Огюст Конт. Его жизнь и философская деятельность

Валентин Иванович Яковенко

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

Глава I. Ученичество

Семья. — Мать. — В лицее. — Политехническая школа. — Чтение. — Серьезность не по летам. — История в Политехникуме. — Исключение и высылка на родину. — Возвращение в Париж. — Поиски работы. — Умственные занятия. — Знакомство с Сен-Симоном. — Учение Сен-Симона. — Влияние Сен-Симона на Конта. — Юношеские произведения Конта. — Раздор с Сен-Симоном. — Содержание статьи «План научных трудов» и других. — Связь юношеских произведений Конта с последующими. — Предшественники Конта.

Огюст Конт (Огюст-Исидор-Мария-Франсуа-Ксавье Конт) родился в 1798 году в Монпелье (Montpellier), где отец его, Огюст-Луи Конт, служил сборщиком податей. Семья, вскормившая великого позитивиста, была заурядной чиновничьей семьей — ни богатой, ни бедной. В силу множества предрассудков, она не могла ни возбудить дух пытливости в ребенке, ни внушить ему стремлений и правил поведения, сколько-нибудь расходящихся с общественной рутиною. Несмотря на вихрь революции, потрясший всю Францию, эта чиновническая чета не чувствовала никакой потребности в обновлении. Напротив, старые боги для нее стали, вероятно, еще милее. По крайней мере, мать Конта, по его же собственному свидетельству, была чрезвычайно набожная и преданная католичка. Была ли она действительно религиозна — трудно сказать: в ту пору таких людей называли религиозными. Католическое рвение матери находилось, конечно, в прямом противоречии с теми новыми стремлениями, которые скоро обнаружились у юноши Конта, а затем и с тем новым учением, которое он стал проповедовать. Таким образом, при известной неуступчивости и строптивости обеих сторон разрыв был неизбежен; при этом как матери, так и сыну пришлось немало страдать от этих несогласий, как мы увидим ниже. Но впоследствии, когда Конт был увлечен культом женщины и когда католическая нетерпимость казалась ему синонимом глубокой веры, он вполне примирился в своих мыслях и в сердце с матерью и считал ее одним из трех своих ангелов-хранителей. К этому времени относятся следующие его слова в «Исповедях»: «Нравственные задатки перешли ко мне от моей нежной и пламенной матери. Она всю жизнь свою не знала тех высоких наслаждений сердца, которых вполне заслуживала… Я виноват перед моей бедной Розалиею (так звали его мать), лишая ее сыновних объятий в течение двадцати двух лет». Очень возможно, что свой не терпящий противоречий, неуступчивый и вместе с тем до болезненности чувствительный и самолюбивый нрав Конт действительно унаследовал от матери. Те чувства, которые у матери нашли исход в католическом рвении, у сына вылились в позитивистском поклонении перед его святой Клотильдой.

Девяти лет Огюст отдан был в лицей в Монпелье интерном. Из католико-роялистской атмосферы родной семьи он попал совсем в другую среду. Любопытно, что уже в этой школе мальчик обнаружил некоторые особенности своего нравственного склада. Он питал отвращение ко всякому внешнему авторитету и регламенту и подчинялся лишь умственному и нравственному превосходству. Эту особенность Конт сохранил до конца дней своих и ее, можно сказать, положил в основание всей своей социальной схемы. Когда мальчику приходилось иметь дело с директором или наставниками, вообще с представителями внешней школьной дисциплины, то он оказывался непокорным, пускался в рассуждения, — что называется у нас, задирал. С учителями же своими он был, напротив, совсем другой: относился к ним с почтением и великим послушанием. Естественно, что первые преследовали его всячески и наказывали, а вторые отстаивали и защищали. При этом Огюст был трудолюбив, понятлив и относительно своих познаний всегда оправдывал ожидания учителей. Слабый и болезненный на вид, он держался в стороне от школьных игр; тем не менее, товарищи любили его; он всегда готов был выручить товарища: подсказать, помочь и так далее.

Из учителей Конта следует отметить одну далеко не дюжинную личность — пастора Анконтра, преподававшего математику в лицее. Обладая обширными философскими познаниями и редкими нравственными качествами, он оказал громадное влияние на Огюста. Он не только внушил ему критическое отношение к католическим и роялистским симпатиям родной семьи, но и зажег в нем, как утверждает биограф Робине, пламя гения, которое с тех пор не потухало. Конт относился к нему с большим почтением и посвятил ему одно из своих последних произведений («Субъективный синтез»). Пятнадцати лет Огюст окончил лицей. Теперь ему предстояла прямая дорога в Политехническую школу, где могли получить надлежащее развитие его математические способности. Но туда принимали юношей не моложе шестнадцати лет. Следовательно, Конту нужно было обождать еще год. Он остался при лицее и помогал одному часто болевшему учителю преподавать математику. Эту новую обязанность он исполнял блистательно под надзором самых строгих критиков. В 1814 году он держал поверочный экзамен и, выдержав одним из первых, поступил в Политехническую школу в Париже. Школа эта играла очень большую роль во всей жизни Конта. Скажем о ней несколько слов.

Парижский Политехникум — одна из самых популярных школ во Франции. Этим она обязана, во-первых, своему универсальному характеру, будучи гражданской и военной школой; во-вторых — большому числу замечательных людей, вышедших из нее, и в-третьих — своим прогрессивным традициям. Детище Великой французской революции, она сохраняла ее дух. Под именем Центральной школы общественных работ она была учреждена Конвентом в 1794 году для образования инженеров всякого рода, в которых чувствовался недостаток в эпоху революции и вызванных ею войн. Выработка программ была поручена известному математику Монжу, и хотя школа с течением времени несколько раз подвергалась переделкам, но основной характер ее не менялся. Она давала подготовку молодым людям, желавшим поступить в одно из таких высших специальных заведений, где требовалось основательное знание математики. Курс сначала принят был трехгодичный, а затем двухгодичный. Ученики помещались в общежитии и пользовались значительными общественными субсидиями. Совместная жизнь сплачивала и порождала много общих житейских интересов. Ученики дружно боролись за право отлучек, дружно восставали против нелюбимых наставников и так далее. Но, кроме этих, так сказать, домашних дел, они принимали с самого основания школы деятельное участие в политических движениях своей страны. Поступая в школу, они клялись в преданности республике и в ненависти к абсолютизму. Когда роялисты выступили со своими происками, политехники в общей массе остались верны республиканскому духу. В то время подверглись исключению те, кто обнаружил неприязненное отношение к республике и принимал участие в роялистских возмущениях. Но это были единицы. Ученики отнеслись несочувственно к консульству Наполеона I, к его диктатуре и, наконец, к учреждению империи. Наполеон хотел было «подтянуть» школу, стал заводить там военные порядки, но научные и политические традиции оставались сильными и спасли школу. Во время вторжения союзников во Францию ученики составили особый отряд и сражались с врагами. При Бурбонах у них выходили частые столкновения с правительством, и школа снова подверглась реорганизации. Но особенно горячее участие принимали ученики в революции 1830 года. Школа была занята королевской гвардией. Тогда политехники отправились на баррикады и сражались здесь вместе с народом. Лафайет в особом приказе прославлял их подвиги; из разных мест Европы и Америки они получали приветствия; наконец, сам Луи Филипп хотел наградить их как защитников «свободы и отечества». Но это не соответствовало республиканским наклонностям политехников, и они отказались от награды. В 1848 году повторилось то же самое. Вообще техники принимали участие во всех внутренних переворотах и политических движениях Франции XIX века и всегда показывали себя ярыми республиканцами. Но мы ограничиваемся сказанным, так как полагаем, что для читателя уже с достаточной ясностью обрисовалась та политическая атмосфера, в которую попал шестнадцатилетний Огюст, к тому времени отрешившийся от католически-абсолютистских верований своей семьи. Таким образом, его стремление к выработке нового миросозерцания получало полное удовлетворение с поступлением в Политехническую школу. Здесь он ревностно изучает математику и другие точные науки и таким образом вырабатывает навык правильно, методично мыслить и ограничивать поле своих размышлений только тем, что подлежит точному наблюдению и опыту. Кроме того, он приобретает массу научных знаний, которые будут необходимы ему для его философской энциклопедии. Но эти занятия не поглощают его всецело. У него остается немало времени, или он, во всяком случае, умеет найти время для чтения по вопросам литературным, философским, социальным. При этом его интересует преимущественно великое умственное и социальное движение XVIII века; он читает энциклопедистов: Адама Смита, Юма, Кондорсе; затем — де Местра, Бишá, Галля и других. Уже в этих чтениях он ищет разрешения основного вопроса, поставленного переворотом XVIII века: к какому новому положительному строю идет человечество? Юноша Конт, понятно, не мог решить этого вопроса; но он накапливал знания, необходимые для разрешения, — знания, которыми он, благодаря своей громадной памяти, пользовался впоследствии всю свою жизнь. Заботился ли Конт о систематическом чтении, мы не знаем, так как не встретили никаких указаний на этот счет в биографических материалах; но, несомненно, это было вдумчивое чтение, то есть чтение, которое должно было определить его положение среди людей и дело, которое он должен делать.

По-видимому, Огюст не знал юности, как она обыкновенно понимается; он не знал веселья, забав, развлечений, не знал горячего увлечения, страстных споров, возвышенных мечтаний. Нет, чем-то серьезным, холодным, положительным веяло от этого молодого политехника. Вечно серьезный, занятый своими мыслями, он резко выделялся среди товарищей и производил впечатление скорее зрелого человека. Его громадный ум при непреклонном характере угнетал всякое непосредственное проявление юной жизнерадостности. Но это нисколько не мешало ему быть одним из самых задорных учеников и в распрях с начальством идти во главе других; поэтому он нередко подвергался взысканиям и лишался тех отличий, какие ему давало его умственное превосходство, признаваемое самими профессорами. Одно из таких столкновений оказалось роковым для него и его товарищей. Огюст был уже на втором курсе и должен был закончить школу. В это время на первом курсе вышла история из-за грубого обращения одного из репетиторов. Старшие вмешались и заступились за своих товарищей. Они потребовали удалить грубияна. «Как ни прискорбно, — заявляли они ему в письме, — принимать такую меру по отношению к старому учителю, но мы требуем, чтобы Вашей ноги не было больше здесь». Письмо было написано Контом, и его фамилия стояла первой под вышеприведенными словами. Правительство воспользовалось этим случаем (дело происходило в 1816 году), чтобы закрыть школу, которая уже страшно надоела своим вольнодумством и беспрестанными волнениями. Конт был препровожден на родину и отдан там под надзор полиции. Так плачевно закончились ученические годы Конта, и ему пришлось вступить в жизнь восемнадцатилетним «недоучкой», как сказали бы у нас поклонники дипломированного знания. Однако этот «недоучка» вскоре превратился в высокообразованного философа. Несчастье не смутило его. Он имел определенную цель и шел к ней тем путем, который казался ему кратчайшим при наличии известных условий. Но, скажут, карьера его была испорчена. Какая карьера? Во всяком случае, не та, которую делают великие независимые умы.

Нетрудно представить себе, как встретила Огюста родная семья, всецело погруженная в свои мещанские интересы, слегка прикрытые правоверным католицизмом. Вне семьи также не представлялось ничего утешительного. Там, в этом маленьком Монпелье, где каждому известна вся подноготная другого, строптивый юноша с обширнейшими планами в молодой голове и громадным самолюбием едва ли нашел бы себе дело даже при лучших условиях. Поэтому Огюст покидает Монпелье через несколько месяцев после своего невольного переселения туда и отправляется в Париж. Полиция не препятствовала ему, так как дело, за которое он был выслан, не носило политического характера. Но семья старалась всячески удержать его, и отец отказал ему в материальной поддержке. Таким образом, очутившись в Париже, Огюст должен был рассчитывать исключительно на себя, на свой ум и энергию. Недостатки и лишения не могли испугать его. Со свойственным ему упорством и прямотой он ставит свое «быть или не быть?» и возлагает все надежды на свою великую способность к труду.

В Париже Конту первым делом пришлось изыскивать средства к существованию. Ему помогли профессор Политехнической школы Поинсо, заметивший необыкновенные дарования своего ученика еще на школьной скамье, и известный ученый Бленвилль. Оба они еще не раз протянут руку помощи нашему философу в его борьбе с цеховыми учеными и с его страшной болезнью. Теперь они приискали юноше частные уроки по математике. Обеспечив себе кое-какие скудные средства, Конт снова принялся за чтение по физическим наукам, биологии, истории. Одно время ему улыбалось место профессора по аналитической математике в спроектированной по французскому образцу Политехнической школе в Соединенных Штатах. Но проект этот не получил осуществления. Затем он поступил домашним секретарем к богатому банкиру, видному члену парламента, а впоследствии министру, Казимиру Перье. Секретарство это продолжалось только три недели: будущий философ и будущий министр слишком расходились в убеждениях, чтобы они могли сотрудничать в каком-либо деле; простым же наемником Конт не пожелал быть. Тем временем правительство допустило к выпускным испытаниям исключенных им раньше политехников и выдержавшим успешно экзамен дало, по обыкновению, разные места. Конт не держал экзамена и тем вторично отрезал себе обычный путь к обычной карьере.

Литтрé следующим образом описывает умственное состояние Конта в это время:

«Вглядываясь в него, вы увидели бы молодого человека с чрезвычайно рано развитыми, чрезвычайно деятельными и чрезвычайно обширными способностями, вполне изучившего все неорганические науки (к биологическим наукам он перешел немного позже), сведущего по части исторических документов и желающего проникнуть далее в мир идей и спекулятивной политики. По общему духу, царившему в его семье, он должен был бы быть католиком и легитимистом, а на самом деле он был свободным мыслителем в религии и революционером в политике. Республиканский дух, сохранявшийся еще в Политехнической школе, несмотря на деспотизм Наполеона и военного режима, не мешал развитию такого склада ума. Но индивидуальность его сказывалась пока только в той связности, которую он придавал усваиваемым доктринам. Конт является в эту пору просто одним из новобранцев под знаменем, поднятым другими руками, или, выражаясь точнее, под знаменем, поднятым руками XVIII века и революции. Если Конт должен был сделаться со временем тем, чем он был на самом деле, ему необходимо было выйти из этого состояния и перейти к другому порядку идей».

То есть от чисто отрицательных идей XVIII века Конт должен был перейти к тем положительным социальным идеям, которые составляют достояние XIX века. Такой поворотный момент в его развитии совпадает со знакомством с Сен-Симоном. Хотя впоследствии Конт считал за несчастье это свое знакомство, однако, едва ли можно отрицать, что близкое общение с Сен-Симоном оказало большое влияние на формирование его мировоззрения. Укажем вкратце на те мысли Сен-Симона, которые развивает впоследствии и Конт, только гораздо систематичнее и продуманнее.

Характерной особенностью науки Сен-Симон считает предсказывание. Он указывает на смену астрологов астрономами, алхимиков — химиками и на предстоящую смену метафизиков, моралистов и философов — физиологами как на замечательнейшие моменты в развитии человеческого духа. Он говорит о всевозрастающем значении физицизма (совокупности научных и положительных представлений относительно явлений) и упадке сверхъестественных представлений и превозносит Декарта за то, что тот вырвал скипетр мира из рук воображения и передал его в руки разума. Само выражение «позитивная философия» встречается впервые у Сен-Симона в 1808 году, то есть когда Конт был еще ребенком. Главной задачей науки и философии Сен-Симон считал преобразование общества, его морального, религиозного и политического строя и ставил, таким образом, общественную реформаторскую деятельность в зависимость от научной системы. Все отрицательное, революционное, анархическое ему было противно. С этой точки зрения он осуждал протестантизм, считая его задержкой на пути развития положительной философии. Реформы, которые он предлагает, должны умиротворить общество; он не призывает отнимать имущество у богатых; он желает только увеличить общее богатство. Вместо эксплуатации человека человеком он выставляет эксплуатацию земли человеком; на осуществлении этой задачи должны сойтись ученые и промышленники. Мы не станем входить в дальнейшие подробности плана общественного переустройства, проектированного Сен-Симоном, так как в самом этом плане найдется мало общего с планом, разработанным впоследствии Контом. Мы хотели лишь указать в самых общих чертах ту идейную атмосферу, с которой пришлось соприкоснуться Конту, когда он познакомился с Сен-Симоном. Многое, проповедуемое последним, высказывалось другими мыслителями раньше него, как это обыкновенно бывает. Но только став учеником, сотрудником, другом Сен-Симона, Конт перешел от своего отрицательного миросозерцания и от простого накопления знаний к работе над положительной системой и при этом несомненно усвоил некоторые из мыслей, высказанных учителем. Ниже мы укажем других мыслителей, которых сам Конт признает своими предшественниками; но все это были великие мертвецы, а Сен-Симон действовал на него непосредственно своею живою личностью.

Конт познакомился с Сен-Симоном в 1818 году, когда ему было двадцать лет, и поступил к нему в качестве секретаря с жалованьем в триста франков в месяц; но деньги эти он получил только за первую четверть, а затем должен был удовлетворяться одними обещаниями со стороны своего принципала. Не в материальной стороне, однако, дело. У Сен-Симона было определенное учение, и Конт, как он сам признавал, был вначале его учеником. Мы не говорим, что он воспринял это учение как нечто законченное и требовавшее только практического осуществления. В ту пору еще не было школы сенсимонистов и само учение только разрабатывалось. Важно то, что под руководством Сен-Симона Конт начал серьезно работать над социальными вопросами; в окончательных же выводах он мог разойтись со своим учителем, как это и случилось в действительности. Что Конт действительно работал над теоретическими социальными вопросами, показывают напечатанные им в это время работы. Так, в 1819 году в журнале «Censeur» была напечатана небольшая статейка «Séparation générale entre les opinions et les désirs», в которой он развивал мысль, что масса, народ, должна высказывать свои желания; ученые, публицисты — разрабатывать и указывать средства и пути удовлетворения этих желаний; правительство — осуществлять предложенные меры. В 1820 году он напечатал в журнале «Organisateur» статью «Sommaire appréciation de l'ensemble du passé moderne», в которой проводит различие между двумя главнейшими эпохами человеческого развития, эпохой критической и эпохой положительной. Наконец, в 1822 году он печатает в серии, издаваемой Сен-Симоном, уже весьма солидную работу: «Plan des travaux scientifiques nécessaires pour réorganiser la société». Работа эта была перепечатана в 1824 году под заглавием «Politique positiv» опять-таки в серии Сен-Симона, и затем Конт прекращает не только всякое сотрудничество со знаменитым реформатором, но даже знакомство. Он созрел для самостоятельной работы; он перерос уже своего наставника и сам мог выступить в роли учителя. Кроме упомянутых юношеских произведений, перепечатанных впоследствии Контом в его четырехтомной «Système de politique positive», он написал еще несколько, о которых, однако, сам отзывается как о «незрелых, навеянных пагубной связью» и потому «искусственных». Какие именно это произведения — неизвестно, но ясно, что речь идет о статьях, написанных под влиянием и в духе Сен-Симона.

Конец ознакомительного фрагмента.