Такая вот жизнь, братец—3. Диалоги с самим собой

Валериан П.

Очередной круг ада, по которому спускается в преисподнюю душа нашего героя. Ситуация тривиальная: жениться, бросив его теперешнюю жену и сына, или не жениться, оставив всё как есть. Шансы приблизительно равные: и тут, и там есть ребенок, и одного надо бросить, чтобы стать отцом другого. Вот он и решает, как лучше для него, для всех… Расчёт говорит ему одно, а сердце – другое. Налицо конфликт здравого смысла и любви. …А может, похоти…

Зигзаг на пути домой

…Уже неделю, как в Москве… Все страхи позади, все дурные предчувствия и опасения. Все прошло благополучно. В Вене, правда, был эпизод. С нами летел один известный журналист по фамилии Проханов, командированный в Нигерию для очерка о работе наших спецов (в том числе, военных). Это был скользкий, улыбчивый тип, типичный номенклатурщик. Мы с ним, вроде как, разговорились в самолёте. А в Вене «остановка». Сижу я за столиком в зале ожидания, «на ничейной земле», тупо уставившись в проход, ведущий в город — на волю. Там ходит полицейский. Вот, думаю, несколько метров, и ты свободен. От всего. Вижу, выходит Проханов из duty-free, гружёный яркими пакетами с блоками сигарет, виски и других «соблазнов западного мира», выходит и прямиком ко мне, подсаживается и, так это хитро глядя на меня, произносит что-то, вроде, «ну, что — близок локоть, да не укусишь».

«Ты, говорит, не думай, что там лучше, там тебя никто не ждёт, а назад уже будет трудновато». В общем, все правильно, только все это говорится с мерзкой улыбочкой в стиле Свидригайлова. Или Смердякова. Потом — объявление о посадке, мы встаём и он, крепко обняв меня за плечи, ведёт к самолёту… Ну, а когда уж приземлились в Шереметьево, даже не попрощался. Потом С. мне по секрету сообщила, что он ко мне был приставлен. Боялись они за меня. Все же, переводчик, да и беспартийный к тому же…

…С. встречала меня в аэропорту. Ну, обнялись, расцеловались под недоуменными взглядами летевших со мной ребят. Удивительно, но стоило ступить на «родную землю», как все, что было там, в далёкой Африке, в один миг ушло куда-то в прошлое, стало историей. Было немножко неловко стоять в обнимку со Светланой, но и радостно одновременно. Скользнул взглядом по ее расползшейся талии… На удивление легко прошли таможню (обошлось парой шариковых ручек с раздевающимися красавицами в корпусе), сели в такси, да и помчались «навстречу новой жизни».

…У С.. маленькая двухкомнатная квартира, которой она очень гордится. В ней живут ещё ее мать и сын, тринадцатилетний отрок. Мне не терпелось с ней уединиться, вновь погрузиться в тепло и мягкость ее тела. Удивительно, но ее беременность меня совсем не смущает… Я рад, что у меня будет ещё один ребёнок.

И вот уже несколько дней живу у неё и мне хорошо, словно младенцу на груди у матери. Изредка возникает мысль «а как же там, в Питере?», но я гоню ее прочь. Пока я здесь, я здесь. Приеду и буду ТАМ. И все станет на свои места. Но на душе неспокойно.

…Приехал домой, наконец. И сразу, со всех сторон, проблемы. Обложили, как собаки волка. И вот, мечусь по квартире, как загнанный зверь по клетке (опять, клише). Из гостиной в спальню, из спальни на кухню, из кухни на балкон, и назад. Славу Богу, один: жена на работе, Максимка у родителей. Командировка моя оказалась, вроде как ни к чему. Все я сделал «не так» и вот, теперь опять надо «выкручиваться». Как говаривала моя подруга Лена: «Лев боится попасть в ловушку». Должен был бояться, но по природной беспечности, забыл об этом. И попал в неё.

К вечеру немного успокоился… Не так уж все и плохо. Как ни странно, но сейчас основной причиной расстройств стал мой кассетный магнитофон Panasonic: он явно не оправдывает моих надежд. Звучит «простужено», плохо воспроизводит. Все шумы слышны. Слушал записи и расстраивался. Ну, да черт с ним. Всё же машина.

…Мысли крутятся вокруг каких-то мелочей: как повыгодней истратить (заработанные таким трудом!) чеки, что купить, как все оговорить с женой, да не обидеть ее. Вот она, проза жизни, ее «посюсторонность». С тревогой отмечаю про себя, что все мои планы, все намётки отодвигаются куда-то вдаль, в туманное далеко. Столько всяких мелких забот… И снова застарелая тревога: время ускользает, как песок сквозь пальцы.

…Как же на меня ужасно действует моя супруга, как она давит мне на психику! Она меня постоянно унижает, я постоянно чувствую ее презрение ко всему, что связано со мной: к моим друзьям, увлечениям, к моим привычкам и поступкам. Как ей чуждо, противно все, чем я живу, какая бездна непонимания, нежелания понять! Все в ней как бы говорит: ты идиот, неудачник, моральный урод, слюнтяй. Может, я слишком многого хочу от неё? Вот и сейчас: казалось бы, вернулся, наконец, домой целый и невредимый, с мешком денег, казалось бы, все должно быть хорошо, должна в доме поселиться радость, покой, какая-то гармония. Что же я вижу, вместо этого? Вернулся, ну и хорошо, НУ И ЧТО?

В первый же вечер — тяжёлый, неприятный разговор, полное непонимание друг друга, взаимная холодность. Как будто я никуда и не ездил, как будто просто где-то хорошо провёл время, а теперь пора и за дело браться… Ну и я, тоже, сразу «ощетинился»… Что за жизнь?

…Ездил в университет — ещё одно тяжкое испытание. Старался ни с кем не встречаться. Почему-то было стыдно. Как будто я провинился в чём-то. А что, действительно: люди трудятся, пишут научные статьи, вкалывают за гроши на факультете, а я в это время где-то в экзотических краях ошиваюсь… И потом другое: что я такое, собственно? Все тот же мелкий преподаватель, теперь уже и не подающий никаких надежд. А тут ещё мысль о С. в голове свербит: как она там?

…Всякий раз, когда я начинаю рассуждать, пытаясь найти выход, я прихожу к мысли о неотвратимости развода. И всякий раз, когда эта мысль становится убеждением, я вижу перед собой глаза Максимки, полные любви, восторга и преданности, и все планы меркнут в одночасье, уходят в небытие. Как же мне жалко сына, как мне жалко сына бывает! Я, как будто, расстаюсь с ним сейчас… Мне кажется, он уже достаточно натерпелся за свою такую недолгую жизнь. Иной раз подойдёт ко мне, прижмётся к руке своей щёчкой и поцелует руку тихо, украдкой… И все у меня в душе переворачивается. А вчера вообще потряс. Сидим с ним за столом — я его кормлю, — о чём-то говорим и вдруг он ко мне поворачивается и произносит: «Папа, я тебя люблю больше своей жизни». Тихо так сказал, без улыбки и в глаза мне серьёзно смотрит. «Я тоже тебя люблю», — заторопился я с ответом, но что тут можно сказать? Разве можно сравнить его чувство с моим?

…Сейчас сижу дома один, слушаю Эллу Фитцджеральд. Хорошо-то как. Прочёл, вот, свои старые записи. Местами показалось интересно, как-то даже трогательно — «берет за душу». Ведь, было все это, и было со мною. А теперь все это позади, все в прошлом. Нигерия — граница между прошлым и будущем.

Снова взялся за Occult (Оккультные науки) Колина Уилсона. Первый вывод таков: человеку всегда хотелось выйти за пределы своего земного «я», расплеваться с однообразием земного существования и одним мощным усилием воли объять Вселенную. Подчинить себе, одушевить нависший над ним бездушный Космос — вот в чем тайный смысл чёрной магии… По мнению автора книги, любое сильное чувство несёт в себе заряд энергии, способный разрушить защитную оболочку другого человека. Энергия мысли материальна, она способна проникнуть в чужую душу, растопить её как огонь воск… Это я хорошо чувствую по глазам жены, из которых прёт тяжёлая, гнетущая сила, рвущая защитную оболочку моего «я». An exceptionally gifted magician may be able to kill by the sheer force of concentrated hatred, especially if his victim is someone of unusual sensitivity… (Исключительно одарённый маг может убить свою жертву просто силой, направленной на него ненависти, особенно если жертва обладает повышенной чувствительностью…).

Надо сказать, у меня есть несколько книг по т.н. «оккультным наукам», или «искусствам», а там чёрт их знает. В основном, на английском, но есть и на русском одна и одна на французском. Самым первым моим приобретением была книга «Оккультное Искусство Древнего Египта» некого Бернарда Бромиджа. Как она ко мне попала? Придётся признаться: стащил из местной библиотеки, когда работал на строительстве Высотной Асуанской плотины в Египте. Утянул вместе с парочкой журналов «Новый мир» с напечатанными там рассказами А. И. Солженицына. Не смог удержаться. Как увидел её, аж дух захватило. И сразу начал читать, на мгновение погрузившись в мир древних богов, демонов, заклинаний и путешествий по потустороннему миру. Но очень скоро я ей пресытился: многого не понял, да и другие дела были. Так что я забросил ее в дальний угол. До лучших времён. Зато, как мне кажется, именно с её приобретением жизнь моя в Асуане круто изменилась. Я пошёл в гору, стал заметной фигурой на строительстве, в меня влюбилась страстная женщина, которая открыла мне радость ничем не сдерживаемого секса (см. мою книгу «Такая, Вот, Жизнь, Братец-2»). Так что, можно сказать, моя жизнь круто повернула в лучшую сторону, но чем это обернулось потом для меня, всем известно!…Может, тогда, вместе с этой книгой меня заприметил сам Люцифер и, прельстив раскрывшимися перспективами, заманил в свои сети. В которых я и по сей день барахтаюсь!

Книга Колина Уилсона очаровала меня с первых строчек. Читать ее — одно удовольствие. Столько интересных, просто-таки захватывающих историй, фактов! Читаешь, как роман. Другая книга — «Искусство Чёрной Магии» Ричарда Кавендиша — более академична, поражает обилием деталей и глубиной проникновения в суть разных ипостасей оккультизма. Есть у меня также две книги известного французского каббалиста и чернокнижника Альфонса Луи Констана, который писал под псевдонимом Элифас Леви. Одну из них, «Историю Магии» в переводе на английский язык, я купил в Нигерии у коллеги-переводчицы, которой она была явно не по душе. Не знаю, зачем я это сделал. Читать я её не собирался, взял так, для коллекции. Просто поддался настроению или, может, попал под её чары.

И вот, теперь эта книга так и стоит у меня на полке все в той же обёрточной бумаге из нигерийского магазина, в которую я обернул её ещё на стройплощадке. Вторая книга того же автора называется «Le Clef des Grands Mysteres «Ключ великих тайн».

Это французское издание 1861 года, обильно снабжённое иллюстрациями, выполненными на отдельных листах из более толстой бумаги, некоторые из которых были кем-то до меня аккуратно вырезаны. Книга попала ко мне в руки совершенно случайно — мне её буквально всучил вместе таким же древним Требником на английском языке (Book of common prayer) один знакомый продавец букинистического магазина и мой бывший ученик. Этот старинный том с пожелтевшими, в ржавых пятнах страницами, притягивает меня своими иллюстрациями. Кто ей пользовался до меня и в каких целях, в чьей библиотеке она стояла рядом такими же странными фолиантами? Я не знаю, но… мне вдруг в голову пришла шальная мысль, что она может принести мне несчастье, и я уже было потянулся, чтобы схватить и выбросить её, но что-то остановило меня, какая-то загадочная диаграмма, состоявшая из связанных между собой кругов с надписями на иврите и французском внутри них. Под рисунком значилось «Les Sephiroth avec les noms divine» (Древо Сфирот с божественными именами). Где-то я уже видел эту схему?

Древо Сфирот с божественными именами

…Сегодня вечером жена показывала мне свои туалеты. Я следил за ее движениями и думал: «Вот, живёт, ещё не знает о моем «подарке», хотя и догадывается. Не представляет всей тяжести готового обрушиться на неё сюрприза…». Было тяжело, страшно хотелось курить… Всю нашу жизнь с ней я ее обманываю. Ее и себя. Тут, вот, ездили в Ваганово: смотрели дачу… Планируем поменять мебель… Я иду у неё на поводу, я просто не знаю, как будет дальше… Постоянно кусаю ногти: не могу сдержаться…

…Мне необходимо сохранять душевное равновесие, стараться не дать силам зла брать верх над собой… Не переходить за грань разумного… «Я вернулся из страны черных шаманов», сказал я себе, «и их дух бродит у меня в крови…».

…Уже месяц, как я дома.…

Мне нельзя долго оставаться без дела. Я чувствую себя выброшенным из жизни… Всё твержу себе, что надо писать о конкретном, а на деле ничего не получается. Поэтому начну с простого, обыденного. Сейчас, вот, сижу за письменным столом в наушниках и слушаю кассету с хоралами И. С. Баха. Здорово: рука пишет, а скрипа пера не слышно и в ушах божественные звуки органа. Дожил, все-таки!… Так, слушать Баха надоело, и я переключился на чтение… Псалтыря! Все ищу в псалмах чего-то своего, сокровенного. А нахожу одни угрозы, призывы, да набор чуждых слуху имён!

…Все это было поздно вечером, но, к сожалению, день Бахом не закончился. Взял в руки книгу Альфонса Леви по магии, уселся на диван и вдруг (как это у меня теперь часто бывает)… одолела похоть. Вышел на балкон и изверг семя на торчащую внизу чью-то лысину (хорошо, что промахнулся). И, вроде бы все правильно сделал — ведь это своего рода очищение, — но что-то подсказывает: зря! Это, ведь, сила, живая материя. В ней заключена частица мирового духа. Отторгая ее от себя, не становишься ли духовно беднее?…

…Сегодня утром простился с Усть-Нарвой (Эстония), с нашей дачей там. Побыл там всего неделю, а, кажется, прошла целая вечность. Ночь стояла холодная, и утром моё решение уехать в Питер никому не показалось странным. На выезде из Усть-Нарвы наблюдал любопытную сцену. Даже не сцену, а так — эпизод из местной жизни. Автобус остановился на перекрёстке, и тут я увидел старуху. Одетая во всё чёрное, она медленно шла по пешеходной дорожке, идущей вдоль белого фасада расположенного поодаль барака. В руке у неё была длинная клюка, и передвигалась она с трудом, еле передвигая ноги и только изредка поднимая голову, чтобы оглядеться. «Вот, подумал я, уже одной ногой в могиле, а ведь не скажешь, что мертва».

Дверь мне открыла Лариса. У неё было измождённое, серое лицо: только что пришла с работы после суток. Всё-то она суетится, мельтешит: старается дом в порядке держать. Максимке так обрадовалась, аж засветилась вся. Я даже приревновал его к ней немножко.

Дома опять началась моя бестолковая возня с книгами: бросил, не дочитав, историю магии, вытащил учебник по английскому языку Б. А. Ильиша, потом стал рыться в коробках с книгами из Нигерии. На глаза бросилась яркая обложка бестселлера по воспитанию ребёнка, полистал ее с полчаса и тоже бросил. Потом взял в руки Евангелие, начал с Иоанна, прочёл четыре фразы и бросил: надо было идти ужинать. И все это урывками, без какой-либо цели: читаю, что в руки попадёт. А сейчас, вот, решил заняться переводом гороскопов…

…Последние дни чувствую себя неважно. Плохо сплю, какие-то боли в паху, и вообще — то сердце, то печень… Наверно, акклиматизация. А примерно месяц назад у меня было «событие». Ночью, уже лёжа в постели, вдруг обнаружил у себя в мошонке твёрдый шарик, вроде как горошину, застрявшую в ткани. Стало так страшно, аж пот холодный прошиб. «Вот, оно, наказание», подумал я. За всё. Три дня провёл в мучениях, пробовал смазывать его йодом — не помогло, только ожог получил. Каждую ночь, ощупывая желвачок, катал его меж пальцев, думал, сам пройдёт, исчезнет (тема Ивана Ильича). Потом привык (наверно, обычный жировик, у меня есть и другие), а вот, сейчас что-то тянет в паху. Может, просто оттого, что не сплю с женой, да и не хочется, ведь, это как бы накидывает на меня узду, смиряет с моим двусмысленным положением.…Заметил, что после акта наваливается равнодушие к себе и своим проблемам… Ну, ладно, а что сегодня? Ведь, как договаривались? Пишем о конкретном? Утро. Яркое, тёплое, летнее утро, после холода и круглосуточного дождя. Но я почему-то в прескверном настроении. А-а-а! Поздно проснулся и сорвал все планы на день, опять ничего не сделано из того, что намечал. Вот это-то меня и смущает. Не вижу сдвигов в положительную сторону. Все так же бездарно, впустую проходит время. То одно, то другое…

…Много времени отнимает Максимка. И главное, мне ничему его не удаётся научить…. Днём, за обедом, разыгралась безобразная сцена. Сидим за столом: я, Л. и Фролыч (мой отчим). Жена, которую я видимо уже «завёл» своими шпильками в её адрес, отыгрывается на Максимке. Пристала к нему, как банный лист к ж.: «ешь», да и только. «Держи ложку, как следует, ешь суп, не жуй один хлеб, перестань болтать за столом, не вертись, не играй ложкой в тарелке» и т. д. и т. п. И так всё злее, истеричнее. Фролыч (дай Бог ему всех благ, удачи в жизни) сидит, уставившись в тарелку, чувствуется, сильно переживает за внука. Я пару раз пытаюсь ее урезонить, но она — ни в какую. Прямо из себя выходит. Максимка тоже весь дрожит от злости, того и гляди запулит в неё ложкой или тарелку опрокинет (конечно, не привык к понуканию: не то, что с бабушкой). В общем, дикая сцена, писать об этом тяжело…

А вечером был во Владимирском соборе на Петроградской стороне. Там была служба. Пели хорошо, проникновенно. И свечи везде, и смиренные фигуры молящихся людей. Я, как ни сопротивлялся, не смог противиться этому покою, который входил с пением в душу… А главный поп был мужик устрашающего вида, на голову выше всех. Такой огромный детина, как идол: голова громадная, волос чёрный, патлы в разные стороны, как парик, лицо полное, как бы распухшее, глаза навыкате, светлые, холодные, «не наши», борода торчком… Было что-то дьявольское в облике его (под влиянием книги Э. Леви)…

…Все-таки, это наверно своего рода наказание — жить в семье и чувствовать себя на отшибе… Вот мы прожили с Ларисой уже без малого 15 лет, а что вспоминается? Одни ссоры да размолвки. А так, все молчком-молчком, и каждый в своём углу…

…Сейчас пишу письмо в Москву: вымучиваю из себя каждое слово, высасываю из пальца… Может быть, оттого, что только что «самоудовлетворился»… С другой стороны, и хорошо: теперь ничто не отвлекает. Немного страшновато: вот, уже 40 лет на носу, а я все так же, как в молодости — не могу сдержаться. Теперь, правда, жаль «выброшенной на ветер» спермы. Все ловлю себя на мысли: вот, ел, пил и — все «псу под хвост».

…Время — ценная вещь, но так ли это? Я его не ценю. У меня сейчас постоянно прорва свободного времени. При этом все время куда-то тороплюсь, ругаю себя за безалаберность. Вот и сейчас — корплю над переводом гороскопов. А зачем? Просто так: проба пера. Голова пуста, ничто по-настоящему не заботит. Мысли, как блохи, перескакивают с одного на другое. А руку так и тянет в трусы. «Левою рукою, тихо сам с собою я веду беседу».

…Снова погряз в дерьме. Опять так и подмывает развестись. Тут, было, совсем решился. Ходил, раздумывал, взвешивал все «за и против» и всё сходилось к одному: надо. На этот раз рассуждал приблизительно так: мол, поскольку я такой мерзкий тип — и чем дальше, тем хуже, — с нашей совместной жизнью надо кончать. И для сына нашёл объяснение: мол, мы с мамой отравляем друг другу жизнь, больше так нельзя, надо жить врозь. Немного смущала сама техника дела, но сейчас я, слава Богу, при деньгах («богатенький Буратино»), да и свободного времени куча… (Л. так и сказала: «нашёл себе занятие — разводиться»). Думал, будет на этой почве скандал и это подтолкнёт меня к дальнейшим действиям, а скандала не вышло. Л. оказалась умнее и душевнее (а может, хитрее?), и все само собой затормозилось, ушло куда-то в сторону. Впервые мелькнула мысль, что может, мне с ней не так уж и плохо, может, все мои планы — чистая туфта.

…Сегодня проснулся очень рано, ещё не было шести. Город лежал в белой утренней дымке, словно карандашный набросок на белом ватмане. Проснулся с тяжёлым чувством человека, пережившего большую беду, с «осадком на душе». Мне приснился неприятный сон, сон-притча, сон-поучение. Помню, меня так и долбануло: а, ведь, сон-то со смыслом и послан мне в назидание. Но в чём оно, я не знаю. Видел во сне отчима, он сообщил мне, что Максимка в детском доме, и мы пошли с ним туда… Вхожу и вижу огромную спальню, в ней масса детей дошкольного возраста. Кто-то невидимый отдаёт команды, и дети делают какие-то упражнения, не то зарядку, не то какой-то лечебный комплекс, при этом все лежат в кроватях и энергично машут руками и ногами. Вижу, что и Максимка лежит на спине и машет ожесточённо ручками с сердитым, страдальческом выражением на лице. Глаза его тёмные от гнева, а лицо все красное от напряжения. Взглянул на нас и молча отвернулся к стене, и тут я заметил, что на виске у него выступила вена. И как-то мне вдруг тягостно стало, жалко его, а сделать ничего не могу… Тут я и проснулся.

…Как подчас создаётся настроение? Вот, я тут читал книгу по мистике, и было на душе и радостно и торжественно, как будто причащался к чему-то таинственному и прекрасному. Потом взял книгу о перипетиях смерти и умирания, прочёл несколько строк, натыкаясь взглядом на слова «рак», «лейкемия», «необратимый процесс», и сразу же в голову полезли мысли о неотвратимости болезни, о тщете всех усилий, устремлений к познанию, планов, надежд. Все в один момент куда-то рухнуло, мир обесцветился, поблёк, и ничего больше не виделось, кроме больничной койки. В сущности, мысли о смерти у меня возникают регулярно. Вот и сейчас, когда взят билет на самолёт во Львов к одному приятелю по Нигерии, опять те же страхи, те же предчувствия. Ну ладно, сказал я себе, завещания писать не стану, но со всеми прощаюсь и всех благословляю. Аминь!

…Опять взялся за старое: большой палец в рот, зубы впиваются в мякоть подушечки у кончика ногтя, отрывают тонкие лоскуты кожи, которую я с наслаждением жую. И полон рот слюны… А за стеной Максимка в постели ожесточённо крутит баранку воображаемого автомобиля и гудит, подражая реву мотора. В любой момент он может вскочить с кровати и мне придётся бросить своё занятие…

…Вспоминается, как в один туманный день начала осени я оказался у Кировского моста. Не помню, каким ветром меня занесло туда, может, просто бродил по городу, «погруженный в думы», и очнулся в этом месте. Я стоял у чугунной решётки набережной, недалеко от моста, ведущего через канал на Петропавловскую крепость, и смотрел на тихую гладь покрытой фиолетовыми разводами воды. У самого края гранитного отвеса набережной в спокойной темной воде плавали четыре уточки. Они ныряли, одна за одной, уходя в глубину и всплывая совсем в другом месте, беззвучно и неожиданно, как поплавки… А то, вдруг, они все разом уходили под воду, и тогда на весь пейзаж опускалась тоскливое покрывало осенней промозглости.…

…День, полный неожиданностей… Какой же я варвар, в самом деле! Сейчас я страшно устал, но мне очень хочется записать впечатления этого дня. Был у своего университетского коллеги Толи Ж. Впервые испытал чувство белой зависти. Дом у него — настоящий музей. Не знаю, комплимент ли это. Первое, что бросилось в глаза, это — маленькая, почерневшая от времени статуэтка Будды на этажерке со столешницей из чёрного мрамора. Когда зашёл к нему в кабинет, просто обомлел: прямо на меня со створок старинного, резной работы шкафа смотрели бронзовые головы горгулий. Рядом стоял такой же старый, тёмного дерева стол, на столе расположились разные диковинные вещи: бронзовые канделябры, лампа в стиле «ар нуво», всякие безделушки. Чего только не было! Просто глаза разбегались… У стены стояло кресло с настоящей, потрескавшейся от времени кожей, на стене висело настоящее, ХV1II века полотно, портрет какой-то аристократки… Рядом стоял итальянский свадебный сундук — коссон — тоже весь резной («морёного дуба», бросил небрежно Толя). Он открыл его, а там четыре или пять ондатровых шапок. С потолка свисала изумительной работы люстра… Дальше он повёл меня в спальню. Говорит, что обставил в английском стиле. Не знаю. Посреди крошечной комнаты стояла огромная красного дерева кровать, в углу красовались напольные часы (Шератон?), повсюду стояли какие-то витиеватые стулья. Ночной столик — вообще что-то невообразимое: верх инкрустирован ценными породами дерева. На столике китайский фарфор, на стене висело венецианской работы зеркало XVII — XVIII веков. Тут же стояла китайская горка с драконами, а в ней сверкал хрусталь, старый, тяжёлый… Потом мы прошли в столовую, там уселись на покрытый шкурами лаек диван с сомалийскими подушками из верблюжьей кожи с тиснением, а на полу лежал синий суконный палас… Я просто перечисляю то, что запомнилось, но там было всего так много! Я терялся в догадках, откуда у него все это. Т. бывал заграницей, деньги у него водились, но чтоб все это купить, нужны богатства! «Я уже давно собираю такие вещи, тащу домой со всех поездок», как бы оправдываясь, сказал Толя. Да, конечно, он коллекционер со стажем, да и жена у него работала в комиссионке, но тут столько всего! Потом, насладившись моим откровенным восхищением всем этим добром, он повёл меня на кухню. Вот тебе на! В раковине навалена целая гора грязной посуды. Тут же установлена ванна (старый дом!), а в ней — замоченное белье в тазах… На стене фарфоровые тарелки, расписанные в стиле Веджвуда (?). Толя открыл буфет, а там резные, тёмного стекла графины, огромные серебряные ложки, вилки, вазочки, тарелки. И опять же, на кухне — изящная люстра. Потом мы вышли в коридор, где стояли, сваленные в углу трости. Одна, с серебряным набалдашником в виде конской головы, была необыкновенно изящна, другая, ещё более старинная с серебряной чеканкой тончайшей работы на чёрном дереве, поражала своим благородством… И вокруг было столько всякой всячины… И дверь с целым набором замков.

…А жена у него симпатичная, мило так улыбается, щурится, ей это идёт. Много его моложе. Я так расчувствовался, что даже свой зонтик забыл. Потом вернулся, она мне его на лестницу вынесла. Я в благодарность брякнул что-то невразумительное… Жаль, не успел посидеть, поговорить с ним: надо было идти на урок к Скрынниковым.

…Не перестаю задавать себе один и тот же вопрос: почему я бросил работать над диссертацией, что мне помешало ее закончить? Ищу оправдания себе и первое, что приходит в голову, следующее: я потерял веру в себя. Но почему? Ведь, написал половину работы, были готовы статьи. Все было на мази: и руководитель пробивной, и рецензенты все знакомые… А, вот, сломался. Или, просто, клюнул на наживку, заброшенную бесом? А теперь, спустя два года, — «снова за старое». Два года в Нигерии начисто отбили у меня всякую охоту не только заниматься наукой, но и вообще, жить, как прежде. «Нет, это просто уму непостижимо, говорю я себе, провести два года у чёрта на куличках, заниматься там чёрт знает чем, и после этого, как ни в чём не бывало, снова тащиться в „Публичку“. Да, это же наглость неслыханная: все забыл, но при этом делаешь вид, будто, так и надо»… Сейчас, тем не менее, чувствую новый прилив сил, «второе дыхание». Многие проблемы решаются сами собой. Начинаю даже оправдывать свой «побег» в Нигерию.

…Кстати, я теперь по утрам бегаю трусцой (do jogging). А что: деньги есть, можно и о здоровье подумать. Не знаю, насколько меня хватит, но пока что нравится. Наша, Свердловская, набережная очень красива: вся одета в гранит, с красивыми газонами и фонарями. Но и набережная напротив, на той стороне Невы, тоже хороша по-своему: прямо к воде спускается парк, за деревьями которого видны здания быв. Смольного института и Смольного монастыря. По утрам, когда стихии ещё в согласии друг с другом, стоит прекрасная погода. Лучи утреннего солнца, пробиваясь сквозь тонкую пелену облаков, зажигают ярким пламенем золотые маковки куполов Смольного Собора, небо светлеет, воздух прозрачен и чист. Тишина. На гранитном парапете стоят, покачиваясь на тонких ножках, чайки нежнейшего дымчатого оперения. Они с любопытством следят за моим приближением и лениво снимаются с мест, когда расстояние становится небезопасным. Набережная пуста. Одинокая фигура рыбака в брезентовом дождевике с прислонённой к парапету удочкой перечёркивает уходящую вдаль прямизну гранитной облицовки. На пути мне часто попадается один и тот же старичок. Он бежит мне навстречу. В костюме, галстуке и шляпе он выглядит комично. На бегу бросает на меня живой, полный любопытства взгляд, словно здоровается. А сегодня, когда я прибежал на место, где я делаю зарядку, он ещё был там, на гранитном спуске к воде: сняв пиджак и шляпу, делал приседания… Красная от загара лысина блестела в венчике седых волос.

…Днём просиживаю штаны в Публичке. Вижу знакомые по прежним годам лица, но как все изменились! У некоторых на лице появилось выражение самодовольного превосходства, другие же, наоборот, как-то потускнели и согнулись, словно под тяжестью приобретённых знаний. Я видимо тоже изменился и притом не в лучшую сторону.

…По утрам часто не знаю, что на себя надеть. Хочется покрасоваться в чем-то новом, но если подумать, то зачем? Здесь котируется только научный успех. Мой руководитель недавно побывал в Штатах, а ходит все в том же старом китайском плаще. Это своего рода мимикрия. Зато молодёжь одевается по последней моде: новые джинсы, попсовые рубашки. Однажды я зашёл в комиссионный радиотоваров. Там стоял продавец в джинсовом костюме, а на руке его красовались новенькие часы «Сейко».

…Помню, в Нигерии я тоже позарился на «Сейко». Дело было в Ибадане, куда мы приехали на экскурсию. Я шёл по улице и увидел торговца, всего обвешанного часами. Он, что называется, торговал «с рук». Мне бы пройти мимо, ведь предупреждали, «не покупайте ничего у спекулянтов». Но уж больно приглянулась одна модель: солидные и современные, в толстой стальной оправе и растягивающимся браслете, часы выглядели броско и внушительно. Ну, я и взял. Заплатил немалую по тем меркам сумму: 40 найр (около 40-ка долларов). Но от «Сейко» в них был только браслет: сами часы же оказались обыкновенной штамповкой.

…Сегодня — опять кошмарный сон… Precognition? Мне снилось, будто я звоню по телефону в Москву, на другом конце берут трубку, слышу мужской голос (странно?), спрашивают кто, я называю себя, просят подождать и кладут трубку на стол, так, что мне все слышно, что делается в комнате. Мужчина спрашивает, что мне сказать, и я слышу из реплик, что ребёнок родился мёртвый… Вот такой сон.

…Вчера опять (в который раз) пришёл к выводу о нашей полной несовместимости c Ларисой. Вечером подслушал ее разговор по телефону с Москвой. Звонила нашему приятелю по Асуану (с которым у неё были там «шашни»). Поздравляла с днём рождения. При этом закрыла дверь на кухню, но мне все было слышно из лоджии. И сразу же, как иглой, пронзило сердце: сколько в её голосе нежности, тепла! Меня всегда поражает в жене та лёгкость, с которой она переходит от одного настроения к другому: от грубости и деловой безаппеляционности к нежности и интиму. Вот и вчера тоже: пришла домой мрачная, что-то цедила сквозь зубы, а через мгновение — нежное воркование по телефону. Может, я ревную ее к нему? После всего, что я натворил? Нет, это, скорее, осознание того, что ей нельзя верить.

Сегодня ночью у меня было видение. Я представил себе С. роды. С. лежала на операционном столе, и я видел весь процесс под углом зрения, как теперь принято показывать в откровенных документальных фильмах: со стороны ног. Ее ноги были согнуты в коленях и широко расставлены, открывая детородный орган. С моей точки обзора он казался неким темным пятном, кровоточащей щелью. Он был словно вход в пещеру, спрятанный между двумя гладкими утёсами… И вдруг из этой щели показалась мокрая голова ребёнка с прядью спутанных, прилипших к темени волос. Она двигалась прямо на меня! Глазки ребёнка были закрыты, и все его личико изображало ужас и крайнее напряжение. Зрелище не из приятных, а ведь есть люди, которым приходится чуть ли не каждый день лицезреть такое!

День уродств. День неудач. Теперь почему-то хорошо помню сны, хотя и фрагментарно. Сегодня во сне я вёл машину. Куда-то ехал. Приехал к развалинам. Столбы и стены вокруг, и все покрыто жирной слизью. Я стою на каком-то островке, возвышающимся в омуте грязи. Повсюду воронки, заполненные жирной жижей. В отдалении стояла какая-то женщина с детьми, двое. Один пошатнулся, перетаскивая игрушечную машину и, теряя равновесие, схватился за плечо другого, совсем ещё крошечного мальчика, и чуть не свалил его в грязь. Хорошо, что женщина вовремя схватила их и удержала обоих от падения… Чувство вины. А днём — тоже странности… В автобусе очутился нос к носу с женщиной с лицом, распухшим и разукрашенным сизым отёком с одной стороны, и жуткими наростами, свисающими кусками серого теста с другой. Все, кто видел ее, тут же отворачивались и уходили в другой конец автобуса, а она хоть бы что: стала выспрашивать у меня, как проехать к Эрмитажу. «Всё тлен», подумал я. «Все ляжем в землю или вознесёмся пеплом в воздух: и красивые, и уроды. Все земля скроет». Мысли о Христе и прокажённом. Мысли о людях, работающих в больницах, в хосписах, о врачах… На въезде на Дворцовую площадь глаза ослепил сверкнувший на солнце куском расплавленного золота шпиль Адмиралтейства. Потом — Дворцовый мост и тёмные каменные львы на спуске, застывшие над белёсой рекой. Все было так красиво! «Все так и останется, а меня уже не будет, и уже другие будут любоваться этим великолепием…», подумал я. Потом в автобус влез явный псих. Подойдя к кассе, он на весь автобус заявил, что ему надо уступить место. Он был молод на вид, но уже с приветом. И считает, что имеет право… Сколько сейчас таких.

А вечером, на обратном пути — ещё одна ужасная сцена. Прямо на проезжей части лежит сбитая машиной женщина. Я сидел и читал, и вдруг слышу, кто-то рядом говорит «смотри-ка, женщина лежит прямо на мостовой». Я взглянул и действительно: стоит пустой автобус, а перед ним женщина, ногами в нашу сторону. Лица не было видно, только голые ноги, и они белые там, где кончаются чулки. Лежит, молчит и только слабо так рукой пошевеливает. Я сразу опустил глаза, ощутив какой-то толчок в сердце. Откуда он шёл: от меня или от неё?…