Солнце, тень, пыль

Борис Крижопольский, 2017

Новеллы и повести израильского писателя Бориса Крижопольского рассказываю, казалось бы, об обычных вещах – о жизни и смерти, любви и дружбе… Но его герои – молодые израильтяне, солдаты Армии Обороны Израиля. И даже когда на них нет выгоревшей на палящем солнце и промытой пронизывающими ливнями формы, когда не носят они полную «разгрузку», оружие, боеприпасы, они все равно – солдаты, резервисты, милуимники… Герои и жертвы войны, которую стыдливо называют «конфликтом». Противостояния, выход из которого возможен?

Двор чудес

Эта женщина ассоциировалась у меня с одуряющей дремотой раннего утра. Я вставал в четыре, чтобы с первым автобусом успеть к началу дежурства — начинали мы очень рано. Вся дорога на работу проходила в каком-то полусне. Я стоял возле водителя, и на каждой остановке поднимался на одну ступеньку, чтобы меня не задели открывавшиеся двери и прижимался к поручням, пропуская внутрь очередных пассажиров, появлявшихся из темноты. Это было время чернорабочих и уборщиц, так же, как и я, начинавших свой день до рассвета.

Каждое утро на одной и той же остановке, в автобус заходила женщина средних лет в красной шляпке, завязанной лентами под подбородком, красной клетчатой юбке и шерстяных красных гольфах. Между юбкой и гольфами оставалась неширокая полоса блеклой кожи. С её появлением, приглушённый многоязычный гул смолкал. В наступившей тишине она проходила внутрь с невозмутимым выражением лица, (мне всегда казалось, что именно так, чуть брезгливо, должна смотреть гувернантка из английского романа), и садилась, всегда на одно и то же место — третье справа, возле окна. Усевшись, она с тем же неподвижным лицом, разворачивала английскую газету, будто отгораживая ею свой уголок от остального мира, и упирала в неё водянистые глаза.

Она была похожа на цветастую канарейку среди ворон и воробьёв. Её яркая несуразная одежда, нарочито невозмутимое выражение остренького личика и то неуловимое в её манере держаться, что лучше всего можно определить словом «английскость» — настолько резко очерчивали её чужеродность и одиночество, что я чувствовал пронзительную жалость к этому странному существу. Заговорить с ней было немыслимо. Между ней и окружающим чувствовалась непроницаемая стена.

Что она делала здесь ранним утром, среди всех этих чернорабочих? Куда и зачем ездила? Что заставляло её вставать каждый день до рассвета, заходить в чужой автобус, садиться, загораживаясь газетой от любопытных взглядов, выходить всегда на одной и той же остановке, немного не доезжая рынка, и исчезать, растворяясь в серой, предутренней мгле Ад ара?

Я работал охранником автобусов в этом, пожалуй, самом отталкивающем, но и самом интересном районе Хайфы. В течение нескольких месяцев, каждый день по многу часов я бродил по двум прямым, бесконечно длинным центральным улицам этого хайфского «Двора чудес», или по ответвлявшимся от них извилистым и тёмным переулкам. Я всматривался в лица, перебрасываясь с прохожими двумя-тремя фразами, чтобы услышать голос, уловить акцент, увидеть реакцию — и двигаться дальше, к следующему объекту проверки. Каждый день передо мной, как в гигантском паноптикуме, проплывала череда нищих, калек, воров, наркоманов. Жизнь Адара, шумная и причудливая проходила передо мной.

Конец ознакомительного фрагмента.