Прощай, лето

Валерий Антипин

История – воображение, история, которой не было. А вдруг она может случиться. Ворвётся, не спросив, навязав свою реальность. И что тогда делать, кому довериться, как противостоять стихии и справиться с тем, о чём даже не подразумеваешь.

ГУСТАВ

1

Заскрипели шины, Густав резко подался вперёд и ударился бы о выпирающую приборную панель, если не удержался за ручку над дверью правой рукой. Самосвал пыхнув, остановился, и облако пыли, следовавшее за ним, проплыло около левого борта. Оно, постепенно развеиваясь ветром, серо-светлыми, прозрачными клочками погружалась в скудную, жёлто-зеленую придорожную растительность.

Мордатый, неприветливый водитель в майке, сидел, словно влитой на широком сидении и поглядывал на Густава. Его толстые, волосатые руки лежали на рулевом колесе, капельки пота стекали по массивной шее, а ежик на голове ощетинился.

— Ну, чё! Приехали, — сказал он, хрипловатым голосом.

— Вижу, — проговорил Густав, отсчитывая договорённую сумму денег. — Держи.

Водитель взял деньги, поглядел на них несколько секунд и бросил в коробочку, которая покоилась у лобового стекла.

— Ты чё, спасатель? — спросил он. — Худоват ты для такой работы.

— Это не работа, служба! — поправил водителя Густав.

— Для меня чё работа, чё служба,… не один ли салат, худые навроде тебя, видно, тоже пригождаются.

Густав открыл дверь кабины и встал на подножку. По сравнению с водителем, который весил на вид килограмм сто двадцать, он выглядел действительно худым.

«Подтянется ли он хоть раз на перекладине с таким то пузом? — подумал Густав. — По-моему грузовик и мордатый одно целое, вросли каждый в себя, не оторвать».

— Не охота на службу, — услышал он за спиной.

— Спасибо, что подбросил! — бросил в ответ Густав.

Мордатый провёл по шеи, смахнул пот ладонью и вытер её о шорты.

— Спасибо не вкусно, а так, пожалуйста.

Густав спрыгнул на мелкий щебень и хлопнул дверью. Закинул лямки сумки на плечо и пошёл к раздвижным воротам, закрашенным в тёмно-синий цвет. Самосвал выплюнул клуб чёрного, удушающего дыма и поехал по шоссе.

Пропускной пункт чем-то напоминал трансформаторную будку с решетчатым оконцем, стальной и массивной дверью, бетонным крыльцом с тремя ступеньками над которым был навес. В промежутке между окном и дверьми прикрепили табличку с номером и названием подразделения. Цвет здания Густав затруднялся определить, но светло-зеленоватый оттенок выделялся более всего. Дверь была приоткрыта, а в просвете виднелся турникет.

Густав зашёл внутрь. За стеклянной перегородкой увидел дежурного. Он поднял глаза и уставился на Густава, внимательно осматривая его.

— Вы кто? — спросил дежурный.

Густав, молчком расстегнув боковой карман сумки, достал из него документы и протянул дежурному. После проверки, лейтенант кому-то позвонил по телефону.

— Влас, у меня здесь «командированный» ждёт…

Слушая ответ, дежурный смотрел на Густава.

— А, понял, — сказал он и положил трубку. — Проходи. Тебе в штаб. Пойдёшь до плаца и направо, — объяснил лейтенант.

Сумку осматривать он не стал, даже к ней не притронулся.

— Держи, — отдал лейтенант документы и проводил Густава пронизывающим, недоверчивым взглядом.

«Интересно, тут все так таращатся», — не понравился Густаву взгляд.

Когда половинки турникета разъехались, он без спешки и лишней суеты прошёл между ними, покосившись на дежурного. Выйдя из противоположной двери, окинул взглядом плац, боксы, одноэтажные здания.

«Цветов нет и это уже хорошо», — заметил он.

Устав Густав уважал, но не любил. Несколько пунктов, откровенно мешали ему ощущать свободу, лишали выбирать. Многих это конечно и часто напрягало, другие привыкали, а для некоторых служба была призванием. Он к пролетавшим армейским дням приноровился, придерживаясь средней позиции, но не всегда так получалось. Никуда не деться — служба. По контракту отслужил, предложили попробовать себя в роли спасателя, Густав согласился на перевод. Уволиться никогда не поздно, а вдруг окажется, что он для этого и рождён.

— Командировочный. Вольно прибывший! — тихо и уверенный в своей правоте, проговорил он.

Не особо Густав и рвался в такое подразделение, но год был необходим, чтобы найти какое-нибудь занятие. Лето не зима, холода наступят, а там и поглядит чем в дальнейшем обеспечить себе нормальную жизнь.

Он оценил расположение строений. Удобно и без излишеств.

«И что у них из техники в наличии, — подумал Густав, подходя к штабу. — А вот управа в глаза не бросается».

Из дверей навстречу ему выпорхнула стройная черноволосая девица, вишнёвого цвета платье, поверх которого развивался белый халат. Процокала каблуками туфель по лестнице, глянула на Густава и быстрым шагом пошла через плац.

«У-у-ух. До зимы я точно уже не уволюсь», — заинтересовался девушкой он, и, поводив плечом, напряженным от тяжести сумки, поспешил к начальству.

В штабе, как и положено, звонили телефоны, ходили по коридорам с бумагами, разговаривали в кабинетах. Одна из дверей открылась, и в коридоре появился не по форме одетый, седоватый мужик, явно с недовольным лицом. Небритый, с мешками под глазами, промчался мимо, чуть не сбив Густава с ног.

«Может, я и до весны здесь задержусь. Не бриться в штабе хорошая примета», — рассудил он, провожая мужчину взглядом.

— А ты кто? — услышал Густав и развернулся.

Усатый человек среднего роста смотрел на него, засунув руки в карманы.

— Начальника подразделения ищу, — ответил Густав.

— А чего его искать. Я и есть начальник. Покрывалов, — сказал майор и кивком головы пригласил в кабинет.

Стол, кресло, шкаф, сейф. На столе телефон, папки, торшер. В кабинете душно, хотя окно распахнуто настежь и жалюзи прикрыты.

— Документы предъяви, — попросил майор.

В армии Густав не прижился и не только из-за устава, ходьбы строем, но и фраз связанных с документами патрульной службы. Вынырнет неведомо и откуда-нибудь лейтенант с двумя сержантами, ехидно улыбнётся, намекая, что тебе каюк. Обойдёт со всех сторон, принюхается, ткнётся носом в висок и глубоко вздохнёт. Придраться то не к чему и с досадой отпустит. Ничего существенного — патруль.

Он засунул руку за пазуху, вынул документы из внутреннего кармана куртки и протянул майору. Покрывалов ознакомился с предоставленными бумагами. Паспорт открыл, прошуршав листами, положил на стол.

— Холост, — сказал майор.

Характеристику читать он не хотел, наверно не доверял написанному в ней, но, бегло пробежав её глазами, добавил к остальным сопроводительным документам.

— За паспортом и удостоверением завтра зайдёшь к десяти.

Майор погладил усы, оглядел Густава тем же цепким взглядом, что и дежурный.

«Мне бы ещё пяток таких вот, не одного, — размышлял он. — Работаем как волы сутками и никакой помощи. Прошу всего-то на месяц или два. Не на навсегда, вечно и аттестации никакой не требуется, хоть с этим повезло».

Майор почесал лоб.

«Квалификация подходящая, подготовка, подучим и оставим у себя. Перевод не командировка, стимул есть».

В кабинет кто-то заглянул, зайти не решился, прикрыл дверь.

— Видел этого… Ну, в коридоре? — пощёлкал он пальцами.

— Видел, — сказал Густав.

— Вот с ним и будешь в паре. Он тебе объяснит суть дела. Иди, знакомься.

— А где его найти, — спросил Густав.

— Так… Выйдешь из штаба, напротив увидишь здание с коричневой крышей из профнастила. Комната номер «два». Иди.

Густав поднял с пола сумку, повернулся и ушёл.

Плац преобразился, пока он беседовал с майором. Из ангара под лучи вечернего солнца вывезли автокран и грузовик. Слева, около домов, под деревьями, развернули мобильный госпиталь.

— А я его и не заметил, когда подходил к штабу, — удивился Густав, усаживаясь на скамейку у штаба.

Черноволосая девица ходила с журналом возле стопки упаковок, что-то в него записывая. Ассистенты крутились рядом, выполняя все её распоряжения, и проворно распаковывали упаковки, сверяясь со своими данными.

Затарахтел двигатель автокрана.

— Давай! Поворачивай, — отдал команду управленцу краном плотного сложения человек.

Стрела медленно повернулась градусов на сорок вокруг своей оси.

— Харэ! Стой, — прокричал он же. — Поднимай.

Лебёдка заработала, наматывая на барабан трос.

— Стоп! Опускай…

Обычная проверка механизмов. Стрела начала увеличиваться в длине.

Из грузовика повытаскивали брезентовые палатки и расстелили прямо на плацу, сметали с них мусор, тщательно осматривая.

«И чего они там хотят найти? — подумал Густав. — Дыры? Штопать сами будут или заклеят. А с разорванными краями как поступят?».

Механики переговаривались, лазали по крану с жестяными банками. Открывали лючки, подсвечивая фонариками, заглядывали в них, говорили и жестикулировали, обновляли смазку доступных механизмов. По плацу пробежала группа в амуниции. У открытого ангара, поставленные друг на друга, стояли ящики и коробки.

«Ничего так развернулись», — глазел он на происходящее.

Ящики открыли и достали из них оснастку. Перебирали, чистили и укладывали обратно. Пространство плаца заполнилось техникой, людьми, раскладными столами, на которых был инструмент и какие-то вещи. Погода им сопутствует, солнце печёт, ни капли дождя, чего время терять перед ужином.

«Подгонять и заставлять личный состав, что-то делать совсем не обязательно, — подметил Густав. — Подготавливаются тщательным образом, видимо есть к чему».

Одноэтажное здание с коричневой крышей походило на загородную, дешевую гостиницу.

«Апартаменты не генеральские, но и генералов я вроде не вижу, — надеясь спать в более комфортном жилье, вздохнул он. — Какое уж есть, зато без проверок».

Узкая терраса, имелось две лестницы с противоположных сторон, над ними к столбам прикручены фонари с круглыми плафонами, пять дверей. Бордюры. Вокруг дома деревья, не стриженые кусты. Дом утопал в зелени, их тени, так и притягивали к себе, напоминая период от детства до юности. Рядом стоял такой же домик, у него только крыша синего цвета, а за ними виднелось ещё одно здание.

«Пойду устраиваться», — встал Густав со скамейки, вкопанной в землю.

Впечатление первых десяти минут его обмануло. Толстенная стена между ним и «новым», становилась тоньше и прозрачней. За непринуждённостью и бардаком, он увидел скрытое от посторонних глаз напряжение. Людей способных в любой момент сорваться по сигналу куда угодно на выручку. Порядки ни такие строгие, как были в армейском городке, где муштруют из-за каждого пустяка, а дисциплина на уровни выше.

«Судя по обстановки, на месте не засиживаются, и скучать им не приходиться. Перевалочная база на всякие и непредвиденные случаи. Законсервированные запасы, снаряжение, техника, госпиталь. На пяток дней заезжают, отдохнут, приведут себя в порядок и опять в путь. Я уж было подумал, что это не оперативное подразделение, а так, очередная контора, — размышлял Густав, шагая через плац к дому с коричневой крышей. — Познакомлюсь, узнаю больше».

2

Он открыл дверь комнаты под номером «два».

По майору не сказать, что он разгильдяй или зануда. Густав не заметил дерзких замашек, ни в словах, ни в действиях Покрывалова. Кабинет у него не богатый, без каких-либо излишеств и дополнительных удобств, если сравнить все увиденные им хоромы в других штабах. Скромный диван у стены за дверью, сложенное одеяло на нём, отчетливо намекали Густаву об одном, что майор иногда ночует в кабинете. А это означает только одно — тревожат Покрывалова и ночами.

Густав заглянул внутрь. Чем-то тут пахнет, но не понятно чем именно. Летними днями она пока не прогрелась. Окошко открыто и занавешено плотными шторами, которые время от времени колыхались, подталкивая лощёный журнал на тумбочке. Места в ней отнюдь не так много, но чисто. На кровати сидел тот самый — седоватый человек, толкнувший его в коридоре штаба и почему-то спорящий с майором. Он крутил в руках какую-то штуку. Человек глянул на Густава и проговорил:

— Что стоишь как пришитый к ковру? Заходи… Наслышан уже о тебе.

«Не очень-то он обрадованный, нервный к вечеру, — заметил Густав. — Я к нему сам вообще-то не напрашивался. Придётся потерпеть».

Он поставил сумку у кровати, расстегнул замки. Достал пакеты с завернутыми в них бутербродами, бутылку виски, банку маринованной моркови. Положив закуску на тумбочку, поставив бутылку, Густав сел на кровать. Пружины скрипнули, спинки кровати качнулись.

— Густав, — протянул он ладонь соседу, посмотрев в глаза.

— Сафон, — проговорил седой, отложил камеру в сторону и пожал руку Густава.

Открыв тумбочку, достал стаканы, откупорил бутылку и разлил алкоголь.

— Будем знакомы, — сказал Сафон, брякнул стаканом о стакан Густава и выпил.

Помещение только для двоих. Холодильник, стеллаж с тремя полками. На нём рюкзаки, одежда, пластмассовый ящик. На вешалке прорезиненный плащ, куртка. В углу квадратный стол, под ним табурет, на столе чайник. Между шторами и стеной бил солнечный луч, заходящего солнца. Батарея отопления под окошком. Ни ковров, ни картин. Гостиничный номер без привилегий. Хорошо то, что душевая не на улице и не общая, а в помещении.

Густав распаковывал вещи, допил виски из стакана, зажевал бутерброд. Сафон отогнул краешек шторы и молча посмотрел в окно. Разговор не вязался и Густав мучить расспросами соседа не стал.

«Хмурый он какой-то», — думал он.

С учетом того, где он и кто, не только можно понять человека, но и вскользь осмотрев местную обстановку, почувствовать некое колючее ощущение, сродное с посещением зубного врача. Под ухом жужжит. Мозг пульсирует от боли и хочется побыстрей избавиться от неё. Так и здесь. Что-то пульсирует, но не знаешь что. Оно рядом, на плацу, в штабе.

Густав зашёл в душевую. Открыл краны.

«Хм! Вода горячая!», — обрадовался он и стал раздеваться.

Помылся и побрился. Избавился от дорожной пылищи. Завтра получит форму, удостоверение и просмотрит должностные инструкции, выслушает инструктаж.

«Услышать бы этот самый инструктаж от Сафона. Сосед о ком-то грустит или вспоминает, сейчас ему не до меня. Похоже, думает, подхожу ли я ему в напарники. Первый же вызов покажет, а каким он будет, не знает никто. Ни Сафон, не майор, ни я, — размышлял в душевой Густав. — Показать, что и где находится, Сафон покажет, коль майору обещал. Это так… Грубыми словами до поры и до времени не обложит, но если по каким-то причинам пополнение придётся ему не по нраву — прости, мол, Покрывалов… не судьба! Новичку в подразделение не место, подыщи для него что-нибудь подходящее и безопасное. Но я то не новичок и мне уже здесь нравится».

Куда податься Густав собственно не выбирал. Предложил командир. Неделя до конца контракта. Выпал ему жребий, чего уж теперь. Не до эгоистичных целей, уюта и сомнительного будущего.

— Как там? — спросил ротный, вызвав к себе.

— Плохо, — ответил Густав.

— Что дальше делать будешь, чем займёшься?

— Не думал ещё, — честно признался он.

— Пора бы уже подумать Густав, — повздыхал капитан. — Имеется у меня мысль по этому поводу.

— Какая мысль, — напрягся Густав.

— Мысль, вот какая. Последний месяц ты участвовал в операциях наших коллег. Видел всё своими глазами. Продолжать службу ты не хочешь. Я и подумал, а что, не предложить ли тебе перевестись. Как считаешь?

Густав считал — лучше «там», чем болтаться неделю. Возвращаться ему некуда, ротному до увольнения меньше года и решать так и так необходимо.

— Я здесь без вас не хочу, — сказал он. — А попробовать можно.

— Вот и попробуй. Не получится, где найти меня знаешь.

Капитан замолчал. О том, что творятся глобальные изменения, после которых неизвестно и как будет, он обсуждать не хотел. Власти волнуют обвалы, ущерб от разрушений и эвакуация пострадавших. Обеспечение и подвоз необходимых грузов, временное размещение граждан в безопасных зонах и оказание им помощи. Какая-никакая мера, но панику предотвратит. Часть жителей опасно сейсмических районов эвакуировали, а другая часть своим ходом эти районы покинула. А вот какие из них являются следующим очагом бедствия, власти не определили. Горожане боролись с ним и без инициатив, вполне самостоятельно. Не обошли стороной эти мероприятия и Густава. Он оказался в гуще событий.

На том разговор и закончился.

Сафон прищурив один глаз, пошарил под кроватью рукой и извлек из-под неё бутыль с мутноватой жидкостью. Разлил по стаканам. В нос Густава ударил терпкий запах.

«Самогон», — узнал он напиток.

— С лёгким паром, — произнёс Сафон тост.

Ну, что ж… Самогон везде пробьёт дорогу. Густав задержал дыхание и выпил. На тумбочке появился лук и соль. А он не мог понять, чем это пахнет в комнате. У него зашумело в голове. Лишь бы не перебрать. До десяти утра отоспится, организм молодой, восстановится. В комнате темнело, Сафон по-прежнему молчал, а Густав любопытным не был.

— Майор… просил показать тебе тут, — проговорил невнятно, в полголоса Сафон заплетающимся языком. — Пол часа подождём, потом покажу, проведу экскурсию по местным досто… примеча… тельност… ям.

Густав покивал. Ох, и крепкая штука — самогон. Ничего себе так приём. Чего-нибудь бы пожевать кроме лука. Открыл банку маринованной моркови. Другое дело.

«Прислали какого-то пацана, — рассуждал про себя Сафон. — Навыки нулевые, ничего толком не умеет. Зачем их только присылают, обучать никто не собирается. Покрывалов, наверное, это понимает, но запросы шлёт и шлёт. Кого прислали с тем, и работать придётся и ответственность на нём. Сколько за месяц командированных уже не стало? Да нет… Будь у майора какой-нибудь выбор таких вот не допустил, а так… Народу после озёр у нас поубавилось и взять народ негде. Прислали, делайте, что и как хотите, поставленную задачу выполните. С кем выполнять, вроде не их это забота. Покрывалов в отказ не пойдёт, а то вообще без подразделения останется. На плац выйдешь, а „гражданских“ как в парке. У них каждый день суббота. Дефицит кадров. Подразделение наше не под щитом, а на щите и у самого края. Соскользнет и никто не заметит. Запчастей нема, снаряжение латаем сами».

Сафон отстранился от размышлений. В бутыли половина, а он и не заметил, что пили, и уже стемнело. Показать Густаву основные здания, вкратце рассказать, кто и чем занимается. Займёт обход минут пятнадцать. Два дня и сам сориентируется. Да и дрыхнуть пора. Он встал, подтянул штаны.

— Пошли на экс… с… ию. Майор попросил… прове… е… сти тебя по закоулкам.

— Ышли, проговорил Густав.

Они вышли на террасу. Фонари над ступенями горят, и окна штаба и в других зданиях. Ветерок. Темень. Лишь бы не застукали. Ангар закрыт, плац опустел, жара спала. Покачиваясь, держась темноты, дошли до каких-то ворот. Густав запнулся о банку, но она почему-то не брякала и не катилась, а лишь переместилась. Ступени террасы довались легче, а тут какая-то банка.

— В ней сви… и… нец, что ли! — предположил он.

— Ты… Цыц, — шепнул Сафон. — Внима,… а… ния не привлекай.

— Не бу… уду, — тише произнёс в ответ Густав.

Сафон постучал по железу. За ними щелкнуло, и открылась дверь. Полоса света брызнула на гостей. Пахнуло горючкой и чем-то промасленным. Высунулся хозяин коморки с худощавым лицом.

— Ты чего, Сафон?

— Ни… чего! Мы… мимо… ходом, закрывай.

Механик погонял жевалки и закрыл дверь.

— Да,… а… льше штаб, пропускной. Мы туда не по… пойдём, — пояснил Сафон.

Повернув обратно, они пошли под кронами деревьев, в кустах, между ангаром и зданиями, где ночевали «гражданские». С какого боку здесь они, Густав ещё не знал. Их не должно быть, но гражданские были, завтра у «какого-нибудь» поинтересуется.

— А вот тут у нас стадион! — заявил важно Сафон. — Полоса препя… ствий, аль… альпинисты…

Густав кроме тьмы и каких-то чёрточек в ней ничего не увидел.

— По… понятно.

— Всё, пошли, — махнул рукой Сафон. — В бас… с… сейне,… кстати, воды нет, не нырни. Понял.

Проходя вдоль очередного здания, Густав услышал голоса, музыку и шорохи. У одного открытого окна его внимание привлекли частые вздохи, и даже стоны. На ум, опьяненный самогоном, никак не приходило подходящее выражение и слово. Сафон ткнул пальцем ему в плечо, ухватил за рукав и поволок за собой.

— С… страсть, — вспомнил слово Густав. — За окном ки… кипит с… страсть!

Рома бабу с шосс… се приволок, — разъяснил Сафон.

— А, — промычал Густав. — Жену?

— У него та… таких жён по две в неделю и все… разные, — сказал Сафон ему.

— А…а!

За углом крыльцо, над крыльцом фонарь. Прошагав по террасе, они ввалились в комнату и повалились на кровати.

«Чего-то у них не хватает, — пытался сообразить Густав. — Патрулей».

3

Время летело быстро, пролетая незаметно и в повседневной занятости. Бурной деятельностью различного рода Густав был занят постоянно. Его тело, отвыкшее от интенсивных тренировок, сопротивлялось и ныло в разных местах и зонах. Ему не совсем нравилось овладевать некоторыми специальными навыками, такими как бег, ходьба по вертикальной стене с длинным шестом, лазанье по канавам в противогазе, таскать на себе мешки весом килограммов сорок. При изучении таблеток, порошков его внимание рассеивалось и не желало концентрироваться. Густав понимал, что оказать медицинскую помощь он теперь тоже обязан. Он и не предполагал, сколько всего умеет спасатель, на самом деле, а умеет многое. Оснастку он освоил легко. Для него это не трудно. Нормативы, по физической культуре выполнял, только что, ещё с парашютом не прыгал.

А на днях познакомился с Эрикой, той самой черноволосой девушкой, которую встретил в первый же день у штаба — инженер и наладчик медицинской аппаратуры.

Сафон объяснял коротко, больше показывал, давил на практику — не учитель, но у него получалось доходчиво. О ночной экскурсии не вспоминали, да и некогда им было. Густав ершился, отпускал грубые словечки, но они не достигали, не попадали в цель, не злили Сафона. Казалось, что ему нет дела, о чём говорит Густав, лишь то, как он действует. Остальное его не касается. Приемника, что ли готовит?

— Порой я думаю, что ты глухой, — сказал однажды Густав. — Я столько уже тебе наговорил, а ты спокоен навроде того дерева.

Он показал на ветвистую берёзу.

— Вы чем-то, похожи. Покачиваетесь — она на ветру, а ты по жизни. И никакого вам интереса, что творится вокруг, — нервничал Густав, не понимая, почему Сафон с ним на «вы», о себе не рассказывает, у него не о чём не спрашивает.

Проживают в одной комнате, учит, и друзья есть, вот только с друзьями так не поступают. Одного кивка головы в день не достаточно. Или так заведено с первого дня основания базы? Он привык общаться, но никакого общения не было, и Густав недоумевал. Подготовка и только, но кроме неё на свете, по его мнению, должны и есть другие стремления. Работа — не предел мечтаний.

— Ну и похожи… ты узел крепче вяжи, — наблюдал за ним Сафон.

— Да! — пощёлкал карабином Густав.

— Ты когда-нибудь себя спрашивал — зачем ты здесь? — смотрел строго на него Сафон.

Густав молчал. Неужели прорвало! Надо послушать, а вдруг что-нибудь мудрое услышит и возьмёт на заметку.

— На простой вопрос ответить не можешь? — разочаровал его Сафон.

Какой он всё-таки не пробиваемый и упрямый. К нему как к человеку, а он… приклеился к чему-то, узнать бы к «чему». Выдумал свои идеалы и верит в них и не догадывается, что у него они не воздушные и опытом приобретенные. И не идеалы, а выводы из собственных ошибок. Барьеров вроде бы и нет, но отстраненное доверие ощутимо. Словно неверие и является этим барьером. Его и надо преодолеть, какую-то непонятую невидимость, из-за которой до сих пор не выстроены мосты. Шагнуть и быть на другой стороне. И чего же ему ответить. Густав вопрос такой не задавал и с ним не разбирался. Здесь, потому, что здесь!

— Ты думаешь, что тем, чем ты сейчас занимаешься, делаешь для меня? Может себя? — не отводил взгляда Сафон. — Ты делаешь это для того, чтоб вытащить людей из чего угодно и спасти им жизнь. Если твои думы другие, собирайся и уезжай.

Густав хотел, было оправдаться и объясниться, но Сафон показал ему спину.

— Вот и поговорили, — огорчился он.

С того самого дня Сафон к нему не подходил, даже собирался съехать. Тесты не проводил, обращения к нему игнорировал. Густав не отступил, сердито поглядывал и продолжал занятия самостоятельно. С того самого дня он осмыслил за чем «здесь» и для чего. У него словно открылись глаза, появилась цель, он будто перешагнул тот самый невидимый барьер, который мучил его и мешал.

4

Ночь выдалась душная, на небе собирались в кучу тучи, да так и не собрались. Земля ждала дождей, а они не торопились. Густав на террасе отмахивался от мошек. Луны и звёзд не видать, скоро вынырнут, когда тучи расплывутся по небу. Спать ему не хотелось. Плац отсвечивал огоньками. В госпитале горит свет. Сразу не заметить, но приглядишься и увидишь.

«Пойти и зайти, узнать, кому не спится», — пришла мысль Густаву.

И он зашёл.

Эрика сидит за столом, светится экран ноутбука. Она смотрит на экран. В руках у неё тонкая книжка. Лицо сосредоточено, на переносице морщинка. Чёрные локоны зачесаны назад и на затылке собраны в тугой пучок. Белая блузка расстегнута на две верхние пуговки. Эрика перелистывает листы, нажимает кнопки приборов. Делает отметки в тетради. Полумрак, а она в нём светится, переливается, оживляет темень, пространство вокруг. И только своим видом соблазняет вошедшего мужчину.

— Не спится? — тихо спрашивая, сказал Густав, чтоб не напугать.

Эрика подняла глаза и удивилась. Увидеть его и за работой в такой поздний час она не ожидала. Всё-таки зашёл и решился заговорить. Она бы сама никогда не стала делать этого. Быть первой леди местных сплетен не завидная участь. Многие на базе скрывают ночную жизнь и свои похождения, группа «гражданских» тому пример, но не все из них, в этом участвуют.

Взять в пример Аду. От первого сбежала, второй муж ушёл сам и никакого у неё личного счастья. Видно по ней потаскалась, за работой скрывает одиночество, а её дочь точь-в-точь, повторяет ту же дорогу. И к кому она только не обращалась, никто не помог, никто и не поможет, не сомневалась Эрика с таким характером. А так женщина с головой, чистюля, но запросы у нёе относительно мужчин суровые. Не каждому мужчине дано с ней быть, не тянут до её уровня. Ада подыскивала себе пару, но не подыскала, бросила эту затею. В праздники сидит одна, в глазах печаль и никуда не ходит. Не любит она праздновать и веселиться. Разучилась за много лет. В гости ни к кому не заглядывает, боится сглазить чужое счастье. Знакомится больше с мужчинами, она не желает, говорит и так проживёт. А любовь не спросит Аду, ни её, никого то ещё, возьмёт и заявится без спроса…

Они иногда посматривали друг на друга — когда встречались у штаба, издалека или незаметно наблюдая, чтобы другой не видел. Ну, как тут не увидеть, кто-нибудь из них замечал. Получилась игра, намёк на встречу, а этих встреч так и не случалось. Эрика задумывалась о нём, а Густав о ней. И понятно же им обоим, что неспроста заинтересованность, хотелось пообщаться, выяснить происходящее между ними.

Поздними вечерами Эрика закрывала глаза, но именно в такие вечерние часы он к ней и являлся в мыслях. Прикасался к ней пальцами, ласкал и гладил, а она была не против его ласк. Ей очень нравились прикосновения пальцев, неразборчивые слова, он, тепло тела. Эрика представляла это, и ей становилось спокойней. Уснуть она уже не могла и как тут уснёшь. Открыв глаза, всматривалась в густую темноту, летела в её лабиринтах и искала выход, а выхода всё же не было. Ворочаясь на кровати, она сознавалась сама себе и так тихо, чтобы никто не услышал, говорила:

— Я его хочу, хочу.

Любовь это или нет, Эрика сказать не могла. Её подруги влюбляясь, вспыхивали факелами чувств, становились другими, изменялись до неузнаваемости. Завидуя, она желала испытать такое же чувство хоть раз, но оно не приходило. Подруги сгорали, превращаясь в серых мышек, ни хотели говорить так и уходили из жизни Эрики. К чему такая любовь, если она приводит к страданиям и собственному концу. Пусть он горит всю жизнь с перерывами, и не до праха. Когда-то мощно и ярко, а временами еле теплится, вспыхивает вновь.

Ну, столкнулась она с ним! А с кем-то бывает и по-другому. Эрика девушка не замужняя, жених её далеко и неизвестно чем он занимается в этот час. А возможно в данный момент в объятиях какой-нибудь знакомой. Никто проверить это не сможет. Никто. Мечты где-то там, в зрелости или старости. Не родившиеся желания в мире, которые возможно и не родятся, а она в эту ночь в палатки с Густавом.

— Начальство торопит, требует срочно отчёт. К послезавтрашнему утру, должно быть всё готово, — не оправдываясь, сказала она.

— А потом, — спросил Густав, осматривая палатку.

С наружи и не разберёшь, что за материал у палатки. Смотрится она как домик с маленькими оконцами, скрытый зеленью. Материал новый и прочный, не промокает, а внутри ничего особенного. Кроме черноволосой девушки и смотреть не на что.

— Когда? — переспросила Эрика.

— Когда закончишь тестировать аппаратуру, — ответил Густав, посмотрев на неё.

Ей не хотелось говорить ему, что придётся уехать. Возможно, на сутки, двое она и задержится, но уезжать придётся, как не крути, предоставить журналы с данными и с учётом проделанной работы, предложить доработку некоторых узлов. А уезжать не хочется. Другая собралась хоть сейчас, только предложи, но не она. Развлечений особо нет и условия не городские, не каждой девушке подойдут. В основном занята работой, но помимо неё есть всё-таки что-то привлекательное. Осмотришься — дыра дырой, а побудешь некоторое время, и «оно» начинает ощущаться. Эрика над этим размышляла, разными способами ловчила, добираясь до ответа, но не добралась, не объяснила ощущения. Смесь старого и привычного, в тоже время новое.

Вложив в журнал справочник, в котором имелись параметры приборов, она его закрыла и встала из-за стола. Устала, да ночь на дворе, завтра днём и закончит. Стул откатился.

— Ты любитель погулять ночами? — спросила она. — Подглядывать, как девушки трудятся денно и нощно?

— Подумал, что забыли выключить освещение или кто чужой шарит. Забрался и пытается выкрасть секретные разработки.

— Ой, ли! — подошла она к Густаву.

Эрика ровно дышала, в тёмных, красивых глазах искрился свет, тот самый свет, который не спутать ни с чем. Её губы дрогнули, слегка приоткрылись. Всматриваясь в лицо Густава, словно на обложку книги тайн, она перенесла вес на другую ногу и слегка развернула плечи. Освободила от заколки пучок волос и приблизилась к нему. Он подумал, что на ней длинная юбка тёмно-синего цвета, но ошибся. Оказались брюки с множеством складок и широкими штанинами, которые касались босоножек. Ей они бесспорно и даже очень «шли», как и белая блузка. Умела Эрика подбирать для себя одежду.

«Так близко и рядом, — подумал он. — Протяни руку и женщина окажется в моих объятиях».

И так уже случалось, а он олух до сих пор этого не сделал. Каждый раз мешали люди, остались бы одни, не удержался. Густав дурел, находясь рядом с ней. Глаз не оторвать и руки не протянуть. Ну, точно как тополь, не дождавшийся дождя. Тянется ветками, упирается корнями в землю, подпрыгнул, если бы смог, подставил листья каплям. И где же дождь? А он не льёт, струи по коре не стекают.

— Эрика! Я…

— Ничего не говори, Густав! — шепнула она.

Он обнял её за талию, рука скользнула по спине, их губы встретились. Густав не принуждал, а она и не сопротивлялась. Он не спрашивал её о прошлом, а Эрика не думала о будущем. В такие моменты вообще ни о чём не думается, исчезает всё на свете и плохое, и хорошее. Пусть ласкает, прижимает её к себе, отдаваясь потрясным чувствам, наслаждению.

Часы пролетели, словно наваждение и наступил рассвет. Рассвет наступил и в беспокойной голове Густава. Рассеивалась вязкая и густая мгла, в которой он жил. В ней проступили очертания чего-то ещё, кроме не чётких и размытых чёрно-серых пятен. Некий светящийся образ женщины, благодаря которому поменялись взгляды и мысли. Мгла стала не такой вязкой, а прозрачной и воздушной. Подуй и ничего от неё не останется. Душа загорелась огоньком, словно окно палатки в безлунную ночь.

— Эрика, — начал он и хотел сказать ей многое, но она на него так посмотрела, укладывая локоны волос в пучок на затылке, что остановила его речь взглядом.

Застегнула блузку, провела ладонью по брюкам.

— Мы же договорились, — сказала она. — Всё уже произнесено и сказано до этого. Или тебе не достаточно?

Густав ничего не ответил, подошёл к ней и поцеловал.

— Иди! — нежно покусывая его нижнюю губу, напомнила она ему и прильнула к Густаву сильнее.

— Иду.

— Иди.

Он вышел из палатки и улыбнулся. И что же произошло? Появился человек, из-за которого жизнь засияла радугой.

Эрика продолжила делать тесты, параллельно вносить поправки в программу, и казалось, не замечала ни тихого шума кондиционера, ни светлеющего неба. Работы часа на два-три, днём выспится. Уснуть она уже не уснёт, только время потеряет.

Поднимаясь не спеша по ступенькам террасы, Густав размышлял о чувствах, о них, серьёзных отношениях и следующих шагах, которые не сделаны. Неотчётливые умственные представления о чём-то совместном путались, не выстраивались, а шаги мельчали и расходились. Где-то на песчаной глади один след терялся и исчезал. И это были его следы, смытые нахлынувшей волной разных обстоятельств. Хлопнула и перегорела лампа. Плафон на столбе щелкнул, будто извиняясь. Густав вздрогнул. И не песка, и никаких следов на нём. Сумрак рассвета.

«Густав очнись, — сказал он сам себе. — Она где-то там, как не досягаемый оазис в пустыне, а ты на террасе. В пятидесяти метрах штаб, левее ангар».

Но эти раздумья ничего не изменили. В нём что-то открылось. Замок слетел, и понимание жизни воровато стало проникать в него, словно прохлада росы, дождь в корни тополя.

Он дошёл до двери с номером «два». Открывать дверь Густав не стал. Он и так знает, что на койки, отвернувшись к стенке, лежал Сафон. Спит он или нет, гадать не обязательно. Сафон всегда отворачивался, наверное, потому, чтоб не видели складок и морщин, стиснутых зубов. Человек в звене уважаемый, не многословный. И прав был он, что поставил его на перепутье. Но с этим уже разобрались.

Ворота КПП заскрипели. Смазать колёсики никто так и не удосужился. Чья-то машина проехала к штабу, ворота закрыли. Густав посмотрел в небо. На светлеющем синем полотне, мерцало две звезды, а между ними завис одинокий месяц.

«Да! Вот оно предсказание», — хмыкнул он.

Между ним и Эрикой кто-то существует. Густав об этом конечно догадывался. Её это обстоятельство, должно быть, удерживает, и она пока сомневается, правильно ли поступает, не торопится с решением. Настойчивостью можно разрушить хрупкое начало, но так ли это. Звёзд с рассветом не увидишь, месяц вот-вот затеряется, они с Эрикой разлетятся, словно тучи не прошедшие дождём и уплывут по воле ветра кто

куда. Встретятся через несколько лет, поговорят, и о том, что случилось этой ночью. А что случилось, и было? Да ничего и не было.

Густав глянул в сторону госпиталя. Огонёк горел, но зайти не предлагал. Эрика к завтраку закончит тесты, до обеда выспится, а вечером следующего дня уедет. До здания, где расположились гражданские шагать мину десять и то медленным шагом, но туда она не торопится. Засядет за приборы не оторвать. Не всем так везёт как ему. Она и нарычать может и кулаком по столу врезать. Строго графика придерживается. Иначе говорит, не успеть.

«У меня с ней серьёзно, — послал он мысль месяцу. — И ты нам не помешаешь».

Из пятой комнаты вышел механик и потянулся. Обратив внимание на Густава, отсчитал ступеньки крыльца и завернул за угол. У полосы препятствий был бак с водой, Леонидович по утрам в нём брызгался. Бывало, и на пруд ездил, километров семь от базы, но то весной или осенью, и никто ему не препятствовал.

— По осени испытаем тебя на морозоустойчивость, — грозил он Густаву.

Закалялся, за здоровьем следил, сорок с гаком, а выглядел лет на шесть моложе своих лет.

— Лёд погоняем, искупаемся, полотенцами разотрёмся, кровь разгоним. И тогда о пользе мероприятия объяснять не придётся, сам в этом убедишься.

Густав с ним не спорил, но нырять в пруд по осени отказывался. Если разок или два, но не больше и то для проверки воли. Серж и Рома ныряли, чтобы Леонидович от них отстал.

— А какое после купания самочувствие! Ух…

Знаком он с этим самочувствием и дразнить его не надо. Сопли так и брызжут в стороны, температура. Посмотришь на лёд, тёмную гладь и мурашками покроешься. Нет у него никакой морозоустойчивости, и не было с детства.

Леонидович спиртное не употреблял, и другим советовал. Переживал за всех и Сафона. Спиться он не сопьётся, но после выезда бывает, опрокинет стакан. И это не помогает, не успокаивает. Открытый бутыль под кроватью стоит, отвернётся к стене и молчит. Не договаривает он чего-то. Роман с Сержем обсуждать тему не особенно настроены, дали ему понять, что вникать, пока не стоит. Густав смирился, нет и нет, значит не всё просто, а кажется как на ладони, открыт и понятен.

Вот и птицы проснулись, ветерок заиграл листвой, скоро вставать, а Густав ещё и не ложился. Пелена окутала глаза, обрушилась комком тревога. Он ни о чём таком не мыслил, откуда ей свалиться на его голову, но что-то неопределённое и связанное с ней замаячило впереди, кружило и очень близко. Осознание невзгод, утомляемость последних дней и прошедшая ночь, сверкнули молнией, подсветив темень, показав скрытую в ней неопределённость и много неясного, о котором Густав даже не думал.

«Ощущения не обманешь, не спрячешь и не положишь в сейф», — смотрел он на машину у штаба.

Конец ознакомительного фрагмента.