И как мы только победили… Великая Отечественная в статьях журналиста

Валерий Киселев

Великая Отечественная в откровенных рассказах ветеранов-фронтовиков, детей, чудом выживших в гитлеровских лагерях смерти… Прошли десятилетия после Победы, но память о войне живет и должна жить вечно.

© Валерий Киселёв, 2019

ISBN 978-5-4496-3231-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

И КАК МЫ ТОЛЬКО ПОБЕДИЛИ…

Никогда не забуду, с какой интонацией и тяжким вздохом произнес эти слова полковник в отставке А. Шапошников

С этим человеком я был знаком несколько лет. Войну он знал и понимал, может быть, как немногие. В боях с первых дней, три окружения в 41-м, три раза он, тогда капитан, начальник штаба полка, заменял на долгое время командира, трижды его обещали расстрелять, если не выполнит задачу. Столько пережил этот человек, что даже не верится: да возможно ли это на одну судьбу? Во многом благодаря этому человеку у меня сформировалось и свое представление о войне.

Великая Отечественная была такой войной, что спорить и писать о ней будут еще долго. И не один раз еще перепишут ее историю. Не бросаться бы только в крайности. Русский писатель В. Астафьев в своем последнем интервью «Комсомольской правде» сказал: «О той войне, по существу, правды еще не писали». А как же тогда горы книг, мемуаров, художественных произведений? Неужели нигде там нет правды о войне?

«Залили кровью, завалили немцев трупами», — говорит В. Астафьев. Любой фронтовик-окопник может привести массу примеров, когда наши потери были неизмеримо выше, чем у гитлеровцев.

«Приехал на командный пункт нашего полка командир дивизии, смотрит в бинокль и говорит: «Почему у вас люди лежат, почему не атакуют?» «А они и не встанут, товарищ полковник, они убитые, — вспоминаю рассказ А. Шапошникова. — Один раз на нашем участке ввели в бой бригаду тихоокеанских моряков, несколько тысяч. В атаку пошли красиво, в рост, но у немцев же все было пристреляно. После боя остатки бригады уместились в двух грузовиках…»

Вспоминаю рассказ другого ветерана войны: «Немцы нам кричат с передовой: «Комкин (это наш комбат), не гони людей в атаку, нам надоело вас бить». Это уже осенью 43-го в Белоруссии.

Еще лет 20 назад задумал я пройти по местам боев полка А. Шапошникова. Под Чаусами, в Белоруссии, на месте первого боя, на лугу перед селом, — множество холмиков. Старушка рассказала потом, что наших убитых солдат здесь лежало, «как снопов», так их и закапывали, кто где был убит. После войны перенести всех в братскую могилу так и не собрались. В лесу на берегу Сожа знаю место, где в полном составе погиб батальон. Черепа и кости спустя 20 и 30 лет можно было легко найти прямо на брустверах. А рядом — оживленное шоссе Москва — Варшава. Мне рассказывали, как на это место приезжали какие-то художники из Москвы, собирали черепа для своих мастерских. А дети и матери погибших, в основном это были наши земляки, ничего об этом не знают.

Ветераны собирают уже несколько лет деньги на памятник, а их же товарищи пять десятилетий лежат непогребенными… Неужели еще один памятник важнее, чем предание погибших земле? Больше всего в то лето, когда прошел более 700 километров от Орши до Мценска, меня поражало обилие безымянных могил, причем где попало, без памятников. Трудно возражать В. Астафьеву, что он сгущает краски. Из 14 тысяч бойцов 137-й стрелковой дивизии, в которой воевал А. Шапошников, через четыре месяца боев осталось всего 800 человек. Да сколько раз за лето 41-го получали пополнение. Людей не жалели. «Батальон потеряешь — простят, — говорил А. Шапошников, — а вот лошадь пала — затаскают». Командиру в лучшем случае скажут: «Воюете вы хорошо, но вот потери у вас большие».

Есть о войне такая правда, что иногда думаешь: лучше бы этого и не знать. Но куда же деваться от правды?

«Полк только вышел из окружения, человек пятьсот осталось, приехал генерал из штаба фронта, поставил задачу — взять город, до которого еще 50 километров, и была там целая дивизия немцев. И пообещал расстрелять, если не выполнишь приказ…»

«Наш генерал утром махнет стакан водки, потом выслушает доклады штаба, доложит командиру корпуса и опять стакан, да в обед, потом в ужин, так за день и набиралось по литру». «У нас адъютант командира дивизии сделал ему замечание, что на него слишком много водки уходит, так тот его за эти слова отправил в пехоту. Через три дня парня убило…»

Иные горе-командиры своих солдат по пьянке и от бездарности погубили больше, чем противника. Но и солдат тоже идеализировать не стоит.

«Выходим из окружения в Белоруссии, навстречу колонна наших, мобилизованных. Немцы их в плен взяли и отправили в тыл, без охраны. Мы их было с собой, на восток, раз освободили, а они все равно ночью на запад ушли…»

«Гонят по шоссе колонну наших пленных — конца не видно, я лежу в кустах у дороги, и охраны — только впереди два автоматчика. Ну почему же, — думаю, — никто не бежит!»

«У нас из полка, когда в окружение под Брянском попали, почти все украинцы домой подались…»

Зачем знать такую правду о «дружбе народов»?

Давно мне не дает покоя история гибели одного нашего батальона на Соже в Могилевской области (того самого, чьи черепа можно собирать до сих пор). Батальон погиб в считанные минуты. Долго считали, что все погибшие были героями, и только много лет спустя, когда удалось разыскать единственного оставшегося в живых, выяснилась правда: гитлеровцы расстреляли всех, когда солдаты подняли руки, вместо того, чтобы отбиваться.

Мало ли было случаев в 41-м, когда рота немецких автоматчиков разгоняла наш батальон, полки бежали от десятка-другого танков, и нельзя винить в этом одних генералов.

А тем, кто не сдался в плен и не погиб, приходилось драться и за них, на пределе человеческих сил, когда от отчаяния на белый свет смотреть не хотелось.

И ломались тогда даже герои. Знаю историю одного артиллериста, подбившего 9 немецких танков и представленного за это к званию Героя Советского Союза. Впрочем, он об этом не знал, потому что в одном из боев не выдержал ада и сбежал, до конца войны отсиживался дома в погребе. А в полку всю войну на его подвигах воспитывали молодых солдат…»

До какого же предела может дойти человек?

«Расстреливали как-то одного солдатика, не помню уж и за что, так он говорит трибуналу: «Да что вы меня смертью пугаете, когда мне жить страшнее».

На реке Красивая Меча в Тульской области в ноябре 41-го всего лишь 150 человек полка А. Шапошникова целую неделю отбивались от полнокровного немецкого, усиленного танками. И выстояли. Я специально, после того как изучил документы и опросил оставшихся в живых, ездил на места тех боев. Чистое поле, до сих пор кое-где окопчики. По всем военным понятиям невозможно было здесь устоять. Так я и не понял, как же тогда остатки измученного до предела полка дальше гитлеровцев не пустили.

Можно привести массу примеров, когда небольшая группа, и даже один человек, на войне делала то, что не под силу целой роте, а то и батальону. Хотя как часто бывало, что героизм одного был вынужденным результатом или следствием чьей-то безалаберности, глупости, а то и подлости. У гитлеровцев геройства было меньше, может быть, потому, что больше порядка. Да и довели они наших солдат своими зверствами над мирным населением до того, что те в бою не щадили себя. Столько мне порассказывали солдаты, что можно только удивляться, как это они вообще кого-то в плен брали. А часто и не брали. Кровь за кровь.

«Сдалось нам как-то человек с полсотни немцев, одни мальчишки-фольксштурмовцы. Вести в плен, так нас всего пятеро, да и тогда задачу не выполним. Завели в овраг и — по паре гранат…»

«Когда мы вошли в Германию, все удивлялись, как хорошо живут немцы. Не понимали: зачем же они на нас напали, у нас же нищета по сравнению с ними. Потом, когда они перестали нас бояться, стали обзывать свиньями и говорили: «Вот вы нас сейчас грабите, но пройдет время и все равно мы будем жить лучше, чем вы».

Так оно и оказалось.

А вот драма жизни одного знакомого артиллериста: в 41-м в окружении попал в плен, остался жив, но «за измену Родине» угодил в ГУЛАГ и отсидел 8 лет. За 8 подбитых танков. Наград — никаких. А недавно пишет мне, что дочь его забрала внуков и уехала насовсем в Германию. Какой же он победитель?

А сколько я знаю старых солдат, которые завидуют своим погибшим друзьям: не могут они никак принять жизнь после победы, которая обернулась так незаметно поражением. Да и какая же это победа, если в освобожденных ими землях и странах сносят памятники нашим полководцам, оскверняют могилы, торжествуют те, кто был тогда недобит. В бой шли под красными знаменами, а сейчас на праздниках — под напоминающими власовские. Сейчас уже не съездишь запросто к другу в Ригу или во Львов, а если и собрался, то помни совет: «У нас с наградами по улицам лучше не ходить».

И это все — тоже отголоски войны. Может быть, надо было тогда, в 45-м, меньше жалеть, а может быть, и наоборот — уйти домой сразу, как победили. Тогда, наверное, и не чувствовали бы побежденными себя сейчас.

«Никто не забыт и ничто не забыто», «О войне — только правду» — какие правильные, но затертые призывы. Правда о прошлом бывает не нужна времени нынешнему. И будет ли она нужна будущим поколениям, захочется ли им знать ее? Потому что все, что бы ни писали о войне ее участники, — правда. И про кровь, и про смерть, дурость генералов, трусость солдат, героизм одиночек и целого народа. Только у каждого она своя, эта правда. У генерала, больше представляющего ее по карте с красными стрелочками, и солдата, месяцами не вылезавшего из окопа. Это только Победа у нас — «одна на всех».

«И как мы только победили…» Победили, потому что не только сами кровью умывались, но научились драться, и так, что даже противник спустя годы отдает должное не только смелости русских солдат и полководцев, но и их уму, который оказался все же выше, чем у врага. Да и нельзя было не победить в той войне, иначе — конец России.