В рифмах о разном

Вадим Владимиров, 2023

«Я предлагаю вам ознакомиться с моим творчеством. Это поэзия. Романтическая и сатирическая, философская и лирическая. Иногда весёлая, иногда – не очень. Но поскольку пишу я не только стихи, а ещё и сочиняю музыку, причём, в самых различных жанрах, то здесь, в этой книге, любителей свежего песенного материала ждёт сюрприз…»

Стихи

Вечный город

Я не знаю, откуда берётся

Эта нежная, тёплая грусть.

Вероятно, от робкой надежды,

Что к тебе я однажды вернусь.

В старых книгах, описанный в красках,

О которых судить не берусь,

В Вечный город, увенчанный Пасхой,

Я вернусь, как в себе разберусь.

Я чуть-чуть постою возле входа —

Здесь величие так велико!

Здесь вообще очень близко до Бога,

Очень близко — но так далеко…

Я войду через Яффскую арку,

Не обычным путём, обходным,

По пути покупая подарки,

Чтоб потом подарить их родным.

Без креста на плечах — путь не сложный,

Мне всего-то пешком — полчаса.

А с крестом — лишь Ему было можно

Проложить этот путь к Небесам.

Приложившись к святыням знакомым,

Ничего не забыв, впопыхах,

Выйду я, словно только рождённый —

Налегке, без оков и греха.

Возвращаясь дорогой петлящей,

Я бумагу и ручку возьму

И в проёме стены устоявшей

Я оставлю записку Ему.

Напишу я по линии сгиба,

И меня не осудит Господь.

Напишу только слово «спасибо»,

Он поймёт, от кого и за что.

Вспоминал я тебя в Барселоне,

Где эмоции бьют через край.

Я скучал по тебе в Лиссабоне,

Еле втиснутый в жёлтый трамвай.

Больше всех ты на свете мне дорог!

Мы с тобой по ночам говорим,

Мой исполненный святостью город —

Мой намоленный Иерусалим!

Скоро буду — встречай!

Я плыву уже целую вечность

На своём небольшом челноке.

Мой поход обращён в бесконечность,

Что сейчас на амбарном замке.

Я рискую прослыть мизантропом,

От меня отвернутся друзья.

Ведь согласно любым гороскопам,

Полюбить меня просто нельзя.

Только ты опровергла всё это,

От советов друзей отступя,

Не найдя подостойней предмета,

Кому можно доверить себя.

И хотя я иду тихим ходом

И припасы почти на нуле,

Знаю я, что намазано мёдом,

Где любимая ждёт на земле.

Неглубокий минуя фарватер,

Я держу твой штурвал, как дитя.

Рядом ты, мой просоленый катер,

Из созвездия вечных бродяг.

Под мостом прохожу, нагибаясь,

Если снежный буран — пережду.

Нападают пираты — сражаюсь,

А приспичит бежать — убегу.

Штормовая морская погода

Утащила мой якорь давно.

Говорят, где-то рядом — свобода,

Но пока я дрейфую на дно.

Пусть звучит это спорно и странно —

Я отсрочил своё рандеву.

Мне играть ещё реквием рано,

Пока старый челнок — на плаву.

Я пытаюсь не сбрасывать хода,

Чтобы быть хоть на дюйм впереди.

Но пучина не ведает брода,

И поэтому скоро не жди.

Я надеждой латаю свой парус

И любовью — дыру за бортом.

Я с тобой никогда не состарюсь,

Я всегда с тобой — кровь с молоком.

И решенье моё нерушимо,

Это будет последний причал.

Голубиною почтой любимой

Напишу: «Скоро буду — встречай!»

Война

Война — кровава и цинична,

И вмиг не кончится сама.

Она вдруг стала чем-то личным,

Когда весь мир сошёл с ума.

Мы забываем, как смеяться

И часто слышим слово «крах»,

Мы перестали удивляться

Могилам павших во дворах.

Кресты, простые в своей массе, —

На наших новых рубежах,

Уже не только на Донбассе —

Во всех российских городах.

Стоят погосты в триколорах

И льются слёзы матерей.

Когда одни ховались в «норах»,

Другие были похрабрей.

Когда коса нашла свой камень,

Когда на брата пошёл брат,

Когда грядущий день отравлен,

Я точно этому не рад.

Я так хочу быстрее — в завтра,

Чтоб стало прошлым наше «сейчас»,

Чтоб стёрли память в нашей карте,

Чтоб вновь надежда проросла.

Чтоб улыбнулись наши мамы,

Чтоб снова радовали сны,

Чтоб быстро затянулись раны —

Не только те, что нам видны.

Я так хочу скорей проснуться

И крикнуть громко, во всю грудь,

Чтобы от бездны оттолкнуться,

Чтоб снова воздуха глотнуть.

Я заору, чтоб мир проснулся,

Услышав страшные слова —

И так, чтоб воздух содрогнулся:

«Да будь ты проклята, война!»

Я привыкаю

Я привыкаю понемногу

К тому, к чему привыкнуть трудно:

Я привыкаю верить в Бога,

Крестясь знамением прилюдно.

Я привыкаю к новым штаммам,

Ходить всегда одним маршрутом,

Что я не встречу свою маму

На кухне, как обычно, утром.

Я привыкаю к жизни в маске,

К дешёвым шоу на экране.

И внукам я читаю сказки,

Чтоб как-то выправить сознанье.

Я привыкаю даже, вроде,

Хотя родился там, где солнце,

К московской слякотной погоде,

Где лето редко удаётся.

Я не смогу стать молодым,

В двадцатый век не перепрыгнуть.

Но если стану вдруг таким,

То я и к этому привыкну.

Мне не увидеть плащаницы,

Мечтой останется Париж,

Привычку ездить за границу

Уже никак не возродишь.

Мы привыкаем сидеть дома,

Всё реже накрывать столы,

Как будто чья-то злая воля

Нас заковала в кандалы.

Я не хотел бы жить один,

Врасплох событием застигнут.

Хотя и знаю наперёд,

Что я и к этому привыкну.

Но есть на свете мир иной,

В котором нет нужды бороться:

Привычки бросить всем придётся,

Когда прервётся путь земной.

И если вы не дураки,

Не ожидайте переклички.

Сжимая пальцы в кулаки,

Гоните прочь свои привычки.

Это было давно

Это было давно — в сладком, призрачном

детстве:

Мы мечтали с тобой о далёких мирах.

Все тогда понимали — это будет не скоро,

Но верили: точно на наших глазах.

Лет через десять не будет ни тюрем,

И денег не будет. Придёт коммунизм.

Казалось, мы только глаза чуть прищурим.

Мы же — внуки дедов, победивших фашизм.

Мы гоним секунды, минуты, часы,

Нам время — не время, мы вечно спешим.

Мы будем студентами лет через десять,

А лет через двадцать — на Марс полетим.

Тогда мы совсем не боялись — смеялись,

Что век двадцать первый ещё далеко.

Но время промчалось, и мы подравнялись,

И мне — почти сорок в две тыщи втором.

Ну, сорок и сорок — подумаешь, новость,

Ведь это всё даже не зрелость ещё!

Ну кто тогда думал, что эта условность —

Лишь первый звоночек, что путь сокращён.

Сейчас мы давно свою жизнь не торопим,

Сейчас мы украдкой на время глядим,

Теперь мы другие желания копим,

И точно на Марс уже не полетим.

Теперь-то я знаю, теперь я уверен,

Что сбудется только отчаянья крик!

Ведь время летит, и мне страшно подумать,

Что лет через двадцать я — глубокий старик…

Исповедь

— Прости меня, что беспокою,

Святой отец, в столь поздний час.

Но мысль одна в который раз

Опять мне не даёт покоя!

Я понял вдруг, что я не вечен,

К себе не манит Эверест

И тяготит меня мой крест,

Что мне Создателем намечен.

Ведь знаешь сам, святой отец:

Какую жизнь бы ты ни прожил,

Каких богатств ни преумножил,

Прописан всем один конец.

Я, вроде, отче, не дурак

И книг прочёл побольше многих,

Силён в познаниях глубоких,

Но смерть — итогом! Это как?

Когда, что нажил — под откос.

Зачем нам жизнь, скажи мне, отче?

— Ты маловерный, это точно,

Раз задаёшь такой вопрос!

Ты не доволен своей долей?

Не гладким был и путь Христов!

Унынье, сын мой, из грехов —

Несносный самый и тяжёлый.

Ведь всё благое, что творишь,

В копилке копится годами.

Ну, а когда ты вновь грешишь,

Опустошается грехами.

— Грешу я, в принципе, немного,

Но молю Бога каждый день,

Чтоб не наказывал так строго

За гнев, унынье, зависть, лень.

И что псалом пятидесятый

Читаю только раз в году,

Когда нечаянно найду

Молитвослов свой полумятый…

По мере сил и чем могу

Я неимущим помогаю!

Но, правда, часто на бегу

И если чувством воспылаю.

— Насколько соразмерны траты

На неимущих от тебя

К тому, что тратишь на себя

Из своей месячной зарплаты?

Не отвечай, ответ я знаю,

Ты не один такой, поверь.

Ты на себя сперва примерь

Те страхи, что в глазах читаю.

И откупаясь малой долей,

Не жди за это похвалы,

Что ты натёр себе мозолей,

На ниве вечной доброты.

А то, что делаешь во благо,

Тебе совет простой я дам:

Негоже похваляться нам,

Что ближе к Богу на полшага.

Развесив на стене иконы,

Молившись, как молилась мать,

Ты даже можешь пост держать,

Как Патриарх, по всем канонам.

Но суть в другом: ты — маловерный,

Коль в главном усомниться мог!

Послушай и усвой урок,

Ведь прихожанин ты примерный.

Всё дело в том, куда ты шёл,

В постах, молитвах и смирении.

Когда не веришь в Воскресенье,

То, значит, веру не обрёл.

Ты исповедовался мне

В прошедший вторник или среду.

Прекрасно помню ту беседу

Лицом к лицу наедине.

Как ты грехи перечисляешь —

Одни и те же каждый раз.

Внутри своих мудрёных фраз

Ты лишь слова переставляешь.

Повторный грех вас не пугает —

Знать, не раскаялись вы в нём.

А как душа горит огнём,

Не только лютый грешник знает.

Ты смертью сильно опечален,

Не слышишь слов святых отцов!

Ведь Новый путь, в конце концов,

Возможно, более реален!

— А как пойму я это, отче!?

Что, в душу вселится любовь?..

Покой ко мне вернётся вновь?..

И крест мой станет много легче?..

Священник посмотрел на небо,

Затем — пришедшему в глаза,

За плечи обнял и сказал:

— Молясь Творцу, ты с Ним и не был!

Последуй моему примеру:

Любовь нам всем и так дана.

Ничто так крепко, как она,

Не укрепляет нашу веру!

А напоследок, между нами,

И я, бывает, согрешу.

Прости, сын мой, но я спешу. —

Сказал и тотчас скрылся в храме.

Брат

Если путь намечен, не гляди назад,

Даже если слёзы на твоих глазах.

Рушится планета, спящая в тиши,

Разум понимает, сердце не спешит.

Как могла случиться адова беда?

Запылали наши с братом города…

Леденящий ужас душу теребит,

Разум понимает, сердце не спешит.

Вместе с моим братом строили мы дом,

Поровну делили хлеба за столом,

Вместе наши деды дрались, как могли,

Вместе в Сорок третьем в землю полегли.

Где, когда дороги наши разошлись,

Братские канаты в нити расплелись?

И по каждой нити, словно наугад,

Мы теперь стреляем с разных баррикад.

Что случилось с нами, ты скажи мне, брат:

В чём перед тобою стал я виноват?

Что не отрекался от всего, чем жил,

Не кричал, что надо брата — на ножи?

Не скакал в угаре, и до хрипоты

Не кричал, что брат мой — не такой, как ты.

Не держал в подвалах женщин и детей,

Не сжигал в Одессе заживо людей.

На трусы из кружев совесть не менял,

С бывшими врагами в брата не стрелял.

Не колол я свастик на своих плечах,

Потому что знаю, кто нас жёг в печах.

Поостынь, подумай, оглянись назад,

Наше единение — выше всех наград.

Не впервой мне, братец, наводить мосты,

Может, я и вправду не такой, как ты!

Прощёное воскресенье

По традиции, утром весенним,

Раз в году — так уже повелось —

Просим мы друг у друга прощенья

За всё то, что в душе отлеглось.

Мы кого-то обидели словом,

У кого-то отняли надежду,

И теперь давят грузом пудовым

Нам на плечи стальные одежды.

За грехи, что чреваты расплатой,

Мы попросим прощения в Храме.

Мы не то что кругом виноваты,

Просто так научила нас мама.

Наберём этим утром весенним

Телефоны родных и друзей,

Постоим с запоздалым прощеньем

На могилах отцов, матерей.

Мы за пазухой камни носили,

И хотелось бы самую малость,

Чтобы всё, что друг другу простили,

В воскресении Прощёном осталось.

Наросли, накопились обиды,

Как кораллы на дне корабля.

Мы отслужим по ним панихиды

И сегодня начнём всё с нуля.

Старый парк

Старый парк затеял листопад,

По теплу оставив все надежды.

Побросал на землю впопыхах

Пёстрые, намокшие одежды.

Надоели пышные наряды,

Походить хотелось голышом,

Чтоб для солнца не было преграды,

Чтоб успеть насытиться теплом.

Скоро он заснёт и не узнает,

Как холодный, неуютный снег

Каждый день без спроса заметает,

Не жалея сил, его ночлег.

Как его аллеи по старинке

Люди будут чистить по утрам,

Выметая мётлами тропинки

Тихо, не мешая его снам.

Он проспит полгода, может, больше,

И, проснувшись позднею весной,

Вспомнит он, как тяготился ношей —

Той ненужной, сброшенной листвой.

Той, что укрывала от ненастья,

От палящих солнечных лучей,

И о том, что не ценил он счастье,

Упуская суть простых вещей.

А теперь в безвременье застрявший,

Неказистый, голый и смешной,

Всё своё величье потерявший,

Он мечтал о прежней ноше той.

Он мечтал о пышной шевелюре,

О больших деревьях и цветах,

О фонтанах в девственной лазури,

Об июльских тёплых вечерах.

Но листва появится не скоро.

И, не грезя райским шалашом,

Вопреки досужим разговорам,

Постоять придётся нагишом.

Память

Я полюбил, когда мне было двадцать,

Но в голове осталось на процент

Лишь запах трепетных акаций,

Как подряхлевшей памяти презент.

Ещё заветная скамейка,

Твои французские духи,

Моя весёлая семейка,

В твою честь первые стихи.

Твой взгляд, загадочный и томный,

И кожи молодой велюр.

Тогда своей стрелой фантомной

Меня сразил наш друг Амур.

Я вспомнил долгую разлуку

И как прощаться было жаль,

Как целовал тебе я руку,

Когда до дома провожал.

А значит, я не безнадёжен,

И память продолжает жить.

В ней путь наш будет подытожен,

Там я и буду всё хранить.

Мне б удивиться, но я рад

Тому, что в прошлом нет преград,

Как много в памяти моей

Открытых окон и дверей.

Молчание России

На границах твоих — вороньё неуёмное,

В незаконченных войнах с тобой закалённое.

Твои нервы всегда на пределе, без продыху.

Так чего ж ты молчишь? Может, следует обухом!?

Тебя семеро гнут, а ты всё не ломаешься,

Тебя бьют по ногам, ты стоишь и не валишься,

Ты всё время молчишь, каблуками не шаркаешь,

И у смертной черты на колени не падаешь.

Из врагов — треть земли со зловещими

кармами,

Из друзей — твой народ, да ещё — флот и армия.

Не унизить тебя, не сломить — не получится!

И не надо пытаться придумывать, мучиться.

И имеешь ты всё, чем гордимся мы сроду:

Самых лучших людей, веру в Бога, свободу.

Каждый раз, когда к цели своей подбираешься,

Превращаешься в пепел, да вновь

возрождаешься.

Напряжён гордый взгляд, будто сейчас

воспаришь.

Может быть, оттого ты так гордо молчишь?

Лишний раз никого за себя не просила,

Знать, в молчании твоём и заложена сила.

Управляешься ты напрямую с Небес,

Видно, есть у Него до тебя интерес!

Непростая судьба, молчаливая сила

И всего-то шесть букв в этом слове — «Россия».

Сомневайтесь, друзья!

Я с годами во всём сомневаться привык

С той поры, как закончил былую карьеру.

Хитрый мир изменялся почти каждый миг,

Я же всё принимал, как и раньше, на веру.

С той поры я не верю почти ни во что,

А, точнее сказать, сомневаюсь, наверное.

Я не верю призам лотерей «Спортлото»,

Что опять стану номером первым.

Я давно уже понял, что верить нельзя

Самым честным глазам и красивым словам.

Я прошу об одном: сомневайтесь, друзья —

Это будет пожизненным бонусом вам.

Если дал Гименей родовое гнездо,

Кто сказал, что в жене сомневаться нельзя?

Даже если уверены в ней на все сто,

Хоть чуть-чуть, на процент, сомневайтесь,

друзья.

Я не верю слезам и прогнозам погоды,

Что когда-то появится запах у роз.

Когда чувствую я, как летят мои годы,

Закрываю глаза и не верю всерьёз.

Но, по правде сказать, среди этих сомнений,

Как у каждого правила, есть исключения.

И сейчас без стеснений и лишь для тебя

По секрету скажу, во что верую я.

Я верю в Бога — это раз,

И это вовсе не слова.

Я верю в то, что вижу сейчас,

И это будет уже — два.

Тебе что, мало? Ну, смотри:

Ты мне чего-нибудь соври,

А я поверю — будет три!

Мой сын

Мы выбираем ориентир

По солнцу, звёздам, и ещё —

Когда приходим в этот мир

И ищем крепкое плечо.

Мой сын, ты быстро повзрослел

И, пролагая себе путь,

Ты уже многое успел,

Теперь бы только не свернуть.

Я был опорой для тебя

На протяжении многих лет,

А быть похожим на меня

Тебе подсказывал сюжет.

Ни от друзей, ни от меня

Не отдалялся на бегу,

Плечо твоё — моя броня,

И в той броне я всё смогу.

Я, выдыхаясь, отстаю,

Теперь ты будешь впереди.

Я добровольно отдаю

Тебе свой номер на груди.

Там, впереди, — огромный мир.

Дерзай, но помни, старина:

Я тоже выбрал ориентир,

Мой ориентир — твоя спина.

Письмо любимой

На огромной голубой планете

Выбрал я одну из лучших женщин —

Самую прекрасную на свете,

Примулу, в изысканном букете.

Как подарок неба, как награда,

Видимо, за ляпы прошлых лет,

В моем сердце — яркая лампада,

Что даёт мне негасимый свет.

Этот свет, наверно, цвета счастья.

Я готов дарить его другим.

Вдруг кому-то не хватает, разукрасьте

Своё счастье лучиком моим.

Я готов делиться этим светом,

Но его не выпущу из рук.

Ну, пожалуй, вот и всё на этом:

Я люблю тебя.

Твой преданный супруг.

Брошенные деревни

Есть на русской карте странные места,

Где стоят пустыми призраки-дома.

Всё никак не могут обрести покой

Меж двумя мирами доли роковой.

Брошены подковы у входных дверей,

Скромные надежды взрослых и детей,

Сросшиеся судьбы с матушкой-землёй

Разбросало ветром в стороне чужой.

Спят и днём и ночью на краю холма,

Временем зажаты, ветхие дома.

Каждый день им снится шум и беготня,

Будто в гости едет прежняя родня.

Где-то по соседству двери заскрипят,

Мамы пообедать позовут ребят.

А поближе к ночи, как спадёт жара,

Вновь наполнит воздух бани аромат.

Тишине звенящей, как наперекор,

Возле старой балки застучит топор.

И пастух весёлый, что-то бормоча,

Проведёт на выпас стадо рогача.

Только на поверку — всё наоборот:

Не слышна гармошка, не мурлыкнет кот.

Видно, ждут напрасно старые дома,

Не вернутся люди больше никогда.

Мама

Сердце гулко стучит, словно бубен шамана,

Мне уже никогда не обнять мою маму.

Из окна её комнаты — краешек неба,

Наблюдает за ним лишь пасхальная верба.

Я по-тихому утром зайду, как обычно,

Посидеть у неё, где вокруг всё привычно.

Вроде, всё как всегда, и таблетки — в рядочек,

Телефон, календарик, бордовый платочек.

Как бы мне всё вернуть? Как себя обмануть?

Чтоб услышать разок: «С добрым утром, сынок!»

Бродяга

Ты когда-нибудь думал о жизни других,

Размышлял о потерянных судьбах?

Как живётся миллионам бездомных, больных,

Не похожих на нас с тобой людям?

В городском андеграунде есть человек,

У него тихий праздник сегодня.

Он обрёл в этом мире свой «ноев ковчег»,

Для тебя ж его мир — преисподня.

Он не старый совсем. Может быть, одинок,

И все дни друг на друга похожи,

На висках седины появилось чуток,

Непонятно одет, не ухожен.

Да и редко кто взгляд остановит на нём,

А тем более, в день непогожий.

Правда, мы, опуская глаза, узнаём

Среди сотен обычных прохожих.

Он — один из толпы из миллиона живущих

В городской толчее, днём и ночью снующих:

Одиноких, больных, крепостных, горько пьющих,

Доживающих жизнь, по теченью плывущих.

В своей жизни он где-то отстал на шажок,

Не успел в эту реку, не прыгнул

Или просто сорвался — последний прыжок.

Пьедестал без него был разыгран.

Он прирос к своему не по росту пальто,

К неуклюжим штанам, что в пору едва ли,

И в глазах не разжечь огонька ни за что,

Но для нас — это только детали.

Он привык к этой ношеной паре калош,

Для него каждый день — непогожий.

Ну и пусть он совсем на тебя не похож,

Не суди его строго, прохожий!

Мы и не жили на все сто!

Откладывая счастье на потом

И робко радуясь удачам,

Мы и не жили на все сто,

Когда вокруг весь мир был счастлив.

Боясь сломать хрустальный дом,

Где мы на цыпочках ходили, —

И там не жили на все сто,

А лишь слегка, с ума сходили.

Когда мы поняли с тобой,

Что стены дома из бетона,

То обрели былой покой

Под звуки марша Мендельсона.

Но марш играли не для нас,

Хотя ты рядышком стояла

С невестой в платье под атлас,

Что за спину букет бросала.

Вокруг да около бродили,

Нам всё успело надоесть.

Пока другие жили-были

И принимали всё как есть.

Теперь нам нечего менять,

Ведь может статься только хуже.

А коль не жили на все сто,

И начинать уже не нужно.

Зато мы любим, как никто,

И к выводу пришли мы вместе:

Что скучно будет жить на сто,

Давай-ка станем жить на двести!

Равнодушие

Ты убей меня на время,

Чтобы после оживить,

Если больше на планете

Будет некого любить.

Ты убей меня, я рядом,

Так чтоб не было следов.

Хочешь — ядом, хочешь — взглядом,

Без ненужных, лишних слов.

Можешь даже сделать больно,

Я не чувствую давно

Ни порезов, ни уколов,

Я привык. Мне всё равно.

Я боюсь стать незаметным,

Стать ненужным и чужим,

Быть убитым ежедневным

Равнодушием твоим.

Ты убей меня на время,

Чтобы после оживить,

Когда будет на планете

Больше некого любить.

Безымянные могилы

Он жил, как тысячи других,

Всегда и был одним из них.

В какой-то миг вдруг стал чужим

Соседям, близким и родным.

Одни шептались: он герой,

Служил в разведке фронтовой.

Другие верили, что он,

Как говорили, был шпион.

Не нужен дактиль, ямб, хорей

И слог, изысканный ничей.

Довольно пары метких слов —

Глядишь, донос уже готов.

Здесь лютым страхом скован рот

И по спине — холодный пот.

Сейчас соседи, глядя в пол,

Подпишут, молча, протокол.

И режет бритвой по ушам:

«Не могут ж ошибаться Там!»

Уже светает, в путь пора.

За дело взялись «мастера»:

Блеснут наручники стальные,

Глаза охранников пустые,

И чёрный ЗИС, внизу двухосный,

Разделит мир на «до» и «после».

Тюремный мрачный коридор,

Конвойный, тройка, приговор.

И вот — бетонная стена,

И к ней лицом живой… Пока.

Удар по рёбрам, свет в глаза.

И пока катится слеза,

Окончен страшный монолог,

И предсказуемый — итог.

Давно отъехал воронок,

И слышно, как взведён курок.

Вся жизнь галопом пронеслась

И через миг… оборвалась…

Рубили лес, как в бодуне,

Летели щепки по стране.

И шли колонны в полный рост,

Ложась без имени в погост.

Лепились сроки, как калач,

Вне подозрений — лишь Палач.

И нет в живых уже давно

Из них двоих ни одного.

На первый взгляд, итог един:

И бренный смерд, и господин

Давно покоятся в земле.

Один — без имени. В тайге.

Другой — тут, рядышком, в Кремле.

Вера

Такое бывает. Ребёнок больной,

Не первые сутки в горячке лежит.

Даёшь пригубить водички святой —

Болезнь отступает, нигде не болит.

Найдётся, кто скажет: просто время пришло,

Организм ведь боролся, само и прошло.

Столетнее дерево валит грозой,

Оно приземляется рядом со мной.

Прошло в сантиметре меж мной и друзьями,

Могло завершиться большими слезами.

Найдётся, кто скажет, что вновь всё совпало,

Ничего необычного: просто рядом упало.

Бывает, накрылись большим медным тазом

И бизнес, и связи — короче, всё разом.

И вдруг, словно с ясного неба упало.

Ты скажешь: конечно, опять всё совпало,

Слепое везенье! Ни много, ни мало.

Не стану я спорить с трактовкой такой,

Да в сущности, друг мой, кто я такой?!

Лишь винтик, прикрученный к жизни судьбой!

А всё, что касается разных сомнений,

Домыслов, смеха, ухмылок и прений,

На это ответ будет очень простой:

«Господь да пребудет с тобой и со мной!»

Один

Вроде, враг отступил, только боль не ушла,

Бой окончен, ни горько, ни сладко.

Его рота вчера в том бою полегла,

Полегла целиком, без остатка.

Ему все говорили — тебе повезло,

Ты скажи только сам себе: кто ты?

Но звучало в ушах всем объятиям назло:

Выжил только один, из всей роты.

Он не пил за столом и от слова «совсем»

Ненавидел бравурные тосты,

Он не знал, что ответить на это им всем,

Не родным и не близким, а просто.

Столько лет он заглядывал смерти в лицо,

И теперь не закрыты счета.

Знает он: у победы — всегда сто отцов,

Поражение — всегда сирота.

Свет погашен и будет царить в темноте

Тот порядок, что сейчас, видно, важен.

На сукне — стопка водки и чёрный ТТ,

Не взведённый пока, но заряжен.

Безупречно отглажен парадный мундир

И начищена обувь до блеска,

Стопка водки — в руке, и ТТ — на гарнир,

Спрячет совесть на страшном отрезке.

Ты вспоминай обо мне…

Ты вспоминай обо мне иногда, на досуге,

Готовясь ко сну, и в гостях у подруги,

И днём, и когда выпадает роса,

И просто, когда ты глядишь в небеса.

Ты вспоминай, ну хотя бы нечасто,

Что в жизни сбылось, сбылось не напрасно.

А что не сбылось, остаются мечты,

Но главное в том, что со мной была ты.

Весенний луч

Весенний луч окна коснулся:

Порадуйся, что ты проснулся,

Что солнце светит, день вернулся.

Ушла зима, давно смирившись,

Листва шумит, едва родившись.

Что ночь закончилась со сном

И вся печаль осталась в нём.

И хорошо, что дел полно,

И то, что небом нам дано,

И что творенье рождено.

И муза рядом как награда,

И рифма ляжет так, как надо!

Что ты любимой улыбнулся,

Зевая сладко, потянулся —

Как здорово что ты проснулся!

Что можешь крикнуть во всю грудь,

Не важно, что — хоть что-нибудь,

Что можешь пить вино и есть,

Друзьям и близким надоесть.

Ведь, главное, ты есть!

Ты вот, живой… Ты видишь, слышишь,

Вдыхаешь Жизнь — не просто дышишь!

И хорошо, что ты не знаешь,

Что обретёшь, где потеряешь,

Чего уже не наверстаешь.

Отбрось сомненья и метанья,

Порадуйся, что, задержав дыханье

И выдохнув, опять вдохнёшь

И в сотый раз опять поймёшь:

Какое счастье, что живёшь!

Детские сны

В детстве желанья — вне расписанья,

Тяга к любви у юных созданий.

У стариков из заветных желаний —

Посидеть за столом, рассказать о былом.

Всем малышам радуга снится —

Мысли в цветах, как говорится.

Годам к тридцати снится работа,

А у стариков — одна лишь забота:

Попросить у весны, чтоб сбывались хоть сны.

В детстве мечты — чистые, яркие,

Годам к сорока — с небольшими помарками.

Ну, а для нас, едущих с ярмарки, —

Обрастают ремарками на тернистом пути

И живут взаперти.

Вдохновение

С детства знаем мы из книжек,

Где находятся планеты.

И из памяти мы выжать

Можем все, на всё ответы.

Про барокко и ампиры,

Про озоновые дыры,

Как болезни одолеть

И про жизнь, да и про смерть.

Про сады Семирамиды,

Про седые пирамиды,

Как за год разбогатеть,

Если сильно захотеть.

Но такие есть вопросы,

Что на них нам дать ответ

Не помогут ни опросы,

Ни могучий Интернет.

Как приходит озаренье

Музыканту и поэту?

Что такое вдохновенье —

Кто-нибудь мне скажет это?

Ни в научных кабинетах,

Ни в любой литературе

Не найдёте вы про это,

Ни в «талмудах», ни в брошюрах.

Говорят, что вдохновенье —

Это наше настроенье.

Как погода на дворе

В нестабильном сентябре.

То не выдавишь ни струйки,

Когда с музой ты в разлуке.

То прольётся водопадом,

Если где то она рядом.

Слышишь, муза, ты не спи,

Я прошу: ты потерпи.

Родилось опять творенье!

Значит, живо вдохновенье.

Но всему своя есть плата,

Всё кончается когда-то.

Вдохновение, быть может,

У меня иссякнет тоже.

Если вдруг случится это,

Буду я рубить деньгу!

Стану делать табуреты —

Это тоже я могу!

Ревность

Загнав подальше повседневность,

Отправив разум на покой,

Слепая, яростная ревность

Глаза застелет пеленой.

Она, рассевшись на руинах,

Упорно, с ночи до зари,

Рисует мрачные картины,

Твой мозг сжигая изнутри.

На крыльях бешеного ветра,

Сломав привычный балансир,

Завесит шторами из фетра

Окно в привычный, старый мир.

Теперь со статусом «заложник»

Тебе придётся как то жить.

А что никак забыть не можешь,

Лишь будет дальше тяготить.

Пока в душе не утрясётся,

Она задержится с тобой.

Конец ознакомительного фрагмента.