Дискета мертвого генерала

Валерий Горшков

Созданная еще в советское время, засекреченная лаборатория, занимается разработкой программ насильственного вмешательства в деятельность человеческого мозга с целью последующего полного контроля над поступками человека. С распадом Советского Союза хозяева лаборатории меняются. В страшном оружии психологического воздействия заинтересованы высшие чины ФСБ с одной стороны и верхушка теневой экономики – с другой. Главный герой романа волею обстоятельств ставший обладателем дискеты с программой, попадает в эпицентр чудовищной борьбы.

3

Сразу же, как только я сошел с автобуса в самом центре Пярну, бросилось в глаза поразительное запустение и неизвестно куда исчезнувший лоск некогда популярного курорта. Несмотря на то, что на календаре еще не закончился отведенный лету срок, а горячее солнце располагало к проведению свободного времени именно на пляже, загорающих почти не было. Пляж находился всего в нескольких десятках шагов от остановки автобуса Таллин — Пярну, так что я, вероятно, более полагаясь на полузабытые воспоминания семилетней давности, чем на логику, первым делом поспешил именно к морю.

Что я надеялся там увидеть? Такие же, как несколько лет назад, жизнерадостные лица отдыхающих? Или толстую эстонку, кричащую во всю глотку при виде случайно оказавшегося посередине обители нудистов мужчины в красных шортах и десантной майке? А может быть, я снова хотел, чтобы до меня, прямо как раньше, дотронулась своей горячей ладошкой незнакомая светловолосая девушка? Ни на один из задаваемых самому себе вопросов я не мог найти точного ответа. Но ноги сами несли меня на место нашей первой встречи с Рамоной.

Конечно, ее там не было. Там вообще никого не было, если не считать мальчишек, гоняющих полусдувшийся футбольный мяч где-то вдалеке. Я аккуратно смахнул с вкопанной в песок скамейки редкие крупицы песка и сел, внезапно почувствовав необъяснимую свинцовую тяжесть в ногах. Сильный ветер с моря обдувал мне лицо и трепал короткие волосы, уже кое-где просвечивающие неизвестно когда высыпавшим на них серебром седины. Я уже не тот, что семь лет назад… Конечно, сорок — это не шестьдесят и даже не пятьдесят, но тогда, сразу после Афганистана, я чувствовал себя более молодым, более полным энергией и жизненной силой. Как поется в популярной песне: «А годы летят, наши годы как птицы летят…» Позади у меня война, служба Родине и любовь. А впереди?.. Если б знать! Судя по последним событиям — ничего хорошего. По крайней мере, если я не приложу для этого все свои силы, без остатка.

Когда я подошел к знакомому дому, все так же, как и раньше, утопающему в цветах и зеленых кронах заметно повзрослевших деревьев, то в нерешительности остановился перед калиткой и не находил в себе сил переступить на ту сторону, где от забора до дома тянулась выложенная красивой декоративной плиткой узенькая дорожка. Я стоял, переполняемый внезапно нахлынувшими чувствами, что — честное слово — на какое-то время даже забыл о всех казавшихся дурным сном событиях последних двух суток. Я как завороженный смотрел на выцветший и постаревший от времени, солнца, снега и дождя гамак, на котором мы вместе с Рамоной лежали под сверкающим яркими звездами ночным небом и думали о том, что, оказывается, совсем не правы люди, кто считает, что нет в жизни настоящего счастья. Оно есть, и оно сейчас находится в наших руках, наших мыслях и наших сердцах…

Неизвестно, сколько я так и стоял бы в оцепенении, не решаясь толкнуть калитку вперед и сделать всего один-единственный шаг навстречу своей судьбе, если бы не почувствовал, как кто-то тихо остановился за моей спиной. Одолеваемый смутным предчувствием и волнением, внезапно охватившим все мое существо, я обернулся.

Это была она! Прямо на меня смотрели глубокие, как море, и голубые, как небо, глаза. За минувшие в вечность семь лет она почти не изменилась. Только мелкие, как черточки, морщинки пролегли возле уголков губ и под глазами. Только строже и тверже стали черты лица. Только короче — волосы, и солидней — прическа. А во всем остальном передо мной была та же двадцатилетняя девчонка, гордая и веселая одновременно. Та, которую я когда-то любил просто до одурения.

— Здравствуй, капитан, — непринужденная улыбка промелькнула и погасла на лице Рамоны. Я сразу же заметил, что акцент ее стал более сильным и резким. Вероятно, за прошедшие годы она мало практиковалась в русском. — Я почему-то думала, что ты приедешь именно сегодня… — Похоже, она несколько смутилась, потому что сразу же отвела глаза в сторону.

— Правда?

— Даже не знаю, почему…

— Ты все такая же красивая и такая же молодая, как раньше. Хотя, это я старею, а ты еще только взрослеешь. Тебе ведь всего двадцать… пять, — умышленно соврал я, — а мне уже сорок.

— А ты все такой же врунишка, как и был, — прикинулся, будто не помнишь, сколько мне лет! — весело и с укором выпалила Рамона. — Ладно, чего стоишь, забыл, как открывается?

— Нет.

— Тогда двигай! — И она подтолкнула меня в сторону калитки. Впрочем, калитка — это не совсем правильно. Калиткой называется то, что открывают в заборе деревенского дома в Рязанской области. Здесь же — маленькая дверца в аккуратном, выкованном опытным кузнецом металлическом заборе, где вместо вертикальных и горизонтальных прутьев причудливые цветы и даже птицы. Папа Рамоны, много лет назад построивший этот дом, отличался не только обеспеченностью, но и определенным вкусом, который в конце концов выразился практически во всем. Когда я впервые пересек порог этого дома, то несколько минут стоял и озирался на лепные гипсовые украшения под потолком и на развешанные вдоль стен картины эстонских и финских художников. Потом ничего, привык.

В доме все осталось так же, как и семь лет назад, за исключением, может быть, незначительных мелочей типа новой кухонной и гостиной мебели, новых обоев на стенах, новых ковров на полу и огромного «мраморного» дога, лениво поджидающего хозяйку возле входных дверей. Так, ерунда, по сравнению с «Последним днем Помпеи», Ноевым ковчегом и Ниагарским водопадом. В остальном все, как и прежде.

— Ну что же, узнаю молодость свою! — продекламировал я, едва успев осмотреться и осторожно покосившись на принявшего боевую стойку дога. С детства недолюбливаю собак и ничего не могу с собой сделать. Единственная псина, которая вызывала во мне положительные эмоции, — это была подаренная мне на день рождения в далеком детстве плюшевая «шавка», привезенная кем-то из знакомых моих родителей из Греции. Вот кого я действительно боготворил, так это ее. Пока друзья на дне рождения не оторвали ей хвост и левое ухо. Пришлось пристрелить, а если точнее — сжечь в печке. Такая вот трагическая история дружбы между человеком и четвероногим другом.

— Не бойся, он не кусается, — выдала сакраментальную фразу всех собачьих хозяев Рамона. — Проходи в комнату, только обувь снимай — там ковры.

«Большое спасибо за предупреждение, а то у меня самого, знаете ли, что-то со зрением плохо!»

Я зашел в знакомую комнату и сразу же без приглашения плюхнулся на мягкий велюровый диван. Рамона вошла следом за мной и села рядом. Какое-то время молча изучала мое лицо, а затем с видом радушной хозяйки предложила кофе.

— Давай, я не против, — кивнул я, вдруг почувствовав себя уютно и спокойно, как дома. «Женщина моей мечты», — внезапно пронеслось у меня в голове, но я тотчас отогнал такие издевательские мысли. Хватит уже, намечтался.

— Ты надолго? — послышался из кухни голос Рамоны, и вскоре она предстала перед моим взором с двумя чашками дымящегося ароматного напитка. Поставила их на столик-бар, придвинула его ближе ко мне и снова села рядом, едва касаясь своим маленьким плечиком моего, широкого, как стена. — Надолго приехал? — повторила она свой вопрос и улыбнулась. Наверное, если я сейчас скажу, что навсегда, она даже не станет возражать.

— А как ты хочешь?

— Не знаю, — Рамона смущенно отвела взгляд. — Как я могу знать…

— Вот и я не знаю, — я взял со столика чашку и, обжигаясь, отпил крепкий натуральный кофе. Моя давняя знакомая осталась верна себе — пьет только настоящий черный, не какой-то там растворимый порошок, сделанный предприимчивыми европейцами из залежалого корма для крупного рогатого скота. Впрочем, в их представлении именно такого напитка мы больше всего и заслуживаем.

— Расскажи, как хоть у тебя дела, что делаешь, где работаешь? — спросила Рамона и вдруг осеклась, моментально поняв всю абсурдность своих слов. Где может работать офицер Советской Армии? И что он там такое-этакое может делать? — Я хотела сказать, как служба… — поправила себя моя первая и единственная любовь. — Наверное, ты уже генерал?

— Ага, адмирал! — почему-то возмутился я, поставив обратно на стол чашку. — Куда уж нам, неказистым и непородистым, до таких высот! Майор я, начальник охраны одного замечательного загородного объекта, где в ворота время от времени врезаются горящие армейские грузовики.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — неуверенно перебила меня Рамона, взяв пальцами за локоть. — Извини, но в последнее время я довольно мало говорю по-русски, может, потому мне плохо ясно…

— Это совершенно ни при чем, солнце мое, я сам еще не все понимаю, — глубоко вздохнул я. — Может быть, попозже и расскажу тебе что-нибудь из этой сумасшедшей истории, но только не сейчас, ладно?

— Ну хорошо, потом так потом. А почему ты не спрашиваешь, как у меня дела?

— А я и так вижу, что хорошо, — я широким жестом обвел комнату, имея в виду полностью замененную за прошедшие годы мебель, да и не только ее. Здесь все поменялось. Может быть, за исключением самой хозяйки.

— Ты ошибаешься, не моя это мебель, и даже Гарик не мой.

— Кто не твой? — переспросил я.

— Пес. Все здесь куплено моим мужем, — Рамона посмотрела мне прямо в глаза. — Бывшим.

— Подожди, подожди! — Я, как оратор, призывающий к тишине слишком расшумевшийся зал, поднял вперед руку. — Ты вышла замуж пять лет назад и развелась… месяца два-три назад, не раньше. Так?

— Нет, не так! Ты решил пойти примитивным путем и просчитать сроки моего замужества по датам, когда я перестала посылать тебе поздравительные открытки и когда, после перерыва в пять лет, снова ее отправила. Но ты не учел, что… Впрочем, тебе не понять женской психологии.

— Куда уж нам, дефективным!

— Не умничай. Если тебе действительно интересно, то я почти три года думала, что ты приедешь. Если женщина не напоминает о себе, это еще не значит, что она о тебе забыла. Просто сначала умер папа, затем я заболела воспалением легких и полтора месяца пролежала в больнице, а потом… Потом познакомилась с Айном.

— С кем познакомилась? — нарочно переспросил я, прекрасно понимая, что речь идет о бывшем муже Рамоны.

— Айн — мой бывший муж! — сердито ответила она, моментально поменяв непосредственное выражение лица на строгую маску. — Я не виновата, что ты не знаешь эстонских имен. Если бы я сказала «Ваня», тебе стало бы легче?

— Не обижайся, солнышко, но я действительно не сплю со справочником эстонских мужских имен под подушкой. И, честное слово, действительно проклинаю тот день, когда мы так глупо расстались с тобой, после твоих откровений насчет жителей Москвы и Ленинграда. Ведь я раньше просто не обращал на это внимания, но потом, год за годом, все больше убеждался в правдивости твоих слов. Культура ушла в подполье.

— Как же много тебе понадобилось времени, чтобы понять все это. Тогда ты не мог видеть свое лицо, а я его видела! Знаешь, кого оно напоминало?

— Нет.

— Красноармейца на плакате «А ты записался добровольцем?». Что, смешно?! Неужели я была не права, когда говорила, что в Пярну жить лучше, чем в Москве? Или когда говорила, что привыкла жить среди культурных людей, а не среди понаехавших во все ваши крупные города грязных колхозных «пролетариев» из окрестных деревень?.. Опять смешно?! — Рамона неожиданно смягчилась, прижалась ко мне и тихо спросила: — Ты был женат?

— Был. Полгода.

— А почему развелся?

— Потому что где-то в глубине души все еще любил тебя. Ведь это было через год после нашего расставания.

— Это ты сейчас так говоришь…

— Нет.

— Еще скажи, что ты меня до сих пор любишь!

Я только ухмыльнулся и промолчал. Действительно, как бы это выглядело после семилетней разлуки и получаса с момента встречи. Даже если это правда.

— Мой муж был членом Народного фронта. Сейчас работает в совместном предприятии с финнами, занимающемся нефтью, — Рамона встала с дивана, подошла к секции и достала из одного из ящиков несколько цветных обрывков, затем протянула их мне. — Однажды вечером мы поспорили, а в итоге он достал мой альбом с фотографиями и стал вырывать оттуда все, где мы снимались вместе с тобой. Он постоянно меня попрекал за то, что я была твоей любовницей…

Рамона ненадолго замолчала, еще раз пристально посмотрела мне в глаза и, не найдя там никакой злобы, крепко прижалась к моей груди и продолжила:

— Тогда я стала кричать на него, затем просить, чтобы он не рвал наши с тобой фотографии, а потом он меня ударил в лицо и сказал, что лично отрежет тебе ухо, когда встретит.

— Чего?!!

— Успокойся, — Рамона погладила меня по голове. — В тот вечер я выгнала его из дома и сказала, что больше никогда его не пущу. Через неделю он позвонил, сказал, что приедет забрать вещи и что больше ему ничего не надо. Он все оставил мне. А спустя месяц я получила повестку на развод. Вот и все.

— Давно это было?

— Полгода назад.

— Чем ты сейчас занимаешься? Работаешь?

— Смотря что ты называешь работой, — Рамона хитро прищурилась.

— Ладно, это твое дело, — я откинулся на мягкую спинку дивана и не спеша стал пить кофе. Некоторое время мы сидели молча, а потом Рамона не выдержала.

— Так тебе интересно, чем я занимаюсь, или нет? — по-моему, обиженно спросила Рамона, оттолкнув меня от себя. Вот так всегда, то прижимаемся, то отталкиваем друг друга! И все — руководствуясь не разумом, а секундным порывом эмоций. Глупо.

— Конечно, интересно! — Я снова прижал ее к себе, на этот раз гораздо сильнее.

— Я пишу книги, — моя красавица произнесла это тихо, как бы извиняясь, и посмотрела мне не то что в глаза — в самую душу. Я даже ощутил теплоту проникших в мое сердце импульсов.

— О чем?

— Угадай!

— Откуда мне знать?.. — Я пожал плечами, взял со столика чашку с остывшим кофе и выпил. — Детективы, наверное. Сейчас все новые писатели детективы пишут.

— У меня есть перевод на русский, и, пока ты не прочитаешь, я тебя не отпущу, — и моя королева ласково провела мне ладошкой по щеке. А я, как всегда, уже который день забываю побриться.

— А сколько у тебя книг? — Неожиданно у меня в голове промелькнула интересная мысль.

«Сейчас скажет: пока только одна, но впереди еще двадцать…»

— Пока одна, — уголки губ Рамоны чуть заметно натянулись. — Но, надеюсь, что не последняя. По крайней мере, я очень хочу в это верить.

— Скажи, ты действительно хотела меня видеть, когда посылала открытку?

— Да, хотела. И очень хорошо, что ты все правильно понял.

Рамона была действительна довольна. Это без труда читалось на ее загорелом и милом личике. Я же стал хмурым и старался не смотреть ей в глаза. Но потом все-таки не выдержал и рассказал почти все, что случилось со мной в последние два дня, нарочно опуская подробности, важные лично для меня и совершенно бесполезные для восприятия Рамоной сложившейся ситуации.

— Значит, если бы не все это, ты даже не подумал ко мне приехать? — обиженно, как ребенок, прощебетала она. В данной ситуации ее больше всего волновала не моя, подвешенная в воздухе судьба, а мое личное к ней отношение. Впрочем, так часто бывает у женщин. Ведь в их жизни эмоциям, как правило, отдается первое место, в отличие от мужчин, в большинстве случаев действующих чисто практическими и логическими методами. Но разве можно винить женщину за то, что она женщина? Конечно, нет. И я, как мог, попытался сгладить появившееся после моего правдивого рассказа напряжение.

— Ты не права, солнышко, я действительно обрадовался, когда нашел в почтовом ящике неожиданную весточку от тебя. Но так случилось, что событие это совпало с навалившимися на меня неприятностями, и пришлось воспользоваться твоим «закамуфлированным» приглашением для собственной безопасности. Ну, посуди сама — разве плохо, если можно одновременно решить две проблемы?

— Наверно, нет… — Рамона пожала плечами, встала с дивана и подошла к окну, за которым пышной зеленой голограммой раскинулся аккуратный и ухоженный садик. — Хочешь еще кофе? Или чего-нибудь выпить? Должны же мы, в конце концов, отметить нашу встречу! — Она направилась к встроенному в стену мини-бару и достала оттуда бутылку замечательного сухого вина «Рислинг».

Вопреки своим правилам не злоупотреблять алкоголем в тот вечер я капитально набрался, медленно, но фундаментально осушая запасы спиртного из бара Рамоны. Наверное, нервное напряжение последних двух дней очень нуждалось в разбавлении крепкими, и не очень, напитками. Моя единственная любовь не слишком охотно поддерживала меня, делая глоток вина там, где я успевал пропустить внутрь три рюмки коньяка. Мы говорили обо всем, нарочно не останавливая внимание на личных отношениях, так как любой, пусть даже самый маленький, шаг навстречу друг другу гораздо более весом, чем долгие разговоры на эту тему. Его мы уже сделали и испытывали оттого легко объяснимое чувство эйфории. Поэтому основной темой нашего разговора стала, и этого следовало ожидать, моя недавняя «эпопея» с дискетой. Не знаю, зачем я тогда решился рассказать Рамоне всю правду, но мне действительно стало легче. Я вляпался в столь грандиозную передрягу, что скорее всего где-то внутри хотел получить совет — что же мне делать дальше?

— Ты можешь показать мне ее? — тихо и с надеждой спросила Рамона, прикоснувшись ко мне мягкой ладонью.

— Дискета в сумке, в портсигаре, — небрежно отмахнулся я, наливая в рюмку очередную порцию коньяка. — Только ты не сможешь ее просмотреть.

— Почему не смогу? — Брови Рамоны удивленно взметнулись вверх. — У меня наверху, в кабинете, есть компьютер. Ведь не думаешь же ты, что я работаю на обычной печатной машинке?

— Ты меня не поняла. Дискета закрыта в несгораемом контейнере, который к тому же очень устойчив против деформации. А как его открыть — было известно только мертвому генералу Крамскому и «психу» Славгородскому из «Золотого ручья». И еще неизвестно — может, контейнер, при попытке его открыть неестественным способом, рванет так, что ни от тебя, ни от меня, ни даже от твоего чудесного дома не останется и горстки пепла! У меня дома тоже есть компьютер, и неужели ты думаешь, что я не попробовал бы, если это было возможно, просмотреть дискету сам? Но даже не в этом суть. Информация на сто процентов закодирована, и, чтобы ее раскодировать, нужно быть как минимум одним из тех умельцев, что при помощи домашнего компьютера умудряются взламывать системы защиты крупных банков и переводить на свои счета миллионы долларов. Ты можешь такое провернуть?

Рамона отрицательно покачала головой.

— Вот и я нет. Так к чему тогда все разговоры, не знаю, — я залпом осушил очередную рюмку и вновь потянулся за бутылкой, не обращая внимание на, мягко говоря, не одобряющий взгляд Рамоны.

— Но я все равно хочу взглянуть на дискету, — спокойно произнесла она и вышла из комнаты в прихожую, где я оставил свои вещи. Вернулась уже не одна — все время сонно лежащий около входных дверей «мраморный» дог по кличке Гарик весело, как щенок, прыгал возле ног Рамоны. Вот только собаки мне еще и не хватало!

— Гарик, лежать! — скомандовала хозяйка, и пес послушно опустился на ворсистый комнатный ковер. Уж всяко лучше, чем на подстилочке перед дверями. Хитрый, ничего не скажешь.

— Он так и спит где захочет? — поинтересовался я, ощутив на себе гипнотический взгляд собаки, с одной стороны, убедительно изображающей из себя сонное царство, а с другой — внимательно, сквозь чуть приоткрытые веки наблюдающей за каждым моим движением.

— А что, ты боишься? — рассмеялась Рамона и с видом заботливой мамочки погладила меня по голове. — Не бойся, на кровать я его не пускаю. И вообще — в спальню…

«Что, простите? Я ослышался, или как? Мне уже открыто намекают, что в первую же ночь я удостоюсь чести почивать на хозяйском ложе?»

— Ну, тогда совсем другое дело! — Я сильно прижал к себе Рамону и впервые после разлуки прикоснулся губами к ее гладкой и мягкой коже на шее. От женщины пахло дорогими французскими духами и кремом для загара. Так как Рамона не сопротивлялась моим объятиям, то я уже собрался незаметно добраться до ее уха, а потом — до губ, но мерзкий пес опять все испортил. Он вдруг зарычал, вскочил и стал оглушительно лаять, шаг за шагом приближаясь к дерзко посягнувшему на хозяйку чужаку, то есть ко мне. Но стоило Рамоне спокойно бросить: «Гарик, на место», — как здоровенная псина тут же поджала хвост, еще раз недовольно оглядела сидящего на диване гостя и трусцой убежала в прихожую. Хорошо, что хоть слушается, а то вообще была бы «труба».

— Принесла?

— Конечно.

— Тогда давай посмотрим повнимательней, ради чего угробили уже как минимум пятерых человек…

И я открыл серебряный портсигар.

Серебристый, очень напоминающий «допотопную» промокашку для печатей, только гораздо более тяжелый плоский предмет сейчас лежал на столике-баре передо мной и Рамоной. Поверхность контейнера, где — хотелось в это верить — находилась дискета с секретной психотропной программой кодировки человеческого разума, была совершенно гладкой. За исключением вытисненных на одной из торцевых сторон цифр «482». Что они обозначали, можно было только гадать.

Но самым интересным моментом во всем контейнере являлась невозможность хоть как-то понять, с какой стороны и при помощи чего он вскрывался. Отчетливо виднелась линия соприкосновения двух совершенно одинаковых половинок, но определить, каким образом они крепились друг к другу, представлялось весьма неразрешимой задачей. И достаточно было пару минут повертеть контейнер в руках, чтобы однозначно понять — своими силами вскрыть его невозможно. А значит, добраться до дискеты могут лишь немногие посвященные в тайну люди. Наверняка я знал одного — профессор Славгородский из «Золотого ручья».

— Надо спрятать ее, — безапелляционно предложил я. — И лучше всего, если ты не будешь знать о ее местонахождении. Подержи собаку, а я схожу, осмотрюсь.

— Думаешь найти подходящее место в саду? — с интересом спросила Рамона.

— Или в доме, или еще где-то… Я еще сам не решил. Посиди пока здесь, минут тридцать-сорок.

— Может, лучше завтра, когда трезвый будешь? — нетвердо предложила Рамона.

— А кто тебе сказал, что я пьян?

— Сама вижу, не нужно мне ничего говорить. Посмотри на свои глаза в зеркало, — и моя красавица отмахнулась от меня, как от назойливой зеленой мухи. — Делай что хочешь, мне все равно.

— Собачку-то подержишь?

— И не собираюсь, сам выкручивайся. Цапнет за одно место, очень хорошо!

Рамона демонстративно вытянулась на велюровом диване и стала очень похожа на висящий у меня дома на стене плакат Саманты Фокс. А точнее — на изображенную на нем фотографию. Семь лет назад, пораженный удивительным сходством с популярной английской певицей, я даже какое-то время называл Рамону Самантой, пока она в ультимативной форме не потребовала должного к себе отношения. Пришлось уступить. Когда я вернулся после проведенного в Пярну отпуска обратно в Москву, то про себя начал называть висящую на стене в гостиной девушку не иначе как Рамоной. Ничего не поделаешь — сила привычки!

— Значит, не хочешь помочь беглому дезертиру, да? — Я нагнулся над лежащей, словно фотомодель, Рамоной и ощутил ее горячее дыхание.

— Пьяному — нет, — категорически отвергла она. — Дай мне вина!

— А еще чего?

— Больше ничего. Хочешь идти — иди, а ко мне не приставай.

— А то что будет?

— А ты попробуй, сам увидишь!

И я попробовал. Оказывается, ничего плохого мне не грозило. Даже наоборот — очень понравилось. Особенно оказавшийся слишком скрипучим диван и громкие всхлипы страстной молодой женщины. Надо признать, что прошедшие со дня нашей первой встречи семь лет и две недели пошли Рамоне только на пользу.

Вечером мы пошли в ресторан, и Рамона накормила меня каким-то эстонским национальным блюдом с креветками, после которого мне снова захотелось смять ее в своих объятиях. Но сделать это оказалось не так легко, потому что сразу после ресторана она потащила меня к какой-то своей подруге, которой, как оказалось, уже успела рассказать о капитане десантно-штурмового батальона, очень полюбившем когда-то кататься на водных лыжах за несущимся впереди катером.

Но вряд ли характеристика в мой адрес со стороны Рамоны на этом ограничилась. Ее подруга засыпала меня вопросами такого содержания, что иногда мне всерьез приходилось взвешивать каждое слово, прежде чем дать ответ. Неужели я в то далекое лето успел столько всего наговорить, в том числе и о некоторых подробностях моего «афганского отпуска»? Например, как мы вместе с лейтенантом Саблиным меняли БТР на водку или как по причине лютой злости ко всему «борющемуся за независимость» народу южного соседа не смогли довести до расположения части одного из известных командиров моджахедов, сделав ему «испанский воротник». Воистину любовь развязывает язык получше боли!

После посещения подруги мне все-таки удалось затащить Рамону на пустынный пляж, где на хранящем тепло ушедшего дня песке я показал своей единственной за всю жизнь любимой женщине, что за минувшие годы я отнюдь не стал более холодным и невосприимчивым к женской ласке. А потом мы долго купались в теплых водах Балтийского моря, плавали наперегонки до буйков, где я нарочно проигрывал Рамоне в скорости, доводя ее до радостного визга после одержанной в заплыве «победы», а в довершение всего — поймал небольшую медузу и засунул красавице в купальник. Что там началось! Я уже на полном серьезе стал молить Бога, чтобы неторопливые и рассудительные эстонцы не вызвали полицию, заслышав в вечерних сумерках нечеловеческие вопли, доносящиеся со стороны пляжа.

Но все обошлось, и я, не отделавшись одной-единственной несильной оплеухой, вынужден был почти целый километр нести Рамону на руках до самого дома. За этот титанический труд моя радушная хозяйка сварила мне кофе и сделал пару бутербродов с копченой треской. Ночь была бурной и бесконечной. Я уснул только тогда, когда над горизонтом появились первые оранжевые лучи солнца. Рамона почти не спала и с самого утра ушла в расположенный по соседству кабинет, где долго работала на компьютере. Краем уха, сквозь полудрему, я услышал пробивающийся откуда-то издалека — вероятно, с территории соседнего дома — голос диктора российского радио. Он сообщал, что мятеж подавлен и что президент Союза вернулся в Москву. А также о том, что в ближайшие дни будет обнародован Указ о предоставлении долгожданной независимости трем прибалтийским республикам — Литве, Латвии и Эстонии.

* * *

Проснулся окончательно я только в половине двенадцатого, от вновь появившегося ощущения близости женского тела. Лениво потянулся, зевнул и заспанным голосом поинтересовался, сколько уже «натикало» на часах.

— Пора вставать, — растаяла в воздухе туманная формулировка, произнесенная нежным ангельским голоском. — Ты еще не проснулся? — уже сердито поинтересовался голосок спустя несколько секунд.

— Проснулся.

— Тогда готовься к походу в магазин. Надеюсь, у тебя нет бюджетного кризиса?

— М-м-м… — повертел я головой, из которой окончательно улетучились остатки сновидений.

— Вот и замечательно. А я пока поваляюсь в постели, на твоем теплом местечке! — И кто-то несильно, но настойчиво подтолкнул меня в бок, выгоняя с мягкой кровати с водяным матрацем.

Магазинов в Пярну много, так что далеко ходить не пришлось. Я наскоро набрал всего самого необходимого, даже несколько сверх того, и не спеша направился обратно. Сколько меня не было рядом с Рамоной? Может, пятнадцать-двадцать минут…

Я с наслаждением выкурил сигарету, раздавил ее носком ботинка и вошел в дом, неся в обеих руках полиэтиленовые пакеты с покупками. Поднялся по ступенькам, ногой толкнул дверь и зашел внутрь. И сразу почувствовал, что здесь все изменилось. Что именно — сказать не мог, но шестое чувство включило громкий и пронзительный сигнал тревоги. Испытанные в переделках профессионалы очень часто обладают вымуштрованной и проверенной в делах интуицией, подчас безошибочно определяя укрывшегося на местности врага или время начала атаки противника. Но это было давно, и оттого чувство опасности сработало у меня слишком поздно.

Я вдруг ощутил у себя за спиной незримое присутствие, и в ту же секунду что-то тупое и тяжелое с размаху «погладило» меня по голове. Говорят, что после сильного удара у человека начинает что-то плавать перед глазами, появляются звездочки и тому подобная ерунда. Не знаю, как у кого, но тогда я не испытал подобного блаженства. Я отключился мгновенно, никуда не проваливаясь и ничего не видя перед глазами. Я не успел даже почувствовать боль. Просто рухнул, как мешок цемента, вместе со своими пакетами.

А очнулся уже именно от боли. Чья-то тяжелая нога в начищенном и вылизанном ботинке сильно наступила мне на руку. Да так, что начала разрываться кожа и едва не затрещали тонкие кости пальцев.

— А-а-а! — непроизвольно выкрикнул я, инстинктивно пытаясь вытянуть придавленную к полу кисть, чем еще больше увеличил резкую, пронизывающую все тело боль.

— Очухался, Рэмбо? — донеслось из-за спины. — Соловей, отпусти его.

— Так это ж левая! — отозвался сверху тяжелый бас, и каблук дорогого ботинка нехотя отпустил мою «клешню», напоследок топнув на ней с удвоенной силой.

— А-а, с-сука!.. — что есть силы выкрикнул я, за что получил несильный удар ногой в спину, снова припечатавший мое лицо к коврику для вытирания обуви.

— Между прочим, товарищ майор, зря вы делаете резкие движения, — опять услышал я властный и спокойный голос. — Если не станете прикидываться идиотом, а согласитесь переговорить со мной, то больше никто не будет делать больно ни вам, ни вашей замечательной подруге.

— Чего надо?! — выдавил я сквозь зубы. — По-моему, ты ошибся адресом…

— И ради праздного удовольствия называю вас, Валерий Николаевич, по званию. Хотите, расскажу всю вашу жизнь, с момента пересечения границы с дружественным Афганистаном? — ехидно предложил собеседник. — Или назову номер служебного телефона в «Золотом ручье»? Который уже, кстати, вам не принадлежит. Обязанности начальника охраны сейчас возложены на капитана Саблина, вашего, если не ошибаюсь, друга. Еще что-нибудь интересует? Спрашивайте, не стесняйтесь. У нас есть время на разговоры.

— Дайте встать с пола, — для начала я решил не усложнять обстановку, а как можно более точно сориентироваться в возникшей ситуации.

— Вставайте ради Бога, — все так же размеренно разрешил невидимый собеседник. — И вытрите, пожалуйста, сметану с лица, а то вы очень мне напоминаете персонажа из фильма про тетю, которому в рожу запустили торт.

Только сейчас я заметил, что купленная мной кисломолочная продукция растеклась по полу бесформенной лужицей. Остальные продукты разлетелись в радиусе метра вокруг меня. Кое-какие из них, например шоколадное масло, уже были раздавлены «костылями» стоящего рядом Соловья. Ничего не скажешь, подходящая кликуха для двухметрового мордоворота!

— Тебе же сказали русским языком: поднимайся на ножки, козел! — Он снова пнул меня ботинком, и на этот раз «главный» не стал его бранить или призывать к спокойствию. Воспитывают… Ну хорошо, посмотрим, что будет дальше. И не дай Бог вам, ублюдки, допустить промашку — живого места не оставлю!

Я поднялся сначала на колени, а затем на ноги. Я им нужен, и просто так никто не станет вышибать из моего бренного тела бессмертную душу. По крайней мере, пока не получит то, что хочет. А хочет он… Впрочем, это даже идиоту понятно.

После того как я принял вертикальное положение, наконец-то появились перед глазами звездочки. В компании с кривыми зеркалами, делающими окружающие предметы уродливыми и размазанными. И, плюс ко всему, начала болеть принявшая приличный удар голова. Я едва удержался на ногах, успев опереться уцелевшей рукой о стену. Вторая же, подобно измочаленной плетке, безвольно болталась вдоль туловища.

Передо мной стояли двое удивительно похожих друг на друга мужчин. Близнецы. С одинаковыми прическами, костюмами и даже выражением лица. И оба — с пистолетами, направленными в мою сторону. Синхронные движения близнецов неожиданно вызвали у меня сильный приступ рвоты, и я уже не мог его контролировать. Вчерашний ужин присоединился к размазанной по полу сметане.

— Тьфу ты, мать твою! — громко выругался Соловей и, сплюнув, покосился на «главного». Вернее — на «главных». Так как в этот момент для меня их было двое. Непонятно лишь, почему громила — один? Вероятно оттого, что если бы его раздвоить, он не поместился бы в поле зрения.

Близнецы между тем стали потихоньку сближаться. Вот соединились их руки, далее — туловища, и только голов все еще было две. Но потом и они непонятным способом срослись, завершив тем самым прямо на моих глазах создание нового человека. Которого я смог наконец рассмотреть более внимательно. Это был не молодой уже, лет сорока восьми — пятидесяти, мужчина в черном строгом костюме и с безукоризненным «каталожным» лицом. Как из модного журнала. Взгляд его очень напоминал взгляд большого начальника, а поза и манеры еще увеличивали это определение. Сзади него я заметил сидящую в глубине комнаты и совершенно побелевшую от страха Рамону, которую зорко охранял еще один бугай, так же облаченный в черный дорогой костюм. Я обернулся и более придирчиво осмотрел стоящего сзади меня Соловья. Совершенно ничего не выражающая рожа, и тоже одет в черный костюм. Неужели я попал к гангстерам, в Чикаго тридцатых годов?! Сейчас узнаем, что за комья с горы.

— Что вам от меня надо? — спросил я довольно наглым тоном, не позволительным для находящегося в моем положении человека.

— Не знаешь… — покачал головой «главный» и, кивнув Соловью, спрятал пистолет в наплечную кобуру. — Ну-ну! — Он прошел несколько шагов в одну и в другую сторону, а затем резко обернулся, обнажив все свои керамические зубы. — Дискету, конечно! Которую ты взял у генерала. И не придуривайся лучше, все равно не поможет. Мне все про тебя известно, начиная с детского горшка и заканчивая подбитым вертолетом, так что своим упрямством ты только усложняешь себе жизнь. Зачем тебе вещь, которой ты не можешь воспользоваться?.. Молчишь! Правильно делаешь, потому что нечего сказать. А я не очень хочу читать тебе нотации. Просто ты отдаешь мне контейнер с дискетой, а взамен получаешь жизнь, свою и вот ее, — мужчина кивнул в сторону Рамоны.

— У меня нет никакой дискеты, — почти натурально я придал своему лицу выражение удивления. — Генерал попросил меня отвезти его вместе с чемоданом в какое-то, только ему одному известное место, но вертолет подбили, и я едва не свернул себе шею. Меня сейчас наверняка разыскивают как изменника Родины, и все из-за того, что я единственный мог управлять этой американской «стрекозой»! Надо было оставаться на территории и положить на все проблемы вашего генерала большой и толстый член.

— Во-первых, генерал не наш, а во-вторых, в «ноутбуке» был контейнер с дискетой, который пропал. Кроме тебя, там никого не было.

— За исключением «псов» в камуфляже, учинивших перестрелку в самом центре страны. У них и спрашивайте свой контейнер. Я только свою шкуру спасал, мне не до дискет было! Тем более что едва я выпрыгнул, как «вертушка» свалилась прямо на труп генерала. Я что, в огонь лазил?! — Мне приходилось почти кричать, чтобы убедить незваных гостей в своей непричастности к их темным махинациям. Но «главный» только улыбался, а Соловей даже несколько раз фыркнул, показывая всем своим видом, что не верит ни одному моему слову.

— Еще хоть раз скажешь неправду… — «Главный» подошел ко мне вплотную и погрозил толстым кряжистым пальцем прямо перед моим носом, — твоей красивой девочке сделают совсем больно. Но сначала она посмотрит, как ты будешь плеваться пеной, как эпилептик, оттого, что тебе в рот засунут электрический провод от утюга! Не пробовал такое? По-моему, давно пора.

— Я все вам сказал, больше нечего, — мне пришлось мобилизовать весь остаток воли, чтобы ни одним движением мускулов не выдать охватившего меня страха. Завтрак из электрического тока сегодня не входил в мои радужные планы.

— Альберт, поищи провод и ближайшую розетку, — равнодушно выдохнув, приказал кому-то «главный». — Валерий Николаевич оказался куда большим кретином, чем я о нем думал еще двадцать минут назад.

Оказалось, что помимо Соловья и громилы, неотступно «пасущего» Рамону, здесь находился еще один представитель их «организации», материализовавшийся буквально из воздуха перед моими глазами. Небольшого роста, с рыжими вьющимися волосами и носом-рубильником, он напоминал римского инквизитора. И тоже был одет в черный деловой костюм. Просто инкубатор какой-то.

Расторопный Альберт между тем довольно быстро сориентировался в доме, нашел в ближайшей комнате удлинитель, оголил один его конец, аккуратно освободив от изоляции при помощи ножниц, растянул два металлических уса больше чем на полметра в стороны и дал знак Соловью, который тут же заехал мне «кувалдой» прямо по кровоточащему месту на голове, уже испытавшему силу и вес его кулака. Я охнул и снова провалился в черный колодец, успев утащить с собой в бездну лишь обрывок отчаянного крика Рамоны.

— Эй, жмурик! — Первые слова, услышанные мной после пробуждения, не вселяли никакого оптимизма. Я уже не сомневался, что, скажи я им местонахождение дискеты, головорезы все равно, не раздумывая, оторвали бы мне сначала руки, затем выкрутили ноги, а потом — проломили череп. Так что исход один. Но это в случае, если разбирались бы они со мной одним. Но рядом Рамона, вынужденная теперь расплачиваться за вновь вспыхнувшие ко мне чувства и предоставленный кров. Несправедливо.

«Думай, майор, соображай! Ищи выход».

Как только я открыл глаза и осмотрелся по сторонам сквозь застилающую глаза красную пелену, настроение мое моментально сошло на нет. Я крепко привязан к стулу, раздет догола, если не считать носков и порванной везде, где только возможно, рубашки без пуговиц. Один отвод оголенного на конце провода держит в волосатой рыжей лапе садюга Альберт, а второй крепко обвязан у меня… чуть ниже паха. Прямо там, сволочи!

Я почувствовал, как все тело начинает трясти, будто ток уже включен, и как встает дыбом каждый волос на моем кожном покрове.

— Где дискета? — опять спокойно спросил «главный», расползаясь в отвратительной гадкой улыбочке. Он достал из кармана пиджака деревянную трубку, кожаный мешочек с табаком и не спеша стал набивать им курительный допотопный прибор. Пижон хренов. Сигареты его не устраивают. Попадаются же еще на свете такие показушники.

— Куда вы дели Рамону?! — рявкнул я, неожиданно обнаружив ее отсутствие на прежнем месте. Не было и одного из громил.

— Волнуешься? — «Трубочник» с надеждой взглянул мне прямо в глаза. Я заметил, что выражение его зеленых «пуговиц» не такое уж невозмутимое по сравнению с внешним видом их хозяина. Он начинает сомневаться? Но пытку все же приготовил. Черт ублюдочный.

— Ты скажи мне, где контейнер генерала Крамского, я сразу отпущу тебя и твою белобрысую шлюху, — мужик начинал играть на нервах. — Рот у нее хороший, рабочий… Ты ведь должен это знать, правда, майор без штанов? — И он громко расхохотался, сразу же поддержанный Альбертом и Соловьем.

Надо признаться честно и без бравады — чувствовал я себя полным кретином. Рамону увели неизвестно куда, а я, герой, мать вашу, сижу привязанный к стулу, с опутанным электропроводом концом! Тут есть только два выхода — молчать, как Зоя Космодемьянская, и позволить медленно и мучительно изжарить себя на электрическом стуле, или — рассказать все и…

— Приведите ее! — рявкнул я что было силы. — Иначе никакого разговора не будет.

Громилы переглянулись, «главный» быстро сориентировался, кивнул, и Соловей направился к ведущей на второй этаж лестнице. Он сделал буквально три шага, как до меня донесся пробивающийся сверху крик Рамоны. Я чисто машинально дернулся, едва не опрокинув стул вместе с собой, а Соловей бросился бегом по ступенькам. Заволновались и двое оставшихся. «Главный» нервно поднес к трубке две зажженные спички, раскурил, свистя воздухом, и выругался.

— Маньяк, в рот ему ноги! Не может просто так на бал смотреть…

Я еще раз, опять по инерции, дернулся, и сразу же кулак с рыжими, как кляксы, веснушками с размаху въехал мне в челюсть.

— Сиди, падла, — сквозь зубы процедил Альберт, нагнувшись ко мне, к самому рту. — А то разом гланды вырву.

— То-то я смотрю — тебе уже вырвали, картавишь! — не сдержался я.

— Ах ты-ы… — зашипел от ярости рыжий и уже размахнулся для очередного удара, но тут на его запястье легли кряжистые пальцы «главного».

— Поаккуратней! Зачем он мне мертвый и без дискеты? Всему свое время, успеешь еще, — он выпустил в лицо Альберта мутный сноп синеватого дыма. — Вон, и дамочку уже ведут… Сейчас разговор будет.

Рамона, в сопровождении Соловья и другого мордоворота, спускалась по винтовой лестнице. Она дрожащей ладошкой размазывала по лицу слезу и все искала глазами меня. Наконец наши взгляды пересеклись. Секунды хватило на то, чтобы я несколько расслабился. Все в порядке, Соловей успел вовремя. Когда я смог разглядеть внимательней второго «гангстера», то с удовлетворением отметил распухающую ссадину у него под левым глазом. В их «организации» все-таки еще следили за порядком.

Соловей подошел к «главному», хотел что-то сказать, но тот небрежным движением руки пресек его.

— После будем решать, что с ним делать, — он строго оскалился в направлении получившего в глаз «коллеги». — Надо с Валерием Николаевичем закончить и ехать обратно. Давай, Альберт, за работу, — и «главный» отвернулся в сторону, пыхтя трубкой.

Я даже не успел сжать зубы, чтобы не прикусить язык во время конвульсий, как рыжий инквизитор вставил сетевую вилку в розетку и свободным концом провода полоснул мне по спине…

Огненный вихрь в считанное мгновение вошел в податливое тело и разорвался внутри. Сразу мириады молний, шипящих и клокочущих раскаленной плазмой, пронеслись от спины до паха, от мозга до пальцев ног, сокращая до железной плотности мышцы и выбивая остатки сопротивления из умных, но бессильных перед адским пламенем нервных клеток…

— А-а-а-а-ш-ш-ш-ш!.. — Из моей груди с шипением и слюной вырывался воздух, выдавливаемый дыхательными мышцами через сведенную электрическим спазмом глотку. Руки и ноги вдруг наполнились такой титанической силой, что, не прекрати Альберт свою пытку, они могли бы разорвать связывающие меня веревки, и без того не отличающиеся особой прочностью, а потому намотанные мне на запястья и щиколотки множеством неровных рядов.

— Не останавливайся надолго, — приказал рыжему «главный», стоя лицом к окну и спиной ко мне, плюющему пеной и трясущемуся, как от одновременного укуса ста пауков-тарантулов. — Дал глоток воздуха — и снова прикладывай… Чтобы не расслаблялся.

Альберт был послушным мальчиком и строго следовал советам старшего, в результате чего я начисто потерял счет времени и вообще перестал что-либо соображать. Охваченный пламенем мозг из сложного биологического компьютера вдруг превратился в глупую одноклеточную амебу, с примитивными рефлексами и одной-единственной целью — выжить! Любой ценой.

При любой другой пытке, кроме электрической, даже самая невыносимая боль — от каленого железа, выплеснутой на кожу кислоты или заворачиваемых в кости шурупов — не затрагивает мозг напрямую, только посредством сложных нервно-периферийных связей. Их можно блокировать, потеряв сознание или отключившись от восприятия чувствительных рецепторов, чему меня еще много лет назад научили матерые инструкторы десантно-штурмового батальона. В Афганистане такая наука как нельзя более кстати пригодилась тем из ребят, кто попадал в плен к «духам» и нередко принимал мучительную смерть. Некоторые осваивали науку отключения восприятия до такой степени, что молча, с белым как мел лицом, переносили выкалывание глаза или вырывание пальцев.

Но электрошок — совсем иное. Здесь мозг подвергается такому же воздействию, как и весь остальной организм. А если принять во внимание более сложную структуру нервных клеток, то и в несколько раз большему. И изо всех его сложнейших функций реально продолжает работать только одна — на выживание. Ее невозможно контролировать силой воли и разума. Потому что электрошок уничтожает и то, и другое.

И я сломался. На очередном сеансе «альбертотерапии».

— Все врешь! Мы были на месте падения вертолета еще до появления военных. Он упал на труп Крамского, когда в чемодане уже не было контейнера с дискетой! Его взял ты, упрямый идиот!.. — «Главный» нервно грыз конец трубки и уже не надеялся получить от меня хоть какую-нибудь информацию о секретной программе, как вдруг из моей глотки сами собой вырвались разбавленные урчанием пены и шипением воздуха слова:

— И-ш-ш-р-р-р… С-у-у-м-м-м-к-а-а-а-а… С-у-у-у-м-к-к-к-к-а-а!!!

— Что-о?! — словно подброшенный пружиной, обернулся «главный», и его едва не вытошнило при виде пузырящейся у меня на губах пены и посиневшей кожи. — Сто-о-п!!! Прекрати-и-ть!!!

Альберт убрал провод от моего тела, а Соловей, то ли от страха, то ли для перестраховки, сразу же выдернул сетевую вилку.

— Повтори, что ты сейчас сказал! — кричал «главный», наклонившись надо мной. — Сумка? Какая сумка? — Он не выдержал ожидания, пока я приду в себя, повернулся и вцепился звериным взглядом в сидящую на диване Рамону. Но она ничего не слышала, а только тихо раскачивалась из стороны в сторону в беззвучной истерике, закрыв мокрое, мертвецкого цвета лицо руками.

— Сумка… коридор… там… — Мои губы едва шевелились. Я уже не соображал, что делаю. Я лишь понимал — ток отключен… отключен… Значит, у меня есть шанс… еще немного пожить…

Громилы бросились к небольшому коридору, ведущему от входной двери к сауне. Там по правой стороне был гардероб — совсем маленькая комнатка, полтора на два метра. На верхней полке, рядом с пылесосом, лежала и моя спортивная сумка «Адидас» со спрятанной, если так можно сказать, дискетой покойника Крамского. Из-за нее я сам едва не расстался с жизнью, уже четвертый раз за трое суток. Такого не было даже во время «южного фестиваля с моджахедами». Там в среднем приходилась одна возможность на день. Растем!

— Нашли! Вот контейнер! — В комнате снова появились Соловей с Альбертом.

Инквизитор протянул заметно повеселевшему «главному» мой серебряный портсигар и впервые за время нашего «знакомства» обратился к нему по имени:

— Ян Францевич, точно она?

— Безусловно. Спасибо, Альберт, за работу. Скажешь командиру — пусть разрешит тебе отпуск.

— Да я пока не собираюсь… — пожал плечами рыжий.

— Тогда скажешь, чтобы не разрешил! — Ян Францевич заметно повеселел и, перестав наконец любоваться дискетой в серебристом гладком контейнере, подошел ко мне ближе и с каким-то удивительным уважением взглянул в мои глаза, все еще красные и мутные.

— Знаете, Валерий Николаевич, а я поменял о вас мнение. Вы не идиот — вы хорошо вымуштрованный, хотя и непонятно, кому преданный, сторожевой пес. Ума не приложу, ради чего такие жертвы? Не проще было сразу отдать ее нам? — «Главный» взвесил в руке металлическую коробочку. — А ведь могли не выдержать, умереть от разрыва сердца. Верно, Альберт?

Инквизитор расплылся в ухмылке и кивнул.

— Живучий, гад…

— Но вы предпочли унести с собой в могилу информацию, совершенно случайно, — я подчеркиваю — случайно оказавшуюся в вашем распоряжении. Хотя оставался шанс, примерно пятьдесят на пятьдесят, что мы перевернем весь дом и найдем-таки контейнер с дискетой.

— Издеваешься… падла… — прошипел я, облизывая распухшие и посиневшие губы.

— Нисколько, товарищ майор Бобров, я над вами не издеваюсь, — тоном профессора продекламировал Ян Францевич, вытряхивая прогоревший в трубке табак в стоящую на журнальном столике пепельницу. — Сколько можно, вы сопротивлялись. Потом мозг, почувствовав опасность прекратить свое существование уже спустя несколько секунд, перестал слушаться хозяина и решил спасти сам себя. Не более того. Так что вашей вины здесь нет ни капли. Я ведь психиатр, Валерий Николаевич, и очень хороший, знаю все тонкости воздействия электрошока на нервы. И вынужден признать, что вы — единственный, кого я видел, кто смог исчерпать до дна источник разума. За ним уже только бездна, увы, человеку не подвластная.

«Главный» замолчал, присел напротив все еще находящейся в беззвучной истерике Рамоны и с минуту наблюдал за ней. Затем перевел взгляд на меня, голого и подавленного.

— Отвяжите его, пусть оденется и приведет себя в порядок, — приказал громилам Ян Францевич.

Затем он встал, положил свои пальцы на шею Рамоне, еще раз оглядел меня, страшно улыбнулся и надавил пальцами на ее белую кожу, чуть ниже уха… В то же мгновение Рамона вскрикнула, оторвала от лица руки, жадно схватила несколько раз ртом воздух и вдруг громко и отчаянно разрыдалась. Ян Францевич вывел ее из состояния шоковой депрессии, и я больше не сомневался — он действительно психиатр. В окружении отъявленных головорезов.

«Кто он такой?! И на кого работает?»

— Вы тоже приведите себя в подобающий для красивой женщины вид, — «главный» заметно переменился с тех пор, как заполучил заветную дискету: и сейчас вел себя действительно как нормальный — не чета трем другим подонкам — человек. В какой-то миг я даже подумал, что именно теперь он стал самим собой, сорвав с лица вынужденно натянутую маску безжалостного убийцы. И еще я понял главное — он не собирается нас убивать. Для этого совсем не обязательно наводить марафет потенциальной жертве. Хотя… Открытое двойное убийство или, к примеру, автомобильная катастрофа, несчастный случай на воде или, чем черт не шутит, пожар — совсем другое. Здесь не станут искать виновных. Главное, чтобы потом опытные эксперты-криминалисты установили — смерть произошла в результате несчастного случая. А небольшие повреждения на телах покойников могли быть получены накануне где угодно — от пьяной драки до банального падения с крутой винтовой лестницы, какая и была в доме Рамоны.

Я лихорадочно умывался, одевался под зорким присмотром Соловья и все еще не мог окончательно для себя определить, зачем бандитам понадобился весь этот маскарад? Я очень надеялся, что не для жуткого смертельного фарса. Если б знать точно их замыслы, то можно было попробовать внезапное сопротивление с шансами один из ста на спасение. Левая рука слушалась совсем плохо и не могла принести пользы. Все остальное тело чудовищно ныло, все еще продолжаемое сотрясаться конвульсиями, надолго «свихнувшихся» после электротерапии измученных мышц. Но я был развязан!

«Эх, знал бы прикуп — не работал, жил бы в Сочи!» — вспомнилась мне старая как мир воровская поговорка. Да, если знать…

— Эй, извращенец! — окликнул Ян Францевич мордоворота с ссадиной под левым глазом. — Иди, подгони машину к дому.

Тот послушно покинул помещение и скрылся за дверью.

— Что вы собираетесь с нами делать? — спросил я у «главного». Тот ответил сразу и без лишних слов:

— Взять с собой. Нам нужен ты, а дамочка… Так сказать, на всякий случай. Ведь вы, Валерий Николаевич, не хотите делать ей плохо?

— У всего есть разумные пределы.

— Совершенно с вами согласен. Но, уверяю вас, никто больше не станет привязывать за ваш член электрический провод. И трогать руками, без особой на то надобности, дорогую для вас женщину.

— Что же тогда вы от меня хотите, черт побери?! Чтобы я работал с секретной дискетой или добровольно сдался КГБ?!

— Совсем необязательно. Имейте терпение, товарищ майор, все узнаете в свое время…

Когда мы с Рамоной под конвоем «гангстеров» в черных костюмах шли от входной двери дома к стоящей возле ворот бежевой «Мазде-626», я вдруг вспомнил о псе. За последний час Гарик ни разу не попался мне на глаза.

— Солнышко, где твоя собака? — спросил я у Рамоны, прижавшейся ко мне, как маленькая девчушка к своему папе.

Она ничего не ответила, а только снова уткнулась мне в плечо и заплакала.

Бедная моя, какие неприятности свалились на твою голову из-за непутевого вояки, в одночасье потерявшего все, что у него было.

«Господи, ну скажи мне, зачем я научился управлять вертолетом?!»

— А шавка была нервная, кусалась, пришлось разобраться! — загоготал шедший за нами с Рамоной Соловей.

— Смотри, свиное твое рыло, чтобы с тобой потом не разобрались.

— Поговори еще, чмо! — буркнул битюг и кулаком тут же въехал мне между лопаток. Я едва смог устоять на ногах и с трудом переводил моментально сбившееся от удара дыхание. — Чего встал, как обосранный?! — рявкнул ублюдок. — Шевели поршнями…

И тут не сдержалась Рамона, впервые с момента вторжения в ее дом четверых бандитов.

— Это твой папа плохо шевелил поршнями! Вот и заделал себе мордожопого дауна…

Соловей, вероятно, вышел бы из себя, если бы не заметил появившегося из приоткрывшейся задней дверцы «Мазды» Яна Францевича.

— Быстрее садитесь, не на прогулке! — крикнул он. — Соловей с этими двумя — назад, Альберт — за руль, а ты, извращенец… — он повернулся в сторону водителя, — полезай в багажник. Для тебя нет места. Ты вообще мне не нужен, чувырло озабоченное.

— Но…

— Я сказал — в багажник!!! Или хочешь с командиром объясняться?

«Гангстер» с начинающим синеть фингалом нехотя вылез из машины, злобно покосился на нас с Рамоной, открыл крышку багажника и враскоряку залез внутрь. А после сам захлопнул за собой «дверь».

На наших с Рамоной изможденных лицах впервые после вторжения появилось подобие улыбки. Мы молча сели на заднее сиденье машины, рядом втиснулся Соловей. Альберт занял место лежащего в багажнике «коллеги».

— На базу, к командиру, — приказал Ян Францевич и снова начал набивать деревянную трубку крепким табаком из кожаного мешочка.

* * *

Мы ехали по ровной и почти пустынной трассе в сторону Чудского озера. За всю дорогу никто не проронил ни единого слова, и только на подъезде к поселку с названием Мустве «главный» коротко бросил, обращаясь к Альберту:

— Здесь направо и до конца…

— Так вы же сказали… — начал было уточнять инквизитор, но осекся, заметив, как нахмурились седые брови Яна Францевича.

«Мазда» свернула на неприметную лесную дорогу, и через пять минут я заметил, как впереди блеснуло залитое солнцем зеркало озера. Я в общих чертах знал эти места, так как время от времени друзья-рыболовы вытаскивали меня на «Чудо» ловить сигов на блесну. Расстояние их не пугало, все они были при деньгах, должностях и машинах.

На самом берегу озера, на высоком обрыве стоял трехэтажный особняк из желтого кирпича, добротный и в меру респектабельный. Сразу чувствовалось, что возводился он не особенно жаждущим «светиться на публику» и, несомненно, обеспеченным человеком, не стремящимся, как некоторые новые богачи, чтобы дом их был способен с расстояния в несколько километров убивать своей неприкрытой роскошью завистливых коллег и случайных прохожих. Посторонних здесь явно не было, подтверждением чему служили небольшие металлические ворота еще на лесной дороге, проехать через которые могли только «свои», так как на высоком столбе рядом с ними находился зоркий глаз камеры видеонаблюдения.

Некто невидимый открыл нам ворота секунд через тридцать после того, как бежевая «Мазда» остановилась рядом с ними. Мы минули еще сотню метров леса и вот сейчас находились прямо перед главным входом в особняк. Справа от него асфальтированная дорожка круто вела вниз, пропадая за массивными железными воротами, под стать дому выкрашенными в темно-желтый цвет.

«Главный» достал из кармана небольшую черную коробочку. Это оказался пульт дистанционного управления воротами подземного гаража. Они плавно поднялись вверх, и машина въехала внутрь просторного помещения. Едва фары ее пересекли уровень ворот, как Ян Францевич, тоже с пульта, включил внутреннее освещение гаража. Он был пуст, если не считать припаркованной в дальнем конце красной «восьмерки». С противоположной стороны гаража тоже находились ворота, а внутрь самого дома вела одна маленькая дверь на левой стене. Окон не было.

— Приехали, выходим, — буркнул Соловей, вылезая первым. Но на дверце с моей стороны предусмотрительно были сняты все ручки, так что открыть ее можно только снаружи. Пришлось пропустить вперед Рамону, а самому выходить последним. Одновременно со мной, не без помощи Альберта, из багажника «Мазды» вывалился «извращенец».

— Альберт, Соловей, отведите их в комнату для желанных гостей, — почти в рифму выдал «главный». — Я схожу к «пастухам», спрошу, как дела. Двигайтесь! — Он подтолкнул Соловья в спину, а сам вышел через открытые ворота, не забыв, однако, при проходе включить с пульта механизм их опускания. Металлическая «ширма» с равномерным гудением электродвигателей стала закрываться, перекрывая пробивающуюся снаружи полосу света.

— В дверь, вверх по лестнице, на третий этаж, — скомандовал Альберт, для убедительности достав из заплечной кобуры «макаров» и направив его в мою сторону. — Возьми девочку под ручку, а то еще споткнется и упадет, а у нас докторов здесь нету, — и он тихо, как двоечник на задней парте, засмеялся.

— Сам смотри под ноги, Мойша, а то сломаешь свой красивый носик и станешь похожим на русского! — дерзко ответила Рамона. Мне оставалось только поражаться внезапной перемене в ее мягком и добродушном характере. Чем еще женщина может задеть мужика, тем более если он гораздо массивней и сильнее ее? Только словом. Но, в отличие от очень смахивающего на дешевого рэкетира Соловья, Альберт только усмехнулся, проглотив брошенные в его адрес слова, и равнодушно парировал:

— Помолчи лучше, бикса, не то… — Он не нашел подходящих угроз и ограничился обычным плевком себе под ноги, на обклеенный дорогим импортным покрытием бетонный пол гаража.

Мы поднялись на третий этаж, но мне не удалось даже краем глаза осмотреть особняк, так как и на первом и на втором этажах ведущие в жилые помещения двери были прикрыты. На третьем же этаже расположение комнат очень напоминало гостиницу — длинный коридор в форме буквы «Г», с расположенными по обеим сторонам шестью дверями. Одна из них, самая широкая и не похожая на комнатную, вероятней всего вела вниз, на вторую лестницу.

— Сюда заходите, — идущий впереди Соловей достал из кармана пиджака ключ, открыл самую последнюю — торцевую — дверь коридора и жестом велел нам с Рамоной пройти внутрь. Как только мы выполнили его приказ, он тут же закрыл ее и запер врезной замок. Мы оказались в ловушке.

«Комната для гостей» очень походила на номер в гостинице среднего класса, даже можно сказать, что она была несколько лучше. Две аккуратно застеленные кровати, стол с мягкими стульями, большое настенное зеркало, телевизор, телефон, ковер на полу и даже ванная комната с душем и санузлом. Только вот массивная металлическая решетка на окне как-то не очень вписывалась в окружающий ансамбль.

Первым делом я сразу же снял трубку телефона, но, как и следовало ожидать, исходя из здравого смысла, гудков не услышал. Полная тишина.

— О-очень интересно… — буркнул я и стал обшаривать комнату, в надежде отыскать хоть что-нибудь «этакое». Но все было вполне обычным, без признаков специального назначения. Как, впрочем, обычные с виду автофургоны, у которых выхлопная труба заканчивается не снаружи, а внутри крытого кузова. Такие «штучки» очень любили солдаты «третьего рейха» в годы второй мировой войны. Хотя, если опять-таки следовать здравому смыслу, убить нас они могли и в Пярну. Совсем не обязательно для такой ерунды везти нас на другой конец независимой Эстонской Республики, за сто с лишним километров. А на садистов-маньяков похитившие нас «гангстеры» явно не похожи, даже мордожопый, как обозвала его Рамона, Соловей. Хороша птичка, сто пятьдесят килограммов веса! Я еще заставлю его спеть для меня соловьем, за мной не заржавеет. Только вот очень интересно, зачем я им понадобился? Скорее всего кто-то из их «главных», может, сам Ян Францевич, всерьез думают, что я что-то знаю особенное, раз пять лет был начальником охраны «Золотого ручья».

Если они в курсе разработок профессора Славгородского, то это — на все двести процентов — не обычные городские бандиты, уверен в этом. Но каким образом они узнали про секретную программу на дискете у генерала Крамского?! А как смогли оказаться на месте падения вертолета раньше «камуфляжников»?! Надеюсь, в ближайшее время хоть что-нибудь прояснится… И, судя по всему, разговор у меня впереди серьезный.

Рамона, едва оказавшись в комнате, тут же, не задумываясь, направилась в душ. Похитители позволили ей собрать кое-какие вещи, помещающиеся в дамскую сумочку. Что само по себе чрезвычайно удивительно. Они что, собираются держать нас здесь неделю? Или две?

Моя спортивная сумка с вещами осталась в Пярну. Там же остались и все мои деньги, но я очень сомневался, что в ближайшее время они нам понадобятся! Такие люди не предъявляют счетов за проживание в номерах с решетками на окнах, даже если посетитель что-нибудь тут испортит — то ли от скуки, то ли от жуткой нелюбви к хозяевам апартаментов.

Я очень боялся, что Рамона, лишь по моей вине втянутая в эту историю, будет ругать меня, плакать, говорить, как сильно она ошиблась, посылая мне поздравительную открытку на день рождения, но, к счастью, получилось совсем не так. Она вообще предпочитала не разговаривать про погибшего пса Гарика, про пытку, учиненную бандитами прямо у нее на глазах, про «извращенца», едва не изнасиловавшего ее и про все прочие беды, вошедшие в ее дом сразу же после моего там появления.

Едва Рамона вышла из душа, она сразу же прилегла на одну из кроватей и тихо попросила, чтобы я лег с ней рядом. Потом нежно прижалась ко мне, поцеловала в щеку и довольно быстро уснула. Ее организм выбрал для истерзанной нервной системы самую лучшую разгрузку — сон. Жаль, я не мог вслед за ней последовать в царство грез, а не мешало бы. Я просто молча лежал, боясь пошевелиться и потревожить ее, и думал, думал, думал — о том, что же уготовила мне судьба на этот раз?

Сотни различных вариантов развития ситуации прокручивались у меня в голове, но самым лучшим исходом по-прежнему оставалась моя смерть. Я не мог сделать для них большего, чем уже сделал, — отдал им дискету с секретной программой кодирования человеческой психики. Удобная вещь, не правда ли?

Наконец мысли мои стали более размытыми, формулировки — нетвердыми, и я совсем незаметно погрузился в состояние глубокой дремы. Это нельзя было назвать сном, так как я отчетливо различал все окружающие меня звуки, чуть уловимое шевеление Рамоны, о чем-то вполголоса разговаривающей во сне, как гулко отозвались по скрытому за дверью коридору чьи-то шаги, как они замерли возле вставленного наоборот — чтобы наблюдать за комнатой — «глазка», а после минутной паузы вернулись обратно к лестнице. И наконец, я услышал, как к фасадной части особняка подъехала машина. Спустя десять минут в двери щелкнул замок, и громкий голос Альберта разорвал застывшую тишину.

— Хватит спать, воин! Подъем…

— Что ты хочешь от меня? — Я сел на кровати и сделал презрительное выражение лица. Рамона тоже проснулась, но еще не окончательно, и сейчас усиленно протирала глаза и поправляла волосы. Ох, женщины, не знаю, что должно произойти, чтобы они перестали в первую очередь думать о том, как они выглядят.

— Она останется здесь. Ты, — Альберт ткнул пальцем в мою сторону, — пойдешь со мной. Быстрее шевелись!

Я не стал спорить, сопротивляться, ведь смысла в таких действиях не было никакого, а зашнуровал кроссовки и направился вслед за Альбертом. Около двери стоял еще один, незнакомый мне верзила, сейчас он шел сзади.

Мы спустились вниз, на первый этаж, и там меня завели в просторную большую комнату, своими размерами напоминающую холл гостиницы. Обставлена она была со вкусом, выполненной под старину мебелью из дуба и ясеня, кожаными диванами и креслами, а возле стены находился самый настоящий бар, с копошащимся за стойкой парнем в белой рубашке.

Моего собеседника я заметил не сразу. Он сидел ко мне спиной в высоком кресле, и, пока меня не подвели к нему практически вплотную и не развернули в обратную сторону, я просто физически не мог его видеть.

— А-а, Валерий Николаевич! Садитесь, чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что вы в гостях, — обратился ко мне невысокий худенький мужичишка, весь такой маленький, что я даже удивился. Наверное, рост его был едва ли метр шестьдесят — шестьдесят пять, к тому же весил этот человек едва ли не вдвое меньше меня. Но держался он настолько уверенно, что я почему-то чувствовал себя не вполне комфортно, глядя ему в глаза. Куда проще было разговаривать с Соловьем или Альбертом. Я молча повиновался, сел в кресло напротив, мельком заметив лежащую на столике рядом с хозяином пачку «Мальборо».

— Хотите сигарету? — Мужичок перехватил мой взгляд и расплылся в улыбке. — Не стесняйтесь, мы долго будем говорить, так что жеманство тут ни к чему. Может, выпить хотите?

— Хочу. Сто граммов водки и сигарету, — я решил не отказываться. К чему показуха, если действительно хочется выпить и закурить?

— «Смирнов» или «Абсолют»? Сигареты какие? У меня здесь целый бар, так что выбирайте.

— Водку любую нашу, а сигареты… Пожалуй, «Кэмел».

Я вольготно развалился в кресле напротив мужичка и с интересом разглядывал висящие на стенах комнаты картины. Какое-какие из них мне, как показалось, были уже знакомы.

— Интересуетесь живописью, Валерий Николаевич?! — Брови собеседника удивленно взметнулись. — Картины — моя слабость. Вот эта, например, — он указал на висящую между двух больших окон миниатюру в золоченой рамке, — Рубенс, «Возмездие праведника». Еще в прошлом году на аукционе Сотби за нее давали всего миллион двести тридцать. А совсем недавно мне один шведский банкир предложил ровно два миллиона долларов. Каково, а? — И маленький человечек покачал головой. — Искусство — великая сила… А вот и ваши сто граммов.

Ко мне подошел парень с «бабочкой» и принес на серебряном подносе почти игрушечный графинчик, наполовину заполненный прозрачной жидкостью, и такую же маленькую стопочку. Рядом стоял стакан лимонного сока и лежала пачка «Кэмела».

— А пепел куда? — буркнул я, пожирая официанта глазами, с видом хозяина дома. Он кивнул, на секунду исчез, а затем вернулся, пододвинул ближе ко мне стоящий возле мужичка столик, с его разрешения поставил туда водку, сок и сигареты, принесенную пепельницу с зажигалкой, забрал оказавшуюся пустой пачку «Мальборо» и удалился.

— Выпейте, выпейте, — подбодрил хозяин, наблюдая, как я откупорил стеклянную пробку графина и налил себе полную рюмку. — Вы уж извините моих идиотов за столь некорректное поведение, но сами посудите — вы вряд ли приняли бы предложение посетить мое скромное жилище, совершенно не представляя, с кем имеете дело. К тому же я должен был быть на сто процентов уверен, что дискета генерала находится именно у вас… Да вы не отвлекайтесь, пейте! Слушайте меня краем уха и пейте. И сигареты курите… Говорить есть о чем. Наверное, вы уже не раз спрашивали себя: «Что же это за головорезы такие, похитившие меня и мою очаровательную даму таким наглым образом?» Правильно, на вашем месте я тоже задавал бы себе этот вопрос. Знаете, Валерий Николаевич, я даже не знаю, что вам ответить… Есть небольшая группа людей, человек семь-восемь, которые не вполне согласны с мнением, что страной должны руководить тупоголовые старики, засевшие в Кремле. Но ситуация такова, что реальная власть в настоящее время делится примерно семьдесят на тридцать между ними и нами. Мы сильно проигрываем и очень хотим, чтобы в ближайшие пять-семь лет ситуация, как минимум, выровнялась. У нас, как вы понимаете, есть только личная охрана и нет вооруженной до зубов армии, на которую опирается любая власть. Но силовые методы — это не решение вопроса. Людей несколько десятков лет держали под дулом автомата, а пришел один-единственный резидент Запада и за пять лет развалил все! Вот где реальная сила и реальная власть! У нас есть несколько десятков человек в самом верху, но даже все они, вместе взятые, не делают чего-то мало-мальски серьезного. Так, помогают решать отдельные вопросы правовой помощи попавшим в беду товарищам и финансовой подпитки структуры, процентов на тридцать. И на этом помощь с их стороны ограничивается. А старикашки продолжают бездарно проматывать богатства страны, оказывать поддержку каким-то папуасам Ямайки, решившим построить социализм на двадцати квадратных километров территории острова… Мало ли какие еще глупости придут им на ум!

— Что вы от меня хотите? — Я допил уже вторую подряд рюмку водки и сейчас с удовольствием закуривал крепкую сигарету «Кэмела».

— Ну, кое-что вы уже для нас сделали. Я имею в виду эрзац-дискету.

— Какую дискету?!

— Славгородский оказался гораздо хитрее, чем я о нем думал, — напряженно прищурился мужичок и сделал бармену знак, чтобы тот принес выпить. — Он подсунул Крамскому фальшивку!..

— Что-о-о?! — Мне показалось, что я ослышался. Неужели правда? Выходит, что я рисковал жизнью из-за никому не нужной магнитной пластинки стоимостью один доллар?! Вот так дела…

— Увы, это правда. Предвидя возможные осложнения, профессор изготовил точную копию контейнера, где хранилась программа кодировки, и в конце концов в критический момент всучил ее Крамскому. Вынужден признать, что он провел нас как совершеннейших дилетантов. Потеряй он дискету, все многолетние труды моментально были бы спущены в унитаз. Зато сейчас он может спокойно продолжать работать. И так же, как раньше, господа политики будут думать, что проходят курс восстановления утраченных сил, а на самом деле спецслужбы по-прежнему будут манипулировать ими по своему усмотрению. Кстати, вас, наверное, все прошедшее время занимала одна мыслишка… Так, Валерий Николаевич?

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Неужели вы, хотя бы на минутку, не переставали размышлять, что же это за люди такие, которые предприняли удивительную по дерзости попытку вооруженного захвата «Золотого ручья»? Если вам все еще интересно узнать правду, то…

— Сделайте одолжение, — я непроизвольно подался вперед, не сводя глаз с этого маленького, но необычайно властного человека. Да, такие, как он, должны знать правду.

— А не было никакой попытки захвата! — Сидящий напротив меня человек чуть улыбнулся и медленно покачал головой. — Все это был спектакль… Как только вертолет пропал из поля видимости, возле территории объекта, который, надо отметить, так мужественно защищали ваши парни, не раздалось больше ни одного выстрела. Через тридцать минут они покинули «Золотой ручей», прочесали все окрестности в радиусе двух километров и не обнаружили не только ни одного убитого, но вообще каких-нибудь более-менее серьезных улик, позволяющих идентифицировать нападавших. Никто не знает, кто они были, Валерий Николаевич. Никто…

Я откинулся на спинку кресла и ощутил, как начал дергаться нерв на правой щеке.

— Как вы уже, наверное, догадались, — между тем продолжал собеседник, — Крамской работал на нас. Он был большой фигурой, но все-таки не имел доступа к дискете с программой кодировки. Дискета постоянно хранилась в сверхсовременном электронном сейфе Славгородского, и лишь изредка ее отвозили в Москву, на очередной «сеанс». Тогда на протяжении всего маршрута выставлялась такая охрана, что ни о каком захвате не могло быть и речи. К тому же инструкция гласила, что при реальной опасности попадания программы в руки врагов она должна быть немедленно уничтожена. Но мы очень хотели получить ее!.. И тогда был разработан план, о котором вы уже знаете. Сначала, ради чего пришлось немало потрудиться, «Золотой ручей» полностью отрезали от внешнего мира. Я имею в виду связь, — уточнил мужичок. — Затем проводится максимально приближенная к реальности имитация попытки захвата секретного объекта. Вот почему мы вынуждены были применить «мухи» и уничтожить наблюдательные вышки. Ну а дальше, когда становится совсем жарко и появляются «бэтээры», Крамской врывается к профессору и настаивает на немедленной эвакуации дискеты с программой. Но, видимо, даже перед лицом возможной смерти тому стало жалко расставаться со своим любимым детищем… Так или иначе, но Славгородский имел у себя заранее изготовленную в точном соответствии с оригиналом копию контейнера, в котором обычно хранилась дискета, и без лишних колебаний сразу же отдал ее генералу.

Конец ознакомительного фрагмента.