Убийца из прошлого

Валерий Введенский, 2017

Осень 1870 года. Прочитав главу из романа «Убийца из прошлого», Александра Ильинична Тарусова неожиданно узнает, что описанное в ней преступление – убийство извозопромышленника и его любовницы – произошло на самом деле. Но когда? До выхода газеты или после? Откуда автор романа Андрей Гуравицкий знает столько подробностей? Ведь даже следователь выяснил их далеко не сразу. Виновен ли задержанный полицией Иван Стрижнев или, как утверждается в романе, улики против него подкинул настоящий убийца? Если так, то тогда, согласно новой науке оптографии, его изображение должно отпечататься в глазах жертвы. И Александра Ильинична решает в них заглянуть…

Глава 4,

в которой помощнику присяжного поверенного Выговскому поручают первое самостоятельное дело

Вторник, 1 декабря 1870 года,

Санкт-Петербург

По своей воле князь Тарусов за такое безнадежное дело не взялся бы. Его ему сунули по назначению.

— Хотя вы и мэтр, Дмитрий Данилович, — начал за здравие член Совета присяжных поверенных Петербургского судебного округа Спасов, — с начала вашей практики и полугода не прошло. А, как известно, удел начинающих — дела по назначению. У вас же их кот наплакал.

— Одно, — уныло констатировал Тарусов.

— Маловато. Вот еще, дерзайте, — улыбнулся Спасов и, протянув папку с копией дела Шалина, огорошил еще раз: — Суд в эту пятницу.

По дороге домой Дмитрий Данилович материалы пролистал и решил, что на такую ерунду размениваться не станет. В Правительствующем Сенате вот-вот начнется рассмотрение его апелляции по иску богача Фанталова к Восточно-Каспийскому банку. А тут какой-то столяр…

— Антон Семенович, — обратился он по приезде домой к своему помощнику Выговскому. — Давеча говорили, что жаждете испробовать себя, провести процесс самостоятельно…

У Антона Семеновича загорелись глаза.

— Конечно.

Тарусов небрежно протянул ему полученную от Спасова папку:

— Вот, дерзайте.

Выговский тут же принялся изучать дело.

30 сентября 1870 года владелец Серапинской гостиницы господин Малышев вызвал столяра починить шкаф в одном из номеров. Однако Антон Сазонович Шалин, обычно исполнявший подобные работы, был занят срочным заказом, потому вместо себя отправил сына — восемнадцатилетнего Якова. Тот слыл задирой, однако благодаря заступничеству батюшки до поры до времени за свои грешки отделывался внушениями пристава четвертого участка Московской части Добыгина. А зря… Посидел бы в арестантских ротах, может, в такой переплет не угодил бы.

Перед приходом в гостиницу Якова в нее вошел солидный мужчина в дорогом заграничном костюме, предъявил вид на имя уроженца Привисленского края Кшиштофа Войцеховского и потребовал номер люкс. Услужливый портье предложил ему номера на выбор с окнами во двор или на Обуховский проспект^[16]. Клиент выбрал тот, что потише, и достал из кармана туго набитый porte-monnaie крокодиловой кожи, чтобы расплатиться. Портье заметил нехороший взгляд, который бросил на porte-monnaie и его владельца проходивший мимо юный столяр.

Примерно через час Яков, закончив ремонт, получил от владельца гостиницы Малышева плату и ушел восвояси. А еще через час портье обратил внимание, что дверь в люкс приоткрыта, постучал, ответа не получил, осмелился заглянуть и увидел на полу труп.

Прибывший через десять минут пристав Добыгин произвел осмотр, обнаружил исчезновение porte-monnaie вместе с содержимым, заподозрил в этом Якова и отправился в мастерскую к Шалиным. Уже через час преступник сознался и был арестован.

Дмитрий Данилович не без ехидства наблюдал, как у помощника вытягивается лицо. Однако, захлопнув папочку, Антон Семенович неожиданно произнес:

— Многообещающе. Позволите уйти пораньше? Хочу навестить этого Шалина…

Заинтригованный Тарусов кивнул.

Одного взгляда на Якова было достаточно, чтобы понять — он не из тех представителей человечества, что изобрели колесо или открыли Америку. Открыть бутылку-другую да потискать в кустах прачку — вот предел возможностей и желаний юного Шалина.

— Я адвокат, буду тебя защищать, — представился Выговский, усаживаясь на привинченный к полу табурет.

Яков почесал подбородок, буркнул:

— Зачем?

— Хочешь на каторгу?

Такой простой вопрос неожиданно оказался для подзащитного сложным, Шалин задумался, и надолго:

— Нет, — наконец выдавил он из себя.

— Тогда давай поговорим. Вот копия твоего допроса. — Выговский достал из папки нужный листочек. — Тебе его зачитывали?

— Зачем? Сами умеем.

Выговский удивился, но вида не подал, задал следующий вопрос:

— Вся там правда?

— Вся, — напористо заверил Шалин. — Ничего облыжного^[17] нету.

— Получается, ты зашел в номер, достал револьвер… — Выговский привстал и вытащил из шинели дуэльный пистолет, одолженный у Тарусова. — Этот?

— Он самый.

Значит, Шалин врет. Перепутать дуэльный пистолет с револьвером, из которого застрелили господина Войцеховского — так по документам значился убитый, — не способен даже деревенский дурачок.

— Опиши-ка мне номер люкс.

— Чего?

— Номер, в котором ты совершил убийство. Что там из мебели?

— Как обычно… Кровать.

— Еще что?

— Стул.

— Один или несколько? Чьей работы? Ты столяр, в мебелях обязан разбираться.

— Не помню.

— Бюро? Трюмо? Прикроватное зеркало? Ширма? Портьеры какого цвета? Обои?

— Не помню, не помню. — Шалин будто от нестерпимой боли схватился за голову.

— Ах, не помнишь… А может, тебя вообще там не было?

Шалин ответил молчанием.

— Я твой защитник. Мне можно и нужно довериться, — советовал Антон Семенович. — Клянусь, о твоих словах никто не узнает.

— Отстань. Не нужен мне аблокат. На каторгу хочу. Понял?

Из Съезжего дома Выговский вышел довольным. Хоть Шалин и не исповедался, все одно выдал себя с головой. Никаких сомнений нет — он себя оговорил, взял чужую вину. Чью? Зачем? Антон Семенович свистнул извозчика и велел отвезти сперва в лавку купцов Елисеевых, а оттуда в Окружной суд.

На самом деле огромный дом на Литейном проспекте, занимавший целый квартал между Шпалерной и Захарьевской улицами, официально именовался Зданием судебных присутственных мест.

На Литейном такое есть здание,

Где виновного ждет наказание.

А невинен — отпустят домой,

Окативши ушатом помой^[18].

Кроме Окружного суда, здесь размещались судебная палата, архив и камеры^[19] прокуроров, судебных приставов и судебных следователей.

Поднявшись по широкой лестнице на третий этаж, Антон Семенович нашел нужную дверь и постучал.

— А-а, Выговский! — обрадовался ему довольно молодой, однако успевший обзавестись брюшком коротконогий брюнет. — Сколько лет, сколько зим.

С судебным следователем Петром Никаноровичем Бражниковым Антон Семенович подружился, когда служил в сыскной полиции. Сблизило их многое: оба приехали из провинции, оба были молоды и холосты, любили выпить и покутить.

— Никак бургундское? — Бражников разгружал пакеты, которые принес приятель. — Ба, и сардинки любимые, и паштетик фуа-гра. «Каким ветром тебя сдуло, какой водой принесло?», друг Тохес. Только не ври, что соскучился.

Выговский поморщился. Ну сколько можно? И где только Бражников подцепил сие словцо — тохес? И ладно бы меж собой. Но Петр Никанорович и в компании его употреблял. Сидят, скажем, с разбитными девицами, и вдруг:

— Тохес, закажи-ка игристого.

И одна из сильфид непременно заинтригуется:

— Какое имя шикарное, верно, иностранное.

А Бражников тут же объяснит:

— Точно. Еврейское. Означает то место, на котором сидят.

И все смеются. И Выговский с ними. А что поделать? Не бить же морду лучшему другу?

Но сегодня обижаться было не с руки, Выговский и вправду заявился по делу.

Но рассказал Бражников до обидного мало:

— Убийцу мне готового привели, Добыгин его задержал, — признался приятель после стаканов за встречу, за дружбу и за баб-с.

— Пристав четвертого участка? Терпеть его не могу.

— Зато на его территории всегда ажур-абажур, преступлений вообще не бывает. И за это ему от меня огромное грандмерси. Иначе здесь бы и ночевал. — Захмелевший Бражников обвел пальцем стол, устланный бумагами, шкафы, заставленные папками, пол, где валялись груды дел. — Тохес, я понимаю, ты адвокат, обязан защитить клиента. Но этот… как его?..

— Шалин, — напомнил Выговский.

–…точно, Шалин — редкостный негодяй. Спокойно так про убийство рассказывал, будто не человека, кабана завалил.

— Убил он ради денег?

Судебный следователь кивнул.

— И сколько взял?

Бражников пожал плечами:

— Мое любопытство так высоко не прыгает. Сознался, да и ладно.

— И куда он их дел?

— Куда-куда? Пропил, куда еще?

— Когда бы успел? Его уже через час задержали.

— При определенном навыке с хорошими друзьями, с красивыми… Вот мы с тобой — всего только двадцать минут сидим, а двух бутылок как не бывало.

— Место преступления осматривал?

— Не-а. Думаешь, надо было?

Выговский кивнул с укоризной.

— Тогда завтра, с самого утра. Клянусь. — Бражников, словно на Писание, положил руку на папку с делом о растрате. — Только ради тебя.

— Не мели ерунды. Что теперь там найдешь? Полтора месяца прошло. Сколько постояльцев перебывало.

— Ни одного.

— Как ни одного?

— Дверь с тех пор так и опечатана, а ключик тут, в моем ящике.

— С чего вдруг?

— Потому что жадных не люблю. По швам трещу, когда их вижу. Ты вот сколько у Тарусова получаешь?

— Две тысячи в год.

— Да-а-а?! — присвистнул Бражников. — А второй помощничек ему не нужен?

— Не отвлекайся.

— Нет-нет, держу нить за хобот. Значит, так. Ты мне друг… Да или нет?

— Да, Петруша, да.

— Вот! Друг! А все одно явился с подношениями. Потому что интерес ко мне имеешь. А этот жадина… Дерет с приезжих по четыре рубля за номер, а пришел с пустыми руками.

— Ты сейчас про кого?

— Про Малышева, хозяина гостиницы. Ввалился без стука и как завел шарманку: «Моему заведению полвека. С двадцать седьмого года от нашей гостиницы отправляются омнибусы в Великий Новгород. Однажды у нас ночевал писатель Достоевский». И все в таком духе.

И что, скажи на милость, из этой белиберды причина вернуть ему ключ? Принес бы пару «Клико»… Да хоть пару пива. Потому я насупил брови, придал козлетончику металл и огласил приговор: «Ключ верну только после суда».

— А мне его дашь?

Бражников, несмотря на выпитое, мотнул головой:

— Еще чего? Держи карман шире. Знаю я тебя, все дело мне развалишь.

— В награду — малышка Жаклин за мой счет.

— И дюжина бургундского.

Среда, 2 декабря 1870 года,

Санкт-Петербург

Забежав утром к Тарусову, Выговский уведомил патрона, что снова вынужден отлучиться по порученному делу, и отправился на Обуховский проспект в Серапинскую гостиницу. «Сорок покойных и удобных номеров вблизи Технологического института» — так рекламировал ее путеводитель.

Еще совсем-совсем недавно Антон Семенович служил чиновником для поручений в сыскной полиции. Однако нынешним летом обер-полицмейстер выказал ему недовольство, а Тарусов нежданно-негаданно предложил место.

Но на всякий случай запаянное в стекло удостоверение сотрудника полиции Антон Семенович сохранил. Каким способом? Бургундское любил не только Бражников, его поклонники нашлись и в канцелярии обер-полицмейстера.

Предъявив портье сие удостоверение, Антон Семенович поднялся на второй этаж, отыскал нумер под цифрой «семь», оборвал печати и повернул ключ в замке. Толстый слой пыли на полу и мебели неопровержимо свидетельствовал о том, что после Добыгина никто сюда не заходил. На паркете чернели пятна (вероятно, от крови), а огромная двуспальная кровать так и была расстелена.

Почему? Войцеховский, по показаниям портье, заехал в десять утра, его труп нашли около двенадцати. С какой стати улегся в такую рань? Притомился с дороги? Или…

Выговский, повинуясь чутью, сдернул простыню, скинул подушки. Опа! Женские шелковые панталоны с кружевами. Желтые, с драконами, не иначе из Китая. Теперь понятно, зачем постель разбирали…

В дверь постучали. Выговский спрятал находку в карман:

— Открыто.

В номер зашел одетый в суконный полукафтан мужчина за шестьдесят, лицо его украшал мясистый нос, сросшиеся брови и маленькие недобрые глазки:

— С кем имею честь?

— Сыскная полиция, — показал издалека удостоверение Выговский. — А вы кем будете?

— Хозяин гостиницы Малышев Аверьян Васильевич. По какой надобности явились?

— По следственной.

— Но позвольте, следствие давно закрыто, дело передано в суд.

Малышев выглядел обеспокоенным, и сие Выговского заинтриговало. Неужели знает правду? Сам убил или кого покрывает?

— Все верно, Аверьян Васильевич, потому и пришел. — Антон Семенович демонстративно встал на четвереньки и заглянул под кровать. — Вдруг невиновного судим? Вдруг наружная полиция с выводами поспешила?

— Что значит поспешила? — раскрыл от удивления рот Мылышев. — Яков во всем признался.

— А в суде бац — и откажется. Сколько раз такое бывало. А нам за то нагоняй. — Выговский поднялся на ноги и подошел к окнам, отдернув шторы, осмотрел подоконник. — Скажите-ка, Аверьян Васильевич, кроме Шалина, кто еще из посторонних находился во время убийства в гостинице?

— Кроме меня и обслуги, тут все посторонние. Приехали-уехали…

— Я про незарегистрированных. Например, «бланковые»?^[20]

— У меня вам не бордель! — вскричал фальцетом обиженный Малышев. — Сам Достоевский…

— Да знаю я, знаю, — перебил его Выговский. — И все же, насчет девок? Были или нет?

Малышев твердо стоял на своем:

— Ни одной.

Однако разволновался пуще прежнего. «С чего вдруг?» — подумал Выговский и решил выяснить. Выйдя из гостиницы, он нанял сани, но никуда не поехал, просто уселся и велел извозчику ждать. Чутье его не подвело. Через пять минут из Серапинской вышел Малышев, тоже свистнул сани и отправился на Рузовскую улицу. Сойдя у дома двадцать девять, он велел «ваньке» его ожидать. Подъехавший следом Выговский выходить из саней не стал — дом этот знал преотлично, там размещался четвертый участок Московский части. Через несколько минут оттуда с Малышевым вышел пристав Добыгин. На его волевом лице читалась озабоченность. Придержав саблю, он прыгнул в нанятые Малышевым сани, за ним, кряхтя, забрался хозяин гостиницы. Антон Семенович сжал кулачки — кажись, не ошибся. И приказал извозчику следовать за ними.

Перемахнув Фонтанку, Малышев с Добыгиным свернули на Садовую, потом на Английский проспект, где вскоре остановились у внушительного забора, за которым скрывался двухэтажный особняк. В него они и вошли.

В этом особняке Выговский не бывал, однако про его владельца, купца первой гильдии Ломакина, был наслышан. Свои коммерческие таланты тот успешно сочетал с уголовными и за прошедшее с его приезда в столицу десятилетие сумел подмять под себя криминальный мир. Не весь, конечно, Петербург слишком велик. Однако мазурики Нарвской, Московской и Казанской частей подчинялись ему беспрекословно.

С этаким противником Выговскому было не совладать, тут требовалась «поддержка артиллерии». За ней Антон Семенович отправился на Большую Морскую.

— Ну, Тохес, — прозвище, которым наградил Выговского Бражников, Крутилин слышал, и не раз, — похоже, разворошил ты гнездо. Не зря ведь они забегали. Но вот чего боятся, увы, не знаю. Дело про убийство в Серапинской гостинице мимо меня проскочило. У тебя мыслишки имеются?

— А как же. — Выговский вытащил фотографический портрет жертвы, снятый в прозекторской Московской части. Позаимствовал его из дела, когда Бражников отлучился по естественной надобности. — Взгляните.

Крутилин надел пенсне:

— Меткий выстрел. Думаешь, Дуплет расстарался?

Дуплет у Ломакина — главный громила, убивает и калечит, кого тот прикажет.

— Не сомневаюсь. А покойничка разве не узнаете? Голова куполообразная, затылок выступающий, лицо ромбовидное, лоб наклонен вперед, брови низкие, сросшиеся, глаза щелевидные.

— Стефан Тодорский по кличке Франт. В шестьдесят восьмом снял квартиру над страховым обществом «Восточный путь», в пятницу после ухода служащих проломил пол, завладел кассой…

— Тридцать тысяч ассигнациями.

–…и успел на варшавский поезд. Опознан был через месяц, когда из Привисленского края прислали фотопортрет.

— Квартирохозяйка его опознала.

— Так, так, так. По моим сведениям, у Ломакина в обществе «Восточный путь» имелся интерес.

— Вот вам и мотив.

— Молодец, Тохес, хватку не теряешь.

— Спасибо.

— Только вот не докажем мы ничего. Одни домыслы у нас.

Выговский усмехнулся и, словно фокусник, вытащил панталоны:

— В номере нашел, под подушкой.

— Ого, какая штучка. — Крутилин потянулся к сонетке. — Сейчас пошлю агентов по лавкам…

— Не надо, — остановил его Выговский. — Если уж сам Добыгин бегает к Ломакину, наверняка и среди ваших агентов у него осведы.

— Ты прав, — посерьезнел Крутилин, имевший сведения, что доброжелателей у Ломакина хватает и в департаменте полиции, и даже в канцелярии обер-полицмейстера. — Хорошо, ищи сам. Но, увы, без удостоверения. Его изыму. Не дай бог тебя с ним поймают. Под суд пойдешь за этакую хлестаковщину.

Выговский со вздохом протянул Ивану Дмитриевичу документ. Крутилин спрятал его в ящик, дернул за сонетку. В кабинет вошел Яблочков. Иван Дмитриевич вводить его в курс дела не стал, лишь предупредил:

— Если вдруг кто из департамента полиции или из канцелярии обер-полицмейстера спросит про сегодняшний осмотр Серапинской гостиницы, направь эту любопытную Варвару ко мне. Если буду отсутствовать, ответишь, что судебный следователь Бражников еще первого октября отписал нам поручение произвести осмотр места преступления, но бумага по дороге затерялась и поступила только вчера. Я отправил агента, кого, ты не знаешь. Понятно?

Яблочков кивнул, уходя, кинул ревнивый взгляд на предшественника.

— Спасибо, Иван Дмитриевич, — поблагодарил Крутилина Выговский.

— Как выяснишь, где куплены панталоны, пулей ко мне. Понял?

— Куда теперь без вас? Без удостоверения список покупательниц мне не предоставят.

— Вот и отлично. Жду с нетерпением.

— Надеюсь, мои интересы будут учтены…

— Какие интересы? — делано изумился Крутилин.

— Должен победить на процессе.

Конечно, начальнику сыскной полиции такое условие выдвигать не принято, но Выговский, считай, в одиночку раскрыл это дело. И если повезет, за решеткой окажется тот, кого Иван Дмитриевич давно мечтает туда упечь. Потому Крутилин утвердительно кивнул Антону Семеновичу.

Окрыленный успехом, Выговский до самого вечера ездил по конфекционным лавкам, но искомых панталон не обнаружил.

Приказчики щупали образец, цокали языком — ах, какая ткань, — но на вопрос, где подобные купить, пожимали плечами.

У кого бы разузнать? Антон Семенович вспомнил про малышку Жаклин и поехал в дом терпимости.

— Это мне? — радостно воскликнула девица, когда Выговский вытащил панталоны.

— Если подскажешь, где продают.

— Откуда мне знать? Нас отсюда не выпускают.

Выходя из борделя, Выговский кинул взгляд на напольные часы, что стояли в гостиной — восемь вечера. Если поторопится, поспеет к Тарусову на ужин. Надо и ему доложить о результатах. А заодно поесть, с самого утра маковой росинки во рту не было. А у Дмитрия Даниловича не кухарка, а гастрономический экстаз.

Завтра утром Антон Семенович задумал навестить свою подругу графиню Лизавету. Вдруг даст подсказку к панталонам?

Но вышло иначе.

Дверь Антону Семеновичу открыла сама княгиня, чему тот сильно удивился. Но объяснилось все просто:

— Камердинер взял выходной, кухарка ужин готовит, горничная накрывает на стол, дети заняты уроками, а у Дмитрия Даниловича господин Фанталов. Третий час что-то обсуждают. А как ваши успехи? Диди…

Александра Ильинична называла мужа по инициалам.

–…сказал, что поручил вам самостоятельное дело.

Выговский заколебался. Одно дело предъявить панталоны Жаклин или Лизавете, совсем другое — супруге патрона.

— Антон Семенович, вы от меня что-то скрываете, — забеспокоилась княгиня. — Говорите немедленно, я настаиваю.

«Если рассказать от корки до корки, показ нижнего белья станет уместным», — решил Антон Семенович и, усевшись в гостиной, поведал Александре Ильиничне о сегодняшних приключениях. В самом конце, изобразив смущение, достал панталоны.

— Ни вы, ни даже Крутилин продавщицу этих панталон не сыщете, — огорошила его княгиня.

— Почему?

— Потому что их в лавках не продают.

— И где их можно купить?

— Только у Алины, она ездит по богатым домам, продает чулки и конфекцион.

Выговский по привычке достал блокнот и записал, прикидывая, как бы Алину поскорее разыскать. До суда-то один день.

— Разносчица Алина. Фамилию, случайно, не знаете?

— Не вздумайте обозвать ее разносчицей. Обидится смертельно. И разговаривать не станет.

— А как к ней обращаться?

— Madam commis voyageur^[21].

Выговский рассмеялся:

— Придумают же. И где она такое словечко подцепила?

— В гимназии.

— Неужто из благородных? — удивился Антон Семенович.

— Нет, ее матушка служит горничной. Весьма бережливая особа, потому и сумела оплатить дочке гимназию с полным пансионом. По стопам родительницы Алина идти не пожелала, к учительству ее душа не лежит, а на государственную службу, сами знаете, лиц женского пола не берут. Раздумья Алины, чем бы заняться, разрешились случайно: как-то раз она поехала сопровождать матушку, которой вздумалось купить пару шелковых чулок. Обе потеряли целый день. Столь дорогую вещь опасно брать без примерки, а в примерочные вечно очереди. Так у Алины и родилась идея ездить по домам с чулками, чтобы никто не мешал даме перемерить хоть пару дюжин. Товар она подбирает исключительный, последние французские штучки, такие в лавках днем с огнем не сыщешь…

— И эти панталоны?..

— Да, Алина их предлагала мне в сентябре.

— Как ее найти?

— У меня должна быть ее карточка. После ужина найду, напишу записку, чтобы завтра зашла. Когда будете уходить домой, отдайте ее дворнику, велите, чтоб отнес.

— Не знаю, как вас благодарить…

В гостиную вошла кухарка Матрена:

— Кушать подано.

Примечания

16

Ныне Московский.

17

Придуманного.

18

Н. А. Некрасов, поэма «Современники».

19

Кабинеты.

20

Проститутка, не прикрепленная к дому терпимости. работавшая на свой страх и риск.

21

Госпожа коммивояжер.