Скопление неприятностей

Вадим Панов, 2020

Кажется, что жизнь Помпилио дер Даген Тура налаживается. Главный противник – повержен. Брак с женой-красавицей стал по-настоящему счастливым. Да и верный цеппель, пострадавший в последней битве, скоро должен вернуться в строй. Но разве таков наш герой, чтобы сидеть на месте? Тем более, когда в его руках оказывается удивительная звездная машина, расследование тайны которой ведет на богатую планету Тердан, которой правят весьма амбициозные люди. Да и офицеры «Пытливого амуша» не привыкли скучать и охотно вернутся к привычной, полной приключений жизни.

Глава 2,

в которой Помпилио и Кира готовятся к путешествию, галаниты слетаются на Тердан, Дюкри изучает Карусель, Фелди слышит то, что не должен слышать, а Бабарский и Аксель завершают относительно честную сделку

Любой адиген — воин.

Хороший или плохой, трусливый или безрассудный, бешено прущий напролом или предпочитающий бить в спину — не важно. Это не важно, ибо существует аксиома: любой адиген — воин. И даже избрав гражданскую или научную карьеру, адиген все равно останется воином, хотя бы в душе. Он постоянно слышит бесконечные истории о славном прошлом своей семьи, а среди его друзей, родственников и знакомых полным-полно действующих офицеров. Он знает, что его могут вызвать на дуэль — кодекс усложнился, но не был отменен, — и умеет держать оружие.

Потому что любой адиген — воин.

Когда-то они были всадниками, несокрушимыми рыцарями, с головы до ног закованными в стальные латы, с легкостью выдерживающие удары стрел, мечей и даже копий. Когда-то они олицетворяли собой саму Войну, и противостоять им на полях сражений могли только равные, столь же хорошо обученные и снаряженные воины. Когда-то один-единственный рыцарь мог решить исход исторического сражения, обратив в бегство полтысячи пехотинцев, как это случилось в битве при Фенчинге, в результате которой на Андане сменилось пять даров из двенадцати. Но те времена давно канули в Лету. Пушки и огнестрельное оружие изменили тактику боевых действий, и легендарные доспехи отправились на вечное хранение в арсеналы родовых замков. Бог полюбил большие батальоны, артиллерийские батареи и цеппели, однако адигенам не давала покоя мысль, что огнестрельным оружием можно научиться владеть так, чтобы на поле вернулся «Король сражений», способный в одиночку одержать победу.

И в мир явился Хоэкунс — Высокое Искусство достижения цели, сложная, оттачиваемая в течение столетий система жесточайших физических тренировок и философских воззрений, призванная сформировать идеального воина. Своей главной цели — создать бойца, способного в одиночку решить исход битвы, Хоэкунс не добился и не мог добиться в эпоху пулеметов и бронетягов, однако в ближнем бою, в перестрелках и дуэлях бамбальеро — так называли адептов Высокого Искусства, — не было равных. Они действовали уверенно и хладнокровно, они все видели и везде успевали, они великолепно разбирались в алхимических смесях и могли составить патрон для любого выстрела, хоть на десять метров, хоть на лигу. Они промахивались в одном случае из ста, и Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур был одним из лучших, был бамбадао, величайшим мастером Хоэкунса. Обладал титулом, который невозможно купить ни за какие деньги, потому что учителям Химмельсгартна, наверное, единственным во всем Герметиконе, было абсолютно плевать на происхождение и знатность ученика, на его золото и могущественных родственников: они готовили воинов, и ни один адиген — ни заурядный владетель, ни сиятельный дар — не смел им перечить или указывать, как себя вести.

Помпилио никогда не рассказывал о проведенных в Химмельсгартне годах, но, глядя на то, чему он научился, окружающие понимали, что в жизни капризного, привыкшего к роскоши адигена были и кровавый пот, и кровавые мозоли, и он с честью выдержал такие испытания, которые многие сочли бы изощренными пытками.

И продолжал изнурять себя тренировками, которым посвящал не менее двух часов в день.

///

— Теодор!

Дверь мгновенно распахнулась, и в гимнастический зал вошел Валентин с серебряным подносом, на котором стоял высокий хрустальный бокал.

— Бодрящий коктейль, мессер.

— Ядреная пришпа, сколько раз тебе повторять, что он не бодрит, а питает! Какая бодрость может появиться от этой дряни? — потный Помпилио жадно выпил содержимое бокала — жуткую, по мнению многих, смесь молока, яиц, сока, фруктов и злаков, и вернул его на поднос. — Где Кира?

— Адира просила передать, что будет рада попить с вами чаю, — сообщил слуга.

— Сколько у меня времени?

— Примерно час.

— Насколько примерно?

— Час с четвертью, мессер.

— Достаточно, — после короткого размышления решил дер Даген Тур, бросив в угол мокрое от пота полотенце.

— Достаточно для чего, мессер? — поинтересовался Валентин.

— Теодор, я в настроении сходить в арсенал и выбрать, в конце концов, оружие для предстоящего путешествия.

— Прекрасная мысль, мессер, — одобрил слуга, пристраивая поднос на ближайшую лавку, чтобы проследовать за хозяином.

— А главное — никакой философии, — продолжил Помпилио, направляясь по широкому коридору к лестнице. — Теодор, во время физических упражнений я пересмотрел свое утреннее мнение и считаю, что философские умозаключения, в пользе которых ты пытался меня убедить, есть признак душевной слабости и даже некоторого психического расстройства. Настоящий муж должен быть суров и агрессивен.

— Вне всяких сомнений, мессер, — не стал спорить Валентин.

— Я такой?

— Прежде чем ответить, я хотел бы уточнить: суровым и агрессивным вы желаете быть по отношению к кому?

— Мне кажется или я действительно ощущаю в твоем вопросе скрытую иронию? — осведомился Помпилио, широким шагом двигаясь по коридору.

— Я всего лишь желал дать максимально полный ответ, мессер.

— Не нужно ничего усложнять, Теодор, наши отношения должны оставаться четкими и понятными.

— Да, мессер.

— Я такой?

— Вне всяких сомнений, мессер.

Помпилио остановился, ожидая, когда слуга откроет дверь в арсенал, и неожиданно произнес:

— Я не был здесь три дня.

— Да, мессер, — спокойно подтвердил Валентин.

— А вчера я так и не добрался до эллинга.

— Да, мессер.

Потому что время, которое раньше отдавалось оружию и цеппелю, теперь занимала Кира.

— Это хорошо?

— Вы взрослый, умный человек, мессер, который всегда принимает правильные решения. И если вы не нашли времени на посещение арсенала или эллинга, значит, вы потратили его на нечто более важное.

— Мы оба знаем, что я потратил время на Киру, — проворчал Помпилио. — Она…

И улыбнулся.

Валентин выдержал паузу, а поняв, что хозяин не собирается продолжать, распахнул дверь в арсенал.

Общеизвестно, что бамбальеро безразлично, из чего стрелять, ведь они одинаково хорошо управляются и с охотничьим ружьем, и с пулеметом. Бамбальеро с легкостью определяют сильные и слабые стороны любого оружия, всегда выбирают то, которое наилучшим образом подойдет для достижения цели, но особенно трепетную любовь у них вызывают бамбады: уникальное оружие высочайшего класса, изготовленное вручную, в единственном экземпляре, и всегда — под конкретного владельца. Создавать оружие, которое Хоэкунс официально признавал бамбадами, могли только лучшие мастера, доказавшие свое умение перед высшими адептами Высокого Искусства, после того как представленное ими оружие долго и тщательно изучалось и пробовалось лучшими воинами Герметикона. Перед началом работы мастера обязательно встречались с заказавшим оружие бамбальеро, досконально расспрашивали его о манере ведения боя, о задачах, которые он ставил перед бамбадой, изучали его анатомию и даже привычки. А после создавали оружие, которое в полном смысле слова становилось продолжением хозяина: вес, балансировка, внешний вид — все подходило идеально.

Бамбады изготавливались долго, стоили дорого, однако Помпилио был владельцем обширной и периодически пополняемой коллекции, которой не без основания гордился и периодически пополнял. Как правило, в путешествия он брал ее всю — арсенал занимал на «Пытливом амуше» отдельное помещение, однако на этот раз им предстояла необычная поездка, и Помпилио мог взять с собой ограниченное количество стволов.

— Полагаю, не более трех бамбад, — пробормотал дер Даген Тур, остановившись напротив стеклянных шкафов с оружием. И замолчал, очевидно, представляя, что его ждет в путешествии.

Со стороны могло показаться, что Помпилио не нуждается в советах, однако Валентин хорошо знал свои обязанности и, выдержав короткую паузу, осведомился:

— Если не ошибаюсь, мессер, вы собираетесь встречаться с даром Дереком?

— Сначала мы отправимся на Верзи, — подтвердил дер Даген Тур. — Нам с Дереком нужно обсудить весьма важный вопрос.

— Предполагается охота?

— Разумеется, Теодор, мы ведь говорим о Дереке.

— Вам известно, на кого предполагается охотиться? — невозмутимо продолжил расспросы слуга.

— Дерек скрывает, говорит, что хочет сделать сюрприз, а значит, приготовил нечто действительно интересное, — Помпилио усмехнулся. — Я совершенно уверен, что мы отправимся добывать каллерданского пламура.

— Интересная добыча, мессер.

— И редкая.

— Насколько я помню, речь идет об очень крупной кошке?

— Это максимально близкое определение, Теодор, — подтвердил Помпилио.

— Говорят, у пламура красивая шкура?

— Очень красивая.

— Хотите сделать из нее коврик перед камином?

— Ядреная пришпа!

— Извините, мессер, шутка получилась неудачной.

Сказать, что Помпилио стрелял великолепно, означало просто промолчать: он был бамбадао, а значит — намного выше самых лестных эпитетов. При этом охоту дер Даген Тур недолюбливал. Как и любой хищник, он убивал только по необходимости, а единственным трофеем, который Помпилио разрешил выставить на всеобщее обозрение, была лапа гигантской пришпы — в кают-компании «Пытливого амуша». Правда, того зверя дер Даген Тур убил не на охоте, а спасая себя и спутников от неминуемой гибели.

— Но ты прав: будет обидно повредить шкуру столь редкой добычи, — помолчав, произнес Помпилио.

— То есть вы будете стрелять пламуру в глаз?

— Намекаешь на «Генерала Мо»? — дер Даген Тур потер подбородок.

— Рекомендую.

— Гм…

Восьмизарядная бамбада калибра 7,62 прекрасно подходила для охоты на среднюю дичь и тем вызывала у Помпилио сомнения:

— Пламур отличается необычайной живучестью.

— В таком случае нужно взять «Острую жимолость».

— Бамбаду калибром одиннадцать с половиной миллиметров? — Помпилио покачал головой. — Самая легкая пуля «Жимолости» оторвет пламуру голову, а это не то, чего бы мне хотелось. — Он помолчал. — Пожалуй, возьму «Трактирщицу».

— Прекрасный выбор, мессер, я как раз хотел напомнить об этой девчушке.

Официально девятимиллиметровая бамбада называлась «Трактирщица из Брсздо», а создал ее великий Бродяга из Листа, один из тех, чье имя внесено в Пантеон Хоэкунса. Как все произведения Бродяги, капризная «Трактирщица» требовала тщательного ухода, но отличалась поразительной, во всех смыслах, точностью.

— Я почищу ее вечером, — произнес Помпилио, прикоснувшись к украшенному золотом ложу бамбады. — Обязательно напомни.

— Да, мессер, — Валентин чуть склонил голову. — Наши дальнейшие действия?

— После охоты мы точно заглянем в большой город.

— Насколько большой, мессер?

— В Виллемгоф, сферопорт Тердана.

Валентин прищурился, припоминая известные ему сведения об этом городе, и негромко произнес:

— Если не ошибаюсь, терданская полиция славится хорошей подготовкой?

— Ты не ошибаешься, Теодор.

— Вы отправляетесь на Тердан под своим именем?

— Инкогнито.

— То есть необходимо оружие скрытого ношения?

— Именно.

— «Близнецы»?

— Я думал о них…

Четырнадцатизарядные пистолеты мастера Бо Харда бамбадами не считались, поскольку были магазинными, а Хоэкунс еще не принял эту схему, и начисто лишенными свойственного бамбадам изящества. Тем не менее Помпилио любил «Близнецов» за безупречное исполнение и большой боезапас, часто использовал, однако сегодня был вынужден от них отказаться:

— Слишком громоздки.

— Зато обеспечивают великолепную плотность огня.

— Теодор, ты решил поведать мне характеристики моего оружия?

— Ни в коем случае, мессер, я лишь напоминаю…

— Я возьму «Улыбчивого Ре», — Помпилио кивнул на револьвер, который сопровождал его едва ли не чаще «Близнецов». — Он идеально подходит для прогулки по городу.

— А если понадобится нечто более серьезное?

— В этом случае на сцену выйдет «Хриплый Чарли».

— Неожиданное решение, мессер, — пробормотал Валентин.

— Почему? — удивился Помпилио.

— «Хриплый» — весьма специфическое оружие, и если после города мы вернемся на открытое пространство…

— Я воспользуюсь «Трактирщицей», — перебил слугу дер Даген Тур.

— Я об этом не подумал, мессер.

— Мы давно выяснили, что предусмотрительность — не твой конек, Теодор, я разрабатываю планы, а ты их исполняешь.

— Безусловно, мессер.

— И я думаю, что «Хриплый» придется кстати.

— Не буду спорить, мессер.

— Именно так.

Гладкоствольная бамбада «Хриплый Чарли» мастера Болл-Жимера получила название благодаря своеобразному, напоминающему громкий кашель звуку выстрела. Это был укороченный дробовик с барабаном на четыре каморы, каждая из которых предназначалась для удлиненного патрона калибра восемнадцать миллиметров. «Хриплый Чарли» был идеален в ближнем бою, поскольку мог «сдуть» с дороги трех-четырех человек одним выстрелом. Или вынести дубовую дверь. Или пробить кирпичную стену. При этом его можно было с легкостью скрыть под плащом, а значит — незаметно пронести по улице.

— Полагаю, этого будет достаточно, — подытожил Помпилио. — Теодор, позаботься о боеприпасах.

— Какие именно, мессер?

— На все случаи жизни.

— Понимаю.

— А я пойду приму душ… — дер Даген Тур повернулся к двери. — Сколько времени у меня осталось?

— Чай будет подан через двадцать минут.

— Успею, — Помпилио помолчал. — Знаешь, Теодор, в последнее время я все чаще думаю о важности семейных ценностей. И о том, как приятно, когда они есть.

— Под семейными ценностями мессер подразумевает наличие в доме арсенала?

— Нет, Теодор, под семейными ценностями я подразумеваю наличие в доме жены.

— Понимаю, мессер.

— Даже мама не смогла бы заставить меня пить чай днем.

— Еще лучше понимаю, мессер, — подтвердил Валентин, который прекрасно помнил неукротимый характер мамы неукротимого дер Даген Тура.

///

— Я очень рада, что ты согласился отложить дела и присоединиться ко мне, — улыбнулась Кира. — Надеюсь, я не отвлекла тебя от чего-то важного?

— Нет, — качнул головой Помпилио, наблюдая за разливающим чай Валентином.

— Я просто подумала…

— Подожди секунду, — дер Даген Тур подался вперед, накрыл ладонью руку жены и выразительно посмотрел на слугу.

— Я могу идти, мессер?

— Да, Теодор, спасибо.

— К вашим услугам, мессер.

Валентин вышел из столовой, забрав с собой двух других слуг, и, когда за ними закрылась дверь, Помпилио продолжил:

— Мы — взрослые люди, и я, как мы оба знаем, чуть более взрослый, чем ты… лет на десять.

Кира улыбнулась, но прерывать мужа не стала.

— У каждого из нас были свои привычки, и сейчас мы их меняем. Каждому из нас придется от чего-то отказаться, каждому из нас придется с чем-то согласиться. Я очень рад, что ты придумываешь для нас новые правила, и, чем бы я ни занимался, как бы ни был занят, я буду с удовольствием являться к тебе на чай.

— Сейчас я, наверное, должна была сказать, что мне повезло с мужем, — очень тихо ответила Кира, — но ты прекрасно знаешь, что именно так я и думаю.

— Нам обоим повезло, — в тон девушке ответил Помпилио.

Они помолчали, позволяя тишине отделить эту часть разговора, после чего вернулись к чаю.

— Я хотела с тобой посоветоваться, — произнесла Кира, разглядывая выставленное печенье.

— О чем? — отозвался Помпилио, удивляясь отсутствию ветчины, горчицы и хлеба.

— Сегодня утром, когда я проснулась одна… — Кира замолчала, ожидая реакции мужа.

— От холода? — невозмутимо осведомился дер Даген Тур.

— Одна, — повторила рыжая.

— Не хотел тебя будить.

Кира многозначительно промолчала, и Помпилио понял, что придется извиниться.

— Сегодня я поднялся намного раньше обычного.

— Бессонница?

— Как раз наоборот: прекрасно выспался, — он помолчал. — Когда настроение хорошее, силы восстанавливаются невероятно быстро.

В карих глазах Киры вспыхнули лукавые огоньки, однако комментировать эти слова мужа рыжая не стала. Помолчала, после чего продолжила:

— Так вот, проснувшись в одиночестве, я некоторое время оставалась в кровати, обдумывая, обижаться на тебя или нет, а затем поняла, что мы должны переделать спальню.

— Гхм… — промычал Помпилио, который как раз откусил печенье. Прожевал, запил чаем и уточнил: — Другая мебель?

— Другая мебель, другое оформление стен, другое белье и… и надо будет убрать картины. Заменить их на зеркала. Я хочу больше зеркал.

— Пусть будет больше зеркал.

— Ты согласен? — удивилась рыжая.

— Да, — Помпилио допил чай и вновь наполнил чашку.

— А если я предложу перекрасить замок в какой-нибудь веселенький цвет? — заинтересовалась Кира.

— Перекрасим, — отозвался он, наполняя чашку жены.

— Ты соглашаешься, потому что тебе нравятся мои идеи или чтобы от меня отвязаться?

Девушка задала вопрос шутливым тоном, но было видно, что неожиданная податливость мужа вызвала у нее сомнения. И потому Помпилио ответил серьезным тоном:

— Если бы я хоть на секунду мог предположить, что ты способна потребовать перекрасить замок в какой-нибудь веселенький цвет, я бы ни за что на тебе не женился. Думаю, мы бы даже не встретились бы.

— Как бы у нас получилось не встретиться? — осведомилась Кира.

— Я бы что-нибудь предпринял, — рассмеялся дер Даген Тур.

— Я подумаю над твоими словами, — пообещала рыжая.

— Надеюсь, — Помпилио откинулся на спинку полукресла. — Как ты хочешь изменить спальню?

— Еще не знаю, но обещаю с тобой советоваться…

— Приятно слышать.

–…несмотря на то что ты ничего мне не рассказываешь, — закончила Кира.

— О чем? — растерялся Помпилио.

— Ни о чем.

— Э-э… — он почесал бровь, всем своим видом демонстрируя полное непонимание.

— Ты собрался в путешествие?

— Ах, это… — дер Даген Тур покачал головой. — Вчера мне прислали перспективные планы Астрологического флота на ближайший год, и мы с Баззой изучили их, — Помпилио помолчал. — Они собираются вернуться к исследованию Туманности Берга.

— Если не ошибаюсь, Туманность находится в нашем секторе?

— Да, верно.

Он уже привык, что говоря «наш», Кира подразумевает — «лингийский», но ему было бесконечно приятно слышать это снова и снова. Тем более он чувствовал по тону жены, что, говоря «наш», Кира не играла, она действительно так считала.

— Сколько планет в Туманности?

— Не меньше десяти.

— Вижу в твоих глазах охотничий азарт.

— Еще какой!

— Чего я не знаю? — прищурилась рыжая. Но через секунду догадалась: — Ты сказал: они собираются вернуться к исследованию. Флот уже пытался изучать Туманность?

— Да.

— И?

— Все с самого начала понимали, что задача поставлена сложная, — неспешно начал Помпилио, переводя взгляд на окно. — Туманность находится далеко, на предельном для межзвездного прыжка расстоянии, а многие утверждают, что даже за пределом. Как бы там ни было, стабильной точки перехода на какую-либо из планет Туманности пока не обнаружено, однако двенадцать лет назад командор дер Ман-Дабер прыгнул, и никто до сих пор не знает, что побудило его так поступить.

— Он погиб? — спросила Кира.

— Этого тоже никто не знает, — развел руками Помпилио.

И только сейчас рыжая догадалась, о чем рассказывает муж:

— Тринадцатая Астрологическая экспедиция!

— Именно, — кивнул дер Даген Тур.

Самая загадочная и самая трагическая страница в истории Астрологического флота. Разумеется, главным исследователям Герметикона доводилось терять корабли, но никогда до и никогда после они не несли столь страшные и необъяснимые потери: девять мощных, полностью снаряженных цеппелей, включая флагманский доминатор, прекрасно вооруженные и укомплектованные опытным экипажем.

— Спасатели тщательно прочесали Пелеранию, это ближайшая к Туманности планета, но не нашли следов Экспедиции. А через три месяца на Деригону вывалился обломок цеппеля, ободранный так, будто великан два дня волочил его по всем скалам Герметикона. Именно обломок: из девяти баллонов гелий оставался в двух, рулей нет, гондолы нет, машинное отделение взорвано, кузель отсутствует, фактически на нем оставался только астринг, который астролог ухитрился запустить с помощью резервных батарей. Других членов экипажа, кроме астролога, на борту не оказалось, — Помпилио выдержал паузу. — Цеппель опознали по надписи на носу: ИР «Пронырливый», Тринадцатая экспедиция. К сожалению, астролог не смог вспомнить, что случилось после прыжка, и даже лучшие ведьмы спорки не сумели вытащить из его головы информацию.

— Что стало с несчастным?

— Некоторое время он провел в психиатрической лечебнице, — негромко ответил дер Даген Тур.

— А потом?

— Потом… — по его губам скользнула тень улыбки.

— Нет, — тряхнула головой Кира. — Быть не может!

— Почему?

— Галилей?

— Я оказался единственным, кто не побоялся пойти с ним в Пустоту.

— Почему? — вырвалось у рыжей.

— Потому что она его отпустила, — спокойно ответил Помпилио. — А значит, Галилей приведет любой цеппель на любую планету.

Кира едва не выронила чашку, вовремя опомнилась, сжала ручку, но чай расплескала. Однако не обратила на это внимания, полностью поглощенная разговором:

— Ты серьезно?!

— В том числе — поэтому, — с прежним спокойствием подтвердил дер Даген Тур. — Но в первую очередь потому, что Галилей — лучший астролог из всех, кого я встречал. Однажды он провел в работающем астринге почти сорок минут, ожидая, когда уйдут Знаки и можно будет построить переход… И построил. Увел «Амуш» с Заграты… — еще одна пауза. — Никто не смог бы этого сделать, только Галилей.

— Думаешь, он согласится вернуться в Туманность?

— Посмотрим! — Помпилио тряхнул головой. — До Туманности еще нужно добраться, и сейчас у нас другая цель.

— Расследование? — догадалась Кира.

— Расследование, — подтвердил дер Даген Тур.

В результате недавних событий на Фархе в руки лингийцев попал уникальный, снабженный двумя астрингами цеппель — об этом знали только Помпилио, его брат Антонио, остальные дары и несколько чинов лингийской тайной полиции. Строжайшая секретность объяснялась тем, что «Счастливый цехин» — так называлось судно, умел сбивать с курса цеппели, направляя их к другим планетам. Но гораздо больше лингийцев заинтересовал сам факт переделанного астринга — работать с астрелием, из которого была создана межзвездная машина, умели только на Герметиконе, на планете, которая открыла Эту Эпоху. И потеря монополии могла обернуться серьезными проблемами для всей цивилизации.

О «Цехине» было известно только одно: Огнедел пригнал его с Тердана, но тайну его создания террорист унес в могилу. Дело требовало тщательного и тайного расследования, и Помпилио убедил даров, что справится: «Пытливый амуш» надолго застрял в ремонтном доке, и деятельная натура дер Даген Тура не могла удовлетвориться только выходами в свет да беззаботными радостями семейной жизни.

— И с чего планируешь начать? — поинтересовалась Кира.

— Уже начал, — ровным тоном ответил Помпилио.

— Когда? Как?!

— Поразмыслив, я принял решение отправить на Тердан несколько не связанных между собой групп…

— Уран посоветовал? — невинно спросила Кира.

Уран Дюкри считался лучшим следователем лингийской тайной полиции, ему пророчили блестящую карьеру и адигенский титул, и пророчили вполне заслуженно: Кира имела возможность убедиться в ловкости и мастерстве Дюкри, сопровождавшего ее во время безрассудного путешествия на Тинигерию и вытащившего из лап похитителей. Уран знал о событиях на Фархе, из чего рыжая сделала вывод, что он обязательно примет участие в расследовании.

— Уран принял посильное участие в разработке плана, — не стал скрывать Помпилио. — Но для чего ты заострила на этом внимание?

— Не могу поверить, что ты ничего мне не сказал.

— Мы проводим тайное расследование, — напомнил дер Даген Тур. — Секретное.

— Еще скажи, что отправишься на Тердан без меня.

— Я обдумывал такую возможность.

— Больше можешь не обдумывать.

Несколько секунд Помпилио в упор смотрел на жену, после чего прежним спокойным тоном продолжил:

— Я сказал, что обдумывал, но не сказал, как долго.

— И как долго? — осведомилась Кира.

— Секунды три, — улыбнулся дер Даген Тур.

— Одного я тебя не отпущу.

— Знаю.

— Хорошо, — рыжая помолчала. Сделала маленький глоток чая и передернула плечиками: — Не могу поверить, что ты ничего мне не сказал.

Воспитание не позволило Помпилио указать супруге, что эту фразу она уже произносила.

— Кого ты отправил на Тердан?

— В первой группе Уран, Галилей и Мерса.

— Странный выбор.

— Они отправились на «Счастливом цехине» и попытаются выйти на подлинных владельцев, объявив о том, что собираются продать цеппель. Они не должны вызывать подозрений, поэтому Уран сыграет роль контрабандиста, у него получится, я проверял, а Мерса и Галилей будут Мерсой и Галилеем.

— Не боишься отправлять на Тердан «Цехин»? Что будет, если мы его потеряем?

— Не потеряем, — обнадежил супругу дер Даген Тур. — Уран достаточно опытный человек.

— Пожалуй, соглашусь.

Кира подняла брови, показывая, что готова слушать продолжение, и Помпилио вернулся к рассказу:

— Вторую группу составили ИХ и Аксель, они проведут параллельное расследование, а при необходимости Аксель поддержит отряд Урана.

— А мы? — спросила девушка. — Мы полетим на Тердан?

— Обязательно, — пообещал Помпилио. — Но не сразу: по дороге заедем к Дереку.

— Зачем?

— В первую очередь, потому что мне нужно с ним переговорить. Во вторую, потому что все должны считать, что мы находимся на Верзи…

— Ты собираешься отправиться на Тердан инкогнито! — у Киры загорелись глаза.

— Да, — подтвердил дер Даген Тур. — Перед отъездом Мерса изготовил замечательный комплект документов, алхимические печати которых даже Уран не смог отличить от подлинных.

Все офицеры «Пытливого амуша» были мастерами своего дела. Однако Кира пропустила это сообщение мимо ушей.

— У нас будет настоящее тайное расследование? С переодеванием?

— С переодеванием? — поднял брови дер Даген Тур.

— Не волнуйся, дорогой, это я беру на себя.

— С переодеванием? — с беспокойством повторил Помпилио.

Но девушка не ответила. Она смотрела на мужа, пила остывший чай и улыбалась.

⁂

«А мне нравятся межзвездные переходы!

Не верите? Да плевать я хотел, верите вы или нет. Энди тоже не верит, говорит, что всех трясет в переходах, и если мне они нравятся, значит, нужно обратиться к врачу. Я попытался объяснить Энди, что многим из нас требуется вдумчивая помощь психиатра, но он не услышал и продолжил утверждать в записках, что нормальное состояние во время прыжка с планеты на планету — настороженность и страх.

А я чувствую себя… спокойно.

Нет, я не ямауда, я такой же, как вы, и точно так же ловлю Знаки Пустоты, и если поймаю — могу погибнуть. Кстати, далеко не всякому ямауде нравится прыгать с планеты на планету и не все они идут в цепари: ведь корабли, случается, не выходят из Пустоты. По самым разным причинам. Иногда их забирают Знаки. Иногда ошибаются астрологи. Иногда…

Хотите правду?

Правда заключается в том, что никто достоверно не знает, почему цеппели не выходят из Пустоты, потому что все, кто может рассказать о катастрофе, в Пустоте и остаются — вместе с гибнущим цеппелем. В истории Герметикона был только один случай счастливого спасения члена экипажа — одного-единственного члена экипажа! — но, поскольку он потерял память, свидетель из него аховый.

Пустота — это загадка…

Но я отвлекся.

Захотелось поговорить.

Точнее, написать, я ведь не говорю, а пишу в дневнике, который придумал вести Энди и который я довольно долго игнорировал. Энди надеется, что дневник поможет нам разобраться в происходящем и сблизиться, но чем больше я читаю его заметки, тем сильнее убеждаюсь, что нет во всем Герметиконе более непохожих людей, чем мы. И его надежда, увы, безосновательна, хотя, не скрою, я, наверное, хотел бы понять…

(шесть следующих строк вымараны с использованием сильнодействующих алхимических средств)

Но я опять отвлекся.

Мне нравятся межзвездные переходы, потому что в них есть чарующее, невероятно страшное и захватывающее с головой пребывание между жизнью и смертью. Огонек наших душ робко пылает посреди гигантского, неподвластного никакому воображению пространства, защищенный от величайшего Ничто лишь тонким корпусом цеппеля. И ничем больше. Люди со страхом ждут появления Знаков, а я решаю философский вопрос: выйду я из Пустоты или уже не вышел? То есть я уже мертв, еще не зная об этом, или все еще жив? И в этой невозможной двойственности кроется больший ужас, чем во всех Знаках, и большее очарование, чем в самой сладкой любви.

А иногда мне хочется остаться в Пустоте, чтобы узнать, какова она — настоящая. Пусть даже это будет стоить мне жизни…»

из дневника Оливера А. Мерсы alh.d.

///

«Пинком Пустоты» цепари называли удар неизвестной природы, который корабль обязательно получал перед выходом на планету. Цеппель встряхивало, иногда едва заметно, иногда настолько сильно, что люди валились с ног и разрывало шпангоуты, однако цепари «пинку» радовались: он означал, что опасное путешествие окончено и можно расслабиться.

«Пинок» был своеобразной финишной ленточкой.

И первое, что видели пересекшие ее путешественники, была Сфера Шкуровича — гигантский, выполненный из таинственного астрелия маяк, указывающий астрологам путь через триллионы лиг Пустоты. Как правило, неподалеку от Сферы располагалось здание вокзала — это на земле, а в небе над ней болтался вооруженный до зубов вижилан — медленный боевой цеппель, представляющий собой ощетинившуюся пушками и пулеметами платформу. Вижиланы пребывали в постоянном напряжении, готовые открыть огонь по любому пришедшему цеппелю.

Вооруженная охрана была по карману далеко не каждой планете, в пограничных мирах ее и днем с огнем не сыскать, но Тердан был миром развитым, цивилизованным, и его сферопорт защищал вижилан самого высокого класса — «Т», круглая боевая платформа, расположенная под «сигарой» в форме бублика и способная мгновенно открыть огонь в любом направлении, независимо от того, где оказался вражеский цеппель. И один только вид грозного сторожа заставлял пришедших цепарей вести себя предельно вежливо.

Впрочем, Дюкри ругаться с аборигенами не собирался.

— Торговое судно «Счастливый цехин», — отчетливо произнес он в ответ на запрос диспетчера. — Флаг частный, сферопорт приписки — Куегард…

— Это где? — осведомился диспетчер.

— Планета Хансея, Северный Бисер, — тут же произнес Уран. — Я могу продолжать?

— Да, конечно.

Дюкри кивнул с таким видом, будто тердан мог его видеть, и поднес к глазам бумагу:

— Диктую регистрационный номер…

Переговоры с диспетчером никогда не отнимали много времени, но все эти минуты «Счастливый цехин» оставался неподвижным, компенсируя легкий боковой ветер двигателями. И оставался на мушке у вижилана — так требовали правила межзвездных полетов.

— С каким грузом идете?

— Аширские ковры, — ответил Дюкри, бросив быстрый взгляд на старпома. Тот кивнул.

— И все? — удивился диспетчер.

— Это самое выгодное, что я смог найти, чтобы не идти порожняком, — проворчал Уран. — У меня есть клиент на Тердане.

— Стоянка С8, — после паузы произнес диспетчер. — Не выходить из цеппеля до прибытия таможенной команды.

— Разумеется, синьор, мы знаем правила.

— А я знаю вас, приграничных проходимцев, — рассмеялся диспетчер. — У нас тут порядок.

— Я знаю, синьор.

— Доводилось бывать?

— Доводилось слышать.

— А сейчас увидишь.

Посадочное поле на Тердане оказалось большим, не уступающим размерами сферопортам Ожерелья, и оживленным: за то небольшое время, что «Цехин» находился на планете, в Виллемгоф пришел еще один цеппель, а три, загрузившись, покинули порт. При этом перемещения прошли и быстро, и аккуратно, диспетчерская служба Виллемгофа отработала идеально, и гигантские цеппели расходились так, будто маневрировали в одиночестве.

Даже Дюкри, далекий от нюансов управления цеппелями, оценил слаженность работы, а старпом не постеснялся отпустить восхищенное восклицание и обменялся с рулевым одобрительными взглядами. Цепарям терданский сферопорт понравился. И таможенники впечатления не испортили. Они поднялись на борт через полчаса после того, как «Цехин» притянули к земле, и показали себя не меньшими профессионалами, чем диспетчеры. Таможенники прекрасно знали, что в столь огромной машине, как цеппель, можно спрятать любой небольшой груз, поэтому сосредоточились на проверке трюма, осмотрели машинное отделение и ушли, дав разрешение на разгрузку. Но таможенники были далеко не главной проверкой, которую предстояло пройти цепарям в любом сферопорту цивилизованных планет: перед ними на борт «Счастливого цехина» поднялся медикус Благочестивого Братства Доброй Дочери, для встречи которого в главном коридоре цеппеля выстроилась вся команда, строго по списку, который медикус визировал и передавал пограничникам, и если с цеппеля сходил неотмеченный в списке человек, самым легким наказанием для капитана становился запрет на посещение сферопорта. А могли и реквизировать цеппель — прецеденты имелись. Эти драконовские меры были связаны со страшной памятью, которую оставил о себе Белый Мор, некогда выкосивший то ли половину, то ли две трети обитателей Герметикона. Именно тогда было создано Благочестивое Братство, и именно его медикусы, при полной поддержке военных, сумели обуздать пандемию. О Белом Море не слышали уже несколько столетий, но Братство по-прежнему обучало лучших медикусов Герметикона и тщательно следило за тем, чтобы болезни не путешествовали с планеты на планету.

— Откуда идете?

— С Карле.

— А на Карле откуда взялись?

— С Верзи, — Дюкри помолчал. — В документах указан наш маршрут…

— Может быть, я хотел услышать твой голос, цепарь, — оборвал Урана медикус, и Дюкри проглотил все слова, которые почти вырвались наружу, потому что во власти Братства было отправить «Счастливый цехин» в карантин на месяц-другой. А еще потому, что медикусов обучали распознавать болезни тысячами способов, и голос был одним из важнейших.

— Всем стоять, не шевелясь, — медикус медленно пошел вдоль застывших цепарей. — Вытяни руку, растопырь пальцы… держи ровно… Скажи «девятнадцать»…

— Что?

— Ты идиот? Не умеешь считать до девятнадцати?

— Девятнадцать.

— Повтори.

— Девятнадцать, — на этот раз голос цепаря не дрожал, и удовлетворенный медикус прошел дальше. — Вот ты, выйди на свет!

Дюкри перевел взгляд на старпома и понял, что впервые видит его нервничающим: цепари не любят проверок Братства. Однако на этот раз все прошло хорошо…

Ну, почти.

— Сколько человек на борту? — осведомился медикус, дойдя до конца строя.

— Шестнадцать.

— Я насчитал пятнадцать.

Дюкри наклонился вперед, чтобы понять, кого не хватает, старпом проделал то же самое, перекрыв Урану обзор, однако разозлиться Дюкри не успел, поскольку раздался голос:

— Вы еще не закончили?

И в коридор вышел Квадрига. Как всегда, не совсем понимающий, где пребывает.

— В процессе, — пробормотал старпом, выпрямляясь. — Уран, что за офицеров ты мне подсунул?

— Дай угадаю: астролог? — осведомился подошедший медикус.

В ответ Галилей добродушно икнул и улыбнулся:

— Вижу, ты не зря посещал университет, брат…

— Брат Бенедикт.

— Вижу, ты не зря посещал университет, брат Бенедикт.

Старпом закатил глаза, показывая, что не виноват в скандале, который последовал… последует… должен был последовать за словами Квадриги, но медикус, к изумлению присутствующих, отнесся к Галилею более чем снисходительно.

— Трудный переход…

— Галилей.

— Трудный переход, Галилей?

— Легкий и потому неинтересный, — Квадрига вздохнул. — Обошелся вихелем.

— Настоящий астролог?

— Мой диагноз подтвержден лучшими психиатрами, — кивнул Галилей. — И будь я проклят, если я не самый настоящий астролог во всем Герметиконе!

— Спорить не стану, — медикус, не оборачиваясь, протянул помощнику руку, тот вложил в нее визитную карточку, которую брат Бенедикт протянул Квадриге: — Это адрес лучшей местной ведьмы, Галилей. Она тебе необходима.

— Знаю, — Квадрига взял визитку и спрятал в карман. И после короткой паузы буркнул: — Спасибо, брат Бенедикт.

И побрел вдоль строя.

Медикус кивнул, помолчал и громко объявил:

— Карантин не требуется.

А еще через пять минут на борт поднялись таможенники.

⁂

Визит директора-наблюдателя всемогущей Компании всегда становился Событием с большой буквы, независимо от уровня развития планеты. То есть понятно, что на мелких, едва заселенных мирах Пограничья люди такого уровня могли оказаться исключительно по случаю, например ради охоты на экзотического зверя, а вот на центральных планетах, хоть в Ожерелье, хоть в развитых мирах вокруг, появление директора-наблюдателя вызывало ажиотаж. С директорами-наблюдателями не гнушались встречаться даже дары, не говоря уж о королях, президентах и прочих руководителях богатых и развитых планет.

И поэтому первая встреча у прибывшего на Тердан директора-наблюдателя Бравурчика, которого Абедалоф Арбедалочик по-свойски звал Клоуном, была запланирована с самим Аристотелем Грау — маршалом сената Тердана, человеком, сосредоточившим в своих руках и законодательную, и исполнительную власть во всем Скоплении. Аристотель Грау контролировал жизнь восьми планет, и пусть пять из них с трудом достигли среднего уровня развития, больше напоминая миры Пограничья, три остальные, особенно Тердан, могли похвастаться весьма мощной экономикой.

Но, несмотря на то что встреча считалась тайной, Аристотель не забыл оказать галаниту положенные почести: когда роскошная яхта директора-наблюдателя приземлилась в сферопорту, к ней сразу же подъехали три длинных черных автомобиля с зашторенными окнами, которые быстро, без единой задержки — об этом позаботились полицейские на мотоциклетах — доставили высокого гостя на принадлежащую терданскому министерству иностранных дел виллу — большой дом с колоннами на живописном речном берегу. Вилла предназначалась для размещения самых важных гостей, и на ее крыльце Бравурчика ожидал Аристотель Грау.

— Господин директор.

— Господин маршал.

Галаниты принципиально не использовали распространенное в Герметиконе обращение «синьор», требуя, чтобы все вокруг называли их господами. Сейчас — из вежливости, проявляя уважение, потом… Кто знает, что будет потом? И вполне возможно, что обращение в галаниту «господин» будет нести в себе более глубокий смысл, чем сейчас.

— Искренне рад вас видеть, господин директор.

— Взаимно, господин маршал, взаимно…

Свою давнюю кличку — Клоун директор-наблюдатель Бравурчик получил за остроумие, умение пошутить и поддержать шутку. Нрава он был веселого, но… Но только не на работе. Так что на Тердан прибыл не забавный лицедей, а жесткий переговорщик. Хоть и улыбчивый.

— Как дорога?

— Я недолюбливаю межзвездные переходы, — не стал скрывать галанит. — Мне не нравится видеть Знаки.

— Вы слишком прагматичны, чтобы поддаваться тому, чего не существует, — обронил Аристотель.

— Почему вы так решили? — поднял бровь Клоун.

— Разве нет?

— Пожалуй, вы правы, маршал, — поразмыслив, согласился галанит, отметив про себя, что терданский дикарь не столь прост, каким кажется. Но недостаточно умен, чтобы скрыть свою наблюдательность.

Аристотель Грау оказался неожиданно молод для того высокого поста, который занимал, — ему едва перевалило за сорок, и выглядел он бодрым и свежим, скорее тридцатилетним, чем на свой возраст: среднего роста, обычного сложения, блондин с аккуратным пробором на правую сторону.

Что же касается пятидесятилетнего Клоуна, то он был невысок, некогда сух и подтянут, но со временем расплылся, став грузным, набрав изрядно лишнего веса, растерял волосы — кудрявые седые космы оставались только на висках да затылке, был обладателем мясистого носа и толстых губ. Бравурчика даже в молодости не звали красавчиком, с чем он давно смирился… но смирение не мешало ему ненавидеть симпатичных мужчин.

За неспешным, ни к чему не обязывающим разговором они прошли в музыкальную гостиную и расположились в креслах напротив друг друга.

— Прошу вас: розовое эфрианское и чумосский ананас, — радушно предложил Грау.

— Вы прекрасно подготовились к встрече, — оценил галанит после того, как наполнивший бокалы слуга покинул гостиную.

— Мы знаем пристрастия всех директоров-наблюдателей, — спокойно ответил маршал. — Вы, господин Бравурчик, очень важный гость… — Аристотель мастерски выдержал коротенькую паузу. — Не думал, что вы лично прибудете в Виллемгоф для подписания простенькой пролонгации договора между нашими планетами.

— Во-первых, не между планетами, а между Галанитской Торговой организацией и Терданским скоплением, — поправил маршала Клоун. — Во-вторых, планеты Скопления богатеют, товарооборот растет, и я готов обсудить возможности расширения сотрудничества.

— Расширение сотрудничества возможно только в том случае, если ваши цели изменились, — улыбнулся Грау.

— Что вы имеете в виду?

— В прошлый раз ваши представители уделяли огромное внимание вывозу сырья, — мягко ответил маршал, добавляя в бокал галанита вина. — Как вы понимаете, нам это неинтересно. Мы развиваем промышленность и сами потребляем сырье. Расширения концессий не будет.

— Я готовился услышать нечто подобное, — не стал скрывать Бравурчик. — Ананасы, кстати, великолепные.

— Мы выращиваем их здесь.

— Они ничем не отличаются от чумосских… но это, только не обижайтесь, несложно, — Клоун чуть повысил голос, не позволяя себя перебить. — А вот автомобили, которые вы прислали за мной, производят впечатление.

— Наша разработка и наше производство, — с гордостью кивнул Аристотель. — Заводы работают в три смены, но не успевают удовлетворять заказы. Мы поставляем автомобили, причем не только представительские, в четырнадцать миров.

— Вы, вижу, патриот.

— Еще какой.

— Так получилось, что я легко нахожу общий язык с настоящими патриотами.

— Что вы говорите? — вежливо удивился Грау.

— Они быстро понимают выгоду моих предложений.

— Завтра у нас будет возможность проверить ваши слова.

— Завтра, — улыбнулся Клоун.

— Завтра, — подтвердил Аристотель.

Бравурчик не собирался принимать участие в официальных мероприятиях — так же, как Грау, — но они знали, что обязательно встретятся за плотно закрытыми дверями и будут отстаивать свои позиции.

— Мы не покупаем чужие промышленные товары, — качнул головой Клоун.

— Мы можем построить у вас завод.

— Для этого вам нужно нас крепко удивить. Товары, которые вы будете производить и продавать на Галане, должны превосходить местные, а это почти невозможно.

— Почти, — поднял палец маршал. — У нас имеются отличные разработки.

— Я слышал, что вы крепко взялись за науку, Аристотель… Вы позволите вас так называть?

Грау поднял брови, но, не услышав предложения: «А меня называйте Шолокипелиаром», промолчал.

И Клоун слегка сбился — это был первый на его памяти случай, когда собеседник демонстративно отказался признавать себя младшим партнером.

— Слышал, ваши научные достижения вызывают уважение даже на Герметиконе… И, наверное, не только ваши…

— Что вы имеете в виду? — насторожился Грау.

— Вы не будете против, если я закурю? — осведомился галанит.

— Прошу вас.

Бравурчик извлек из внутреннего кармана пиджака футляр с тремя «Масванскими толстяками», обнюхал каждую сигару, выбрал одну, руководствуясь известными лишь ему критериями, раскурил и продолжил:

— Не так давно на заштатной планете Фарха, которая находится в Южном Бисере, случился неприятный инцидент: погиб директор Фактории.

Аристотель промолчал, глядя на собеседника в упор. Поняв, что не дождется даже лживого дипломатического сочувствия, Клоун поджал губы и продолжил:

— Такое, безусловно, случается. Однако обстоятельства гибели директора показались нам странными… Вы не слышали о той истории?

— К сожалению, нет, — ответил Аристотель, ярко продемонстрировав чудесное умение врать. — А должен был?

— Я просто спросил, — пожал плечами Бравурчик. — В той истории принимал активное участие известный всем Помпилио дер Даген Тур. На Фархе он отыскал Огнедела и наконец-то отомстил за смерть своей подружки.

— Вот теперь я услышал нечто знакомое, — улыбнулся Грау. — Кажется, об этой истории писали в газетах?

— Именно так.

— Но вы наверняка знаете о непростых отношениях Тердана с адигенскими мирами, мы не особенно интересуемся светской жизнью адигенов, — и вновь мастерски выверенная пауза. — В отличие от вас.

— Если за врагами не присматривать, они преподнесут сюрприз, — спокойно ответил Бравурчик. — А я не люблю сюрпризы еще больше, чем Знаки.

— Помпилио убил вашего директора?

— Там было сложное и запутанное противостояние, — медленно поведал галанит. — Директор Спесирчик погиб, потому что неосмотрительно в него ввязался.

— Можно только посочувствовать.

— Мы расследуем обстоятельства дела.

— С какой целью?

— Если мы не можем покарать убийцу сейчас, это не значит, что мы не покараем его при первом удобном случае, — холодно произнес Клоун. — Никто не имеет права безнаказанно убивать галанита.

Эти правила Компания насаждала везде, куда дотягивалась: мстила за своих, вдалбливая в головы людей, что галанитов трогать нельзя; выводила своих людей из-под местной юрисдикции, требуя безусловного освобождения, независимо от тяжести преступления, обещая судить его по галанитским законам и на Галане, а если не получалось — нанимала лучших адвокатов или подкупала судей. Это была не злопамятность, а стиль, который приносил плоды.

— Зачем вы рассказали мне эту историю? — негромко осведомился Грау.

— Дело в том, что расследование привело нас на Тердан.

— Не понимаю… — на этот раз Аристотель столь же блестяще сыграл растерянность. — Что привело вас на Тердан? Вы ведь сказали, что убийца известен.

— Нас заинтересовал мотив убийства.

— Разве вы не сказали, что директор оказался не в то время не в том месте?

— Но почему он там оказался? — с нажимом спросил Бравурчик.

— Почему?

— Директор Спесирчик узнал о потрясающем научном открытии, которое было сделано предположительно на Тердане.

— Вы меня совсем запутали, — обаятельно улыбнулся маршал. И, заметив, что первая бутылка опустела, позвонил в колокольчик, распорядившись принести еще одну и заменить тарелку с ананасами. — Вы уверяете, что директор маленькой Фактории на провинциальной планете, расположенной почти через весь Герметикон от нас, узнал о необычайном научном открытии, совершенном на Тердане?

— Не уверяю, а предполагаю, — спокойно возразил Клоун. — Но при этом совершенно точно знаю, что изобретение было доставлено на Фарху с Тердана.

— О чем идет речь?

— Этого мы пока не знаем.

На сей раз Аристотелю не пришлось играть изумление.

— Вы шутите?

— Мы продолжаем расследование, — буркнул галанит. — И, повторю, уверены в том, что изобретение было доставлено на Фарху с Тердана.

— Звучит, как сюжет увлекательного приключенческого романа.

— Рад, что вы оценили.

— Чего же вы хотите?

— Вы позволите нашим следователям провести расследование?

— Нет, — тут же ответил Грау. — Это запрещено нашими законами. — Директор-наблюдатель промолчал, с улыбкой глядя на собеседника, и тердан догадался: — Они уже здесь!

— Они не делают ничего противозаконного, просто задают вопросы, и мои слова об их присутствии в Виллемгофе — дань вежливости. Я заинтересован в заключении хорошего договора с Терданом и не хочу, чтобы какая-нибудь дурацкая мелочь испортила ваше отношение к Галане.

Некоторое время Аристотель пристально смотрел на собеседника, после чего взялся за бокал и кивнул:

— Одно условие: ваши люди обязательно поделятся с нами результатами расследования.

— Только в том случае, если выяснится, что изобретение было сделано на Тердане или гражданином Тердана.

— Справедливо.

— Мы договорились?

— Мы договорились. — Мужчины обменялись крепким рукопожатием, и Грау поднялся на ноги: — А теперь прошу к столу — нас ожидает ужин.

///

— Никогда не понимал галанитов и, наверное, никогда не пойму! — возмущенно произнес Аристотель, когда его лимузин выехал на дорогу и помчался в сторону города. — Им, похоже, чувство прекрасного отрезают вместе с пуповиной! Этот губошлеп Бравурчик жевал фаршированную ублю с такой рожей, будто мы ему подали жареную сильмалиору с головой и хвостом! Казалось, его сейчас вырвет!

— Может быть, директор-наблюдатель не любитель рыбы? — осторожно предположил Элки Зорман.

— Ты сам составлял его досье, — отрывисто напомнил Грау. — И уточнил, что Бравурчик обожает именно фаршированную рыбу.

— Возможно, мои осведомители напутали? Или сознательно ввели меня в заблуждение?

— В остальном они не ошиблись.

— Или галанит нарочно изображал отвращение, чтобы ввести нас в заблуждение, — подал голос Онисим Купер.

— Зачем?

— Ему не понравилось, что мы знали о розовом вине и апельсинах.

— Ананасах, — уточнил Элки.

— Не важно, — отмахнулся Купер.

— Вполне вероятно, — подумав, согласился маршал. — Я зря упомянул эту деталь.

Его спутники промолчали.

Компанию Аристотелю составляли самые доверенные помощники, люди, которым было дозволено подслушивать разговор с директором-наблюдателем, люди, которые были готовы исполнить — и исполняли! — любой приказ Грау. Даже абсолютно незаконный.

Оба они числились «советниками маршала Сената», только Элки Зорман контролировал внешнюю активность: в его ведении находились военная разведка, армия и министерство иностранных дел; а Онисим Купер обеспечивал внутреннюю безопасность, приглядывая за работой всех полицейских сил планеты и командовал прокурорской гвардией — политической полицией, безжалостно вычищающей из реальности противников режима. Все они были одногодками, только Зорман учился с Аристотелем в элитном Виллемгофском университете, а Купера Грау отыскал чуть позже, заметив подающего надежды детектива и возвысив его.

— Но галаниты умны, этого не отнять, — продолжил маршал.

— Каким образом они узнали о нашем цеппеле? — спросил Онисим.

— Они не узнали, — тихо ответил Зорман. — Они догадались, что имеют дело с очень важным и серьезным открытием, но понятия не имеют, за чем гонятся. Тем не менее круги пошли по воде.

— Зато теперь, Элки, мы точно знаем, почему ты не смог отыскать Огнедела — он прятался у спорки, — криво усмехнулся маршал.

— А наш цеппель?

— Галаниты к дележу пирога не успели, точнее, успели, но неудачно, — пошутил Онисим. — Раз Огнедела прикончил Помпилио, значит, цеппель у адигенов. У лингийцев, если быть точным.

Грау поморщился:

— К сожалению, галаниты ищут не корабль, а тех, кто его изготовил.

— И это лишь часть проблемы, — по-прежнему тихо произнес Элки. Он не любил ни громких фраз, ни громких голосов. — Уверен, адигены тоже задались этим вопросом.

Потому что, когда первое изумление пройдет, новых владельцев таинственной машины обязательно заинтересует, кто научился работать с астрелием?

— Но адигенов здесь нет, а галаниты есть, — буркнул Аристотель. — И мы поступим так… — Он оглядел помощников. — Элки, ты продолжишь заниматься безопасностью Лаборатории. Менять ничего не нужно — у нас отлично продуманная система безопасности, а своим обращением хитрый директор-наблюдатель в том числе хотел заставить нас занервничать и начать предпринимать лишние действия, в надежде, что мы совершим ошибку и выведем их на Лабораторию.

— Абсолютно согласен, — склонил голову Зорман.

— Поэтому сиди ровно и, если потребуется, помогай Онисиму.

— Понял, — Элки покосился на коллегу. — Получишь все, что от меня понадобится.

Купер молча кивнул.

— Онисим, твоя задача — галанитские детективы, — теперь Грау смотрел на второго помощника. — Проверь списки инопланетников, прибывших в сферопорт за последние две недели, поставь на уши Карусель, напряги всех осведомителей, делай все, что умеешь, но чтобы к завтрашнему вечеру поименно знал всю галанитскую банду и не выпускал их из поля зрения.

— Сделаю, — уверенно ответил Купер. — Если они в Виллемгофе — я найду их к утру.

И все знали, что Онисим не хвастает: раз пообещал — найдет.

— Ну и главное, друзья, — голос маршала стал запредельно холодным, а черные глаза заблестели яростным огнем, — галаниты не должны добраться до Лаборатории.

— А если доберутся?

Вопрос был важным, поскольку все слышали откровенный намек Бравурчика на то, что может ожидать убийц галанитов, любых галанитов, и Зорман с Купером хотели знать, как далеко готов зайти Грау.

И узнали.

— Если галаниты доберутся до Лаборатории, вы их всех закопаете, — медленно ответил Аристотель. — И не рассказывайте мне — где.

⁂

«Особую прелесть нашим путешествиям придают места, которые доводится посещать… Гм… Нет, пожалуй, не так… Согласитесь: странно путешествовать, не посещая никаких мест, да? Собственно, смысл путешествия заключается в том, чтобы побывать там, сям и еще где-нибудь и написать потом отчет в Астрологическое общество. Или книгу мемуарных географических историй «Как я топтал Герметикон и что из этого получилось». Говорят, Валентин тщательно записывает приключения мессера, чтобы впоследствии издать собрание… уж не знаю, сколько потребуется томов…

Но я отвлекся.

Когда я написал «особая прелесть», я, разумеется, не имел в виду всякие горы, степи, острова и прочие природные красоты. Не поймите меня неправильно: я наслаждался великолепием уникальной Террасы двенадцати озер в Ашкорских горах Линги; я не дыша следил за закатом над океаном Силле, где местное солнце исчезает в окружении короны ярчайших звезд; я восхищался гигантскими деревьями Фархи; у меня кружилась голова от звездного неба Михнии, но… Но сейчас я говорю о другом: особую прелесть в путешествиях мне доставляет посещение веселых районов, из которых Энди бежит, как галанит от налогового инспектора.

Когда мы останавливаемся в каком-нибудь сферопорту, мессер отправляется к своим друзьям или в выбранный Теодором роскошный отель, или остается на «Амуше», если, по мнению Валентина, планета неспособна предложить мессеру гостиницу должного уровня. Что же касается команды, она предоставлена самой себе, и, если мне выпадает счастье выбирать пристанище, мы с Энди оказываемся в самом веселом районе сферопорта. Пару раз этот мерзавец менял квартиру, но я твердо заявил, что судьба сама определяет, где нам жить, и, если он не прекратит так себя вести, я тоже буду менять выбранные им отели.

На том и порешили: когда в сферопорт приходит Энди, мы оказываемся рядом с какой-нибудь библиотекой; ну а насчет меня вы уже все поняли…

А теперь представьте мою радость, когда неожиданно выяснилось, что на Тердане мы поселимся в Карусели, криминальном районе Виллемгофа, наполненном пороками и страстями. Именно этого требовал план расследования, и, несмотря на мольбы Энди дать ему поблажку, Дюкри, чтоб у него все опыты сходились, остался непреклонен и не позволил нам снять квартиру в тихом центре. А вишенкой на торте стало то, что мы получили строгий приказ скрывать принадлежность к Астрологическому флоту, никому не рассказывать, что служим знатному лингийскому адигену, и старательно изображать обыкновенных цепарей, спустившихся на берег после долгого похода.

Сказать, что я был счастлив — значит просто промолчать. Но радость моя продлилась недолго: едва мы заселились, как этот зануда Энди вернулся и испортил мне первый вечер…»

из дневника Оливера А. Мерсы alh.d.

///

— Хорошо устроился? — осведомился Дюкри, когда алхимик вышел из подъезда доходного дома вдовы Муто и они зашагали вниз по улице.

Вопрос вызвал у скромного Энди смущение. Он сбился с шага, покраснел, поправил шляпу, потом очки, догнал остановившегося спутника и, запинаясь, поинтересовался:

— Э-э… а что сказал… э-э… Галилей?

— Галилей промолчал, — коротко ответил Уран.

— Он… э-э… заметил, что его сняли с цеппеля? — уточнил алхимик, надеясь перевести разговор на астролога и, возможно, в шутливое русло.

— Думаю, заметил, — уверенно ответил Дюкри. Но тему менять не стал: — Так ты хорошо устроился?

И Мерса вновь замолчал, совершенно не находясь с ответом.

С одной стороны, он не хотел обижать спутника сообщением, что даже его каюта на «Пытливом амуше» была несколько больше, а главное — намного чище, чем нынешняя «комфортабельная меблированная комната со всеми удобствами». Не говоря уже об апартаментах, которые он снимал во время стоянок в Даген Туре у матушки Пра, где в цену входили щедрый, сытный и очень вкусный домашний завтрак, вид на прекраснейшее озеро Даген и разрешение проводить время в садике. Не то чтобы Мерса привык к роскоши, но он был офицером, а на «Амуше» это звание значило много, и Теодор Валентин зорко следил за тем, чтобы офицеры не позорили мессера Помпилио, например… Например, проживая в гадючнике, который им предложили на Тердане.

— Возможно, в отеле нам… э-э… было бы уютнее, — выдавил из себя алхимик. — Пусть даже не очень дорогом.

И его воображение молниеносно нарисовало небольшой, не очень дорогой отель, содержащийся энергичной и весьма достойной женщиной, чем-то напоминающей матушку Пра, с небольшими комнатками, выходящими на тихую улочку, чистым бельем…

— В отелях полно лишних глаз, — сообщил Дюкри. — Обслуга отелей знает о постояльцах намного больше, чем горничные меблированных комнат.

— Как так получается?

— В отелях работают бойкие ребята, а в меблированных комнатах — деревенские девки, — пояснил Уран. — Кроме того, в отелях множество постояльцев, к которым приходит немало гостей, так что вычислить тех, кто станет за нами приглядывать, мне будет намного сложнее.

— А за нами станут приглядывать? — зачем-то осведомился Мерса.

— После первой же встречи, — уверенно подтвердил Дюкри.

— Зачем?

— Не «зачем», а «почему?», — уточнил Уран и объяснил: — Потому что мы проводим опасное расследование и действуем под прикрытием.

— А-а…

Энди вспомнил, с кем говорит, и решил, что спорить с офицером тайной полиции не имеет смысла.

— Я абсолютно доверяю вашему выбору… э-э… Уран.

— Вот и хорошо.

Но в памяти алхимика вновь всплыл образ комнаты, в которой он только что поселился, и Мерса против воли добавил:

— К тому же, насколько я понял, наше пребывание на Тердане не будет… э-э… слишком долгим?

— Зависит от обстоятельств, — ушел от прямого ответа Дюкри.

— Иногда эти обстоятельства становятся размером с бутылку бедовки, — неожиданно произнес Галилей. — С гигантскую бутылку бедовки. В горлышко которой может пройти цеппель.

До сих пор астролог молчал, размеренно шагая по левую от Урана руку, и что побудило его высказаться, осталось загадкой. Как, впрочем, и смысл высказывания. Некоторое время офицеры молчали, а затем неожиданно «включившийся» Галилей многозначительно посмотрел на алхимика и с нажимом сообщил:

— Я заметил, что мы сошли с цеппеля.

— И как тебе твоя комната? — мгновенно среагировал Энди.

Как и ожидал алхимик, сложный вопрос заставил Квадригу задуматься. Но ненадолго.

— На Андане было веселее, — заявил он, позабыв уточнить, что именно имеет в виду под определением «весело».

— На Андане мы жили… э-э… в центре города, — проворчал Мерса. И улыбнулся, потому что остановку на Андане они провели в отеле его мечты: недорогом, уютном, расположенном на тихой улочке. — Правда, всего пару дней…

— Больше было не надо, — строго произнес Дюкри.

— Да, больше было не надо, — эхом отозвался алхимик. — А жаль…

Всего пару дней… А еще в эти дни на Андане проходил один из бесчисленных карнавалов. На этот раз — посвященный желтым цветам. Не важно, каким именно, главное — желтым. Сферопорт нарядился в желтое: цветы, флаги, одежды… Сферопорт шумно веселился, как умеют только анданийцы — с заразительной беззаботностью. И если Дюкри воспринял смену обстановки с хладнокровием настоящего профессионала, то на его спутников разительный контраст между ярким Анамараком и мрачноватым Виллемгофом подействовал угнетающе. К тому же на Тердане им пришлось поселиться не в центре и даже не в районе средней руки: Дюкри выбрал квартал, вплотную примыкающий к Карусели — местному району Омута, не совсем, конечно, заброшенный, не самый нищий, но далеко не богатый и производящий не лучшее впечатление. На улицах грязно, дома обшарпанные, уличной едой не пахнет, а воняет, к тому же Мерса подозревал, что в его «комфортабельной меблированной комнате со всеми удобствами» кого-то убили. Причем недавно. Он хотел поведать об этом Урану, но постеснялся.

Зато в доходном доме было несколько выходов, с западного крыла можно было легко перепрыгнуть на крышу соседнего здания, и все это очень нравилось осторожному и предусмотрительному Дюкри.

— Я правильно понимаю, что мы изображаем контрабандистов? — неожиданно сменил тему Квадрига.

— Ну, не совсем контрабандистов, но людей не в ладах с законом, — уточнил слегка удивленный Уран.

— То есть вы еще не определились с легендой?

— Вполне определился, — ответил Дюкри.

— И что я должен отвечать?

— Кому?

— Людям, — Галилей неопределенно взмахнул рукой.

— Людям ты рассказываешь, что служишь астрологом на «Счастливом цехине» и больше ничего не знаешь, — ответил Уран. — Все остальное людям буду говорить я.

Дюкри надеялся, что на этих словах Квадрига успокоится, но ошибся.

— Ну, я, допустим, могу сыграть и контрабандиста, и даже адигена, если потребуется, у меня талант, — продолжил Галилей. — А вот насчет Мерсы не уверен. Он наше слабое звено.

— Это кто, простите, слабое звено? — робко возмутился алхимик. — Ты, прошу прощения, можешь сыграть только одну… э-э… роль — астролога на расслабоне, и то иногда переигрываешь.

— А тебе все нужно повторять дважды, — парировал Квадрига, довольный тем, что наконец-то задел Энди.

— А ты постоянно все забываешь.

— Кроме курса, — поднял указательный палец Галилей, не согласный терпеть безосновательные обвинения.

— Кроме курса, — согласился алхимик. — Но, кроме него, у тебя в памяти вообще… э-э… ничего не держится.

— Я помню оба твоих имени.

— Вы совсем идиоты, да? — поинтересовался Дюкри.

Поскольку до сих пор офицеры «Пытливого амуша» так себя не вели, Уран несколько растерялся и ляпнул фразу, не подумав.

— Поэтому нас и держат вместе — мы заразные, — хихикнул Квадрига. И вытащил из внутренного кармана летней цапы плоскую стеклянную бутылку с бедовкой. Пустую более чем наполовину.

— Его держат вместе… э-э… со мной, — сбивчиво не согласился алхимик. — А нас всех — с ним. Не знаю, за что.

— Мерса, ты опять теряешь нить беседы.

— Заткнись.

Галилей сделал большой глоток бедовки, вытер губы тыльной стороной ладони и, абсолютно неожиданно для Урана, вернулся к предыдущей теме:

— Так что насчет легенды? Кем я должен притворяться?

— Когда ты молчал, ты нравился мне гораздо больше, — не стал скрывать Дюкри.

— Он всем нравится больше, когда молча сидит в… э-э… астринге.

— Это расизм.

— Нет. Это называется не так.

— А как? — Квадрига вопросительно посмотрел на Энди. — Как как это еще можно назвать? Мне стыдно за тебя, Мерса! — Алхимик робко задохнулся от гнева, но его эмоции не особенно заботили астролога. — Так все-таки, капитан, кем вы нас назначаете? Контрабандистами?

— Можно я не буду контрабандистом? — попросил Энди.

— Неприятные воспоминания? — Квадрига повернулся к Дюкри. — Это он после тюрьмы такой робкий.

— Я никогда не был в тюрьме! — возмутился алхимик.

— Значит, я тебя с кем-то спутал… Ничего, походишь с мое на «Амуше» — побываешь и в тюрьме. — А в следующий миг астролог поднял голову и прочитал большую, ярко подсвеченную вывеску: — «Кляча»! Нам сюда?

— Да, — коротко подтвердил Уран, радуясь тому, что они наконец-то дошли.

Но радуясь напрасно.

— Смотрите, там… э-э… дерутся, — сообщил наблюдательный алхимик, указывая пальцем в переулок.

Дюкри хотел пройти мимо, но Квадрига остановился и прищурился, разглядывая двух здоровенных амбалов, пинающих валяющееся на земле тело. Тело стонало, а значит, было еще живо.

— Не дерутся, — качнул головой астролог. — Двое бьют третьего.

— За что?

— Да мало ли? — Галилей швырнул опустевшую бутылку на мостовую. — Хочешь поучаствовать?

— Нет.

— Могу устроить.

— Как? — поитересовался Дюкри. Через мгновение прикусил язык, но было поздно.

— Эй, придурки, хватит борзеть! — В глазах астролога вспыхнули веселые огоньки. — В полицию захотели, дегенераты?

— Всегда так делает, — вздохнул Энди, шагнув назад и оказываясь в тени. — За это его Бедокур очень любит: Галилей во всех кабаках драки устраивает, даже без «вышибалы» обходимся.

— Предупредить нельзя было? — в сердцах поинтересовался Уран.

— Я думал, вы взрослый человек, капитан, и следите за языком в присутствии астрологов.

Эти ребята и в самом деле были непредсказуемы.

— Ты кого придурком назвал?

Их было двое. Здоровенные, как стальные верзийские сейфы, но не такие умные. Опытные, конечно, однако с Ураном ошиблись, не сообразили, что если бы длинный и худой, которого они записали в слабаки, действительно был таким, ему следовало броситься наутек.

А Дюкри стоял, дожидаясь, когда амбалы подойдут ближе.

— Все, урод, сейчас ты сдохнешь!

Они думали, что успеют нанести удар, но ошиблись. Ошиблись дважды: в длине рук Урана и в длине телескопической дубинки, которая выскользнула из его рукава. Дюкри раскрыл ее в движении и резко ударил того, что справа — по глазам. Никак не среагировал на вой, словно не услышал, ловко изогнулся, нанес левому сокрушительный апперкот, а следующим движением ударил правого в висок.

Громилы мешками повалились на заплеванную мостовую, а Уран повернулся к астрологу:

— Зачем ты это сделал?

— Что сделал? — искренне удивился тот. — Пошли внутрь, капитан, здесь прохладно, и я хочу чего-нибудь крепкого.

— А я хочу есть, — добавил вышедший из тени Мерса. — Извините.

///

Довольно большая площадь Мае-Дан находилась в самом центре Карусели и напоминала грязное озеро, в которое втекало то ли пять, то ли семь еще более грязных рек-улиц. В северной части площади валялось несколько остовов разобранных грузовиков, а в южной ставшие бандитами селюки устроили грядки с вонючим звунцем, продавая товар всем желающим.

Кем именно был Мае-Дан, доподлинно никто не знал. Одни говорили, что легендарным основателем Карусели, самым знаменитым в истории Тердана карманником, ставшим жертвой суровых правоохранительных репрессий; другие шепотом сообщали, что на сленге анданийских уголовников «мае-дан» означает дешевый публичный дом, кое обстоятельство и заставило местных остановиться именно на этом названии. Потому что Мае-Дан был почти полностью отдан борделям: проституткам нравилось прогуливаться по большой площади, изредка устраивая командные или одиночные схватки на потеху неблагородной публике. Разумеется, были на Мае-Дан и наркопритоны, и лавки скупщиков краденого, и офисы ростовщиков, но основу площади, ее красу и гордость составляли именно дома терпимости.

И главным из них считалась шестиэтажная «Кляча», предоставляющая клиентам исключительно «услуги экстра-класса». В переводе с бандитского фраза означала, что вероятность подхватить что-нибудь неприличное составляет менее пятидесяти процентов. Принадлежала «Кляча» Молчуну, бывшему боксеру тяжелого веса, но он был только ширмой, следил за порядком и подписывал документы, потому что в действительности заведение служило штаб-квартирой самой мощной банде Карусели — Сыновьям Нуланда, главари которой — Кайл и Кеннет — заглядывали в «Клячу» ежедневно.

— Мне говорили, что на первом этаже вкусно кормят, — протянул Уран, с подозрением разглядывая грязное меню.

— Бабарский говорил? — уточнил Галилей. Он велел официанту вместе с меню притащить бедовки, с ходу хлопнул две рюмки и заметно повеселел.

— Да, Бабарский, — не стал скрывать Дюкри. — А что?

— ИХ — не гурман.

— Не гурман, — подтвердил Мерса.

— Но бедовку они не разбавляют.

— Я буду половину… э-э… гуся с яблоками. Кто хочет вторую половину?

— Давай лучше сожрем утку, — предложил Квадрига. — Я в настроении. — И вновь посмотрел на Урана: — Прочитать тебе меню?

— Я пока не уверен, чего хочу, — ответил Дюкри, скользя взглядом по строкам.

— Что мы здесь делаем? Недалеко от нашего доходного дома есть кабаки не хуже.

— Оглядываемся.

— Зачем?

— Мы будем вести дела с Сыновьями Нуланда, — объяснил Уран. — Вот я и решил посмотреть на их штаб-квартиру.

— Вести дела? — повторил Галилей. Затем выпил еще рюмку, оглядел большой зал, в котором ели и выбирали девиц, хихикнул и вынес вердикт: — Похоже, домику осталось недолго…

⁂

— Каким был Огнедел? — неожиданно спросила Орнелла.

Не в том смысле неожиданно, что долго молчала, а теперь вдруг подала голос, совсем нет: только что компания бурно обсуждала достоинства Виллемгофа, решала, в какие заведения нужно заглянуть обязательно и на какие красоты поглазеть, раз уж оказались на Тердане. Говорили долго, потом замолчали, «переваривая» услышанное, а затем Орнелла неожиданно сменила тему.

— Каким был Огнедел?

Вопрос она задала единственному из всей компании человеку, которому имело смысл его задавать.

— Я рассказывал, — тихо ответил Патрик Фелди.

— Мы обсуждали, что он из себя представляет как противник, как террорист, а я хочу знать, что он был за человек.

— Зачем? — удивленно спросил Эрсиец.

Орнелла не ответила.

— Зачем? — еще тише повторил Фелди.

Ему она не могла не ответить.

— Затем, что Огнедел — уникальный преступник, ставший известным на весь Герметикон. Мне он интересен.

— Ты сказала, что Огнедел мертв, — чуть помолчав, произнес Фелди, которому явно не хотелось говорить о человеке, сломавшем ему жизнь.

— Мы в этом уверены, — подтвердила Орнелла.

— На сто процентов?

Конец ознакомительного фрагмента.