Страшнее тигра. Серия «Мир детектива»

А. Э. В. Мейсон

Главное в охоте на тигра – иметь терпение. Если охотник выдаст себя раньше времени, то легко может сам превратиться в дичь. Когда же люди охотятся на себе подобных, ситуация может быть гораздо более непредсказуемая, а итоги просто ужасные. Роман Альфреда Эдварда Вудли Мейсона – классика английской остросюжетной литературы.

Страшнее тигра

Сознательный гвардеец

Пословица гласит, что необыкновенные приключения случаются с теми, кто их ищет. Может быть, в этом и есть правда жизни, но в любом правиле есть исключения. Трудно, например, представить себе человека более уравновешенного и более положительного, чем полковник Джон Стрикленд, в прошлом гвардеец Колдстрима¹. Он сошел с речного парохода в Табейкине и отправился через горы на знаменитые Бирманские рубиновые рудники в Могоке, движимый романтическим желанием купить камень для любимой женщины. В этом уединенном уголке земли с ним произошло первое происшествие из фантастической цепи, завершившейся много месяцев спустя в лихорадке больших европейских городов.

Случайные путешественники, заглядывавшие в Могок, останавливались в небольшом гостевом домике на склоне горы, над городом. Стрикленд приехал туда в полдень, позавтракал и расположился на веранде для отдыха, зажав в зубах бирманскую сигару. Уснуть ему, впрочем, не удалось, так как неизвестно откуда появились три бродячих торговца с подносами наполненными осколками рубинов и сапфиров, аметистов и топазов, мельчайшими турмалинами и шпинелями, — отбросами копей. Стрикленд отказался от покупки, сперва вежливо, потом с раздражением. Торговцы не сдавались. Отойдя на несколько шагов, они уселись на дорожке сада, терпеливо выжидая минуты для нового нападения, как стервятники вокруг своей жертвы.

Но только Стрикленд снова закрыл глаза, как в глубине сада скрипнула калитка. На дорожке между тщательно ухоженными клумбами с цветами показался высокий человек в военной форме, с загорелым лицом и коротко подстриженными усами. Незнакомец поднялся по ступеням веранды и отдал честь.

— Разрешите представиться, капиталь Торн, окружной суперинтендант здешней полиции.

Скрывая досаду, Стрикленд приподнялся в кресле и поклонился.

— Очень рад. Садитесь, пожалуйста. Впрочем, хозяин здесь скорее вы, а не я.

— Благодарю вас.

Торн опустился в кресло и снял фуражку. После этого наступила тишина. Стрикленд попытался нарушить ее, протянув портсигар.

— Папиросу?

— Благодарю вас, я курю трубку.

Полковник с трудом подавил вздох, стараясь подсчитать, сколько папирос ему придется выкурить, прежде чем гость закончит курить трубку. Хотя капитану Торну было лет тридцать пять, но он был медлительным и рассудительным словно пожилой человек.

— Вы были в Бамо два дня назад? — сказал Торн.

— Я пришел через горы, из Юнана.

— Я знаю.

— Да. И снова воцарилось молчание. Стрикленду казалось, что на плечах собеседника словно рюкзак лежит ответственность, рюкзак доверху забитый походным снаряжением давил на плечи Торна. Гость обвел глазами сад, аккуратные цветочные клумбы, и попытался продолжить разговор:

— Вы бродили по Китаю целых пятнадцать месяцев?

— Совершенно верно.

— Вы говорили об этом моему коллеге в Бамо?

— Да.

— Серьезное путешествие и долгий срок, — задумчиво пробормотал Торн.

— Я не сделал ничего противозаконного, — Стрикленд пожал плечами.

— Конечно, нет. — Констатировал Торн и молчание снова окутало собеседников.

Начальник полиции смотрел на сад, обдумывая что-то, он пришел к Стрикленду за помощью, но не в его натуре было действовать прямо. Самые маловажные вопросы казались ему значительными и требовавшими осторожного подхода. Он сделал последнюю попытку вызвать собеседника на откровенность:

— Охотились?

— Немного. Со мной были пистолет и спортивное ружье. Но я приехал не для этого.

Торн был явно разочарован. Но он сделал последнюю попытку и задал дерзкий вопрос, чтобы убедиться что это не тот человек, которого он ожидал. Он резко повернулся на стуле и выпалил:

— Полковник Стрикленд, вы простите меня за дерзость?

Полковник Стрикленд устремил холодный и пристальный взгляд на своего неуютного гостя.

«Я думаю, хватит», — тихо сказал он.

Только капитан Торн, не отступал и еще больше повернулся в своем кресле.

— Тем не менее я должен рискнуть, — упрямо сказал он. — Разве не странно, что такой человек, как вы, с вашим положением, вашей внешностью — и, без сомнения, с деньгами, — словом, со всеми благами, которые оставила вам культура, бродит пешком по пустошам с одним или двумя туземцами в качестве слуг и в одежде, которую не одел бы даже местный туземец? Разве это не странно?

Вопрос был дерзким, но он был задан явно без злого умысла. В голосе Торна слышалась извиняющаяся робость, его манеры были почтительными. И все же на загорелом лице Стрикленда проступили красные пятна, и впервые за все время этого странного разговора, он не спешил с ответом.

Хотя было двадцать причин, которые он мог бы назвать сразу, и в каждой из них была только доля правды. Наличие цыганской крови у предков, не желание уходить на пенсию, потеря друзей, щемящее чувство тоски, чувство которое его молодые современники называли бунтом против старшего поколения, циничная склонность стоять в стороне и наблюдать будет ли новое поколение достойно старшего. Но истинную и конечную цель своих странствий он не желал открыть никому, даже себе.

Наконец он выбрал одну из причин, в которой тоже была своя доля правды:

— Я не единственный в своем полку, кто отправился путешествовать после войны, — сказал он, затем назвал имена нескольких офицеров. — Один из них недавно умер в Юньнани.

— Я помню, — сказал Торн.

— У всех нас есть одна общая черта, — продолжал Стрикленд. — Обычно среди жизненных интересов людей, которых вы описали, таких, как я, огромное место занимает лошади. Лошадей держат в загородных домах и превращают лето в приятную увертюру перед зимним периодом, не так ли?

— Полагаю, так, — сказал Торн удивленным тоном, с которым обычно воспринимается свежая идея.

— Единственное, что нас всех объединяет, — продолжал Стрикленд, — это то, что никто из нас не любит лошадей.

Торн принял это объяснение. Он больше не задавал вопросов. На его лице появилось мрачное выражение. Последнего объяснения было достаточно, чтобы убедить его, что Стрикленд был не тем человеком и не принадлежал к обществу, в котором он нуждался.

— Жаль… — пробормотал он. — Когда мне телеграфировали из Бамо, что вы отправились вниз по реке, я надеялся, что вы сойдете в Табейкине и приедете в Могок.

— Так я и сделал!

— Я надеялся, что вы едете сюда с определенной целью…

— Ну, да! — ответил Стрикленд, с трудом удерживаясь от смеха. Он никогда не воспринимал всерьез людей, скрывающих правду. Война оказала свое влияние на развитие целого поколения, как бактериолог размножает микробов, — на людей, которые никогда не пригласили бы вас на ужин, пока хитрыми вопросами не выспросили, согласитесь ли вы прийти, людей, которые говорили о «конкретных вещах», но превращали общие места в загадки. Здесь был один из самых выдающихся представителей популяции. — Я приехал купить рубин.

Легкая краска залила его щеки при этих словах, но капитан, занятый своей заботой, ничего не заметил.

— Я думал, что вы охотились в Китае, — пояснил Торн, — и что вы приедете сюда пострелять тиров или львов.

Он решился, наконец, объяснить причину своего посещения. Вблизи небольшой деревушки, лежавшей посреди джунглей, часах в четырех хода от Могока, появился тигр. Пропало несколько голов скота, женщина была, схвачена тигром на улице посреди бела дня и унесена в джунгли, наконец, туземец вытащен ночью из хижины, во время сна.

— Деревня в панике, — закончил Торн. — Ко мне пришла депутация просить о помощи. Но я в большом затруднении. Мои подчиненные далеко отсюда, на своих постах. Сам я не могу покинуть Могок. К моему управлению прикомандирован прекрасный охотник, но он лежит вон там со сломанной ногой.

Он указал на белый домик на склоне горы и добавил:

— Я думал, что сама судьба посылает вас, и что вы избавите нас от тигра. К сожалению, я вижу, что ошибся…

— На тигров я не охотился, — ответил Стрикленд, — но почему вы думаете, что я не сумею его пристрелить? — и возмущенно добавил. — Удивляюсь, почему вы еще не спросили меня о том, учился ли я в Итоне.

— Нет, сэр, в этом не было необходимости, — серьезно ответил Торн. Теперь в нем не было ни дерзости, ни смущения. Действительно, он снова почувствовал себя на равных с гостем бунгало.

— Нет страшнее Тигра, кроме… — не закончил Стрикленд.

— Вы бы не удивлялись моим вопросам, сэр, если бы однажды просидели ночку, другую на ветке дерева в самом сердце джунглей в ожидании зверя-людоеда! Нужно иметь опыт и железные нервы. Это страшнее, чем провести ночь в замке с привидениями, уверяю вас.

Капитан Торн был очень серьезен. Но яркая и живописная метафора, слетевшая с его лишенных воображения уст, удивила, точнее поразила Стрикленда и пробудила в нем любопытство или нечто большее, чем просто любопытство, — охотничий инстинкт.

— Я хотел бы попробовать.

Торн критически оглядел его с ног до головы. Стрикленд был среднего роста, сухой и подвижный. Но лицо, пожалуй, было слишком тонко очерчено, глаза слишком задумчивы… С другой стороны, его мужество и выдержка не вызывали сомнений. Полковник во время войны не раз доказал свою доблесть.

— Идем, — решился Торн, он решительно встал и кивнул в сторону белого дома у подножия холма. — Поговорим с Уингроувом, он нас ждет.

И оба направились к домику знаменитого охотника.

Птица и кошка

Уингроув, светловолосый великан, принял их, лежа в постели. При появлении гостей он отложил последний номер «Спортинг Таймс», приказал слуге придвинуть к кровати два стула и сказал, обращаясь к Стрикленду:

— Так вы согласны нам помочь, полковник? Мы оба будем вам очень благодарны.

— Еще ничего не решено, — вставил Торн. — Мы пришли за советом.

Взгляд хозяина выразил недоумение.

— В чем дело? Если у полковника нет винтовки, я ему охотно дам свою. Ригби калибра 470 в распоряжении полковника.

— Спасибо, — улыбнулся Стрикленд.

— Дело не в ружье, — сказал Торн, и объяснил, что Стрикленд никогда в жизни не охотился на тигра. — Мне самому, разумеется, очень хочется, чтобы он пошел, если, конечно, это не слишком опасно. И в компании страшно идти на такую охоту, не то что одному! В первый раз!.. Как вы думаете, Уингроув?

Охотник озабоченно посмотрел на Стрикленда, мысленно взвешивая все за и против. Стрикленд чувствовал себя, как школьник на важном экзамене. Но любопытство одержало вверх. Ему во чтобы то ни стало хотелось испытать необыкновенное ощущение, о котором говорили эти опытные люди.

— Не понимаю, в чем опасность, разве только если я усну и упаду с ветки!

— Дело не в этом, — тихо сказал больной. — Вы не уснете!..

Откинувшись на подушки и закрыв глаза, Уингроув лежал молча несколько мгновений. Потом он взглянул на Стрикленда и улыбнулся.

— Я старался вспомнить, что именно испытал, когда в первый раз охотился на тигра. Но я был не один. Мой товарищ сидел на соседнем дереве. Я мог говорить с нии, он мог мне отвечать, и даже так… Я не испытывал ничего более страшного в жизни! — Он резко приподнялся на локте, в то время как спазм боли исказил его лицо.

— Я вспомнил историю о послушнице, которая бодрствовала в часовне всю ночь перед тем, как принять обет. Треск доски показался ей ударами грома. Скрип когтей крошечного животного, мыши или крысы, бегущих по камням, казались скрипом мертвецов, восставших из могил. Хлопающую крыльями летучую мышь она приняла за парящих над ее головой демонов. И эта ночь показалась вечностью. Да, вечностью.

Его голос понизился до шепота, в то время как его глаза пристально, испытующе смотрели на Стрикленда. Стрикленд так же пристально смотрел ему в глаза. Эти двое мужчин не пытались напугать или удержать его. В действительности, они оба хотели, чтобы он ушел. Каждый по-своему старался дать ему понять всю тяжесть испытания, через которое ему предстояло пройти. Стрикленд не мог пренебречь этим. Но, в конце концов, ему бросили вызов.

— Я, все-таки, хотел бы попробовать, — спокойно сказал Стрикленд. И этот простой ответ рассеял сомнения.

— Ладно! — воскликнул Уингроув. — Завтра утром я жду возвращения двух туземцев, которые отправились на разведку. Если тигр сегодня охотился, он съест добычу только завтра, — таков его обычай. Разведчики выследят место, и утром вернутся сюда. Завтра они отведут вас в джунгли, построят небольшую платформу на ближайшем дереве, и оставят вас.

Протянув руку, он нажал электрический звонок.

— Я отмечу мушку фосфором. Ночь будет лунная, но светящаяся мушка поможет прицелиться.

На звонок явился слуга. Уингроув приказал принести ружье. Лежа в кровати, он покрасил мушку и, вернув ружье туземцу, обратился к Стрикленду:

— Он отнесет ружье и передаст вашему слуге, вместе с запасом патронов.

Поблагодарив, полковник и Торн поднялись, но охотник задержал Стрикленда.

— Мне хочется дать вам еще несколько советов. Посидите со мной, вам некуда торопиться.

Когда они остались вдвоем, за стаканом виски с содовой, Уингроув поделился со Стриклендом своим опытом.

— Когда вас оставят на площадке, старайтесь сидеть как можно тише. Тигр — важная персона в царстве животных, и он никогда не приходит один. Сначала прилетит большая птица и будет кружиться над местом, где лежит добыча. Если вы не шевельнетесь, она сядет на ветку и громко прокричит. Это обычный сигнал. Помните, что если вы выдадите себя, тигр или не придет вовсе, или придет для того, чтобы поохотиться на вас! После этого некоторое время все будет тихо. Потом появится дикая кошка. Вы ее, вероятно, не увидите, даже при сильной луне, но вдруг услышите, как она ворчит и рвет добычу под вашим деревом. Вот тут то, мой друг, вам придется держать себя в руках! Вам до смерти захочется пристрелить эту кошку, несмотря на мои предостережения. Повторяю, искушение покажется непреодолимым. Мне самому до сих пор приходится напрягать всю волю, чтобы удержаться и не спустить курок в этот момент. Но если вы сумете просидеть спокойно, ворчание прекратится и несколько минут все будет тихо, это будет значит, что кошка прислушивается. Потом вы услышите странный вопль, это значит, что кошка почуяла приближение тигра и спасается в джунглях. Пройдет еще некоторое время — две или три сотни лет! — и, наконец, появится царь джунглей…

С лицом, преображенным воспоминаниями, Уингроув откинулся на подушки и с внезапной страстью забарабанил кулаками по одеялу.

— Боже мой, как я хотел бы пойти с вами!

— И я хотел бы! — от всего сердца сказал Стрикленд.

***

Стрикленд вернулся к себе в странно приподнятом настроении. Пообедав в одиночестве, он уселся на веранде с сигарой в зубах, прислушиваясь к молчанию южной ночи. Луна еще не взошла. Внизу мерцали огни Могока, над головой в чистом, темном небе плыли мириады звезд. Высоко, на самом краю гор, лесной пожар осветил дикую местность. Немного поодаль, по левую руку от него, длинные параллельные ряды восходящих ламп отмечали множество ступеней, ведущих к великой пагоде. Где-то близко, беспредельные джунгли жили таинственной ночной жизнью и нашептывали свои секреты.

Ночь в доме с привидениями, бдение послушницы в монастырской часовне, наполненное тихими угрожающими звуками! Эти образы живо запечатлелись в его сознании. От них, и от колдовства тропической ночи, и от разыгравшегося воображения — ибо ни один человек, довольный месяцами одиночества, не лишен этого дара.

Мало-помалу, смутное предчувствие овладело Стриклендом. Страха он не испытывал, но в его душе росла уверенность в надвигавшейся беде. В девяти случаях из десяти — ничего не происходит, в девяноста девяти случаях из ста, предчувствие впоследствии оказывается навеяно болотным дурманом.

Но один раз из ста — это правда.

Тигр

Когда на следующее утро Стрикленд вышел на веранду выпить кофе, двое туземцев уже дожидались его, сидя на траве. Прежде, чем он кончил завтракать, пришел и капитан Торн.

— Это разведчики Уингроува, — пояснил начальник полиции. — Они проводить вас в джунгли и построят помост, а завтра утром придут за вами. Намеченное место в четырех часах ходьбы отсюда. Советую вам отправиться вскоре после полудня.

Стрикленд вышел из Могока под палящим солнцем, вместе с проводниками и еще двумя туземцами, несущими материал для постройки небольшого помоста на дереве. Путь проходил по лесным тропинкам, а в течение последнего часа сквозь густые заросли, которые приходилось раздвигать руками на каждом шагу. К вечеру путники вышли на небольшую прогалину в самом сердце джунглей. У края полянки, под старым, могучим деревом лежал мертвый олень, в открытом черном рту которого копошились мухи.

В ветвях дерева, на высоте трех с половиной метров от земли, туземцы построили площадку и помогли Стрикленду взобраться. Работа была сделана быстро и бесшумно. Когда необходимо было перекинуться словом, говорили только шепотом.

— Тигр всегда бродит, около добычи, — пояснил один из проводников. — Желаем успешной охоты, господин. Мы придем за вами на рассвете.

Стрикленд удивился тому, как бесшумно они удалились. Под их ногами не хрустнула ни одна сухая ветка. Легкий шорох в кустах мог быть вызван вечерним ветерком. Потом и шорох затих. Раздавалось лишь чириканье птиц, умолкавших одна за другой.

У Стрикленда было с собой несколько бутербродов и фляжка с вином. Положив около себя заряженное ружье Уингроува, он закусил, внимательно оглядывая поляну. Полянка была продолговатой формы, покрытая жесткой травой и окружена плотной зеленой стеной. Лишь в дальнем конце кусты были примяты, а в стене зияло небольшое черное отверстие, похожее на вход в пещеру.

«Вот откуда придет тигр», подумал Стрикленд. «Это он проторил себе дорогу».

Надвигались сумерки. Очертания поляны начали теряться в полумраке и наконец превратились в место мрака и теней. Скоро Стрикленд перестал различать деревья, маленькая поляна превратилась в беспредельную прерию. Звезд еще не было. Наконец, небо и земля слились в полном мраке. Через какое-то время он стал похож на слепого, к которому частично возвращается зрение. Он нащупал ствол своего ружья и вдали увидел белое пятнышко — след на тропинке, по которой должен был пройти Король джунглей с бархатными лапами. Теперь ему ничего не оставалось, как ждать.

Стрикленд сидел неподвижно, ожидая восхода луны, вспоминая рассказы Уингроува и Торна о наблюдателе в доме с привидениями и послушница в монастырской часовне. Обостренный слух улавливал малейший шорох, тишина наполнилась жуткими необъяснимыми звуками. Прошло, казалось, бесконечно долгое время, прежде чем одна за другой начали зажигаться звезды. Достав часы со светящимися стрелками. Стрикленд решил, что они остановились — было всего девять часов. Но тут же услышал ровное тиканье, и вспомнил, что заводил часы прежде, чем подняться на помост. Всего девять часов! До восхода луны оставалось еще три часа.

Несколько раз в эту ночь Стрикленду казалось, что он теряет рассудок. Время остановилось, пространство перестало существовать. Давящий мрак сковывал тело, одиночество и зловещая тишина до последней степени напрягали нервы. А когда маленькая птичка села на ветку дерева, ему показалось что грохот, который расколол ночь и заставил его сердце бешено колотиться. Спустя сотни и сотни лет, листок сорвался с ветки и словно метеорит упал на землю.

— Так не пойдет, — заговорил Стрикленд странным взволнованным шепотом. — Нет, этого не будет, — и уловил нотку легкомыслия, которая встревожила его.

С бесконечным облегчением он, наконец, заметил, что небо стало выше и прозрачнее, звезды утратили яркость. Где-то за лесом взошла луна. Неземной, нежный, голубоватый свет мало-помалу заливал небесный свод. Вновь появились деревья и поляна. Внезапно листья на верхних ветках заиграли, как изумруды. Над ними медленно всплыла луна. Вместе с ней к Стрикленду вернулось спокойствие и ощущение реальности. Он блаженно потянулся, расправляя мускулы. Самое страшное было позади.

Через минуту зрение и слух вновь напряглись, и рука сама собой схватилась за ружье. Над поляной кружилась птица. Стрикленд явственно слышал, как могучие крылья разрезали воздух. Потом он увидел ее. Это был большой ночной ястреб. Сделав два круга над поляной, он опустился на ветку и огласил тишину резким, неприятным криком. Предостережение или зов?.. Стрикленд судорожно сжал ствол ружья, повторяя про себя урок Уингроува:

— Я не должен стрелять… Не должен стрелять… Иначе все пропало!

Тем не менее, сердце бешено забилось и ружье само поднялось к плечу, когда под самым деревом раздалось рычание и царапание дикой кошки. Зверь когтями и зубами отрывал куски мяса от падали.

Почти нечеловеческим усилием воли Стрикленд заставил себя опустить руку и ждать.

Чтобы лучше прицелиться, он решил стрелять лишь тогда, когда тигр выйдет, на самую середину поляны. Издалека донесся звук раздвигаемого кустарника, потрескивание сухих веток. Почуяв хозяина джунглей, кошка перестала есть, насторожилась и, жалобно взвизгнув, исчезла в чаще.

У входа в пещеру из кустов что-то шевельнулось, и на лунную поляну выскочил человек.

На нем была рванная рубашка, обнажавшая могучую шею, короткие штаны и свернутые ниже колен, которые обычно носят англичане в этих местах. Рукава были засучены выше локтя. В одной руке он держал большую дубинку, которой размахивал, точно бамбуковой тросточкой. От всего его облика веяло силой большого, ловкого животного. Ступал он, несмотря на громадный рост, необыкновенно легко. Плечи его были широки, грудь хорошо развита, но худ он был до крайности. Узкие бедра, втянутый живот, костлявые, жилистые ноги вызывали жалость, выдавали человека, голодавшего месяцами.

Из жалости Стрикленд, вероятно, окликнул бы его, когда оправился от первого изумления, но в этот момент человек повернул к нему лицо, и голос отказался служить Стрикленду. На лице незнакомца было столько затаенной злобы, столько хитрости и жестокости, что Стрикленд — содрогнулся. Сам дьявол, казалось, стоял перед ним. Лицо, обезображенное морщинами и шрамами, носило следы былой красоты. Высокий и широкий лоб, прямой нос с тонкими ноздрями, решительный подбородок… Человек поднял лицо к небу, по-видимому, в поисках дороги затем повернул на запад и скрылся к джунглях. Другого тигра в эту ночь Стрикленд не увидел.

Тайна

За утренним завтраком Стрикленд рассказал Торну о своем приключении. Он видел, что начальник полиции верит ему лишь наполовину, но, без смущения, довел рассказ до конца.

— Да-да, — успокаивающе поддакивал Торн, словно пытаясь ублажить раздраженного пациента, и Стрикленд это чувствовал.

— Вы думаете, у меня была галлюцинация, а я совершенно уверен, что видел этого человека так, как вижу вас.

— Да, все отлично, — продолжал убаюкивать Стрикленда полицейский, но в его тоне явно было сомнение.

— Я очень хорошо рассмотрел этого человека, — упрямился Стрикленд и снова попытался восстановить в памяти картину той ночи и приметы человека. — Он был свирепым, свирепым как животное, которое голодало на протяжении долгого времени.

Торн тихонько встал на ноги, намереваясь уйти, и продолжал поддакивать. Он старался идти словно на цыпочках. Стрикленд рассмеялся и угрожающе сказал:

— Если вы еще рад скажете: «да, да», я брошу тарелку вам прямо в голову. От неожиданности Торн рванул и очутился на ступенях веранды.

— Я заслуживаю упрека по совсем другой причине, — ответил он. — Сегодня утром мне сообщили, что через пару дней к нам приедет местный егерь. Так что не стоило вас беспокоить.

Торн никогда не отличался особым тактом. Но своим заявлением он пытался убить двух зайцев — показать Стрикленду, что он не верит его словам, а также подчеркнуть тот факт, что полковник не смог выполнить свое обещание.

Только Стрикленд все еще поглощенный воспоминаниями о ночной встрече, был все еще невосприимчив к подобным намекам. Он был полностью поглощен желанием убедить тупоголового полицейского в том, что он говорит правду. А потому он продолжал:

— У меня было ощущение, что этот человек был искалечен морально и изуродован нравственно, хотя и вне своего привычного окружения, — настаивал он. — Прекрасный портрет, почерневший и изуродованный огнем. Словно он пережил несколько ужасных лет, после того как родился и вырос в комфортной обстановке. Он свалился с неба, подобно Архангелу, словно избежал кипящего гнева».

Торн уже собирался в очередной раз поддакнуть, как заметил, что рука Стрикленда потянулась за тарелкой. Он моментально переформулировал свое ироничное согласие:

— Совершено верно, — сказал он в этот раз. А потом задумчиво добавил, — знаете что, вы ведь хотите купить рубин? Так давайте и провожу вас в контору, а по дороге мы зададим несколько вопросов Маунг Х'ла.

— Это кто такой?

— Величайший мерзавец, садовник одного из директоров предприятия. Но он уроженец той деревни, возле которой бродит тигр, и если в тех местах видели вашего незнакомца. Маунг Х'ла наверное об этом знает.

Стрикленд охотно согласился и попросил слугу принести ему трость. Вскоре оба очутились перед большим, низким домом. В саду толстый, потный человек поливал розовые кусты. Торн окликнул его:

— Мистер Додж! Где же ваш садовник?

Толстяк вытер, лоб платком, надел белую панаму и облокотился о калитку.

— Маунг Х'ла? Удрал, черт его побери.

Представив Стрикленда и объяснив причину его приезда в Могок, Торн спросил:

— Когда удрал Маунг Х'ла?

— Третьего дня.

— Почему?

— Из страха.

— Кто же его так напугал?

— Звучит как сказка, но на Востоке уверяют, что только сказки говорят правду. Меня не было дома, но прислуга в один голос твердит, что Маунг Х'ла работал в саду, когда на дороге показался высокий, тощий человек с дубинкой. При виде его мой садовник струсил, как заяц, перескочил через задний забор, и с тех пор его никто не видел. Бродяга вошел, во двор и спросил Маунг Х'ла, но вся прислуга в один голос ответила, что такого не знает. Великан усмехнулся и пошел своей дорогой.

— Прислуга описала вам его наружность? — спросил Торн.

— Еще как! Все уши мне прожужжали. Вообще, у меня создалось впечатление о дьяволе в образе Аполлона, или наоборот.

Стрикленд и Торн обменялись быстрыми взглядами.

— Вы сейчас идете в контору? — сказал мистер Додж. — Идите вперед, я догоню вас через десять минут, и мы вместе выберем камень.

— Не нравится мне эта история, — сказал Торн, шагая рядом со Стриклендом по дороге. — Ясно, что бродяга отправился в джунгли искать Маунг Х'ла. А я, признаться, думал, что он вам померещился! Нам направо.

Стрикленд пристроился рядом с ним, и большую часть пути они шли молча. Торн то и дело поглядывал на своего спутника и открывал было рот, чтобы что-то сказать, но затем снова закрывал, так ничего не говоря. Его обязанности давили на него, превращая в педанта. Они преодолели половину расстояния до группы зданий, среди которой был и офис компании, прежде чем Торн снова заговорил. Но даже тогда его речь не дала Стрикленду никакой полезной информации, поэтому была огорожена оговорками и секретами.

— Вы сказали, что Маунг Х'ла величайший мерзавец, — вспомнил Стрикленд. — Почему? Что он сделал?

— Видите ли… собственно, я не имею права рассказывать. Официально я ничего не знаю, кроме того, что Маунг Х'ла с детства работал в шахтах, просеивая песок и гравий через сито. Там же он выучил английский и уехал в Рангун, где устроился носильщиком, служил гидом и устроился на постоянную работу лакеем в одну из английских семей. Вместе с ними объездил полсвета, и наконец с ними же осел в Англии. Он прослужил у этих людей несколько лет, но потом там произошла какая-то грязная история.

Казалось капитан Торн делает все, чтобы его повествование было максимально безэмоциональным и бесцветным. Но на этом моменте ему пришлось остановиться. Однако Стрикленд не замечал ничего, он все еще находился во власти предчувствия, которое захватило его вчера. Здесь, на поле раскинувшемся между городом и офисом компании, с дорогой из белых камней под ногами и высокими, крутыми, покрытыми джунглями склонами вокруг, светящимися изумрудной зеленью под безоблачной синевой неба, предчувствие было слабее. Опасность была далеко. Но он готовился к встрече. С наступлением ночи предчувствие вернется, убеждение, что он видел начало какой-то грандиозной битвы, в которой придется задействовать вся его энергию. Пока же он тщетно искал подсказки.

— Против него не было доказательств, — продолжил свой рассказ Торн, после томительной паузы, — но ему пришлось вернуться сюда. Не то, чтобы его выслали — он уехал добровольно. Но…

— Рад был выбраться из Англии подобру-поздорову, — сказал Стрикленд, резюмируя запутанную речь начальника полиции. — Давно все это было?

— Почти два года назад.

— Теперь, вероятно, вы следите за тем, чтобы он больше не попадал на службу к туристам?

— Его вычеркнули из списка всех агентств, — нехотя ответил Торн, очевидно, полагая, что и так рассказал Стрикленду больше, чем полагалось.

У здания конторы их нагнал мистер Додж.

Рубин для леди Ариадны

Нет ничего более универсального, и более понятного для любого человека, как любовь к драгоценным камням. Невероятная красота и ценность заключены в таком маленьком и сияющем камешке. Даже педантичный Торн забыл о своих обязанностях, когда сапфиры и рубины были разложены перед Стриклендом на столе.

Стрикленд оказался разборчивым клиентом в плохом настроении. На столе перед ним лежали прекрасные камни, редкой величины, а он все колебался. Ему не нужен был камень длиной с торпеду или, с другой стороны, круглый, как тарелка. Большую часть драгоценных камней он положил обратно. Ему нужен был камень, чистый, как стекло, и глубокий — ну, такой же глубокий, как пара глаз, о которых он мечтал вот уже два года.

Сапфир идеально подходил под его описание: голубой, как тропическое море под летним небом. А рубин должен гореть глубоким сиянием заката и блеском рассвета.

«Даже утонченная леди, случайно зайдя утром в ювелирный магазин на Бонд-стрит, и не собираясь вообще ничего покупать, была бы менее разборчивой, чем вы, сэр», — сказал Торн с легкой иронией. Но вспомнив о своих обязанностях, он направился к невысоким перилам, окружавшим веранду.

В конце концов, мистер Додж провел пальцами по остаткам своей шевелюры нерешительно сказал:

— Есть у меня один рубин… Мы сейчас ведем переговоры насчет него с бомбейским купцом, который надеется, в свою очередь, продать его Читапурскому радже. Сделка еще не состоялась, так что мы имеем право показать его вам. Только он дорогой…

— Я хотел бы взглянуть, — сказал Стрикленд и добавил. — Мне нужен очень хороший камень, так как он предназначается для леди Ариадны Ферн.

Имя леди Ариадны произвело впечатление. Лица сразу расплылись в почтительную улыбку, служащие с интересом посмотрели на Стрикленда. Даже капитан Торн, собиравшийся уходить, насторожился и вернулся к столу.

— Вы знаете леди Ариадну Ферн? — спросил, он.

— Да. А что?

— Я вам завидую, больше ничего, — ответил Торн, но Стрикленду опять показалось, что начальник полиции задал вопрос неспроста.

На мгновение темные предчувствия прошлой ночи вновь охватили его. Но какая могла быть связь между леди Ариадной и странными происшествиями, разыгравшимися в Могоке?

Директор тем временем взял ключи от несгораемого шкафа, вышел в другую комнату и вернулся с небольшим мешочком из черного бархата.

— Вы увидите, полковник, что это рубин настоящего кровавого цвета и исключительной чистоты.

Приказав убрать все остальные камни. Додж благоговейно достал рубин и положил на бархатную подушку. Размером и формой камень напоминал крупный лесной орех. Глубина и чистота его, действительно, были поразительны. Он горел и переливался, как живой. Стрикленд был в восторге, но, не желая набивать цену, сказал:

— Пожалуй, этот подойдет. Сколько он стоит?

Додж назвал цену. Она была высока, но Стрикленд вспомнил, что за два года, проведенных в странствиях, он сэкономил немало денег.

— Отлично. Я сейчас выпишу чек.

Его провели в кабинет и усадили в директорское кресло. Чек на четыре тысячи фунтов стерлингов перешел в руки Доджа, бархатный мешочек с рубином — в руки полковника Стрикленда. Додж любезно заметил:

— Такой камень украсит даже леди Ариадну Ферн.

Везде, куда доходили английские иллюстрированные журналы, знали леди Ариадну Ферн. Ее портреты украшали обложки, в каждом номере ей посвящалось несколько столбцов светской хроники. Фотографы не знали покоя, пока не добивались чести ее снять, ни одна картинная галерея не обходилась без ее портрета. Ей было двадцать три года, но вокруг ее имени уже сложились легенды. Говорили о ее красоте и изяществе, смелости и доброте, о спортивных рекордах и о том, как собственными руками она изготовляет себе вечерние платья, вызывающие зависть лучших домов моды. Даже здесь, в Могоке, Джон Стрикленд стал выдающимся и интересным человеком не потому, что купил прекрасный и дорогой рубин, а оттого, что купил рубин для нее.

Простившись и выйдя из конторы, Стрикленд, с удивлением увидел поджидавшего его Торна.

— Вы еще здесь? — весело спросил он. — А я, признаться, думал, что вы чрезвычайно занятой человек! Как это вы решились прогулять целое утро?

— Может быть, вы еще поблагодарите меня за мое безделье, — загадочно сказал Торн.

По-видимому, начальник полиции решил раскрыть карты, но Стрикленд по опыту знал, что сделает он это не просто и не скоро и зашагал рядом, не задавая вопросов.

Дойдя до большой дороги. Торн остановился.

— Видите этот дом?

— Вижу.

— Это мой. Не зайдете ли выпить чего-нибудь?

— С удовольствием.

Они вошли в большую гостиную, обитую светлыми обоями. По стенам висело множество фотографий, все почти исключительно групповые — футбольная команда, товарищеский обед, выезд на охоту. Оксфордские студенты… Ни одного женского портрета! Серебряный призовые кубки стояли на полках и столиках, высоко под потолком висело весло. Одна стена была сплошь уставлена книжными полками.

— Я вас оставлю на минуту, пока приготовлю коктейли, — сказал Торн, придвигая к Стрикленду пепельницу и папиросы. Стрикленд уселся на диван и закурил. У дверей Торн обернулся и с нарочитым равнодушием добавил:

— Может быть, хотите посмотреть журналы? Они старые, но вы знаете, как долго сюда идет почта.

Он собрал несколько номеров «Панча», «Тэтлера», сверху положил последний номер «Лондонской Жизни» и, подав Стрикленду, вышел.

Стрикленд начал рассеянно перелистывать «Лондонскую Жизнь», но дойдя до середины, замер. Когда Торн вернулся с подносом, он еще сидел с раскрытым, журналом на коленях, неподвижно глядя перед собой.

— Бакарди с несколькими каплями гренадина, — сообщил Торн, ставя поднос на стол. — Ага! Прибавил он, взглянув на раскрытую страницу, — быстро вы нашли это!

— Быстрее даже, чем вы рассчитывали, — спокойно ответил Стрикленд, беря стакан.

«Это» была фотография, снятая в Гатвике, во время скачек, в дождливый день. На первом плане стояли две девушки, в наглухо застегнутых макинтошах. У каждой в руке был карандаш и книжечка, а на лице выражение сосредоточенности и заботы. Под снимком было напечатано:

«Леди Ариадна Ферн (справа) и знаменитая танцовщица Коринна (слева), на скачках в Гатвике».

— Да, я пригласил вас для того, чтобы показать эту фотографию, — признался Торн. — Вы не видите в ней ничего особенного?

— По-моему, это превосходный снимок.

— А кроме этого?..

— Кроме этого? Вижу, что обеим дамам явно не повезло на скачках!

— А еще? Вы не находите ничего странного, — настаивал Торн.

Отложив журнал в сторону, Стрикленд спокойно посмотрел Торну в глаза.

— Я вижу, что лондонское общество стало гораздо умнее и шире во взглядах по отношению к людям, которые вышли из низов и сумели талантом и трудом пробить себе дорогу. Вас, в вашем захолустье, по-видимому удивляет дружба леди Ариадны с танцовщицей Коринной, а я давно знаю, что у нее много друзей в самых различных слоях общества. Прошу вас помнить, капитан Торн, что и я считаю себя одним из ее верных и преданных друзей.

— Поверьте, полковник, у меня нет ни малейшего желания вас оскорбить, — ответил Торн. — Если бы оно было, я во всяком случае не приглашал бы вас для этого в свой дом. Но вы только что истратили целое состояние на драгоценный камень, предназначенный для леди Ариадны. Из этого я заключаю, что ее благополучие вам не безразлично.

— Очень дорого, — искренне ответил Стрикленд.

— Потому я и решил поделиться с вами некоторыми сведениями, хотя, строго говоря, не имею на это никакого права, — продолжал Торн. — Так вот: если бы Маунг Х'ла попал в Англии на скамью подсудимых, — а по моему твердому убеждению, он должен был туда попасть, — знаменитая танцовщица Коринна предстала бы перед судом вместе с ним!

Стрикленд вскочил на ноги. Сжав кулаки, он несколько секунд молча и упорно смотрел Торну в глаза. На его лице не было гнева, только беспредельный страх за участь любимого существа. Человек — Тигр из джунглей, Маунг Х-ла, танцовщица Коринна, Ариадна Ферн! Так вот откуда грозила опасность. Недаром с первого дня приезда в Могок он ощущал странное беспокойство, недаром всеми нервами предчувствовал непонятную опасность!

— Вы можете сообщить мне подробности?

— Я и так уже сказал больше, чем следует, — ответил Торн.

Он решился, однако, дать Стрикленду еще одну дополнительную подсказку. Стрикленд, которого ничто больше не удерживало в Могоке, так как этим утром пришло известие, что один из подчиненных Торна приезжает через два дня и займется тигром, решил в тот же вечер сесть на пароход. Разместив багаж и двух слуг в большом автомобиле, Стрикленд занял место рядом с шофером и тронулся и в путь. На дороге его поджидал Торн. Когда автомобиль остановился, начальник полиции подошел, смущенно теребя подстриженные усы.

— Счастливого пути, полковник! Когда будете в Англии, просмотрите документы следствия по делу о смерти Елизаветы Клэттер.

Он быстро отступил, точно опасаясь новых вопросов, и сделал знак шоферу ехать дальше. Стрикленд хотел, было, протянуть ему руку, но Торн, отдав честь, повернулся и зашагал прочь.

Леди Ариадна

Стрикленд вернулся в Лондон в конце марта. На следующее утро, не успев даже распечатать груду накопившихся писем, он сунул рубин в жилетный карман и отправился в клуб. Читальня клуба, к большому облегчению Стрикленда, оказалась пустой, он мог, не теряя времени на разговоры, приняться за дело. Забрав со стола несколько журналов, он уселся в кресло и начал быстро просматривать страницу за страницей. Скоро он нашел то, что искал. В разделе театральной хроники он прочел:

«Нам сообщают, что оперетка Вальтера Розена „Чародейка Соня“, в течение двух лет не сходившая со сцены венского „Фолькстеатер“², будет поставлена в Лондоне в театре „Рубикон“ в конце июля или в начале августа. Роль Сони исполнит леди Ариадна Ферн».

Стрикленд не особенно удивился. Ариадна всегда вытворяла что-нибудь необыкновенное. Кроме того, он догадывался о причине ее решения. Герцогский дом Броуденов, достигший высшего расцвета в конце восемнадцатого столетия, постепенно беднел. Нынешний герцог Броуден отец Ариадны, задыхался под бременем непосильных налогов, не зная, что делать с многочисленными землями и родовыми поместьями, содержание которых стоило дорого и покупать которые никто не хотел. Семейные традиции, к тому же, обязывали его к широкой благотворительности, от которой почти невозможно было уклониться.

«Остается верна себе», подумал Стрикленд с улыбкой, но в это время его взгляд упал на другую заметку и улыбка сошла с его лица:

«Подтверждаются слухи о помолвке леди Ариадны Ферн с молодым адвокатом и членом парламента Юлианом Рэнсомом. Последние выступления господина Рэнсома в палате общин по вопросу о доминионах обратили на себя внимание печати и лидеров партии. Юлиан Рэнсом несомненно является восходящей звездой политического мира».

Надежды Стрикленда рушились. Сложив газеты, он просидел целый час в тихой и пустой комнате, браня себя за безумие, заставившее его уехать на столь долгое время. Временами он старался убедить себя, что произошла ошибка и газеты врут. На самом деле, если, Ариадна собиралась выйти замуж за Юлиана Рэнсома, разве стала бы она выступать в венской оперетке? Кто не знал Ариадны, сказал бы «нет». Но от нее можно было всего ожидать. Оставалось одно — спросить ее самое.

Сняв с вешалки шляпу, Стрикленд вышел из клуба и направился через площадь святого Якова к большому Броуденскому дому на углу Парк-Лейн.

Там точно ждали его прихода, и Стрикленда сразу провели на третий этаж, где находилась комната Ариадны. Многих, кто знал Ариадну, эта комната удивляла. Вместо ярких красок, хаоса ковров и безделушек, посетители видели, строгие стены с натертым до зеркального блеска полом, с гравюрами Морланда на белых обоях. Мебели было мало. У окна стоял рояль, а против него большой диван со множеством подушек.

Ариадна, повязав белокурые волосы пестрым шелковым платком, сидела около спиртовки, варя какое-то зловонное зелье в серебряном чайнике. При появлении Стрикленда она вскочила и протянула ему обе руки.

— Дорогой! Я прочла в газете, что вы приехали вчера, и ждала вас с минуты на минуту! Знаете, я сделала ужасную вещь!..

У нее была милая привычка встречать друзей после долгой разлуки так, точно она расстались буквально вчера. Несмотря на все свое горе, Стрикленд невольно рассмеялся:

— Аридна, вы нисколько не изменились! Вы всегда делаете ужасные вещи.

— Да, — созналась она. — Я хотела узнать, идут ли мне рыжие волосы, буду ли я действительно похожа на девушку с картины Тьеполо³. Я решила покрасить маленький кусочек, но нечаянно покрасила целую прядь, и краска оказалась совсем не рыжей. Это рецепт, как выводить краску, — она кивнула головой в сторону чайника, — но он не действует! Посмотрите!..

Она сорвала платок и сокрушенно взглянула в зеркало. Стрикленд увидел маленькую стриженую голову с очень светлыми, курчавыми и шелковистыми волосами, разделенными пробором с левой стороны. От пробора через всю голову шла широкая полоса ярко-красного цвета.

Ариадна в эту минуту напоминала обиженного и рассерженного мальчика.

Но у мальчика не могло быть такой нежной кожи, этих мягких красок и больших, светло-синих глаз, темневших в минуты горя и зажигавшихся золотыми искорками при смехе…

— Да, вышло неважно, — согласился Стрикленд.

— Придется как-нибудь спрятать, пока волосы отрастут.

— Увы, ничего другого не остается.

— А до тех пор я буду похожа на обезьяну.

— С этим уже ничего не поделаешь, — улыбнулся Стрикленд.

Ариадна весело рассмеялась и, взяв Стрикленда под руку, потащила его к дивану.

— Садитесь! Мне надо с вами поговорить. Дайте папиросу из той коробки, и возьмите себе. Спасибо. Ну, а теперь спичку.

Закурив, она опустилась на диван рядом с ним и изменившимся голосом спросила:

— Вы знаете моего Рэнсома?

— Значит, это правда?

— Правда.

— Поздравляю, — сказал Стрикленд, беря ее руку.

Пока что, он был доволен собой. Голос его звучал ровно и спокойно, ничем не выдавая глубокого внутреннего разочарования. Отвернувшись, он стряхнул пепел с папиросы и спросил:

— Были неприятности с семьей по поводу помолвки?

Ариадна кивнула головой.

— Были, конечно. Партия считалась неподходящей… Теперь все в порядке.

Она подперла подбородок рукой и задумчиво посмотрела на блестящие носки лакированных туфель.

— Рэнсом именно тот человек, который мне нужен. В январе со мной произошел ужасный случай… Стрикленд, я должна все подробно вам рассказать.

— Я хочу все знать с наибольшими подробностями.

— Я была на вечеринке в Челси. Знаете, одна из тех вечеринок, где все сидят на подушках на полу, подаются одни устрицы, и в общем бывает довольно скучно. Все это уже тогда было старомодно, но многие этого еще не сознавали, в том числе сам хозяин. Юлиан был там, конечно. Рядом со мной сидела девушка, которая принесла какой-то новый наркотик и ужасно им хвасталась. Конечно, мне захотелось попробовать. Она дала мне один порошок, но я ничего не почувствовала — никакого подъема, ни малейших сладких видений, ничего! Разумеется, я была разочарована. Ну, она одолжила мне второй…

— «Одолжила», — вставил Стрикленд. — Это мне нравится!..

— Не перебивайте! Я проглотила второй порошок, — и опять ничего! Разозлилась, и приняла третий. Тут-то и началось. Мне казалось, что я умираю. Это было кошмарно. Я летела в какую-то пропасть, все ниже, и ниже… Сердце не хотело работать. Никогда в жизни я не испытывала такого томительного чувства! Боли не было, а именно отчаянное, безвыходное томление…

Ариадна сжала голову руками и закачалась взад и вперед, словно опять переживая мучительное действие яда.

— Все решили, что я при смерти! — продолжила она. — Хозяин вечеринки хотел вызвать такси, чтобы я умерла в автомобиле, а не в его злосчастном доме. С девушкой, давшей мне порошки, сделалась истерика. Все остальные суетились, потеряв голову и не зная, что делать. Все, кроме Юлиана. Он был чудесен!

— Что он сделал? — спросил Стрикленд, и помимо воли резкая нота ревности прозвучала в его голосе.

К счастью, Ариадна, погруженная в воспоминания, ничего не заметила.

— Он спокойно сидел рядом со мной, как будто ничего не случилось. Когда я стонала: «Теперь конец! Вот теперь конец!», он только гладил мою руку и говорил: «Ерунда. Ариадна, пройдет!» Никакого волнения, вы понимаете, и никакой жалости! Это было замечательно среди общей суматохи, когда все остальные, уже собирались звонить в похоронное бюро и заказывать гроб. Через час или полтора я начала приходить в сознание. Кто-то вызвал такси, и Рэнсом повез меня домой. Только когда мы остались вдвоем и опасность прошла, он признался, что тоже не на шутку перепугался. Он сжал меня в объятьях, — он страшно силен — и всю дорогу мое сердце ныло: вот мой жених, вот мой жених!

Ариадна замолчала. Стрикленд чувствовал, что надо что-то сказать, порадоваться ее счастью, — но не находил слов. Он отправился в странствия два года назад, чтобы не мешать ей сделать выбор по сердцу, усыпить свою ненужную любовь. Но сейчас, чувствуя на щеке ее дыхание, слыша ее голос, он с трудом подавлял ревность, клокотавшую в сердце. «Он страшно силен»… Может быть, в ту самую ночь, когда он, Стрикленд, сидел на веранде, в Могоке, мучимый темными предчувствиями, опасность грозила здесь в Челси, в прокуренном ателье какого-то художника. Юлиан Рэнсом оказался на месте, чтобы защитить ее, — а не он!

Ариадна прервала его горькие размышления. Стрикленд уловил по тону ее голоса, что она удивлена и даже обижена его молчанием.

— Что вы мне скажете, Стрикленд? — спросила Ариадна.

Он склонил голову к ее рукам и пробормотал:

— Браво!

— Почему-то я всегда думала, что выйду замуж за вас, — сказала Ариадна, и рассмеялась, увидев, как Стрикленд вздрогнул.

— Не пугайтесь, теперь вы в безопасности! Но я, правда, воображала, что в один прекрасный день вы скажете: «Ариадна, выходите за меня замуж», а я сделаю глубокий реверанс и отвечу: «С удовольствием, сэр. Когда же наша свадьба?»

Она помолчала с минуту, но видно Стрикленду суждено было до дна испить чашу в это утро. Ариадна встряхнула головой и продолжала:

— Подумайте, как ужасно было бы для нас обоих, если бы я потом встретила моего Рэнсома!

— В сорок два года поздно жениться на двадцатилетней девушке, — шутливо ответил Стрикленд. — Разве я могу соперничать с вашими молодыми поклонниками!

Он не хотел признаваться, что именно это рассуждение было настоящей причиной его двухлетних скитаний. Он надеялся, что в разлуке любовь превратится в ровную, безболезненную дружбу, но давно понял, что ошибся, — и вернулся для того, чтобы, все-таки, попытать счастья. Судьба решила иначе — он опоздал.

Ариадна присела к роялю, пробежала рукой по клавишам и спела куплет какой-то легкомысленной арии. Подойдя к ней сзади, Стрикленд взглянул на ноты. Они были написаны от руки.

— Значит, это тоже правда?

— Что я буду играть «Чародейку Соню»? Конечно, правда. Мы начинаем 27-го июля.

Она пропела второй куплет.

— Нет ли противоречия в ваших планах, Ариадна?

Девушка повернула голову и с сожалением посмотрела на Стрикленда.

— Милый мой, так рассуждали пятьдесят лет тому назад! Теперь, слава Богу, можно выступать на сцене и в то время быть женой члена парламента. Я все продумала, — продолжала она, и ее синие глаза засветились нежностью. — Я помогу Юлиану сделать карьеру. Женщина может заработать большие деньги, пока она молода, мужчине же нужно время, чтобы пробить себе дорогу. Когда мне будет лет тридцать или тридцать пять, я отойду на задний план… настанет очередь Юлиана…

Голос ее оборвался, в глазах мелькнула тревога.

— Сумеет ли он? — подсказал Стрикленд.

— Нет, нет, — воскликнула Ариадна, — в этом я не сомневаюсь! Я боюсь другого… Я боюсь, что Юлиан оставит меня, когда я немножко постарею, немножко… увяну…

Она подошла, к окну и задумчиво взглянула на улицу. Потом, встряхнув головой, обернулась и протянула Стрикленду руки:

— Теперь вы знаете все приключения Ариадны Ферн за два года! Расскажите, что делал в это время ее друг. Джон Стрикленд?

— Джон Стрикленд купил рубин на копях в Бурме, — ответил Стрикленд, опускал руку и карман.

Ариадна захлопала в ладоши:

— Для меня?

— Для вас.

Он вложил в ее руку бархатный мешочек. Ариадна открыла его, радостно волнуясь, и ахнула от восторга. Громадный рубин лежал на белой ладони, горя таким огнем, что, казалось, должен был обжечь кожу. Глаза Ариадны заволоклись, лицо стало серьезным!..

Красота и величина камня встревожили ее. Припомнилось загадочное молчание Стрикленда при встрече, стремление избежать ее взгляда…

— Джон, — сказала она. — Дайте-ка посмотреть на вас!

Она взяла его за руки, повернула лицом к себе, и прочла в глазах то, что Стрикленд тщательно скрывал. Ариадна угадала, что он привез ей не только рубин, но и сердце.

— Милый, — прошептала она.

Волна стыда прилила к сердцу при воспоминании о легковесной болтовне, с которой она встретила его после двухлетней разлуки.

— О, Джон, простите меня!..

Ее первой мыслью было вернуть рубин. Но природная доброта подсказала Ариадне, что нельзя нанести ему большей обиды, чем отказаться от подарка. Порывистым движением Ариадна прижала камень к груди.

— Спасибо! Я буду беречь его всю жизнь.

Она сунула камень в мешочек, и Стрикленду показалось, что не рубин, а его собственное сердце прячет она в бархатный чехол. Ощущение было так неприятно, что он встряхнулся и с усилием произнес:

— Рубин надо носить, Ариадна!

— Ну, конечно! — улыбнулась девушка. — Только старухи прячут драгоценные камни под матрац.

— Как вы будете его носить?

Ариадна задумалась.

— Для кольца он велик, для браслета… не модно! Для сережек нужен второй такой же. На шее, лучше всего.

Стрикленд взглянул на часы.

— Хотите, пойдем к ювелиру и закажем?

Ариадна кивнула головой и исчезла в соседней комнате. Через несколько минут она вернулась в маленькой, ярко-синей шапочке и темном пальто с большим лисьим воротником, обрамлявшим, словно снегом, молодое лицо.

— Идем! — крикнула она и побежала вниз по лестнице.

Новости из первых рук

Весь апрель в Лондоне стояла прекрасная погода. Стрикленд с удовольствием окунулся в столичную жизнь, посещал театры и рестораны, встречался со старыми друзьями. Однажды, под вечерь, вернувшись домой, чтобы переодеться к обеду. Стрикленд нашел на столе письмо с бурмийской маркой и почтовым штемпелем «Могок».

Письмо, как и ожидал Стрикленд, было от капитана Торна, и содержало важные известия:

«В то самое утро, когда вы купили рубин», — писал Торн, — «на большой дороге, милях в пятнадцати от Могока, видели человека, в точности соответствовавшего вашему описанию. Он сел на автокар и сошел в Табейкине, откуда, вероятно, уехал тем же пароходом, что и Вы, так как больше его никто не видел. Через два дня в джунглях нашли тело Маунг Х'ла. Оно лежало рядом с тем местом, где вы поджидали тигра. Тигра, между прочим, застрелил мой помощник Брейн, приехавший на следующий день после Вашего отъезда. Он и нашел тело Маунг Х'ла. У садовника была переломлена шея, и здесь предполагают, что его убил тигр. Несомненно, что тигр, ударом лапы так же легко мог сломать ему шею, как, скажем, Ваш незнакомец ударом своей дубинки. Нет никаких доказательств, и начать преследование мы не имеем оснований, тем более, что тигр отодрал от трупа кусок мяса. Но лучшие охотники на диких зверей уже давно опровергли поверье, будто тигр никогда не пожирает добычу, убитую не им самим…»

Торн, по-своему, сообщал Стрикленду, что Маунг Х'ла был убит в джунглях в то самое время, когда Стрикленд сидел на дереве в ожидании тигра — вероятно, всего за несколько минут до того, как на поляну вышел человек — дьявол с дубинкой. Не мстил ли убийца за преступление Маунг Х'ла, о котором говорил Торн? А может быть теперь очередь Коринны?.. Если так, как знать, не будет ли замешано и обрызгано грязью имя ее подруги, Ариадны Ферн?

В дверь постучали, слуга доложил, что Стрикленда желает видеть Юлиан Рэнсом.

— Просите, — сказал Стрикленд, вставая с кресла.

Он был рад поговорить с женихом Ариадны, чувствуя, что Рэнсому принадлежит первое право о ней заботиться, что следует обо всем ему рассказать.

Вошел высший, темноволосый молодой человек с живыми серыми глазами.

— Я зашел узнать, будете ли вы во вторник на банкете в отеле «Семирамида», — поздоровавшись, сказал он. — Ариадна просит вас непременно прийти. Председательствует ее большой друг, лорд Куллала, и ей хочется, чтобы банкет прошел как можно успешней.

— Да, я буду. — ответил Стрикленд. — Я послал чек, как только получил приглашение.

Нужно было рассказать Рэнсому о событиях в Могоке и письме Торна. Стрикленд затруднялся, как начать. Не покажутся ли его опасения пустыми бреднями? Фактов было мало: загадочное убийство Маунг Х'ла и какая-то смутная связь Маунг Х'ла с танцовщицей Коринной.

— Вы знаете Коринну? — спросил Стрикленд, неловко отводя глаза в сторону.

— Конечно, знаю.

— Она француженка?

— Англичанка. Коринна ее псевдоним.

— Какое ваше мнение о ней?

Рэнсом ответил не сразу. Ему, очевидно, не особенно хотелось разговаривать на эту тему.

— Она подруга Ариадны, — сказал он, наконец, и, засунув роки в карманы, прошелся но комнате. Перед камином он остановился и добавил с неожиданной горячностью:

— Конечно, этой дружбе пора положить конец! Ариадне нечего делать в такой компании.

— Но ведь вы знаете, что Ариадна никогда не изменяет друзьям.

— Рано или поздно должна начать, — пожал плечами Рэнсом. — Я не могу допустить, чтобы моя жена якшалась с богемой.

Стрикленд медленно сложил письмо Торна и сунул в ящик стола. Нет, надо молчать! Рэнсом использует всю историю, преждевременно и неосторожно, чтобы добиться своих целей. Ариадна, конечно, с возмущением заступится за Коринну и удвоит внимание к ней. Здесь требовалась выдержка и дипломатический подход к делу, на которые вряд ли был способен этот решительный и энергичный молодой человек.

— Вы сами можете составить свое мнение о Коринне, полковник Стрикленд, так как познакомитесь с ней на днях, — заявил Рэнсом.

— Вы думаете! — удивленно воскликнул Стрикленд.

Молодой человек улыбнулся.

— Вы достаточно хорошо знакомы с Ариадной, чтобы знать ее привычку принимать решения за других. Во вторник, после завершения этого скучного обеда, мы все едем в «Синюю Луну». В этом веселом ночном кабаре выступает Коринна.

Стрикленд вскочил на ноги с поспешностью, удивившей его собеседника.

— Вот как! Я буду ей представлен?

— Разумеется. Впрочем, на нашем месте я не питал бы больших надежд.

— Я и не питаю. Но даже самая избалованная женщина может найти несколько ласковых слов для допотопного старика, вроде меня.

Рэнсому было чуждо чувство юмора.

— Вы не так меня поняли, — снисходительно объяснил он, не поняв шутки.

— Я хотел сказать, что Коринна уже занята. У нее есть испанец, Леон Батчилена. Вы увидите его на банкете. Если верить его друзьям, это выдающийся музыкант. Уверяют, что, будь он профессиональным пианистом, сам Падеревский не мог бы тягаться с ним. Что касается меня, — прибавил Рэнсом, повысив голос и вдруг покраснев, я считаю его отъявленным мерзавцем и негодяем. Если бы не дамское покровительство, его не терпели бы в приличном обществе. Но он нравится женщинам. Прилизанный красавец, хвастун, с манией ухаживать за известными актрисами… Коринна сейчас в расцвете славы, поэтому ему нужно, чтобы все говорили: «Видите этого человека? Это Батчилена, любовник Коринны». Какая гадость!

— Коринна ему отвечает? — спросил Стрикленд.

Рэнсом презрительно усмехнулся.

— Батчилена отлично умеет обращаться с женщинами такого рода. Если любимица публики не отвечает, он грозит тут же пустить себе пулю в лоб. Против этого ни одна женщина не может устоять.

Жених Ариадиы с раздражением ударил кулаком по столу.

— Всему этому скоро будет положен конец!

Быстро простившись со Стриклендом, он вышел из комнаты.

Ошибка Елизаветы Клэттер

Число клубов у холостяка растет так же незаметно, как и число его лет. В одном из них он бывает регулярно — иногда обедает, в остальных — от случая к случаю, например, заходит почистить пальто, если случайно проходит мимо.

На следующий день Стрикленд отправился завтракать в клуб. Ему повезло. Поднимаясь по ступеням, он увидел человека, который мог сообщить ему нужные сведения. Это был Генри Мерчисон, редактор газеты «Пламя», коренастый человек с круглым, веселым лицом и речью, похожей на лай большой, доброй собаки.

— Стрикленд! — воскликнул он, когда тот поравнялся с ним. — Я не видел вас года два! Где вы пропадали?

— Далеко. Сядем вместе завтракать, и я вам расскажу о своих приключениях. Кстати, мне нужна ваша, помощь.

— Отлично!

Они выбрали столик у окна и заказали завтрак.

— Ну, начинайте! — пролаял Мерчисон, с наслаждением глотнув холодного пива из запотевшей кружки, — чем я могу вам помочь?

— Я бы хотел знать подробности судебного следствия по делу о смерти некоей Елизаветы Клэттер, умершей года полтора тому назад. У вас чудовищная память, Мерчисон, и вы, наверное, сможете припомнить кое-что, не роясь в архивах.

Мерчисон поднял глаза к потолку, мысленно перебирая газетный сенсации последних месяцев, и ответил:

— Да, было такое дело. Только боюсь, что мы писали о нем очень мало.

— Почему?

Это случилось во время парламентских выборов, когда материала для газеты и без того было предостаточно. Может быть, если вы зададите мне наводящие вопросы, а я припомню подробности.

— Хорошо. Какое отношеше Коринна имела к делу?

— Коринна? Ага! Одну минуту…

Мерчисон закрыл руками лицо, потом поднял голову и, нахмурив лоб, посмотрел в окно.

— Коринна?.. — повторил он. — Да, припоминаю. Давайте, все по-порядку. Елизавета Клэттер была одинокой, сравнительно молодой женщиной, довольно зажиточной, неврастеничкой… У нее был маленький дом в Лондоне и большой дом на острове Уайт, около Ярмута. Она жила попеременно то в Лондоне, то на острове.

— Она была вдова? — прервал Стрикленд.

— Не знаю. Может быть, разведенная жена, точно не помню. Во всяком случае, жила она одна — до тех пор, пока с ней не поселилась Коринна. У неврастеничных женщин, вроде Елизаветы Клэттер, бывают такие припадки дружбы, в большинстве случаев быстропроходящие. Коринна в то время была не та, что теперь. Руделли еще не взялся за ее продвижение. Гран, ее теперешний партнер, еще ее не вышколил. Она была красивая, конечно, но бедная, ангажементов почти не имела.

— Как они познакомились?

Мерчисон задумался.

— Кажется, Коринна танцевала в каком-то отеле в Брайтоне, где Елизавета Клэттер проводила Рождество. Одним словом, они подружились, и вскоре Коринна переехала жить к подруге. Но, — Мерчисон многозначительно поднял палец, — Коринна выступала в кабаре, в Лондоне, и в ту ночь, когда Елизавета Клэттер, на острове Уайт, в темноте протянула руку к ночному столику и выпила вместо снотворного, стакан с карболовым раствором.

— Так вот в чем дело! — воскликнул Стрикленд.

— Да, — продолжал Мерчисон. — Ошибки такого рода случаются довольно часто. Елизавета Клэттер спала с целой аптекой лекарств около постели. Ничего удивительного, если нечаянно, в темноте, она взяла не тот стакан. Можно также предположить, что будучи болезненной, неуравновешенной женщиной, она отравилась нарочно.

— Подозревали, кажется, что Маунг Х'ла подменил стаканы… — начал Стрикленд, но Мерчисон перебил:

— Маунг Х'ла?.. А, да, слуга — индус из Бурмы! Нет, его никто не подозревал. Ведь, за ним было девять или десять лет верной службы.

–… и что Коринна нарочно подготовила свое алиби, — продолжал Стрикленд, делая вид, будто не слышит.

Коринна в то время была рада любому ангажементу, — возразил Мерчисон. — Насколько мне известно, не было и речи о возможном сговоре между ней и бурмийцем.

Он велел лакею убрать приборы и подать пепельницу и спички. Закуривая сигару, Мерчисон не без любопытства разглядывал друга. Интерес, проявленный Стриклендом к давно забытому и, собственно говоря, пустому делу, удивил журналиста.

Когда лакей удалился, Стрикленд заметил:

— Тем не менее, если не ошибаюсь. Коринна и Маунг Х'ла едва не сели на скамью подсудимых по обвинению в убийстве?

Генри Мерчисон, вздрогнул, вынул изо рта сигару и пролаял:

— Откуда вы об этом знаете?

— Я об этом знаю наверняка.

— В таком случае вы знаете больше меня.

Мерчисон глубоко затянулся и, помолчав, добавил:

— Конечно, в таких случаях всегда бывают разговоры. Подозрения, вполне естественны, когда наследство неожиданным образом переходит в чужие руки.

— Ага! — прервал Стрикленд, — это я и хотель знать. Значит, было завещание в пользу Коринны?

— Да. Коринна получила все: дом в Лондоне, дом в Ярмуте, акции и бумаги…

— Так я и думал. Но почему, в таком случае, она до сих пор танцует?

Мерчисон рассмеялся.

— Вы наивны, как дитя, Стрикленд! А любовь к искусству? Она повторяет это в каждом интервью, мы повторяем это в каждой заметке. К тому же, — сухо добавил Мерчисон, — у нее есть любовник. Это стоит немалых денег!

Стрикленд кивнул головой.

— Батчилена?

— Да. Такие господа, как он, способны слопать любой капитал за несколько недель. У Батчилены нет денег. Вы понимаете, почему Коринна танцует!

Мерчисон допил кофе и спросил:

— Почему собственно вас так интересует эта история?

— У меня есть близкие друзья, и я боюсь, что их репутация может пострадать, если дело примет новый оборот.

— Я, кажется, догадываюсь, кто эти друзья, — улыбнулся Мерчисон. — Вы правы, подобный скандал отразился бы на всех, кто с Коринной близок, и в особенности на ваших друзьях. Они только начинают выходить на широкую дорогу, не правда ли? Чужая грязная история вроде этой, может на всю жизнь испортить начатую карьеру. К счастью, дело давно сдано в архив и не может принять нового оборота.

— Я в этом не уверен, — задумчиво ответил Стрикленд, — в результате следствия Маунг Х'ла был выслан обратно на родину. Там он поступил на службу садовником. В один прекрасный день он заметил на дороге белого человека и от страха бежал. Человек, которого никто прежде в тих краях не видел, зашел в дом и спросил Маунг Х'ла. Садовник скрылся в джунглях. Незнакомец отправился за ним. Через три дня в джунглях нашли мертвое тело Маунг Х'ла. Мне сообщил об этом очень осторожный человек, но даже он не сомневается, что Маунг Х'ла был убит.

— Доказательств убийства нет?

— Что стало с незнакомцем?

— Он сел на пароход и уехал в Мандалей.

Мерчисон задумался. На круглом лице отобразилась тревога.

— Да, это меняет дело, — пробормотал он. — Уехал в Мандалей? Скверно… Знаете что? Идемте со мной в редакцию. Мы, вероятно, застанем репортера, который вел для газеты отчеты о полицейском расследовании.

Стрикленд поспешно согласился, и через пять минут оба вышли из клуба.

Упущенная возможность

Громадный особняк газеты «Пламя» на маленькой боковой улице, за Флит-Стрит, был похож на океанский лайнер в узком проливе. Мерчисон провел Стрикленда в свой просторный кабинет и по телефону отдал распоряжение:

— Принесите мне все, что у нас есть о смерти Елизаветы Клэттер.

Через несколько минут появился служащий с большим квадратным конвертом в руках. В конверте лежала только одна короткая вырезка из газеты.

— Видите, я был прав. Кроме отчета о следствии ничего нет, — сказал Мерчисон, передавая вырезку Стрикленду.

Он вышел из комнаты. Стрикленд, усевшись в кресло, внимательно прочел заметку, но не узнал ничего нового. Дело, судя по отчету, было простое и банальное. Убитая горем, Коринна ответила удовлетворительно на все вопросы коронера. Маунг Х'ла на отличном английском рассказал подробности смерти Елизаветы Клэттер, в тот же день был вынесен вердикт о «смерти от несчастного случая».

— Все-таки, его, ведь, выслали из Англии! — размышлял Стрикленд. — Все-таки, он едва не попал под суд, и Коринна вместе с ним!.. В чем же дело?

Мерчисон вернулся в сопровождении рыжеволосого молодого человека и представил его Стрикленду:

— Ангус Тревор, репортер, ездивший на следствие в Ярмут. Поговорите с ним, Стрикленд, а мне надо идти.

Он вышел и закрыл за собой дверь. Рыжеволосый молодой человек подошел к столу, взял вырезку, пробежал глазами и сказал:

— Да, насколько помню, это все.

— Вы уверены, что это все? — спросил Стрикленд. — Вы не упустили ничего интересного?

— Не думаю. Я хорошо знаю вкус читателя, и, конечно, поместил бы в отчет все мало-мальски сенсационное. Раз я подал такой кисель, значит, больше нечего было подавать.

Стрикленд прошелся по комнате и спросил:

— Где же был Клэттер, муж этой женщины?

— Он вообще не появлялся на сцене. Елизавета Клэттер, по-видимому, была вдовой.

— Вы уверены? Мне очень важно это знать, — сказал Стрикленд.

Тревор почесал затылок.

— Погодите, — произнес он. — Я припоминаю, что, действительно, коронер спрашивал об этом Коринну. Она не знала, жив ли Клэттер или умер. Не помню, почему я это пропустил, — вероятно, не хватило места на полосе. По ее словам, госпожа Клэттер страдала припадками меланхолии и угрызений совести. По-видимому, она плохо жила с мужем и чувствовала себя виноватой. Но так как она сама об этом не заводила разговор, Коринна не хотела ее расспрашивать.

Стрикленд ухватился за соломинку. Возможно, что Елизавета Клэттер, страдая угрызениями совести, сама наложила на себя руки?..

— Высказывалось предположение о самоубийстве? — спросил Стрикленд.

— Коринна на это намекала, — сдержанно сказал Тревор. — Но коронер не разделял ее мнения.

— Вы говорили с Коринной?

— Конечно. Вернувшись в Лондон, я даже побывал у нее на квартире.

— Что она вам говорила?

— Все, что полагается говорить в таких случаях и что я ожидал услышать, — ответил Тревор. — Тем не менее, у меня создалось впечатление, что она что-то скрывала. Она уверяла меня, что горе ее убило, но что долг перед публикой и перед искусством заставляет ее танцевать, хотя сердце ее разрывается на части. Трогательно, не правда ли? Если вас интересует это дело, я бы на вашем месте постарался узнать, не намекала ли она незадолго до этого… на несчастный случай, или что скоро получит большие деньги? Она, конечно, осторожна и не глупа, но люди часто совершают ошибки, особенно если их преследуют кредиторы.

Дав этот совет, Ангус Тревор простился со Стриклендом и вышел из редакции. На углу улицы он остановился в размышлении. Ему пришло в голову, что он может сообщить Стрикленду один адрес, которого сам никогда не узнает, но где, вероятно, можно достать некоторые сведения.

Тревор получил этот адрес после упорной слежки — его тщательно скрывали, и не даром.

Он вернулся в редакцию, но полковника уже не было. Журналист не заметил, что Стрикленд прошел мимо него, пока он стоял в размышлении на улице.

Стрикленд узнал нужный адрес лишь несколько дней спустя.

Обед в «Семирамиде»

Ариадна приехала на банкет в бледно-золотом платье, напоминавшем цвет ее волос. На шее сверкал подаренный Стриклендом рубин.

— Мы сидим все в конце первого стола, — начала она, обращаясь к кучке окружавших ее друзей, и вдруг разочарованно замолкла.

— О!..

В конце стола только что уселся пожилой сухощавый господин в пенсне. К Ариадне подошел секретарь общества, организовавшего банкет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Колдстримская гвардия (англ. the Coldstream Guards) — один из пехотных полков британской гвардии. Один из первых британских пехотных полков после Гренадерской гвардии. — Прим. переводчика.

2

Фолькстеатр (нем. Volkstheater, букв. «народный театр») основан в 1889 году по просьбе жителей Вены, в том числе драматурга Людвига Анценгрубера и мебельщика Михаэля Тонета как популярный противовес Бургтеатру. Театр был основан с целью популяризации классических и современных пьес среди широких слоёв горожан. В репертуар входят как классические произведения, так и более современные работы. — Прим. переводчика.

3

Джованни Баттиста Тьеполо — итальянский живописец и гравер, виртуоз офорта, художник-декоратор, фрескист, представитель венецианской школы. — Прим. переводчика.