Держава. Новеллы последнего года

Борис Штейн, 2020

Борис Штейн. 1933, Ленинград, СССР – 2017, Ашкелон, Израиль. Романист, поэт, эссеист Борис Штейн свою последнюю книгу составил из коротких новелл-притч. И в этом, сравнительно новом для себя жанре, он предстает перед читателем мудрым, ироничным собеседником. Мастером русской прозы.

© Борис Штейн, наследник, 2020

© Книга-Сефер, 2020

Адмирал

Барак был, как барак: сколоченный из неструганных досок и зашпаклёванный сухим мхом. Как сто, как двести лет назад. В мире мощно вышагивал технический прогресс — в области связи, в области транспорта и производственных технологий, в области вооружений, и только лагерные бараки оставались такими, как в стародавние времена.

Со скрипом и скрежетом открылась обледенелая дверь барака, и вовнутрь въехала двухколесная таратайка с котлом, наполненным неким горячим варевом. Толкал таратайку коренастый зэк, уже немолодой, со следами полноты и утраченного начальнического благородства на лице.

Он, действительно, был старше других заключенных — может быть, ему поэтому и доверили разливать и раздавать баланду. Называли его Адмиралом, под этим именем он и числился в тюремных списках, потому что он до ареста, действительно, был адмиралом, и роскошную адмиральскую тужурку резко сменил на арестантский ватник. Так получилось…

Между тем барачный люд выстроился в очередь, и началась раздача пищи. Нужно сказать, что в котел входило ровно 230 порций — по количеству едоков. И черпак вмещал в себя ровно одну порцию — ни больше, ни меньше. И если все содержимое до капли переливать в черпак, то выйдет ровно двести тридцать черпаков — капелька в капельку. Но в том-то и дело, что вычерпать черпаком все до капельки невозможно. С какого-то момента приходилось плескать в миску дважды по полчерпака, с какого-то — трижды по одной трети. А то, что оставалось на самом дне, вообще невозможно было зачерпнуть. Адмирал понимал это, и чтобы последний в очереди не остался без обеда, немного не добирал в черпак, и в результате хватало всем. Глаз у Адмирала был наметан. Не зря на раздачу поставили Адмирала, а не какого-нибудь лейтенанта!

На вот заключенный по прозвищу (а теперь уже — и по имени) Глиста — худущий, сутулый зэк — решил, что его обделили и поднял скандал. Он залился визгливым криком, в котором «капитан сраной баржи» было самым мягким выражением. Вообще-то, Адмиралу за словом в карман лезть не приходилось. Он мог завернуть загогулину не хуже кого другого. Но положение раздатчика пищи не позволяло Адмиралу опускаться до словесной полемики. Поэтому Адмирал вышел из-за своего бака, с силой опустил половник на голову бузотера и свободной левой рукой нанес прямой удар в уже ошалевшую голову недавнего едока. В голову — то есть, в подбородок, и Глиста оказался в глубоком нокауте. У Глисты, впрочем, нашлись защитники, которые ринулись на Адмирала, и Адмирал отбивался от них, орудуя половником и кулаком. Огромный синяк разливался у него под глазом, но он этого не замечал. Два зэка уже валялись на грязном деревянном полу, когда в барак ворвались охранники — молодые ребята, причем их командир был самым юным; бритва еще не касалась его румяного лица. Самым юным, но самым решительным. Он выкинул вперед руку с маленьким черным штырем. Штырь мигом удлинился, как телескопическая антенна, и юный охранник сделал, прямо-таки, фехтовальный выпад и поразил Адмирала электрическим разрядом. Адмирал рухнул на пол всем своим когда-то могучим талом и затих. Охранники выволокли его из барака и погрузили на самодельную деревянную двуколку.

Очнулся Адмирал уже в карцере. Постонав и поохав, он вытащил из кармана старенький смартфон, который ему, как раздатчику пищи, разрешали иметь при себе, и написал письмо своему министру.

— Я командовал флотом, — писал Адмирал, а теперь мне доверили разливать блаланду. Для поддержки своего достоинства мне иногда приходится вступать в драку. Я сейчас сижу в карцере. По сравнению с этим карцером наши корабельные карцеры кажутся санаторными палатами. Я прошу об амнистии. С меня хватит!

Бедный Адмирал!

* * *

Министр обороны зачитал вслух послание Адмирала. Министр юстиции сидел с непроницаемым лицом. Министр внутренних дел горестно вздохнул. Потом сказал, ни к кому не обращаясь:

— Надо что-то придумать…

Министр юстиции Каха сказал:

— Ничего придумывать не надо!

Министр внутренних дел Дани горячо возразил:

— Что мы не люди, что ли?

— Вы найдете в законе исключение для этого случая?

— Жалко же человека, — не унимался Дани.

— Жалко, — согласился Каха. — Но закон есть закон.

Тогда министр внутренних дел Дани обратился к министру юстиции Кахе:

— Вы знаете, что Ваш сын арестован за угон аэромобиля и хулиганство в воздухе?

— Знаю, — кивнул Каха.

— И что Вы собираетесь делать?

— Я? Ничего.

— Как — ничего?

— Так — ничего.

— Его же будут судить и мало не дадут. Аэромобиль не чей-нибудь, а генерала авиации.

— Это его выбор, — хмуро сказал министр юстиции.

— Генерал может закрыть на это глаза… и закрыть дело, — это уже министр обороны.

— Это выбор генерала, — заметил министр юстиции.

А министр обороны продолжал, будто не слышал этой реплики:

–…генерал закроет дело на вашего сына, а Вы найдете способ вытащить из лагеря Адмирала.

Министр юстиции ответил коротко:

— Нет.

Министр обороны взял проникновенный, дружеский тон:

— Каха, неужели Вам по-человечески не жалко Адмирала?

Каха долго молчал, а потом проговорил:

— Господин министр обороны, неужели Вам по-человечески не жалко тех восемь человек, которых в пьяном виде передавил на своей колымаге обнаглевший адмирал? Это были простые люди — не соратники и не генералы. Но Держава должна охранять всех — и простых людей тоже.

— Подумайте о своем сыне! — воскликнул министр обороны. На что министр юстиции хмуро ответил:

— Закон есть закон.

— Добро, — зло сказал министр обороны. И министр внутренних дел отозвался:

— Добро.

* * *

Надзиратель сказал: «Двадцать минут» и пустил Олеко в камеру. Гиви шагнул к нему навстречу. Они обнялись.

— Говорят, что ты стырил летающую тачку у генерала авиации! С восхищением вскликнул Олеко.

— Да, так, — вяло подтвердил Гиви.

— Это круто!

— Да я не знал, чья это тачка…

— Да ладно, не тормози! Весь планктон тебя сильно уважает. Ты — самый мажор!

— Да что там! Пора завязывать со всей этой бодягой! Вот ты же имеешь сложную специальность. А я?!

— Ну-ну, ты чего — такой-то!

— Отбуду свое, примусь за учебу.

— Что тебя предок не отмажет?

— Нет. Он говорит: «Закон есть закон»

Олеко стал серьезным.

— Ты не знаешь, что такое зона. Там тебя сгноят или опустят.

— Постараюсь выдержать. Живут же люди и на зоне. А с другой стороны от меня уже ничего не зависит.

— Как знать, — возразил Олеко. — Делай все возможное, чтобы не попасть на зону.

Вскоре пришел охранник и прекратил свидание.

* * *

Только молодость и здоровье позволили Гиви уснуть на скамейке без матраса после задержания, побоев и изнурительных допросов. Проспал он часа четыре, но и этот короткий сон освежил его.

Утром его отвели к начальнику тюрьмы. Моложавый майор с аккуратно подстриженными усиками был по сравнению с теми, кто его допрашивал, — сама любезность. Он усадил Гиви на стул возле своего стола и завел с ним душеспасительную беседу.

— Как же так, — сокрушенно качал аккуратной головой молодой майор, — отец твой министр юстиции — воплощение закона, а ты этот закон нарушаешь! Хорошо ли? — Гиви искренне соглашался:

— Плохо.

— А дадут тебе срок, — продолжал майор, — лет пять или десять — север, лесоповал, холод, голодуха… Хорошо ли?

— Плохо, — соглашался Гиви.

Они долго так беседовали. Где-то на середине беседы майор распорядился насчет чая. Зэк в мятой, но чистой белой куртке, надетой поверх ватника, принес две эмалированные кружки, от которых шел пар, и два куска хлеба с четырьмя кусочками сахара. Гиви был настолько голоден, что ему казалось, ничего вкуснее этого тюремного хлеба он в жизни не ел. Атмосфера потеплела, натянутость пропала, и тогда майор сказал:

— Гиви, можно избежать суда, закрыть дело.

— Как это? — поинтересовался Гиви.

— Ты ловкий парень, — сказал майор, умеешь управлять аэромобилем. Комитет Безопасности Державы хочет использовать эти твои качества. Ты в воздухе разрежешь лазером одну летающую тачку, вот и все.

— С земли? — удивился Гиви. — Как это?

— Ну, что ты, Гиви, улыбнулся майор. — Ты получишь новенький аэромобиль. После выполнения задания оставишь его себе.

— Круто! — усмехнулся Гиви. — А кого, это самое?

— Не важно, — сказал майор. — Тебя наведут. Это в целях безопасности. Согласен?

— Допрыгался! — подумал Гиви. Допрыгался до роли наемного киллера! — А вслух сказал:

— Еще бы! Новый аэромобиль или тюряга! Согласен.

— Вот и молодец, — оживился майор. — я сразу понял, что ты неглупый парень. Сейчас тебя выведут наружу и отведут к тому месту, где стоит аэромобиль. Тебе, разумеется, отдадут твой стереофон. Держи его всегда включенным и жди команды.

* * *

Аэромобиль был точно таким, как тот, что Гиви угнал со стоянки возле штаба Военно-Воздушных Сил. — Лазер встроен в приборную доску, — сказали ему. — Разберешься.

Какого же было удивление Гиви, когда, открыв дверцу машины, он увидел там закадычного друга Олеко, с которым было связано все его детство.

— Ты чего тут делаешь? — удивился Гиви.

— Мне нужно с тобой очень серьезно поговорить. — Олеко, всегда веселый и бесшабашный Олеко, был напряжен и скован. — Разговор долгий и трудный. — Гиви пожал плечами. Он думал, что после беседы с начальником тюрьмы его уже ничем удивить не возможно. Но он ошибался.

— Я уже три года работаю на БЖ — чисто по специальности. Сконструировать, настроить и так далее. До сегодняшнего дня это уживалось с моими представлениями о порядочности. Но сегодня…

— Что сегодня?

— Знаешь, почему я оказался в этом аэромобиле?.

— Почему?

— Я получил задание присобачить сюда взрывное устройство.

— Круто! — Гиви криво ухмыльнулся. — И когда же я должен погибнуть?

— В тот момент, когда запустишь лазерный луч в аэромобиль своего отца.

— Что?! — Гиви вдруг беззвучно заплакал. Слезы катились по его щекам, плечи вздрагивали. — Скажи мне, Олеко, есть ли предел злодеяниям?

— Нет, ответил Олеко, — в Державе нет предела злодеяниям. Поэтому я тут, с тобой. Я порываю с Державой.

— Как можно порвать с Державой? Кто тебе позволит?

— Есть два пути, — сказал Олеко. — Другая жизнь или смерть. Меня устраивают оба, но первый, конечно, предпочтительней.

— Как это? — не понял Гиви.

— Будем валить через кордон, — пояснил Олеко. — Я полечу с твоим отцом. Тебя наведут на его машину, и ты пристроишься рядом. Будешь в охранении. Будут беспилотники, будут и пилотируемые перехватчики — всех рази лазером. И не дрейфь. Тебе здесь уже жизни нет… Всем нам троим — нет.

Когда к поврежденному пулями аэромобилю подошли официальные лица, бывший министр юстиции заявил, что просит политического убежища. Сын бывшего министра и его друг сделали аналогичные заявления. Процедура эмиграции началась.

Когда Самому доложили о срыве операции, он приказал найти и наказать виновного. Виновным назначили майора — начальника тюрьмы. Ему просто отключили систему жизнеобеспечения и изъяли запасные батареи.

А Адмирал? А про Адмирала забыли, не до него было. И он продолжал мотать срок.