Хоккенхаймская ведьма

Борис Конофальский, 2019

Богат и славен город Хоккенхайм, да только не всё в нем ладно: что ни год, пропадают там приезжие купцы. Отправился рыцарь божий Ярослав Волков туда на задание – добыть пропавшие бумаги – и едва не поплатился собственной жизнью, ведь город тот разъедала изнутри скверна, имеющая множество имен, среди которых корысть, сребролюбие, похоть, ложь, предательство и черное колдовство.

© Конофальский Б., 2022

© ООО"Издательство «АСТ», 2022

Глава 1

Дороги превратились в сплошной лед. Брюнхвальд торопился и купил кованных плоскими, старыми подковами лошадей, поэтому их не гнали — чтобы ноги не переломали. Ехали медленно. Волков кутался от холодного ветра в свой старый плащ, толстый и теплый, и подшлемник с головы не снимал. Перчатки еще от дела в Фёренбурге у него остались, но больно тонкие, руки в них коченели.

Зима была холодной настолько, что даже большая река, которая катилась с юга, у берегов обмерзла. Вода в ней сделалась ледяная, темная.

Монахи сидели в возах, завернувшись в рогожи и одеяла, и все равно дрожали, носы у всех посинели. Кавалер невольно усмехнулся и подумал, что если бы святые отцы вылезли из телег и пошли за ними, как солдаты, таща на себе доспех и оружие, не влезшие в обоз, то, может, и не мерзли бы так. Нет, эти с места не сдвинутся: простые братья, может, так и сделали бы, но ехали не простые монахи.

В возах сидел Святой трибунал инквизиции славной земли Ланн и славной земли Фридланд.

И ехать им еще было до вечера, вряд ли дотемна успеют в Альк. Самому кавалеру дорога тоже давалась трудно, но не из-за холода — к нему и голоду за двадцать без малого лет солдатской жизни Волков привык. А вот рана, полученная летом в поединке с одним мерзавцем, так и не зажила до конца. Синее тугое пятно на левой ноге выше колена регулярно напоминало о себе. То ли от долгой дороги, то ли от холода ногу крутило и выворачивало. Боль была не сильной, но бесконечной. Начиналась она, как только он садился в седло, и медленно, будто холодное пламя, нарастала к концу дня, выматывая его до состояния тупого отчаяния. Стыдно сказать, но прошлым вечером ему помогали слезть с коня слуга Ёган и юный оруженосец Максимилиан, а сам Волков едва мог наступить на ногу. И все — и солдаты, и монахи — это видели. Вот и сейчас, когда день уже покатился под гору, кавалер все растирал и растирал конечность, да без толку. Прекратить это мучение могла только одна девочка. Косоглазая и умная Агнес. Только она была способна наложить на больное место свои руки с некрасивыми ногтями и, пошептав что-то богомерзкое, отогнать боль, спрятать ее глубоко внутрь тела. Но она осталась в Ланне, кавалер не решился взять ее с собой сопровождать Святой трибунал, особенно после того, что увидел у нее на крестце под юбкой. А она бы сейчас оказалась очень кстати.

Волков вздохнул, съехал на обочину и остановил коня, жестом дал знак оруженосцу с его штандартом и слугам, Ёгану и Сычу, ехать дальше, а сам стал пропускать колонну вперед.

К нему подъехал Карл Брюнхвальд. Ротмистр глянул на кавалера и сразу догадался:

— Рана вас изводит?

Борода наполовину седая, виски тоже — не мальчик он, но двужильный какой-то. Без шапки, без перчаток. Под кирасой стеганка, и все. И холод ему нипочем. Только уши красные. И усталости ни капли.

— Нет, — соврал Волков, — рана ни при чем. Думаю, где вашим людям денег раздобыть, у меня нечем им платить. Только надежда на попов, что они найдут богатого колдуна.

— Мои люди в вас верят, говорят, Иероним Инквизитор удачлив. Значит, деньги найдет. — Брюнхвальд рассмеялся.

— Они меня зовут Иероним Инквизитор? — удивился Волков.

— Да, они же знают, что вы сожгли чернокнижника, который будил мертвецов в Фёренбурге. Так вас и зовут с тех пор Инквизитором. — Ротмистр чуть усмехнулся, наклонился к Волкову и добавил негромко: — А еще они говорят, что вы и сами знаетесь с колдовством.

— Что за дурь? С чего бы мне знаться с колдовством? — Кавалер даже опешил.

— Солдаты — люди простые, говорят, что не могли вы с людишками Пруффа одолеть самого Ливенбаха. Да еще богатств столько взять в городе. Не иначе как без магии не обошлось.

Волков даже перестал мерзнуть, смотрел на Брюнхвальда с каплей раздражения. И головой дернул, словно отгонял что-то от лица. Глупость говорил ротмистр.

— Солдаты — люди простые, — продолжал Карл беззлобно, опять усмехаясь, — лично я так не думаю.

— Поторопите людей, — сухо произнес Волков, — нужно успеть дотемна в Альк.

— Да, ночевать в поле не хотелось бы. — Брюнхвальд пришпорил коня и поехал подгонять солдат.

А кавалер еще постоял на обочине, растирая больную ногу и думая, что правильно не взял с собой Агнес. Разговоры солдат ему очень не понравились.

А может, и зря не взял. На ветру ледяном еще и плечо левое заныло, он уж про него забывать стал, а тут на тебе. Эх, хорошо бы вернуться в Ланн, в теплый дом, под перины к Брунхильде. Да пока нельзя. Никак нельзя.

* * *

Альк показался огнями, когда уже темно стало. Хорошо, что постоялый двор находился на самом въезде в городок. Двор не имел названия, но был большим, все лошади и подводы без труда уместились. Ёган и Сыч снова помогали кавалеру слезть с коня. Опять все смотрели на это.

Опираясь на слугу, Волков прошел в трактир и там, у стола, разделся. Ёган нашел табурет для хозяина, чтобы тот мог снять сапог и положить на него ногу. Пришел брат Ипполит, принес попробовать новую мазь. Тут и хозяин трактира пожаловал: был он, видно, в отлучке, а увидав столько постояльцев, прибежал выяснять, кто главный и кто за всех будет платить. Звали хозяина Фридрих, и был это мужчина крупный и сильный; может, в городе и имел влияние, но Волкову он кланялся не очень учтиво, а святых отцов, что уселись за другой стол, так и вовсе не удостоил такой чести, только глянул на них мельком. Немудрено, они были в простом монашеском платье, не бог весть какие знатные попы.

— Господин мой, — начал Фридрих громогласно, — а что ж люди ваши, в конюшнях моих спать собираются, что ли?

Кавалер хотел ответить, что в покоях им спать дорого, но хозяин трактира продолжал:

— А лошади ваши на моем дворе стоять будут, платить за них вы собираетесь, а навоз кто станет убирать? И подводы ваши еще место всё заняли. И солдатня ваша костер жечь начнет, дрова у меня воровать, а то у кого же. Других-то дров тут нет. Как все это посчитаем?

Говорил он не то чтобы дерзко, но непочтительно, почти как с ровней.

Волков уже хотел осадить наглеца, да не успел, за него Ёган ответил: стал вровень с мужиком — он и сам был не меньше его, и молвил с ехидцей:

— Ты, дядя, прежде чем лай поднимать, хоть узнал бы, кто у тебя на дворе стоит, а то, не ровен час, в трибунал тебя потащат за грубость твою и неучтивость.

— Чего? — пробурчал хозяин трактира, но уже без прежней спеси.

— Чего-чего, того, — встрял в разговор Сыч, — перед тобой, дурья башка, сам кавалер Иероним Фолькоф, рыцарь божий, Хранитель Веры и охрана Святого трибунала инквизиции.

Если имя кавалера, может, и не произвело на трактирщика впечатления, то последние слова он явно отметил. Повернулся к столу, за которым сидели попы, и поклонился им — на этот раз так, как подобает, низко. Отец Николас благословил его святым знамением и улыбнулся благосклонно.

А отец Иона увидел мальчишку трактирного и поманил его к себе:

— Сын мой, а подай-ка нам колбасы, есть она у вас здесь?

— Есть, господа. Кровяная, ливерная и свиная, и сосиски есть. И бобы, и горох. Что нести вам?

— Вели повару, — говорил отец Иона, — пусть пожарит нам кровяной, нарежет кругами, и чтобы с луком жарил и его не жалел. И пиво принеси. И хлеба.

Тут к монахам подошел сам хозяин Фридрих, еще раз поклонился и сказал:

— А будет ли достойна святых отцов к их столу свиная голова, печенная с чесноком, мозгами и кислой капустой?

— Достойна, достойна, — кивал отец Иона, и остальные отцы вторили ему согласно. — Путникам в тяжком пути сие очень достойно и полезно.

— Сейчас подадим. И пива подадим самого темного, — обещал хозяин.

— Трактирщик, — окликнул его Ёган, — а господину моему надобно кресло, чтобы у очага сидеть.

— Сейчас вам принесут, — обещал Фридрих уже совсем другим тоном.

— И ванная на завтра, ему раны греть, — добавил брат Ипполит.

— А к креслу подушки ему дай, — добавил Ёган.

Хозяин поджал губы, но перечить не посмел, поклонился только.

У кавалера то ли от тепла, то ли от мази монаха, но начала сходить боль в ноге. А еще он порадовался, что не пришлось ругаться с трактирщиком самому, не ровня, чай. Пусть со слугами лается.

Волков сидел у очага, в кресле с подушками, и ужинал: еда была отличной, а пиво темным и крепким.

И тут, не дождавшись окончания его трапезы, подошел один из младших монахов-писцов и протянул бумагу:

— Вам, господин, завтра после рассвета нужно будет зачитать это на самом большом рынке и у самой главной церкви. А потом найти бургомистра или старосту и вытребовать нам просторное здание, и чтобы жаровни с дровами были. И дров побольше. Коли сами прочесть не сможете, я пойду с вами.

Волков вытер рот и руки салфеткой, бросил ее Ёгану, взял бумагу, пробежал ее быстро глазами и сказал:

— Нет нужды в тебе, сам справлюсь.

Монах пошел за свой стол есть свиную голову, а кавалер велел слуге:

— Пойду спать, помоги раздеться, а потом скажи трактирщику, чтобы будил нас на рассвете.

* * *

Морозным утром, сразу после рассвета, они приехали на рынок. Хоть и не дозволено решением магистрата верхом въезжать, никто не посмел их остановить — мало того, от бургомистра пришел мальчик с трубой и обещал, что бургомистр и сам явится. А потом стал что есть сил дуть в трубу. И так звонко, что Сыч морщился, обзывал его дураком, а мальчишка не унимался, чтобы люди собрались.

И люди пришли, встали вокруг них и тихо переговаривались в ожидании плохих новостей. Тогда кавалер развернул бумагу и громко принялся читать:

— Честные люди Алька и гости, те, кто ходит к причастию и верит в непогрешимость Папы, я, рыцарь божий, Иероним Фолькоф, велением архиепископа Ланна, да продлит Господь его дни, прибыл сюда, чтобы сопровождать Святой трибунал инквизиции и карать ересь и колдовство. И говорю всем от лица Святого трибунала. Пусть те, кто знался с Сатаной, читал черные книги, ворожил во зло другим или себе в добро, и те, кто отринул от себя Святую Церковь нашу и впал в блуд реформации, придут до завтра, до конца обедни, к главному в городе храму Господню, и пусть раскаются. И тогда прощены будут. И легкой епитимьей искуплены будут. А коли они не придут и не раскаются сами, то взяты будут неласково и держать их станут в железе, и над ними учреждено будет расследование. И епитимья будет им нелегкой. Также! Коли честный человек города, кто ведает про тех, кто знается с Сатаной или чтит недобрые книги, ворожит и подлости праведным людям колдует, так пусть про того придет и скажет до конца обедни, что завтра. И тому будет десятина от имущества злого человека. Также! Кто скажет про того, кто хулу на Церковь и Папу говорил или подбивал на иконы плевать и не чтить святых отцов, кто других склонял к подлости и ереси, кто про такого скажет завтра до конца обедни, тому будет десятина от имущества злого человека. Да пусть так и будет от имени Господа.

Кавалер снял подшлемник и перекрестился. За ним крестились и Брюнхвальд, и Максимилиан, и Ёган, и Сыч, и даже мальчишка-трубач быстренько осенил себя знамением. А за ними стали повторять и все люди на рыночной площади, стягивая с голов уборы.

— Где у вас тут главная церковь? — спрашивал Ёган у ближайших мужиков. — Нам еще там читать надобно.

Те услужливо указывали нужную сторону и предлагали проводить.

Они поехали к церкви, а люди на рынке не расходились, с трепетом и благоговением говорили о трибунале, колдунах и еретиках. Стали вспоминать слова, что зачитал рыцарь божий, и о его щедрых посулах, и думать, кто у них в городе есть такой, за кем трибунал мог приехать. Жители вели себя смиренно и чинно, не то что до приезда трибунала. Никто не лаялся, не грозился, и торговались все без ругани. Тихо стало на рынке.

У церкви читать сам бумагу Волков не стал, охрипнув еще на рынке, и отдал ее Максимилиану. Мальчишка передал штандарт кавалера Сычу, чтоб держал, сам взял бумагу и стал декламировать громко и звонко, да так, что люди выходили из храма смотреть, что происходит. Максимилиан уже дошел до посулов, когда кавалер увидал хлипкого человека в мехах, берете, черных чулках на худых ногах и дорогих туфлях — тот торопился к ним, скользя по льду. За ним, тоже скользя и чуть не падая, спешил второй, не такой богатый, с кипой бумаг и переносной чернильницей с перьями. Первый остановился в пяти шагах от всадников и кланялся, не зная, к кому обратиться.

— Что вам угодно? — спросил Волков, отвечая на поклон, но не так чтобы уж очень вежливо и с коня не слезая.

— Мое имя Гюнтериг, — заговорил человек в мехах, — я бургомистр и голова купеческой гильдии города Алька.

— Мое имя Фолькоф, я рыцарь божий и охрана Святого трибунала.

— Очень рад, очень рад, — кланялся снова бургомистр, но смотрел не в лицо рыцарю, а на коня, будто с ним разговаривал. — Я так понимаю, что вы сюда приехали чинить дознание.

— Да, и от вас нам потребуется место, и место хорошее, для проведения дознаний.

— А аренду… — начал было Гюнтериг.

— Нет. Никакой аренды Святая инквизиция не платит, — пресек эти разговоры Волков. — Мало того, холодно у вас, потребуются жаровни и дрова. Дров нужно много. Святые отцы-комиссары не любят мерзнуть.

— Значит, и дрова за счет казны? — понимающе кивал бургомистр.

— Также нужно будет место в вашей тюрьме для задержанных и прокорм им. А еще палач и двое подручных.

— Все за счет города? — огорченно уточнил господин Гюнтериг.

— Все за счет города, — подтвердил кавалер. — Во всех тратах я подпишусь.

— Конечно, конечно, — снова кивал бургомистр.

— Господин, — вдруг заговорил его спутник, — дозвольте сказать.

Гюнтериг и кавалер уставились на него в ожидании.

— Дозвольте сообщить, что палачей у нас сейчас нет. Один уехал сына женить в деревню, а второй лежит хворый уже месяц как.

— И что же делать? — сурово спросил Волков.

Бургомистр и его человек тихо посоветовались, и человек в мехах предложил:

— Жалованье нашим палачам сейчас не платится, мы на это жалованье попытаемся взять палачей из соседних городов.

К этому времени Максимилиан уже закончил чтение, и собравшиеся вокруг люди прислушивались к разговору городского головы и какого-то важного военного.

— Господин, — заговорил Сыч, — коли будет жалованье, то и искать никого не нужно, я сам поработаю за палача.

— А ты справишься? — спросил Волков.

Сыч только хмыкнул в ответ:

— Да уж не волнуйтесь, справлюсь с Божьей помощью. Хоть дело и непростое.

— Вот и хорошо, — обрадовался бургомистр. — И искать никого не нужно. А утром все будет готово. И дрова, и жаровни, и печи завезем.

— Вот и славно, — произнес Волков. — Только не забудьте, господин Гюнтериг, отцы-комиссары тепло любят, привезите дров побольше. Пусть будет воз.

Бургомистр и его спутник вздыхали, но кланялись низко. Кто ж захочет перечить Святому трибуналу.