Филиппа

Бертрис Смолл, 2004

Наследница замка Фрайарсгейт, прекрасная Филиппа Мередит, обманутая женихом, поклялась никогда больше не доверять мужчинам – и с удовольствием окунулась в невинные забавы блестящего двора Екатерины Арагонской. Но судьба уже подстерегала ее – красивый, умный, изысканный придворный Криспин Сент-Клер, граф Уиттон, пробудил в душе Филиппы невероятные желания. Казалось бы, девушку ожидало счастье… Однако случайно Филиппа узнала страшную тайну – и теперь гибель угрожает и ей, и Криспину…

Глава 3

Сесилия уехала. Даже ненавистная Миллисент Лэнгхолм тоже убралась. Почти все девушки отправились по домам. Остались только Элизабет Блаунт и Филиппа. А через два дня им предстояло переехать в Вудсток вслед за королевой. Тоскливый, унылый, спокойный Вудсток, где их ждет томительное и скучное лето. Король вместе с немногими знатными подданными, кто не уехал в собственные владения, собирался в Эшер и Пенхерст, где их ждали охота, пиры и развлечения. Королева желала проводить дни в молитвах, чтении книг и вышивании. Спать женщины будут ложиться рано, гостей почти не предвидится. И хотя Оксфордшир был красивым местом, без шумного двора он терял все свое очарование. Но королева любила буколические красоты и пять церквей Вудстока, где она могла слушать мессы. Особенно ей нравилась Круглая церковь. Филиппа была в отчаянии.

— Пойдем со мной, — предложила Бесси Блаунт на следующий вечер после отъезда Сесилии. — Повеселимся немного с оставшимися джентльменами, прежде чем вести жизнь отшельниц.

Она с улыбкой вручила Филиппе маленький кубок с вином.

— Где ты это взяла? — удивилась девушка.

— Украла, — призналась Бесси со смехом. — Остатки той прекрасной испанской мадеры, которую оставила Мария де Салинас, когда уезжала, чтобы выйти замуж. Более тонкого вина я еще не пила. И в ее комнатах в Ричмонде с тех пор никто не жил. Кувшин стоял в углу, на полке, в укромной нише. Очевидно, про него попросту забыли. Я не стала его трогать. Грех было бы тратить его зря, но сейчас у нас появился повод. Кровь Христова, а я-то думала, что мы поедем в свите короля! В Вудстоке будет так скучно без него!

Филиппа осушила кубок и протянула приятельнице, безмолвно прося налить еще.

— Как хорошо! Я всегда гадала, какой может быть вкус у такого вина.

Вторую порцию она пила уже медленнее.

— Кое-кто из джентльменов все еще здесь, — сообщила Бесси. — Пойду к ним. Возможно, нам еще долго не придется побыть в компании молодых людей. Так ты идешь?

— Кто там будет? — поинтересовалась Филиппа.

— Роджер Майлдмей, Роберт Паркер и Генри Стандиш.

— Почему бы и нет? — согласилась Филиппа. — Ужасно надоела эта скука. Никогда не думала, что мне будет не хватать Миллисент Лэнгхолм!

— Знаю, — засмеялась Бесси. — Идем, да захвати с собой кубок, потому что вино еще осталось.

Она встала и направилась к выходу, оглядываясь, чтобы убедиться, что Филиппа следует за ней.

— Куда ты собралась? — спросила та.

— На самый верх Наклонной башни. Никто нас там не отыщет. Не хочешь же ты, чтобы нас поймали за игрой в кости и распитием вина?

— Конечно, нет, — кивнула Филиппа, прихлебывая на ходу вино.

Они пересекли средний двор, где к ним присоединились трое молодых людей. Летом тьма сгущалась очень медленно, но они все же захватили с собой небольшой фонарь. Наклонная башня, высотой в четыре этажа, славилась длинной лестницей: сто двадцать ступенек до верха. Они долго взбирались туда, то и дело останавливаясь и хихикая. Вино возымело свое действие, и девушки неумеренно развеселились, сыпля вольными шуточками.

С крыши башни открывался прекрасный вид на реку и сельскую местность к юго-западу от Лондона. Здесь было укреплено множество лазурных с золотом флюгеров, украшенных гербом короля. Мужчины, встав на колени, принялись метать кости. Девушки немного погодя присоединились к ним. Кувшин пошел по кругу.

— У меня больше нет денег, — пожаловалась наконец Филиппа. Сегодня ей не везло.

— В таком случае давайте играть на раздевание, — предложил Генри Стандиш с лукавой улыбкой.

— Ставлю туфельку, — предложила Филиппа, снимая левую туфельку и швыряя в центр игрового поля.

К сожалению, вскоре она проиграла обе туфли, чулки и рукава.

— Расшнуруй корсаж, Бесси, — попросила она. — Должна же удача наконец улыбнуться мне.

Бесси не колеблясь исполнила просьбу, но и корсаж последовал за остальной одеждой. Филиппа принялась сражаться с завязками юбки, но была уже так пьяна, что пальцы ее не слушались.

Столь же хмельная, но немного более опытная, Бесси решила, что неплохо бы остановить чересчур неосмотрительную подругу. Молодые люди оглушительно хохотали. К тому времени они сами были полураздеты. Только Элизабет Блаунт, похоже, была в выигрыше, потеряв всего лишь туфли.

Филиппа принялась распевать услышанную на конюшне непристойную песенку, а джентльмены хором подпевали:

Пастух ласкал пастушку,

Ах, где бы взять подушку?

На сено уложил он

Влюбленную простушку.

Хей, хей, хонни-нонни, хей, хей, хей!

Довольные собственным пьяным юмором, молодые люди повалились на пол, устроив кучу-малу. Даже Бесси смеялась, не замечая, что волосы разметались по плечам.

— Ш-ш-ш, тише, — пыталась выговорить она. — Нас поймают!

— Кто? — ухмыльнулась Филиппа. — Все, с кем можно повеселиться, давно отправились в свои владения. Остались только мы, да и то ненадолго.

— А почему ты не вернулась домой, моя красавица? — плотоядно ощерился Паркер, не сводя глаз с расшнурованного корсажа, обнажавшего груди.

— В Камбрию? Развлекаться в компании овец? — обиделась Филиппа. — Даже торчать в Вудстоке и то предпочтительнее!

— Кам-Кам-Камбрия, — пропел лорд Роберт. — Бедная мистрис Филиппа! Кто захочет жениться на девушке с имением в Камбрии и отарами овец?

— Давайте-ка выпьем! — предложил Роджер, прикладываясь к кувшину и передавая его по кругу.

— Я… ик… ненавижу Камбрию! — провозгласила Филиппа. — Давайте играть и посмотрим, кто выиграет мою юбку! А может, я сумею отыграть свой корсаж у тебя, Хэл Стандиш!

Она метнула кости и разочарованно вздохнула:

— Ну что же, забирай юбку. Да и на что она мне без корсажа?

Привстав, она снова принялась сражаться с завязками юбки и на этот раз победила. Шелк с тихим шорохом упал к ее ногам.

— Какого дьявола тут творится? — проревел знакомый голос, и на крышу выступил король в сопровождении Чарлза Брендона, графа Суффолка.

Молодые люди невольно съежились под его разъяренным взглядом.

— Майлдмей! Стандиш! Паркер! Немедленно объяснитесь!

— М-мы играем в к-кости, ваше в-величество, — пробормотала Филиппа, едва ворочая языком. — И я н-никак н-не могу отыграть свою одежду. Б-боюсь, сегодня удача отвернулась от меня… ик!

Она снова икнула и хихикнула. Чарлз поспешно проглотил смешок. Девушка, похоже, пьяна до потери сознания.

— Совсем не та приличная молодая леди, какой была ее матушка, а, Хэл? — тихо заметил он.

Король мрачно нахмурился:

— Мистрис Блаунт! Немедленно помогите вашей подруге надеть платье и проводите в спальню. Завтра же утром после мессы приведете ее в мой кабинет. Понятно?

Элизабет Блаунт, побледнев как полотно, вмиг отрезвела.

— Да, ваше величество, — едва слышно прошептала она, принимаясь собирать разбросанную одежду Филиппы и кое-как напяливать ее на обмякшую девушку. Та, опьяневшая до помрачения сознания, принялась снова распевать о пастухе и пастушке.

Король не верил своим глазам. Из голов джентльменов с перепугу мгновенно улетучился хмель. Но как они ни пытались скрыть неуместную веселость, стоило Чарлзу смешливо фыркнуть, как в воздухе загремели раскаты здорового мужского хохота.

Тем временем небо окончательно потемнело, и только неяркий свет маленького фонаря освещал всю эту сцену. Бесси поспешно подняла на ноги кое-как одетую Филиппу, но удержать не смогла. Ноги девушки подкосились, и она медленно опустилась, удобно уложив на сапоги короля, как на подушку, буйную рыжую головку.

— Устала, — объявила она. — Ужасно устала… — И, свернувшись калачиком, мирно засопела.

Воцарилось напряженное молчание, на протяжении которого большинство присутствующих едва осмеливались дышать. Наконец король сухо приказал:

— Майлдмей, проводите малышку в постель. Стандиш, вы и Паркер снесете ее по лестнице, а потом передадите сэру Роджеру. Мистрис Блаунт, вы будете ее сопровождать. Обеим запрещено покидать спальню фрейлин, пока не приведете мистрис Мередит ко мне. А вы трое вернетесь сюда послушать мою лекцию о звездах, которые можно увидеть сегодня с этой крыши. По крайней мере я смогу быть уверен, что вы не проберетесь в спальню фрейлин. Мистрис Блаунт, закройте дверь на засов, а я на обратном пути проверю. Надеюсь, вам все ясно? Что же до вас, джентльмены, надеюсь, в ближайшие два дня вы отправитесь в свои имения. Я еду в Эшер, но вас с собой не приглашаю.

— Да, ваше величество, — хором ответила троица, значительно присмирев.

— Если пожелаете, можете вернуться к Рождеству, — продолжал король, — но до той поры не хочу вас видеть.

— Да, ваше величество, — дружно повторили они.

Лорд Паркер и лорд Стандиш подхватили Филиппу за ноги и плечи и в сопровождении сэра Роджера и Бесси Блаунт начали спускаться вниз.

Чарлз Брендон снова рассмеялся, услышав, как один из молодых людей пожаловался:

— Иисусе! Девчонка весит больше, чем я предполагал.

— Просто она повисла на нас мертвым грузом, глупец ты этакий, — ответил второй.

— Клянусь Богом, Хэл, — заметил граф Суффолк шурину, — Розамунду Болтон удар бы хватил, узнай она, как дурно ведет себя дочь. Что собираешься делать?

— Этот чертов Фицхью разбил девочке сердце, — вздохнул король. — Мало того, Ренфру с женой не позволили ей приехать на свадьбу дочери из страха, что она своим грустным видом испортит праздник Сесилии Фицхью, а ведь девушки были лучшими подругами. Никогда не ожидал, что Филиппа будет вести себя столь непристойно! Я должен поговорить с королевой, хотя, похоже, уже понял, что предпринять.

— И ты действительно проверишь, заперта ли дверь спальни фрейлин? — поддразнил Чарлз.

— Обязательно!

— А мистрис Блаунт — очаровательная девица, как по-твоему? — заметил граф Суффолк.

— Да, — задумчиво пробормотал король.

Утром Филиппа проснулась от головной боли, ужаснее которой не испытывала за всю свою жизнь. Утренний свет резал глаза. В висках невыносимо стреляло. Она едва двигалась, но Бесси чуть ли не силой стащила ее с постели.

— Я умираю… — твердила бедняжка.

— Некогда! Нужно одеваться и идти к мессе. Одно дело, когда фрейлины и весь двор на месте, и совсем другое — когда все разъехались. Королева обязательно нас хватится, тем более что сможет пересчитать оставшихся фрейлин по пальцам одной руки.

— А что случилось? — спросила Филиппа. — Как я оказалась в постели, в одной сорочке?

— Не помнишь? — ухмыльнулась Бесси.

— Нет, — простонала Филиппа, пытаясь покачать головой.

— Когда закончились деньги, ты стала играть на свою одежду, — начала Бесси. — Прошлой ночью тебе не повезло. Сначала ты потеряла туфли и чулки, потом рукава и корсаж. Мы пели неприличную песню и много пили, и в конце концов ты проиграла юбку.

— И осталась в одной камизе? — ужаснулась Филиппа.

— И это еще не самое худшее. Король вместе с графом Суффолком поднялся на крышу Наклонной башни, чтобы изучать звезды, и застал нас. Ты спела ему все ту же непристойную песню, которой прежде развлекала общество. Он велел мне одеть тебя и увести, но тут ты рухнула к его ногам, улеглась на сапоги и захрапела.

— О-о-о, Мария сладчайшая! — охнула Филиппа. — Я пропала.

Ей и без того было нехорошо, но тут ее лицо приняло зеленоватый оттенок.

— И что было дальше? — нервно спросила она.

— Король приказал отнести тебя в спальню фрейлин, а Роджеру и остальным — убраться в свои имения и не показываться до самого Рождества. А тебе нужно после мессы прийти в его кабинет. Я должна тебя сопровождать.

— Ой, сейчас меня вырвет! — неожиданно выпалила Филиппа.

Бесси едва успела схватить пустой ночной горшок и протянуть подруге. Отвернувшись, она услышала красноречивые звуки и зажмурилась. Когда звуки стихли, Бесси снова обернулась:

— Мы опоздаем к мессе. Прополощи рот розовой водой и пойдем. Но только ничего не пей. Ни глотка, иначе тебя снова вывернет. Позже я принесу немного вина.

— Отныне я навсегда забуду о вине, — объявила Филиппа.

Бесси рассмеялась:

— Доверься мне. Клин клином вышибают, а немного вина на опохмелку решит все проблемы. Кроме разве головной боли.

— Умираю, — повторила Филиппа; даже прополоскав рот, она не смогла избавиться от кислого привкуса.

Они поспешили в королевскую часовню, успев как раз к тому моменту, когда прибыла королева. При взгляде на Филиппу она грустно покачала головой и проследовала на свое место. Филиппа поняла, что ее величеству все известно. Ну вот, три года безупречной службы, а теперь она навеки себя опозорила. И все из-за человека, который предпочел сан священника женитьбе на ней! О чем только она думала? И думала ли вообще? Ну не хочет она жить во Фрайарсгейте до конца дней своих! Уж лучше остаться при дворе! Но что делать, если ее отошлют? И тогда она больше никогда не увидит Сеси! О черт! Во всем виноват Джайлз! Какая же она дура! Безмозглая, легкомысленная идиотка! О Господи! Опять эта тошнота! Только бы не вырвало! Только бы не…

Она судорожно сглотнула желчь, умоляя Господа смилостивиться над ней.

После окончания мессы Филиппа под неусыпным надзором Бесси Блаунт поплелась в кабинет короля. Девушки долго переминались с ноги на ногу в приемной вместе с просителями и иностранными торговцами, искавшими аудиенции его величества. Наконец за ними пришел паж в ливрее цветов короля.

— Его величество передали, что вы можете идти, мистрис Блаунт, — с вежливым поклоном сказал он Бесси. — А вы, мистрис Мередит, следуйте за мной.

— Удачи, — шепнула Бесси, ободряюще пожав ледяную руку подруги, а сама поспешила на завтрак.

— Сюда, мистрис, — показал паж, подводя ее к маленькой двери, которую он закрыл, как только Филиппа переступила порог.

— Заходи, дитя мое, — послышался голос королевы.

— Да, заходи, мистрис Мередит, и объясни свое вчерашнее поведение, — строго добавил король.

Королевская чета сидела за дубовым столом. Филиппа сделала реверанс, боясь, что от такого усилия голова отвалится, и попыталась что-то выговорить, хотя язык не повиновался.

— Моему ужасному поступку нет извинений, — наконец пролепетала она, — но в свое оправдание могу только сказать, что никогда раньше не вела себя подобным образом, и заверяю ваши величества, что впредь больше не осмелюсь на такое.

— Надеюсь на это, Филиппа Мередит, — мягко заметила королева. — Твоя матушка будет очень расстроена, узнав о столь непристойном нарушении этикета.

— О, мне так стыдно, ваше величество, — едва не заплакала Филиппа. — Но я почти ничего не помню. Бесси Блаунт рассказала мне, что произошло, когда я утром проснулась. Поверьте, раньше со мной такого не бывало, и вы сами это знаете.

— Ты была пьяна, — спокойно заметил король.

— Да, ваше величество, — призналась Филиппа, повесив ноющую голову.

— И почти голая, — продолжал он.

— Да, ваше величество.

По щекам девушки хлынули слезы.

— И пела похабную песню. Удивляюсь, откуда девушке из приличной семьи известны такие песни?

— Я услышала ее на конюшне.

— Ты играла на свою одежду, и не появись я на крыше, одному Богу известно, что бы с тобой приключилось, — упрекнул король. — Как может девушка из хорошего рода так рисковать своей репутацией? Я знал твоего отца, Филиппа Мередит. Он был на редкость благородным человеком. А твоя мать всегда была моей доброй подданной, несмотря на замужество с шотландцем. Ее верная служба и преданность этому дому обеспечили твое положение при дворе. Неужели ты готова пустить на ветер все, что тебе дала судьба?

Филиппа начала громко всхлипывать.

— О нет, ваше величество! Я счастлива и горда служить своей королеве! Я всегда только об этом и мечтала. Мне ужасно жаль! Простите меня, ваше величество. Я не могу вынести мысли о том, что так разочаровала вас!

И она зарыдала еще пуще, закрыв лицо маленькими ручками.

Король неловко заерзал. Он терпеть не мог женских слез. Поднявшись, он обошел стол, обнял Филиппу за плечи и стал вытирать ей щеки шелковым платком.

— Не плачь, девушка. Это еще не конец света, — заверил он и, оставив ей платок, снова уселся за стол.

Филиппа попыталась взять себя в руки. Какой кошмар! Реветь, как малый ребенок, в присутствии монарха! Но голова невыносимо болела, а в животе бушевала буря.

— Я… я так боялась, что вы меня отошлете, — выдавила она наконец и, утерев напоследок лицо, выпрямилась.

— Так оно и есть, — объявил король, поднимая руку, чтобы пресечь все возможные возражения. — Но тебе будет позволено вернуться, Филиппа Мередит, когда разрешат родные. Тебя не было дома несколько лет, и мы понимаем, как ты расстроена изменой Джайлза Фицхью и запретом посетить свадьбу лучшей подруги. Твоей матери нужно поговорить с тобой о возможном браке, ибо тебя необходимо выдать замуж в течение этого года. А когда твое сердце успокоится, Филиппа Мередит, и твоя мать согласится снова отпустить тебя ко двору, мы с радостью согласимся принять тебя обратно. Ты вместе со служанкой завтра же отправишься домой. Поедете в составе поезда королевы, доберетесь до Вудстока. А затем продолжите путь под нашей защитой.

Возражать было невозможно. Никто не спорит с королем. И он сказал, что она может вернуться!

— Благодарю, ваше величество, — сказала она.

— Скажи спасибо, что в Ричмонде почти никого не осталось и мало кто узнает о твоей нескромности, — заметил король. — Уверен, что ко времени твоего возвращения все будет забыто.

Он протянул ей руку. Филиппа почтительно поцеловала королевский перстень.

— Спасибо, ваши величества. Пожалуйста, примите извинения за мое немыслимое поведение вчера вечером. Больше этого не случится.

— Повезешь письмо к матушке, — предупредил король, прежде чем взмахом руки отпустил ее.

Филиппа с глубоким вздохом облегчения попятилась к двери.

Королева повернулась к мужу:

— Умоляю, господин мой, будьте как можно дипломатичнее, когда станете писать Розамунде Болтон. Я действительно хочу видеть Филиппу при дворе и знаю, что она не желает, подобно матери, прожить всю жизнь на севере.

— Странно, — покачал головой король. — Розамунда никогда не любила двор. Ее сердце и помыслы всегда были с любимым Фрайарсгейтом. Всякий раз, когда она бывала вынуждена приезжать ко двору, то не могла дождаться возвращения. Но ее старшая дочь обожает двор и, как я подозреваю, рождена стать придворной дамой. Интересно, что произойдет, когда мать и дочь встретятся на этот раз? Вряд ли Филиппа по доброй воле захочет остаться в Камбрии.

— Но она будущая хозяйка Фрайарсгейта! — возразила королева.

— Подозреваю, что ей это совершенно безразлично, — усмехнулся Генрих Тюдор.

Филиппа поспешила в покои фрейлин, где наверняка уже ждала Бесси.

— Меня отсылают домой! — трагически объявила она, входя в комнату.

— Что случилось? — всполошилась Бесси. — Надеюсь, тебе позволят вернуться? Ужасно, если ты останешься там навсегда!

— Позволят, — вздохнула Филиппа, — только вот когда — неизвестно! И король, и королева дали мне хорошую взбучку.

— Ты плакала?

— Плакала, — призналась Филиппа. — Мне было так стыдно!

— Ничего страшного, иначе, боюсь, тебе пришлось бы куда хуже. Я слышала, король терпеть не может женских слез, — усмехнулась Бесси. — Когда ты уезжаешь?

— Мне приказано следовать вместе с королевским кортежем до Вудстока, а оттуда меня проводят до Фрайарсгейта. Люси почти закончила сборы. Уж она-то будет счастлива, узнав, что мы едем домой.

— Неужели там так ужасно? — полюбопытствовала Бесси. — Я сама, как ты знаешь, из Шропшира. Говорят, у нас самые суровые во всей Англии зимы. А моя семья не так уж и знатна. Но хотя я тоже люблю двор, всегда счастлива видеть Кинлет-Холл и матушку. А ведь мне не так повезло, как тебе, наследнице огромного имения!

— Знаю. Наверное, я очень глупа, — вздохнула Филиппа, — но с радостью поменяла бы свое обширное имение на маленькое в Кенте, Суффолке или даже Девоне. Земли моей матери требуют особого ухода. Она и мой дядя Томас, лорд Кембридж, выращивают овец, из шерсти которых во Фрайарсгейте ткут сукно и перевозят на своем корабле в другие страны на продажу. Они строго следят, сколько этой ткани продано и кому. И хотя их доходы растут, большая часть снова вкладывается в дело и в сам Фрайарсгейт. Я давно усвоила от матери, что, если на плечах лежит такая ответственность, следует самим справляться со всеми трудностями. Очень немногим людям можно передоверить такое бремя хотя бы частично. Не хочу я проводить всю жизнь в таких трудах, Бесси. И не желаю владеть Фрайарсгейтом, потому что тогда эта ответственность перейдет ко мне. Я мечтаю жить при дворе и служить их величествам, выйти замуж за придворного, который понимает мои устремления, потому что сам служит монарху. Мой отец Оуэн Мередит с шести лет жил в хозяйстве Тюдоров и был посвящен в рыцари на поле битвы. Я едва помню отца, Бесси, но любила его и восхищалась им. По-моему, характером я больше похожа на него, чем на мать. От нее я взяла лишь некоторые черты. Кое-кто во Фрайарсгейте утверждает, что я копия своей прабабки, но это трудно доказать.

— Твоя семья всегда казалась мне дружной и любящей. А твои сестры приедут ко двору? — спросила Бесси.

— Бэнон уже достаточно взрослая. Она наследница Оттерли-Корта, дома лорда Кембриджа. А младшую, как и тебя, зовут Бесси. Боюсь, я их совсем не знаю.

— Но скоро ты с ними встретишься, и все пойдет по-старому.

— А ведь есть еще мой маленький сводный брат Джон Хепберн и братья, рожденные матерью от моего отчима. Как это странно — иметь сводного брата и еще двоих, наполовину шотландцев!

— Значит, тебе не придется скучать в отличие от меня! Я думала, что этим летом с королевой останутся Мэгги, Джейн и Энн.

— Мать Джейн заболела, и она понадобилась дома. Не знаю, вернется ли снова. Мать Мэгги — ирландка. Она попросила королеву отпустить дочь, чтобы вместе навестить старенькую бабушку Мэгги в Ирландии. А родные Энн нашли для нее подходящего мужа и вытребовали ее домой, чтобы дать возможность познакомиться с женихом, — объяснила Филиппа. — Да, боюсь, тебя ждет довольно тоскливое лето, но я попытаюсь вернуться как можно скорее.

— А я думала, это должна решить твоя мать, — удивилась Бесси Блаунт.

Филиппа улыбнулась:

— Я не буду счастлива дома, а в этом случае никому не видать спокойной жизни, пока мне не позволят вернуться ко двору, в общество цивилизованных людей.

Бесси только головой покачала:

— Ты и в самом деле должна научиться быть посговорчивее, Филиппа Мередит. Мужчины не любят своевольных женщин.

— А мне все равно, — рассмеялась Филиппа. — Я такова, какая есть, ни больше ни меньше. По крайней мере я честна в отличие от некоторых. Миллисент Лэнгхолм жеманится и краснеет, но мы знаем, что как только на ее пальце окажется колечко, сэр Уолтер получит другое, продетое сквозь ноздри, за которое она будет водить его всю оставшуюся жизнь.

— С этим трудно спорить, — согласилась Бесси.

На следующий день королева и ее свита отправились в Вудсток, а король и придворные перебрались из Ричмонда в Эшер, где собирались поохотиться. Филиппе разрешили с денек отдохнуть в Вудстоке, после чего она вместе с Люси отправилась во Фрайарсгейт. Вещей у них было немного, поскольку большая часть осталась в доме лорда Кембриджа. К тому же богатые придворные платья вряд ли будут уместны во Фрайарсгейте. И хотя ей вовсе не улыбалось провести дома несколько месяцев, все же что ни говори, а чем меньше багажа, тем легче путешествие.

Вечером накануне отъезда Филиппу позвали в кабинет королевы, где уже ожидал незнакомый джентльмен. Королева сидела за столом и казалась бледнее обычного.

— Входи, Филиппа, — позвала она. — Это сэр Байард Данем, дитя мое. Он проводит тебя и твою служанку домой. Я отдала необходимые приказы, и, кроме того, у него письмо к твоей матушке. Вас будет сопровождать дюжина солдат моей личной охраны. Выехать нужно на рассвете.

— Спасибо, ваше величество, — пробормотала Филиппа.

— Передай матушке мой привет и наилучшие пожелания и скажи, что я надеюсь на твое возвращение к Рождеству, если, разумеется, ты собираешься и дальше мне служить и успеешь оправиться от обиды, нанесенной младшим Фицхью.

— Да, мадам!

Филиппа широко улыбнулась. Она уже вполне излечилась от своей несчастной привязанности к двуличному Джайлзу, для чего вполне хватило небольшого приключения на крыше башни, но королева, разумеется, этому не поверит.

— И пусть Господь и его милосердный сын, наш небесный повелитель Иисус Христос, защитят ваше величество и исполнят все желания вашего сердца, — пожелала Филиппа и удалилась в сопровождении сэра Байарда Данема.

Королева милостиво склонила голову.

Едва они оказались в приемной, как сэр Байард предупредил:

— Надеюсь, вы понимаете, что такое рассвет, мистрис Мередит. Мы не станем тратить полдня в ожидании, пока вы закончите свой туалет. И насколько велика телега с вашими вещами?

— Моя придворная одежда вряд ли подходит для Камбрии, — спокойно ответила Филиппа. — Мы с моей служанкой Люси увезем все необходимое во вьючных сумках. Я сама терпеть не могу длинных поездок и, хотя не слишком рвусь провести лето во владениях матери, все же спешу попасть домой. Полагаю, каждый день мы будем скакать дотемна и вы успели распорядиться насчет гостиниц?

— Совершенно верно, — кивнул он, ничуть не оскорбленный язвительным тоном, и, низко поклонившись, добавил: — Увидимся утром, мистрис Мередит.

Филиппа сделала реверанс и, круто повернувшись, отправилась на поиски Люси.

— Наш эскорт — сэр Байард Данем, — объявила она. — Суровый старый ястреб. Я иногда встречала его при дворе. Мы уезжаем на рассвете, и он уже заявил, что не потерпит опозданий.

— Я прослежу, чтобы на кухне нам дали поесть, — нахмурилась Люси. Она сильно изменилась и повзрослела с того дня, когда вместе с Филиппой въехала в Эдинбург и обе с открытыми ртами взирали на красоты первого увиденного ими города.

— Ты вернешься со мной ко двору, Люси? — неожиданно спросила Филиппа. — Знаю, ты скучаешь по Фрайарсгейту куда сильнее меня.

— Конечно, вернусь! — воскликнула Люси. — Если вы возьмете с собой другую девушку, тяжеленько вам придется, пока она чему-то научится! Несколько месяцев во Фрайарсгейте — и я излечусь от всякого желания остаться там навечно!

Служанка, хмыкнув, погладила по руке молодую хозяйку.

— Черт побери, мне в нос уже ударил овечий запах!

Утром, еще до того как взошло солнце, они уже успели позавтракать овсянкой с молоком, свежим хлебом с маслом и сливовым джемом, запили все это королевским вином с водой и направились к конюшням, где их ожидали солдаты. Сэра Байарда нигде не было видно. Женщины попросили конюхов вывести их лошадей. Мужчины стали садиться на коней, и только тогда наконец появился их провожатый, явно стыдясь того, что после стольких увещаний проспал сам, а Филиппа и Люси уже сидят в седлах.

— Где корзинка с едой? — вдруг встревожилась Филиппа.

— Здесь, миледи, — откликнулся капитан стражи, показывая на спинку седла, к которой была приторочена корзинка.

— Значит, мы готовы ехать, сэр? — обратилась Филиппа к сэру Байарду.

Тот свирепо нахмурился в полной уверенности, что девушка издевается, но лицо ее оставалось совершенно серьезным, поэтому он кивнул — сначала ей, потом капитану.

Они оставили Вудсток, проехали через город с тем же названием и выбрались на северную дорогу. Примерно через час Филиппа робко коснулась рукава сэра Байарда. Тот растерянно уставился на нее, но она молча вручила ему небольшой сверток. Развернув салфетку, он увидел толстый ломоть намазанного маслом хлеба, поверх которого лежали нарезанное яйцо и кусок окорока. Филиппа уже отвернулась и что-то говорила служанке. В животе старого воина заурчало. Он жадно вонзил зубы в предусмотрительно поданный завтрак, подумав, что, возможно, девушка не так уж легкомысленна, как показалось с первого взгляда. Значит, не все фрейлины королевы одинаковы!

Они выбрали почти тот же маршрут, которым Филиппа ехала ко двору. Тот самый, которым возвращалась когда-то домой ее мать. Позади остался прекрасный Уорикшир с величественным замком и зелеными лугами. Печально известные дороги Стаффордшира совершенно не изменились, и хотя дождя не было, каждая переправа через реку давалась с большим трудом.

— Возмутительно! Этому нет извинений! — бормотал сэр Байард.

Добравшись до Шропшира, Филиппа вспомнила, что где-то здесь расположено фамильное имение Бесси Блаунт.

— Мы не остановимся в Кинлет-Холле? — спросила она.

— К сожалению, нет. Для этого нужно специально свернуть с пути.

В этот момент на дорогу высыпала большая отара овец с черными мордами, и сэр Байард громко выругался.

— Немедленно уберите чертовых животных! — приказал он своим людям.

— Ни за что! — вскричала Филиппа. — Если рассеять отару, пастуху придется долго ее собирать, а несколько овец обязательно потеряются. Нельзя лишать фермера заработков. А мы вполне можем подождать.

— Вы разбираетесь в овцеводстве? — удивился сэр Байард.

— Овцы и их шерсть — богатство моей семьи, — объяснила девушка. — А в этом графстве выведена особая порода. Они так и называются — шропширские овцы. Их шерсть высоко ценится. У моей матери есть несколько таких отар.

Сэр Байард изумился еще больше.

— Знаете, я был знаком с вашим отцом, — сообщил он наконец.

— Я до сих пор его помню, хотя он умер, когда я была очень маленькой.

— Хороший человек! — резко бросил сэр Байард. — Преданный. Честный. Всегда исполнял свой долг. Он не оставил сыновей?

— Нет, по крайней мере живых.

Овцы наконец убрались, и пастух дружески помахал всадникам рукой в знак благодарности. Маленькая кавалькада постепенно продвигалась на северо-запад, к Камбрии, миновав равнины Чешира и поросший лесами Ланкастер. Унылые голые холмы, выросшие перед ними, подсказали Филиппе, что они оказались на окраине Уэстморленда.

— Завтра мы должны быть в Карлайле, — заметила Филиппа. — Еще полтора дня на то, чтобы добраться до Фрайарсгейта. Нам очень повезло, сэр Байард, что последнее время не было дождей.

— Верно, — кивнул он. — Впрочем, летом в этих местах обычно сухо.

— Из Фрайарсгейта вы, конечно, отправитесь в Эшер, к королю? — спросила Филиппа.

Сэр Байард покачал головой:

— Я много лет служу ее величеству. И не настолько молод, чтобы угнаться за королевскими забавами.

Назавтра они действительно приехали в Карлайл и остановились в гостеприимном доме монастыря Святого Катберта, настоятелем которого был Ричард Болтон, двоюродный дед Филиппы. К счастью, он оказался в Карлайле и поспешил приветствовать родственницу. Высокий представительный мужчина с ярко-голубыми глазами искренне обрадовался гостье.

— Филиппа! Твоя матушка не сказала, что ты возвращаешься домой! Добро пожаловать! — воскликнул он, снимая ее с коня.

— Меня отослали домой, дедушка, но пока непонятно, с позором или нет. Узнаем, когда матушка прочитает письмо королевы. Однако меня пригласили ко двору на Рождество для исполнения прежних обязанностей, — объяснила она, целуя его в щеку.

— Что же, если так, твой проступок не может быть очень уж серьезным, — заверил Ричард Болтон. — Это имеет какое-то отношение к Джайлзу Фицхью, дитя мое?

Глаза Филиппы потемнели.

— Этот ублюдок! — яростно прошипела она.

— Значит, имеет, — слегка усмехнулся он. — Моя дорогая Филиппа, могу сказать только, что, когда Господь призывает, смертный должен прислушаться. Иного решения просто не может быть, а Рим способен очаровать любого. Насколько я понял, он получил место в самом Ватикане. Очевидно, церковь распознала в нем великий талант, и любая невеста и северные владения бледнеют по сравнению с таким возвышением.

— Наверное, ты прав, — сухо обронила Филиппа. — Я справилась со своими горестями, дедушка, но мама считала младшего сына графа прекрасной для меня партией. Просто не знаю, что теперь делать! Ни один молодой джентльмен из моих знакомых не захочет взять замуж девушку с такими землями, как у меня. Далеко от двора, огромная ответственность… А мне уже пятнадцать! Боюсь, что обречена на вечное девство!

— А я уверен, что Розамунда найдет выход, дитя мое, — спокойно ответил настоятель.

— Я хочу вернуться ко двору, дедушка, в этом можешь быть уверен, — мрачно буркнула Филиппа. — Не желаю всю жизнь быть прикованной к деревенскому простаку только потому, что матушка вообразит, будто он сумеет хорошо позаботиться о ее любимом Фрайарсгейте! Понимаю, что он значит для нее куда больше, чем я и все остальные. Но я — не она.

Ричард Болтон встревоженно нахмурился. Пусть Филиппа не любит Фрайарсгейт, но она не менее упряма, чем его племянница Розамунда. Похоже, семейство Болтонов — Мередитов — Хепбернов ожидает не слишком мирное лето.