Несущий огонь

Бернард Корнуэлл, 2016

Во всей средневековой Британии не найдется более доблестного воина, чем Утред. Одаренный и опытный полководец, он пролил много крови ради сильных мира сего, но теперь, когда английские королевства заключили перемирие, пришло время повоевать за собственные идеалы. С давних пор Утредом владеет одна мечта: вернуть свое родовое гнездо – крепость Беббанбург, которую отняли у него вероломством. Как утверждает молва, эту великую твердыню можно взять лишь с помощью предательства или измором, – и вот к стенам крепости стянуты немалые воинские силы. Предвкушение победы пьянит уверенного в себе и своей армии Утреда, но нежданное вторжение нового врага, могущественного шотландского короля, меняет его планы… Шаткий британский мир грозит обернуться очередной кровопролитной войной. Десятый роман из цикла «Саксонские хроники». Впервые на русском языке!

Часть первая. Король

Глава первая

Эта история начиналась с трех кораблей.

Теперь было четыре.

Прибытие трех драккаров к побережью Нортумбрии во времена моего детства привело к цепочке драматических событий: сначала погиб мой старший брат, а через считаные недели сложил голову отец; сразу после этого дядя похитил мои земли, а я стал изгоем. И вот теперь много-много лет спустя, я стоял на том самом берегу и наблюдал за прибытием четырех судов.

Шли они с севера, а все, что приходит с той стороны, не сулит ничего хорошего. Север присылает мороз и лед, норманнов и скоттов. Присылает врагов, которых у меня и без того хватало, поскольку я прибыл в Нортумбрию, чтобы отбить Беббанбург. Прибыл убить своего двоюродного брата, занявшего мое место. Прибыл вернуть свой дом.

Беббанбург располагался южнее. Я не видел его стен с того места, где стояли наши кони, потому как обзор закрывали высокие дюны, но мог наблюдать, как свирепый ветер сносит на запад дым от горящих в крепости очагов. Дым тянуло вглубь материка; он смешивался с серыми облаками и полз в сторону темных Нортумбрийских гор.

Дул резкий ветер. Тянущиеся к Линдисфарене песчаные отмели опоясывала пена от разбивающегося о них прибоя. Вдали от берега бурлили волны с белыми барашками. Было пронзительно холодно. В Британии начиналось лето, но на нортумбрийском берегу еще орудовала острым кинжалом зима, и я радовался, что на мне плащ из медвежьей шкуры.

— Скверный день для моряков, — пробормотал Берг.

Это был один из младших моих дружинников, норманн, гордый своим умением обращаться с мечом. За минувший год его волосы стали еще длиннее и теперь спадали из-под шлема пышным конским хвостом. Однажды я видел, как сакс ухватил противника в бою за такую вот гриву, стащил с седла и проткнул копьем, пока длинноволосый все еще дергался на траве.

— Тебе надо подрезать волосы, — посоветовал я Бергу.

— В бою я их подвязываю! — возразил юнец. Потом кивнул в сторону севера. — Они разобьются! Слишком приблизились к берегу!

Четыре корабля следовали береговой линии, но старались держаться в море. Ветер стремился выбросить их на пляж, прижать к мели, ударить и разломать на части, но гребцы налегали на вальки, а рулевые удерживали штевни подальше от прибоя. Море кипело под носами у кораблей, обдавая брызгами их палубы. Боковой ветер был слишком сильным, чтобы поднимать хоть клочок ткани, поэтому тяжелые паруса свернули.

— Чьи они? — спросил мой сын, подведя коня ближе. Ветер развевал его плащ и трепал хвост и гриву лошади.

— Откуда мне знать? — отозвался я.

— Ты раньше их не видел?

— Никогда.

Я знал большинство кораблей на нортумбрийском побережье, но эти четыре были для меня незнакомы. Высокие штевни и низкие борта выдавали боевые корабли, а не купеческие суда. На носу каждого красовалась звериная голова — язычники, значит. По сорок или пятьдесят человек, которые гребут, соревнуясь с бурным морем и жестоким ветром. Прилив усиливался, следовательно, мощное течение стремилось на север, а корабли, зарываясь увенчанными драконьими башками штевнями, пробивались на юг. Я смотрел, как очередной вал обрушился на корпус ближайшего драккара, и он наполовину исчез среди вспоротого волнорезом гребня. Известно ли им про мелководный канал, вьющийся за Линдисфареной и дающий укрытие? При низкой воде он хорошо различим, но во время прилива и обезумевшего под напором ветра моря проход скрывали пена и бушующие волны. И четыре корабля, не догадываясь об уютном канале, прошли мимо входа в него, спеша к ближайшей стоянке, обещающей им спасение.

Я развернул коня и повел свои шесть десятков вдоль берега. Гонимые ветром песчинки жалили лицо.

Я не знал, кто на кораблях, но догадывался, куда они идут. В Беббанбург. Я поймал себя на мысли, что моя цель внезапно еще осложнилась.

Нам потребовалось немного времени, чтобы достичь ведущего в Беббанбург пролива. Волны разбивались о берег и теснились в горловине гавани, устилая вход кипящей серой пеной. Вход этот был совсем не широк, и ребенком я частенько переплывал его, но не в разгар отлива. Одно из самых первых моих воспоминаний — тонущий мальчик, которого течение уносит в пролив. Звали его Эглаф, ему исполнилось лет шесть или семь. Он был сыном священника. Единственным сыном. Странно, как всплывают подчас имена и лица из далекого прошлого. Парень был небольшого роста, гибкий, темноволосый и веселый. Мой старший брат подбил его переплыть через канал, а потом хохотал, когда Эглаф исчез в толчее темных волн и белых гребней. Я заплакал и получил подзатыльник.

— Он был слабаком, — заявил брат.

Как презираем мы слабость! Только женщинам и попам дозволяется быть слабыми. Ну и еще, возможно, поэтам. Бедняга Эглаф погиб, потому что хотел казаться таким же смелым, как все мы, а в итоге доказал, что такой же глупый.

— Эглаф, — проговорил я, когда мы скакали по песчаной полосе берега.

— Что? — переспросил сын.

— Эглаф, — повторил я, не утруждаясь объяснениями, но подумал: люди живы, пока мы помним их имена. Какова эта жизнь, сказать не берусь: возможно, это призраки, плывущие среди облаков, или обитатели какого-то потустороннего мира. В Валгаллу Эглаф попасть не мог, поскольку умер не в бою, да и был, ясное дело, христианином. Значит, угодил в их рай, и оттого мне стало его еще жальче. Христиане утверждают, что в раю им предстоит возносить хвалу их пригвожденному богу! Все время — вечность! Каким же самовлюбленным богом надо быть, чтобы слушать безостановочное восхваление? Это навело меня на мысль о Барвульфе, одном тане из западных саксов. Тот платил четырем арфистам, и они славили в песнях его деяния на поле брани, а подвигов-то за ним числилось всего ничего. Барвульф был жирный, себялюбивый, алчный боров, а не человек — вот именно таким нравится слушать похвалы своей особе. Христианский Бог представился мне в виде толстого, надутого тана, который хандрит в своем зале для пиров и слушает лесть прихлебателей, лезущих из кожи.

— Они поворачивают! — крикнул сын, прервав ход моих мыслей.

Посмотрев налево, я увидел, как первый из драккаров заходит в канал. Фарватер тут шел по прямой, но неопытного корабельщика могло одурачить сильное приливное течение близ берега. Однако этому кормчему хватило ума предусмотреть такую опасность, и он удерживал длинный корпус судна на ровном курсе.

— Пересчитай людей на борту! — велел я Бергу.

Мы придержали коней на северном берегу пролива, где песок усеивали кучи почерневших водорослей, ракушек и выбеленных от воды деревяшек.

— Кто это такие? — спросил у меня Рорик — мальчишка, мой новый слуга.

— Норманны, скорее всего, — ответил я. — Вроде тебя.

Я убил отца Рорика и ранил его самого в хаосе битвы с норманнами в Мерсии. Меня мучил стыд за нанесенную юнцу рану — ему было всего девять, когда я ударил его своим клинком Осиное Жало. Чувство вины побудило меня усыновить парня, как давным-давно Рагнар Старший усыновил меня. Левая рука Рорика зажила, хотя уже никогда не будет такой же сильной, как правая. Щит он держать мог и тем был счастлив. Мне он нравился.

— Норманны! — радостным эхом отозвался он.

— Похоже на то, — буркнул я.

Уверенности у меня не было, но кое-что наводило на мысль, что корабли эти принадлежат скорее норманнам, чем данам. Огромные звериные головы на носу были более живописными, а короткие мачты сильнее завалены в корму, чем у большинства датских судов.

— Не заходи слишком глубоко! — крикнул я Бергу, который завел коня по бабки в кипящее на отмели море.

Прилив с силой устремлялся в канал, волны были в белых барашках от ветра, но я смотрел не на них, а на противоположный берег, лежавший всего шагах в пятидесяти или шестидесяти от нас. На нем виднелась полоска песка, которая вскоре скроется под поднимающейся водой, дальше шли темные скалы, переходящие в высокие каменные укрепления, построенные после моего отца. В центре располагались морские ворота. Много лет назад, с ужасом ожидая моего нападения, дядя замуровал как нижние, так и верхние ворота, совместно выполнявшие роль главного входа в крепость. Зато построил морские ворота, добраться до которых можно было только на корабле или по узкой тропе, проходившей вдоль берега под обращенными к морю укреплениями. Со временем страх его поулегся, и, поскольку снабжать Беббанбург через одни ворота было неудобно и затруднительно, дядя снова открыл пару южных ворот, но и морские оставил. За ними крутая тропинка взбиралась к калитке, прорезанной в бревенчатом частоколе, окружающем всю продолговатую вершину скалы, на которой когда-то возвели Беббанбург.

На боевой площадке верхнего частокола собрались люди. Они махали — не нам, а приближающимся кораблям, и я даже слышал их приветственные крики, хотя, может быть, мне это просто померещилось.

Зато копье не померещилось. Кто-то метнул его с частокола, и я наблюдал за полетом черного древка на фоне темных облаков. На удар сердца оно словно зависло, а затем устремилось вниз, как падающий на добычу сокол, и с тяжелым стуком вонзилось в плещущуюся на отмели воду шагах в четырех или пяти от лошади Берга.

— Дай мне его, — велел я Рорику.

Теперь с укреплений слышались насмешки. Пусть копье упало с недолетом, бросок все равно получился хорош. Прилетели еще два копья, и оба бесцельно плюхнулись в воду посреди канала. Мальчишка принес первое.

— Опусти острие пониже, — распорядился я.

— Ниже?

— К самому песку.

Я спешился, приподнял край тяжелой кольчуги, расшнуровал штаны и прицелился.

— Держи ровно, — приказал я Рорику. Затем, удостоверившись, что люди на носу у передового корабля смотрят, помочился на острие. Мой сын хмыкнул, Рорик хохотнул.

— А теперь дай сюда, — велел я мальчишке и принял из его рук ясеневое древко.

Первый из кораблей уже вошел в канал, волны с шипением разбивались о его корпус, а гребцы наваливались на весла. Высокий штевень, увенчанный драконьей башкой с разинутой пастью и горящими глазами, реял над белопенным морем. Я отвел руку и еще чуть выждал. Трудный бросок, осложненный сильным ветром и тяжестью медвежьего плаща, тянущего руку вниз. Но времени скидывать тяжелый мех не было.

— Вот! — взревел я, обращаясь к кораблю. — Это проклятье Одина!

И метнул копье.

С двадцати шагов.

Облитое мочой острие угодило именно туда, куда я метил, — в драконий глаз. Древко дрожало, когда корабль пронесся мимо нас, влекомый приливом, и вошел в спокойные воды просторной и неглубокой гавани, укрытой от бури большой скалой, на которой стояла крепость.

Моя крепость. Беббанбург.

Беббанбург.

С того самого дня, как я осознал, что замок у меня украли, я мечтал возвратить свой дом. Похитителем был дядя, а теперь его сын, дерзнувший назваться Утредом, удерживал эту великую твердыню. Молва утверждала, что взять ее можно лишь с помощью предательства или измором. Могучая крепость, построенная на высокой скале, почти острове, соединенном с сушей узким перешейком. Мое наследство.

Однажды я едва не отбил форт. Провел своих людей через нижние ворота, но верхние успели в последний момент закрыть, и потому мой двоюродный брат до сих пор правил мощной крепостью близ бурного моря. Над ней развевалось его волчье знамя, и его дружинники насмехались над нами со стен, когда мы повернули прочь, а четыре корабля прошли по фарватеру и обрели безопасный приют в мелководной гавани.

— Сто пятьдесят воинов, — доложил мне Берг. А потом добавил: — Я так думаю.

— А также женщины и дети, — вставил мой сын.

— И это означает, что они намерены остаться, — пробормотал я. — Кем бы они ни были.

Мы обогнули северный край гавани, где пляж затянуло дымом костров, на которых люди кузена коптили сельдь или вываривали соль из морской воды. Эти крестьяне попрятались теперь по домишкам, приютившимся у материкового берега гавани. Они боялись нас и приплывших кораблей, что бросили якорь среди рыбачьих лодок, пережидавших штормовой ветер в безопасных водах Беббанбурга. В одной из крытых соломой хижин залаяла собака, но ее тут же заставили замолчать. Я проскакал между двух домов и поднялся на склон за ними. Наше появление распугало коз, а пастушка, девчушка лет пяти или шести, разревелась и закрыла лицо ладонями. С невысокого гребеня я смотрел, как команды четырех кораблей тянутся к берегу с тяжелыми тюками на плечах.

— Мы можем перебить их при выходе на сушу, — предложил сын.

— Теперь уже нет, — ответил я, указывая на нижние ворота, перегораживающие узкий перешеек, что вел к форту. Из-под украшенной черепами арки появились всадники и галопом устремились к гавани.

Берг хмыкнул и указал на ближайший корабль:

— Господин, твое копье еще там!

— Удачный получился бросок, — с усмешкой согласился сын.

— Не в удаче дело, — возразил Берг. — Один направлял это оружие.

Благочестивый был молодой человек.

Всадники посылали прибывших по морю воинов к деревенским хижинам, а не к могучей крепости на высокой скале. Команды складывали кучами свои пожитки на берегу; затем наступил черед связок копий, кип щитов, секир и мечей. Женщины переносили на пляж маленьких детей. Ветер доносил обрывки разговоров и смеха. Вновь прибывшие явно собирались задержаться. Как бы с целью показать, что теперь это их земля, один из мужчин поднял на берегу флаг, воткнув древко в гальку. Холодный ветер развернул полотнище; знамя было серое.

— Что на нем изображено? — спросил я.

— Драконья голова, — ответил Берг.

— Кто у нас ходит под драконьей головой? — поинтересовался сын.

— Никто из моих знакомых. — Я пожал плечами.

— Вот бы поглядеть на дракона, — с тоской пробормотал Берг.

Не знаю, существуют ли драконы на самом деле. Я ни одного не видел. Отец рассказывал, что они обитают в высоких горах и питаются коровами и овцами, но Беокка, отцовский поп и мой детский наставник, был уверен, что драконы спят глубоко под землей.

— Это создания Сатаны, — говорил мне он. — Они прячутся в недрах, дожидаясь конца света. А когда трубы небесные возвестят о втором пришествии Христа, драконы подобно демонам вырвутся из-под земли! И нападут! Их крылья закроют солнце, дыхание опалит землю, изрыгаемый ими огонь сожжет праведников!

— Значит, мы все умрем?

— Нет-нет-нет! Мы будем сражаться с ними!

— Да как же можно сражаться с драконом? — изумился я.

— Молитвой, мальчик. Молитвой.

— Значит, мы все умрем, — сделал я вывод, и Беокка отвесил мне подзатыльник.

И вот теперь четыре корабля доставили в Беббанбург драконье отродье. Мой двоюродный брат знал, что над ним нависла угроза. Много лет он жил в безопасности под защитой неприступной крепости и нортумбрийских королей. Те короли были моими врагами. Чтобы напасть на Беббанбург, мне пришлось бы продираться с боем через Нортумбрию и бить армии данов и норманнов, которые объединились бы в стремлении защитить свои земли. Но теперь в Эофервике правил муж моей дочери Стиорры, а язычники Нортумбрии сделались моими друзьями. Поэтому я мог беспрепятственно проскакать от мерсийской границы до Беббанбурга. Целый месяц я пользовался этой свободой, чтобы вытаптывать пастбища кузена, разорять имения, убивать его вассалов, угонять скот и красоваться под стенами форта. Двоюродный брат не выступил против меня, предпочитая сидеть за внушительными укреплениями. Теперь к нему подоспели свежие силы. Воины, сносившие на берег щиты и оружие, наверняка были наняты для обороны Беббанбурга. До меня доходили слухи, что родич готов раскошелиться на таких людей, и вот мы наблюдали их прибытие. Теперь они здесь.

— Нас больше, — напомнил Утред.

В холмах к западу стояли лагерем две сотни моих людей, поэтому, действительно, дойди дело до боя, мы превзошли бы вновь прибывших числом, но только если кузен не выведет им на подмогу свой гарнизон. В общей сложности под его рукой оказалось четыре сотни копий, и жизнь моя воистину сделалась более трудной.

— Мы спустимся и встретимся с ними, — решил я.

— Спустимся?! — изумленно переспросил Берг.

Нас в тот день было всего шестьдесят, вдвое меньше, чем неприятелей.

— Надо выяснить, кто они такие, — объяснил я. — Прежде чем их перебить. Нужно соблюдать вежливость.

Я указал на согнутое ветром дерево:

— Рорик! Срежь с этого граба ветку и держи ее на манер флага. — Затем я повысил голос, чтобы все мои воины слышали: — Переверните щиты!

Я выждал, когда Рорик обзаведется корявой веткой, призванной стать символом мира, а мои дружинники с ворчанием развернут щиты так, что волчья голова окажется направленной к земле, затем тронул Тинтрега, моего темного скакуна, вниз по склону. Ехали мы не быстро, я хотел убедить пришельцев, что мы идем не с враждебными намерениями.

Новички выступили нам навстречу. Дюжина человек в сопровождении двух десятков всадников моего кузена двигалась по тропе через пастбище, на котором щипали чертополох крестьянские козы. Конных вел Вальдер, командир ближней дружины Беббанбурга. Я встречался с ним за две недели до этого. Он приехал в мой лагерь в западных холмах с горсткой людей под ветвью переговоров и с дерзким требованием убираться из владений моего двоюродного брата, пока нас не перебили. Я отверг предложение и посмеялся над Вальдером, но знал его как опасного и опытного вояку, закаленного в бесчисленных схватках с грабителями-скоттами. Как и я, он надел плащ из медвежьей шкуры, на левом боку висел тяжелый меч. На голове был железный шлем, увенчанный когтистой орлиной лапой. Серые глаза смотрели угрюмо с плоского лица воина, а широкий рот, прятавшийся в седой бороде, выглядел так, будто улыбка для него дело чуждое. На щите у него был намалеван тот же символ, что и у меня, — волчья голова. То был герб Беббанбурга, и я от него никогда не отказывался. Вальдер вскинул руку в рукавице, приказывая своим остановиться, и подвел лошадь на несколько шагов ближе ко мне.

— Ты пришел сдаваться? — поинтересовался он.

— Спросить, как тебя зовут, а то забыл, — сказал я.

— У большинства людей дерьмо льется из задницы, — парировал он. — А у тебя изо рта.

— А твоя мать через задницу рожала, — заявил я. — И ты до сих пор воняешь ее дерьмом.

Обмен оскорблениями был делом привычным. Нельзя встретиться с врагом и не унизить его. Сначала мы поливали друг друга ругательствами, затем кидались в бой. Впрочем, я сомневался, что сегодня дойдет до мечей. Но готовность к бою изображать требовалось все равно.

— Две минуты, — предупредил Вальдер. — Потом мы нападем на вас.

— Я пришел с миром. — Я кивнул на ветвь.

— Считаю до двухсот, — сказал Вальдер.

— Но у тебя всего десять пальцев, — заметил сын, и мои люди рассмеялись.

— До двухсот, — прорычал Вальдер. — А потом я засуну твою ветвь мира тебе в задницу.

— А ты кто такой? — Этот вопрос я обратил к человеку, который поднялся по склону и встал рядом с Вальдером. Я предположил, что передо мной вожак вновь прибывших. Это был рослый, бледный мужчина с копной рыжих волос, забранных наверх с высокого лба и спадающих на спину. Одет он был богато, на шее красовалось золотое ожерелье, на руках сверкали золотые же кольца. Пряжка пояса тоже была из золота, да и перекрестье эфеса меча играло отблесками этого металла. На вид ему было лет тридцать. Широкоплечий, с вытянутым лицом, совсем бесцветными глазами и с вытатуированными драконьими головами на щеках.

— Назовись! — потребовал я.

— Не отвечай! — рявкнул Вальдер. Он говорил по-английски, хотя вопрос я задал по-датски.

— Берг, — бросил я, не отводя взгляда от новичка. — Если этот дерьмоголовый ублюдок еще раз перебьет меня, считай это нарушением перемирия и убей его.

— Да, господин.

Вальдер окрысился, но язык прикусил. Мы пока превосходили числом, хотя с каждым потраченным на этом пастбище мигом подтягивалось все больше вновь прибывших, и все были со щитами и с оружием. Еще чуть-чуть, и перевес окажется на их стороне.

— Так кто ты такой? — повторил я вопрос.

— Мое имя Эйнар Эглисон, — гордо заявил он. — Меня называют Эйнаром Белым.

— Ты норманн?

— Да.

— А я — Утред Беббанбургский, — сообщил я ему. — Меня называют разными именами. Больше всего я горжусь прозвищем Утредэрв, то бишь Утред Нечестивый.

— Слыхал я, что про тебя болтают, — сказал он.

— Ты обо мне наслышан, а вот я о тебе — нет! Поэтому ты и приплыл — рассчитываешь прославить свое имя, убив меня?

— Да, — признал норманн.

— А если я тебя убью, Эйнар Эглисон, добавит ли это славы мне? — Я покачал головой, отвечая на свой вопрос. — Кто оплачет тебя? Кто тебя вспомнит? — Я плюнул в сторону Вальдера. — Эти люди заплатили тебе за мою смерть. Знаешь почему?

— Расскажи, — предложил Эйнар.

— Когда я был ребенком, они попытались убить меня, но им не удалось. Им никогда не удавалось. А знаешь почему?

— Расскажи, — повторил он.

— Потому что они прокляты, — заявил я. — Потому что они поклоняются пригвожденному Богу христиан, а тот им не помогает. Они презирают наших богов. — Я видел вырезанный из белой кости молот у Эйнара на шее. — Много-много лет назад, Эйнар Эглисон, я наслал на них проклятье Одина, навлек на них гнев Тора. И ты возьмешь их грязное золото?

— Золото, оно и есть золото.

— И я наслал точно такое же проклятие на твой корабль.

Он кивнул и коснулся белого молота.

— Или я тебя убью, или ты присоединишься к нам, — сообщил я Эйнару. — Я не сулю тебе золота за переход на нашу сторону, но предлагаю тебе кое-что получше — жизнь. Будешь сражаться за этого человека, — я вновь сплюнул в сторону Вальдера, — умрешь. Будешь сражаться за меня — останешься жив.

Эйнар молчал, только внимательно смотрел на меня. Я не был уверен, что Вальдер понял наш разговор, но его и не требовалось понимать. Он знал, что наши слова во вред его хозяину.

— Хватит! — рявкнул он.

— Вся Нортумбрия ненавидит этих людей. — Я не замечал Вальдера и обращался исключительно к Эйнару. — И ты хочешь разделить их судьбу? Если твой выбор — умереть вместе с ними, то мы возьмем золото, которое и есть золото и которое никогда не станет твоим. Оно будет моим. — Я перевел взгляд на Вальдера. — Ты уже закончил считать?

Он не ответил. Вальдер надеялся, что подойдет больше его воинов и у него окажется перевес, но нас все еще было примерно поровну, а затевать драку без уверенности в победе он не собирался.

— Молись своему богу, — посоветовал я ему. — Потому что твоя смерть близко. — Я прикусил палец и указал им на Вальдера. Он перекрестился, вид у Эйнара стал озабоченный. — Если ты не трус, жду тебя завтра у Этгефрина. — Я еще раз повторил жест пальцем, насылая проклятие, после чего мы двинулись на запад.

Когда человек не может сражаться, он должен проклинать. Богам нравится чувствовать свою необходимость.

Мы шли в сумерках. Небо затянули густые облака, почва раскисла после многодневных дождей. Скакали без спешки. Вальдер нас не преследовал, и я сомневался, что двоюродный брат примет вызов на битву под Этгефрином. Теперь, заполучив на подмогу закаленных воинов Эйнара, кузен способен дать бой, но сражаться он будет на поле, выбранном им самим.

Путь наш лежал вдоль долины, постепенно поднимающейся к высоким горам. То была страна овец, богатая страна, но пастбища оказались пусты. Немногие фермы, мимо которых мы проезжали, стояли темные, из отверстий в крыше не вился дымок. Мы разорили здешние края. Я провел небольшое войско к северу, и в течение месяца мы терзали подданных моего кузена. Угоняли их отары, крали коров, жгли амбары, предавали огню рыбачьи лодки в маленьких гаванях к северу и югу от крепости. Людей не убивали, за исключением носивших герб моего родича и тех немногих, кто оказывал сопротивление, и рабов не брали. Мы проявляли милость, потому что в один прекрасный день этот народ станет моим. Вместо расправы посылали их искать пропитание в Беббанбург, где двоюродному брату придется кормить своих, в то время как все продовольствие, которое давала его земля, мы забрали.

— Эйнар Белый? — спросил мой сын.

— Никогда о таком не слышал, — презрительно бросил я.

— До меня доходила молва про Эйнара, — вставил Берг. — Это норманн, сопровождавший Гримдаля, когда тот входил на веслах в реки Белой страны.

Белая страна — это обширное пространство, лежащее где-то за владениями данов и норманнов; страна долгих зим, белых деревьев, белых равнин и темного неба. Говорят, там живут великаны и люди с мехом вместо одежды и с когтями, способными разодрать человека от пупа до хребтины.

— Белая страна… — проговорил мой сын. — Вот почему его называют Белым?

— Потому что он выпускает врагам всю кровь, пока те не побелеют, — объяснил Берг.

Я фыркнул, но все-таки коснулся висящего на шее молота.

— Он хорош? — осведомился сын.

— Он норманн, — гордо отозвался Берг. — Поэтому, само собой, это великий воин. — Юнец помолчал. — Однако у него есть и другое прозвище.

— И какое же?

— Эйнар Невезучий.

— Почему невезучий? — заинтересовался я.

Берг пожал плечами:

— У него корабли садятся на мель, жены умирают. — Он потрогал висящий на шее молот, чтобы перечисленные несчастья не коснулись его самого. — Но он все равно хороший воин и побеждает в битвах!

Невезучий или нет, но полторы сотни закаленных воинов-норманнов являются опасным подкреплением для Беббанбурга. Настолько опасным, что мой кузен определенно не хочет впускать норманнов в крепость из страха, что те скинут его и станут новыми хозяевами Беббанбурга. Вместо этого он разместил их в деревне и, в этом я не сомневался, вскоре снабдит лошадьми и отправит беспокоить мои силы. Люди Эйнара находятся здесь не за тем, чтобы оборонять стены Беббанбурга, но чтобы отогнать моих воинов подальше от этих укреплений.

— Они скоро придут, — сказал я.

— Они?

— Вальдер и Эйнар, — пояснил я. — Едва ли завтра, но скоро.

Мой двоюродный брат мечтает поскорее покончить с этим делом. Хочет, чтобы я умер. Золото на шее и на руках Эйнара — свидетельство того, что кузен раскошелился нанимая воинов, чтобы убить меня. Чем дольше эти воины бездействуют, тем дороже обходятся ему. Если не завтра, размышлял я, то точно на этой неделе.

— Господин, вон там! — воскликнул Берг, указывая на север.

На холме к северу от нас виднелся всадник.

Он стоял неподвижно и держал копье, острие которого было опущено. Какое-то время он наблюдал за нами, затем развернул коня и скрылся за гребнем.

— Третий за сегодня, — проворчал мой сын.

— Господин, вчера было два, — напомнил Рорик.

— Надо бы нам убить одного или парочку, — мстительно заявил Берг.

— Зачем? — возразил я. — Пусть кузен знает, где мы находимся, и придет под наши копья.

Всадники были разведчиками, и я полагал, что это кузен высылает их следить за нами. Они хорошо знали свое дело. Уже много дней окружали нас широкой петлей дозора, по большей части невидимого, но я-то знал, что он постоянно здесь. Как раз когда солнце скрылось за горами на западе, я заметил еще одного конного. Умирающее солнце отбросило кроваво-красный блик от острия его копья, затем лазутчик скрылся в тени, направляясь к Беббанбургу.

— Двадцать шесть голов скота за сегодня, — доложил Финан. — И четыре лошади.

Пока я выманивал войско кузена из форта, Финан охотился за добычей к югу от Этгефрина. Захваченный скот отправляли по перегонной дороге в Дунхолм.

— Их захватили Эрлиг и его четверо ребят, — продолжил Финан. — Еще на юге замечены разведчики, всего парочка.

— Мы засекли других на севере и на востоке. И эти парни хороши, — буркнул я.

— Значит, теперь у него полторы сотни новых воинов? — с подозрением спросил Финан.

Я кивнул:

— Норманны. Все до единого наемники под началом человека по прозвищу Эйнар Белый.

— Выходит, еще один, кого предстоит убить, — отозвался Финан.

Он был ирландцем и старейшим из моих друзей, мой заместитель и товарищ по бесчисленным «стенам щитов». Волосы у него поседели, а лицо избороздили морщины, но это я мог бы сказать и о себе. Я старел и очень хотел окончить свои дни в крепости, которая принадлежала мне по праву.

По прикидкам, на взятие Беббанбурга мне требовался год. Сначала, за лето, осень и зиму, я полностью отрежу подвоз в форт продовольствия, перебив или захватив весь скот, обитающий на широких равнинах и зеленых холмах. Разрушу зернохранилища, сожгу сенные сараи и пошлю корабли истреблять рыболовные лодки кузена. Погоню его перепуганных крестьян искать убежища за высокими стенами твердыни, и двоюродному брату придется кормить больше ртов из своего скудного запаса провизии. К весне гарнизон оголодает, а голодный человек слаб. И когда они доедят последних крыс, нанесу удар.

Таков, по крайней мере, был мой первоначальный расчет.

Мы строим планы, но судьбу нашу вершат боги и три норны, сидящие у подножия Иггдрасиля. Мой замысел строился на том, чтобы ослабить, измотать и в итоге перебить кузена и его людей, но wyrd bið ful āræd.

Не стоило мне об этом забывать.

Судьбы не избежать. Я надеялся выманить двоюродного брата в долину к востоку от Этгефрина, где мы окрасили бы кровью два бегущих там потока. Под Этгефрином спрятаться особо негде — только остатки оседлавшего вершину холма форта, одного из тех, что строили люди, жившие в Британии до прихода римлян. Земляные стены давно осели, но обмелевший ров еще окружал вершину. Здесь не было ни поселения, ни домов, ни деревьев — одна только просторная макушка холма под непрестанно дующим ветром. Неуютное место для лагеря. Хвороста не найти, а до ближайшего источника шагать полмили, зато обзор отсюда был отличный. Никто не мог подойти к форту незамеченным, и если кузен отважится послать войско, мы сразу обнаружим его, да и окажемся в выгодном положении, выше неприятеля.

Он не пришел. Вместо него три дня спустя после моей стычки с Вальдером мы заметили приближающегося с юга одинокого всадника. То был низенький человек на низенькой лошадке, и облачен он был в развевающуюся на холодном и сильном морском ветру черную рясу. Незнакомец поднял голову, поглядел на нас и погнал своего недомерка к крутому склону.

— Священник, — заметил Финан кисло, — а это значит, что вместо драки они хотят поговорить.

— Думаешь, мой кузен послал его? — спросил я.

— А кто еще?

— Тогда почему он едет с юга?

— Это же священник. Он задницу-то свою не найдет, если его крутануть разок и пнуть для скорости.

Я пытался высмотреть разведчика, но никого не заметил. Их не видели вот уже два дня. Это наводило на мысль о замышляемой кузеном пакости, поэтому мы в тот день отправились к Беббанбургу, где и прикинули, нельзя ли самим устроить какую-нибудь каверзу. Люди Эйнара возводили новый частокол поперек ведущего к Беббанбургской скале песчаного перешейка. Норманны, похоже, строили новую внешнюю стену. Двоюродный брат опасался пускать их внутрь укреплений, поэтому они делали для себя убежище, которое нам придется брать прежде, чем мы сможем пробиться к нижним, а затем и к верхним воротам.

— Ублюдок зарывается в землю, — проворчал Финан. — И не собирается драться в поле. Хочет, чтобы мы умирали на стенах.

— У него теперь три пояса укреплений, — подтвердил я.

Нам предстояло преодолеть новый частокол, затем внушительные укрепления нижних ворот, и даже после этого останется могучая стена, прорезанная верхними воротами.

Новая стена не была худшей из новостей. По-настоящему у меня упало сердце при виде двух новых кораблей в гавани Беббанбурга. Один был боевой, поменьше тех четырех, за прибытием которых мы наблюдали, но, как и они, с драконьей головой Эйнара на стяге. Рядом с драккаром расположилось пузатое купеческое судно. Люди, шлепая по отмели, сгружали на берег бочки и складывали припасы на берегу прямо у нижних ворот.

— Эйнар доставил им еду, — уныло буркнул я.

Финан промолчал. Он понимал, что́ я сейчас чувствую — отчаяние. У моего кузена прибавилось воинов и появился флот, способный снабжать гарнизон провизией.

— Теперь измором их не взять, — заключил я. — Пока эти ублюдки здесь.

И вот, когда солнце клонилось к закату, в Этгефрин прибыл священник. Я подозревал, что он привез издевательское послание от моего кузена. Посланник подъехал достаточно близко, чтобы я мог разглядеть длинные черные волосы, грязными патлами спадающие по обе стороны бледного испуганного лица, обращенного к нашим земляным валам. Поп замахал, очевидно ожидая сигнала, что его готовы встретить, но никто из моих воинов не ответил. Спешившись, священник слегка покачнулся. Осмотрелся и содрогнулся при виде зрелища, представшего его глазам. Он видел моих людей. Людей в кольчугах и коже. Людей суровых, с мечами. Никто не заговаривал с ним, мы просто ждали объяснений. Наконец поп нашел глазами меня, отметил золото у меня на шее и на предплечьях, приблизился и упал на колени:

— Это ты лорд Утред?

— Я лорд Утред.

— Меня зовут Эдиг. Отец Эдиг. Я искал тебя, господин.

— Я же сообщил Вальдеру, где меня найти, — отрезал я.

Эдиг недоуменно посмотрел на меня:

— Вальдеру?

— Ты ведь из Беббанбурга?

— Из Беббанбурга? — Он затряс головой. — Нет, господин. Мы приехали из Эофервика.

— Из Эофервика? — Мне не удалось скрыть удивление. — И кто это «мы»? Сколько вас?

Я посмотрел на юг, но других всадников не увидел.

— Господин, из Эофервика мы выехали впятером, но на нас напали.

— И ты один остался в живых? — с укором спросил Финан.

— Мои спутники задержали нападавших. — Отец Эдиг обращался ко мне, не к Финану. — Они хотели, чтобы я пришел к тебе. Им известно, что дело важное.

— Кто тебя послал? — спросил я строго.

— Король Сигтригр.

Сердце похолодело и сжалось. Короткий миг я не отваживался заговорить, боясь того, что сообщит священник.

— Сигтригр, — повторил я наконец, гадая, какая беда могла заставить моего зятя отправить посланца. Меня терзал страх за дочь. — Стиорра больна? Или дети?

— Нет, лорд. Королева и ее чада здоровы.

— Тогда…

— Господин, король велит тебе вернуться, — выпалил Эдиг, выудил из-под рясы пергамент и протянул мне.

Я взял измятый свиток, но разворачивать не стал.

— В чем дело?

— Саксы. Нортумбрия ведет войну. — Он все еще стоял на коленях и смотрел на меня снизу вверх. — Королю нужны твои воины. И нужен ты.

Я выругался. Беббанбургу придется подождать. Нам необходимо мчаться на юг.

Глава вторая

Выступили мы на следующее утро. За мной следовали сто девяносто четыре воина и десятка два мальчишек-слуг. Мы шли на юг под дождем и ветром, под тучами, черными, как ряса отца Эдига.

— С какой стати мой зять отрядил гонцом священника? — поинтересовался я у попа. Подобно мне, Сигтригр поклонялся древним богам, настоящим богам Асгарда.

— Господин, мы выполняем для него работу писарей.

— Вы?

— Священники. Нас шестеро таких, кто служит у короля Сигтригра. Мы записываем его указы и составляем хартии. Большинство… — Он стушевался. — Мы умеем читать и писать.

— А большинство язычников не умеет? — уточнил я.

— Да, господин.

Эдиг смутился. Он знал, что те, кто поклоняется старым богам, не любят, когда их называют язычниками, поэтому и замялся.

— Можешь называть меня язычником, — разрешил я. — Я горжусь этим.

— Да, господин, — выдавил поп.

— И этот язычник умеет читать и писать.

Я выучился грамоте, потому что вырос среди христиан, а христиане ценят письменность, считают ее вещью полезной. Король Альфред основал по всему Уэссексу школы, где мальчикам, когда их не заставляли учить буквы, не давали проходу монахи. Сигтригр, интересующийся, как саксы управляют Южной Британией, спросил меня однажды, не стоит ли и ему завести школы. Но я посоветовал ему учить ребят, как держать меч, щит, как пахать, скакать и разделывать туши. «А для этого школы не нужны», — сказал я ему.

— Он послал меня, — продолжал отец Эдиг, — потому как знал, что у тебя будут вопросы.

— На которые ты способен ответить?

— Насколько смогу.

В посланном Сигтригром пергаменте говорилось лишь о том, что силы западных саксов вторглись в Южную Нортумбрию и что мои воины нужны ему в Эофервике, и чем скорее, тем лучше. Под посланием стояла закорючка, которую вполне мог вывести мой зять, а еще оно было скреплено его печатью с секирой. Христиане твердят, что важное преимущество грамотного человека состоит в том, что он якобы способен определить, подлинное ли послание, при этом сами то и дело подделывают документы. В Вилтунскире есть один монастырь, где умеют изготавливать грамоты, которым по виду лет двести или триста. Монахи выскребают древние пергаменты, но оставляют старые буквы видимыми ровно настолько, чтобы новые слова, написанные поверх бледными чернилами, трудно было разобрать, и скрепляют фальшивой печатью. Во всех таких поддельных хартиях какой-нибудь древний король жалует Церкви ценные земли или доход от той или иной подати. Потом аббаты и епископы, заплатившие монахам за лживые документы, предъявляют грамоты в королевском суде, и какое-нибудь семейство выгоняют из родового гнезда, чтобы христиане могли богатеть дальше. Так что я согласен: умение читать и писать — действительно полезно.

— Войско западных саксов? — уточнил я у отца Эдига. — Не мерсийцы?

— Западные саксы. Их армия стоит под Хорнкастром.

— Хорнкастр? А это где?

— К востоку от Линдкольна, господин. На реке Бейна.

— Это во владениях Сигтригра?

— О да, господин. Неподалеку от границы, но это земли Нортумбрии.

Мне не приходилось слышать о Хорнкастре, и это наводило на мысль о незначительности городка. Важные поселения — это те, что стоят на римских дорогах, или превращенные с помощью стен в бурги, но Хорнкастр? Единственным приходившим в голову объяснением было то, что это удобное место для сосредоточения сил перед нападением на Линдкольн. Я поделился догадкой с отцом Эдигом, и тот усердно закивал.

— Верно, господин. И если мы не застанем короля в Эофервике, он приказал искать его в Линдкольне.

Это имело смысл. Если западные саксы намерены захватить Эофервик, столицу Сигтригра, им придется пройти на север по римской дороге и взять штурмом высокие стены Линдкольна, чтобы лишь затем выйти к Эофервику. Что не имело смысла, так это сама война. И откуда только она взялась?

Смысла в ней не было еще и потому, что между саксами и данами существовал мир. Сигтригр, мой зять, король Эофервика и всей Нортумбрии, заключил мирный договор с Этельфлэд Мерсийской и в качестве цены за мир уступил часть земель и бургов. Кое-кто презирал его за это, но Нортумбрия — слабое государство, а саксонские Мерсия и Уэссекс — сильные. Сигтригру, чтобы отразить грядущее нападение саксов — а о том, что оно неизбежно, он знал, — требовались время, люди и деньги.

Оно было неизбежным, потому что мечта короля Альфреда обращалась в явь. Я достаточно стар для того, чтобы помнить дни, когда даны владели большей частью того, что ныне есть Англия. Они захватили Нортумбрию, подчинили Восточную Англию и заняли всю Мерсию. Гутрум Датчанин вторгся в Уэссекс, загнав Альфреда с горсткой людей в болота Суморсэта, но Альфред вопреки всему одержал победу при Этандуне, и с тех пор саксы шаг за шагом продвигались на север. Древнее королевство Мерсия уже оказалось у них в руках, а Эдуард Уэссекский, сын Альфреда и брат Этельфлэд Мерсийской, отвоевал Восточную Англию. Мечта Альфреда заключалась в том, чтобы объединить все земли, где говорят на языке саксов. И теперь из этих земель осталась одна Нортумбрия. Пусть между ней и Мерсией существовал мир, все мы знали, что нападение саксов неизбежно.

Рорик, мальчишка-норманн, отца которого я убил, прислушивался к нашему с Эдигом разговору.

— А мы на чьей стороне, господин? — нервно спросил он.

Я расхохотался. Родился я саксом, но вырос даном. Дочь моя вышла за норманна, мой лучший друг — ирландец, моя женщина — саксонка, мать моих детей была из данов. Я поклонялся языческим богам, но присягнул на верность христианке Этельфлэд. Так на чьей же я стороне?

— Все, что тебе нужно знать, малый, так это что сторона лорда Утреда всегда берет верх, — буркнул Финан.

Дождь перешел в ливень, превратив тропу, по которой мы следовали, в густое месиво. Капли падали с такой силой, что мне пришлось повысить голос:

— Так ты говоришь, что мерсийцы не вторглись?

— Насколько мне известно, нет, господин.

— Одни западные саксы?

— Похоже, что так.

И это было странно. Прежде чем Сигтригр занял трон в Эофервике, я пытался убедить Этельфлэд напасть на Нортумбрию. Она отказалась, сказав, что не начнет войну, пока войска ее брата не будут сражаться вместе с ее воинами. Эдуард Уэссекский, ее брат, настаивал на этом. Он утверждал, что завоевать Нортумбрию способны только объединенные силы Уэссекса и Мерсии. А теперь вдруг выступил в одиночку? Мне было известно о существовании при дворе западных саксов партии, уверявшей, что Уэссекс способен покорить Нортумбрию без помощи мерсийцев, но Эдуард всегда отличался осторожностью. Ему хотелось заручиться поддержкой армии сестры. Я еще попытал Эдига, но тот был уверен, что мерсийцы не участвуют в нападении.

— Господин, по крайней мере, не участвовали, когда я покидал Эофервик.

— Все это просто слухи, — пренебрежительно отмахнулся Финан. — Кто знает, что происходит на самом деле? Мы можем притащиться туда и обнаружить, что это всего-навсего чертов набег за скотом.

— Разведчики! — крикнул Рорик.

Я подумал, он хочет сказать, что горстку разведчиков из западных саксов приняли по ошибке за вторжение, но мальчик указывал назад. Обернувшись, я увидел двух всадников, наблюдающих за нами с хребта холма. Их трудно было различить в дождевом мареве, но это определенно были они. Те же самые невысокие быстрые лошади, те же самые длинные копья. Мы не видели дозорных уже дня два, а сейчас они объявились снова и шли за нами.

Я сплюнул:

— Теперь мой кузен узнает, что мы уходим.

— Он будет счастлив, — буркнул Финан.

— Похожи на тех, кто напал на нас из засады, — пробормотал отец Эдиг, глядя на далеких разведчиков и осеняя себя крестом. — Их было шестеро, на быстрых конях и с копьями.

Сигтригр отрядил священника с вооруженной охраной, которая полегла, чтобы один Эдиг смог спастись.

— Это воины моего двоюродного брата, — пояснил я попу, — если мы их поймаем, я дам тебе убить их.

— Я не стану делать этого!

Я нахмурился:

— Не хочешь отомстить?

— Я священник, господин, и не умею убивать!

— Если хочешь, могу научить.

Сомнительно, что я когда-нибудь пойму христианство. «Не убий!» — вещают попы и в то же время посылают воинов на битву против язычников, а то и против других христиан, если видят хотя бы призрачный шанс разжиться землями, рабами или серебром. Отец Беокка вбил мне в голову десять заповедей пригвожденного Бога, но я давно постиг главную заповедь христиан: «Обогащай попов своих».

Еще два дня разведчики шли за нами следом на юг, пока дождливым вечером мы не достигли стены. Стены! Много есть чудес в Британии: древний народ оставил загадочные кольца из камней, римляне строили храмы, дворцы и огромные дома. Но из всех чудес это укрепление удивляло меня больше всего.

Возвели все это, разумеется, римляне. Они сделали стену поперек Британии, прямиком через всю Нортумбрию, от реки Тинан на восточном берегу Нортумбрии до Кумбрийского побережья Ирландского моря. Заканчивается она у Кайр-Лигвалида. Хотя множество камней растащили на строительство усадеб, большая часть стены сохранилась. И это не только стена, но и массивный каменный парапет, достаточно широкий, чтобы два человека в ряд могли шагать по нему. Перед стеной — ров и земляной вал, а за ним еще ров, а через каждые несколько миль стоит форт, подобный тому, который мы называем Вэлбириг. Цепь фортов! Я не считал, сколько их, хотя однажды проехал вдоль нее от моря до моря. И какие изумительные форты! С башнями, откуда часовые могли наблюдать за северными холмами, с цистернами для сбора воды, с казармами, конюшнями, кладовыми. И все это из камня! Помню, как мой отец нахмурился при виде стены, которая спускалась в долину и затем поднималась на холм, и восхищенно покачал головой.

— И сколько же рабов потребовалось им, чтобы построить такое? — воскликнул он.

— Сотни, — ответил мой старший брат.

Полгода спустя он был мертв, отец передал мне его имя, и я стал наследником Беббанбурга.

Стена образовывала южный рубеж беббанбургских земель, и мой отец всегда держал два десятка воинов в Вэлбириге, чтобы собирать пошлину с путешественников, следующих по главной дороге, соединяющей Шотландию с Лунденом. Те люди давно сгинули, разумеется, когда даны завоевали Нортумбрию во время нашествия, которое стоило жизни моему отцу, а меня сделало сиротой со славным именем, но без владений. Без владений, потому что их украл мой дядя. «У тебя ничего нет, — рявкнул раз на меня король Альфред. — Лорд Ничего и лорд Нигде. Утред Безбожный, Утред Безземельный, Утред Безнадежный».

Он был прав, конечно, но теперь я стал Утредом Дунхолмским. Я захватил этот форт, когда мы разбили Рагналла и прикончили Бриду. Это могучий форт, почти такой же неприступный, как Беббанбург. И Вэлбириг отмечал северную границу владений Дунхолма, равно как и южный край Беббанбургского домена. Если бы форту дали другое имя, я бы знал. Мы называли его Вэлбириг, что просто означает «форт в стене». Он построен в том месте, где гигантское укрепление пересекает невысокий холм. Рвы со временем обмельчали, но сама стена оставалась крепкой. Здания стояли без крыш, но мы расчистили три из них от мусора, нарубили в лесу под Дунхолмом бревен на стропила и сделали новые кровли, покрыв их соломой. А потом соорудили убежище на вершине дозорной башни, чтобы часовые могли укрыться от дождя и ветра, пока смотрят на север.

Всегда на север. Я часто размышлял об этом. Не знаю, сколько минуло лет с тех пор, как римляне покинули Британию. Отец Беокка, наставник моего детства, говорил, что прошло пять с лишним веков, и возможно, он прав. Но даже в те незапамятные времена часовые смотрели на север. Всегда на север, в сторону скоттов, которые уже тогда причиняли не меньше хлопот, чем сегодня. Помню, как проклинал их мой отец и как попы возносили к пригвожденному Богу молитвенные просьбы усмирить их. Меня это всегда сбивало с толку, потому как скотты тоже христиане. В восемь лет отец взял меня в предпринятый в отместку набег за скотом в Шотландию. Мне запомнился городок в привольной долине, женщины и дети которого набились в церковь.

— Не трогай их! — велел отец. — Они в священном убежище!

— Но это же враги! — возмутился я. — Разве нам не нужны рабы?

— Это христиане! — отрезал он.

И мы угнали их косматых коров, спалили большую часть строений и поехали домой, забрав черпаки, вертела, горшки и вообще почти все, что можно было переплавить в нашей кузнице, но в церковь не вошли.

— Потому что они христиане, — снова напомнил отец. — Неужели ты не понимаешь, бестолковый мальчишка?

Я не понимал. А затем, ясное дело, пришли даны и стали громить церкви, чтобы забрать серебро в алтарях.

— Как это любезно со стороны христиан, — со смехом сказал как-то Рагнар. — Они собирают все свои богатства в одно здание, да еще помечают их большим крестом! Это так облегчает жизнь.

Так я получил урок, что шотландцы тоже христиане, но одновременно враги, какими они были и в ту пору, когда тысячи римских рабов таскали с нортумбрийских гор камни на строительство стены. В детстве я тоже был христианином — куда мне было деваться? — и помнится, спросил у отца Беокки, как могут другие христиане быть нашими недругами.

— Они действительно христиане, — пояснил отец Беокка. — Но одновременно дикари!

Он взял меня с собой в монастырь на Линдисфарене и попросил аббата, которого полгода спустя зверски убьют даны, показать мне одну из шести хранившихся в монастыре книг. Книга была здоровенная, с ломкими страницами; Беокка благоговейно перелистывал их, проводя по закорючкам грязным ногтем.

— Ага! — вскричал он. — Нашел!

Он повернул книгу так, чтобы я мог видеть, хотя я все равно ничего не понимал, потому что написана она была на латыни.

— Эту книгу сочинил святой Гильда, — объяснил Беокка. — Она очень редкая. Святой Гильда был бриттом, и эта книга повествует о нашем приходе! О приходе саксов! Мы ему не нравились. — Тут мой наставник хмыкнул. — Это понятно, ведь мы не были тогда христианами. Но я хотел показать тебе ее, потому что святой Гильда жил в Нортумбрии и отлично знал скоттов! — Он повернул книгу к себе и склонился над страницей. — Вот, послушай! «Едва лишь римляне отправились восвояси, — Беокка переводил, водя пальцем по строчкам, — нахлынули мерзкие орды скоттов, подобно темным клубкам червей, выползающих из расселин в скалах. Имели они большую тягу к кровопролитию и скорее готовы были прятать под волосами свои подлые лица, чем неприличные части тела под одеждой».

Беокка закрыл книгу и перекрестился:

— Ничего не изменилось! Как были воры и разбойники, так и остались!

— Голые воры и разбойники? — осведомился я. Фраза про неприличные части тела пробудила мое любопытство.

— О нет, нет. Теперь они христиане и прикрывают срамные места, хвала Господу.

— Значит, они христиане, но разве и мы не совершаем набеги на их земли?

— Совершаем, конечно, — согласился Беокка. — Потому что их следует наказывать.

— За что?

— За набеги на наши земли, разумеется.

— Раз мы нападаем на их земли, — не сдавался я, — то мы, выходит, тоже воры и разбойники?

Мне весьма нравилось представлять нас такими же дикими и беззаконными, как ненавистные скотты.

— Поймешь, когда вырастешь, — отрезал Беокка, как заявлял всякий раз, когда не мог найти ответ.

И вот я вырос, но до сих пор так и не понял, почему наставник считал нашу войну против шотландцев справедливым возмездием. Король Альфред, умник каких поискать, часто говорил, что разразившаяся в Британии война есть крестовый поход христианства против язычества. Но стоило этой войне выплеснуться за валлийские или шотландские границы, как она сразу приобретала какой-то иной смысл. Становилась войной христиан против христиан, но оставалась такой же кровавой и жестокой. И попы твердили нам, что мы исполняем Божью волю, тогда как попы в Шотландии убеждали в том же своих воинов, нападающих на нас. Правда крылась в том, что это была война за земли. Четыре племени собрались на одном острове: валлийцы, скотты, саксы и северяне, и все они хотели обладать страной. Священники без конца твердят, что мы обязаны сражаться за эту землю, потому как она дана нам в награду пригвожденным Богом. Но когда саксы завоевывали эту землю, они ведь были язычниками. Выходит, ее дали нам Тор или Один.

— Разве это не так? — поинтересовался я у отца Эдига тем вечером.

Мы располагались в одном из великолепных каменных зданий Вэлбирига, защищенном от беспрестанных ветра и дождя римскими стенами, и грелись у ярко пылающего в очаге пламени.

Эдиг нервно улыбнулся:

— Господин, Бог направил нас на эту землю. Но не какой-нибудь древний бог, но тот самый, истинный Бог. Он послал нас.

— Саксов? Он послал саксов?

— Да, господин.

— Но мы же не были тогда христианами, — напомнил я. Мои парни, слышавшие этот спор прежде, ухмылялись.

— Это правда, — согласился Эдиг. — Но валлийцы, которым эта земля принадлежала до нас, были. Вот только они оказались плохими христианами, поэтому Бог наслал на них саксов в наказание.

— И что они натворили? — осведомился я. — Валлийцы то есть. В чем провинились?

— Не знаю, но Господь не наслал бы на них нас, если они того не заслужили.

— Значит, они были плохие, — подытожил я. — И Бог решил, что пусть лучше в Британии живут плохие язычники, чем плохие христиане? Это все равно как забить корову, повредившую копыто, и взять вместо нее такую, которая не умеет стоять на ногах!

— Но ведь Бог обратил нас в истинную веру в награду за то, что мы наказали валлийцев! — довольным тоном заявил он. — Теперь мы стали хорошей коровой!

— Тогда зачем Бог послал данов? — последовал мой вопрос. — Наказывает нас за то, что мы плохие христиане?

— Такое возможно, — прошептал священник робко, словно сам сомневался в своей правоте.

— И чем все это закончится? — продолжил я.

— Закончится что, господин?

— Часть данов уже покрестилась, — напомнил я. — Кого твой Бог пошлет, чтобы наказать их, когда они станут плохими христианами? Франков?

— Огонь! — перебил нас мой сын. Он отдернул кожаный полог и смотрел на север.

— В такой-то дождь? — усомнился Финан.

Я встал рядом с Утредом. Действительно, где-то далеко, в северных холмах, по небу разливалось сильное зарево. Огонь означает беду, но мне трудно было представить, что в такую дождливую и ветреную ночь может орудовать шайка грабителей.

— Наверное, на какой-то ферме случился пожар, — предположил я.

— И это далеко отсюда, — добавил Финан.

— Бог наказывает кого-то, — проворчал я. — Вот только какой бог?

Отец Эдиг перекрестился. Мы понаблюдали за далеким заревом некоторое время, но больше огней не появлялось. Наконец дождь залил пламя, и небо снова почернело.

Мы сменили часовых в высокой башне, потом уснули.

А наутро пришел враг.

— Ты, лорд Утред, — велел мой враг, — пойдешь на юг.

Появился он вместе с утренним дождем, и о его прибытии я узнал, когда часовые на башне ударили в железную полосу, заменявшую сигнальный колокол. Минул, наверное, час после рассвета, но сквозь затянувшие восток тучи пробивался лишь бледный намек на солнце.

— Там люди, — сообщил мне один из дозорных, указывая на север. — Пешие.

Я наклонился над парапетом башни и стал вглядываться в лежащий пятнами туман и дождевую мглу. Финан взобрался по лестнице и встал рядом.

— Ну что там? — спросил он.

— Пастухи, быть может? — Я никого не видел. Дождь немного ослабел, превратившись в постоянную морось.

— Господин, бегут в нашу сторону, — доложил часовой.

— Бегут?

— Движутся как-то рывками, во всяком случае.

Я напряг глаза, но так ничего и не увидел.

— Там еще и конные, — добавил Годрик, второй часовой.

Парень молодой и не шибко умный. До прошлого года он был моим слугой, и враги мерещились ему за каждым углом.

— Господин, я всадников не вижу, — возразил первый часовой, надежный малый по имени Кенвульф.

Лошади наши были оседланы к дневному переходу. Я поразмыслил, не стоит ли высылать на север разведчиков разузнать, что это там за люди и чего они хотят.

— Сколько человек вы видели? — спросил я.

— Троих, — ответил Кенвульф.

— Пятерых, — одновременно с ним воскликнул Годрик. — И двух всадников.

Я смотрел на север, но не видел ничего, за исключением дождя, заливающего пустоши. Клочки тумана скрывали расположенные вдали возвышенности.

— Наверное, пастухи, — предположил я.

— Господин, там были конные, — неуверенно произнес Годрик. — Я видел.

Пастухи верхом не ездят. Я вглядывался в туман и дождь. Глаза у Годрика помоложе, чем у Кенвульфа, но и воображение более живое.

— Бога ради, кого могло занести сюда в такой ранний час? — проворчал Финан.

— Никого, — ответил я, распрямляясь. — Годрику опять что-то померещилось.

— Не померещилось, господин! — с жаром возразил тот.

— Молочницы, — бросил я. — Только о них он и думает.

— Нет, господин. — Парень покраснел.

— Тебе сколько сейчас лет? — спросил я. — Четырнадцать? Пятнадцать? Я в твоем возрасте только о них и думал — о сиськах то есть.

— И не сильно переменился, — хмыкнул Финан.

— Я их видел, господин! — возмутился Годрик.

— Сиськи-то? Опять о них грезил… — проговорил я и осекся. Потому что на политых дождями холмах появились люди.

Они вынырнули из какой-то лощинки и бежали к нам, бежали изо всех сил. Мгновение спустя я понял причину: из тумана выехали шесть всадников, и галопом поскакали беглецам наперерез.

— Открыть ворота! — гаркнул я, обращаясь к воинам у подножия башни. — Выходите! Приведите этих людей сюда!

Я быстро спустился по лестнице и успел как раз, когда Рорик подвел Тинтрега. Пришлось подождать, пока коню подтянут подпругу, потом вскочил в седло и двинулся вслед за дюжиной верховых на склон холма. Финан держался чуть позади.

— Господин! — закричал Рорик, выбежавший из форта. — Господин!

Он сжимал мой пояс со спрятанным в ножны Вздохом Змея.

Я повернулся, наклонился в седле и выхватил меч, оставив ножны и пояс в руках у мальчишки.

— Возвращайся в форт, парень.

— Но…

— Иди!

Дюжина воинов, кони которых были оседланы и готовы к выезду, далеко опередила меня. Все они скакали наперерез всадникам, преследующим четверых беглецов. Заметив, что враг сильнее, неизвестные конники развернулись. И тут появился пятый беглец. Он, должно быть, прятался в папоротнике за гребнем, а теперь выскочил и вприпрыжку помчался вниз по склону. Всадники заметили его и снова повернули, на этот раз за отставшим. Заслышав стук копыт, бедолага попытался уклониться, но первый из верховых придержал лошадь, хладнокровно опустил копье и вонзил острие беглецу в спину. На удар сердца раненый выгнулся, держась на ногах, потом подлетел второй всадник, рубанул секирой, и я увидел, как в воздухе повисло облачко алого тумана. Беглец рухнул, но его гибель отвлекла и задержала преследователей и тем самым спасла четверых его товарищей, оказавшихся теперь под защитой моих людей.

— Почему этот болван выскочил из укрытия? — спросил я, кивнув в ту сторону, где шестеро конных стояли вокруг убитого.

— Вот почему! — воскликнул Финан, указав на северный гребень, где из тумана показалась толпа всадников. — Помилуй Господи, — пробормотал ирландец и перекрестился. — Это же целая чертова армия!

За спиной у меня дозорные на башне колотили в железную полосу, сзывая остальных моих воинов к стенам форта. Налетел дождевой заряд, вздув плащи у вытянувшихся вдоль горизонта конных. Их была не одна дюжина.

— Знамени нет, — отметил я.

— Твой кузен?

Я покачал головой. В серой дождевой хмари трудно было рассмотреть далеких воинов, но я сомневался, что двоюродному брату хватило смелости увести свой гарнизон так далеко на юг темной ночью.

— Эйнар, возможно? — высказал предположение я. Но в таком случае за кем могли они гнаться? Я погнал Тинтрега к моим дружинникам, охранявшим четверку беглецов.

— Это норманны, господин! — крикнул Гербрухт, когда я приблизился.

Четверо промокли насквозь, тряслись от страха и от холода. Все были молодые, светловолосые, с татуировками на лицах. Увидев в моей руке обнаженный меч, они повалились на колени.

— Пожалуйста, господин! — взмолился один из них.

Я посмотрел на север и отметил, что армия всадников не сдвинулась с места. Они просто наблюдали за нами.

— Сотни три? — озвучил я догадку.

— Триста сорок, — сказал Финан.

— Меня зовут Утред Беббанбургский, — объявил я людям, стоявшим на коленях среди мокрого вереска. Я видел написанный на их лицах страх и выждал несколько ударов сердца, чтобы они могли прочувствовать его поглубже. — А вы кто такие?

Они забормотали, называя свои имена. Их послал наблюдать за нами Эйнар. Они скакали вчера до позднего вечера и, не найдя наших следов, заночевали в пастушьей хижине в западных холмах. Но незадолго перед рассветом на них обрушились всадники, и им пришлось убегать, бросив в панике коней.

— Так кто же это такие? — Я кивнул в сторону конных на севере.

— Господин, мы думали, твои люди!

— Вы не знаете, кто за вами гнался?

— Враги, господин, — виновато пролепетал один из них.

— Рассказывайте с самого начала, что с вами произошло.

Эйнар послал пятерых следить за нами. На рассвете, в волчий час, перед тем как солнце взошло над затянувшими восток облаками, три загадочных конных разведчика наткнулись на них в пастушьей хижине в лощине. Людям Эйнара удалось стащить одного из застигнутых врасплох лазутчиков с лошади. Первого норманны убили, но остальные тем временем успели развернуть коней.

— Значит, вы убили того парня, не расспросив, кто он такой? — осведомился я.

— Нет, господин, — признался старший из четверки. — Мы не понимали его языка. И он сопротивлялся. Нож вытащил.

— И кем, по-вашему, мог он быть?

Старший замялся, затем пробормотал, что они приняли свою жертву за моего воина.

— Значит, вы просто его убили?

Норманн пожал плечами:

— Ну да, господин.

Далее пятеро поспешили на юг, но обнаружили, что за ними по пятам следует целая армия всадников.

— Вы убили человека, потому что, как думали, он служит мне, — сказал я. — Тогда почему бы мне не убить вас?

— Он кричал, господин. Нужно было заставить его умолкнуть.

Причина веская, — думается, на их месте я поступил бы так же.

— Что же мне с вами делать? Отдать тем ребятам? — Я кивнул в сторону поджидающих всадников. — Или просто убить?

Они не ответили, да я и не рассчитывал на ответ.

— По-хорошему ублюдков проще прикончить, — заметил Финан.

— Пожалуйста, господин! — прошептал один из них.

Я не обратил на него внимания, потому как с полдюжины конных покинули вершину холма и скакали к нам. Ехали они медленно, давая понять, что не имеют враждебных намерений.

— Отведите этих четверых в форт, — приказал я Гербрухту. — И не убивайте их.

— Не убивать, господин? — На лице здоровенного фриза отразилось разочарование.

— Пока не надо.

Из форта прискакал мой сын и вместе со мной и Финаном отправился навстречу шестерым переговорщикам.

— Кто это такие? — спросил Утред.

— Это не люди кузена, — ответил я. Отряди двоюродный брат погоню за нами, поднял бы стяг с волчьей головой. — И не люди Эйнара.

— Тогда чьи? — недоумевал сын.

Минуту спустя мы поняли чьи. Когда шестеро всадников приблизились, я узнал того, кто вел их. Воин восседал на прекрасном черном жеребце и был облачен в длинный синий плащ, полы которого ниспадали на конский круп. На шее у него висел золотой крест. Спину всадник держал прямо, голову высоко. Он меня тоже узнал — нам доводилось встречаться — и улыбнулся, заметив мой устремленный на него взгляд.

— Беда, — сообщил я спутникам. — И еще какая.

И был прав.

Продолжая улыбаться, мужчина в синем плаще остановил коня в нескольких шагах от нас.

— Лорд Утред, обнаженный меч? — с укором обратился он ко мне. — Вот как ты встречаешь старого друга?

— Я человек бедный и не могу позволить себе ножны.

Я сунул острие Вздоха Змея в левый сапог и осторожно опустил, пока лезвие не скользнуло вдоль моей лодыжки.

— Изящное решение, — пошутил всадник.

Сам он тоже был изящный. Темно-синий, удивительно чистый плащ, кольчуга отполирована, на сапогах ни пятнышка, борода аккуратно пострижена, как и цвета воронова крыла волосы, перехваченные на лбу золотым ободком. Уздечку его коня украшало золото, на шее у всадника висела золотая цепь, да и эфес меча испускал золотое сияние. То был Каузантин мак Аэда, король Альбы, известный мне как Константин, а рядом с ним, на коне поменьше, восседал его сын Келлах мак Каузантин. Позади отца с сыном расположились четверо: два воина и два священника. Все четверо сердито глядели на меня — видимо, потому, что я не прибавил к своему обращению к Каузантину слов «милорд король».

— Лорд принц, — сказал я Келлаху. — Рад снова видеть тебя.

Келлах посмотрел на отца, как бы спрашивая разрешения ответить.

— Можешь говорить с ним, — дозволил король Константин, — но медленно и попроще. Он сакс и потому не понимает длинных слов.

— Лорд Утред, я тоже рад видеть тебя, — вежливо произнес Келлах.

Много лет назад, еще совсем ребенком, Келлах находился при моем дворе в качестве заложника. Мне он был по душе тогда, нравился и сейчас, хотя я и полагал, что однажды мне предстоит его убить. Теперь ему было лет двадцать, и вырос он красавцем в отца, с такими же черными волосами и очень голубыми глазами. Однако, что неудивительно, не мог похвастать спокойной уверенностью родителя.

— Мальчик, все ли у тебя хорошо? — спросил я, и принц распахнул слегка глаза при слове «мальчик», но утвердительно кивнул. Я перевел взгляд на Константина. — Итак, милорд король, что привело тебя в мою страну?

— Твою страну? — Константин хмыкнул. — Здесь Шотландия!

— Лорд, говори коротко и просто, — процитировал я его. — Потому что бессмысленных слов я не понимаю.

Король рассмеялся.

— Лорд Утред, как жаль, что ты мне нравишься, — заявил он. — Жизнь была намного проще, если бы я тебя ненавидел.

— У большинства христиан получается, — заметил я, глянув на надутых попов.

— Мне придется научиться тебя ненавидеть, — продолжил король, — но только если ты предпочтешь стать моим врагом.

— С чего бы это мне понадобилось? — осведомился я.

— Вот и я о том же! — Мерзавец улыбнулся, показав все зубы до единого. Интересно, как ему удалось их сохранить? При помощи колдовства? — Лорд Утред, ты не будешь моим врагом.

— Не буду?

— Ну конечно! Я ведь приехал заключить мир.

В это я верил. А еще верил в то, что орлы откладывают золотые яйца, феи танцуют по ночам в наших башмаках, а луна вырезана из большой головки суморсэтского сыра.

— Не лучше ли обсуждать мир у очага, за доброй кружкой эля?

— Вот видите? — Константин повернулся к хмурым священникам. — Я же говорил, что лорд Утред проявит гостеприимство!

Я разрешил Константину и пяти его спутникам войти в крепость, но настоял, чтобы остальные шотландцы держались в полумиле от форта, с северной стены которого за ними наблюдали мои воины. Константин с невинным видом попросил, чтобы всем его спутникам позволили пройти через ворота, но я только усмехнулся, и он соизволил улыбнуться в ответ. Шотландское войско осталось ждать под дождем. Битвы не будет — по крайней мере, пока Константин у меня в гостях, но скотты есть скотты, и только круглый дурак пригласит три с лишним сотни шотландских воинов в форт. Это все равно что запустить волка в овчарню.

— Мир? — обратился я к королю, после того как нам подали эль, поделенный на куски каравай хлеба и нарезанное ломтиками сало.

— Вершить мир — мой долг христианина, — высокопарно заявил Константин.

Произнеси это король Альфред, я бы поверил в его искренность, но король скоттов сумел вложить в эти слова едва уловимую насмешку. Он знал, что я ему не верю, как не верил бы себе и он сам.

Я велел принести в большую палату столы и скамьи, но шотландский король садиться не стал. Вместо этого он расхаживал по комнате, освещенной пятью окнами. Снаружи по-прежнему было пасмурно. Помещение, похоже, заинтересовало Константина. Он потрогал пальцем сохранившиеся островки штукатурки, затем ощупал почти незаметную щель между каменной кладкой и дверным косяком.

— Хорошо строили римляне, — произнес он с некоторой грустью.

— Лучше, чем мы.

— Великий был народ, — заявил король.

Я кивнул.

— Их легионы покорили весь мир, но дрогнули перед Шотландией.

— Скоттов испугались или их сама Шотландия так ужаснула? — спросил я.

Константин улыбнулся:

— Попытались ее завоевать и проиграли! И потому выстроили эти форты и эту стену, чтобы помешать нам разорять их провинцию. — Его рука скользнула по ряду узких кирпичей. — Хотелось бы мне побывать в Риме.

— Мне рассказывали, что он весь в руинах, — заметил я. — И населен волками, нищими и ворами. Милорд король, там бы ты чувствовал себя как дома.

Два шотландских попа явно разумели по-английски, потому что оба пробормотали нечто нелицеприятное в мой адрес. Келлах, сын короля, уставился на меня так, будто собрался что-то возразить, но самого Константина оскорбление не задело.

— Зато какие удивительные руины! Римские руины величественнее самых больших наших домов! — Он обернулся ко мне со своей раздражающей улыбкой. — Сегодня поутру мои люди прогнали Эйнара Белого от Беббанбурга.

Я промолчал, не зная, что сказать. Первой мыслью было, что Эйнар не сможет теперь обеспечивать крепость провизией и неприятный вопрос с его кораблями решен. Но радость сменилась отчаянием, когда я понял, что не ради меня нападал Константин на Эйнара. Одна проблема решилась, но вместо нее между мной и Беббанбургом выросло препятствие намного большее.

Константин уловил, надо думать, мое огорчение, потому как рассмеялся.

— Прогнали, — повторил он. — Выкурили его из-под Беббанбурга, заставили удирать, поджав хвост. А может, этот мерзавец уже мертв? Я скоро узнаю. У Эйнара было меньше двухсот воинов, а я послал против него четыреста.

— Но на его стороне еще укрепления Беббанбурга, — заметил я.

— Да ничего подобного, — небрежно возразил Константин. — Твой кузен ни за что не впустит шайку норманнов в свои ворота! Ему ли не знать, что они тогда никуда не уйдут? Пригласив воинов Эйнара в свою крепость, он воткнул бы нож себе в спину. Нет, люди Эйнара разместились в деревне, а частокол, который они начали строить снаружи форта, не успели довести до конца. Теперь они уже изгнаны оттуда.

— Спасибо, — с усмешкой поблагодарил я.

— За то, что сделал за тебя твою работу? — уточнил король, ухмыляясь. Потом подошел к столу, сел наконец и принялся за еду и эль. — Воистину, я сделал твою работу. Ты ведь не мог осаждать Беббанбург, пока Эйнар не разбит, и вот это случилось! Его наняли, чтобы не пустить тебя в крепость и снабжать твоего кузена продовольствием. Теперь, надеюсь, норманн мертв или улепетывает во все лопатки, спасая свою ничтожную жизнь.

— Вот я тебя и благодарю.

— Его людей сменили мои люди, — таким же ровным тоном заявил Константин. — Теперь они обживаются в усадьбах, равно как и в деревне под Беббанбургом. Не далее как этим утром, лорд Утред, мои воины захватили все владения Беббанбурга.

Я посмотрел в его очень голубые глаза:

— Ты вроде бы обмолвился, что пришел заключить мир?

— Так и есть!

— Ведя за собой семь или восемь сотен воинов?

— О нет! — весело возразил он. — Их больше, намного больше! А сколько копий у тебя? Две сотни тут и еще тридцать пять в Дунхолме?

— Тридцать семь, — заявил я, исключительно чтобы позлить его.

— И с бабой во главе!

— Эдит яростнее многих мужчин, — сказал я.

Эдит к тому времени вышла за меня замуж, и я оставил ее командовать небольшим гарнизоном Дунхолма. А еще — Ситрика, на случай если женщина забудет, каким концом меча полагается колоть.

— Полагаю, ты убедишься, что по части ярости ей до моих людей далеко, — с улыбкой произнес Константин. — Мир — очень хорошее предложение для тебя.

— У меня есть зять, — напомнил я.

— Ах да, ужасный Сигтригр, способный вывести в поле пять, а то и шесть сотен воинов? А может, и тысячу, если его поддержат южные ярлы, в чем я сомневаюсь! И Сигтригру приходится держать армию у южных границ, чтобы удерживать этих ярлов на своей стороне. Словно они когда-нибудь на ней были! Кто знает?

Я молчал. Константин, разумеется, говорил правду. Сигтригр мог быть королем в Эофервике и величать себя государем Нортумбрии, но большинство влиятельных данов на границе с Мерсией не спешили дать ему присягу. Они утверждали, что зять уступил слишком много земель за мир с Этельфлэд, хотя я не сомневался, что они сами предпочли бы сдаться, чем вести безнадежную войну, защищая трон Сигтригра.

— И дело не только в ярлах, — продолжал Константин, подсыпая соль на раны. — Слышал я, что западные саксы устроили тут жуткий шум.

— Сигтригр в мире с саксами, — возразил я.

Константин улыбнулся. Его улыбка начинала меня бесить.

— Лорд Утред, одно из преимуществ быть христианином в том, что я испытываю симпатию, даже любовь к моим собратьям, христианским королям. Мы помазанники Божьи, его покорные рабы, чей долг — распространять учение Иисуса Христа во все страны. Король Эдуард в восторге от мысли, что его запомнят как государя, который привел языческую Нортумбрию под сень христианского Уэссекса! И мирный договор твой зять заключил с Мерсией, а не с Уэссексом. По мнению многих западных саксов, этот договор не стоило подписывать. Они считают, что пришло время включить Нортумбрию в христианское сообщество. Ты этого разве не знаешь?

— Иные из западных саксов стремятся к войне, — признал я, — но не король Эдуард. Он пока еще не готов.

— А вот твой приятель олдермен Этельхельм сумел убедить его в обратном.

— Этельхельм — вонючий слизняк, — процедил я.

— Он христианский вонючий слизняк, — возразил шотландец. — И разве мой долг единоверца не предписывает оказывать ему поддержку?

— Если так, то и ты тоже вонючий слизняк, — сообщил я, и сопровождавшие короля два воина, уловив тон моих слов, напряглись. Оба, похоже, не говорили по-английски, зная только свой варварский язык, и один из них пробурчал что-то нечленораздельное.

Константин вскинул руку, успокаивая их.

— Я прав? — спросил он.

Я нехотя кивнул. Олдермен Этельхельм, мой закадычный враг, был самым могущественным из знатных людей в Уэссексе, а еще приходился королю Эдуарду тестем. Ни для кого не было секретом, что он выступает за скорейшее нападение на Нортумбрию. Ему хотелось войти в историю создателем Инглаланда и стать дедом первого короля объединенного королевства.

— Армию западных саксов вряд ли ведет Этельхельм, — заявил я. — Ее возглавляет король Эдуард, а король моложе тестя и, значит, может позволить себе подождать.

— Возможно, — согласился Константин. — Возможно.

Тон у него был насмешливый, как будто я сморозил глупость.

— Давай-ка сменим тему, — предложил он, — и поговорим о римлянах.

— О римлянах? — переспросил я растерянно.

— О римлянах, — с теплом повторил король. — Какой великий был народ! Они принесли в Британию благо христианства, и нам следует любить их за это. А еще у них были философы, ученые, историки и богословы, и мы многое можем почерпнуть из их трудов. Мудрость древних, лорд Утред, должна освещать нам путь в настоящем! Ты разве против? — Он подождал ответа, но я промолчал, и Константин продолжил: — И мудрые римляне решили, что граница между Шотландией и землями саксов должна проходить по этой вот стене.

Произнося свою речь, он смотрел мне прямо в глаза, и казалось, что король забавляется, хотя лицо его оставалось совершенно серьезным.

— До меня доходили слухи, что значительно севернее есть еще одна римская стена.

— Простая канава, — небрежно возразил шотландец. — Она не состоялась. Зато это, — его рука указала на укрепления, видимые через одно из окон, — вышло удачно. Я размышлял на эту тему, молился, и мне кажется разумным, что эта стена должна служить разделительной линией между двумя нашими народами. Все, что к северу от нее, — это Шотландия, Альба, а все, что к югу, пусть отходит к саксам, Инглаланду. Не будет больше споров насчет того, где проходит черта, — любому не составит труда увидеть разделяющую наш остров границу в виде этой великой каменной стены! И хотя она не удержит наш народ от набегов за скотом, но рейды эти будут более трудными! Вот видите — я миротворец! — Константин лучезарно улыбнулся мне. — Я изложил все это королю Эдуарду.

— Эдуард не правит в Нортумбрии.

— Будет править.

— А Беббанбург — мой, — отрезал я.

— Никогда он твоим не был. — Константин в миг утратил любезность. — Он принадлежал твоему отцу, а теперь принадлежит твоему двоюродному брату. — Король вдруг щелкнул пальцами, словно вспомнил о чем-то. — Ты отравил его сына?

— Конечно нет!

Он улыбнулся:

— А если бы отравил, правильно бы сделал.

— Но я тут ни при чем, — сердито заявил я.

Мы захватили сына моего кузена, совсем еще мальчишку, и я поручил Осферту, одному из доверенных людей, присматривать за ним и его матерью, плененной вместе с парнем. Мать и сын умерли во время заразы, свирепствовавшей в прошлом году, но разошлась неизбежная молва, будто я их отравил.

— Мальчишка умер от потницы, — выпалил я, — как и тысячи других людей в Уэссексе!

— Я, конечно, верю тебе, — беззаботно согласился Константин. — Но твоему кузену нужна теперь жена!

Я пожал плечами:

— Какая-нибудь бедняжка даст согласие выйти за него.

— У меня есть дочь, — задумчиво произнес Константин. — Не предложить ли девчонку ему?

— Это обойдется тебе дешевле, чем попытка взять его укрепления штурмом.

— Думаешь, я боюсь беббанбургских стен?

— Есть основания, — заметил я.

— Ты ведь собирался взять их, — напомнил король, и в голосе его не слышалось больше насмешки. — Неужели ты считаешь меня менее заинтересованным и не таким способным, как ты?

— Получается, что, рассуждая о мире, ты готовил завоевание, — горько проворчал я.

— Да, так и есть, — признался он откровенно. — Но мы просто возвращаем границу туда, где римляне так мудро прочертили ее.

Шотландец помедлил, наслаждаясь моим расстройством.

— Беббанбург, лорд Утред, и все относящиеся к нему земли — мои.

— Не будет этого, пока я жив.

— Тут муха прожужжала? — осведомился он. — Я слышал какой-то звук. Или это ты заговорил?

Я посмотрел ему в глаза:

— Видишь вот этого попа? — Я мотнул головой в сторону отца Эдига.

Король был озадачен, но кивнул:

— Я приятно удивлен, застав тебя в обществе священника.

— Священника, милорд король, который нарушил все твои планы, — заявил я.

— Мои планы?

— Твои люди убили его спутников, но отец Эдиг ускользнул. Не доберись он до меня, я бы до сих пор стоял под Этгефрином.

— Понятия не имею, о чем ты, — отмахнулся Константин.

— Это холм, за которым последнюю неделю с лишним наблюдали твои воины, — напомнил я, сообразив наконец, кто были те загадочные и ловкие разведчики. Король едва заметно кивнул, признавая, что преследовали нас действительно его люди. — И ты собирался напасть на меня там. Иначе почему оказался здесь, а не под Беббанбургом? Ты хотел уничтожить меня, но обнаружил, что я под защитой каменных стен, так что убить меня теперь гораздо сложнее.

Все это было правдой. Застигни Константин меня в открытом поле, его войско изрубило бы моих парней в куски. А вот за попытку взять приступом укрепления Вэлбирига ему придется дорого заплатить.

Справедливость моей догадки как будто рассмешила его.

— Лорд Утред, и с какой стати мне убивать тебя?

— Потому что это единственный враг, которого ты боишься, — ответил вместо меня Финан.

Я заметил, как на миг лицо Константина исказилось. Затем он встал и больше уже не улыбался.

— Этот форт принадлежит отныне мне, — резко бросил он. — Все земли к северу отсюда — собственность скоттов. Даю тебе время до заката, чтобы покинуть мой форт и мои границы. В твоем случае, лорд Утред, это означает, что тебе нужно убираться на юг.

Константин пришел с войском на мою землю. Моего кузена усилили корабли Эйнара Белого. В моем распоряжении имелось менее двух сотен воинов. Так что какой у меня оставался выбор?

Я коснулся висящего на шее молота Тора и дал себе молчаливую клятву. Я возьму Беббанбург, вопреки стараниям моего кузена, Эйнара и Константина. Это потребует времени, это будет трудно, но я справлюсь.

А затем я ушел на юг.