Фарцовщик. Часть первая

Валерий Владимирович Гаевский, 2012

"Фарцовщик" – повесть о молодежи, любви, мечтах и жизни в советское время. Герои повести хотели бы быть не хуже парней с Запада, им тоже хотелось быть богатыми, ездить на дорогих автомобилях? иметь престижные квартиры, красивых жен и любовниц. Уже тогда парни 70-х годов напрягали весь свой интеллект и пытались сколотить свой капитал, когда нынешние олигархи еще ходили под столом. На протяжении всей повести читателю будет интересно следить за действиями главных героев и переживать через их эмоции и ощущения, то время и ту эпоху, которая никогда не вернется. Содержит нецензурную брань.

Года полтора тому назад Дмитрий Петрович с женой решили посетить очередной антикварный салон, который по традиции уже который год проводится около Крымского моста в залах филиала Третьяковской галереи. Была осень. Теплая московская осень. Большое количество желтых листьев на деревьях придавали городу, который вечно занят и вечно спешит, беззаботное и радостное настроение. Припарковав машину, Дмитрий Петрович под ручку с женой, не спеша, пошёл к входу на выставку.

— Дусик, — сказала жена, — какая замечательная погода… Может, ну его, это салон? Пойдем лучше в парк. Последнее время ты совсем не бываешь на свежем воздухе.

— Дорогая, — прервал жену Дмитрий Петрович, — ты знаешь, что салон завтра уже закроется, а следующей будет только через полгода. Прикосновение к прекрасному даёт энергии и вдохновения ничуть не меньше, а наверняка даже и больше, чем природа…

Супруги купили билеты, сдали верхнюю одежду в гардероб и начали обходить залы антикварного салона. Залов было много и в них были выставлены великолепные вещи русских и западноевропейских художников. Вот зал, где эксклюзивно выставлен малоизвестный художник Пичугин, картины двадцатых и тридцатых годов прошлого века. Взгляд Дмитрия Петровича упал на картину «Крымские горы поздним вечером» — она была выполнена в интересной манере с использованием фиолетовых и желтых красок. Вот ещё одна картина Пичугина — опять преобладает фиолетовый цвет.

Жена Дмитрия Петровича сказала:

— Пойдем дальше, что ты прилип к этому Пичугину? Он что, тебе нравится?

Дмитрий Петрович снял очки, протер их платком, снова одел их, и ответил:

— Да, нравится. В нем что-то есть.

— Ты на цену посмотри… Двадцать семь тысяч долларов за эту небольшую работу, — начала причитать жена.

Дмитрий Петрович промолчал, однако про себя отметил: «Были бы деньги, всё бы купил».

Пара перешла в другой зал, который был заполнен фарфором и бронзой. В углу зала за низким столиком сидела красивая девушка и пила чай.

— Вам помочь? — спросила она Дмитрия Петровича, который вошёл в зал и сразу нагнулся для того, чтобы рассмотреть картину художника Соломаткина «Постоялый двор».

— Нет, нет, не волнуйтесь, — ответил Дмитрий Петрович, — пейте свой чай дальше…

Однако секунду спустя он неожиданно задал красивой девушке вопрос:

— А сколько стоит эта картина?

— Сейчас посмотрю… — ответила девушка.

В это время жена Дмитрия Петровича, которая отстала от него, засмотревшись на какие-то старинные украшения из черного жемчуга, нашла своего мужа:

— А-а-а, вот ты где… Как всегда, любезничаешь с девушками.

— Этот Соломатин стоит сто двадцать тысяч долларов, — не обращая никакого внимания на жену Дмитрия Петровича, ответила девушка. — И здесь приписка хозяина о том, что если кто-то реально захочет купить картину, то можно торговаться. Вот его телефон.

Жена немедленно отреагировала на информацию о цене:

— Ты что, Дусик, сдурел? У нас не на что дачу достраивать, а ты собираешься покупать этот «Постоялый двор»…

И супруги, оставив в недоумении девушку, перешли в другой зал. В нём Дмитрия Петровича привлекла большая картина художника Вельца «Голубые дали».

— Посмотри, — обратился Дмитрий Петрович к своей жене, — какой простор, какие дали… Посмотри, как просматривается дорога, идущая через лес и поле, какая великолепная перспектива, а небо-то, небо… Погляди, какое небо!

— Простите, — обратился Дмитрий Петрович к молодому мужчине, вяло листавшему журнал «Караван историй», — сколько стоит это полотно?

— Эта картина стоит… — молодой человек посмотрел в какую-то тетрадь, — она стоит триста долларов.

Дмитрий Петрович присвистнул и недоуменно спросил:

— А что так мало?

— То много, то мало, народ какой-то пошёл странный, — молодой человек нервно бросил журнал на стол.

Падая, журнал зацепил чашку с недопитым кофе. Она завертелась на столе, и через несколько секунд упала с печальным звоном на пол и раскололась, вылив содержимое в ноги Дмитрию Петровичу. Он сразу покраснел, и уже хотел резко отсчитать нерадивого, и видимо, не любящего свою работу молодого человека, как около места происшествия внезапно появилась красивая женщина средних лет с великолепно ухоженным лицом.

— Сергей, — она повернула свою грациозную голову в сторону молодого человека, — немедленно извинись перед нашими гостями и всё убери.

Сергей что-то пробормотал себе под нос, затем резко нагнулся и мгновенно всё убрал с пола.

— Извините, извините ради Бога, — сказала красивая дама, — нынешняя молодежь ничего не хочет. Только деньги хочет получать. Вам кофе? Чай? Шампанское? Коньяка не желаете? Да садитесь, пожалуйста.

У нее в руке уже была бутылка коньяка. На протесты Дмитрия Петровича она не среагировала, плавно начав разливать коньяк в маленькие рюмочки:

— Вы, конечно, за рулём… Но, поверьте мне, что двадцать грамм отменного коньяка прольются на ваш организм, как утренняя роса на распускающуюся розу.

Дмитрий Петрович чокнулся маленькой рюмочкой с красивой дамой и со своей женой, а затем пригубил коньяк. Коньяк был действительно отменный.

— Чистая Франция, — улыбнувшись, сказала дама.

Она наблюдала, как Дмитрий Петрович пьет свой коньяк, в объеме двадцати грамм. А он его не пил, а лизал языком и причмокивал.

— Так, — после того, как рюмки были поставлены на стол, сказала красивая дама, — значит, вас заинтересовала вот эта картина?

Своей изящной рукой дама указала на «Голубые дали»:

— Картина, действительно отличная. И стоит она недорого… Всего пятьсот тысяч долларов.

Дмитрий Петрович сразу подавился слюной, которая у него собралась во рту после коньяка. Он сильно закашлял и на глазах у него появились слёзы, а его жена нервно встала со стула, показывая своим видом, что разговор закончен. Дмитрий Петрович тоже начал подниматься, но красивая женщина, наклонилась к нему, сексуально прошептала:

— Можно немного поторговаться…

В этом месте разговора Дмитрий Петрович почему-то задал дурацкий вопрос:

— А сколько вы готовы уступить?

«Можно подумать, — подумала про себя в это время жена Дмитрия Петровича, выходя из зала, — что у моего мужа есть сумма, хотя бы близкая к десяти тысячам долларов». В последнее время дела Дмитрия Петровича шли не очень хорошо.

— Я готова вам уступить, — сказала красивая женщина, усиливая свой натиск на Дмитрия Петровича, — ну, скажем, десять процентов. Притом легко.

Она заметила, что жена потенциального покупателя вышла из зала.

— Это, конечно, хорошая скидка… Но, признайтесь себе, что спрашивать за Вельца четыреста пятьдесят тысяч зелёных… — Дмитрий Петрович специально назвал доллары «зелёными», произнеся эту фразу нарочито пренебрежительным тоном, хотя его самого от этих слов начало мутить. — Вы хотите сказать, что Вельц по рейтингу приравнен к Репину или к Сурикову?

— Но, позвольте… Извините… Как Вас зовут? — спросила красивая женщина.

— Дмитрий Петрович.

— А меня Екатерина Владимировна.

— Очень приятно, — сказал Дмитрий Петрович и тоскливо подумал: «На хрен я полез в это бессмысленное обсуждение? Жена, наверное, уже ждёт меня и нервничает».

— Дмитрий Петрович, если картина вам действительно нравится, то я сделаю беспрецедентную скидку в размере двадцати пяти процентов.

— Это, сколько же получается?

— Это получается… — красивая дама быстро взяла калькулятор в руку, — это получается триста семьдесят пять тысяч.

— Дорого, Екатерина Владимировна, — поначалу смущённый напором красивой дамы и чудовищной ценой за картину художника Вельца, Дмитрий Петрович начал приходить в себя, — очень дорого… Картина хорошая, но художник второразрядный.

— Хорошо, Дмитрий Петрович. Последняя цена… — и красивая женщина сделала длинную паузу, — триста тысяч долларов. Но, это только для вас!

— Хорошо, Екатерина… Ивановна, — чтобы выиграть время и перехватить инициативу Дмитрий Петрович специально исказил отчество собеседницы, ведь это ему в случае заключения сделки пришлось бы платить деньги.

— Владимировна… И, между нами, Дмитрий… Э-э-э, Петрович, я продам вам картину за такую цену, но только в течение трёх дней. Потому что, честно говоря, у меня под нее уже есть покупатель, и он заплатит больше чем триста тысяч.

«Блефует, тётка, ох блефует, — пошла мысль в голове у Дмитрия Петровича, — мы таких разговоров по своей жизни во время продаж и покупок ох как наслышались. Ты, деточка, ещё под стол пешком ходила, когда я уже вовсю торговал картинами и иконами».

Вслух же Дмитрий Петрович произнёс вот что:

— Екатерина Владимировна, давайте обменяемся визитками. На днях я приму окончательное решение и вам позвоню.

— Я, конечно, дам вам визитку со своими телефонами, но вы всё же огорчили меня… Вы отказываетесь от такого дисконта в цене на эту картину! Я уступаю вам сорок процентов от первоначальной цены. Побойтесь Бога, Дмитрий Петрович, кто это вам даст в наше время такую скидку?

— Екатерина Владимировна, — Дмитрий Петрович включил всё свое обаяние, — я бесконечно признателен вам за вашу доброту ко мне. Сорок процентов — это замечательная скидка.

Дмитрий Петрович потихоньку уже начал подтрунивать над красивой дамой, которая, по всей видимости, являлась хозяйкой художественного салона. Конечно, он не собирался покупать картину, а она, скорее всего, не собиралась её продавать, очень хорошо представляя себе, какого уровня покупатель перед ней находится. Ей просто было скучно, и она решила разыграть маленький спектакль. И этот спектакль, как ей казалось, удался. Она молча подала Дмитрию Петровичу визитку, и когда он протянул за визиткой руку, внезапно посмотрела ему в глаза и сказала:

— Наверно, я не дождусь вашего звонка, но впечатление от вас у меня сохранится надолго.

Краем глаза хозяйка салона заметила, что жена Дмитрия Петровича возвращается в зал:

— Такое удивительное восприятие прекрасного встречается сейчас крайне редко.

Она сказала так потому, что ей захотелось продолжить спектакль и немного подурачить этого странного интеллигента. Про таких мужиков в народе говорят: «Больно умный».

— Дусик, ты скоро освободишься? Я без тебя, уже половину выставки обошла, а ты всё не можешь определиться с ценой, — сказала супруга Дмитрия Петровича.

«Жена начала мне подыгрывать, — заметил про себя Дмитрий Петрович». Он решил попрощаться с Екатериной Владимировной:

— Хорошо, я непременно вам позвоню.

С этими словами Дмитрий Петрович, наконец-то, покинул зал, аккуратно пряча визитку в нагрудный карман. «Тётка, конечно класс, непременно надо будет ей позвонить», — крутилось у него в голове. Чтобы как-то отвлечься от этой мысли, ибо рядом находилась жена, он неожиданно сказал ей:

— Дорогая, давай выпьем в буфете по чашечке кофе.

Они спустились вниз, отстояли небольшую очередь, и через короткий промежуток времени наслаждались бутербродами и «непротивным» кофе.

После этого перерыва они опять пошли бродить по залам. Народу стало меньше, и они уверенно обходили один зал за другим. В одном из залов Дмитрий Петрович залюбовался великолепной картиной художника Крачковского «Летний пейзаж с рекой». Опять ему назвали цену, и опять эта цена, как ему показалась, была очень сильно завышена. Настроение его начало портиться. Он отчётливо начинал понимать, что произведения искусства, которые были представлены на антикварном салоне, великолепны, но продавцы этих произведений ставят цены в расчете на дремучих лохов, видимо, надеясь «впендюрить» картину неискушенному покупателю по такой жуткой цене, чтобы он всю оставшеюся жизнь молился на своё приобретение.

Вот новый зал — галерея «Три века». Опять хороший фарфор, опять великолепная бронза, и в углу огромная картина художника Рубо «Казачий офицер на тройке». Дмитрий Петрович уже не спрашивал цену: он хорошо себе представлял, что хозяева заломят слишком много.

Супруги походили еще с полчаса по залам антикварного салона. Здесь жена сказала:

— Дорогой, давай уже пойдем с этой выставки, что-то ножки мои устали. Всё равно мы с тобой ничего здесь не купим. Так чего же попусту надрывать душу? Картины здесь великолепные, но и цены жуткие. Поехали домой, дорогой. Этот мир картин нам не по карману.

Дмитрий Петрович согласился с женой: «Хорошо она сказала, ходить здесь — только душу надрывать». Они пошли к выходу и уже перед самым спуском вниз по лестнице Дмитрий Петрович опять увидел Екатерину Владимировну. Она стояла при входе в свой зал — красиво и грациозно, как и подобает хозяйке богатого магазина, внимательно рассматривая потенциальных покупателей, проходящих мимо. Она заметила Дмитрия Петровича, идущего с женой под ручку:

— Ну как, Дмитрий Петрович, вы готовы купить Вельца с такой скидкой?

Дмитрий Петрович сразу покраснел, и хотел даже нагрубить ей, но потом взял себя в руки и интеллигентно ответил:

— Екатерина Владимировна, ваш Вельц очень хорош, но я всё же не готов его покупать по такой цене, даже с учетом фантастической скидки, которую вы мне предложили.

И Дмитрий Петрович приложил руку к своей голове, показывая свое почтение и одновременно заканчивая разговор. Они с женой пытались пройти мимо Екатерины Владимировны, когда она пылко схватила руку Дмитрия Петровича:

— Может, вы хотите взглянуть на великолепные вещи в другом зале?

Дмитрий Петрович взглянул на жену и не увидел в её лице знака недовольства. Он ответил:

— Да, можно взглянуть…

Все трое прошли в другую часть здания, где в конце коридора Екатерина Владимировна ключом открыла небольшую комнату, которая вся была заставлена картинами, бронзой и медью. Чего здесь только не было: и картины в рамах, и картины без рам, картины на холсте, и картины, написанные на картоне… Этюды и рисунки, акварели и гравюры, бронзовые мальчики в пыли, бронзовые пастушки, тоже в пыли, пузатые медные самовары, и даже медный шлем водолаза. Все это висело, лежало и стояло в углах, у стен и даже на подоконнике.

Поначалу Дмитрий Петрович пожалел, что пришел сюда. Он слишком тонко чувствовал и высоко ценил произведения искусств, но в таком виде… Эта комната напоминала скорее склад, чем выставочный зал. Она покоробила его эстетические чувства. Екатерина Владимировна в его глазах моментально превратилась в старую бабку с дурной наследственностью. И он, не говоря ни слова, развернулся, подхватил жену под руку, и пошёл на выход. Однако, покидая этот склад, почти что в дверях, он увидел пыльную икону, которая стояла, прислоненная к стене. Перед ней он замер. Его сердце бешено забилось в груди. Рукой он начал стирать пыль с лика Христа, изображённого на этой иконе.

Ни Екатерина Владимировна, ни жена нашего героя ничего не понимали. Они молча смотрели на Дмитрия Петровича, который почти упал перед иконой на колени и гладил, гладил лицо Спасителя. Прошло пять, десять минут… Дмитрий Петрович уже стер всю пыль и теперь со слезами на глазах рассматривал заднюю часть иконы, трогая своими тонкими пальцами все трещинки и изъяны. Ещё он что-то шептал… Женщины прислушались:

— Неужели это ты… Неужели это ты… Не думал я, что мы с тобой опять встретимся… Не думал…

Женщинам казалось, что Дмитрий Петрович сошел с ума.

Это была храмовая икона семнадцатого века «Спас в силах». Дмитрий Петрович обнял икону и прислонил её к своей груди. Мысль и душа его улетели в середину семидесятых годов прошлого века.

* * *

И вот он, вихрастый и крепкий парень, с красивой, загорелой девушкой стоит на платформе вокзала города Адлер. Жарким летним вечером садятся они в вагон фирменного поезда Адлер-Москва. Пассажиров очень много. В связи с приближающимся первым сентября все одновременно решили покинуть жаркий Кавказ, причём, как и полагается — с детьми, с кошечками и с собачками. Толпа была разогрета не только жарой, но и отсутствием билетов. Она кинулась штурмовать поезд. Димка с подругой, как опытный боец, уже не раз попадавший в такие ситуации, и знающий что при таких посадках на одно место могут быть «двойники», особо не церемонясь с рядом стоящими тётками, первый нахально влез в вагон, таща за собой подругу с её огромной спортивной сумкой.

— Куда прёшь, нахал? — кричала толстая тетка, держа на руках противную, облезлую кошку с дикими глазами.

— Тихо, тихо мамаша, — успокаивал её Дима, а сам уже просачивался в вагон мимо тетки, и мимо проводницы.

Он быстро нашел своё место и место своей подруги и тут же разложил вещи по всему купе.

— Дим, что с тобой? Ты что, перегрелся что ли, зачем такая спешка? — вопрошала нашего героя шикарная подруга.

— Сейчас поймешь, — ответил Дима.

Вагон быстро заполнялся, и через десять минут свободных мест почти уже не было, а пассажиры всё прибывали и прибывали. То в одном месте вагона, то в другом вспыхивали яростные споры:

— Это место мое!

— Нет мое!

— А покажите билет?

— Пожалуйста.

— Но ваше место двадцать третье, а вы где сидите? Это же место двадцать пятое, а на него у меня билет. Освободите его, пожалуйста.

— Нет, не освобожу.

— Проводник! Проводник!

И проводник, кидался к спорящем, как пожарная команда. В купе, кроме Димы и его подруги, расположилась престарелая семейная пара. Он — крепкий старик, лет шестидесяти, и она — тонкая старушечка неопределенного возраста. Дима сидел на своем месте очень сосредоточенно и напряжённо.

— Долго ты будешь?.. — спросила его подруга.

— Тсс, — прислонил Дима к её губам свой палец.

И тут же в купе влетел огромный, потный детина с двумя чемоданами, а за ним нервная женщина, держащая за руку девочку лет десяти.

— Так, — мрачно начал детина, — кто-то в купе лишний.

Все напряглись и уставились на него, кроме Димы. Он нарочно стал смотреть в окно, всем своим видом показывая, что его эта ситуация не волнует.

— Места шестнадцатое и семнадцатое, — еще более мрачно выдавил из себя детина, — быстро, освобождаем!

Подруга Димы, дернулась встать со своего места, но Дима резко её остановил:

— Сидеть!

— Молодые люди, вы что, глухие? Я же русским языком сказал, быстро освобождаем места.

И детина, бросив чемоданы на пол, попытался схватить яркую подругу Димы за руку. Она громко завизжала и отпрыгнула на колени к Диме.

— Как вам не стыдно! — неожиданно вступилась за Димину подругу тонкая старушка. — Вроде, на вид интеллигентный мужчина, а так себя ведёте…

— А ты молчи, старая мымра! — здесь все заметили, что детина пьян. — Молчи… сука и не лезь, пока я тебе шмазь не сотворил.

— Как вы смеете так разговаривать с моей женой? — резко вмешался крепкий старик.

— Еще один козёл, — недобро усмехнулся детина. — Во, смотри, жена, сколько пидоров в этом купе!

Дима отметил, что ситуация начинает приобретать характер начала военных действий. Он быстро пересадил подругу, поднялся с полки и сунул детине под нос свои билеты.

— Наши места — шестнадцатое и семнадцатое, а если что не нравится, то обращайтесь к проводнику, а не к нам, понятно!

— И ты, пидор, в рожу захотел?

И детина сгреб своей волосатой рукой на груди Димки яркую футболку. Теперь в купе визжали все: Димина шикарная подруга, тонкая старушка, крепкий старик, и даже Дима, кажется тоже, что-то кричал. А в коридоре к орущем присоединилась жена детины и его дочь. Через секунду перед купе стояли двое: проводник вагона и бригадир поезда.

— В чём дело? — грозно спросил бригадир поезда, мужичок «метр на коньках». — В милицию захотели? Это мы быстро сейчас вам устроим.

Детина отпустил Димку. Его пыл куда-то улетучился и он что-то мямлил насчет своих мест.

— Тихо, — обратился к Диме «метр на коньках», — ваши билеты.

Дима показал ему свой билет и билет своей подруги.

— И ваши, — обратился бригадир поезда к пьяному мужику.

Бригадир поезда быстро посмотрел билеты пьяного пассажира и, обращаясь к проводникам, сказал:

— Разместить этих, — указывая на детину с семьей, — в соседнем вагоне.

— Но мы не хотим в соседнем… — начал было детина.

На что «метр на коньках» ему строго сказал, что на железной дороге есть положение, согласно которому, если объявляется «двойник», то те пассажиры, которые пришли вторыми, размещаются в вагонах, где есть свободные места.

И пьяный мужик со своей семьёй ушёл размещаться в другой вагон. Димка наконец расслабился. Он с красивой подругой вышел в коридор. Поезд неспешно полз по чудному побережью Кавказа, и перед их глазами расстилалось ласковое Черное море.

— Теперь поняла, почему я дёргался? — прижимая к себе подругу, спросил Дима.

— Ничего я не поняла… Но, чувствую — ты знал, что у нас «двойник».

— А как ты думаешь? Можно ли в Москве, за две недели до отъезда купить обратный билет из Адлера на конец августа? И я тебе отвечу, что нельзя. Это невозможно, поэтому я и сделал «двойник». Ехать ведь нам с тобой в Москву-то надо? Надо! У тебя же отпуск заканчивается…

Девушка неодобрительно и подозрительно посмотрела на Диму.

— Ну, чего ты так на меня смотришь? — сказал Дима. — Сама же просила, давай, Дим, рванем на юг дней на десять, у меня отгулы есть… А потом, помнишь, что ты сказала? Мне обязательно надо быть в Москве первого сентября. Вот я и старался.

Дима попробовал обнять свою подругу, но она, сама не зная, почему, продолжала дуться на него и отстраняла его руки. Ей, наверное, во всей этой истории было жалко девочку, которая во время ссоры жалась к матери и испугано смотрела на всех своими большими зелеными глазами.

Поезд подходил к вокзалу города Сочи.

— Стоянка пятнадцать минут, — почему-то закричала проводница на весь вагон.

Оставив свою красивую попутчицу в купе, Дима вышел из вагона на перрон. В голове продолжали крутиться мысли по поводу произошедшего инцидента. «Странно как-то, — думал он, — берёшь девушку с собой на юг. Развлекаешь её, опекаешь её, делаешь всё, что она захочет, выполняешь все её капризы, по десять раз на дню занимаешься с ней сексом, и раз, на тебе, ей не понравилось, что я сделал «двойник». Нет, лучше бы мы сейчас стояли в Адлере, в страшной очереди за билетами без перспектив вообще уехать в Москву. Если бы я не подсуетился….»

Ход Диминых мыслей был прерван грубым разговором двух молодых людей недалеко от входа в его вагон. Один был наглым, самоуверенным и сухожилистым кавказцем, другой — молодым интеллигентным человеком, одетым в модные джинсы фирмы Wrangler, с небольшой рыжей бородкой и лицом, отдалённо напоминающим лицо Христа. Они яростно хватали друг друга за руки и за одежду. Казалось, что драка неминуема. На ступеньках вагона стояла проводница и растерянно смотрела на всё это безобразие. Дмитрий быстро направился к ним, интуитивно принимая сторону молодого человека, отдалённо похожего на Христа:

— В чем дело, пацаны?

— Отвали, — заорал сухожилистый кавказец, тем самым окончательно убедив Диму принять сторону «отдалённо похожего».

— В чём тут дело? — теперь Дима задал этот вопрос проводнице.

— Этот, — она нервно указала своим свёрнутым желтым флажком на кавказца, — нагло лезет в вагон без билета, а этот, в джинсах…

Она не успела договорить, кавказец кулаком ударил в лицо «отдалённо похожего» и у того сразу же из носа пошла кровь. В этот же момент локомотив дернул вагоны, и поезд тронулся. «Отдалённо похожий» с разбитым лицом протянул руки к поручню вагона, но кавказец его оттолкнул и полез в вагон. Проводница закричала в ухо Димы:

— Помоги парню, который в крови, а этому…

А «этот» уже почти влез в вагон и готов был перенести левую ногу в тамбур. Дмитрий мгновенно оценил ситуацию и тяжелым ударом своей ноги в грудь сбросил кавказца обратно на платформу. Кавказец упал. За ним на платформу выскочил Дмитрий и помог «отдалённо похожему», бежавшему из последних сил, подняться в вагон.

Примерно через два часа, на стоянке в Туапсе, Дима со своей красивой подругой, которая прижималась к нему всем телом, но, не отрываясь, смотрела в рот «отдалённо похожему», прогуливался вместе по платформе. Их новый приятель рассказывал какую-то весёлую историю. Потом, когда поезд тронулся, все трое уже сидели в служебном купе. «Отдалённо похожий», которого звали Андреем, вытащил из своей сумки бутылку шотландского виски Hankey Bannister, банку черной икры и анчоусы по-португальски. Проводница поставила на стол баночку солёных огурчиков, нарезала сальца, достала копчёных лещей и большую буханку черного хлеба. Ляля (а так звали Димину подругу) и Дима тоже достали продукты, которые были у них с собой: помидоры, варёную курицу и бутылку водки.

Сначала выпили за Диму. Этот тост предложил Андрей. Затем — за красивую девушку Лялю. Этот тост тоже предложил Андрей. Потом выпили за проводницу Машу. Потом опять за Диму, потом за Лялю, потом второй раз за проводницу. За Андрея никто не пил, но он не обижался: смешил всех анекдотами и всё время улыбался Ляле. Бутылка водки была выпита; бутылка шотландского виски была опорожнена наполовину.

Дима заплетающим языком спросил у нового приятеля:

— А скажи-ка, Андрей… Ох, как же я набрался… Ты ва-а-ще кто? Вот Ляля, моя пад… друга… Она моя под… друга, она работает в журнале, а ты где работаешь? Я смотрю, ты парень не пра-а-стой, вон, у тебя виски там… Икра…

— У меня просто всё в порядке, — ответил на этот вопрос Андрей, не прекращая улыбаться Ляле. — Просто я работаю в таком месте, где очень хорошо платят. Вот ты, сколько получаешь?

— Я ста… рик, зара… баты… ваю, тоже хо-ро-шо… Я работаю в институте, я па-а-чти кандидат, блин, наук.

— Ладно, кандидат наук… Какая у тебя зарплата?

— У меня зар-пла-та очень, ха-ро-шая. Давай лучше, ма-ха-нём еще…

— Старик, я очень тебе благодарен, — продолжил Андрей, — ты меня очень сильно выручил в непростой ситуации, поэтому пей, ешь. Если будет мало, ещё купим. Главное то, что ты хороший человек.

Андрей хоть и не пил, как Дмитрий и Ляля, но всё же тоже начал косеть. Троица маханула ещё по одной и Дмитрия совсем развезло.

— Так, на чём мы остановились? — вопрошал он Андрея.

Но Андрей уже подсел к Ляле и стал что-то ей нашёптывать на ухо. Проводница давно куда-то ушла по служебным делам, а Дмитрий, как говорят у нас на Руси, был уже «ни ухом, ни рылом». Он ничего не понимал: ни, где он, ни кто он.

Очнулся он в своем купе, когда поезд стоял на какой-то станции. Привстал с полки, он шёпотом позвал свою подругу:

— Ляля, Ля-леч-ка, ты спишь?

Ответа не последовало. Совершив над собой страшное усилие, Дима встал и посмотрел на верхнюю полку, где по его определению должна была находиться Ляля. На верхней полке (его подруга любила только верхние полки) её не было. Покачиваясь, наш герой вышел из купе и мутным взглядом посмотрел вдоль коридора: сначала налево, потом… Потом его сильно качнуло, и он решил выйти на перрон и погулять, чтобы немного прийти в себя.

На слабо освещённом перроне ходили какие-то тётки и предлагали немногочисленным пассажирам пиво, минеральную воду, водку, горячую картошку, жареные пирожки и, конечно, кур: отварных, печёных, варёных, «солёных» и «ядрёных». У вагона Дмитрий Лялю и Андрея не нашёл. «Наверное, в тамбуре курят», — почему-то решил он и поднялся обратно в вагон. Но в тамбуре их тоже не было. Он заглянул в служебное купе, но и там никого не было: «Где же все? И что это за станция, и сколько здесь стоит поезд?» В коридоре он нашел расписание и понял, что это Армавир и что стоянка здесь двадцать минут, и что время два часа ночи: «Так, а где же Ляля, где Андрей?»

Спьяну Дима никак не мог сообразить, где его подруга и где его новый друг. Он опять вышел на платформу. Над ним раскинулась тёплая южная ночь с роскошным звёздным небом. Он потихоньку успокоился, начав медленно прогуливаться вдоль вагона. Впереди он видел маневровые светофоры железнодорожных путей; синие огни манили его своей таинственностью, и ему захотелось подойти к ним поближе. И он пошёл вперед, вдыхая ночной освежающий воздух. Вдруг в окне какого-то вагона он неожиданно увидел свою девушку и Андрея. Они сидели довольно близко друг к другу и мило беседовали. Дмитрий сразу полез в тамбур этого вагона, но дверь была закрыта и на стук никто не открывал. Он начал агрессивно колотить по двери. Наконец, дверь открылась, и в тамбуре появилась толстая, сисястая баба:

— Чего надо? Не видишь, ресторан закрыт! Завтра приходи. Мы в восемь часов открываемся.

И она попыталась закрыть дверь вагона, но Дмитрий уже залез на площадку и начал оттеснять толстуху. Та сразу завопила громким голосом:

— Куда лезешь, наглец?! Тебе русским языком сказали, что ресторан закрыт. Водки что ли надо? Да тебе уже достаточно, вон как от тебя несёт!

— Мне надо в вагон, пустите, там моя девушка, — Дима попытался что-то объяснить, но толстуха схватила какую-то кочергу и, размахивая ею перед носом Дмитрия, пошла на него в атаку. На шум выскочили еще какие-то тетки…

Через несколько минут он сидел за столом рядом с Лялей и Андреем:

— Ну, что же вы ушли? Вы меня бросили пьяного, а сами здесь… — с обидой в голосе начал он наезжать на своих приятелей, в основном на Лялю.

— Ой, слушай, Дим, — не обращая на его стенанья никакого внимания, начала говорить Ляля, — Андрей такой интересный… Ты знаешь, где он работает?

— Не работаю, а служу, — перебил её Андрей.

Видно было, что он был раздражён оттого, что в вагоне-ресторане появился Дима.

— Не важно, служишь ты или работаешь, — Дима заметил, что его подруга была изрядна «датая» (так говорила молодежь того времени).

Ляля продолжила:

— Представляешь, он служит в церкви!

— Не в церкви, — опять перебил её Андрей, — а в Московской епархии, при Питириме.

Дмитрий слушал всё это в пол-уха. Ему было приятно, что он нашел своих друзей. К тому же Ляля опять прижималась к нему, правда, только коленкой:

— Представляешь, Димон, он у нас священник.

— Ляля, я не священник, а служу у Питирима!

— А кто такой Питирим? — спросил Дмитрий, не опасаясь того, что Андрей осудит его за невежество.

— Чего-нибудь выпьешь? — неожиданно спросил Андрей. — А то давай… Я тебе водки или коньяка возьму.

— Нет, на сегодня уже хватит. Хотя… Можно грамм сто водочки с солёным огурцом и бутербродом с колбаской, — ответил Дима на предложение своего приятеля.

Андрей быстро встал и отошёл к барной стойке, где стояла всё та же толстуха, которая изо всех сил боролась со сном. Ляля в отсутствие Андрея как кошка начала тереться о Диму и норовила даже залезть ему в брюки своей рукой. Через пару минут вернулся Андрей, сопровождаемый толстухой, которая поставила на стол бутылку водки, бутылку сухого вина, минералку и положила шесть бутербродов с красной икрой.

— Но, зачем так много? — спросил Дима. — Уже ночь, куда столько?

— Дают — бери, бьют — беги, — пропела Ляля, наливая себе в стакан для минералки сухого вина.

— Ляля, может хватит, а? — пытался её остановить Дима, но девушка уже выпила и пыталась налить еще.

Поезд уже давно отошёл от Армавира и набирал скорость. Постукивали колеса и в окне мелькали нереальные картины южной ночи. С приходом Димы течение беседы нарушилось. Дима начал понимать, что он «обломал фишку» Андрею, который хотел охмурить его девушку. Беседа не клеилась. Ляля была уже достаточно пьяна, и они вскоре потихоньку покинули вагон-ресторан.

Утром, часов в одиннадцать, к ним в купе заглянул Андрей.

— Как дела, друзья мои? — непринужденно заулыбался он, бросив взгляд на Лялю. — Всё спите? Давайте, вставайте и подтягиваетесь в моё купе.

Как вы, наверное, уже догадались, Андрей ехал без билета в служебном купе проводников. Там уже был накрыт стол. Минут через двадцать компания была в полном сборе, присутствовала даже проводница. Она оставила свои рабочие обязанности без внимания. На замечание Андрея «Как же ты сидишь с нами и пьёшь водку, а вдруг ревизоры пойдут?», она небрежно ответила: «Перегон длинный, успею протрезветь, давай лучше наливай, дядя, и не пизди».

Андрей опять поставил на стол бутылку виски. Теперь это был Teacher’s. Новый знакомый Димы и Ляли открыл банку с черной икрой и сделал всем бутерброды. Опять пошла гульба. Дима болезненно заметил про себя, что Андрей изо всех сил хочет понравиться Ляле. И он не знал что делать — то ли противиться этому, то ли не замечать это. Решил выждать время и присмотреться, как будет развиваться ситуация. Дима спросил Андрея:

— Так ты говоришь, что работаешь в епархии?

— Не работаю, а служу.

— А кем?

Андрей внезапно налил себе в стакан вискаря и, жмурясь, как кот, сказал:

— Давайте выпьем за нашего патриарха, это гениальный человек… — затем вдруг он прослезился и продолжил. — Я так его люблю, так люблю…

С этими словами Андрей резко выпил содержимое стакана, бросив косой взгляд на Лялю. Все остальные тоже выпили, не очень, правда, понимая, почему при нынешних обстоятельствах надо было пить за патриарха всея Руси, тем более, что Дима знал, что его звали Пимен, а не Питирим. Но, если на столе есть выпивка, да еще заморская, да ещё на халяву, то русский народ не очень въезжает в тему. Затем ещё выпили за Христа, затем ещё за освобождение от монгольского ига, затем…

Дима опять задал свой вопрос:

— Андрей, вот ты работаешь у Питирима, а что ты там делаешь?

— Я, старик, не делаю, а служу. Питирим — это министр иностранных дел русской православной церкви.

Теперь Дима понял, что его новый знакомый не ошибался и не врал. Андрей продолжил:

— И я при Питириме нахожусь на службе… Ладно, старик, давай выпьем за красивых дам.

Они опять налили в стаканы огненной воды под названием «Учительская самогонка» (так Андрей называл виски Teacher’s). Все выпили. В купе вдруг повисла тишина. Дима понял, что Андрей непростой человек и что надо бы с ним поплотней задружиться. Ляля, тоже поняла, что парень, сидящий напротив неё, и отдалённо похожий на Христа, очень интересен во всех отношениях, и красив, и умен; самое главное, он при деньгах, не то, что Димка. Проводница же поняла, что здесь она лишняя. Она пошла заниматься своими прямыми обязанностями. А вот Андрей понял, что он взорвал «бомбу», и этой «бомбой» произвел нужный эффект, особенно на Лялю.

Через час бутылка «Учительской самогонки» была выпита, а Андрей всё говорил, говорил и говорил, искоса посматривая на Лялю. По правде сказать, он смотрел не на саму Лялю, а на её роскошные загорелые ножки, которые были перед его глазами. Ляля клала одну ногу на другую, время от времени перебрасывая их с места на место. Димка же всё видел, но позволял своей подруге куражиться. Внутри себя он решил, что с этим парнем надо задружиться — потому-то и терпел выходки Ляли. Андрей рассказывал, как он любит службу в епархии, как он готовится поступить в аспирантуру при епархии, какие там экзамены, например, по русскому языку.

Представляете, ребята, — говорил он в запале, — надо написать сочинение на тему «Какие чувства проникают к вам в сердце, когда, проходя по лесу или по полю, вы слышите в отдалении звон монастырского колокола…». Представляешь, Дмитрий, как надо тонко чувствовать природу и в ней этот звук… Как всё это прекрасно, как всё это великолепно! Тишина… Природа вокруг, и вдруг Бам! Бам! Бам! И в этих звуках ты ощущаешь присутствия Бога… Да, Бога!

Андрей все больше и больше расходился. А Ляля уже любила Андрея. Андрей же продолжал:

— Бога.., тишину, природу… Ребята, наша жизнь — это чудо… Это такое чудо, и везде Бог. Он везде, Он везде…

Диме показалось, что, говоря эти слова, Андрей сам превратится в Бога, в голубой свет. И поток Божественного Света льется на него, на Лялю, и Ляля скоро родит прекрасное дитя, которое возвеличит Творца на новые чудесные деяния.

Из транса Диму вывел голос проводницы:

— Внимание, Харьков. Стоянка — двенадцать минут, платформа с правой стороны.

Почти все пассажиры вагона потянулись на выход, Андрей же зашёл к проводникам по какому-то вопросу, и поэтому на платформу вокзала Дима с Лялей вышли без Андрея. Лялю всю трясло. Её глаза горели, лицо пылало. Из-под тонкой кофточки торчали как крупнокалиберные пулеметы соски грудей. Она схватила Диму за руку и начала шептать:

— Какой парень, какой парень…

Дима прекрасно понимал, что если бы его не было рядом, то Ляля «со свистом» отдалась бы Андрею.

— Спокойно, деточка, спокойно, — твёрдым голосом сказал Дима, — парень он действительно замечательный, и по приезду в Москву мы непременно пригласим его в гости.

— В гости… — передразнила его Ляля, — а куда его приглашать? В съёмную, убогую квартиру или к твоей матери. Лучше не позорься. Дима, ты видишь кто он? А кто ты? Он работает с самим патриархом, знает Питирима…

Тут к ним подошел Андрей:

— Прогуливаемся? Замечательно!

Потом он полной грудью набрал воздух и сказал:

— Да, Харьков… Бывал здесь, бывал… В тот год, когда американцы высадились на луну. Был молод, беспечен… В центре города, около университета, «закадрил» одну студентку. Её звали Ромеллой. Поехал её провожать на край города. Поздний вечер, незнакомый город… И что вы думаете? Чуть не убили… Еле ноги унес. Целый час бежал через какой-то лес… Пришёл в гостиницу весь в грязи и крови. Администрация не хотела меня даже в номер пускать, вот как. Давно это всё было…

После Харькова Ляля почему-то пошла в купе и легла к себе на верхнюю полку, а Дима и Андрей взяли у проводников шахматы и начали играть. Через пару партий Дима убедился, что Андрей играет в шахматы очень плохо. Сам Дима играл в шахматы не Бог весть как, однако Андрей делал ходы как человек, второй раз севший за доску. Вот здесь-то у Димы первый раз и вкралось в голову отдалённое подозрение насчет Андрея и его образования: «Служит в епархии, имеет, как он говорил, богословское образование, а в шахматы играть не умеет, странно это. Люди с таким образованием, как правило…». Но потом Дима отбросил эту мысль, как никчемную: «Завидую я ему. Вот отсюда и мысли такие».

Наступало обеденное время, поезд приближался к очередной крупной станции. Это был город Орёл. На перроне Дима и Андрей прогуливались, как старые, добрые товарищи. Дмитрий интуитивно понимал, что в виде Андрея жизнь ему подбросила шанс. Дима встретил человека, который по своему образованию, по своим годам и по своему восприятию мира настолько органически подходил ему в друзья, что Дима понял, что это промысел Божий.

— Вот ты говоришь, что церковь сделала для русских людей очень много, — с жёсткостью в голосе Дима наседал на Андрея, — и русские очень сильно верили в Бога и были верными и набожными людьми. Так почему же тогда эти твои в Бога верившие уже в первые дни Октябрьской революции предали церковь? Почему убивали священников, крушили и обсирали храмы Божьи, почему жгли иконы и позволяли комиссарам глумиться над верой, а? А не взяли вместо этого вилы и не воткнули им в бок? Да потому, что твои русские — убогие, они очень сильны за глаза говорить, а как надо дать отпор тирании, так они хвост и поджали.

— Я думаю, — отвечал Андрей, — что причина здесь кроется в поистине бесконечном терпении русского народа и в его послушании. Также на Руси очень сильны были языческие корни, ведь крещение было насильственное и проходило не так давно, всего каких-то тысяча лет тому назад.

— Я что-то тебя, Андрей, не понимаю. Ты считаешь, что тысяча лет — это не срок?

— Срок, но маленький. Притом крещение Руси проходило, в основном, в крупных городах: в Киеве, Чернигове и во Владимире, а большинство населения жило в сельской местности. Что, тогда было радио? Телевидение? Дали приказ и пошло крещение… Так что ли? Да нет, конечно… Страна принимала эту религию очень долго — несколько сот лет.

Тут проводница замахала руками:

— Молодые люди, заходим в вагон, стоянка окончена!

Дима и Андрей поднялись в вагон.

— Чай пить будете? — спросила у них проводница.

— Чай можно, — согласился Андрей. — Нам два стакана чая и печенья какого-нибудь… Принесите, пожалуйста, всё это в моё купе.

Проводница принесла чай, но он был очень горячий и Андрей начал медленно помешивать сахар в стакане. Димин приятель тихо сказал сам себе:

— В Москве полно работы. Питирим меня отпускал всего на десять дней, а я отсутствовал две недели. Теперь придется навёрстывать… Дим, а ты где работаешь?

— В институте Африки Академии наук СССР, младшим научным сотрудником.

— И сколько тебе платят?

— Не много, всего сто тридцать рублей. Правда, работа не пыльная, есть, например, библиотечные дни… Это когда можно на работу не ходить, потому что, вроде, работаешь в библиотеке. На самом деле спишь дома до обеда, а потом вот таких девушек, как Ляля…

— Это понятно… — перебил Диму Андрей, — но, как в наше время можно прожить на такие деньги? Я вот, например, в епархии получаю триста пятьдесят рублей в месяц, и то не хватает. Поэтому приходится выполнять мелкие поручения. У меня есть личная машина, и канцелярия Питирима иногда предлагает мне в неурочное время съездить туда-сюда, отвезти то-то и то-то. Конечно, за это платят, и на бензин денег дают. В месяц получается рублей четыреста, но мне всё равно мало. А жена работает танцовщицей в ансамбле Моисеева. Она часто уезжает за границу с гастролями, модные шмотки привозит, чеки для магазина «Берёзка»… Вот, благодаря её поездкам и живем, а так просто труба была бы.

— Наверное, у вас очень большие расходы?

Андрей хитро улыбнулся и отхлебнул чай из стакана:

— Да нет, небольшие… Много денег уходит на наряды жены, на ювелирку… Понимаешь, танцовщица должна быть красиво одета и украшена ювелирными изделиями. Потом, знаешь, я ещё люблю книги покупать… Слушай, давай в шахматы ещё сыграем…

Дмитрий неохотно согласился: «Что толку играть с человеком, который на шестом ходу остаётся без ферзя»? Тем не менее, приятели сели играть в шахматы. Через десять ходов Андрей получил мат. Он спросил у Дмитрия:

— Здорово ты в шахматы играешь! Небось, первый разряд имеешь?

— Какой там разряд… Так, немного понимаю… В детстве увлекался, а сейчас этим заниматься некогда.

В следующей партии Андрей опять получил мат. Теперь, правда, на двенадцатом ходу. «О, мой друг прогрессирует», — съехидничал про себя Дмитрий.

— А Ляля тоже с тобой работает? — неожиданно спросил Андрей.

— Нет. Ляля работает в журнале «Здоровье» корректором.

— Красивая она у тебя… От мужиков, небось, отбоя нет? Вот, у меня в Москве тоже подруга есть. Она из мира кино. Актриса… Слышал такую фамилию — Горюнова?

— Горюнова, Горюнова… В «Освобождении» медсестру играет, правильно?

— Молодец, в кино ходишь, современных артистов знаешь, — заулыбался Андрей, нагло «сожрав» при этом Димкину ладью на f4.

«Ах, ты, сучок, — беззлобно подумал Дима, — заговорил, отвлек, и «сожрал» ладью. Ну, да ладно, я с тобой и без ладьи управлюсь». И действительно, через пятнадцать ходов Андрей опять получил мат. Димин приятель сказал:

— Ну, ты силен в шахматной игре. Предлагаю тебе стать моим тренером по шахматам. Идёт?

— Идёт, — как-то неуверенно ответил Дима. — А как это будет выглядеть?

— А очень просто. По своим библиотечным дням ты будешь время от времени приезжать ко мне домой. И Ляля от тебя отдохнет, а то, небось, уже на ней живого места нет, — и в этом месте Андрей громко засмеялся.

Дмитрий вышел в туалет. По дороге туда он подумал про себя: «Парень, конечно, нагловатый, но Бог с ним… Главное, с ним сдружиться, а это, вроде, получается… А что, действительно, подниму его уровень игры в шахматы, а там посмотрим…»

Поезд пришел в Москву на Курский вокзал в семь часов утра. В Москве было холодно и сыро. Шёл дождь. Андрей, Дима и Ляля вышли на перрон, поёживаясь от холода и дождя.

— Ну, давайте, ребята! Пока, рад был с вами познакомиться, — быстро сказал Андрей, поднимая на плечо свою спортивную сумку, — мне надо ехать домой, там я позавтракаю, и на работу.

Ляля и Дима были немного ошеломлены от такой поспешности Андрея. Дима попытался ему что-то сказать, но Андрей опередил его, протянув ему свёрнутый листок бумаги:

— Вот мой домашний телефон, звони и приходи ко мне в гости с Лялей, буду очень рад. Ну, всё, пока, — и он дружески обнял Диму, чмокнул в щёку Лялю и быстро скрылся в толпе пассажиров.

— Какой потрясающий парень! — только и могла сказать Ляля, глядя со слезами на глазах вслед быстро уходящему Андрею.

* * *

Через неделю Дима решил позвонить Андрею. Первоначально наш герой хотел связаться со своим новым знакомым на следующий же день после приезда с юга, но быстро уяснил для самого себя, что эта поспешность выдаст его желание видеть Андрея немедленно и, скорее навредит, нежели поможет наладить дружеские отношения с ним. «Все приятные знакомства в поездах обычно кончаются, не начавшись», — думал Дима.

Выждав неделю, он набрал номер, записанный на бумажке. Телефон ответил приятным женским голосом:

— Вам кого?

— Мне Ан.. Андрея, — Дима почему-то начал заикаться.

— Андрея? — переспросил приятный женский голос. — Вы знаете… А кто его спрашивает?

— Это Дмитрий. Мы познакомились в поезде, когда ехали с юга.

— А, в поезде… Андрея сейчас нет дома, он будет завтра… Завтра звоните.

Прежде чем Дмитрий успел переспросить, телефонная трубка была повешена. Этот разговор несколько обескуражил его: «Наверное, это была его жена… Но, почему его нет дома? Завтра будет… Видимо, в епархии очень много работы, и Андрей остаётся на сверхурочную. Он же говорил, что денег не хватает».

И на следующий день Дима не дозвонился до Андрея. И ещё через день тоже не дозвонился, и ещё через день Андрея опять не было дома. Так прошла неделя, потом другая. Андрей не объявлялся: «Вот незадача, — переживал Дмитрий, — может, он бросил свою жену и живет теперь с другой женщиной, он же мне говорил, что у него есть подружка — актриса кино Горюнова».

Позвонив Андрею в очередной раз, Дмитрий не выдержал, и сказал своей собеседнице:

— А вы не могли бы передать ему мой номер телефона?

— Могла бы, — ответил приятный женский голос, — диктуйте.

Только через месяц, холодным, мерзким и слякотным днем Дмитрия позвали к телефону в Институте Африки:

— Привет, Дим! Это Андрей. Узнал?

«Как не узнать?! Узнал, узнал, конечно, узнал»! — Дмитрию хотелось кричать, но он вяло ответил:

— Кто? Андрей? Какой Андрей? А… Мы в поезде ехали… Да, Андрей, я слушаю.

— Давай, старик, приходи сегодня ко мне в гости. Записывай адрес… Метро Павелецкая, — дальше шел адрес. — Что принести, спрашиваешь? Да ничего не надо… Но если принесёшь торт… Жена подсказывает… Да, и Лялю не забудь принести! Это я тебе подсказываю… Ха-ха, ха-ха. Всё, жду.

Когда Дмитрий аккуратно складывал бумажку с адресом Андрея, у него начало учащённо биться сердце: «Так, всё получается просто отлично. Он идет в гости к самому Андрею, который работает… Нет, что он говорит? Служит у Питирима в епархии русской православной церкви. Что дальше? Торт он купит, а вот Ляля… Ляля сегодня поздним вечером улетает к себе в Донецк. Её мать заболела… Вчера позвонили родственники и срочно попросили Лялю прилететь… Там какие-то сложности со здоровьем её матери. Это, конечно, минус. Андрей, наверное, расстроится. И Ляля, наверное, тоже расстроится, потому что вместо того, чтобы идти в гости, ей нужно лететь домой к матери в Донецк, да и он не сможет её проводить в аэропорт. Ляля, конечно, всё поймет, но настроение это ей не улучшит. Что же делать?»

Дмитрий изо всех сил напрягал свою голову, когда при входе на лестницу второго этажа института Африки мелькнули стройные ножки Галины Ивановны — сотрудницы его отдела. Она давно нравилась Димке, однако, в своих пристрастиях он был не одинок: в институте она нравилась и остальным представителям рода мужского. Очаровательная хрупкая блондинка с ямочками на щеках, вечно улыбающаяся всем мужчинам, которые от этой улыбки тихо сходили с ума, полагая, что Галина Ивановна тайно любит их, и только их… Ким Бессинджер института Африки Академии наук СССР.

Увидев Галину Ивановну, Димка решил действовать незамедлительно. Он рванул за ней на второй этаж, и на выходе с лестницы подхватил её под ручку:

— Галочка, аккуратней на крутых ступеньках. Это здание строили давно, и строители не предусмотрели, что по этим лестницам будут ходить такие прелестные ножки.

— Дима! — заулыбалась во весь рот Галина Ивановна.

Почему её все называли Галиной Ивановной, и как это к ней прилепилось в её тридцать лет, никто не знал. Она продолжила:

— Ты, как всегда, со своими тонкими комплементами…

— Галочка, вы сегодня вечером, конечно, домой не идете?

Дима знал, что она разведена.

— А почему вы так решили? — спросила Галина Ивановна.

— Ну, мне показалось, что сегодня вечером вы не очень будете спешить домой, не так ли?

— С чего это вы взяли?

— Просто мы с вами работаем давно, и я стал замечать, что когда вы спешите домой, или по каким-то своим делам, то уходите немного пораньше, и весь отдел знает, куда вы идете, а сегодня вы спокойны и несуетливы, и отдел ничего не знает, не так ли?

— Ну, вы Дима просто как Пинкертон! Да, сегодня вечером я не спешу домой, а вы мне хотели что-то предложить?

— Да, вы правы! Я хотел вам предложить со мной пойти в гости к одному очень интересному человеку…

— И кто он, этот ваш интересный человек?

— Он… Ну, как вам сказать… Очень приятный молодой человек тридцати пяти лет, работающий в епархии русской православной церкви… Пойдёмте, не пожалеете… Он очень интересный человек!

Галина Ивановна остановилась у главной лестницы института, улыбнулась во весь свой сексуальный рот и промяукала:

— Вы меня Дима интригуете… Ну, хорошо, я подумаю.

Под конец рабочего дня Дима зашёл в комнату, где работала Галина Ивановна. Она возглавляла спецхран. При коммунистах вся научная литература делилась на открытую, которую могли читать все, и закрытую, которой могли пользоваться только те сотрудники института, которых проверил Первый отдел.

Кроме одного старенького доктора исторических наук в комнате никого не было. Дима с ходу пошел в атаку на Галину Ивановну:

— Ну, Галочка, собирайтесь! Я пришёл за вами.

— Видите ли, Дима, наверное, мне сегодня не удастся пойти с вами к интересному человеку… Позвонила бывшая свекровь и попросила меня подъехать к ней за продуктами к шести часам.

— Галина Ивановна, ну, как же так, — печально сказал Дима, — мы же с вами договорились!

— Димочка, мы с вами ни о чём не договаривались, я вам сказала, что подумаю.

— Куда надо ехать за продуктами? — наш герой был настроен решительно.

— Димочка, ехать надо на Земляной Вал. Это рядом с Курским вокзалом, а потом эти продукты надо будет отвезти ко мне домой в Чертаново.

— Хорошо, собирайся, — продолжил Дима, переходя на «ты», он понимал, что ситуацию нужно держать в руках. — Сейчас время — начала шестого. Я тебе помогу забрать эти продукты. Потом мы пойдём в гости к интересному человеку, и я тебя вместе с продуктами на такси отвезу домой.

— Ну, а этого куда? — и она глазами показала на старенького доктора наук, который заснул за «секретными» материалами спецхрана.

Дмитрий бесцеремонно подошел к спящему доктору наук и потряс его за плечо:

— Виктор Сергеевич! Спецхран закрывается. Сегодня пятница, короткий рабочий день.

Старичок открыл глаза, не очень понимая, где он. Затем он посидел молча одну минуту и начал собираться. Через десять минут он покинул спецхран.

— Вы гений, Дима, — захлопала в ладоши Галина Ивановна, — а то я не знала, как его разбудить и выпроводить. Эти научные сотрудники, всегда сидят в спецхране до упора, как будто их дома никто не ждет. Сегодня хорошо — один Виктор Сергеевич сидел, а то, бывает, и Петр Андреевич обычно засиживается до закрытия. Вот занудливый старикан! Всё норовит меня в консерваторию пригласить, а самому лет восемьдесят. А тут представляешь, Дим, приноровился в спецхран ходить сам Дан Борисович! Пристаёт ко мне с глупыми вопросами, мол, не хотите ли вы, Галина Ивановна, к моим друзьям съездить на дачу и в баньке попариться, вот старый козел…

— Он заместитель директора института Африки, поэтому ему все позволено. И давай побыстрей собирайся. — В этот день Дима был довольно резок. — И хватит тебе накрашиваться, и так хороша.

Они уже выходили из комнаты. Галина Ивановна достала ключ, чтобы закрыть спецхран. В этот момент на них из слабо освещенного коридора вышел Виктор Сергеевич и, не обращая никакого внимания на Дмитрия, схватил под руку Галину Ивановну и зашептал ей на ухо:

— Я вам, Галочка, забыл рассказать анекдот… Представляете, приходит еврей к врачу, и говорит…

Дмитрий весь позеленел от такой наглости. А Виктор Сергеевич почти что упал на Галю, и продолжал:

— Доктор, у меня член… Вы извините меня, Галочка, великодушно, но нельзя выбросить слова из песни! Значит, у меня член в левую сторону… А доктор ему отвечает, онанизмом батенька занимаетесь? Еврей, ха-ха-ха, — и тут доктор наук захихикал, — я таких слов не знаю… Доктор ему говорит: в таком случае я ничем вам помочь не могу. Еврей уходит, через десять минут возвращается и спрашивает, а если занимаюсь? Доктор ему отвечает, смените руку! Ха-ха-ха! Правда, смешно? Смените руку, ха-ха-ха… Галочка, смените руку… А-ха-ха-ха…

Галина Ивановна тоже стала хихикать, показывая на щеках свои сексуальные ямочки.

— А вот еще один анекдот… — Виктор Сергеевич был настроен продолжить свою беседу с Галиной Ивановной.

Но тут Дмитрий выхватил ключ из рук Галины Ивановны, быстро закрыл спецхран, следующим движением оттёр плечом маразматического старичка, сказав ему: «Извините», и потащил свою всё ещё хихикающую сослуживицу через темный двор к остановке такси. Через пять минут они уже мчались по осенней Москве к Земляному валу и Галина Ивановна, улыбаясь во весь свой сексуальный рот, говорила Диме:

— И так каждый день… Обязательно, какой-нибудь доктор лезет со своими анекдотами.

— Хорошо, что под юбку не лезет, — сказал Дмитрий.

— Дима, — Галина Ивановна сделала строгие глаза, — если вы будете так шутить, то я сейчас же выйду из машины.

На Земляном валу Галина Ивановна вместе с Димой спустилась в подвал какого-то продуктового магазина, в котором толстая женщина с золотыми зубами вручила ей большой бумажный пакет с продуктами. Со словами «Сдачи не надо» Галина Ивановна отдала ей двадцать пять рублей. И они с Димой снова мчатся по Садовой улице на такси, но теперь к Павелецкому вокзалу. На Валовой улице Дима покупает торт «Отелло» и через десять минут они звонят в дверь дома номер девять в 1-ом Павловском переулке. Дверь открывает Андрей, одетый в супер джинсы того времени Levi Strauss. На нём бежевый пуловер и кожаные мокасины на тонкой подошве. Он принимает торт из рук Димы и очень внимательно смотрит на Галину Ивановну. Дима сразу заметил, что она ему понравилась.

— Галина, — сказал Дмитрий.

Галина Ивановна протянула Андрею свою изящную ручку. Дальше последовали обычные в таких случаях стандартные слова: «раздевайтесь», «вот тапочки», «проходите». Дима и Галя проходят по коридору и оказываются в большой светлой комнате, в которой, кроме огромного светло-зеленого кожаного дивана стоят книжные шкафы, набитые (сразу видно) дорогими альбомами по искусству. В одном углу комнаты — копия статуи Венеры Милосской, по стенам развешаны иконы — одни в окладах, другие без. Перед диваном журнальный столик, на который Андрей выставляет три красивых чашки.

— А сейчас мы будим пить чай и есть торт… Торт «Отелло», — Андрей скосил свои глаза на название торта. — Жена попросила торт, а сама неожиданно уехала к своей матери. Ну, ничего, мы и без неё с тортом управимся. У меня дома, — продолжал говорить Андрей, рассматривая Галину Ивановну, как кот птичку, прыгающую перед его лапами, — есть отменный чай. Один священник ездил на днях в Лондон и привез всей нашей братии чай Эрл Грей.

Андрей идёт на кухню и приносит красивую жестяную банку, на которой по-английски написано Earl Grey Tea. После этого Галина Ивановна уже не сводит глаз с Андрея.

— Вот, берите печенье, конфеты… Галина Ивановна, хотите мороженое? Отменное мороженое, сегодня купил в Елисеевском…

— Андрей, все хорошо… Просто здорово… Не волнуйтесь насчет нас, мы с Димой сидим, пьём замечательный чай и слушаем вас. Ведь вы замечательно умеете рассказывать о русской истории, о церкви. Мне о вас Дима много говорил…

«Много говорил… — удивился Дмитрий тем словам, которые только что услышал. — Так, немного рассказал Галке об Андрее, когда в такси ехали, вот и всё».

Андрей тем временем начал новый рассказ:

— Вы представляете, ребята, вчера был с Питиримом на совещании у патриарха. Сидим в его резиденции во Власьевском переулке. Я, значит, с Питиримом, а напротив меня Светлейший. И он наклоняется к своему помощнику, и я слышу, что он спрашивает у него, а кто этот юноша? И показывает на меня. Помощник объясняет ему, кто я. Это так восхитительно… Сам Патриарх спросил обо мне! Я всю ночь не спал, был настолько возбужден этой встречей.

После слов Андрея Дима посмотрел на Галину Ивановну и подмигнул ей. Она ему одобрительно улыбнулась. «Класс, — подумал Дмитрий, — какой я сообразительный! Вместо Ляли пригласил Галину Ивановну. И Лялю сохранил для себя, и Галину Ивановну заинтриговал. А, самое главное — завоевал с помощью Галины Ивановны авторитет в глазах Андрея. Да, денег у меня сейчас не ахти, зато с какими красотками я дружен! Вот так, Андрей… Знай наших, завидуй!»

Беседа почему-то долго не налаживалась. Андрей как-то загадочно смотрел на Галю, а та, в свою очередь, смущалась — всё время поправляла причёску, улыбаясь своей обворожительной улыбкой.

— А вы, значит, в институте Африки с Димой работаете? — обращаясь к Галине Ивановне, задал Андрей довольно наивный вопрос.

— Да, мы с Димой в одном отделе работаем…

— И не только работаем, — вставил пару слов Дима, — но и дружим.

— Семьями, — почему-то съязвила Галя.

— Хорошо работать с такими девушками, — продолжал загадочно говорить Андрей, совершенно теряя концентрацию.

Видимо, думал он совершенно о другом.

— Конечно, хорошо, — спасая положение, выдал Дима, — у вас, в вашей епархии, наверное, нет таких замечательных сотрудниц?

— У нас по определению, вообще нет никаких сотрудниц, — печально сказал Андрей.

В этот момент Галина Ивановна под столом больно ущипнула Диму за ногу. Андрей и его гости выпили ещё по чашке чая. Разговор не клеился. «Надо было, — подумал Дима, — купить бутылку коньяка. Тогда веселей разговор бы пошёл, а то Андрей с Галкой сидят и комплексуются. Она, наверное, переживает насчет своей одежды и внешности, мол, пришла к такому мужчине в гости неподготовленной. А он, наверное, ожидал увидеть Лялю, а тут пришла девушка просто небесной красоты, и ничуть не хуже Ляли».

Приятели выпили ещё по чашке чая, и съели по куску торта.

— Андрей, — спросила Галина Ивановна, — у вас столько книг, и вы все их прочитали?

— Нет, конечно, но я стремлюсь читать как можно больше. Особенно я люблю книги по истории. История — моя слабость. Вот книги по истории России… — Андрей показал на объёмные тома, стоящие на полках в шкафу. — Костомарова и Ключевского читал бы с утра до ночи, и с ночи до утра. Вот, посмотрите, Галина Ивановна, перед вами полное собрание сочинений Костомарова. Очень редкое издание… Двенадцать томов.

Хозяин квартиры встал и подошёл к книжной полке:

— Приобрел задорого. Заплатил триста пятьдесят рублей.

— А вот этот двадцатитомник, — и Андрей ткнул рукой в стоящие строго в ряд какие-то книги, — это энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Его я купил всего за пятьсот рублей. А просили восемьсот. Сбил, конечно, цену… Но для этого пришлось изрядно потрудиться. Продавцы все жлобы. Им главное деньги… А что человек умирает за русскую идею, за русские книги, за русскую историю, им наплевать…

— А вот, Галина Ивановна, — продолжил Андрей, — извините, что я вас так называю, но вам удивительно идёт такое обращение, подборка прижизненного издания Александра Сергеевича… Вот «Евгений Онегин». Обратите внимание, какой год… Видите, одна тысяча восемьсот тридцать первый. Это второе прижизненное издание тиражом всего пять тысяч экземпляров. Нашему Пушкину всего тридцать два года, а он уже велик и славен. А тебе, Дмитрий, — в этом месте Андрей почему-то перевёл разговор на Диму, — уже тридцать лет, а ты ещё, наверняка, не велик и уж точно не славен.

Дмитрий проглотил слюну и задвигал желваками, но через минуту расслабился и подумал: «Да Бог с ним, пусть куражится, ему же надо показать перед Галиной свою значимость…»

Андрей тем временем продолжал распинаться:

— Стараюсь покупать все прижизненные издания классиков. Это моё хобби. Вот взгляните, Галина Ивановна, сюда. Перед вами девяносто томов Льва Николаевича Толстого, издательство Сытина, одна тысяча девятьсот десятого года. Правда, Толстой к этому году уже умер, но издание отменное, посмотрите внимательно…

Галина Ивановна смотрела, ахала, крутила в руках книги, но, видимо, понять причину страстного увлечения Андрея не могла: «Чем так восхищён Андрей? — думала она, глядя на посредственные, с её точки зрения, книги. — Ну, книги и книги… Подумаешь, издательство Сытина… Ну, и что?»

Этого сказать она не смела, так как боялась потерять уважение в глазах Андрея. Она только вздыхала, и щебетала своим сексуальным голоском: «Какая прелесть, как это всё мило, как восхитительно… Ах, этот Сытин, душка… Как замечательно издал Толстого…»

— А вот, Галина Ивановна, — сказал Андрей, — взгляните на эти альбомы по живописи…

«Меня уже в его квартире как бы и не существует», — отметил Дима, слушая Андрея.

— Вот эти альбомы я купил в Париже… Взгляните, Музей Орсе, Лувр. А вот эти мне подарили. Тут Сальвадор Дали, Пабло Пикассо… Галина Ивановна, скажите, вам нравится Сальвадор Дали?

— Как вам сказать, Андрей… Я не была в его музее в Испании, но его творчество меня забавляет. Сюрреализм, это круто!

— Да тебя Андрей спрашивает, нравится ли тебе Дали, как мужчина, а не как художник! — подколол Галю Дима.

— Нет, нет, я спросил Галину Ивановну именно о том, нравится ли ей творчество Сальвадора Дали. А ты, Дима… Куда тебя повело?

Конец ознакомительного фрагмента.