Целитель. Спасти СССР!
Он не такой, как все. С виду – моложавый «предпенсионер», головастый инженер-программист, с вызовом именующий себя «совком». Но это с виду… Михаил Гарин «по совместительству» – целитель. Он может помочь там, где официальная медицина бессильна. Гарин скрывает свои сверхспособности, спасая людей лишь тогда, когда совесть не позволяет пройти мимо. И еще у Михаила Петровича есть две мечты – исправить постыдные ошибки, допущенные в прошлом, и спасти СССР. И вот сбывается первая мечта… Мише Гарину снова шестнадцать, а на дворе – 1974 год. Он ученик девятого класса в небольшом южном городке. Вся жизнь впереди! И всего каких-то десять лет, чтобы уберечь от распада первое в мире государство рабочих и крестьян. Время пошло…
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Целитель. Спасти СССР! предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 2
Капсула проявилась прямо над лестничной площадкой, выложенной дешевой керамической плиткой, рядом с узенькими дверцами лифта. Меня царапнуло глупое беспокойство — а вдруг соседи выглянут? Но свидетелем моего переноса в прошлое оказался всего один человек — я сам, только в отрочестве.
Юнец стоял на ступеньках — в потертой «целинке», прожаренный солнцем, короткие русые волосы выгорели до цвета соломы, пальцы сжимают рюкзачок, похожий на торбу…
«Миша Гарин сияет от счастья и пыжится от гордости — он два месяца подряд „пахал“ со стройотрядовцами, заработав пятьсот рублей! Миша окреп, закалился — и везет подарки своим родным… Вот только маму обнять он постесняется, дурачок, а чтоб сестренку чмокнуть… Да ему такое даже в голову не придет! О, смотрит на дядьку в пузыре — и ни бум-бум…»
Все эти мысли проносились в моей бедной голове, как заполошные птицы, влетевшие в комнату и не знающие, как им выбраться из ловушки, а на счет «четыре» весь видимый мир заколыхался, исчезая, забрезжил в стробоскопическом мельтешенье.
Меня охватил томительный страх, как во сне, когда мучительно долго падаешь, и вдруг зрение вернулось, делаясь куда более четким. Я увидел себя — потрепанного жизнью мужика в возрасте, бледного, заключенного в бликующую сферу, а в следующее мгновенье и Михаил Петрович Гарин, и Т-капсула поплыли, расползаясь на пиксели, сеясь серой искрящейся пылью.
— Мир праху моему, — шепчу я, не узнавая собственный голос.
Я оглядел себя, примечая стрелки на брюках, наведенные неизвестным на Западе способом — укладкой штанов под матрас на откидной полке, — и стоптанные финские туфли. Помню, мама очень гордилась, что смогла их достать. Вытянул руки, повертел перед глазами, зачем-то дотянулся указательным пальцем до носа, облизал губы — и ощутил легкую дурноту. Меня не стало.
Меня, чей шестидесятилетний юбилей я отметил совсем недавно, больше нет! Теперь я мальчишка…
Двигаясь «на автомате», одолеваю последние ступени и останавливаюсь под дверью — полузнакомой, отделанной лакированным, уже потертым деревом, с двумя бронзовыми циферками — «55». Наша квартира. С нее начинается родина…
Пустота и звон занимали голову, лишь то и дело всплывала дурацкая кричалка одного модного парикмахера: «Звезда в шоке!»
Легко было мечтать, представляя, как ты возвращаешься в детство, да еще с полным набором опыта и знаний, накопленных за долгую жизнь! А в реале дрожь пробирает, колотит всего, прямо…
Подняв руку, я замер, держа палец у кнопки звонка, сглотнул всухую и нажал.
— Я открою! — глухо, едва слышно донесся Настин голос. Улыбка будто сама по себе раздвинула мои губы. Сейчас… то есть в будущем, моя сестра — худосочная дама в возрасте, а тут…
Замок щелкает, дверь приоткрывается — и распахивается настежь. На пороге стоит сестренка — вытянувшаяся за лето, стройная и очень миленькая.
— Мишка приехал! — радостно запищала Настя.
Порываясь кинуться ко мне, но не решаясь, она заняла руки тем, что захлопала в ладоши. А я обнимаю Настьку и целую, замечая мельком, как ее глаза распахиваются в глубочайшем изумлении.
Не выдержав, девчонка заплакала. Улыбалась мне, кивала, гладила по «целинке» ладошками, а слезы так и катились по щекам. Я чмокнул сестричку прицельно — в ее вздрагивавшие губки и сказал:
— Привет, Настенька!
— Привет… — улыбаясь смущенно, сестричка вытерла ладонью глаза.
Торопливо зашаркали тапки. В прихожую вышла мама.
— Мишечка вернулся! — всплеснула она руками.
— Привет! — говорю и обнимаю ее.
Поразительно… Моя мама — молодая и красивая женщина. Натуральная блондинка, и очень даже ничего. Настя в нее пошла — ей четырнадцати нет, а маечку будто два апельсина оттягивают…
— А папа где? — спросил я, позволяя себя тискать и тормошить.
— Скоро должен прийти, у него ж банный день сегодня!
Мамулька снова ласково прижала меня к переднику, а я притянул к себе Настю. Я вас приучу к родственным отношениям…
Скинув туфли, прошествовал в комнату, сопровождаемый мамой и сестрой — они держали меня за руки, словно вели под конвоем.
— Вырос как… — умилялась мама. — Совсем большой стал…
А я чувствовал ошеломление и странную робость — чудилось, топну сильнее или крикну, и все вокруг рассеется, как пленительный мираж. Оглушенный реальностью, я оглядывался, будто в первый раз. Всё, как тогда…
Золотистые шторы и диван, застеленный расшитой кошмой — папа ее из Монголии привез. Почти антикварная этажерка с фигурными столбиками, забитая книгами «про шпионов», — дедушкина коллекция. Любимая мамина игрушка — румынский гарнитур. Большая картина в простенькой раме, изображавшая берег пруда, угол избушки в тени зарослей и пару коров, забредших в воду. Может, и не шедевр, зато подлинник.
А вот бабушкин комод — монументальный постамент для цветного телевизора «Радуга-703», единственного в нашем доме. Помню, как мальчишки во дворе задавали мне один и тот же вопрос: «Это правда, что у вас телик разными цветами показывает?», а соседи со всего подъезда ходили к нам концерты смотреть или парады. Товарищи…
— Ну, как ты? — спросила мама заботливо. — Сильно устал? Не заездили там тебя? Не обижали?
— Да нормально все, — заверил я ее и полез в левый карман. Помнил, что нарочно отложил туда двести рублей. — Вот! Мой скромный вклад.
— Ого! — воскликнула Настя.
Разумеется, мама снова меня обняла и поцеловала, но я был не против.
— Мам, у меня еще триста рублей осталось. Хочу к школе брюки хорошие купить, туфли там… Можно я в Одессу съезжу?
— Работничек ты мой! — проворковала мама, умиляясь моей житейской состоятельности. — Конечно, съезди! Сюда-то как добрался?
— Да нормально… Мы в Москве пересадку делали. На Курском взял билет до Харькова, а оттуда на Помошную[2].
Успокоенный насчет поездки, я торжественно выложил килограмма три московских конфет, вызвав буйный восторг Насти, достал блок лезвий «Жиллет» за десять рублей — и преподнес матери флакончик духов «Мадам Роша».
— Это тебе. С днем рождения!
— О-о! — восхитилась мама, принюхиваясь. — Настоящие французские! А мы тебя так ждали! Думали, что как раз успеешь…
— Да я б успел, но не бросать же всех, не по-людски как-то.
— Ну да… Ну да…
Мама смочила палец в капельке парфюма и провела по шее.
— Шармант![3] — ухмыльнулась Настя.
— Что б вы понимали в роскоши, мадмуазель, — надменно сказала мама и тут же сменила тон: — Ты, наверное, голодный?
— Потерплю, — махнул я рукой. — Папу лучше дождусь.
— Ну, ладно, Мишечка, отдыхай! — оживленная и радостная, мама растрепала мне волосы и удалилась на кухню.
— А у нас котлеты на ужин! — радостно доложила Настя.
— С толченкой! — донесся мамин голос.
— И с огурчиками! — продолжала искушать сестричка. — Малосольными!
— Хочешь, чтобы я слюной захлебнулся, да?
Хохоча, Настя ускакала к матери, а я подхватил рюкзачок и поплелся в свою комнату. Устал. Да и перенервничал.
Почти весь пол в моей «берлоге» укрывал самодельный ковер — огромное соцветие роз на черном фоне. Говорят, его наша родственница ткала, баба Феня.
У стены стояло ложе — старый диван. Тоже, кстати, ручной работы — дядя Вова собрал его, когда мне было лет пять…
Я, как кот, обнюхивался, заново привыкая к полузабытому житию, перепутанному в моих снах. Нужно, чтобы «тихо пришли в равновесье зыбкого сердца весы»…
Подойдя к столу, перебрал стопку новеньких учебников для 9-го класса, пахнущих типографской краской, выглянул в окно. Всё то же самое, как помнилось — широкая улица, обсаженная тополями, редкие машины, двухэтажный гастроном на углу.
На подоконнике лежала моя тогдашняя (теперешняя!) гордость — фирменная сумка «Эр Франс». В нее я кидал полотенце и плавки, когда ходил в секцию. Молодец, верно рассудил, что вырабатывать «треугольную» фигуру пловца, широкоплечего и узкобедрого красавца — это «самое то» для нескладного подростка. Ну, в плечах я пока что не шибко раздался, но мясцом оброс. Хотя понятие «мускулистый» к моему телу подходило не слишком, а вот «жилистый» — это про меня.
Вспомнил, каким сам себя увидел на площадке. Уши более-менее нормальные и нос, только губы подкачали — пухлые. Девчонкам, может, и нравятся, так ведь никакой суровости с брутальностью.
«Зато линия подбородка жесткая, — повысил я самооценку, — и взгляд твердый!»
Над организмом еще работать и работать — худой он у меня слишком, да и слабоват. Ну, бассейн я пропускать не намерен, сделаю себя. А вот во что этот организм упаковать…
«Да, надо будет серьезно подумать над образом, чтобы стать иконой стиля», — усмехнулся я.
Стилягой никогда не был и не буду, но и к тому, что висело… м-м… что висит в магазинах «Одежда», у меня стойкая аллергия. Девчонкам хорошо, коричневые школьные платья с фартуками их только красят. Да и традиция неплоха — в такой же форме еще гимназистки ходили до революции, только в «макси», а ныне, слава моде, в ходу «мини» до середины бедра. Есть на что посмотреть со вкусом…
А каково ученикам приходится? Явиться в класс в кургузом синем пиджачке с идиотскими пуговицами, штампованными из алюмишки… Бр-р! Комплекс неполноценности гарантирован.
В Первомайске приличных тряпок не купишь, разве что по блату. Одна надежда на одесских фарцовщиков — эти всё, что хочешь, достанут, успевай только наличные отсчитывать…
Стащив с себя стройотрядовскую курточку, я подержал ее на вытянутых руках, любуясь, как адмирал кителем. Вон на рукаве ма-аленькая дырочка — ее искра прожгла. Мы собирались вокруг костра после тяжелой смены, пели под гитару, пекли картошку, болтали обо всем на свете, подбрасывали в огонь пихтовые ветки, чтобы дымом отгонять комаров. Искры, виясь, уносились к небу, путаясь с мерцающими звездами, звенели струны, а вокруг сдержанно шумела тайга, будто подпевая… Классика!
В тот самый вечер меня впервые в жизни поцеловала девушка. Марина была выше меня — стройная, длинноногая второкурсница из ХАДИ[4]. Девушка шутила поначалу: «Губки у тебя — не промахнешься!», а потом увлеклась процессом. Вот только когда я попробовал ее приобнять, она мягко отвела мою руку. Сказала: «Я на два года тебя старше…»
Вдруг я взволновался, перескочив на мысли о другой Марине. Воспоминания нахлынули, будоража и жаля. Это случилось тридцать первого августа — послезавтра!
С ума сойти…
То, что должно произойти вскоре, уже было со мной, только в прошлой, как бы первой моей жизни. Я тогда, как и сейчас, отпросился у матери и прикатил в Одессу, точнее, в ее пригород Бугаёвку, за обновками. И встретил на тамошнем рынке удивительную девушку.
Помню всё, до последней мелочи: подъехал неприметный «жигуленок», из него вышли двое крепких мужчин и она, сразу же завладевшая всем моим вниманием.
Девушка выглядела очень спокойной, почти безмятежной, но причиной тому служила не легкомысленность юности, а внутренняя уверенность и тренированная воля.
Подтянутая, стройная, длинноногая, с небольшой, но высокой грудью, незнакомка была гибка и грациозна — чувствовалась давняя дружба со спортом.
Она, похоже, почти не пользовалась косметикой, но ее чистое лицо и без макияжа впечатляло яркостью: черные глаза, брови вразлет — и яркие от природы губы. Если оценивать строго, то ее слегка портил большеватый, с едва заметной горбинкой нос, зато он придавал девушке некую пикантность, изящную индивидуальность, рисуя в воображении образ индианки-скво. Это впечатление дополняли иссиня-черные волосы, собранные в длинный хвост, и натуральная смуглинка.
«Скво» неторопливо оглянулась, я на мгновенье поймал ее внимательный взгляд. Нет, он не был адресован мне, просто в незнакомке сработала давняя привычка посматривать вокруг.
Один из мужчин окликнул девушку: «Марина!», но она спокойно проигнорировала зов. Тогда он, сердясь и повышая голос, обратился к ней по званию: «Товарищ старший лейтенант!»
«Скво» хлестнула его негодующим взглядом…
«Ничего себе, — подумал я тогда, — какие барышни бывают!»
Впал в уныние («Пр-роклятый возраст!») и поплелся делать покупки. Четверти часа не прошло, как раздался пугающий треск выстрелов — трое качков в красно-белой спортивной форме палили по какому-то кавказцу рядом с бардовой «Волгой».
Паника на толчке не поднялась — никто просто ничего не понял. Стрельба прекратилась так же быстро, как и началась, набежали ловкие парни в штатском — и унесли Марину…
Она погибла возле той самой «Волги» — застрелила одного из «спортсменов», другого ранила, но и сама заработала пулю, прошившую бедро навылет. «Скво» умерла от большой потери крови.
Все эти подробности я узнал много лет спустя, из интернета, а тогда… Тогда я впервые ощутил непереносимую боль и горечь утраты. И огромную, неснимаемую вину. Ведь я мог, мог ее спасти!
Да, я ничего не знал и даже понятия не имел, что происходит, но все эти доводы разума душа не принимала. Долгие годы тогдашний мой промах мучил меня, не давал покоя, а Марина снилась по ночам — веселая или грустная, молчаливая или щебечущая о своем, девичьем, но всегда живая…
Я нервно-зябко потер ладони. Еще там, в 2018-м, когда Леночка назвала дату моего прибытия в прошлое, я даже дышать перестал — мне давали шанс исправить старую житейскую помарку, совестью возведенную в степень тяжкого греха!
Да, да, я ни в чем не виноват, но лучше все-таки спасу Марину — и тогда мои личные небеса навсегда останутся ясными!
Тут меня пронзил острый испуг: вдруг только сознание мое и переместилось в мальчишескую голову, а все тайные способности остались в будущем или перешли в «доквантовое состояние», вместе с моим «старым» организмом?
«Глупости какие, — рассердился я, — ты же с детства врачуешь!»
Ну, а вдруг?..
Суетливо, стыдясь самого себя, полез в рюкзачок — там у меня, в кармашке, лежит складной нож, без него никуда. Ни консерву вскрыть, ни хлеба отрезать, ни колышек обстругать, чтобы котелок вешать над костром.
Разложив ножик, оглядываюсь на дверь и полосую по предплечью лезвием. Засочилась кровь — я тотчас же зажимаю порез пальцем.
Больно! Усилием воли отключаю неприятные ощущения. С бьющимся сердцем отнимаю палец от ноющей ранки…
Ф-фу-у! Кровь не шла, а надрез затягивался тонюсенькой розовой пленочкой. Нормально! Заживление шло даже быстрее, чем я привык, но это как раз понятно — молодость, да еще ранняя, имеет свои преимущества. Ну и ладно, хоть с этим все «океюшки».
Я вздохнул и плюхнулся на скрипнувший диван. Лишь теперь во мне словно пробку вынули, как из бутылки с шампанским — ослепительная радость переполнила меня, запенилась, заиграла. Ура-а!
Я молод! Я здоров! И все помню! Все мои знания, весь мой опыт, «сын ошибок трудных» — всё это богатство крепко сидит в моей голове, волосы на которой начнут редеть еще очень не скоро.
«Чего тебе надо, балда? — выговариваю я себе. — Что ты хмуришь брови и опускаешь плечи под гнетом проблем? Да тебе всего пятнадцать лет и одиннадцать месяцев! Понимаешь, ты, чучело иновременное? Пятнадцать!»
Я тихо рассмеялся и вскочил с дивана. Нечего высиживать! Даешь новую жизнь! USSR, FOREVER!
Из прихожей долетел громкий голос Насти, она с кем-то болтала по телефону. Услыхав: «Да, приехал! Ага!», я фыркнул — включилось «сарафанное радио»!
Переодевшись в мягкие трикушники и подцепив пальцами ног поношенные тапки, расслабленно отправился в ванную. На стройке мы каждый день коллективно мылись в душевой, сколоченной из досок, а раз в неделю парились в бане, но все эти прелести жизни не сравнятся с единоличным погружением в горячую воду, когда она с шумом брызжет о бортик ванны и медленно поднимается, затапливая твое тело, отбирая у него вес. Рела-акс…
Критически оглядев себя в зеркале, усмехнулся — снизу и сверху загорел, а посередке — «всех румяней и белее». Шлепнул по животу — «кубиков» пока не видать, но хоть плоский…
Искупавшись, обтеревшись до скрипа, я помыл ванну, заодно обсыхая, после чего оделся.
Вовремя. Клацнул замок, и сразу послышался папин голос:
— А чьи это? Так-так-так! В семье пополнение!
— Это Мишенька вернулся! — похвасталась Настя.
Я улыбнулся с нежностью. Наверное, впервые в жизни сестренка назвала меня Мишенькой.
Собравшись с духом, покидаю совмещенный санузел, предстаю перед отцом — и не понять, то ли после ванной озноб пробирает, то ли это нервное. Папа смотрел на меня, склонив голову к плечу, и улыбался. Я отвык видеть его таким — молодым, здоровым, в самом расцвете сил. Отец весьма фотогеничен, а когда надевает свой костюм, то может прикинуться хоть модным режиссером, хоть дипломатом — ему поверят. Но на работу или в баню он ходит в своей любимой гимнастерке и в болгарских джинсах «Рила».
— Вернулся, блудный сын! — довольно сказал папа.
— Весь тут, — развел я руками.
— Давно приехал?
— Да только что, полчаса не прошло.
Отец неловко обнял меня, обдавая запахом распаренных веников.
— Ну, как тебе отряд? — преувеличено оживленно спросил он, будто стесняясь проявления чувств.
— Да нормально. Народ подобрался что надо. Многие, кстати, помнят комиссара[5] Гарина!
— Да, были схватки боевые… — мечтательно сощурился папа.
— Мойте руки, — скомандовала мама из кухни. — Будем ужинать!
— Яволь, майне либе![6] — браво отозвался отец и приглушенно сказал для меня: — Мама обещала борщ сварить, как ты любишь — с белой свеклой[7], но без сала.
— Давненько я его не пробовал! — вырвалось у меня, но папа понял мои слова по-своему.
— Бедный! Два месяца без борща!
Женщины в доме суетились вовсю, но это была та суета, которая не раздражает — живая и радостная.
— Привет семейству! — весело поздоровался отец, входя на кухню и закатывая рукава. Мама тут же подставила щеку для поцелуя.
— Понюхай! — сказала она загадочно.
Папа чмокнул ее и честно принюхался.
— А что это пахнет?
— Это я пахну! — призналась мама.
Мой выход.
— Пап, держи, — сказал я, протягивая «Жилетт».
— Ух ты… — отец достал из блока пачку лезвий, распаковал. — Вещь! Сегодня же побреюсь по-человечески!
— Ну, всё, садитесь! — скомандовала мама.
В меню было пюре с котлетами, салат и творожная запеканка на сладкое. Борщ решили оставить до завтра — нечего, мол, жидким на ночь наедаться. Впрочем, «сутошный» даже вкуснее.
Я тут же воспользовался расширенными функциями организма, чтобы умолотить две пахучие, поджаристые котлеты с кучей гарнира. И еще для десерта место осталось.
Чудесный возраст!
Хорошенько позвякав вилками да ложками, все понемногу насытились, и за столом пошел разговор.
— Всё, — бодро сказал папа, переложив к себе на тарелку основательный кусок запеканки, — Мишка возвернулся, можно ехать!
— А-а… — начала было мама, но под строгим папиным взглядом увяла. — Ага…
— Мы же уже, кажется, обо всем переговорили! — с нетерпеливой досадой заметил отец.
Чувствуя холодок, я начал свою сольную партию, импровизируя на ходу.
— Пап, а можно я тут останусь?
— Где тут? — не уразумел папа.
— В Первомайске, — хладнокровно пояснил я. — Буду жить у дяди Вовы, заодно и присмотрю за ним.
Отец не разозлился на мои слова, он растерялся. А мама с силой сжала ладони, держа их на коленях, словно боясь захлопать от радости.
— Ты не хочешь ехать? — пролепетала она.
— Нет, — спокойно сказал я.
— А… почему?
— Мамочка, сама подумай: зачем мне уезжать? — рассудил я. — Мне еще два года учиться, так лучше же вместе со своим классом, а не с чужим, и в моей школе, где я всех знаю и меня знают. А потом мне надо будет поступать в вуз! Так Москва от нас рядом почти, а из Владивостока до нее неделю поездом телепаться. Близкий свет!
Мама прижала руки к груди и жалобно заговорила с мужем:
— Петечка, давай не поедем? А? Всех денег все равно не заработаешь!
Отец свирепо засопел.
— Пап, а ведь ты и сам не хочешь уезжать, — я поиграл вилкой, притворяясь, что выискиваю кусочек повкуснее.
— Да ну? — буркнул папа, зыркнув на меня исподлобья.
— Да-а! — сказал я убежденно. — Ты же прекрасно понимаешь — рядом Киев, Москва, Ленинград. Научные столицы! А Владивосток — научная глубинка.
— Да что вы на меня насели! — раздраженно сказал отец. — Я же для вас стараюсь! Не хотите уезжать, ну и не надо! Всё, остаемся!
Мама не выдержала, наконец, и захлопала в ладоши. С чувством поцеловала надутого «Петечку», выудила бутылочку армянского коньяка и мигом плеснула в две рюмки.
— А детям не полагается! — пропела она.
Отец, смиряясь, со вздохом поднял свой сосуд, и рюмки празднично звякнули.
— За нас! — засияла мама.
Употребив, папа подобрел, а я подмигнул Насте. Сестренка неуверенно улыбнулась — видать, всем подружкам уже раззвонила, что не в школу пойдет, а двинет на поезде через всю Азию.
Мама же, будучи мудрой женщиной, решительно закрепляла успех.
— Петь, — журчала она, подкладывая отцу салат, — там Вальцев звонил, сказал, что завтра привезут… я себе записала… Вот! «Аппаратуру сопряжения к БЭСМ-6»[8].
— М-м? — отозвался папа, проглотил и заворчал: — Аллес гут! А то наш Кикин изнылся уже… — тут он хмыкнул: — Ну, тогда, раз уж не еду во Владивосток, смотаюсь хоть в Новосибирск!
— В командировку? — с деланым унынием вздохнула мама. — Опять?
— Всесоюзная конференция по программированию! — развел отец руками. — Куда ж там без меня?
— Ладно уж, — добродушно пробурчала мать семейства, — лети!
— Да я недолго, только туда и обратно!
Родители весело засмеялись, разом ослабляя возникшую было натянутость, и Настя хихикнула за компанию. Чтобы окончательно расположить отца, я тоже сделал ход — лениво ковыряя запеканку, спросил с самым невинным видом:
— А вы какую операционку разрабатываете? «Новый диспетчер-70»?[9]
Папа до того удивился, что даже отвлекся от любимого угощенья.
— Нет, — ответил он с интересом, — «Дубну» и «Диспак». Ух ты-ы… — затянул, откидываясь на спинку стула. — Неужто любимой своей механике изменил?
Я скупо улыбнулся. Не скажешь же папе, что после дембеля закончил факультет вычислительной математики и кибернетики МГУ! Пошел, так сказать, по стопам.
— В ХАДИ точно поступать не буду, — подцепив кусочек запеканки, где изюма побольше, я перетащил его к себе на тарелку.
— А куда? — подался вперед отец. — Двинешь на штурм МАДИ?
— «Бауманки», — сказал я значительно, задирая вилку. — Ну, или МГУ, там тоже есть факультет кибернетики и вычтеха.
— О как! — папа удивился еще больше. — Это что же, династия у нас получается?
— Достойная смена! — пошутил я.
— А выдюжишь? — сощурился отец.
— Выдюжу, — твердо ответил я.
— Очень даже гут… — затянул Гарин-старший. — Нет, правда! Лично я рад.
— Я тоже! — засмеялась мама, сидевшая рядом. Обняв меня, она показала язык мужу. — Гордиться будешь сыном, самым молодым академиком! И Нобелевским лауреатом! Да, сына?
— А как же! — поддержал я игру. — Что тебе привезти из Стокгольма?
Все засмеялись, и мне впервые с момента появления в этом времени стало уютно и тепло. Нервная взвинченность еще присутствовала, но меня помаленьку отпускало — я среди своих, и угроза переезда снята! Ну, как говорится, «куйте железо, не отходя от кассы!».
— Пап, ты не против, если я залезу в гараж? — начал я, накалывая вилкой верткую изюминку. — Хочу из десяти битых приборов, или сколько их там уже, собрать один целый.
Отец фыркнул смешливо.
— Ну, я уже устал удивляться! Собирай, Мишка, собирай! Хуже нашему электронному хламу не станет — или сразу на свалку, или потренируйся на нем. А чего ты хочешь… хм… натворить?
— Микро-ЭВМ, — спокойно ответил я.
— Ого! — восхитился папа.
— А не испортишь? — обеспокоилась мама.
— Майне кляйне[10], та электроника давным-давно испорчена! — сказал отец снисходительно. — Там, может, еще наш старый телик на что-то годен, а остальное… — он махнул рукой. — Ломьё!
— Все равно жалко, — вздохнула мама.
— Да чего там жалеть? — пожал плечами папа. — Те приборы… они как чемоданы без ручек — и выбросить не решаешься, и нести неудобно.
— Мам, — улыбнулся я, — ты же азартный человек. Давай спорить, что в октябре… м-м… числа так двадцатого, ты сядешь за мою ЭВМ?
Мама посмотрела на меня, выходя из образа домохозяйки, — ее глаза смеялись.
— Спорим! — протянула она руку решительно. — На что?
— С тебя «Наполеон»! — сразу выбрал я.
— А с тебя… — затянула мама. — Нет, я потом скажу.
— Так нечестно! — воскликнула Настя.
— Да ладно, — позволяю себе свеликодушничать, — все равно ж выиграю. Пап, разбей!
Отец заделался арбитром, возводя в закон только что заключенное пари.
— А все-таки, — полюбопытствовал он, — зачем тебе ЭВМ? Перед девчонками хвастаться?
Мама глянула на меня с легким беспокойством — какие еще девчонки? А я потер ухо в великой задумчивости. Сказать или не надо? Надо, Миша, надо!
— Нет, пап, у меня другие планы. — Критически осмотрев последний кусочек запеканки на блюдце, подцепил его вилкой. — Сразу после Нового года на ВДНХ пройдет смотр НТТМ — научно-технического творчества молодежи. Вот на него-то я и хочу попасть. Правда, сначала нужно поучаствовать в смотрах областном и республиканском… Ничего, осилю как-нибудь. Загляну к комсоргу школы, в райком зайду…
И проглотил остаточек моей доли.
— Постой, — папа озадаченно нахмурился. — Ты хочешь показать на ВДНХ действующую модель ЭВМ?
— Я хочу показать нормальную рабочую машину, — спокойно парировал я. — Для всех пользователей — и для инженеров, и для шестиклассников!
— А что? — прикинула мама. — Мне нравится!
Папа застонал.
— Миша, — заговорил он сдержанно, — ты же видел нашу БЭСМ-6. Она в комнате не помещается! Ее обслуживает целый отряд высококвалифицированных специалистов! И ты хочешь вот так вот, запросто, слепить ЭВМ, пусть даже микро, с которой справится и шестиклассник?
— Да. Пап, ваша БЭСМ — машина хорошая, но устаревшая — она ведь собрана на транзисторах.
— А надо как? — сощурился отец.
— На однокристалльных БИСах и СБИСах[11], — авторитетно заявил я. — Компания «Интел» выпустила весной 8-разрядный микропроц i8080 — во-от такая фитюлька, но транзисторов в нее напихано тысяч шесть или больше. Сейчас тамошние инженеры корпят над 16-разрядным процем — уже тыщ на пятнадцать транзисторов. Года через три он пойдет в производство. А у нас сейчас, в НИИТТ, кажется, маракуют над первым в Союзе микропроцессором, 4-разрядным, на две с половиной тысячи транзиков. Хм… Ты как-то смотришь… подозрительно. Не веришь?
— Отчего же, — хмыкнул папа. — Верю. Знаю потому что! В НИИ точной технологии работают «на аккорде», порой в две смены, так что, думаю, в будущем году наш первый микропроцессор пойдет в серию. Причем они там не «передиром» заняты, у них своя разработка. А вот откуда это стало известно тебе? Там же закрытая тема!
— Информация, как вода, — вывернулся я, — дырочку найдет. Разработки НИИТТ или, там, НИИЦЭВТ очень даже радуют и вдохновляют, только вот штатовцы свою 4-битовую однокристаллку выпустили еще два года назад. Получается, у нас отставание — больше трех лет. А я хочу их самих перегнать!
Тут отец разочарованно вздохнул и покачал головой.
— Мишенька-а, — протянул он, — ка-ак?
— Так я ж тебе говорю — соберу микро-ЭВМ! — втолковываю я, словно не замечая папиного скепсиса. Как любого профессионала, батю раздражали отроческие самоуверенность и невежество. Я должен его убедить, что кой-чего смыслю в вычтехе, вот и продолжал доказывать: — С кассетником для оперативки, все на микросхемах, с системной шиной на сто выводов…
— Миша, — перебил меня папа, — когда ты собрал осциллограф — помнишь? — я тобой гордился. Я и сейчас горжусь! Но ЭВМ намно-ого сложней!
— Пап, — сказал я терпеливо, но не выдержал, наметил улыбку, — мне с тобой тоже поспорить, как с мамой? Осциллограф я собрал чуть ли не полтора года назад. За это время я маленько подрос, и не только в высоту. — Настроение мое вдруг изменилось зигзагом, и я сморщился: — Зря я, наверное, все это рассказываю…
— Нет-нет-нет! — отец замахал рукой перед лицом, словно сигаретный дым разгоняя. — Я даже рад, что мы завели откровенный разговор, уж ты поверь! Да, я действительно не следил за твоими успехами. Сам понимаешь, работа! Ты только не обижайся, но…
— Я не обижаюсь, — вздохнул я. — Досадно просто. Мало ли что я болтаю или, там, планирую, ничего же в железе нет! Я почему и злюсь на американцев. Вон тоже ведь в гараже собирают свои первые компьютеры! А чего им? Сходи в магазин и купи любую микросхему! А мне их где достать? Буду искать, конечно…
Папа остро посмотрел на меня:
— А если бы у тебя были нужные детали, ты бы собрал свою ЭВМ?
— Только так, — заверил я его. — Да что сборка! Понимаешь, я хочу сделать не простую микро-ЭВМ, а именно персональную, такую, с которой мог бы справиться любой пользователь. Никаких перфокарт и лент! Сидишь, смотришь в дисплей… то есть в этот, в видеомонитор, с клавиатуры загружаешь программы — они тут же отображаются на экране. Понимаешь?
— Понимаю… — Отец аккуратно разрезал кусок своей запеканки надвое, потом поделил каждый кусочек и еще, и еще, пока не раскрошил всю порцию. — Монитор… Хм. Это было бы аллес гут, конечно… Слушай, а ведь так можно и фото выводить!
— О! — поднял я палец. — Ты понял! И фото можно, и тексты, и диаграммы — насколько памяти хватит.
— Это было бы очень даже гут, — папа крепко потер себя по щеке, так что рот скособочился, — но все упирается не только в мощность процессора и объем памяти, но и в программирование.
— Вот с этим полегче, — успокоил я его, — программы есть.
— Где?
Я постучал пальцем по голове. Отец подобрался.
— И ты сможешь запрограммировать работу этой своей персоналки? — спросил он недоверчиво, но как будто с затаенной надеждой. — Полностью? Все системы?
— Смогу. Сомневаешься?
Я-то не сомневался. У меня в голове разложен по полочкам опыт сорока лет работы.
— Не знаю… — Папа потер щеку в некотором замешательстве и задумался. — Вот что, сын, — он затарабанил пальцами по столу, выдавая свое волнение. — Иной раз даже такому закоренелому атеисту, как я, хочется уверовать в чудо. Я не буду с тобой спорить, но помочь — попробую. Только ответь на один вопрос… Обещаю, что больше его не задам. Вся эта твоя затея с персональной микро-ЭВМ… Это не очередное увлечение, как с тем мотоблоком, это серьезно?
— Очень, — веско сказал я.
— Хорошо, посмотрю, что можно сделать.
Дверной звонок прервал кухонную беседу.
— Я открою! — подскочила Настя.
Выбежав в прихожую, она щелкнула замком — и впустила шумство, смех и ойканье.
— Миша, это к тебе!
— Здрасте, Лидия Васильевна! — жизнерадостно поздоровался Изя Динавицер, возникая в дверях. С мелким, курчавым и лупоглазым Изей я учился с первого класса, а мама всегда его ставила в пример: «Ах, какой воспитанный мальчик!»
— Здравствуй, Изя, — улыбнулась мама.
— Ой, здравствуйте! — из-за тощего Динавицера выглянула Альбина Ефимова, тоненькая, с кукольным личиком — большие глаза в черной опуши ресниц, крошечный носик, изящный очерк губ. В классе она сидела напротив меня, во втором ряду. — Миша, привет!
— Привет! — заулыбался я, глядя на одноклассников со сложным чувством, как бы сочетая их нынешние образы с теми, которые они примут лет через двадцать. В лихие 90-е Изя махнет в Хайфу, спасаясь от перестроечного беспредела. Правда, попользоваться всеми благами Земли Обетованной удастся недолго — обкуренный палестинец зарежет Изю во славу Аллаха…
А вот Аля так и останется жить в Первомайске. Будет терпеть бандеровцев, пока муж горбатится в Европе. В 2013-м они переедут в Крым, а еще через год получат российские паспорта…
— Чай будете? — спохватилась мама.
— Ой, нет! Спасибо! — засмущалась Ефимова. — Мы просто так зашли. Рита сказала, что Миша вернулся, вот мы и… это… Ой, а загорел как! Ты на юге был?
— Балда! — попенял ей Изя. — Мишка на стройку ездил!
— Сам балда! Миш, расскажи!
Тут меня осенило.
— Бли-ин! Я ж фотки привез!
— Ой, покажи!
Оживились все разом, включая папу с мамой. Я сбегал в «берлогу» и вернулся с пухлым конвертом, куда была вложена стопка черно-белых фото.
— Вот! Это стройка. И вот…
Все по очереди рассматривали снимок, запечатлевший возведение корпусов завода в тайге. Стройотрядовцы в одних заляпанных штанах и касках выкладывали бетонные блоки, крепили огромные колонны, сваренные из толстенных уголков и швеллеров, а я на переднем плане мешаю раствор лопатой — все тело напряжено, а лицо перекошено.
— Неудачная фотка, — повел я носом.
— Так тяжело же! — уважительно отозвалась Аля. — А это кто?
Фотограф поймал момент возле бревенчатого сруба бани. Я рубил дрова, а рядом стояла Марина в белом халате и подбадривала.
— Наша врачиня, — отвечаю, чувствуя, как теплеют уши, наливаясь краснотой. Хорошо еще, никто на меня не смотрит, все увлеченно разглядывают фотоснимки, запечатлевшие мои трудовые подвиги.
Вот мастер, пригибаясь, вытягивает мускулистую руку в рукавице, как на плакате, показывая крановщику: «Майнай!» Здоровенный железобетонный ригель плавно опускается по месту, а меня видно на втором плане — вместе со всеми я вяжу проволокой арматуру. На следующем снимке подъезжает бетономешалка.
— А это где? — Аля тычет пальчиком в глянцевое изображение. Стройотрядовцы шагают по тропе между великанских кедров.
— А там же, только дальше в сопки. Это мы на выходном.
Аля с Изей жадно рассматривали фотографии и передавали родителям.
— Здорово… — завистливо вздохнул Динавицер. — А меня на все лето к бабушке услали…
— Ой, ну ладно! — подхватилась Альбина. — Пойдем мы!
— А запеканочку? — коварно вмешалась мама.
— Лопну же… — неуверенно сказала Ефимова.
— А по чуть-чуть?
И Аля сдалась. А Изя, как Аля.
— Садись, — встал я, уступая место девушке.
— Ой, да мы стоя! — покраснела Ефимова.
— Ну, щас! Садись, садись… Я себе табуретку принесу.
Вернувшись на кухню, устроился у холодильника, привалясь к его эмалированному боку, и понял, что мама не зря проявила гостеприимство с хлебосольством.
— Алечка, — зажурчала она, подкладывая Ефимовой кусочек своей пышной запеканки. — А девочек у вас в классе много?
Я усмехнулся, глядя на гостью: выкручивайся теперь, как хочешь! Но Альбина, невинное создание, даже не поняла подтекста. Да и был ли он? Это я, старый циничный мизантроп, способен углядеть пошловатый второй смысл в обычном вопросе! А мама ведь не зря вспоминала однажды, как заполняла анкету в школе, вступая в комсомол, и не сразу догадалась, что поставить в графе «Пол». Ну какой у них дома пол? Так и написала: «Деревянный»…
Ефимова похлопала глазами и ответила:
— Ну-у… где-то больше половины класса. А что?
— А кто из этой половины нравится Мише?
Изя невоспитанно хрюкнул.
— Ох, мать, ну ты как спросишь! — недовольно пробурчал отец.
— Да пусть, — ухмыльнулся я, — ей же интересно.
— Еще как! — жизнерадостно подтвердила мама.
— Ой, ну не зна-аю… — затянула Альбина, чуть виновато поглядывая на меня. — Рита, наверное… Да?
— Сулима всем нравится! — заверил Динавицер.
— Сулима?
— Рита Сулима, — прояснил вопрос Изя и похвастался: — Чемпионка школы по художественной гимнастике!
— Это правда? — мама повернулась ко мне.
— Чистая правда, — невозмутимо подтвердил я, — первое место заняла.
Папа отвернулся, чтобы жена не заметила его ухмылки.
— Я не о том! — отмахнулась мама. — Тебе правда Рита нравится?
— Очень, — сознался я и хладнокровно добавил: — А еще мне Инка Дворская нравится, тоже ничего. И Софи Лорен.
— Мать, кончай, — с укором прогудел отец.
— Ну, мне же надо знать! — вяло засопротивлялась мама.
— А я слышала, что Инке Миша нравится, — заговорщицки сообщила Альбина.
— Да ну?! — мамин интерес разгорелся с новой силой, а Настя даже рот приоткрыла, внимая.
— Ты серьезно? — удивился я.
— Умгу! — Ефимова прожевала кусочек. — Только ты никому!
— Как рыба! — поклялся я. — Свежемороженая.
— И ты! — Алькин палец грозно уставился на Изю.
— Молчу, молчу! — поспешно ответил Динавицер. — Что я, дурак, что ли? Инка же меня убьет!
— Ой, поздно уже! — спохватилась Альбина, когда доела всю запеканку. — Пойдем мы.
— Ага! — сыто подтвердил Изя. — Спасибо, Лидия Васильевна!
А я поежился, как от сквозняка. Что-то я не помню разговора «про девочек» в прошлой жизни! Уже, что ли, реальность меняется?..
Закрыв за ребятами дверь, я покрутился по квартире, как Иван-царевич в поисках того, не знамо чего, и отправился к себе.
Поздно уже. Родители остались посидеть перед телевизором, а детям пора баиньки.
Притворив дверь своей комнаты, я оказался в тишине и одиночестве. Выключил верхний свет, оставив гореть слабенькое бра. За окном лила свое сияние луна, лучи фар подметали улицу, дома напротив прострочены вдоль и поперек желтыми квадратиками окон.
Оглядывая город, отходящий ко сну, я чувствовал, что стрелка моих внутренних весов не пляшет больше, а подрагивает около нуля. Пока что всё выходило, как надо. Конечно, основные испытания впереди, да и совместить опыт пожилого человека с телом юнца будет сложновато. Придется заново принимать те правила игры, которые сложились между младшими и старшими, откопать в сундуках памяти полузабытый принцип «сяо»[12], закрепить его и не отступаться. Иначе прокол, как у того шпиона, что выделялся «не нашими» привычками.
Ученику дозволено болтать с одноклассниками, а вот запросто общаться с директором школы или с завучем — никак. Очень уж разные уровни иерархии. Дать подзатыльник малолетнему балбесу — это пожалуйста, а вот сделать замечание балбесу взрослому — ни-ни. Молокосос ты потому что.
С другой стороны, вынужденная почтительность — ничтожно малая плата за отменное здоровье и неиссякаемую энергию, за могучий метаболизм — и возможность жрать все подряд, не заморачиваясь проблемами лишнего веса или камешками в желчном пузыре. Замечательный бонус!
Короче, все будет хорошо! Хотя и непросто. А разве уже прожитая жизнь была легка? Я же все помню — и службу в армии, когда меня комиссовали по ранению, и учебу, и кандидатскую, и свадьбу, и рождение дочки, и дачу, где мы вкалывали как проклятые, обеспечивая картошку на зиму, и челночные мотания в Китай за тамошним барахлом, и Леночку с Наташкой…
Воспоминание о Наташе вспыхнуло неожиданно яркой картинкой, и подростковый организм среагировал моментально, задействовав мощный подъем.
Оглянувшись на дверь, из-под которой пробивался свет, я торопливо разделся, аккуратно складывая вещи на стуле, и быстро натянул на себя длинную, застиранную футболку, большую, не по размеру, но мягкую и удобную, как раз для спанья.
Завтра с утра — к дяде Вове, сонно планировал я, застилая постель. Еще одно мое упущение, «меа кульпа»[13], как римляне говаривали…
— Ты не спишь еще?
Я чуть вздрогнул. В дверь заглядывала Настя в ночнушке.
— Заходи, — загреб я рукой, — будь как дома!
Прошаркав шлепанцами, сестренка гибко присела на краешек дивана.
— Знаешь, — проговорила она затрудненно, — мне до сих пор приятно, что ты… ну, ты помнишь, когда вернулся? Ты…
Настя не договорила, смущаясь. Я сел рядом и осторожно обнял ее. Она вздрогнула, но тут же доверчиво прижалась ко мне.
— Я иногда бываю у Иры… — пробормотала Настя. — Ты должен ее знать, темненькая такая, она приходила ко мне на день рождения, помнишь? Ей уже четырнадцать, она тоже танцами занимается… И я всегда завидовала, когда она встречала брата. Ирка бросалась к нему, целовала его, обнимала, а он ее обнимал… И… и у меня потом долго не было никакого настроения!
Я прижал ее крепче и поцеловал — в щечку и в губы. Настя отвечала неумело, но с пылким энтузиазмом.
— Ты самый лучший брат на свете! — вырвалось у нее. — Так будет всегда?
— Так должно быть всегда, — сказал я с силой. — И обязательно будет, если мы этого захотим — ты и я. Все зависит от нас двоих. Не от тебя одной и не от меня, а от нас обоих. Я очень хочу, чтобы моя сестренка всегда оставалась такой, как сейчас — доброй, ласковой, нежной.
— И я… — прошептала Настя. — Я тоже очень-очень хочу, чтобы ты был таким всю жизнь! Сильно-пресильно хочу! Поцелуй еще разик…
Я честно поцеловал мягкие Настины губы.
— Спокойной ночи, Мишенька! — Сестричка встала, поправляя ночнушку.
Не надо было обладать сверхспособностями, чтобы понять — девочка счастлива. Дай-то бог или природа — вот так и на всю жизнь, как сестренка пожелала.
— Спокойной, Настенька.
Настя ускакала, смеясь и прикрывая ладошкой рот, чтобы счастье не вырвалось на волю радостным визгом, а я лег, улыбаясь.
Я был дома. Впереди меня ждали серьезные дела — и сорок четыре года работы над ошибками.
«Жизнь дается лишь дважды», — пробормотал я и заснул.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Целитель. Спасти СССР! предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
2
Помошная — маленькая станция, от которой час пути на автобусе до Первомайска, Николаевской области.
8
Мощная ЭВМ «БЭСМ-6» (большая электронно-счетная машина) выпускалась с 1967 года. Быстродействие — 1 млн операций в секунду. Вычислительный комплекс из «БЭСМ-6» в 1975 году, во время совместного полета «Союз» — «Аполлон», обрабатывал телеметрию за 1 минуту, в то время как в Хьюстоне на такой расчет тратили 30 минут.
9
Многие термины в тексте даются в их современном изложении. ОС «НД-70» разрабатывалась на основе «Диспетчера-68».
