Муки по счастью

Валерий Валерьевич Орловский, 2021

Поэзия – материя тонкая, почти неосязаемая. Она обнажает все нервы и чувства, заставляет вложить в каждый эпитет, метафору или перифраз особый смысл, свой внутренний взгляд на то или иное явления, при этом стараясь не повторяться, и если уж подражать чему-то, то подражать великому и в своей манере. Все, что содержится в этом коротком сборнике, я написал, балансируя между глубокой внутренней болью и борьбой моего разума с помутнением рассудка…

От автора

Приветствую, мой несчастный читатель!

Поэзия создается внезапными порывами и душеными ранами. Проза — торжеством терпения и холодом рассудка.

Так я всегда считал, и, думаю, на то есть свои основания. Романы для меня стали фундаментальный трудом, полным исследования десятков и сотен страниц специальной литературы, статей, научный гипотез и тезисов. Стихотворения же — материя тонкая, почти неосязаемая. Она обнажает все нервы и чувства, заставляет вложить в каждый эпитет, метафору или перифраз особый смысл, свой внутренний взгляд на то или иное явления, при этом стараясь не повторяться, и если уж подражать чему-то, то подражать великому и в своей манере. Все, что содержится в этом коротком сборнике я написал, балансируя между глубокой внутренней болью и борьбой моего разума с помутнением рассудка.

Эти стихи — совсем не обо мне. Вернее, и обо мне тоже. Они обо всем, о чем я когда-либо думал, о том, что в определенные периоды моей жизни наблюдал, переживал или просто о том, о чем мне захотелось пофантазировать. Они обо всех нас, и ни о ком из нас. Они о том, что есть у каждого, и о том, чего ни у кого из нас никогда не будет.

Меня зовут Валерий Орловский, на момент написания мне двадцать девять лет, и я нахожусь на руинах жизни, которую разрушил собственным эгоизмом, цинизмом, непониманием и отрицанием. Этот сборник — моя исповедь. Моя извинения. Мои слезы. Эпитафия для моего прекрасного и ужасного прошлого. Мои муки по счастью…

Приятного хождения по рифме!

Движение

Продираюсь по прямой. Кривой?

Выгибаюсь неестественно.

Я один? Или чудится? Никто со мной.

Я скала. Я корыто, потерпевшее бедствие.

Кровь внутри и снаружи. Мысли в жестком клубке.

Не распутаешь, не запутавшись.

Захлебнусь в мутной луже, покрестившись в реке

На потеху меня не послушавших.

Жизнь в кармане штанов, надоевших давно

Непроглаженной грязною стрелкою.

Выпад волос седой и дурак на таро.

Не рассмотришь себя за подделками.

Продираюсь по кривой. Прямой?

Выгибаюсь неестественно.

Я один? Чья-то тень за моей спиной.

Я графит. Я алмаз. Я совсем невещественный.

Провинциалка

Ладонь задела холод батареи,

Разрядом пронеслась по коже рябь.

За ней в окно квартиры на алее

Исподтишка свинцом следила хлябь.

Она касалась пальцами ключицы

С задумчивым упорством карих глаз,

И представляла улицы столицы,

Где жизнь так восхитительно неслась.

Провинциальный ток забытой ямы,

В которой угораздило ей жить,

Ее бесил. Да, если бы не мама

Никто б не смог ее остановить.

Ей грезились застолья и мужчины,

Что не скупились бы ее любить.

А здесь… Здесь словно кожа из резины,

Здесь все стремится скукой изводить!

Так год за годом новые морщины

Стирали блеск приличной красоты.

Не появились новые мужчины,

Для маминой могилы ждут цветы.

Стоять… Вот где была ее ошибка.

Искать пропажи, тяжело вздыхать,

Забыть людей на пожелтевших снимках…

Без смысла жизнь со смыслом представлять.

Войне

Под знаменем вечности

Землею присыпаны…

Весь импульс в конечностях

Затих неожиданно.

Тут пеплом и порохом

Вся твердь припорошена.

Каким алчным молохом

Они в бой заброшены?

Здесь смерть без согласия

Стравила их гончими.

В немом безобразии

Сраженье окончено.

Чьей волей отеческой

В огонь дети брошены?

Чей суд человеческий

Их сделал безбожными?

Вся жизнь в перекрестии,

Где сгинешь без вести,

Нет в мире бесчестия,

А в войнах нет чести.

Павший

Свернет недовольно с кошачьим проворством

Комфорт бденнострастный с прямой колеи —

На вздохе безвольном с налетом притворства

Простак канет в бездну с небесной скамьи.

На замкнутом круге слепой автострады

Промчится скупою секундою век.

Недели-подруги вдруг стали не рады,

Сгрудя на руинах безумный хай-тек.

И в выбитых стеклах беззубых построек

Скользнет скудный дух в одиноких страстях,

На снимках поблекших в миг частых попоек

Мелькнут незнакомцы в облезлых тенях.

Боль — вздор, цель — глупа, поиск смысла не важен,

Когда на пороге восстал горизонт.

Забыть — не укор, мир вокруг — не насажен,

Жизнь космос, в который и павший архонт.

О болванах

Лунные лисицы на хромой походке

Оставляют спешно кратеров следы.

Верят в небылицы и погоды сводки

Праздные болваны, чтобы избежать беды.

Новые тарелки из другой эпохи

Натирают нежно дряхлой пятерней.

Позабыв хотелки, поглощают крохи

Праздные болваны в своей хижине скупой.

Отложив на завтра бденные проблемы,

На перине стертой с негой возлегать,

Ценности в ломбардах, и кругом пробелы —

Праздные болваны очень любят отдыхать.

Раскурив окурок под бутылку водки,

Сутками огарок не гася свечи,

С дерготней мазурок в рясе старых шмоток

Праздные болваны жизнь в загулах волочат.

Праздные болваны могут находиться,

Пропустя намеки, в обуви твоей.

Без удач охраны можно очутиться

В мире неудачников и горя королей.

Отречение

Не буди солнце, утрами холодное,

Вознеси ночь, убаюкав рассвет,

Расцелуй жизнь губами голодными,

Затяни мысли в дубовый корсет.

Обними близких пока они близкие,

Возведи стены и в пыль их сотри,

Подпали гордость шипящими искрами,

Ложную праведность в прах обрати.

Разбуди солнце в покое улыбчивом,

Отгони ночь, наступив на закат,

Обрати серость в хрусталь переливчатый,

Расцелуй жизни земной листопад.

В чужой земле

Пересажен в чужую клумбу

И соленой водой полит,

Иссушенный вчерашней думой,

Сам с собой он во снах говорит.

Говорит, как он был безбожен,

Как отравлен был собственным злом,

Как в словах был неосторожен,

Как был груб… И теперь поделом.

Он отчаянно просит прощенья

У любви, что уже не простит —

Лишь насмешливо отраженье

В этих снах ему скупо вторит.

И так жалобно ноют корни,

Умирая в чужой земле,

Он теперь своих мыслей затворник

С горьким пеплом на голове.

Туманы

С хмельным душком над старой фотографией,

Как в песне той туманы в голове,

Подошвы кед с неясной географией

Несут за дверь куда-то в никогде.

Язык немеет от брыда табачного,

И мыслями на финке острие,

А в будущем химерами прозрачными

Опять стоят туманы в голове.

И словно засыпая с барабанами

С раздумьем хищным пеньки на ветле,

Идешь вперед и борешься с туманами,

Чертя узор на лопнувшем стекле.

На лицах не читается сознание,

Пока скользишь в размазанной толпе,

Туда, где спит все жизнеобитание,

И где они — туманы в голове.

Сражаясь с самоедством великанами

Давлением надкусанных ногтей,

Не вынести сожительство с туманами,

В которых не становишься трезвей.

Туманы — неуемные разлучники,

Их не прогнать, то горестей волхвы,

Лизнув запястья холодом наручников

Вы рвете свежесотканные швы.

Отчаянье

Пусть под ударами потерь понурыми трещит мой мир,

Конец ознакомительного фрагмента.