Переходный момент

Валерий Дунаев

Действие повести происходит в 1986 году в России. Максим, сомневающийся в себе молодой человек, возвращается домой, отслужив срочную службу. В поезде встречает девушку Марусю, сбежавшую из дома. В силу обстоятельств они оказываются вдвоем в необжитых лесах Карелии, не зная, как действовать в такой обстановке. Обладая разными взглядами на жизнь, вынуждены друг с другом общаться. В таких условиях Максим пытается познать самого себя и смысл своего существования.

2 глава

Он сразу обратил на нее внимание. Пока быстрое, мимолетное, но вполне себе отчетливое. На эту девчонку лет пятнадцати в, облегающих фигуру синих джинсах, модной светлой курточке с полузасученными рукавами, с растрепанной прической не очень длинных темно-русых волос; с, бросающимся в глаза, острым бегающим взглядом.

Взглядом, враждующего с этим ничтожным миром, взбунтовавшегося подростка. Она прошла, почти проскочила, мимо, но, тем не менее, цепко осмотрела самого Максима и, окружающую его, обстановку.

«Девчонка какая то… Необычная…» — промелькнуло у того в голове и улетучилось в тайники памяти. Да по-тихому как то сжалось сердце от осознания чего то неизбежного…

…Протекал неспешный разговор полулысого соседа по плацкарту (как стало известно Акима Петровича) с, уже бывшим, но все еще солдатом Максимом. Скорее даже вел беседу именно Аким Петрович, являющийся работником коммунального хозяйства и считающий себя очень образованным и умудренным житейским опытом человеком.

А Максим был вынужден кое-как выдавливать из себя ответы на, поставленные мудрым коммунальщиком, вопросы.

ВЫДАВЛИВАТЬ. ВЫМУЧИВАТЬ. Потому как к беседе не очень то тяготился, но все же пришлось ради приличия, угощавшись коньяком Акима Петровича, поддерживать, непонятно для чего нужные, вагонные словоизлияния.

— Значит отслужили, Максим… — то ли спросил то ли утвердил сосед Аким Петрович. Он уже знал имя своего собеседника. Они успели друг другу представится в процессе продолжающейся беседы.

Максим кивнул. Ну да, дескать, было такое. А сам исподтишка наблюдал, как у мудрого коммунального служащего смешно при разговоре шевелится левое ухо. А тот продолжал вести беседу размеренно и степенно. Да еще и очки нацепил по такому случаю.

Видимо, втайне, надеясь, что этот предмет придает ему большей важности, деловитости и чрезмерности ума…

— И как сейчас служится? С чувством гордости за свою страну, за свою державу?

…Ну и вопросики…

— Ну служится… Вроде.., — ответил Максим.

— Так служится? Или вроде?

— Да хорошо служится. Бывали, конечно, трудности. Но, в общем и целом нормально.

— Трудности…, — смакуя повторил Аким Петрович, придавая этому слову ОСОБУЮ эмоциональную окраску: — Трудности…, — и, упоенно, прикрыл прикрыл свои, умудренные жизнью, глаза.

— Эх, молодежь, не знаете вы еще ЧТО ТАКОЕ НАСТОЯЩИЕ ТРУДНОСТИ… ЛИШЕНИЯ… ТЯГОТЫ… Вот в НАШЕ время…

И понеслось… В их время. В их бытность. Не допивали, не доедали, не досыпали. И всякие жизненно необходимые действия с приставкой «НЕ». В ИХ ВРЕМЯ. Вечность назад. Хотя, умудренному опытом, коммунальному работнику Акиму Петровичу от силы было лет 35…

Ну а с лысиной все 36… А с очками даже 37…

Его далеко еще не почтенный возраст выдавали глаза не подернутые пеленой отпечатка, прожитых в суровых условиях, лет. Да зубы, в которых он периодически ковырял пальцем (видать частичка курицы плотно застряла), в довольно исправном состоянии, не присущим человеку, близившемуся к закату своих солнечных дней. Да и лицо не являло собой

изборозденное поле. Да и кожа на шее красно-розово лоснилась, а не скукожилась. Но вид у служителя коммунальных служб, бесспорно, создался впечатляюще-представительный и слова его обладали ОСОБЫМ значением. Как будто каждое слово было итогом суровой, полной невзгод но торжественно прекрасной, фундаментально честной и, поистине, НАСТОЯЩЕЙ жизни неутомимого борца за честь и совесть эпохи…

— В наше время МЫ не думали о удобствах, о облегчении жизненных условий. Мы отстраивали, разрушенную войной, страну. Мы писали ее с чистого листа. В наших сердцах, в наших умах царила неукротимая вера в светлое будущее. Мы свято верили в судьбоносную нашу миссию.

Как говорится: «Нам было просто не до отдыха с тобой…»

«Наше время — это, наверное,70-е, когда вовсю вошла в русло тяга к свободовыражению. Даже в комсомольских стройках… Это, конечно, так… Но страна уже была исписана… Очень и очень много чистых листов были заняты буквами… Словами…», — думал Максим, внимательно слушая все эти лозунги и сам удивлялся своим неглупым и, оказывается,

взрослым, суждениям…

…А тот все выстреливал звучные фразы. Ему бы еще на стол залезть да нацепить на свою полосатую рубашечку красную ленточку. Поверх подтяжек, разумеется. И, размахивая рукой, с чуть сжатой в кулак ладонью, продолжать плакатную речь… Просто неудобно так сделать… В поезде все же… Вагон качается, дергается… Можно запросто со стола упасть… И КОНФУЗ ТОГДА…

…Максим, признаться, невольно попал чуть ли не под гипноз от мощных речей этого «умудренного старца», продолжая рассматривать то его полосатую рубашечку, то милые подтяжки, то чуть запотевшие очки, то мелкие капельки пота на полулысой голове, напоминавшие божественную (а как иначе?) росу. И поражался своим оппонируемым умным мыслям, которыми мысленно оппонировал Акиму Петровичу, но со ступора его вывел вопрос. Сосед по плацкарту резко прервал свой злободневный монолог и перескочил на вопросы… Или допросы…

— А как вы считаете, Максим, верна ли политика Михаила Сергеевича Горбачева? Верен ли курс нашей многострадальной страны на, пока еще не ясную, но подающую надежду, перестройку?

— А? — растерялся Максим.

— Как Вы считаете?

— Не перестройку?

— Да, да. Именно на нее? Может она необходима нашему обществу?

Максим неосознанно зашел с другой стороны:

— Так Вы, Аким Петрович, кто по профессии?

— Мастер участка…, — медленно произнес «мудрец», — а какое это…, — видимо хотел сказать «имеет значение». Мозг его, похоже, отказывался воспринимать столь бесцеремонный уход от заданного направления, но Максим не дал развиться психологическому диссонансу в уме Акима Петровича и продолжил заданную тему:

— Знаете ли… Я служил в армии и как то не задумывался о политических вопросах. В армии свои задачи…

— Хм… — мастер участка задумчиво потер потный подбородок своими, еще не помытыми от жирной курицы, пальцами и озабоченно-тупиковое выражение его лица приняло опять снисходительно-мудрое выражение.

Снисходительно к НЕОПЫТНОЙ МОЛОДОСТИ:

— Ну да, конечно. Солдаты. Все верно. Если солдаты отчизны будут, заниматься политикой то кто же будет стоять на защите рубежей нашей великой Родины? Тогда логично… Солдаты… — и с облегчением откинулся спиной к стенке плацкарта: — ЭХХХ! Молодость… Молодежь…, — и опять восторженно прикрыл глаза, шумно вдохнув и шумно выдохнув. Молодость — не порок. И МЫ когда-то были молодыми…

Максим отметил, что слово «Молодежь» жизненноумный работник коммунальных услуг произносит с протяжным окончанием «Ш». Вот так:

— МОЛОДЕШШШ…

Как будто именно такое произношение имеет решающее значение.

— А не хлопнуть ли нам, товарищ солдат, еще по рюмке коньячка? Очень, я скажу Вам, занимательная у нас беседа. Насыщенная…

— Пожалуй, можно, — согласился Максим, цепляясь за спасительную соломинку. Хоть немного передохнуть от этой насыщенной беседы.

Какой-то спектакль одного актера… И взгляд его опять уловил ту же самую молодую девчонку, которая также стремительно шла по проходу. Только в обратном направлении. И как будто чего-то высматривала. И опять ЕЕ взгляд соприкоснулся с ЕГО взглядом.

Глаза ее говорили о том, что она что-то… Ищет… Цепляется за что-то… А затем девушка прошмыгнула дальше по коридору.

«Какая необычная, странная девчонка», — опять промелькнуло в голове у Максима. И опять это промелькание мысли-вспышки сопровождалось мягким спазмом сердца, как при ожидании чего-то неотвратимо-особенного.

— Ну так выпьем, — улыбнулся Максим, снова не обратив внимания на всякие спазмы сердца, всякие ощущения значимого, всякие неслучайности. Поднял стакан, посмотрел внимательно на очень умного своего компаньона и подытожил:

— За любимое Отечество! За дерзкую молодость и мудрую зрелость!

— Вот это правильно! Вот это хорошие слова! — похвалил его Аким Петрович… И они дружно выпили… Хлопнули по рюмашке…

* * *

Все продолжалось довольно тихо-мирно. Велась задушевно-познавательная беседа. Мудрый философ Аким Петрович затрагивал различные важно-злободневные темы. Отчего же его так прорвало в поезде на неиссякаемый поток рассуждений? Вероятно в условиях нелегкого труда в сфере коммунальных услуг у него совсем не хватало ни сил ни времени на философско-научные беседы. А в нем все копилось, его пытливый ум все фиксировал. Занимаемая им должность мастера участка как раз именно та должность, которая предполагает и способствует изучению людских нравов и космических законов. Так что пониманию и постижению глубины и сути всего происходящего помогла Акиму Петровичу именно работа в коммунальной службе на должности мастера участка ну и, бесспорно, его врожденная гениальность. Максим же стал чувствовать себя более непринужденно благодаря выпитому коньяку. Его стеснительность и зажатость понемногу рассасывались. К слову говоря, он совсем не являлся приверженцем алкогольной продукции.

Как-то раз, правда, напился. Еще будучи студентом художественно-ремесленного училища. Тогда он ощутил необычно-непривычное воздействие алкоголя на свой юный мозг. Вталкивал всем участвующим в попойке о значении для человека цвета.

О иллюзиях, создаваемых смешиванием красок. С помощью таких смешиваний можно даже очень изменить окружающий мир, создать любую реальность. И все будут верить в истинность такой любой реальности. Если, например, смешать все краски, которые существуют, то получится именно тот самый настоящий цвет, который и отобразит истинность всего сущего. А если всю эту мешанину заморозить, а затем подогреть, то в эфир вылезет не только наблюдаемая, но и осязаемая действительность. В виде совершенно невообразимых звуков и непридуманного запаха…

По поводу звуков и запахов Максим дружно был осмеян. Ему даже продемонстрировали и звуки и запахи. Максим настойчиво продолжал, что, дескать, если еще руками потрогать. Тем самым вызвал очередную волну смеха.

…ДА И ВООБЩЕ… Только красный цвет настоящий. А белого цвета не существует. Как и черного. От обоих в их абсолютизме можно ослепнуть…

…А там, в пустоте, опять тот же красный…

…Да и ну вас ВСЕХ К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ!!! Ничего то вы не по-нимаете!!! Да я не такой, каким ВЫ ВСЕ меня представляете!!!

То есть, пока себя еще помнил, понес тогда студент Солдатов всякого рода впечатляющую ахинею. Товарищи по дружеской попойке почему-то не заапладировали от восхищения умными речами Максима. Поначалу изумились тому удивительному факту, что у «бабушкиного сынка», стеснительного и погруженного в себя, прорезался голос.

И он ДАЖЕ может сказать свое Я. Хотя и без единого матерного слова. Высказать СВОЕ слово, краснея и сжимая свои утонченные кулаки. Вот что алкоголь с людьми делает. Видоизменяет их. Изумились поначалу выпивающие студенты. А потом их настолько это стало забавлять, что они не унимались от безудержанного хохота над незадачливым Максимом.

Они РЖАЛИ. КАК ЛОЩАДИ. Уму непостижимо. Не о девчонках, не о рок-музыке, а о… Вон о чем! О цвете в цвете неистово рассуждал Максим…

…А если смешать всех баб, которые существуют, то что получится?

Та самая настоящая баба? Ха-ха-ха… С красной рожей, потому что красный цвет единственный, который правильный… Вот умора…

Максим помнил, что негодовал на то, что над ним подтрунивали. Даже пытался с кем-то из обидчиков биться на кулаках по причине задетой его чести… А дальше провал в памяти…

И после, на следующее утро, ужасная, отвратительная вязкость во рту, в мозгах тупое опустошение, почему то боль во всех мышцах (как позднее выяснилось, он пытался ИМ ВСЕМ доказать, что очень даже силен физически: прыгал, приседал, отжимался, кувыркался, поднимал стулья и кого-то из студентов под всеобщее удовольствие участников попойки). А очнулся он дома в порванной, почему то, одежде… Бабушка же такое его поведение осудила. Вынесла вердикт в своей манере:

— Вы отвратительно поступили, Максим Львович!

И этим высказала все. ВСЕ. От подтверждения его несостоятельности, глупости, не умения самому принимать ПРАВИЛЬНЫЕ решения для совершения ПРАВИЛЬНЫХ поступков до неуважения им памяти родителей. Отважных, честных, образованных, но несерьезных.

Иначе зачем полезли куда то в горы? Только потому, что ветер в головах, а не умные мысли, достойные образованных людей. Так что и Максим рискует повторить судьбу своих родителей, если будет заниматься всякой ерундой. Например, напиваться, как последний чернорабочий. СТЫДНО!

Максим все понял, учел, осознал и больше не употреблял спиртное.

Даже в армии. И перед нею… До сегодняшнего дня…

…Но, хотя атомы спирта вступили во взаимодействие с атомами крови, у Максима ориентация в действительности не исказилась, реальность не изменилась. Наоборот, легкое опьянение подействовало на него расслабляюще, успокаивающе, сняло некую напряженность. В принципе, пребывание в армии избавило Максима от стеснительности, забитости, отчужденности, но в границах самой же армии. То есть не совсем избавило. А теперь началась прошлая, забытая и теперь совершенно новая, неизвестная жизнь. Так что волнения да сомнения копошились в голове у Максима. А воздействие коньяка их приглушало.

Максим стал более смелым, боевым…

— Если не секрет, сколько Вам лет, Аким Петрович? Уж больно умно Вы все так рассуждаете… Как ученый…

Аким Петрович был польщен таким точным определением его образованности и, не заметив сарказма в словах Максима, снял запотевшие очки, бережно протер их близлежащей салфеточкой. И со значением ответил:

— Да уж… Это не рассуждения. Это знания. Опыт. Правильное понимание основ бытия. А что до возраста? Это, отнюдь, не секрет. Мне, молодой человек, УЖЕ минуло 33 года. Возраст Иисуса Христа. И сколько пройдено дорог за эти прошедшие, пролетевшие годы…

Аким Петрович задумчиво посмотрел в окно, как будто за ним (за окном) пролетали вместе с деревьями его, прошедшие вечность назад, годы…

«Минуло 33 года… Стукнуло… Грохнуло… Навалилось неподъемной ношей… А выглядит старше. Видать уж очень много думает об умных вещах. УМНО ДУМАЕТ». Максим незаметно улыбнулся и поддельно удивившись, сказал:

— Неужели?! 33 года! А Вы выглядите гораздо моложе. Гораздо! Я бы и не подумал, что Вы обладатель столь солидного возраста.

— Ну так, молодой человек, в этом есть своя хитрость. Я, знаете ли, всегда правильно и трезво смотрю на мир.

«Правильно и трезво», — повторил про себя Максим, — «Слово „правильно“ уж совсем неправильно часто вылетает с его всегда трезвых (особенно сейчас) уст»

А тот вдохновенно продолжал:

— Я верю в политику нашей партии, не сомневаюсь в четкости госплана. Понимаю чаяния народа, всегда готов к труду, как говорится, и обороне. Упражняюсь… Да, да… Упражняюсь в игре в настольный теннис, не позволяю себе лишнего, часто гуляю на свежем воздухе, много изучаю литературы…

«Интересно, как это сообразуется между собой?… Госплан, народ и настольный теннис на свежем воздухе с газетой в руках?», — Максима позабавили такие сочетания, — «Мудрец наисолиднейшего, наипочтейнешего возраста Иисуса Христа, командующий дворниками на свежем воздухе с теннисной ракеткой в одной руке, с газетой „Правда“ в другой. И при этом не позволяющий себе есть торты (только курицу) и свято верящий в победу коммунизма. Удивительно гармоничная личность. С ясными помыслами.»

— Все так. По-другому не может быть. Дворниками командовать, знаете ли, не каждый и сможет. Нужен особый, философский склад ума. Понимающего политику партии…, — медленно выговорил Максим, пристально смотря на соседа по плацкарту, — Какому-то ветреному юнцу такое не под силу. Тут справится только обремененный годами мудрый старец…

…Аким Петрович взглянул на Максима, не понимая, как расценить его слова. Как некую подначку или нечто иное?

А Максиму было плевать на озадаченное выражение лица мудрого мастера участка и, воспользовавшись тишиной, он пошел курить…

Не то снова затянется песня: «ЭХ, МОЛОДЕШШШ… Все вам хихи да хаха… Вот когда МЫ были молодыми…»