Эффект 2000

Борис Артемов

Каков эффект миллениума, говорят ли плюшевые попугаи, может ли предать верный друг и почему апрель – лучшее время для того, чтобы умереть. Вечные вопросы бытия, на которые нет ответа у человечества и есть ответ у каждого из нас. Обыденность шумных праздников и яркость серых будней в сборнике коротких рассказов о любви.

Эффект 2000

Я живу в спальном районе на горе Кармель. Это престижный район для успешного среднего класса. В подъездах висят акварели. На стенах зеркала. В вазонах цветочки. Очень тихо. Все уважают друг друга и вежливо раскланиваются при встрече. А у мусорного бака выставляют вполне приличную мебель, устаревшие телевизоры и стереосистемы. И на балконах в торжества вывешивают бело-голубые полотнища национального флага. Просто рай.

Только я сюда затесался случайно. Приютили хорошие люди. Дали кров и койку. Но, вы же понимаете, что это временно. И совсем мне не по карману.

Эмиграция — это тяжелый опыт. Для многих. Я не говорю о тех, кто просто сменил пейзаж за окнами особняка. Но большинство вынуждено скушать свою долю дерьма. Больше или меньше — тут уж как повезет. Каждый сам за себя. Одному для осознания достаточно только унюхать известный запах. Другие черпают ложками. И ничего. Бывает — привыкают. Даже пытаются найти что-то особенное в послевкусии. Словно орешек в шоколадной конфете. Только — зря. Эмиграция — не шоколад. Она — дерьмо.

А еще — надо готовиться к переменам. Статуса. Профессии. Восприятия реальности. Быть простым и гибким. Как полицейская дубинка.

Да что попусту чесать языком. Все равно — советы здесь не уместны. И все же главное — найти работу. Я позвонил по объявлению в русскоязычную газету. Позиционировал себя высококвалифицированным грузчиком. И уже на следующий день таскал нехитрый скарб более удачливых представителей сословия эмигрантов. Работа не сахар, но оплата сдельная. Так что — привет! Звоните в «Перевозки Марка».

Наша контора — это сам Марк, водитель и хозяин грузовика, два грузчика-старожила Димка и Серега. Ну и я. Думать много не надо. Хватай, что потяжелее и тащи. Пока есть силы. А вечером, если повезет, Марк отслюнявит сто пятьдесят-двести монет. А не повезет, так просто подвезет домой. И пообещает, что завтра будут клиенты. И деньги. «Наликом», безо всякого банка. И без налогов. Это называется — работа по-черному. Очень удобно для тех, кто стоит в очереди на бирже труда. Или получает пособие по безработице. Только я еще не стою на очереди, слишком мало прожил в стране. А пособие нового репатрианта уже растратил наперед. Моя, теперь уже бывшая, подружка купила на него в рассрочку мебель. Меня даже не волнует с кем она там трахается на новом зеленом диванчике. Не до лирики. Я каждый вечер банально хочу жрать. Нет, днем тоже хочется, но за работой как-то об этом забываешь. Да и порой угостят колой или крекером. Или чашку кофе предложат. Был как-то раз даже целый обед — пита, шаверма и разные острые маринованные овощи. Мы тогда загрузили полную машину мебели и увезли ее на самый север, где вдоль дороги, уходящей в горы, росли пахучие корабельные сосны. Обидно только, что этот обед и оказался дневной зарплатой. Марк клялся и божился, что он не виноват. И что клиент — сука. В это я поверил. А в то, что он не виноват — не очень.

Вот и сегодня — вкалывал под дождем целый день. А заработал только полтинник. И домой не подвезли. А «монитка» — местное такси — это 35 монет. Или иди на гору пешком, ведь автобусы после одиннадцати вечера не ходят.

Спросите — куда же я трачу деньги. Отвечу — собираю на билет отсюда. Это — пять сотен баксов. И еще столько же вернуть банку. И за квартиру. И за документы. На круг — три тысячи зелени. Или пятнадцать тысяч монет. Куча денег. Так что, может, я уже схожу с ума, но каждая лишняя булка или пачка сигарет — словно преступление.

Разговоры — разговорами, только все равно — очень хочется есть. Я даже, грешным делом, пожалел, что перебрался в этот большой город. Там где я жил раньше, на юге страны, среди пальм в белых домах на берегу теплого моря коротали свой век религиозные люди. Они не могли позволить себе кощунственно относиться к плодам земли, которые даровал им Бог. И еще они неукоснительно исполняли заповедь заботы о нуждающемся. Поэтому не съеденный хлеб аккуратно заворачивали в пленку и вывешивали на чистые и совсем не пахнущие баки для отходов. Хлеб там был. Только там не было работы. И еще жила она, бывшая. Такая успешная и равнодушная. «Мне, конечно, очень жаль, — сказала она напоследок, — но поверь, так будет лучше». Дежурные слова бразильского сериала.

Стемнело неожиданно. Южные ночи быстрые. Дождь, который начался когда мы выгружали тот дурацкий концертный рояль, так и не прекращался. Я вымок до нитки и очень замерз.

В этот день все с самого начала пошло наперекосяк. Где-то в полдень Марк подхватил меня у дома, и мы отправились к клиентке. Рыжая блядовитого вида пианистка — десять лет как из России — подцепила себе местного «сабру», увела его из семьи, а теперь перебиралась на виллу, которую он арендовал в пригороде. У нее, конечно, ничего не было готово, и мы убили уйму времени, складывая и упаковывая ее барахло. А этот охренительный белый шедевр Стейнвея, который надо было тащить по тропинке вверх метров сто: ближе грузовик просто не мог подобраться.

Места в кузове мне, конечно, не осталось. И я сел вместе с клиенткой в красную спортивную машину. Мы ехали впереди и показывали дорогу. У нее был приятный голос с хрипотцой и она все время курила ментоловую «Монтану». Это было очень плохо. Во-первых, уже два месяца у меня не было секса, а от нее прямо разило похотью. А во-вторых, очень хотелось курить, только попросить я стеснялся. И очень ругал себя за это.

Вилла была отличная. С внутренней дубовой галереей вдоль периметра второго этажа и огромным холлом, где рояль оказался к месту. Только я не завидовал. Все было чужое. И из кухонной мраморной мойки, в которой почему-то стояла серая мыльная вода, мерзко воняло.

Мы пережидали, пока прежние жильцы загрузят свои вещи в минивен. Жильцы были молодые и богемные. А груз — плазменная телевизионная панель, аудио аппаратура, виниловые диски, журналы по искусству и пять дюжин банок пива «гессер миллениум». Серега — почти двухметровый скрипач из Винницы, который легко взваливал на спину трехсотлитровый холодильник «Тадиран» и, по — моему, никогда не бывал абсолютно трезвым, очень внимательно следил за погрузкой, свесив ноги с борта нашей грузовой старушки «Исудзу».

А я думал о том, что в суете окружающих меня людей я совершенно лишний. И о том, что я очень хочу домой, туда, где мои книги и мои стены.

Раньше на юге я приходил на берег моря, садился среди заросших зеленью развалин арабской деревни и долго наблюдал за проплывающими кораблями. Только среди них никогда не было белого парохода. И в этом совершенно не было мистики. Просто в трех километрах еще южнее у самой Газы находился нефтяной терминал, и именно к нему стремились серые и ржаво-коричневые танкеры. А что делать у нефтяного терминала белому пароходу? Тому, на котором я хочу поплыть домой.

Мы выгружали рояль, когда пошел дождь. Совсем не во время, потому что вещей в кузове было еще немеряно.

А после разгрузки мы обсыхали в холле, ждали, когда сабра рассчитается с Марком и рыжая принесла нам по рюмке водки. Водка подействовала неожиданно сильно. Может быть, потому что я устал, и ничего за день не съел. Я опьянел и в этот момент почему-то подумал, что моя карьера грузчика закончилась.

Потом мы сели в грузовик. Пацаны вместе с Марком в кабину, я, как обычно, в кузов и поехали назад в город. В нижнем городе Марк развез ребят по домам. Когда Серега выходил, он подозвал меня к заднему борту и протянул две пивные жестянки: «Держи! — сказал он. — Хлебни миллениума!» И когда он успел его спереть?

А меня Марк подвез к автобусной остановке и сказал, что подбросить меня на гору не сможет — опаздывает. И дал за работу 50 монет. Пообещал позвонить завтра. Было уже полдвенадцатого ночи, и я отчетливо понял, что уже никто мне завтра не позвонит. На остановке, понятное дело, стоять было без толку. Мимо пролетела монитка — белая чешская «Октавия». Я подумал, что уже через 25 минут мог бы упасть в постель. Только зачем спешить? Ведь там не дом, а дорогое такси только оттянет момент, когда я смогу сесть в белый пароход.

Конец ознакомительного фрагмента.