Салага-2

Борис Омский

«Салага-2» – продолжение остросюжетной криминальной повести «Салага», где ее главного героя, случайно попавшего в темную историю, связанную с нелегальным оборотом золота, и чудом избежавшего ликвидации, ожидает новый виток приключений.

Глава 4

Володину открыл сам Иванушкин. Бледное лицо и виновато-растерянный взгляд выдавали душевное состояние подчиненного.

Подполковник, напротив, к тому моменту был уже опять абсолютно спокоен. Перегорел, пока добирался до больницы. Даже мысль о предстоящем объяснении с Рожновым не тяготила его, как в первые минуты после звонка из Павловки. И вообще, прежде чем поставить кому-либо что-либо в вину, он имел обыкновение разобраться в деталях случившегося. Потому, вопреки ожиданиям старшего лейтенанта, не стал снимать с него стружку с порога, а молча вошел в тесноватое помещение пункта охраны больницы и обвел его своим набитым за годы службы на осмотрах мест происшествий взглядом.

Три окна позволяли в светлое время суток наблюдать весьма обширную территорию двора, но с заходом солнца при свете одинокого фонаря, как сейчас, зона контроля сокращалась процентов на семьдесят. Две двери обеспечивали прямой выход во двор и в здание больницы — это удобно. Обстановка помещения без излишеств — стол, два стула, подвесной шкафчик для ключей да мусорная корзина. На столе разбитый телефонный аппарат и настольная лампа с треснувшим в двух местах колпаком.

За столом сидел пожилой охранник в черной форме со страдальческим лицом. Тупая боль в висках от знакомства с мощным электрошокером до сих пор мучила его.

Володин представился. В ожидании нагоняя охранник понуро поднялся.

— Присаживайтесь, Дмитрий Иванович. — Иванушкин подвинул подполковнику второй стул:

— Сам присаживайся, бледный вон, как прединфарктник. И вы тоже, — повернулся подполковник к охраннику и сердито клацнул костяшками пальцев сжатых в кулаки рук по крышке стола. — Что, секьюрити, обделался?

— В-выходит, так, — робко произнес охранник.

— С кем, кстати, имею честь беседовать?

— Бабушкин Илья Степанович.

— Как я понимаю, Илья Степанович, с вас все началось. Рассказывайте.

Бабушкин в скучном протокольном стиле стал излагать. как около часу ночи к больнице подъехал бусик с надписью «Аварийная», как прибывший в нем мужчина в форменной куртке и с чемоданчиком для инструмента сообщил ему, что прибыл по вызову из хирургического отделения.

— Я проверил. Не подтвердилось, — продолжал Бабушкин, несколько оживляясь по мере приближения к кульминационному моменту. — Сообщил о том сантехнику. Тот выругался и заявил, что по поводу ложного вызова обязан составить акт. Бланк показал и попросил меня разрешить его за столом в нормальных условиях заполнить. Просьба как просьба, ничего странного. Сидя да при свете оно сподручнее. Я сжалился, дверь открыл. А стоило к нему спиной повернуться, как он меня в благодарность за доброту сзади и оприходовал…

— Электрошокером. У Ильи Степановича на шее я два характерных красных пятна обнаружил, — уточнил Иванушкин. — А он на моей.

— Неприятная штука. В котелке до сих пор будто тараканы бегают, — пожаловался Бабушкин.

Подполковник посмотрел на него без особого сочувствия и спросил:

— Предъявить служебное удостоверение, как я догадываюсь, вы от сантехника не потребовали?

— Виноват. — Охранник покаянно поник плечами. — Он, пройдоха, каждую мелочь учел, чтобы мою бдительность усыпить. Служебный транспорт, куртка с фирменными нашивками, чемоданчик с инструментом. Короче, постеснялся я лишние формальности разводить. Душевность проявил.

Володин усмехнулся:

— Сие нам знакомо. Извечная российская болезнь проявлять душевность там, где не нужно и наоборот.

— Меня теперь уволят? — упавшим голосом спросил Бабушкин.

Подполковник присмотрелся к нему внимательнее. Нездоровый желтоватый цвет покрытого глубокими крупными морщинами лица, мешки под глазами, седые виски. Похоже, по жизни не с попутным ветерком налегке мчался.

Володин махнул рукой:

— Никто вас не уволит. Электрический разряд в сотни тысяч вольт наверняка вас кое-чему научил. Вы теперь битый. А за одного битого двух небитых дают. К слову, где вы проходили профессиональную подготовку?

— Чего? — не понял Бабушкин.

— Где на охранника учились?

— Шутите? Какой же дипломированный охранник на такое жалование пойдет. Тут только «партизаны», вроде меня, держатся. Сам я моряк по профессии, на рыболовецких судах в последнее время ходил. Наше судно признали нерентабельным и иностранцам в аренду сбагрили, команду распустили. Потыкался я туда-сюда — не берут меня в море. И не удивительно, молодых безработных моряков полным-полно. Оформил досрочную пенсию. Вдвоем на нее и на зарплату жены-воспитателя детского сада как-нибудь бы протянули. Да дочка у нас младшая в институте учится, ей помогать надо. Я же ничему, кроме морского дела, не обучен. Выбора особого не было, вот сюда прибился. Сутки через двое дежурю. Заработок небольшой, но твердый. Работы немного. Посетителя вредного или больного успокоить, за транспортом присмотреть, чтобы, где попало, не парковался, детвору из соседних домов, если нагрянет, со двора выставить или соображальщиков на троих за ворота попросить. Это днем, а ночью и того меньше. Бывает, пострадавшего привезут — впущу, компания хулиганистая к нам забредет — в милицию сообщу. Но последнее редко случается. Район у нас тихий, и объект не дискотека какая-нибудь или ресторан.

— Да, с выбором вы, пожалуй, не промахнулись. Если бы мне, к примеру, довелось выбирать между больницей и дискотекой, я бы тоже больницу выбрал. Денег меньше, зато на душе покой. А без него любые деньги не в радость, — перехватил инициативу Володин, жаждущий совершенно других сведений, — Но мы, по-моему, отклонились от темы. Давайте вернемся к налету.

— Как прикажите. — Охранник сделал паузу, вспоминая, с какого места ему следует продолжить. — Пролежал я, значит, в беспамятстве минут двадцать. Очнулся. Тишина вокруг. Двери настежь, стол опрокинут, настольная лампа и телефон на полу. Ну, думаю, милицию вызывать пора. Но она ведь вопросами забросает. Я же, кроме того, что меня вырубили, ничего не знаю. И телефон разбит, все равно не позвонишь. Тогда я решил сперва по больнице пройтись и установить, что случилось, пока я без памяти лежал. Ведь не ради же развлечения на меня напали. Через внутреннюю дверь попал в вестибюль, где ночью одна дежурная лампочка из экономии перед лестничной клеткой горит, потому темновато. Слышу, у гардероба постанывает кто-то. Я туда. Вижу, на полу человек сидит, за голову держится и мне навстречу: «Стой, стрелять буду!» Остановился, себя назвал. Он, — рассказчик указал на Иванушкина, — к себе подпустил и велел подняться помочь. Как на свет вышли, удостоверение предъявил. Меня сюда, на мое рабочее место, отослал и велел никакой инициативы без его ведома не проявлять, а сам наверх ушел. Вернулся только перед вашим приходом. Это все, больше мне добавить нечего.

— Внешность напавшего на вас запомнили?

— Ну… повыше меня и в плечах шире. Спортивного такого телосложения. Возраст… Мужчина в соку, я бы сказал, лет тридцать-тридцать пять. Лица не разглядел. У него фуражка с длинным козырьком по самые глаза надвинута была. У меня верхний свет горел, и он голову, видать, специально чуть вперед наклонил, чтобы тень от козырька на лицо падала. Одни губы и подбородок на свету оставались. Единственное могу утверждать — бритый он, ни бороды, ни усов, а на нижней губе пятнышко вроде веснушки.

— Он точно один приехал?

— Из микроавтобуса вылез один. Оставался ли в кабине кто, утверждать не берусь, я в нее не заглядывал.

— На номер микроавтобуса не обратили внимания?

— Какое там! Он боком к моему наблюдательному пункту стоял. Уазик, кажется. Такой, знаете ли, не первой молодости, цвета военной техники.

— Хорошо. Продолжайте выполнять свои обязанности здесь, а мы со старшим лейтенантом поднимемся наверх.

Через погруженный во мрак вестибюль Володин и Иванушкин, как мотыльки, устремились мимо пустого гардероба и служебного лифта к освещенному входу на лестничную клетку.

За дверью хирургического отделения их ждал длинный пустынный коридор с белыми стенами, устланным линолеумом полом и запахом медикаментов. В нем было тихо, как на дне глубокого колодца, однако благодаря паре галогенных светильников достаточно светло. Одна из ламп ближнего ко входу светильника беспрестанно подмигивала. Володин, разглядев на концах стеклянной трубки сероватый налет копоти, мысленно огласил ей приговор, словно одушевленному лицу: «Не жилец».

Иванушкин открыл дверь палаты Петрова. Володин прошелся по ней. Поднял с кровати книгу, прочитал название.

— Твоя? — спросил он лейтенанта.

— Моя.

— Не помогла?

Иванушкин, опустив голову, промолчал.

— Не помогла, — сам ответил на свой вопрос подполковник, бросив книгу обратно на кровать, и проследовал к открытому окну. — Постеснялся при охраннике наш позор афишировать, потому только теперь спрашиваю: ты хоть представляешь, до какой степени мы опростоволосились?

— Дмитрий Иванович! — Иванушкин гордо выпятил грудь. — Оправдываться не стану. Готов понести наказание.

Володин резко повернулся к нему лицом с застывшей на нем мрачной усмешкой:

— Полагаешь, все так просто: накажу тебя, и на душе у всего управления полегчает, а проблема рассосется сама собой? Узко мыслишь, дорогой. За твое головотяпство и мне, и Рожнову по шапке достанется. И как достанется! Генерал о Петрове в Москву доложил. Заинтересовались им там. Сегодня людей прислать обещали. Приедут, а мы: «Извините, гражданин Петров ночью исчез. Как, почему и куда не знаем». И как гриб после дождя поднимется вопрос, что за кадры в нашем управлении на государственный счет содержатся. Не пора ли некоторых за ушко да вон? А первыми кандидатами на выбывание станут подполковник Володин и генерал Рожнов. За то, что подчиненных — читай между строк старшего лейтенанта Иванушкина — правильно службу нести не научили. Твоей задачей было неотлучно находиться рядом с Петровым. Ну, скажи, с какого зуда ты по больнице расхаживал?

— Петров, сидел на подоконнике и курил, не спалось ему чего-то. Я книгу читал. Вдруг внизу что-то грохотнуло. Врать не буду, моя профессиональная интуиция безмолвствовала, и грохот меня не насторожил. Меня в сон клонило, а шум стал поводом для прогулки, чтобы взбодриться. Когда с освещенной лестницы в темный холл первого этажа ступил, меня шокером сзади — бах! Очнулся возле гардероба. Первым делом за кобуру схватился. Но нет, пронесло: оружие на месте. Затем вижу, чья-то фигура на меня надвигается. Я за пистолет, потом разобрался — охранник. Как вник в ситуацию, назад кинулся. Залетел в палату — никого. Обежал все хирургическое отделение, но Петрова не нашел ни живого ни мертвого. Нашел дежурную медсестру без сознания. Привел в чувство. Она в небольшой нише, отгороженной от коридора стойкой сидела, когда перед ней этот гад появился.

— Сестричка, — говорит, — я сантехник аварийной службы. Надо акт о ложном вызове подписать.

Медсестра к стойке подошла, а он схватил ее за волосы, повалил грудью на стойку, пистолетом в затылок ткнул и пригрозил пристрелить, если не скажет, в какой палате больной с огнестрелом лежит. Бедняжка номер палаты назвала, после чего он ее высоковольтным разрядом отключил, — закончил Иванушкин.

— Веди меня к ней, — приказал Володин.

Круглолицая молоденькая медсестра, обхватив ладонями чашку, медленно цедила горячий кофе. Выглядела она неважно. Белое, как простыня, лицо, размазанная по щекам тушь, синие, будто от долгого пребывания на морозе губы. В красивых карих глазах девушки болезненный блеск. Не знай Володин о недавнем нападении, подумал бы, что бедняжку жених бросил, и теперь он видит на ее лице следы недавней истерики.

Подполковник назвал себя. Девушка попробовала проявить веждивость, но ее попытка встать закончилась безуспешно.

— Извините, ноги подкашиваются, — конфузливо пожаловалась она, — Лечусь вот горячим питьем, при поражении электричеством оно помогает. А зовут меня Лидой.

— Конечно, Лидочка, сидите себе на здоровье и пейте свой кофе. — Подполковник повернулся к Иванушкину. — Слышал, что медработник говорит? Горячее пить после удара током полезно.

Лиза утвердительно закивала:

— Наукой доказано. Я, между прочим, ему тоже предлагала, а он отказался. Вы бы, как старший товарищ, повлияли.

— Обязательно, — пообещал Володин, — но прежде вы на пару моих вопросов ответите?

— Отвечу. И, если хотите, всю вашу группу кофе напою. Растворимым, правда, другого нет.

— Какую группу? — удивился Володин.

— Следственную.

— Ах, вот оно что! Вы, наверное, любительница детективных фильмов?

— Нет, я про любовь смотреть люблю. К сожалению, сейчас кино без криминала большая редкость. Непременно его втиснут. Поневоле знаний нахватаешься.

— Ну, лишние знания в любой области не помешают, — флосовски заметил Володин, кладя локти на широкий верхний край стойки, отделявшей уголок дежурной медсестры от остального коридора. — Но в кино, позволю себе открыть вам маленькую тайну, показывают, так сказать, осредненный вариант нашей работы. У нас же сегодня скорее частный, нетипичный, случай.

— Вы будете вести расследование один?! — Лида удивленно свела брови.

— Почему один? А лейтенант? А вы? Разве вы мне не поможете? Я на вас, признаюсь честно, очень рассчитываю.

— К сожалению, я ровным счетом ничего не видела. А что видела, — она кивнула на Иванушкина, — молодому человеку рассказала.

— Вы после обморока от слабости еле языком шевелили, — напомнил Иванушкин, — и могли упустить что-нибудь.

Лида поставила на стол чашку и задумчиво наморщила лобик:

— Подошел этот бандит. Акт попросил подписать, потом как схватит. Брр… — Она сжалась в комок. — Как вспомню, опять колотить начинает.

— Бандит был мужчина лет тридцати — тридцати пяти в кепке с большим козырьком и форменной спецовке, — с целью экономии времени подсказал подполковник.

— Не в спецовке, а в джинсовом костюме и в вязаной спортивной шапочке, натянутой до самой переносицы. И меньше тридцати ему, готова об заклад биться.

Володин и Иванушкин переглянулись.

— В джинсовом костюме и шапочке? — на всякий случай переспросил подполковник. — Вы ничего не напутали?

— С какой стати? — обиженно воскликнула Лида. — Он в двух шагах стоял, как вы. Зрение у меня отличное, я даже прыщ у него на щеке разглядела.

— Пятно, похожее на веснушку, на нижней губе ваше соколиное зрение случайно в память не отложило?

— Не было у него ничего подобного. Его толстые, как вареники, губы мне сразу в глаза бросились.

— Больше ничего вам в глаза не бросилось?

— Кожа на лице не очень чистая, нос приплюснутый, боксерский. Подбородок квадратный. Глаза серые. Как повалил меня на ограждение и вплотную приблизился, я запах табака почувствовала.

— Ох, какая же вы молодчина, Лидочка! — с неподдельным восхищением похвалил девушку Володин.

— Какая же я молодчина, — стушевалась медсестра, — если больного человека бандиту выдала?

Заметив, как на глаза девушки наворачиваются слезы, Володин не замедлил ее утешить:

— Не казните вы себя так. Он бы и без вас его нашел. Потратил лишних пять минут, заглядывая по очереди в каждую палату, и нашел. Палат-то у вас не так уж много. А теперь разрешите откланяться.

— Подполковник отступил от стойки, отделявшей его от Лиды.

— Уходите?! — Молоденькая медсестра схватилась за ручку электрического чайника. — А кофе?

— В кофе кофеин, Лидочка. Мы же и без него сейчас такие нервные, что вот-вот заискрим, — отшутился Володин.

Покинув отделение хирургии, Володин и Иванушкин обошли остальные отделения больницы. И не впустую. Пронзительное завывание мотора, рванувшей с места под самыми окнами больницы машины, привлек внимание дежурного врача приемного отделения Она выглянула во двор, но успела лишь проводить глазами свет задних фонарей неразличимого в темноте автомобиля. Женщина хотела было вернуться к своим делам, когда из-за пункта охраны на освещенную фонарем часть двора выскочили трое мужчин. Как будто пораженные чем-то, они на несколько мгновений замерли на месте. Потом все трое побежали по дороге в сторону ворот.

Врач взялась за телефон, желая выяснить у Бабушкина, что происходит во дворе. Охранник не брал трубку. Отправиться на его поиски она поленилась и вскоре забыла о машине и людях во доре. Вспомнила о них лишь с подачи Володина.

На обратном пути в город подполковника продолжала мучить мысль, пришедшая на ум еще в ту минуту, когда он узнал о налете на больницу: каким образом информация о местонахождении Олега столь скоро стала известна его преследователям? Ею владели Рожнов, Лазуткин и двое его подчиненных. Подозревать в предательстве кого-то из подчиненных было тяжело, кого-то из начальства — страшно.