасибо. За эти годы, Раечка…

— Давайте без фамильярностей…

— За эти годы, Раечка, много воды утекло. Преждевременно умерла Лида, мама твоя. Находясь в неволе, погиб отец. Официально — несчастный случай, это тебе известно. Но где-то год назад мне удалось наведаться в те «не столь отдалённые места» и запросить в архиве документы.

С трудом, но нашёл по номеру Мишину могилку, рассказал, что девочки его живы-здоровы, государство за ними осуществляет пригляд. Поговорил также с одним старым охранником, у которого квартировал, и он поведал мне любопытные детали того «несчастного» случая.

Отца вашего убили. За дерзкий и неуживчивый нрав. За объявленную им войну администрации колонии. За бесконечные письменные обращения в высшие инстанции по поводу того беспредела, с каким он там столкнулся. Пытки, изнасилования, избиения, холод и голод как способ укрощения строптивых.

Всё было обстряпано аккуратно, не первый, видимо, раз. Пообещали одному зэку УДО, досрочное освобождение, и тот, дождавшись, когда Миша спустится к реке, раскатил, как бы ненароком, штабель кругляка, предназначенного к сплаву. Бедолагу переломало, словно в гигантской мясорубке.

Рая закрыла лицо ладонями. Николай вопрошал в пустоту:

— Что они там похоронили под фанерной табличкой? Что в таком случае могло остаться от человека, не рискну и предположить.

— Вы привезли документы? Свидетельство о смерти, что-то ещё…

— Через некоторое время, — он продолжал, словно не слышал вопроса, — по приезде в Москву я нашёл свою маму очень больной, поэтому совсем не находил возможности навестить вас. И теперь вот, — он замолчал, сглатывая горький комок слёз, — сегодня ровно полгода, как она скончалась.

Он поднял трясущейся рукой стакан и залпом выпил воду. Рая молчала.

— Я остался совсем один и решил продать квартиру. Есть желание уехать на свою малую родину, в Белоруссию. Под Гомелем у меня много родни. Однако нарвался на мошенников, и квартиру у меня отняли. Сам виноват, пил с ними вместе, подписывал, что подсовывали…

Остался «жигулёнок» да покойного отчима дача в Лесном городке. Где и живу последнее время. Перевожу вещи из квартиры, обувь-одежду там, стиралку. Пытаюсь хоть дачу с машиной продать, чтоб не совсем голым на малую родину явиться. С покупателями уже есть договорённость.

— Для чего вы мне всё это рассказываете?

— Да затем, чтобы ты поняла обстановку. Послезавтра я буду должен передать ключи от дачи новым владельцам. Именно сегодня нужно нам с тобой поехать и забрать все документы. Я на машине. Час туда — час обратно. Ничего не беру из вещей, посмотришь, что я оставляю покупателям, и, может, что-то возьмёте с сестрой себе. Громоздкие вещи я включил в цену домовладения, но там ещё много чего интересного остаётся. Отчим был небедным человеком. Выберешь что-нибудь, посуда там, книги… Не вот ведь у вас «добра палата». Хоть чем-то мне перед Мишкой оправдаться.

Кроме отцовских документов я обязан передать тебе лично в руки ещё одну государственную бумагу, что когда-то вручили мне твои родители. На ответственное хранение. Так что собирайся, я жду в машине у подъезда.

Он хлопнул себя фуражкой об колено и встал. В дверях оглянулся:

— Не выходишь через двадцать минут, все бумаги сожгу к чёртовой матери! Но тогда уж не обессудь!

Машина долго пробиралась узкими дорожками, пересекающими дачный посёлок вдоль и поперёк, и наконец остановилась возле зелёного двухэтажного дома с черепичной крышей. Внешний вид строения ещё хранил былую презентабельность той категории дач, что некогда выделялись государством партийной номенклатуре, артистам, писателям, заслуженным работникам отраслей и прочим пенсионерам союзного и республиканского значения. Флюгерный жестяной петух, кособочась, печально глядел в осеннюю пустоту. Дождь не усиливался, но и не прекращался.

Сам участок облик имел плачевный. Давно необрабатываемая земля и запущенные посадки в совокупности образовали удручающий пейзаж Берендеевой заимки, что смотрелась особенно контрастно в сравнении с соседними ухоженными садами.

— Поставлю быстренько чайник, — проговорил Николай, сбрасывая куртку. — Согреемся немного, не возражаешь?

Рая огляделась и даже несколько удивилась добротному состоянию интерьера. Ковры, ростовое зеркало, книжные стеллажи, винтовая лестница, камин… Довольно удивительно, что всё это имеется в наличии и находится в относительной сохранности. Беря во внимание тот факт, что владельцем сего достояния является человек совсем неравнодушный к «питию» как к русской национальной забаве. Проще говоря, как-то умудрился не пустить всё это хозяйство по ветру.

— Давайте посмотрим документы и поедем. — Рая дышала в озябшие ладошки. — Скоро начнёт темнеть.

— Конечно, сию минуту. Вот чашки, варенье, распоряжайся. Я за документами, они наверху.

Ступени поскрипывали под грузным телом. Рая сделала горячий глоток, ещё один… Желанное тепло разлилось по внутренностям. Послышался голос сверху:

— Рая, поднимайся сюда, тут бумаг куча, будем разбирать. Я ещё и очки ко всему прочему забыл.

На широченной кровати были раскиданы папки, блокноты, десятки листков, исписанных мелким почерком, видимо, из архива прежнего хозяина. Николай рылся в этом ворохе, стоя на коленях. Документы из архива колонии нашлись быстро. Они были заклеены в пакет грубой бумаги шершавой текстуры.

— Почему эти документы у вас?

— Я же говорил, что Михаил в своём волеизъявлении указал меня. Вы с сестрой в то время были ещё несовершеннолетними. Документы и пришли на мой адрес.

— Это всё?

— Да нет, есть ещё одна бумага. Она касается конкретно тебя. — Он вытянул из дерматиновой папки серо-голубой листок и протянул его Раисе. Было понятно, что бланк важный, с водяными знаками и отчётливой печатью.

Сразу бросалось в глаза главное слово: СВИДЕТЕЛЬСТВО.

А вот дальше… шёл текст, осмыслить который получалось с трудом.

Об усыновлении (удочерении).

Айдарова Раиля Каримовна, татарка, дата рождения 25 марта 1998 года, г. Москва. Усыновлена (удочерена) Оторвиным Михаилом Васильевичем, гражданином России, русским, и Оторвиной Лидией Ивановной, гражданкой России, русской. С присвоением ребёнку фамилии — Оторвина, имени — Раиса, отчества — Михайловна.

Определить ребёнку дату рождения 25 марта 1998 года. Место рождения г. Москва. Национальность — русская. О чём составлена запись акта гражданского состояния об усыновлении (удочерении).

Дата 16.06.2002 года. Печать.

Подпись нотариуса.

Обрушилась гробовая тишина.

Рая смотрела на бумагу и не могла ничего понять. Сначала мелькнула мысль, что речь о Веронике. Но ведь нет! Чёрным по синему начертано: …фамилии — Оторвина, имени — Раиса!

«Значит, я? Речь обо мне? Но этого же просто не может быть!

Мама, милая моя… Выходит, ты мне и не мама? Отец не отец? А сестра не сестра? Веру считала неродной, а приёмышем оказалась сама? Боже ты мой…»

Она задавала эти вопросы себе, а смотрела умоляюще на Николая, словно ждала от него невозможного чуда. Вот сейчас он рассмеётся и скажет, что всё это досужая и неудачная выдумка, такого и в самом деле быть никак не может, и цидуля эта блакитная только того и стоит, чтобы её разорвать в клочья и выбросить, но…

Хромов взял бумагу из её рук, аккуратно сложил вчетверо, сунул в нагрудный карман рубахи и встал с колен. Скулы обострились, всегда блуждающий взгляд обрёл сосредоточенность. Он, казалось, молча набирался решимости, присущей разговору, далёкому от праздности. Вместе с тем отчётливо понимал, что мешает ему этот разговор начать.

Ему был нужен допинг!

Быстро подошёл к стеллажу, сунул руку за книги и вытащил припрятанную, видимо раньше, бутылку. Скрутив крышку, нервно разлил водку в два бокала тяжёлого гранёного стекла. Залпом опрокинул свой и, утёршись рукавом, начал наконец говорить:

— Я, наверное, поступаю подло, если вот так, безответственно вручаю тебе этот документ, будь он проклят! Жили бы вы с сестрой и без него. До сего дня считали бы себя родными и греха не ведали. Именно из этих соображений Миша с Лидой отдали мне это свидетельство на сохранение, чтобы ты его не обнаружила ненароком.

У Лиды долго не получалось родить первенца, да и врачи не обнадёживали. Поэтому они и решились взять девочку из детского дома. А через четыре года, когда тебе исполнилось семь лет, у Лиды, по её, вероятно, неустанным молитвам, родилась Верочка. Своя, Богом данная, кровиночка. Отсюда становится более понятным не особо ласковое отношение отца к неродной дочери.

Было видно, что это доставляло тебе моральные страдания.

Не скрою, у меня таилось и такое желание — хотел эту бумагу сжечь и уехать к себе, но есть один якорь, что удерживает прочно. Вот сейчас и наступил тот роковой момент, когда я скажу всё как на духу — якорь этот ты, Рая!

Она вскочила, словно подстёгнутая электрическим разрядом, но тут же опустилась обратно на кровать, заваленную макулатурой. Закрыла лицо ладонями и впервые за долгое время пожалела, что разучилась плакать. В горле стоял сухой колючий комок болезненной горечи.

Николаю же горячительная влага развязала язык:

— Ты давно нравишься мне. Ещё с самого раннего детства было приятно наблюдать, как из угловатой девчушки постепенно сформировалась спортивного вида девушка, которая затем чудесным образом выправилась в красивую, статную женщину. С некоторых пор не было и дня, чтобы я не думал о тебе. Я не влюбился, душа моя! Я буквально заболел тобой!

Рая обхватила руками колени и уронила в них голову. По сгорбленной спине легко читалось невыразимое отчаяние.

— Хочешь знать, девочка, почему я вывалил на тебя всю эту ненужную и лишнюю, казалось бы, правду? Зачем показал этот казённый приговор? А чтобы знала — всем, кого ты числила самой близкой роднёй, ты им с этого момента чужая! Посторонняя фигура азиатской национальности, нечаянным образом оказавшаяся в русской семье!

И вот теперь, когда твоих приёмных родителей нет в живых, я свободен от каких-либо обязательств перед ними. А раз так сложилось, я предлагаю тебе, Рая, стать моей женой. И зову поехать со мной в Белоруссию. Посуди сама, кому ты сейчас нужна, кроме меня?

Раиса медленно подняла голову с колен и устремила неподвижный взгляд своих чёрных очей на фигуру, произнёсшую это признание.

— Да. Мне сорок два года, а тебе девятнадцать, — продолжал Николай. — Да, у меня нет пока материальной стабильности, а напротив, есть определённые недостатки, с которыми я твёрдо намерен справиться. Зато я могу дать тебе то, что не сможет никто больше. Свою безмерную, давнишнюю и неизбывную любовь. Увидишь, мы поладим с тобой, Рая. Недаром ведь говорят, стерпится — слюбится!

У Раисы сначала мелко затряслись плечи, за плотно сжатыми губами отчаянно бился, пытаясь протиснуться наружу, сдавленный грудной смех. Наконец он вырвался на волю, и Рая громко и заливисто захохотала, запрокинув голову. Но тут же оборвала смех, резко выпрямилась и встала в полный рост:

— Та-ак! Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Только в хмельной голове могла поселиться подобная дурь!

Она отшагивала спальню от окна до лестницы и говорила, словно самой себе:

— Этот человек всерьёз предлагает мне повторить мамину горькую судьбу. Пьяные загулы, ревность на пустом месте, скандалы из-за пропитых денег и вещей, драки и побои, преступное равнодушие к детям.

И главное, куда зовёт этот безумный человек? Где, по его мнению, меня ждёт безграничное счастье?

Оказывается, в девственных лесах белорусской глуши под Гомелем, откуда и убежать-то, пожалуй, не будет никакой возможности. Пить он, конечно, не перестанет и через пять-семь лет обратится в развалину, озабоченную ревностью и старческими претензиями.

Чего ты ждёшь, мизерабль? — почти кричала она, криво улыбаясь. — Иди заводи машину! А по пути остановись у зеркала в прихожей и посмотри внимательно на себя, чучело! Может, хоть это тебя отрезвит, старый маразматик!

— Куда я теперь поеду выпивши? — упавшим голосом отвечал «молодожён», снова потянувшись к бутылке.

Рая пантерой бросилась к нему и выхватила тару из его рук. Пятясь, вылила содержимое без остатка прямо на ковёр.

Надо было видеть, какая метаморфоза целиком поглотила Николая! Он округлил глаза и затрясся. Личина приобрела мертвенно-серый оттенок, осклабился редкозубый рот. Из горла рвался жуткий нечленораздельный хрип. Сбычившись и вытянув руки, он пошёл на девушку, словно хотел дотянуться до горла. Достигнув её, прижавшуюся спиной к платяному шкафу, обхватил неуклюже за плечи и… принялся целовать в скулы, шею, плечи.

Извиваясь всем телом, будто рысь, попавшая в силки, она всадила острое своё колено налётчику в солнечное сплетение и выскользнула из цепких мерзких щупалец. Охнув, тот согнулся и тут же, распрямившись, молниеносно выбросил пудовый кулак прямо в точёный её подбородок.

Подкосились её ноги, он подхватил Раю почти у пола. Сграбастал в охапку бесчувственное тело, швырнул спиною на кровать и стал судорожно сдирать с неё одежду.

Очнувшись от резкой боли, Рая закричала что было мочи. Она понимала, что с ней творит этот мерзавец. Но кто же услышит этот вопль раненой души! Тушей своей он просто её расплющивал и хрипел, распространяя тошнотворный запах перегара и бросового табака. Упершись ему ладонями в плечи, пыталась сбросить с себя этого кабана, но тот… со стоном отвалился сам.

Рая рывком села на краю, прикрыв наготу подушкой. Сердце стучало, как отбойный молоток. Голову обносило свалившимся несчастьем, и нестерпимо болела нижняя челюсть. Пошевелила опухшим прикушенным языком и сказала тихо:

— Пошёл отсюда вон, сволочь!

Тот испуганно и с молчаливой готовностью двинулся к лестнице, подтягивая штаны и нашаривая болтающийся ремень.

Оставшись одна, зубами разорвала простыню и сумела как-то привести себя в относительный порядок. По телу ходила мелкая зябкая дрожь. Остановила взгляд на своём стакане с ненавистной водкой. Жгучая влага на мгновение перехватила дыхание, влажные веки сомкнулись и отчаянно не хотели снова открыть взору этот, ввергнутый в пучину мерзости, мир. Глухое рыдание клокотало в груди.

«Мамочка, милая моя, расскажи мне, кто я есть и почему всё так?»

Машина неслась по Минскому шоссе, рассекая образовавшиеся дождевые лужи. Сгустившуюся темень пронизывали слепящие фары встречных авто. Заднее сиденье целиком загромождала стиральная машина, и Рае пришлось устроиться на пассажирском, рядом с этим негодяем.

Тревожное и тягостное молчание наполняло салон. Рая подавленно склонила голову почти к коленям. Ей не хотелось видеть никого и ничего. Лёд негодования от неминуемого соседства с насильником сменялся мгновениями жалости к самой себе.

Всплывали в памяти девичьи переживания. Она, как и все девушки на свете, знала, что когда-то наступит этот момент. И боялась немного, и была до отчаянности готова подарить себя пусть пока не встреченному, однако любимому человеку. Но даже в самых непредсказуемых видениях не могла представить, что придётся пройти через такую мерзкую экзекуцию.

Ну как смириться, что честно хранимое от случавшихся посягательств невинное девичество грубо заберёт этот гнусный мужлан!

Рая искоса взглянула на Николая. Спокойное и равнодушное выражение его лица говорило о многом. Казалось, он уже почти уверился в сдаче позиций девушкой. Он даже еле заметно улыбался чему-то своему. И в башке у него крутились, небось, мысли соответствующие.

«Сидит, как побитая собачонка. Осознаёт себя в новом качестве? Да что, в самом деле? Чего такого уж особенного произошло? Не она первая, не она последняя! Бабы, они до поры строптивы. А когда власть над ними берёт настоящий мужик, тут же сникают и в слёзы. Перетерпит да и смирится, деваться-то некуда! А там и дальше можно разговоры разговаривать».

Сердце у Раи от тяжёлых мыслей щемило и наливалось ненавистью. И не виделось той гнетущей ненависти выхода. Ну что она могла сделать с большим взрослым мужиком? Отлупцевать пузатую утробу длинными своими ногами? Натравить на него знакомых ребят, санитаров из морга? Заявить в полицию? Ядом напоить? Неужели этот гад останется безнаказанным? Возможно ли оставить униженное и растоптанное достоинство неотмщённым? Смириться с поруганной честью и всё забыть?

— Раечка…

— Заткнись!!! — Она кричала в обречённом бессилье, превозмогая боль в скуле и колотя кулаками по приборной панели. — За-а-ткни-и-ись!!!

И тут, словно пастуший бич, хлёстко грохнул над ухом знакомый выстрел стартового пистолета. Она даже ощутила пороховой запах от капсюля. На раздумывание не оставалось и секунды!

Напрягшись всем телом, не мигая глядя на дорогу, хладнокровно подпустила поближе летящую навстречу громаду «КамАЗа» и… вцепившись в рулевое колесо, резко крутанула его влево!

Скрежет металла о металл, запоздалый визг тормозов, мешанина из того, что зовётся верх и низ, и, наконец, оглушительная тишина…

Машина лежала в буераке колёсами кверху.

Очнувшись, Рая обнаружила себя прижатой к водителю. Тесно, лицом к лицу. Всё вокруг засыпано осколками вдрызг разбитых стёкол. Ноги зажаты перелетевшей с заднего сиденья стиральной машиной. Правую пронизывала такая боль, что пошевелить ею без искр в глазах было невозможно. С разбитого лба текла кровь и заливала глаз.

Николай, припечатанный рулевой колонкой в грудную клетку, словно вдвое похудел. Он, зажмурившись, конвульсивно хватал воздух открытым ртом. Ноги были жёстко стиснуты вбитым внутрь двигателем.

От него по искорёженному салону распространялся запах испражнений. Превозмогая боль и отвращение, Рая протянула руку, вытянула из кармана его рубахи свидетельство и сунула себе за ворот. И вот тут он открыл глаза:

— Су-ука-а, — хрипел, раззявив рот, в котором булькала кровавая пена, — тва-а-арь… Выживу, у-убью паскуду… су-у-ка-а… как же больно…

Горячая волна гнева накрыла Раису всю без остатка. Она не могла смириться с тем, что этот ненавистный враг ещё жив. Мало того, что он нанёс пожизненную незаживающую рану её душе! Он остаётся ещё и носителем тайны превращения безвестной татарской девочки в русскую девицу крещённую уличным прозвищем Райка-оторва!

Откуда они взялись, эти последние силы? Тренированные пальцы непроизвольно потянулись к горлу, изрыгающему проклятья. Зажмурившись и рыдая от неимоверной боли, отчаяния, страха, горького предчувствия неминуемой беды, она сдавливала эту ненавистную глотку до той поры, пока сама внезапно не потеряла сознание.

А к машине уже бежали люди.

* * *

Ну вот и Анапа!

Мекка для российских любителей отдыха на Черноморском побережье. Поезд мягко подкатил к брусчатой платформе. Небесно-синее здание вокзала, перекрытия из стекла, сверкающие перила — всё это словно говорило прибывшим гостям, что здесь их неизменно ждёт голубое небо, тёплое синее море и яркое южное солнце.

Проводница Лариса, стоя у створа дверей, едва успевала отвечать на слова благодарности от пассажиров, покидающих её уютный вагон. Но когда не увидела в опустевшем тамбуре ни Раи, ни её соседки, обеспокоенно запрыгнула на подножку. Пробежав по проходу, резко оттянула дверь купе и обомлела, прикрыв ладонью рвущийся наружу крик изумления.

Молодой девушки не было и в помине, а Тамара Петровна безмятежно спала, уткнувшись лицом в спинку дивана. Наклонившись и тронув её за плечо, Лариса тут же отшатнулась в испуге, увидев серое, мертвенно-бледное лицо пассажирки. Мысли в голове метались, словно при пожаре.

«Бегом в командный вагон, надо срочно предупредить бригадира поезда… Как ему сказать? Что пассажирка спит, как мёртвая? Или на самом деле мёртвая? Да откуда мне знать? Я же не доктор, в конце концов».

— Говори же толком, что случилось, — недовольно гудел бригадир, пожилой и усталый, как все поездные начальники.

— Не вышла из вагона одна пассажирка. Или спит, или мёртвая!

— Мёртвая?

— Да откуда мне знать? Я же не доктор, в конце концов!

Когда поезд отогнали на запасный путь, в вагоне было не протолкнуться от официальных лиц, поднятых по такому исключительному случаю.

Скорая помощь, дежурный по станции, проводники соседних вагонов и прочая. Врачу удалось привести женщину в чувство, поставив какой-то укол. Пострадавшая была очень слаба, беспрерывно просила пить и, беспорядочно обшаривая внутренности своего чемодана, бормотала о пропаже большой суммы денег. По тревоге подъехал майор Суханов из отдела транспортной полиции. Обращаясь к нему, врач уверенно поставила диагноз:

— Отравление клофелином. Классический криминальный способ обездвижить жертву. Налицо типичные признаки: слабость, желание спать и спать, сужение зрачков, бледно-серые кожные покровы, резкое падение артериального давления, гипотермия, ну и… ступайте осторожнее… тошнота. Следует срочно отправлять потерпевшую в клинику, нужны неотложные процедуры по детоксикации организма.

На ходу состоялся короткий допрос проводницы. Лариса рассказала, что помнила. Зачем ей было что-то скрывать?

— Последний раз видела девушку в Ростове. Была длительная стоянка, и она выходила подышать свежим воздухом.

— Какие вещи имела при себе? Как была одета? Отходила ли от вагона?

— Нет, абсолютно! На ней был яркий шёлковый халат до полу. Жаловалась на головную боль. Мы перекинулись парой фраз и только. Затем я побежала размещать новых пассажиров и больше её не видела. Думала, отдыхает у себя. Не имела права беспокоить. А вот и вещи её. Дорожная сумка и портплед. — Лариса потянулась было к вешалке, но её остановили.

— Стоп! — скомандовал офицер. — Сержант, все вещи в машину, посуду со стола аккуратно в наволочку и туда же. Присутствующим следует назвать свои фамилии для протокола осмотра места происшествия.

Доктор, вот номер телефона, позвоните мне, куда определят потерпевшую. Бригадира поезда прошу через час подойти ко мне в вокзальный отдел полиции с официантом, который обслуживал этих дам. Что ещё? Пока достаточно, пожалуй. До поры все свободны.

Он вытер платком потный лоб и первым покинул купе. Выглядел удручённым. И то правда, мало ему своих местных мазуриков, так ещё из Москвы криминала подвозят. Остальные гуськом последовали за ним.

Лариса оглядела разорённое и обгаженное купе, затоптанный ковёр в коридоре и взялась за голову: «Это сколько же предстоит уборки? Не меньше чем на полдня».

И тут взгляд её упал на измятую постель. Между подушкой и спинкой дивана белела бумажка, вырванная явно из блокнота. Там значился номер телефона и приписка: «Звонить после 8-ми вечера. Рая».

— Товарищ следователь, эй, подождите! — кричала она в открытую фрамугу и размахивала листочком. Делегация, шагавшая по раскалённому перрону в сторону спасительной прохлады вокзала, остановилась.

Через пару дней, когда потерпевшей оказали необходимую помощь и она немного пришла в себя от постигшей беды, из клиники позвонили майору Суханову.

Тот, кряхтя от недовольства, оставил насущные бумаги и вызвал машину. Водитель погрузил в багажник плащ, обувь и чемодан женщины. В кабинете заведующего отделением и произошла эта встреча.

Тамару Петровну привезли на кресле-коляске. Было видно, что женщина оправилась от потрясения, но была ещё довольно слаба.

— Здравствуйте, Тамара Петровна. Майор Суханов Иван Андреевич. Мы сможем побеседовать, вы в состоянии?

— Да, конечно. Даже не сомневайтесь.

— Хорошо. Я включу диктофон, не будет возражений? И начнём разговор с самого начала. Вы отправились в поездку из Москвы или сели на промежуточной станции?

— Нет, из Москвы. Вошла в вагон и устроилась в сдвоенное люкс-купе.

— Билет у вас прямо до Анапы. Какова цель путешествия?

— Год назад умер мой супруг, а оставаться в столице одной, без близкого человека мне не захотелось. Детей у нас не было. Я продала квартиру и вознамерилась купить какое-нибудь жильё в Анапе. Здесь живёт моя тётка, мамина младшая сестра. Захотелось прибиться к родному человечку.

— Вот бумага, напишите, пожалуйста, её координаты: ФИО, адрес и телефон. Вы уже виделись с ней?

— Нет, не рискнула беспокоить, старенькая она.

— При каких обстоятельствах вы познакомились со своей попутчицей по имени Раиса? Опишите её. Детально и подробно. Насколько это возможно.

— Она вошла почти перед самым отправлением. Молодая, красивая, около двадцати. Может, и больше, но у молодых не заметишь этой разницы. Её молодила ещё и короткая, даже чересчур короткая, стрижка. Волосы чёрные, как и глаза. Стройная спортивная фигура. Серый брючный костюм. Похоже, что это всё. Хотя подождите! Позже я увидела на её чистом лице малоприметный шрам над правой бровью. Вот теперь, наверное, всё.

— Она была одна или кто-то её провожал?

— Да, с ней был видный такой мужчина, годами старше её, пожалуй, вдвое. Всё покачивался с пятки на носок, держа руки за спиной. В вагон не поднимался, лишь помахал рукою в окно.

Когда девушка вошла в купе, я спросила: «Не муж ли это?» Она ответила, что это его водитель. А муж не поехал с ней по причине чрезвычайной занятости. Он якобы известный пластический хирург. Из вещей у неё имелись только дорожная сумка и портплед, по всей видимости, с выходным платьем.

— Платье там самое заурядное и далеко не новое. Так, элемент маскировки. И в сумке вещи, которые тоже не жалко выбросить или без сожаления оставить вместе с сумкой. Дальше, прошу вас.

— Затем, переодевшись в китайский халат, попутчица заказала кофе в купе и коньяк. Сослалась на низкое давление. Мы выпили на брудершафт, и я прониклась к ней, словно к близкому, если не сказать родному человеку.

— Что же вас подвигло?

— С её стороны поступило предложение помочь мне в проведении коррекционных пластических процедур. Я говорила уже, что её муж… вот, вспомнила имя, Кирилл… пластический хирург. Даже записала их домашний телефон.

— Это всё, любезная Тамара Петровна, могло быть лишь легендой, свёрстанной на скорую руку, чтобы вовлечь собеседника в тему, ему небезразличную. Там, где неуместны грубые криминальные методы, в ход идут изощрённые психологические уловки. И преступники не без успеха ими пользуются.

Номер телефона, кстати, тоже липовый, мы проверили. Дальше, пожалуйста.

— Ну, затем обычная поездная болтовня: я рассказывала свою историю, а Рая… Странно, мне не удаётся вспомнить ничего конкретного о ней самой. Рассказывала какие-то посторонние байки и даже анекдоты, но не более того.

— Именно об этом я только что вам поведал.

— Вскоре мне стало нехорошо от выпитого, закружилась голова, и Рая посоветовала принять «Винпоцетин». Я согласилась, потому как знаю это лекарство и не раз пользовалась им сама. Затем она проводила меня в душевую кабину, чтобы ополоснуться и прийти в себя. Вернулась я в купе где-то минут через двадцать и намеревалась лечь спать, но…

— Таблетку, конечно, предложила Раиса?

— Да-а… Сказать по правде…

— Что и требовалось доказать!

Так, уважаемая Тамара Петровна! Давайте вернёмся немного назад. О пропаже каких денег вы твердили врачу? Откуда эти деньги и сколько их было у вас?

— Я уже говорила, что продала квартиру в Москве. За восемь миллионов рублей. Вся сумма была упакована в небольшой кейс. Раньше такие называли дамский дипломат. Он был закрыт на кодовый замочек.

— Вы говорили с попутчицей о деньгах? Видела она этот кейс?

— Нет и нет, абсолютно. Я вошла в купе намного раньше. Портфельчик был уложен в дорожный чемодан, который я тут же спрятала под сиденье своего дивана…

— Спрятала?! Да разве сие называется «спрятала»? Нет, Тамара Петровна, это просто-напросто «шаговая доступность», ни больше ни меньше! Ай-я-яй! Кто же вас надоумил тащить с собою такую уйму наличности? Не от большой сообразительности, уважаемая, вы сотворили подобное. Не обижайтесь, но так получается.

— Неужели, Иван Андреевич?.. Когда отлучалась в душ?..

— Вы сами и ответили на свой вопрос. Вот форма, пишите заявление, будем передавать дело дознавателям.

* * *

С улицы в проём окна больничной палаты вмещается куцый и заурядный кусок пейзажа московской окраины.

Половина корпуса панельного девятиэтажного дома с лесом антенн на крыше, верхушки нагих тополей, подёрнутые инеем, и сносимый ветром сизый дым из сиротливой фабричной трубы на горизонте. Зима вроде бы на излёте, а тоска на душе у Раисы сродни первым декабрьским холодам.

Изредка больную навещали Наташа с мужем. Верочку взяли с собой только раз, в самом начале госпитализации. Глядя на младшую сестрёнку, Рая напрочь забывала о своей проблеме и не могла сдерживать слёз от невозможности помочь Вере хоть чем-то.

А та, измотанная хроническим бронхитом, с тёмными кругами под глазами, ещё и отмахивалась, улыбаясь виновато, как словно бы оправдывалась за свой болезненный вид.

Вера, и это было понятно, с нетерпением ждала Раиного выздоровления, стойко перенося и болезнь.

После таких встреч бессонная ночь Рае была обеспечена. Все другие думки уходили на задний план, сверлила мозг лишь одна мысль — где достать денег? Не обменять ли уж нашу квартиру на меньшую с доплатой? Как поскорее выбраться из этого лагеря беспомощных и увечных и отвезти, наконец, Верунчика в санаторий?

Словами не выразить, как надоела эта инвалидная палата, этот длиннющий коридор с продавленными диванами из кожзаменителя, столовая, где столы и стулья синего пластика верещат по кафелю до озноба по коже.

Одно утешало Раю — скорая выписка. Лечащий врач обещал, что буквально на днях сделает последний снимок и, как говорится, счастливого пути! Неужели подходят к концу тягостные недели и месяцы лечения?

В результате аварии Раиса получила сложную травму правой голени. Осколочные переломы большеберцовой и малоберцовой костей. Операция, долгое ношение фиксирующего стального аппарата, гипс, костыли… Тошнота и головокружение от сотрясения мозга.

Чтобы залечивать порезы от разлетевшихся стёкол, пришлось постричься наголо. Как тут не поверишь, что по волосам действительно плачут! Вот и шрам над бровью, как памятный знак. Не хочется про всё это и размышлять!

Рае плохо приходили на память детали того дня, когда её доставили в травматологию. Хотя о какой памяти можно вести речь? После лобового сокрушительного удара травмированный мозг бросал покалеченное тело из сумеречного забытья в полное беспамятство.

Неизменной оставалась лишь одна сплошная, пронзительная боль, терзающая ногу при малейшем движении. Относительно полное осознание случившегося пришло, собственно, только на следующий день.

Уже потом, когда состояние немного стабилизировалось, картину катастрофы пусть по частям, но удалось восстановить. Правда, не без помощи сотрудников ГИБДД. А картина та рисовалась удручающей.

Протоколом зафиксировано дорожно-транспортное происшествие, основной причиной которого явился выезд легкового автомобиля, госномер…на полосу встречного движения и последующее столкновение его с большегрузным автомобилем «КамАЗ».

В результате аварии водитель «Жигулей», находившийся в состоянии алкогольного опьянения (подтверждено анализом крови), погиб на месте, а женщина, сидевшая на пассажирском сиденье, доставлена в лечебное учреждение с переломом правой ноги, многочисленными ушибами, порезами и сотрясением головного мозга.

Поначалу, на первом месяце пребывания в травматологии, Раю неотвязно терзало душевное смятение и беспокойство. Порой сильнее, чем нескончаемая боль в переломанной ноге. Казённые строки документов, что инспекторы приносили ей на подпись, роем вились в больной голове, не давая заснуть ночами.

Она будто силилась выпутаться из сетей собственной укоризны по поводу гибели Николая и краем воспалённого сознания отодвигала свою причастность к его смерти. Ну не могла она, будучи в полубессознательном состоянии… Хотя…

Рыдала, кусая больничную подушку, и, как умела, молилась, прося Спасителя отвести от неё эту навалившуюся беду.

Наконец-то наступил этот долгожданный день выписки.

Рая, одетая в одежду с Наташкиного плеча, сидела на коридорном диванчике подле двери зав. отделением, дожидаясь оформления истории болезни. Стеснялась, чувствуя себя не в своей тарелке. Чужие шмотки были ей маловаты. А что делать, свою одежду пришлось выбросить, после аварии она была не годна ни к чёрту. Не захотела оставлять даже уцелевшие итальянские ботинки. Воистину был бы тот ещё «сувенирчик на долгую память»!

Она прикидывала, что необходимо сделать в первую очередь. Перво-наперво — домой. Переодеться. Насколько возможно, привести к присяге бесхозное запустение в квартире и бегом в Отрадное, к Верочке. В шкатулке, помнится, ещё оставались пустячные деньги, нужно что-то ей купить.

А ещё… Бог ты мой, ведь за эти месяцы почтовый ящик наполовину, небось, забит квитанциями по коммунальным задолженностям!

— Оторвина! — выглянула из-за двери молоденькая медсестра. — Зайдите!

Рая поднялась и, маскируя лёгкую хромоту, переступила порог.

В кабинете, кроме заведующего и его помощницы, присутствовала ещё одна колоритная фигура, при виде которой у Раи непроизвольно дрогнула щека и неуверенно замедлился шаг.

— Капитан полиции Ерёмин, — представился офицер, немного приподнявшись со стула — Прошу вас, присаживайтесь. Назовите, пожалуйста, вашу фамилию, имя и отчество.

— Оторвина… Раиса Михайловна. — Голос был какой-то чужой.

— Вот что я должен сказать, уважаемая Раиса Михайловна. Мне поручено осуществлять следственное производство по уголовному делу о гибели небезызвестного вам Хромова Николая Ивановича, скончавшегося в результате дорожно-транспортного происшествия, в котором пострадали также и вы. Следствие было временно приостановлено, пока вы находились на излечении, но вот теперь, как говорится, пришла пора.

Я вас не тороплю, так как понимаю — надо освоиться в новой обстановке, привести в порядок бытовые вопросы, даже, наверное, научиться ходить без палочки. Верно, доктор?

— Надо сказать, она у нас молодец, — улыбался заведующий. — Трость выбросила давно, исходила все коридоры и лестницы бессчётное количество раз и выработала походку почти без хромоты.

— Вот и прекрасно! Но всё же, наверное, потребуется какое-то время, чтобы прийти в себя. Я на машине, подброшу вас до самого дома. Единственно, что следует нам сделать сейчас, — это подписать два документа. — Капитан протянул ей распечатанный лист.

— Что это? — Рая вопросительно взглянула на полицейского.

— Подписка о невыезде. Она подразумевает следующее. Первое. Не покидать город без разрешения следователя. Второе. Являться точно в день и час, указанные в повестке. Третье и последнее. Какими-либо другими способами не препятствовать производству по уголовному делу. — Следователь сделал многозначительную паузу и пристально посмотрел Рае в глаза. — Вот и весь невеликий перечень ограничений. А второй документ — сама повестка. Как вы считаете, недели вам хватит, чтобы освоиться? Замечательно. Распишитесь здесь, здесь и вот здесь.

Ерёмин захлопнул папку, встал и протянул руку врачу:

— Спасибо, доктор, за тёплый приём. Существует поверье, что ни врачам, ни нам, полицейским, не следует говорить «до свидания». По понятным причинам. А стало быть, счастливо оставаться! — И обернулся к Раисе. — Ну что, Оторвина, поехали? Все документы у меня, не волнуйся.

Машина с синей полосой по борту и мигалкой на крыше резво вклинилась в основной автопоток. Молоденький сержант-водитель, вертя головой, то и дело выруливал на встречную полосу, включая сирену. В такие моменты Рая закрывала лицо ладонями. Ещё совсем близко и болезненно ощущение той трагической минуты.

Ехали молча, адрес не озвучивался, но неведомым образом машина затормозила прямо у двери родного подъезда. Капитан, не выходя из салона, протянул Раисе в открытое окно визитку и напомнил:

— Через неделю жду на разговор. Прошу не опаздывать. Адрес отделения указан в повестке. Если возникнет желание встретиться раньше — звоните. До встречи.

Стекло в пассажирской двери поползло вверх, и машина сорвалась с места, растворив красные огни задних фонарей в мареве выхлопного смрада.

Рая повертела в руках коричневый кусочек картона и прочитала:

«Андрей Николаевич. Номер телефона». И ничего более.

В Отрадное к сестре Рая решила ехать на следующий день.

Потому как не вынесла врождённая чистоплотность унылого вида пустой и неухоженной квартиры. Остатки дня и весь вечер до полуночи она скребла, мыла и оттирала различные поверхности, подёрнутые запустением.

Стянув с себя чужое тряпьё, провернула стирку своих и Верочкиных вещей, кое-что погладила, поменяла постельное бельё, приняла душ и… упала, наконец, в свою, уже подзабытую осязательно, кровать.

Нога, не привыкшая ещё к таким перегрузкам, жаловалась хозяйке тягучим, ноющим напоминанием о себе. Рая гладила её, как кошку, успокаивая полусонным бормотанием:

— Ну, ну, ну! Что это ещё за капризы? Давай-ка будем успокаиваться и засыпать. Мы так устали с тобой, надо отдохнуть. Положу тебя повыше, на отдельную подушку. Лучше? Вот и хорошо. — Рая сладко зевнула и перекрестилась. Отдалённо мелькнула последняя гаснущая мысль: «Будильник не завела… Ну да ладно».

Анна Филипповна встретила Раю ещё в коридоре:

— Раечка, ты ли это? Румянец во всю щёку, поступь, что тебе модель на подиуме! Словно только что из Куршевеля, а не из травматологии.

— Добрый день, доктор. Стараюсь изо всех сил, уважаемая Анна Филипповна, держать себя в форме. Я ведь у Верочки одна осталась. Как она, расскажите Бога ради. Ей получше?

— День ото дня отличается, конечно, бывает и лучше, и хуже, но такой уж явной положительной динамикой мы с ней похвастаться пока не можем. — Анна Филипповна отворила дверь, пропуская Верочкину сестру вперёд. — Заходи смелей.

Эта первая минута встречи запомнится Рае до конца дней.

В постели полусидела, откинувшись на подушки, Вера и расчёсывала у целлулоидной куклы рыжеватую шевелюру. Когда дверь отворилась, девочка настороженно вздрогнула, прижав куклу к груди. Молча исподлобья смотрела на вошедших, словно бы не узнавая.

Голубые глаза больной казались огромными от теней, выстеливших тонкие серые веки. Ниспадающие белёсые волосёнки не могли скрыть обострившихся скул и впалых щёк на бледно-матовом лице. Худоба делала её старше. Создавалось впечатление, в постели сидит отчаявшаяся и готовая к любому исходу взрослая женщина с ребёнком на руках. Только очень маленького роста и до крайности истощённая.

Широкий вырез ночной рубашки с обгрызенными завязками открывал взгляду выступающие ключицы, которые пугающе обнажались при каждом натужном вдохе. Всех охватило мгновение какой-то оторопи. И вот тут… Вера размахнулась и, насколько хватало её силёнок, со злобой швырнула куклой в сестру. С ненавистью зыркнула полными слёз глазами на Анну Филипповну и, уткнувшись в подушку, накрылась с головой.

У Раисы сердце ухнуло куда-то вниз. Она упала на колени, разроняв принесённые подарки. Подползла к кровати и, обнимая скрытое под одеялом худенькое тельце сестры, только и могла взывать, рыдая:

— Вера-а, Верочка-а, Вера-а…

Прекращая эту истерику, Анна Филипповна еле сумела поднять Раису на ноги и увести в свой кабинет. А уж успокоить… это стоило доктору немалого труда. Когда страсти немного улеглись, разговор состоялся более предметный. Говорила практически одна Анна Филипповна. Рая внимала её речам, изредка вздрагивая остаточными всхлипами.

— Верочку можно понять. Подросток, четырнадцатый год и… нескончаемые боли, одышка, лекарства, ингалятор, постельный режим. Переживания, что из-за пропусков по болезни осталась на второй год. Коллектив ровесников, к которому привыкла с первого класса, ушёл вперёд, даже не заметив «потери бойца». Ни мамы, ни папы рядом. Как вынести свалившееся сиротство детскому сердечку?

Один светлый лучик в этой беспросветности — сестра. Но и её всё нет и нет! У вас одинаковое положение, но ты уже взрослая и можешь держать эмоции в узде. Не то Верочка. Она сорвалась, но я не вижу в этом никакой озлобленности. Оставленность, которая сродни брошенности, — вот причина её спонтанной обиды на всех сразу.

На подходе физиологические изменения организма, что в какой-то степени извиняет нервозность её поведения. Если не сказать истеричность. Демаршем своим Вера хотела выразить ровно то, что ты только что слышала от меня. Вы помиритесь, конечно, но надо повременить чуть-чуть. Сначала я поговорю с ней, а потом позову тебя. А теперь… Что ты решила с санаторным лечением сестры?

— Последние гроши я сегодня потратила ей на продукты и лекарства. Сколько денег необходимо для поездки на юг и устройство в санаторий, мне не заработать никогда. Буду срочно решать квартирный вопрос — или менять на меньшую площадь с доплатой, или переезжать в Подмосковье. С этого и начну, деваться некуда.

— Деваться и на самом деле некуда. В связи с этим стоит, конечно, и поторопиться. Но, умоляю, действуй крайне осторожно. В сфере купли-продажи недвижимости, особенно московской, столько аферистов, что и не заметишь, как окажешься «за бортом».

А как врач, давно наблюдающий Верочку, скажу следующее: если в отношении её продолжать исключительно медикаментозное лечение, то последствия могут быть печальными. Не так уж эти целевые лекарства и безвредны. С одной стороны, да, препараты расширяют бронхи, облегчают ситуацию на время, с другой же… есть описания негативного действия на ЖКТ, то есть гастрит, язва, а то и желудочные кровотечения.

Рая закрыла лицо ладонями, Анна Филипповна обняла её за плечи.

— Пойми правильно, детка, я совсем не хочу тебя напугать. Но в то же время ты ведь у неё сейчас не столько за сестру, сколько за мать. Как же не быть с тобой предельно откровенной? Без всякого пафоса скажу, речь идёт о жизни и, прости меня, смерти. Если, конечно, дело дойдёт до бронхиальной астмы. На данном этапе развития медицины эту болезнь вылечить, к сожалению, нельзя. Но можно контролировать.

А если приложить максимум усилий, то перехода в критическую фазу можно постараться не допустить. Я попытаюсь вам помочь.

В Сочи, в центре пульмонологии, работает моя давняя подруга, однокурсница по мединституту, Елена. По мужу Шевцова. Контактов с ней, если честно, не было давно, однако буду пробовать связаться. Но, как мы понимаем, это дело не сегодняшнего дня.

Да, чуть не забыла сказать — пока ты лежала в больнице, твоей сестрой интересовался какой-то полицейский капитан. Удостоверение предъявил. По линии опеки, наверное. Побеседовали в кабинете, я рассказала ему о состоянии девочки, намекнула, не могут ли власти помочь с путёвкой в санаторий. Он записал все данные по диагнозу, взял мой номер телефона, но больше не позвонил. Пойду к Верочке, надо с ней разговаривать. Подходи минут через десять.

К станции метро Рая шла пешком. В автобус сесть не решилась и, подняв воротник плаща, тронулась в неблизкий путь «одиннадцатым маршрутом». Наполовину укрыв тонким шарфиком зарёванное лицо и опустив глаза, медленно двигалась, заново переживая горестные минуты примирения с Верой и пытаясь успокоиться.

Обе плакали, накрепко обнявшись. Попрекали друг друга и тут же клялись в вечной любви. То смеялись над Веркиной выходкой, то мрачно и долго молчали, сцепившись в объятьях. И та, и другая понимали, что в сложившихся обстоятельствах нет никакой лично их вины.

Накрапывал весенний дождик, с зонтика срывались крупные капли, так похожие на слёзы бедной сестрёнки, что Рая готова была снова разреветься. Почему-то особенно пугал невольно и часто возникающий образ Веры, увиденный в первую минуту встречи.

Исхудавшее лицо с запавшими глазами и эти жёлтые, выступающие при каждом натужном вдохе ключицы.

День явки к следователю по повестке нагрянуть не замедлил.

Неподалёку от здания полиции Рая присела на скамейку. Было ещё рановато. Молодые ребята в форменной одежде с погонами сновали через входную дверь туда и обратно. С привизгом отъезжали и подкатывали служебные легковушки с мигалками.

Стоило тщательно обдумать предстоящий разговор с капитаном Ерёминым. Мысль, что она неким образом причастна к смерти Николая, постоянно будоражила сознание. И тут же отметалась как невозможная.

Однако самой себе следовало бы сказать всё с самой высокой степенью откровения. Как на исповеди! Грешна, честный отче!

«Я бросилась к рулю в состоянии наивысшего аффекта. Желала ли моя душа гибели этого человека? В тот момент — да! И я сделала то, что сделала, желая именно этого! Слепая, жуткая месть, которая немалой долей тяжести обрушилась на меня.

Но в ту роковую минуту мне было совершенно безразлично всё, я предполагала даже собственную гибель и не боялась этого. Но ведь, еле владея травмированным телом, я никак не сумела бы справиться со взрослым мужчиной. Правда, смутно помнится, пыталась, потянувшись руками к его горлу. А вот это уже смахивает на попытку самооправдания.

Хотя именно такое умозаключение напрашивается и, вероятно, должно стать лейтмотивом в разговоре со следователем Ерёминым. Ведь установлено же, водитель скончался от компрессионного удара рулевой колонки в грудную клетку. В протоколах дорожной полиции сказано предельно ясно: “…выезд на полосу встречного движения… в состоянии алкогольного опьянения… не справился с управлением транспортным средством…” Какие ещё нужны доказательства?

Так кем же я предстою перед законом в данном происшествии? Полагаю, что ни обвиняемой, ни подозреваемой, а только лишь потерпевшей».

Рая взглянула на себя в зеркало пудреницы.

«Внешний вид на уровне, только поможет ли это? Говорят, в драку следует ввязаться, а там будет видно».

Капитан Ерёмин был любезен и даже поднялся из-за стола навстречу робко вошедшей посетительнице. Форменный китель туго обтягивал крутые плечи. Сейчас он почему-то казался выше и крупнее, чем при первом знакомстве в больнице. Аккуратный пробор, модная двух-трёхдневная щетина, флёр от хорошего парфюма.

Они расположились за длинным совещательным столом напротив друг друга. Рая внутренне ёжилась от пристального взгляда следователя, но особого беспокойства не выказывала.

«Отчего бы, собственно? Наверняка обычная серия вопросов для протокола: что, где, когда? Да и время, наверное, давно подошло передавать уже заключение в суд для закрытия уголовного дела».

Капитан смотрел неотрывно и, казалось, с сочувствием:

— Как вы желаете построить нашу дальнейшую беседу? Письменно, устно, с адвокатом, понятыми, без свидетелей, наедине?

Раиса пожала плечами. Длинная неуютная пауза настораживала, и, обрывая её, следователь заговорщицки тихо спросил, улыбнувшись при этом:

— Ответь мне, девочка, — капитан перешёл на «ты», более привычный стиль общения с подследственными, — зачем, а главное, из каких побуждений ты это сделала?

— Что, простите, я сделала? — Рая подняла бровь.

— Удивляешься! Почему не помогла тяжелораненому человеку, а наоборот, ускорила его кончину, перекрыв руками дыхательные пути. Ты намеренно задушила его, вот что ты сделала! Выкладывай, почему и за что?! — треснул он ладонью по столу.

Раиса вздрогнула и судорожно прижала сумочку к груди:

— Андрей Николаевич! Вы о чём вообще? Тем моментом я находилась в полубессознательном состоянии! Про себя-то практически ничего не помню!

— Как бы не так, любезная Раиса Михайловна! — Ерёмин раскрыл перед собой чёрную, на молнии папку. — Как бы не так. Позволь зачитать заключение судебно-медицинского эксперта, обследовавшего тело погибшего в рамках следственного производства по уголовному делу. Есть над чем призадуматься. Преамбула… это неинтересно… а вот здесь, прошу заострить внимание.

…экспертизой установлено: на теле погибшего Хромова Николая Ивановича обнаружены повреждения, не вполне соответствующие травмам, полученным при дорожно-транспортном происшествии. Имеющие место переломы двух рёбер, ушибы и резаные раны лица, полученные им при аварии, не могли повлечь смерти потерпевшего.

В противовес аварийным повреждениям, при детальном обследовании выявлены дополнительные травмы, к ДТП отношения не имеющие. К таковым относятся переломы отростков щитовидного хряща и подъязычной кости, приведшие к асфиксии и, как следствие, к смерти потерпевшего.

Наиболее вероятной причиной гибели в данном случае следует считать механическую асфиксию от сдавливания руками органов шеи потерпевшего, что и привело к летальному исходу.

Судмедэксперт, кандидат медицинских наук Айрапетов Г.К.

— Что скажешь, уважаемая?

— Это какой-то бред… — Раю бросило в жар.

— Отнюдь, скажем прямо. Обследование производил наш давнишний друг, традиционный судмедэксперт, который работает на расследовании убийств не один десяток лет. В незыблемости его вердикта о летальном исходе сомневаться не приходится. Знаешь, что это такое в юриспруденции?

Летальный исход есть совершение противоправных действий, приведших к смерти человека. Точка!

А теперь слушай, что следует из этих твоих противоправных действий!

Первое. Я просто обязан сейчас вызвать наряд и заключить тебя в следственный изолятор на срок, необходимый для следственных действий и суда. Второе. Как обычно, расследование подобных дел процесс небыстрый, с полгода, если не больше, посидишь с такими же убийцами в вонючей камере с железными кроватями. И, наконец, третье. Срок лишения свободы по твоей статье, по опыту, не менее семи лет колонии. Будешь отвечать по всей строгости закона! Не говоря уже о том, что будет с сестрой, когда она останется без единственной родственной поддержки. Я знаком с вашей семейной ситуацией досконально.

Рая слушала капитана с каменным лицом, но при упоминании Верочки слёзы непроизвольно хлынули из глаз и голова упала на худенькие локти, распластанные по столу.

Рухнула вся придуманная решимость быть непримиримой и своей вины не признавать. Одна только мысль о застенках и разлуке с Верой повергла её в полную прострацию. По расхожему выражению дознавателей, подследственная «поплыла».

Ерёмин молча ходил по кабинету, заложив руки за спину. Когда рыдания утихли, он протянул Рае стакан с водой. Та, судорожно отхлебнув, поперхнулась, закашлялась и, уронив стакан на ковёр, упала перед следователем на колени. Поймав его руку, прижала к губам и взглянула в лицо. Щенячью преданность и покорность излучали её глаза. Согбенная фигура выражала готовность выполнить любое распоряжение нового хозяина.

Куда только подевалась стремительная и смелая Райка-оторва? Эта мстительная камышовая рысь? Почему гордое достоинство безвольно раздавлено унизительным коленопреклонением? Где она, та надменная красота свободного полёта молодости и жизненного драйва?

Капитан взял её подбородок в горсть. Девушка была в полном поражении воли и растерянности перед открывшимися фактами. Залитое слезами лицо выражало готовность принять от победителя любое слово или движение, вплоть пусть бы и до пощёчины.

Вкус выигранной дуэли холодком пробежал у капитана по спине. Ощущение бескрайней власти над поверженной женщиной давало широкий простор размышлениям, как необходимо поступать дальше. Он потянул её за подбородок вверх, Рая послушно встала, покачнувшись.

— Андрей Николаевич, — заикаясь, проговорила она, — Христом Богом… умоляю… Верочка… Она погибнет без меня.

Ерёмин раскрытой ладонью остановил её всхлипывания:

— Вижу, ты не в состоянии продолжать беседу. — Расписался на пропуске и протянул его Раисе. — Сейчас отправляйся домой. Прими душ, успокойся. А придя в уравновешенное состояние, сядь за стол и подробно изложи всё на бумаге. От начала и до конца. Помни, следствию нужна ясность не только в поступке как таковом, надо знать и причины побудительного свойства.

Не пытайся чего-либо скрыть, сама должна понимать, что следствию известно практически всё. Завтра в восемь часов вечера будь, пожалуйста, на месте. Я приеду, и после беседы мы подпишем итоговый протокол допроса.

Он отвернулся к окну, заслонив широкой спиной почти всю фрамугу, и долго смотрел в зелёную крону одинокого тополя, словно чаял отрешиться ото всего на свете.

Рая, прижимая к груди сумочку и сморкаясь в голубой платочек, крадучись покинула кабинет, пятясь подобострастно.

* * *

Красивый, зелёный, а главное, не без оснований легендарный город Ростов-на-Дону пролетал за окнами такси. Пожилой водитель долго молчал, а потом огорошил Раису признанием:

— Ты в курсе, красавица, что теперь у нас новый аэропорт? Имени батьки-атамана Матвея Платова.

— Так, и что с того?

— А то, что далековато придётся ехать, почти под Новочеркасск. Это старый аэровокзал был, считай, в черте города, а новый эвон куда загнали. Тебе не будет дорого?

— Не стоит вашего беспокойства. — Рая украдкой коснулась кошелька в кармане брюк и плотнее прижала к себе портфельчик. — Что же, там как раз и «поглядим, какой это Сухов». То есть Платов!

Особого впечатления аэропорт на неё не произвёл. Бетон, стекло, металл, пластик — современные материалы и соответствующий модным течениям экстерьер.

Внутри перекрытие поддерживают, похожие на голые деревья, белые раскидистые опоры, под которыми приютились магазинчики и киоски назначения утилитарного. Зато просторно. Видимо, именно это и являлось архитектурной сверхзадачей. В перспективе «Платов», несомненно, разрастётся в крупный узловой аэропорт.

До отлёта в Москву оставалось четыре часа. Целая вечность, учитывая острое желание убраться с ростовской земли как можно быстрее и незаметнее. Выпила кофе. В галантерейном магазинчике купила вместительную дамскую сумку на длинном ремне и уложила туда портфельчик. С кейсом она была похожа больше на вольную студентку, нежели на пассажира дальнего следования. Что могло привлечь внимание.

«Чьё внимание? — спрашивала себя. — Да мало ли… Тревожно как-то».

Нашла на припортовой территории уютное и тихое местечко и присела на скамейку. По условленному номеру следовало послать сообщение, в котором необходимо указать лишь город, номер рейса, дату и время вылета. На телефоне высветилось слово «отправлено». Ответа не последовало.

* * *

Рая ждала приезда капитана и, опершись ладонями в подоконник, высматривала через оконное стекло подъезжающие машины. Она, конечно, готовилась к встрече. На едва отросших волосах фиксирующий лак, отглажено лучшее платье, лёгкий, ненавязчивый парфюм. Но, конечно же, без кричащей помады и откровенного декольте. Скромненько и со вкусом, как говорится. В квартире наведён идеальный порядок, и чайник стоит на медленном огне.

Вот! Из лихо припарковавшихся на дворовой стоянке тёмно-зелёных «Жигулей» вышел Андрей Николаевич. Заблокировал у машины дверцы, подняв голову, окинул взглядом весь фасад здания и твёрдой поступью направился к подъезду.

Рая кинулась к зеркалу, натянутой улыбкой попыталась стереть с лица испуганное выражение и замерла в ожидании. Когда раздался дверной звонок, невольно глянула на часы. Те показывали одну минуту девятого.

«Что значит выучка!»

Следователь был одет в партикулярную костюмную пару, в руках знакомая кожаная папка на молнии.

— Пожалуйста, проходите, Андрей Николаевич, — почти шёпотом приглашала хозяйка.

— Добрый вечер, — проговорил тот и, не разуваясь, прошёл в комнату.

Сел за круглый стол, положил папку перед собой и вопросительно взглянул на Раю. Она стояла перед ним смиренно, словно провинившаяся ученица в кабинете директора школы.

— Ты всё сделала, как я просил? — Голос его не показался требовательным. Скорее, нейтральным.

— Да. Вот, пожалуйста… — Рая протянула через стол тонкую ученическую тетрадь с таблицей умножения на корочке. — Только я вас прошу, Андр…

Гость остановил её открытой ладонью и углубился в чтение.

Он держал в руках самую настоящую исповедь!

Правдивую, глубоко осознанную, со слёзными откровениями души. Излагая это признание, Рая прекрасно понимала, что спасти её положение в силах лишь искреннее покаяние. Как на духу! С самых ранних семейных воспоминаний и до сегодняшнего дня!

Тетрадь была исписана почти до последнего листа. Доверительно и от чистого сердца изложена такая короткая, но уже исполненная бытийного трагизма, мук и терзаний жизнь. Исповедница стояла у балконной двери и тщетно пыталась унять в теле мелкую дрожь.

Капитан читал предельно внимательно. Останавливался в раздумчивости, возвращался к началу, заглядывал в конец, словно складывал общую картину из разрозненных пазлов. Откинулся на спинку стула и, сложив руки на груди, упёрся глазами в потолок, размышляя. Наконец встал, пару раз прошёлся туда-сюда и, подозвав Раису к столу, протянул авторучку:

— Распишись внизу каждой страницы. Так. Дату не ставь. Замечательно. — Молния на папке тоненько взвизгнула, надёжно упрятав внутри сей исповедальный трактат.

Встав перед девушкой лицом к лицу и глядя в упор, капитан начал говорить, просто уничтожая её циничной откровенностью:

— Мне всё понятно. Из банального чувства мести за изнасилование ты лично спровоцировала автоаварию, вырвав руль у водителя. Затем, воспользовавшись беспомощным состоянием последнего, преднамеренно, расчётливо и со знанием дела задушила его. Твои занятия спортом явно способствовали успешному завершению намеченного.

Рая молча стояла перед обличителем, словно у расстрельной стенки, и слёзы непроизвольно скатывались по искажённому страдальческой гримасой лицу, делая его некрасивым.

— Все твои действия происходят от слабости. Сильные натуры на поводу у мстительности не пойдут. Месть, поселившаяся в сердце, делает людей слабовольными, психологически нестабильными и способными на опрометчивые поступки.

Совершённый акт возмездия неминуемо становится преступлением. А преступление, в свою очередь, влечёт за собой наказание. Твой случай тянет на семь лет лишения свободы, я уже тебя оповещал. Читай Достоевского…

Он ненадолго замолчал, пристально и, казалось, надменно разглядывая её смущённое лицо. Потом медленно завёл свои сильные руки Рае за поясницу и с силой притянул её точёную фигуру к себе. Их лица так резко соприкоснулись, что она ощутила на лице болезненный наждачный прочерк его щетины.

— Хочешь, девочка, я спасу тебя? Мне сделать это достаточно просто. Одна лишь строчка в итоговом протоколе: «При лобовом столкновении автомобилей смерть водителя наступила в результате удушения ремнём безопасности, захлестнувшимся на шее потерпевшего». Всё!

И судмедэксперт подпишет, никуда не денется. Айрапетов у меня знаешь где, — он раскрыл огромную ладонь и медленно сжал пальцы в кулак. — Но я, видишь ли, не альтруист и ничего не делаю бесплатно. Всё в жизни имеет определённую цену, и это следует чётко понимать. С тебя, для начала, — горячо зашептал прямо в ухо, — я возьму вот это, — он разжал кулак и сильными пальцами стиснул в горсти её грудь.

Рая охнула, и тонкие руки безвольными плетьми упали вдоль тела. Раболепный страх опрокинул её почти в беспамятство.

За окнами чернильной лужей растекалась по городу глухая ночь.

«А поутру они проснулись…»

Ерёмин на ходу допил чай, подхватил свою кожаную папку и перед выходом обернулся в нетерпеливом ожидании. Рая, понурив голову, словно побитая собака, молча подошла к вершителю своей судьбы. Тот прихватил щепотью её щёку:

— Не хмурься, всё будет хорошо! Не забудь, послезавтра в десять ко мне на инструктаж. И главное, — он понизил голос, — всё должно остаться в этих стенах! Это, надеюсь, понятно? М-м?

— Да, Андрей Николаевич, — шёпотом проговорила Раиса, снова готовая заплакать. Когда дверь захлопнулась и стихли на лестнице шаги, хозяйка с остервенением провернула ключ в замке на два оборота, словно навсегда хотела перекрыть вход в квартиру этому нежеланному гостю. Сорвав с себя халат, ринулась в ванну и, включив холодную воду, рыдала, подставляя ледяным струям исцарапанное щетиной лицо.

Отправляясь на встречу с Ерёминым, Рая неустанно размышляла о том, какой неожиданной и страшной стороной открылась эта новая страница её судьбы. Она отчётливо понимала неустойчивость нынешнего положения и надломленность собственной психики. Каким-то неведомым образом извне оформилась сила, бесцеремонно подмявшая под себя былой независимый и прямолинейный нрав.

А главное, не виделось возможности действовать этой силе вопреки. Как бы ни было морально тяжело и унизительно физически, приходилось этой чужой сторонней воле покоряться.

Капитан был прямолинеен. Заперев дверь на ключ, размеренно и по пунктам начал излагать суть дела:

— Слушай внимательно и твёрдо запоминай! Все вопросы потом.

Через два дня, а точнее, тридцатого мая тебе будет необходимо отбыть в город Анапу. Вот твой билет в люксовый вагон и деньги на путевые расходы. Какова задача? С тобой в двухместном купе поедет женщина. Не называю имени, тебе нужно воспринимать и знакомиться с ней, как с увиденной впервые. Тётка едет в Анапу к родственнице на ПМЖ.

Я, волею случая, помогал ей в продаже московской квартиры и убедил взять вырученные наличные с собой. В банковских пятитысячных упаковках. Весь кэш уложен в дамский дипломат, закрыт на кодовый замок и упрятан в её дорожный чемодан. Этот портфельчик тебе и предстоит изъять! Затем незаметно для всех исчезнуть из поезда и вернуться в Москву, известив меня эсэмэской.

— Это как? Украсть?! — У Раи похолодела спина.

— Можно сказать и так. Вот только не надо строить из себя высокоморальную особу. Запретную черту ты давно переступила, а поэтому беспрекословно выполнишь то, что я скажу. Должно быть, хочешь знать, что тебе полагается взамен? Подойди к столу. — Он взял в руки протокол и размеренно озвучил одну лишь строчку:

— «…в результате удушения ремнём безопасности».

Айрапетов сделал всё как надо, а это означает, что ты проходишь по делу как свидетель и остаёшься на свободе. Подписывай. Так. Теперь далее.

Раиса опустилась на стул, слабо сопротивляясь:

— Так я же под подпиской о невыезде. Вроде бы…

— Ликвидируем, нет ничего проще. Не отвлекайся. Из того, что ты привезёшь и передашь лично мне, я выделяю вам с сестрой на санаторное лечение ровно миллион рублей. Считаю, что этой суммы будет достаточно, чтобы вытащить Веру из кризисной ситуации. И вишенка на торте — не придётся заморачиваться с разменом квартиры.

Как видишь, на твой край ломберного стола падают довольно крупные козыри, и за обладание ими стоит потрудиться, собрав в кулак всю свою волю. А страшно только в первый раз. Это, полагаю, тебе хорошо известно.

Не стану предупреждать о строжайшей секретности на всю оставшуюся жизнь, думаю, понятно и без слов. А чтобы не терзали муки совести, постарайся убедить себя в том, что всё это делается тобой не ради наживы, а во имя спасения ребёнка.

Следует, однако, помнить и другое.

До суда ещё есть время, а у меня на руках два сценария дальнейших действий. Новый протокол Айрапетова, что ты подписала, это раз. И прежний, изобличающий тебя, это два.

А тетрадка с откровенной исповедью — это практически шесть! Целиком и полностью от твоего поведения зависит то, какому сценарию будет дан ход и открыт зелёный свет.

Сейчас отправляйся домой, я заеду вечером для уточнения деталей. Надо выстроить легенду, продумать стратегию поведения, решить, что взять с собой, обсудить, как действовать в той или иной ситуации…

Да мало ли. Шагай!

* * *

В Шереметьево Раю никто не встретил. Подумав, что так и надо, она направилась из терминала на припортовую площадь в поисках транспорта. Никакого багажа ожидать не было нужды, дамская сумка ритмично моталась на плече.

Вот здесь, в Москве, девушка чувствовала себя чуточку увереннее. Внезапно кто-то сзади жёстко взял её за локоть. Обернулась, похолодев спиной. Ерёмин улыбался, приложив палец к губам:

— Ч-ш-ш, без имён и паролей! Тут и стены имеют уши! Шутка! Выдохни, — говорил он испуганной Рае, — ведь всё уже позади, верно? Надеюсь, работа сделана?

Та молча кивнула, не в силах совладать с неожиданным испугом.

Пару дней Раису изводила неизвестность.

Ерёмин как в рот воды набрал — не приезжал и не звонил. Зато хорошей новостью одарила Анна Филипповна. Докторша обняла её за плечи и заговорщицки улыбнулась:

— Я так рада за вас, девочки! Мне ведь удалось связаться с Еленой Васильевной, моей подругой из центра пульмонологии в Сочи. Она теперь врио главного врача, доктор медицинских наук.

И за себя-то как необыкновенно рада! Прошло столько лет, а студенческая дружба вспыхнула, словно мы и не расставались. Не могли наболтаться целый час. Обговорили и вашу ситуацию. Елена Васильевна идёт нам навстречу. Направление в нашей клинике дадут, я договорилась. Тебя оформим сопровождающей. Верочку в центре готовы принять на льготных условиях. А тебе придётся снять жильё где-нибудь рядом. Город курортный, проблем с этим не будет.

Верочка, ты хочешь поехать на море? — ерошила она волосёнки у больной. — Тогда надо начинать собираться, альбомы, карандаши…

Сёстры благодарно обнимали докторшу и шептали ей слова признания.

На пятый день, в понедельник, Раиса, устав от пустых ожиданий, наведалась в отдел. Дежурный офицер на вопрос: «Можно ли пройти к капитану Ерёмину?» ответствовал:

— Для начала он уже не капитан, а товарищ майор. А второе — без повестки нельзя.

— Но мне очень нужно!

— Я вам всё объяснил, — и привычным жестом захлопнул оконце, давая понять, что разговор окончен.

Рая вышла на крыльцо и, спотыкаясь на бетонных ступенях, стала судорожно набирать телефонный номер с картонной визитки, что ей некогда вручил капитан. Казённый женский голос констатировал: «Номер не существует или набран неправильно».

Внутри закипало негодование. Вернулось уже подзабытое чувство настырной спортивной злости. Притулившись невдалеке, решила ждать. Сколько бы ни пришлось. Но не прошло и получаса, как с крыльца легко сбежал сам Ерёмин, зашагал прямо в её сторону и, увидев знакомую фигуру, оторопел!

— Эт-то ещё что за новости? Ты выслеживаешь меня?

— Андрей Николаевич, — стушевалась Рая, — Верочку берут на лечение в санаторий. Нам надо ехать, а вы не звоните и…

— Значит, так. Ничего из того, что я обещал, не вышло. Всё пришлось отдать «наверх», — он вздел палец ввысь. — Сама должна понимать, отмазка от такого срока, как у тебя, в несговорчивых судебных коридорах дело недешёвое. Да ещё моё начальство. Опять же Айрапетов… Никто не желает работать бесплатно.

А у тебя на руках главный выигрыш — свобода! И закончим на этом. — Он нахмурился. — Дорогу в отдел забудь навсегда. Если вздумаешь жаловаться, чего-либо добиваться у властей, помни — тут же всплывёт зелёная ученическая тетрадка с таблицей умножения на корочке. Как явная причина для возобновления досудебного расследования по вновь открывшимся обстоятельствам. Чем это грозит, ты знаешь. Прощай!

Он, удаляясь, шагал размашисто, зажав в руке знакомую кожаную папку.

* * *

Начало осени в городе Сочи совсем неотличимо от благодатной летней поры. То же голубое неохватное небо, яркое солнце и манящая прохлада моря. Многоцветье местной флоры неистощимо! Опадают одни дивные цветы, на смену им распускаются бутоны в других ухоженных посадках. А обилие пальм и платанов делает городской ландшафт заокеанской экзотикой.

Лишь понемногу на пляжах стихает весёлый гомон ребячьих голосов. Родители увозят своих чад по разным регионам страны. Скоро первое сентября.

Ранним утром Раиса бодро направлялась тенистой аллеей в православный храм. За время, проведённое в городе-курорте, девушка физически и духовно весьма оздоровилась. На стройном теле ровный черноморский загар, лёгкий цветной сарафан, ласкаемая ветерком шапка отросших волос, гордая поступь, как знак вновь обретённого чувства неотразимости.

Чем не беззаботная длинноногая курортница? Флёр красоты и здоровья ореолом витает вокруг спортивной фигуры. Ничтожнейшего прихрамывания нет и в помине! Черноморское побережье — кладезь здоровья, успевай черпай полными пригоршнями! Чистую правду говорит плакат на борту проплывающего мимо автобуса: «Сочи — здравница Российской державы!»

Но вот и собор Архангела Михаила! Это не так далеко от Морского вокзала. Рая повязала голову лёгкой косынкой и, перекрестившись, благоговейно вошла в храм. Бессчётное количество раз приходила она сюда, чтобы помолиться о здоровье сестры. И её мольбы были услышаны!

Веру в стабильно хорошем состоянии сейчас готовят к выписке. Заботами Елены Васильевны и её сотрудников она освободилась от своей хвори, пополнела и выправилась из худосочного подростка в юную девушку с обретёнными вновь весёлыми искорками во взгляде.

Деньги, полученные Раей по больничным листам за месяцы, проведённые в травматологии, а также отпускные подходили к концу, но билеты на Москву уже были куплены. А о дальнейшем существовании по приезде не велела беспокоиться верная Наташка. У них с мужем дела пошли в такую гору, что она в письме запретила подруге даже думать о деньгах.

Литургия в соборе шла полным ходом. Исповедь принимал сам отец настоятель. Стоя в очереди среди исповедников, Рая размышляла: стоит ли выкладывать весь тяжёлый душевный груз, который навьючила на неё судьба, или просто попросить благословения на дорожку?

Решиться было невообразимо трудно. Очередь постепенно таяла, и Рая внезапно очутилась первой. Но вот незадача, тело не слушалось, и она не могла двинуться с места! Ноги словно приросли к плиточному полу. Расстояние в два шага до аналоя показалось вдруг стремительной рекой, бездонной иорданской купелью, в которую, чтобы получить очистительную благодать, было необходимо кануть.

А когда настоятель взглянул на неё и взмахнул рукой, приглашая ко Кресту и Евангелию, все сомнения слетели разом, будто последние жёлтые листья под жёстким порывом холодного ветра.

Рая упала перед священником на колени. Сквозь слёзы рассказывала абсолютно всё, не скрывая даже самых потаённых помыслов. Говорила страстным шёпотом, словно пластами сдирала с себя коросту грехов, налипших на душу по её же собственной воле. Изнемогая от истощения всех внутренних сил, молила в конце:

— Прости мне, Христа ради, честной отец…

Причастившись Святых Таин и выйдя из храма, Раиса с недоверием прислушивалась к своему внутреннему состоянию.

Куда-то исчезла плохо скрываемая натянутость в отношениях с окружающей действительностью. Пропала отчуждённость, какую чувствует человек, провинившийся перед обществом, но ещё не изобличённый в преступлении. Этакая скрытность и внутренняя зажатость. Нервозное ожидание неизбежного разоблачения.

Всё это, к вящему изумлению, бесследно растворилось с покаянием и последующим отпущением грехов священником. Состояние полного освобождения и лёгкости в омытой слезами душе не сравнимо ни с какими преходящими радостями жизни! Тому, кто падал с гибельного обрыва и был прощён, знакомо это состояние.

* * *

За день до отправления домой в Москву Рая решила пройтись по Центральному рынку. Подкупить чего-либо в дорогу. Вдоль прилавков этого продуктового изобилия можно ходить дотемна, не отрывая глаз от цветового разнообразия товаров и продуктов. А перечислять их поимённо понадобятся ещё сутки.

Не торопясь и гуляя по проходам, Раиса купила немного абхазского сыра «Сулугуни», бутылку козьего молока, пару свежих, ещё теплых лепёшек и, конечно же, абрикосы!

Она уже спустилась с крыльца, намереваясь идти домой, как услышала, прямо за спиной, окрик:

— Рая!

Перед ней стояла Тамара Петровна!

Девушка сразу узнала свою бывшую попутчицу и оторопела. Да и женщина, казалось, тоже находилась в растерянности.

Что было делать? Ну не бежать же опрометью, в самом-то деле! Как бы этого ни хотелось. И от безвыходности Рая заплакала. Сумка соскользнула с её плеча на асфальт, а она стояла перед Тамарой и глухо рыдала, подняв лицо к небу, словно оттуда ожидая неотвратимого возмездия.

Петровна неспешно приобняла её за талию и медленно повела к ближайшей скамейке. Сейчас они были похожи на мать и дочь. Прохожим, наверное, было всё понятно — девушка чем-то расстроена, а мама пытается её успокоить. Сцена расхожая, какие случаются не единожды на дню. Ничего такого уж необычного, если смотреть со стороны.

Дело житейское…

Послесловие

Автору нет нужды убеждать читателя в абсолютном правдоподобии рассказанной истории. Верить, сомневаться или не верить совсем право каждого, кто дочитал текст до конца. Но то, что многим не по нраву и нередко ставится писателю в упрёк, так это пресловутая «подвешенная» концовка повествования. Отвечая на такой понятный и в определённом смысле закономерный вопрос, автор информирует о следующем.

Тамара и Рая немыслимым образом, который называется «женская логика», сумели проникнуться пониманием беды, свалившейся на каждую из них. (Промеж мужчин такое невозможно было бы и представить.)

Мало того, женщины, объединившись, решили действовать! Они сцепились с серьёзным противником и не отступили. Чего им это стоило — сюжет другой повести. А итогом вышеизложенной стал пересмотр уголовного дела.

Коллегия присяжных учла все смягчающие обстоятельства по делу Оторвиной Раисы Михайловны, и суд назначил ей наказание — три года условно.

Тамаре Петровне органы правосудия вернули большую часть её денег. Майор Ерёмин был уволен из рядов полиции «в связи с утратой доверия» и заключён под стражу до окончания расследования. Как выяснилось, за ним тянулись и другие делишки, вплоть до сотрудничества с криминальными группировками. От запретного пирога он алчно откусил кусок, который не смог проглотить, и потерпел фиаско. А что до героинь, с ними моё восхищение!

Женская логика непредсказуема! Женская месть беспощадна!