Ящик и голубой заяц

Вадим Валерьевич Поляков, 1995

Комары, вампиры и запутавшийся человек… Посвящаю своей незабвенной учительнице Нонне Менделевне, подобравшей и пригревшей оборванного и голодного прозаика в мире поэтов.

Нонне Менделевне Слепанковой

посвящается.

Следователь Плешков закурил, сигарету и посмотрел на меня:

— Будете?

— Спасибо, у меня есть. — я вытащил папиросину и прикурил от его зажигалки.

— Хорошо, предположим, что я Вам верю: это ошибка. Но все же: зачем Вы унесли из магазина ящик импортного коньяка?

— Да не знал я ни о каком коньяке! Ящик мне был нужен, понимаете? Ящик. Их сейчас много везде набросано. И не из магазина он. На улице лежал. Подошел к складу, смотрю: ящик хороший. С крышкой. Взял и потащил.

— А то, что в ящике что-то лежит, Вас не смутило?

— Так я думал, в нем мусор какой… Думал: до дому донесу, открою и вытряхну. Мусорка у меня перед домом… Понимаете, вагонки у меня мало. Для дачи. Если из нее ящик делать — точно не хватит. Вот я и решил: возьму около магазина какой поцелее… Откуда ж мне знать про коньяк?.. И на кой он мне? Мне ящик был нужен.

— Зачем?

— Для Пискарика!

–?! Вы рыбок держите? В ящике?!

— Каких рыбок? — я недоуменно уставился на него. Потом понял. — Нет. Пискарик не рыба. Он комар. Большой. Во (я развел, руки, демонстрируя размер), с кота. Ему спать негде. Я Иванычу сделал, а Пискарику — нет. Он сейчас на антресоли спит. А там пыль, да и светло там. Сами ведь знаете: какой сон, когда солнце в глаза бьет? — я с отвращением покосился в окно. Майское солнце нагло пялилось в глаза. — Эта жара меня доконает. На улице тепло, светло, а я приболел чего-то: знобит, слабость во всем теле. От еды тошнит. Тепловой удар, что ли? Отпустили бы вы меня? Иваныч с Пискариком без меня скучают. Я тоже. Они хорошие. Хоть нахалюги и себе на уме, а хорошие. Я их люблю… Понимаете, не жизнь — одни неприятности. Всю дорогу их собираю. Завелась в радиусе трех километров неприятность — моя будет. Вот и сейчас: одна за другой… На работе у меня проблемы, в личной жизни не ладится, соседи — пьянь, друзей нет… Жена ребенка не хотела… Все плохо. А они для меня — как отдушина. Придешь домой — с тобой поговорят, ты им что-то расскажешь. Иваныч сказки любит… А тут такое приключилось. Иваныч последнее время нервничает. Сначала он только сгущенку ел. Теперь все подряд: масло, колбасу, тушенку всю съел. Даже мясо сырое есть начал. Принес килограмм фарша — тоже съел. А ему это вредно. Видно поэтому и нервничает. Их ведь надо как следует кормить, а цены-то сейчас! — я сокрушенно покачал головой.

Во время моей тирады беломорина успела потухнуть и сейчас жутко смердела. Я скорей бросил ее в пепельницу. Следователь смотрел на меня, подперев подбородок кулаком.

— А Иваныч кто? — полюбопытствовал Плешков.

— Вампир.

— Кто, кто? — оторопел он.

— Вампир. Они вместе ко мне пришли. Иваныч и Пискарик. Им жить негде было. Иваныча мать из дому выгнала — он крови, видите ли, боится, а Пискарик — жертва научного эксперимента.

— Знаете, Орловский, много чего я слышал, за свою практику, но такое… Вы сами-то в это верите? — на его лице отражалось откровенное то ли недоверие, то ли любопытство.

— Не верите? Если хотите, то можем пойти ко мне. Я Вас с ними лично познакомлю. — я не понимал его недоверия и потому обижался. Плешков только скептически усмехнулся.

— А вы думаете, что мы еще не были у Вас дома? Были. По долгу службы. — доверительным тоном сообщил он мне. — Никого нет. Только по всему дому валяются пустые банки из-под сгущенного молока, а на балконе — горы пустых бутылок. Всевозможнейших. Странный у Вас вкус…

— Да не у меня, — перебил я его. — А у Иваныча и комара. Один сгущенку лопает, а другой — соки, напитки… А то, что вы их не видели — ни о чем не говорит. Может они спрятались?

Представитель власти только молча качал головой, явно не веря, что от них молено спрятаться. Я распалялся все больше и больше, рассказывал случаи из нашей с Иванычем жизни… Безрезультатно. Он только покачивал да покачивал головой. А моя голова наполнялась пульсирующей болью. То ли от болезни, то ли от моих же воплей, которыми я пытался убедить в своей правдивости этого недоверчивого типа.

— У Вас есть что-нибудь от головы? — резко перескочил я на другую тему, понимая, что зря напрягаю горло.

— Парацетамол пойдет?

— Давайте. — я проглотил таблетку не запивая. Потом откинулся на спинку стула, прикрыв слезящиеся глаза рукой. Скорее всего меня где-то продуло. Нет ничего хуже, чем простудиться летом. Да еще в такой ситуации. Как хорошо было бы подремать сейчас на диванчике. Но голос следователя мешал окунуться в сон.

— Попробуйте рассказать все с самого начала, может тогда все прояснится и мне удастся поверить Вам?

— Рассказ будет долгим, — предупредил я его. Однако поудобнее устроился на стуле, прикурил новую папиросу (несмотря на боль, свившую себе удобное гнездышко в моем черепе) и начал рассказ.

— Все началось с того…