Народная воительница Поляница. Историческая повесть-легенда. Украина 17-й век

Валерий Ивашковец (2024)

Одно из мощнейших государств Европы 17-го века — польская Речь Посполитая! Крестьяне (холопы), исповедующие православную веру, относящие себя к русским, проживающие на части территории нынешней Украины (район Приднепровья) находятся под жесточайшим гнётом польских панов и магнатов. Нередко терпение бесправного народа заканчивалось и выливалось в восстания-бунты. В данной повести-легенде рассказывается о таком взрыве народного гнева, волею случая возглавленного девушкой. Люди дали ей имя Поляница, имя мифической славянской девушки-воина. Любовь, измена, запредельная жестокость борьбы, неожиданные повороты сюжета ждут читателя этой легенды. Дана и краткая историческая справка того периода.

Глава 5

Осень заканчивала свои хлопоты, украшая деревья, рощицы и леса палитрой цветов, в которых чередовались оттенки золотые, багряные, красноватые и ещё изумрудно-зелёные. По утрам в пойме стелились клубы тумана, а восходящий расплывчато-красный лик солнца, робкими лучами с трудом разгонял предрассветный холод. Под ветром деревья горестно скрипели, негодуя на беспечного проказника. В такую пору на людей, особенно юных, налетают острые чувства грусти, томной неги в ожидания чуда, чаще, в образе любви.

Что-то поменялось в Насте после того случая с паном Станиславом. Стала она чаще о чём-то задумываться, замыкаться в себе. Реже посещала молодёжные вечеринки у прибрежных вод Змейки. И Панасу меньше уделяла внимания, на вопросы отвечала механически, односложно — будто поглощала её дума глубокая. Тянуло её куда-то, в дали неизведанные, но манящие собой вечным зовом молодости…

Панас по-своему расценил изменения в подруге, на что подталкивала и матушка Прасковия:

— Замуж ей пора, вот и кручинится, — говорила она как-то сыну, видя, как тот безуспешно пытался поговорить с Настей. — Любишь её?

Панас зарделся и молча закивал чубатой головой.

— Знать сватов засылать пора. А ты маешься. Ещё проспишь красу такую. Вон, сколько молодчиков на неё пялятся! Так что — засылать? Я поговорю с батюшкой…

И опять парень только отводил взгляд да кивал головой.

Однажды село всполошила неприятная новость — вдруг выяснилось, что все земли, в том числе ближние леса и прибрежные воды, взял в аренду Жиник Бельмо! А управляющий Ермила стал партнёром и помощником поворотливого мужичка. Чтобы народ не артачился, не противился новому хозяину, в селе разместили троих польских стражников-драгун. Бельмонис отвёл им приличный домик, который строил целое лето, и обещался кормить блюстителей порядка “сытно и в срок”, как и их лошадей.

Мысль об аренде подсказал Станиславу его брат, Стефан. В один из приездов, видя, как брат много времени уделяет своему разросшемуся имению, он воскликнул за чаркой вишнёвки:

— Красавец ты у нас в роду, а о женитьбе, я смотрю, и не помышляешь, потому как дела, видно, замотали? А в Варшаве давно бывал? Там такие балы! А панянки стольные? Вон, у пана Потоцкого дочь на выданье. А ты среди дерьма и быдла молодость губишь.

— Ты не совсем прав, — пытался оправдываться Станислав.

— Не совсем! — перебил его опять брат. — Знать сторона моя. А выход есть, — распрямил плечи Стефан и с хмельной развязностью похлопал брата по плечу. — Человек из инициативных у тебя в хуторе есть. Шинок держит. Так ты сделай так, как многие разумные шляхтичи поступают.

— Слышал: сдать инициатору всё в аренду?

— Конечно, конечно, брат! — запылал довольной улыбкой Стефан. — Что там он возьмёт с этих схизматиков — его дело. Главное, тебе твоё отдаст. И ни тебе забот, ни головной боли. Я тебе правду говорю. Вот, боевой друг мой, пан…

Весь вечер убеждал Стефан брата в пользе аренды, расписал так, что к ночи убедил.

Одним из первых новые порядки опробовал на себе старый казак Тихон Сирый. Сил у него на серьёзную работу уже давно не было, а вот рыбку половить — ещё мог.

Как всегда, дед, на ранней зорьке, разложил свои снасти и удочки в прикормленном месте, в мелкой камышовой заводи. День начинался тихий и тёплый. И солнце поднималось на востоке медленно, словно боялось спугнуть рыбёшку. Светило постепенно разгоняло туман, трогало жёлтыми лучами кроны деревьев, перекидывалось на камыши, окрашивая их в розовые тона. Вода слегка подрагивала под робким ветерком, утки потихоньку выплывали на водный простор, чистили перья и, шустро опуская голову вглубь, отлавливали завтрак.

И рыбалка у деда ладилась — только успевал подсекать придурковатого карася, да прожорливого леща, с весны успевшего набрать вес.

Когда ведёрко наполнилось уже наполовину, и старик подумывал о вожделенном перекусе, кто-то тронул его за плечо. Старик вскинул голову — Жиник Бельмо!

— Ай и ты решился побаловаться рыбалкой? — засветился хитро прищуриваясь дед.

Но Жиник ткнулся к ведру, приподнял его, оценивая на вес, и сказал вкрадчиво:

— За такое удовольствие платить надо бы, а?

Дед приложил ладонь к уху:

— Глуховат стал — чего надо?

— Платить, дед, платить!

И Жиник стал громко разъяснять, что отныне он тоже платит пану и за речку, и за вербы, и за сады, огороды… Одним словом — аренда.

Мудрёное слово “аренда” Стецко понял с трудом, но то, что хозяйничать в округе теперь будет ещё и Бельмо, сообразил. У старого казака гнев закипел такой, что он схватил свою палку и кинулся было поколотить делягу. Но тот был моложе, проворнее, отбежал в сторону и пригрозил, махая какой-то бумагой:

— У меня всё по закону: с каждой выловленной рыбы, мне надобно заплатить часть либо натурально, либо деньгой. Будешь дед нарушать — позову жолнежей²², они тебе скоро башку поправят!

Но Сирый ничего не слышал, он проворно подхватил прибрежный камень и швырнул его в сторону Бельмониса. Тот, грозя пальцем, срываясь на петушиный фальцет, спотыкаясь, удалился.

Не успел старик закончить “перекус”, как прибежали драгуны — Жиник семенил сзади и всё что-то причитал. Чего-чего, а расправляться с непокорным быдлом бравые вояки умели. Они схватили деда под рученьки и повалили на землю. Один уселся на спину старика, другой — на ноги. Стянули, порвав рубаху, штаны. И третий вояка начал хлестать деда плетью…

Так Бельмонис-арендатор понятно продемонстрировал трудовому люду, что спорить с ним накладно для здоровья. Поскольку против силы не попрёшь, то народ затаился, скрывая злобу, выжидая лучших времён.

А Жиник, осознав силу свою, стал неспешно, но последовательно, вводить новые поборы, налоги и штрафы. Теперь делились и охотники добычей; бортники — воском и мёдом, и бабы с детьми за собранные грибы-ягоды. Поговаривали, договаривается шинкарь с паном, чтоб и за вход в храм православный сбор ввести! Теперь и креститься, и жениться, и панихиду по усопшим справлять — всё после уплаты бойкому рендарю. Следил Бельмонис строго, чтобы водку покупали и пили только в его шинке. Никаких самодельных напитков — иначе штраф и порка.

Словно в тон с наступающими трудными временами и погода стала портиться: задули северные ветры, принося холодные дожди. Деревья раньше времени сбрасывали пожухлую листву. Трава кукожилась, сохла и стелилась к земле серым, облезлым, в дырках-прогалинах ковром. И вороны всё нахальнее наведывались в крестьянские подворья…

Примечания

22

Жолнеж — солдат по-польски.