Два дундука из сундука

Валерий Гусев, 2005

На берегу обычной речки Алешка подобрал бутылку, в которую была вложена записка. Человека удерживают в заложниках на каком-то судне, и он просит о помощи. Ничего себе история! Надо немедленно спасать беднягу. Но где искать это самое судно?.. На местном кладбище затонувших кораблей Алешка с братом приметили белый катер «Амелия». Уж очень подозрительно вели себя хитрые типы, которые крутились на его палубе! И говорили они о… набитом деньгами сундуке какого-то Каркадила. Вдруг именно эти криминальные субчики и прячут заложника? Надо выяснить. Главное в этом деле, – вы не поверите, – по-тихому смыться из дома!..

Глава IV

Гречневый мед

На следующее утро мы выкатили из сарая мотоцикл, подкачали шины.

Митёк оседлал мотоцикл, мама отважно села на заднее сиденье.

— Отставить! — вдруг железным голосом скомандовал папа. — Без шлема я ее не отпущу. Да еще под горку. — И добавил для убедительности: — Я все-таки милиционер.

Митёк беспомощно обернулся.

— А у меня второго шлема нет, — растерянно оправдался писатель.

— Щаз! — спохватился Алешка и умчался в дом.

— Он сейчас дырявую кастрюльку принесет, — испугалась мама.

Но она в этот раз Алешку недооценила. Он примчался с солдатской каской со звездой из кабинета Лосева.

— Во!

Мама с удовольствием надела каску, застегнула под подбородком ремешок и достала из кармана зеркальце:

— Как?

— Блеск! — сказал Алешка. — Автомат возьмешь?

— Не стоит — Клавдия меня испугается.

— Так ей и надо, — сказал Митёк. — Поехали.

Мотоцикл мягко тронулся и беззвучно, как безмоторный велосипед, покатился вниз. Все быстрее и быстрее. Мамины волосы тут же выбились из-под каски и летели у нее за спиной, как красивое золотистое облако.

— Здорово! — сказал Алешка. — Как партизанка на коне.

— Ну-ну, — буркнул папа.

Вернулись они довольно скоро. Все втроем. На одном тракторе. Которым управлял благодарный Васька. Точнее — Василий. Он был почти уже старик. Но очень прыткий. Остановил трактор возле машины. Спрыгнул на землю, помог спуститься маме и тут же поднял у машины капот.

— Занятно, — сказал он задумчиво.

А после этого, не оборачиваясь, только протягивал назад руку и командовал Митьку:

— Ключ на восемь. Торцовый на двенадцать. Отвертку. Шпильку.

— У меня нет, — сказала мама.

— Ну и не надо, — покладисто согласился Василий. — Заводи, Митрий!

Митёк вставил спереди кривую заводную ручку и резко ее крутанул. Машина послушно взревела.

— Ладно, — сказал Митек и что-то еще подкрутил.

Двигатель снизил обороты и забормотал — ровно, устойчиво, надежно.

— Всего делов-то, — сказал Василий, вытирая ветошью руки. — Давай ехай!

Митёк сел за руль. Газанул. Машина птицей взлетела на горку. Так что чуть не врезалась в ворота гаража.

Василий попрощался со всеми за руку, даже со мной и Алешкой, сел в свой трактор и запылил по дороге.

— Всего делов-то! — гордо сказал Митёк, когда мы подошли к машине. Сказал так, будто это он ее починил.

Мама сняла каску и отдала ее Алешке.

— Уговорила Клавдию? — спросил он.

— Легко, — кивнула мама. — Кирпичами ее растрогала.

— И что она сказала?

— Она сказала… — Мама задумалась, припоминая. Взглянула на папу. — Она сказала: «И-и-и, милая. Васька мой — паразит. А твой, видать, не лучше!» И забрала заявление.

Папа хмыкнул и отвернулся.

Я думаю, про эти кирпичи под колесами мама до Нового года ему напоминать будет.

Митёк торжественно загнал машину в гараж и поскреб бороду:

— А теперь неплохо бы и медком полакомиться. Знаете, какой у меня мед? Гречишный!

Алешка с удивлением взглянул на него. Повернулся к маме:

— А что, бывает мед и пшенный? И манный?

Митёк захохотал так, что показал нам все свои белые зубы.

— Чудак! Этот мед мои прекрасные пчелы собрали на поле, где цвела гречиха. Знаешь, какие у меня пчелы!

— Знаю, — сказал Алешка. — Они вас любят, как собаки. И так же слушаются.

— Ставьте чайник, я пошел за медом. — И Митёк накинул на плечи рубашку.

— Мить, — спросил папа. — А разве тебе не надо, я слышал, какой-то дымокур, чтобы пчел отогнать. Шляпу с сеткой, чтобы не покусали.

— Что ты, Серега! — хвастливо отмахнулся Митёк. — Они меня как родного любят. Знаешь, как они меня слушаются! — И он направился к двери. — Как собаки.

Алешка кинулся следом:

— И я с вами, посмотреть хочется.

— Что ты! Они только меня признают. Покусают так, что ваша родная мама тебя не узнает, испугается. — И он захлопнул за собой дверь.

Наша родная мама поставила на плитку чайник и стала собирать на стол. Расставила чашки, заварила чай, нарезала хлеб. И вдруг прислушалась.

— Тише! — сказала она. — Мне показалось, что кто-то вскрикнул.

Мне тоже. Вскрик раздался еще раз. И превратился в сплошной вой. Похожий на визг.

Мы выскочили на крыльцо. Вой доносился со стороны пасеки. И становился все сильнее. И с той же стороны показался бегущий Митёк. Над его головой клубилось что-то вроде небольшого темного облака.

Митёк мчался, как конь, не переставая ржать. Такой уж истошный был у него крик.

Он влетел на крыльцо и завопил:

— Все в дом! Они атакуют!

Это мы уже и сами поняли. Темное облако не только вилось и клубилось, оно еще и гудело, и кусалось.

Как Митёк очутился в доме, как мы захлопнули дверь — я даже не помню. Помню, что мы стояли у двери и слушали, как за ней густо гудят разгневанные пчелы.

Митёк упал в кресло, порылся в бороде и с воплем отдернул руку.

— Вот! — плачущим голосом сказал он. — Еще и в палец.

— Боже мой! — сказала мама.

Она приготовила содовый раствор и достала из своей косметички маленький пинцет.

— Сиди спокойно! — скомандовала она Митьку. И стала пинцетом выдергивать из его лица пчелиные жала. Из щек, изо лба, из бровей и век. И даже из макушки, где у Митька прорезалась круглая лысинка.

Потом она смочила ватку в растворе и смазала все укусы.

— Спасибо, — вздохнул Митёк. — Ты знаешь, у меня пчелы…

— Самые кусачие, — продолжил Алешка. — Как собаки.

— Это все из-за тебя! — набросился Митёк на папу. — Ты их натравил!

— Я? — удивился папа. — Я даже не знаю, как их натравливать.

— Ты! Ты! Потому что разбрасываешь где попало свои рубашки.

Точно! Митёк второпях схватил папину форменную рубашку, которая висела на спинке стула.

— Они меня в этой рубашке не узнали! — продолжал свои упреки Митёк. — К тому же рубашка милицейская!

— У них аллергия на милицию? — спросил папа. — Почему бы это? Может, они мед воруют? Или пасутся на чужом поле?

Митёк усмехнулся. Мама улыбнулась. Мы с Алешкой похихикали.

— Ладно, — сказала мама. — Пчелы улетели, будем пить чай.

— С медом, — сказал Митёк. — Я ведь рамку не бросил.

И мы только тут заметили, что он держит рамочку, всю заполненную шестиугольниками сот.

Мама поставила на стол большую миску, Митёк взял нож и стал нарезать соты. С рамочки сразу же тягучими нитями потянулся густой темно-коричневый мед, запахло так, что голова закружилась.

Ничего вкуснее, чем мед в сотах, я, оказывается, никогда не ел. И самое приятное — когда высосешь мед, еще долго жевать сотовый воск. Лучше всякой жвачки.

Мы так увлеклись, что и не заметили, как опустела миска.

— А ты что же не ешь, Митя? — спросила мама.

— А он уже наелся, — хмыкнул папа. — Ты посмотри, какие щеки наел.

Мы оторвались от сказочного угощения и взглянули на Митька. Как описать, что мы увидели? Перед нами сидел совсем незнакомый человек. Кое-что, правда, от него прежнее осталось — борода, ленточка на лбу и волосы на голове. Глаз почти не было — узенькие щелочки, зато щеки раздулись так, будто Митёк держал во рту два яблока. За каждой щекой по штуке. И лоб у него был весь в шишках.

Я опустил голову, мне было трудно смотреть на Митька. С одной стороны, я ему сочувствовал, а с другой — едва сдерживался от смеха. Алешка тоже надул щеки — вот-вот не выдержит и прыснет изо всех сил.

Мама вдруг встала и быстро вышла в другую комнату.

— Что с ней? — встревожился Митёк.

— Ей, наверное, плохо, — каким-то приглушенным голосом ответил папа. — Наверное, меду объелась. Я пойду посмотрю. — И он вышел вслед за мамой.

И тут же за стеной раздался взрыв хохота. Маминого и папиного. Мы с Алешкой тоже не выдержали.

Но Митёк — он настоящий писатель — совсем не обиделся. Встал, подошел, натыкаясь на стулья, к зеркалу, долго вглядывался в свое отражение, вздохнул:

— Тоже бы посмеялся. Но ни фига не вижу.

— Хорошие у вас пчелы, — подначил Алешка. — Диковатые только немного. Вы их плохо приручили.

— Много ты понимаешь, — обиделся за своих пчел Митёк. — Я вот завтра в своей рубашке за медом пойду — увидишь, как они меня встретят!

— Извиняться будут? — захохотал Алешка. — Прощения просить?

Тут вернулись мама и папа. Папа был весь красный, а у мамы от слез растеклись по щекам ресницы.

— Отсмеялись? — буркнул Митёк.

— Мы больше не будем, — пообещала мама.

— Будете, — пообещал Алешка. — Митёк завтра опять за медом пойдет.

— Герой, — сказал папа.

Утром Митёк был уже в форме. Потому что на ночь мама еще раз смочила его «раны» содовым раствором.

Он долго топтался перед зеркалом, разглаживал бороду и довольно урчал:

— На человека похож, правда?

Алешка взглянул на него.

— Очень похож.

— На кого? — подозрительно обернулся Митёк.

— На человека, — кивнул Алешка. — Которого вчера пчелы покусали. Самые любимые и послушные. — И добавил серьезно: — Гречневые.

— Я думал, ты мне друг, — вздохнул Митёк.

— А что? — насторожился Алешка.

— Хотел тебе лодку дать. Резиновую. С веслами. Но раз уж так…

— Друг, друг, — поспешил Алешка.

— Не врешь? — Митёк еще раз оглядел себя в зеркале.

— Он у нас никогда не врет, — поддержал я Алешку, меня тоже лодка заинтересовала. — Только в крайнем случае.

— Да? — с сомнением в голосе произнес Митёк. И повернулся к Алешке.

Тот ответил ему ясным и честным взглядом.

— Ну пошли. Только умоюсь.

Умывался Митёк тоже по-особенному. Во дворе, под водосточной трубой, у него стояла громадная бочка, полная дождевой воды. Митёк раздевался до пояса и долго плескался возле бочки, повизгивая и покрякивая от удовольствия.

— Люблю совершать омовение, — приговаривал он, — живительной природной влагой.

Однажды он попросил Алешку слить ему на спину этой живительной влаги целый ковшик. Ну, и конечно, Алешка полил его так, что Митьку пришлось срочно менять не только брюки, но и ботинки.

И меня не удивило, что Алешка вдруг как-то задумчиво сказал Митьку:

— Может, не надо, дядь Мить. А то вы весь израненный.

— Ну что ты! Как раз мне это поможет.

Да, меня это не удивило. А надо бы удивиться…

Митёк поплескался — Алешка при этом очень внимательно почему-то за ним наблюдал, — и мы пошли в волшебный сарай, и Митёк снял с полки свернутую в тугой комок резиновую лодку.

— Так, Алексей, — сказал он. — Ты поищи пока лягушку, а я весла достану.

— Лягушку? — удивился Алешка.

— Ну! Надо же лодку накачать, проверить.

Алешка, ни слова не говоря, только пожав плечами, вышел из сарая на поиски лягушки — он еще доверял взрослым, их уму и опыту.

Митёк приладил стремянку, взобрался на нее, пошарил на верхней полке и вытащил два алюминиевых весла с красными лопастями. И небольшой брезентовый мешочек с привязанной к нему длинной веревкой. В нем что-то звякнуло.

— Держи, тезка, — сказал Митёк и передал мне мешочек. Я едва не выронил его — такой он был тяжелый. — Там старые гайки, — объяснил Митёк. — Это вроде якоря.

— Что это у тебя, Алексей? — послышался во дворе строгий мамин голос. И сейчас же он сменился на панический: — Брось эту гадость! Я кому сказала?

— Мне дядя Митя велел. Лодку надувать.

— Лягушками? — Теперь мамин голос приобрел оттенок изумления. И недоверия. — Что ты врешь?

— Спроси сама, — ответил Алешка.

И они вошли в сарай; мама держалась от Алешки немного поодаль. А из каждого его кулака торчало по зеленой лягушачьей морде с выпученными от страха глазами.

Митёк расхохотался:

— Это не те лягушки, Алексей. Вот она! — И показал круглую резиновую помпу со шлангом.

— Да? — удивился Алешка, с хитринкой в глазах. — Так бы и сказали. — И он опустил лягушек на пол.

Мама отпрыгнула в сторону. И взвизгнула:

— Отнеси где взял! На место их положи!

Но лягушки сами разобрались в обстановке и зашлепали к двери.

— Тот еще мальчик! — с восхищением произнес Митёк. — Хорошо еще целое ведро лягушек не набрал.

Когда мама, выглянув сначала за дверь, ушла, мы развернули и раскатали лодку и стали накачивать ее «лягушкой». Это очень просто делается: нажимаешь ее ногой, она чавкает и хрипло гонит воздух по трубке в лодку. А лодка постепенно принимает свою нормальную форму.

Мы накачали ее до звона, и Митёк, прислушавшись, сказал:

— Порядок, не шипит. Дырок нет. Можно выходить в море.

Мы с Алешкой подняли лодку за резиновые уключины и вынесли ее наружу. Под солнцем она сейчас же здорово запахла разогретой резиной. Сразу же захотелось поплавать на ней по речке.

И мы это хорошее дело не стали откладывать. Митёк дал нам спасательные жилеты, мы уложили их в лодку, где уже лежали весла, и понесли лодку на берег.

Митёк забрал якорь и пошел с нами.

— Посмотрю, как вы справитесь.

— Запросто, — сказал я. — Мы даже под парусом ходили.

— В детстве, — сказал Алешка. И уточнил: — В раннем.

Мы спустили лодку на воду, забрались в нее и отчалили.

Конечно, резиновая лодка не очень ходкая, не очень поворотливая, но мы быстренько ее освоили, и Митёк сказал:

— Нормально. Можете сплавать на кладбище.

— Чего? — Алешка вытаращил глаза. — Зачем? Что мы там не видели?

— На кладбище кораблей, — усмехнулся Митёк. — Там много интересного.

— А это где?

— Вниз по течению. Там увидите пристань, а за ней затон.

— А это что?

— Ну, вроде небольшого залива. Туда уже много лет буксируют отслужившие свой срок суда. Там целый музей.

— Все! — нетерпеливо сказал Лешка. — Поплыли.

— Только уговор, — строго предупредил Митёк. — Смотреть со стороны, по кораблям не лазить. Это очень опасно. Можно провалиться сквозь гнилую палубу. Обещаете?

— Конечно, — сказал Алешка. — Обязательно. Прямо сейчас.

— Ну-ну, — усмехнулся Митёк. — Я вам верю. — И добавил на прощание: — Жилеты не снимать!