Птица

Валерий Антипин

Инну с детства заинтересовало, что скрывают вещи и сны. О чём же поют птицы и шепчут травы, соприкасаясь с ветром? Природа наполнена звуками. Они повсюду и слушая их,Инна открывала тайны.

© Валерий Антипин, 2022

ISBN 978-5-0056-7331-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Иван проснулся, пора вставать. Инна ещё спит, но возможно она претворяется. Женщины не предсказуемы, ты считаешь, что она спит, а на самом деле с трёх часов ночи бодрствует, о чём-то мечтает, выстраивает альтернативные пути к целям.

«Сколько мы протянем? Месяц или два», — пытался предсказать Иван.

Он ускорил время и вообразил, что прошло уже три. Нет, и даже двух месяцев не протянуть. И откуда в нём появилась такая уверенность, Ваня понятия не имел, но предчувствовал, что так оно и будет. Прожить всю жизнь с Инной он не сможет. Это вопрос выживания, а не любви. Любил Ваня многих, но от этого чувства ничего не оставалось, ни следа, ни намёка, а только горечь.

Он встал, накинул халат и вышел из спальни. Переезжать к нему она почему-то не желает, и жить в её квартире при наличии своей ему как-то совестно. Уговоры ни к чему не привели, да и хватит её уговаривать. Здесь ему было не уютно, ощущение скованности возникало тут же, стоило только перешагнуть порог. Но и скованность не являлась основным препятствием, были ограничения хуже. Инна обладала какой-то неопределённостью скрытой от него, далёкой и недосягаемой, словно банковская ячейка. Минуло уже два года, а Иван так и не смог узнать её содержимое. Как можно жить с человеком, у которого есть что-то непонятное, о котором никогда не узнаешь. Он так не привык. На это смотришь по-разному, тайны притягивают, объединяют и держат долгие годы вместе. Тайна раскрывается, интерес пропадает, так уж устроена жизнь, человеческая природа. Мужчина всегда ищет в женщине что-то необычное и находит. Инна девушка с тайной, но она оказалась ему не по зубам. Это другая тайна и не из области женской натуры. Что-то такое, о чём Иван и не слышал.

Умываясь, он размышлял о девушке, которая ещё спала. Она его притягивала, но стоило коснуться срытого от всех и всего, это уже была другая Инна и не та, что нравилась ему. В этом и заключалась основная преграда. Стена непроницаема, хоть застучись, за неё не проникнуть и материал не пощупать, поставщика не уговорить. Во всяком случае, сейчас. Никто её для него не откроет, а потом… А что потом, потом?

Иван почистил зубы и мысль, состоявшая в том, что дело не в препятствии, а в нём, разделила их жизни. Он закрутил кран и вышел из ванной, не вытираясь. Инна лежала в постели, и это порадовало. Дать себе время разобраться в ситуации и в ней. Полгода не пять лет, но прыгать с ощущением провала безответственно, даже ради самого прыжка. Не понимает он её и всё тут. И не с чем здесь разбираться! Само это делает его в глазах Инны человеком, плывущим по течению. Она не из тех девушек, которых устраивает обыкновенное устройство. Куда и как ему двигаться, что делать одному, Иван решил давно, а как быть вместе с Инной не знает. Странно. Он так не хотел. Странная квартира, вещи и книги, которые она читает.

После неудачных дней Иван обычно тупил, о чём ему напоминала Инна, редко, но своеобразно.

— Может мне раздеться, чтобы ты меня заметил? — как-то сказала она, увидев его отстраненно смотрящим на лежащую связку ключей на подоконнике.

Он вздохнул, грудь приподнялась, расширилась.

— Я здесь!

— Это я здесь, а ты ещё на работе. Переключайся.

— И позвольте узнать каким способом, я же не тумблер! — отшутился он.

— Оторвись от ключей, они не убегут, а ужин… может, — вложив в руки огурцы, Инна попросила их нарезать.

Отвлекая на что-то домашнее, она обрывала потоки мучивших его мыслей. Вечера незаметно таяли, но утром неотвратимая безысходность тянула вновь заняться делами.

Включив плиту и поставив греться чайник, он достал из шкафа чашку, положив в неё пакетик зелёного чая. За окном рассвело. Тополя и берёзы покачивали ветками, розовый небосвод, лужи. Перед ним мелькнуло два голубя.

«Не один, а два, — заметил Иван. — Чтобы сказала Инна по этому поводу?».

Обязательно бы прокомментировала увиденное. Почему их не три, именно два! Летят они от солнца, а это что-нибудь да значит и в хорошем смысле. Вот если бы к солнцу летели! Ещё, какие птицы, днём или вечером. Иван покачал головой. Легче в бухгалтерских учётах и каких-нибудь протоколах разобраться, чем в этом. Для него нет никакой разницы, сколько голубей, ворон и куда собралось лететь. Показавшаяся верхушка причуд Инны его настораживала, которую он вначале принял за фантазии и шутки, но позже задумался.

Пучок солнечного света медленно прощупывал кухонные шкафы. Прошёлся по столу, кружки и, описав эллипс в кухне, луч остановился на картине. Разрисованная фанерка с фиолетовым фоном, на котором множество цветных штрихов. И место как показалось Ивану, выбрано отнюдь не случайно. Висит на стене картинка, а на неё падают солнечные лучи на что-то указывая. Ощущение такое, будто за этой цветной фанеркой спрятан другой мир и вот-вот кто-нибудь вылезет. Свет, проникающий в него, где-то там поглощается, рассеивается. Один раз стоит посмотреть, и мысленно возвращаешься к ней. Налив кипяток в чашку, он посмотрел на разноцветный диск. Утром ещё ничего, а вечером глаза так к нему и притягиваются. Посмотришь минуту и покажется, что он превращается в дыру в стене, которая втягивает в себя, проход в неведомое пространство, где тебя неизбежно разорвёт на куски.

В голову Ивана больше ничего не приходило. Он увидел себя за диском именно сплюснутым, расколотым и никаким более. Вокруг мрак и острые штыри.

— Инна, откуда у тебя этот круг, — спросил однажды он.

— Купила, — ответила она. — Нравится?

— Когда я на него смотрю мне дурно, — сказал Иван. — Не знаю почему, но всего выворачивает.

— Ты не заболел? — проговорила Инна. — Безобидная абстракция и только.

— Не скажи! Для тебя безобидная картина, а для меня зловещая.

— Не думала, что простенький рисунок выведет тебя из равновесия. На звёздное небо походит. Красиво! Созвездие одуванчика.

Иван покосился на дыру, что-то мрачное, Инну и сказал:

— Небо говоришь, одуванчик, а мне воронку напоминает.

— На то она и абстракция, чтоб ассоциации разные появлялись. У кого-то винты, у других воронки. Пессимист ты Иван оказывается!

— Почему?

— Негативные разногласия в твоём уме зарождаются.

Больше в разговорах они её не касались, ассоциаций, но неприятные чувства у Ивана появлялись каждый раз, когда он бросал взгляд на этот жуткий диск.

Кухня должна быть удобной, располагать к беседам на весёлые темы, отвлекать от дневного раздражения, которое копится день ото дня как мусор в вёдрах. У Инны обстановка старомодная, картины, вещицы на шкафах, посуда, иероглифы на стенах. Спрашивать о них Иван не спрашивал, хватило расспросов о диске. Шторы поменял бы и стол, посуду, но такая затея провалится.

Иван провёл эксперимент — поменял местами две вазы, Инне это не понравилось. Ничего не переставь, не тронь. Странная кухня, сама хозяйка, вещи. Кое-какие изменения он всё-таки заметил, незначительные, но они были.

Иван окинул взглядом кухню. Керамический горшок с песочными завитушками, изъяном на горлышке, который и выбросить не жалко, мозолил глаза. Никогда Инна ничего не переставляет и не добавляет к уже тщательно собранному интерьеру. Этот горшок можно поставить на подоконник, убрать в шкаф, если так дорог, но нет.

— Зачем ты их переставил? — возмутилась она.

— Так лучше! — ответил Иван. — Пусть хоть иногда что-нибудь меняется.

Инна поставила вазы на свои прежние места, посмотрев холодным взглядом на Ивана.

— Ничего не меняй на моёй кухне! — сказала она. — Здесь нет случайных вещей. Ты нарушил геометрию. Ничего, пожалуйста, не трогай.

И не обидно, и не то что придирчиво, вполне спокойно, но Иван услышал в этих словах нечто непростительное. Он промолчал, погасив огонёк задетого самолюбия. Это нельзя, тут тоже. А что будет дальше? С друзьями не встречайся и на работе не задерживайся, в теннис по субботам не играй!

— Какую ещё геометрию? — спросил он.

— Обыкновенную. Давай я лучше тебе коктейль сделаю. Будешь?

— Буду, — согласился Иван, а что ещё остаётся.

Не хочет говорить пусть и не говорит. Слишком много непонятного в её жизни. Птицы, геометрия и деревья за окном, ваза, диск с разноцветными пятнами. Тысяча триста, а чего совсем не ясно, толи рублей, толи метров.

Коктейль безалкогольный, Инна приготовила два, знала, что одного будет мало. Получались они у неё вкусными, и пились приятно. Она специально занималась их приготовлением какое-то время до получения удовлетворительного результата.

На столе появился новенький блендер, глаза её заблестели, а лицо расплылось в улыбке. Инна любила постараться для людей, при этом преображалась и радовалась, но Ивана это почему-то раздражало. Стараться надо и не для всех. Мир огромный на всех может и не хватить тепла, добра и обаяния. В такие минуты он чувствовал себя нечужим для неё, желанным и обласканным её вниманием. Умела она предупредить короткой фразой и тут же вытащить отношения на позитивную волну. Вроде бы и не поссорились и эмоции подавлены.

К блендеру присоединились: молоко и малиновый сироп, гречишное печение с орехами. Не о ком-то сейчас Инна беспокоилась, а о нём. Приятно осознавать работу хоть одного человека. Забыли вздорный разговор о кувшине и переставленных вазах, на которые Инна могла смотреть минут сорок, не отрывая взгляда от них. О чём она думала, Иван не знал, спросить, так и не решился. В эти минуты её словно и не было, оказавшись где-то далеко в фантазиях и размышлениях. И чем дольше она смотрела, то становилась какой-то другой, вовсе не девушкой, с которой хотел объединиться и быть счастливым. Вроде то же самое лицо и фигура, но всё-таки другое беспородное существо. Увидев в первый раз это, Иван подумал, что она грустит о прошлом.

— Что с тобой, Инна? — потряс он её за плечи.

Она посмотрела на него как на придурка. Недовольно отвернулась и попросила:

— Иди что-нибудь почитай, посмотри телевизор и никогда больше так не делай. Хорошо!

Иван кивнул головой.

— Не обижайся. Поговорим и об этом, — пообещала она.

Прошло четыре месяца, но так и не поговорили, впрочем, и о дождях, и облаках, о ней, и её родителях. Не поговорили о многом, о чём следовало поговорить.

Блендер зашумел, через минуту утихнув, и в прозрачных, стеклянных стаканах появилась розоватая жидкость. Иван пригубил и облизнулся. Вкусно!

— Ну, как? — улыбаясь, спросила Инна.

— Да! — восхищаясь вкусом, произнёс он.

Ей было невесть как приятно, потому что приятно ему и радостно оттого, что и он радовался. Инна лукаво щурилась, локоны волос упали на лоб, и в эти мгновения прекрасней девушки не существовало на этом свете. Он простил задетое самолюбие, обещанное объяснение стало ни капли неважным, а устройство квартиры с ужасным интерьером приемлемым. Они разговорились о ценах на обувь, бытовых проблемах, что приготовить в выходной день и где его провести.

Иван выкинул в ведро для мусора чайный пакетик. Как быстро тогда он сдался! Положив в чашку другой, залил горячей водой.

«Выбросить всё и поменять мебель», — подумал он.

Два голубя, пролетев в обратном направлении, похлопав крыльями, уселись на ветку тополя, покрутив головами, с минуту курлыкали и потом разлетелись в разные стороны. А Иван продолжал размышлять о себе и Инне, о том, что же говорила она ему о птицах. И рассуждения ни к чему не привели. Разлетятся без лишних вопросов от разочарования.

Так он смотрел когда-то на белку, бегущую по траве к ёлке и грызущую орех у корней, естественно, непринужденно, почему-то подумав, что это только видимость. На деле, жизнь у белки в городском парке суровая. Она не живёт, а выживает. Люди улыбаясь, останавливались, делали снимки, следили и покидали сквер, наполненный запахом хвои уже с другим настроением. И ничего у неё нет, и никогда не будет. Не беспокоят белку и курс валют, политика и цены на бензин, налоги. Что ей до людей, до каждого из них.

Ивана охватило чувство обречённости и тоски. Как голуби и белка он точно не сможет. Чем взрослее становишься, тем солнце белей, а листья желтей, дома серей. Вот белки в парках и поддерживают, не дают скатиться вниз. Женщина, на которую настраиваешься, будто на камертон, следуя её созвучию, однажды ускользнёт, а ты осознаешь, что без неё никакие путешествия и развлечения не помогут укрыться от накатывающих волн безразличия. Обязанность не порок, не привязанность, но и что-то отдаленное от слияния, доверия. Ищешь женщину, но так никогда не встретишь. Столкнёшься с какой-нибудь особой на остановки, в магазине или где-нибудь ещё, а через месяц задашь всё тот же вопрос и уйдёшь. Иван спрашивал пять раз и сейчас, посматривая в окно, задал вновь. Хотелось вместе, очень хотелось, но не получается.

Разных штуковин у Инны было предостаточно, и не обо всех она рассказывала. С чего булыжник в доме держать? Он стоял с непонимающим лицом и разглядывал камень, похожий на большое серое яйцо.

— А зачем ты на нём крестик нарисовала?

— Необычно смотрится, да! — ответила Инна.

В его квартире такого булыжника никогда не появится, никакой другой атрибут на вроде этого.

— Медицинский знак, — произнёс он, посмотрев на Инну.

— Расскажу как-нибудь и про него, но не сегодня. Всё станет вполне обоснованным.

Уговаривать Инну было весьма трудно. Для этого рассказа видимо время ещё не подошло. Спроси он о белой птице у неё над кроватью и всем вопросам конец.

Через месяц Иван узнал, как она, возвращаясь из школы, заметила камень, как бегала с ним по утрам, таскала в рюкзаке вместе с книгами, пока не привыкла к весу. Придумала подставку и нарисовала на нём красный крестик. Камень находился на одной из полок, особо на него никто внимания не обращал, кроме Ивана. Ей показалось это важным.

— Отличное упражнение! Вначале всё болит, зато потом делается легко.

Знак для булыжника подходящий. Не подбери она его, и шут знает, что ещё бы в школьный рюкзак засунула. С эффективностью метода не поспорить.

Он мог бы представить Инну в рваном халате и парике, и клоунском наряде, и за офисным столом. Он мог представить её на горной вершине, внутри пещеры, бака, но лежащей голой на пляже ну никак. Проснуться ближе к обеду, пойти и окунуться, а после наткнуться на тело в песке, удаётся не каждому.

Иван набрал в лёгкие воздуха и нырнул. На озере штиль, желающих искупаться ночами хватает, так что днём часть из них отсыпается. Поднявшись на поверхность воды, он раскинул руки и ноги, щуря глаза от солнца, покачиваясь на волнах. Потом, сделав несколько неспешных гребков, коснувшись ногами дна, Иван пошёл лениво к берегу. Девушка даже не шевельнулась и от стыда не вскрикнула, и не прикрылась. Как лежала, так продолжала лежать, поправив солнцезащитные очки. Подойти к ней и сказать, что здесь не принято разгуливать нагишом, да услышать в ответ несколько возможных ответов, но похоже, что отвечать она не собирается. Смотрит или нет, не разобрать. Она повернулась на левый бок и к нему лицом, надо полагать специально, демонстрируя прелести. Видимо никого не ждала, расслабилась, а тут он вторгся в её время и нарушил наслаждение утренними часами. Для неё его и нет. Кто-то ходит по песку, быстрей бы ушёл и не мешал, пусть себе ходит, любуется.

Иван смотрел на гладившую песок воду, а думал о девушке. Лечь с ней рядом и пусть сама о чём-нибудь спросит! Он даже придумал разговор, который закончится поцелуем. Именно так и должно закончиться, не состоявшееся знакомство. И почему их только двое на берегу молчаливых и неприветливых? Наступит осень, перед кем-нибудь она скинет одежды, но это будет совсем другая нагота, желающая близость и не Ивана это забота. Лакомый кусочек в метрах пяти ему не попробовать. Но вот что странно и пробовать не хотелось. Иван оглянулся. Берёзы, кусты, в глубине которых виднелись здания, скамейки. Всё настоящее. Способ вялиться на солнце докатился и сюда. Он взял шорты с полотенцем и зашагал к дому, где храпели друзья. Оставаться на пляже он категорически отказался. Было бы это свиданием, тогда и дело другое, а так, быстрое разглядывание журнальной обложки, не обещающей взаимности. Дверь открылась, ты входишь внутрь, но для тебя там ничего нет. Обман, облака, шум волн и мокрый песок.

Больше Иван той девушки не встретил. Ни вечером и следующим утром, днём. Такое впечатление, что два пространства прикоснулось, и в точки соприкосновения появилась нимфа отдалённого острова. Так у них с Инной, не понятно где верх, а где низ, на что опереться. И чего это он вспомнил об этом? Может потому, что не может представить её и в белом платье.

Весна запестрила красками, шли проливные дожди, после которых пригревало солнце. Ничем не примечательные газоны и лужайки покрывались молодой травой, привлекая взгляды. Кто-то начинал бегать по вечерам, покупать семена и одежду, а Иван спешил к Инне. Встречаться каждый день не удавалось, но это подогревало его интерес, желание увидеться. Организм перестраивался на новый ритм, пробуждался от зимы и холода, будоража чувства. Ничего в этом удивительного не было, но Инна перестраивалась по-своему, незаметно для окружающих и удивляла Ивана.

Под окнами прошёл мужчина примерно лет сорока, сорока двух, в тёмно-серых брюках и фиолетовой рубахе, мятым пиджаком под мышкой, напевая песенку. Слов не слышно, но по его виду Иван понял, что всё его достало и оставалось только петь. Просидел ночь в баре, наслушался блюза, с кем-то поделился неудачной ситуацией. Он потряс пиджак, хмыкнул и забросил в кусты. Развязав галстук, потёр шею и тоже выкинул, от чего-то освободившись, избавляясь от вещей. Покачиваясь и продолжая напевать, пошёл дальше.

«Выбрал одну из улочек жизни, которая привела его к глухой, высокой стене», — подумал Иван.

Где-то необходимо было свернуть, а он проморгал момент, посчитав, что у него полный порядок. Всегда получается именно так. Не ждёшь беды и она тут как тут.

Один знакомый Ивана даже и не подозревал, что болен раком. Рассудительный человек, посещал зал два раза в неделю и по науке питался. Очередное медицинское обследование выявило рак желудка. Через полгода он превратился в ходячий скелет. В этот период для него не существовало никакого будущего. О болезни не говорил, вечерами слушал музыку, а днём гулял в парке, ходил на процедуры, которые лишь оттянули кончину. И о чём он мечтал, жалел, уже не узнать, но для него проснуться утром, провести ещё день с родными стало счастьем. Было понятно и видно по нему, спрашивать не надо. С какой-то стороны болезнь напоминает о мгновенности жизни, но только выпутаешься и начнётся новая путаница, а всё что до этого было, быстро забывается.

Голос на улице звучал ещё минуту, а потом оборвался. Так обрывается многое, проявив себя и сверкнув на солнце, перемешиваясь с тем, что уже существует. И раз! Городской миксер работает круглосуточно, лишь иногда неожиданно меняя скорость и программы, дробя содержимое своих контейнеров. Предугадать, что же получится никто не в состоянии. Думают про одно, но выходит другое.

Вчера, когда почти стемнело, под окнами прогуливались девчонки. Одна из них насвистывала. Оглянется, хихикнет и опять за своё. С каждой порцией свиста Иван сжимался, ощущая что-то неприятное.

— Да слышали уже тебя, слышали, — недовольно буркнул он.

А девчонка продолжала насвистывать и будоражить тишину улицы. Нравилось ей щекотать нервы, не понимает, что улица не концертная площадка. Раздражал и её свист, коты у подъезда и пробки в дороге. Ему тридцать два, что-то незримое меняло его, вползая без спроса, и беспокоило. Утром поют, вечерами свистят, днём скрипят.

Три недели тому назад его зацепила машина на пешеходном переходе. Водитель оказался приятелем. Вечер только начинался, конец недели, чем не время пройтись через сквер. Двадцать минут прогулки успокаивают нервы и отвлекают от остальной маеты, да и перед сном полезно. Не успел он вступить на проезжую часть и чёрного цвета автомобиль, резко затормозив на повороте, зацепил его. Водитель выскочил из машины и бросился к нему.

— Вам больно? — спрашивал он. — Где болит?

— Что за вопросы, — произнёс Иван, держась за ногу, гоняя жевалки. — И больно, и болит!

— В больницу едем?

— Никуда мы не поедем, Митя! — положив руку ему на плечо, ответил Иван.

Митя сморщил узкий лоб, взглянув на него.

— Ваня… Слушай! Я не хотел…

— Никто не хочет, но у некоторых случается.

— Понимаешь, — стал оправдываться он. — Проблемы, в общем.

— Поехали куда-нибудь.

— Поехали.

Иван, похрамывая, влез на переднее сидение, хлопнул дверью.

— Куда едем? — спросил Митя.

— Домой, — ответил Ваня и назвал адрес.

По дороге он рассказал Ивану, что предприятие, в которое он вложил финансы, прикрыли по каким-то непонятным причинам, дочь ушла из дома и возвращаться не желает, в чём и обвиняет его жена. Все чихали на договоренности, а непредвиденные расходы добили окончательно.

Иван посоветовал в таком состоянии за руль не садиться. Митя согласился, но тут же сказал, что без машины по разным районам и на общественном транспорте не наездишься, а так, да, согласен. Не может он в такой период думать только о дороге.

— От тебя дочь уходила?

— У меня нет дочери, — ответил Иван.

— Ни детей, ни жены?

— Дети Митя из семьи просто так не уходят. Ты же сам уходил!

— Накричал, сорвался.

— Раньше ты был более собран и настойчив.

— Это было раньше.

— Может всё дело во времени! — произнёс меланхолично Иван.

— В каком ещё времени?

— В том, Митя! Был другой город, условия, ты, да и я тоже.

— И что?

— Ничего. Помнишь, как мы в закрытой фабрике лазали, пожар на пустыре?

— Я всё помню, — сказал Митя улыбнувшись.