Концлагерь «Ромашка»

А. Ш., 2015

2031 год. Население России стареет, Сибирь превращается в безлюдную пустыню, по стране прокатывается волна бунтов, организованных мигрантами и религиозными экстремистами. Напуганные власти решаются на крайние меры по спасению русского, украинского и белорусского народов. Тотальный запрет на аборты приводит к трёхкратному увеличению рождаемости. По всей стране разворачиваются бойскаутские лагеря – специальные учреждения для воспитания миллионов детей и подростков от двух лет до восемнадцати, куда свозятся сироты, а также дети, которых родители не могут прокормить. Из бойскаутов государство активно готовит солдат, крестьян и рабочих. Однако, из этого правила есть исключения. Главный герой растёт в лучшем бойскаутском лагере страны под названием «Ромашка», где воспитывают одарённых детей. Этот лагерь готовит будущую интеллектуальную, научную и спортивную элиту России. Суровая атмосфера лагеря, в котором детей заставляют работать с десятилетнего возраста, а также подвергают психическому и медицинскому воздействию, в конце концов подталкивает старших бойскаутов к сопротивлению. Озлобленные, они готовы добыть свободу чудовищными средствами, но не менее чудовищными методами по их усмирению действует власть…

Вторая глава

Однажды заболел один из младших бойскаутов и всеобщий любимец, 8–летний Миша Маринич. У него поднялась температура до 40 градусов и начался бред. На дворе был ноябрь, многие грипповали, и все рассудили, что это грипп, хотя и в необычно тяжёлой форме.

В комнате Миши, ввиду его состояния, посменно дежурили молодые медсестры — Лера и Алёна — бывшие воспитанницы лагеря. С Алёной я немного общался: она беспрепятственно могла ездить во внешний мир, и я узнавал у неё разные белгородские новости.

В третий день мишиной болезни Алёна встретилась мне поутру — кажется, перед линейкой — и сообщила, кроме прочего, что Миша совсем плох: бред усилился, и он постоянно повторяет: «Хочу французский шоколад! Артём, дай хоть кусочек!»

Я покраснел.

— Ну как тебе? — спросила Алёна.

— Ужасно. Кто это слышал, кроме тебя?

— Никто. Ну, может быть, Лера слышала в свою смену.

— Он больше ничего не говорил?

— Нет.

— А другие имена называл?

— Нет.

Это была неприятная новость. Конечно, я знал, о чём Миша бредил. Французский шоколад с изюмом, очень нежный на вкус — наверное, мальчик за всю свою жизнь не пробовал ничего вкуснее. Такой шоколад в бойскаутский лагерь, разумеется, не завозили — мы вообще ели мало сладостей (Департамент считал, и, конечно, справедливо, что шоколад дорог, а подростки, которые потребляют мало сахара, существенно экономят на услугах стоматолога). Французский шоколад мы доставали с немалым риском в северном лесу. Выглядело это следующим образом. Один или два раза в месяц, в тёмную безлунную ночь, к внешней границе лагеря пробирались российские правозащитники. Они несли с собой пакеты, набитые разными подарками для бойскаутов: гаджетами, сластями и другими сувенирами. Кроме того, правозащитники привозили на джипах мощные станковые арбалеты. При помощи арбалетов пакеты с подарками перебрасывались через ограду на территорию лагеря, в северный лес, а дальнейшая судьба сувениров зависела от того, кто их подберёт — охранники лагеря или бойскауты.

Отправленные правозащитниками подарки в лагере были под запретом (за один найденный фантик от запрещённой конфеты полагались три дня карцера и несколько утомительных нотаций в воспитательной комнате). В день, когда, по сведениям администрации, ожидался приезд правозащитников, подросткам запрещали покидать территорию городка, а охранники лагеря, наоборот, выходили в лес на поиски трофеев. Дальнейшая судьба собранных охранниками трофеев мне неизвестна, но, рискну предположить, прохвост наш директор Олег Родионович их перепродавал.

Разумеется, мы не могли допустить такого положения дел, когда на нашу долю ничего не доставалось. Северный лес был холмист и изрезан оврагами — как-то раз на прогулке я и двое моих приятелей заметили, что раскидистый вяз и две мохнатые ели, растущие на склоне оврага, закрывают своими ветвями вход в пещеру. Пещера была неглубокой, метров до пяти, с глинистым полом и сводами. Мы сразу сообразили, что эта пещера открывает перед нами большие перспективы.

Здесь надо пояснить, что мы, равно как и администрация лагеря, заранее знали, что в такой-то день предстоит вылазка правозащитников. Объявления об этом — часто в иносказательной форме — развешивались сразу на нескольких сайтах в интернете, и мы внимательно их отслеживали.

На охоту за сувенирами мы выходили до октября, пока по ночам не стало холодно. Разводить костёр в лесу для обогрева было слишком рискованно, потому что дым легко могли заметить охранники, и если бы это случилось — прощай всё: подарки, укрытие и авторитет среди сверстников, который мы с Ильёй и несколькими приятелями сумели заработать благодаря своим дерзким вылазкам. Наша тайна была бы рассекречена, пещера зарыта, да ещё, пожалуй, одним карцером наказание бы не ограничилось: нас вполне могли сослать в дисциплинарный лагерь, учитывая продолжительность и систематичность нарушения дисциплины с нашей стороны.

Теперь на дворе был ноябрь. Днём столбик термометра едва переползал за ноль, ночью было и того холоднее.

Мне очень трудно это объяснить, но в тот день, когда я услышал от Алёны про Мишу, который бился в горячке и бредил французским шоколадом, во мне проснулось родственное чувство. Или, не знаю, может быть, братское чувство. Мне вдруг стало ясно, что я должен достать эти проклятые французские сладости, невзирая ни на какой мороз и лишения, потому что этого хочет маленький человечек, которому очень плохо и у которого в целом мире, представьте себе, больше никого нет.

Я встретил Илью на линейке и, когда поднятие флага и летучка закончились, сжал ему руку:

— Нужно поговорить. Лучше в моей комнате.

— Но до занятий десять минут.

— Целых десять минут. Мы успеем.

Когда дверь моей комнаты захлопнулась за Ильёй, я сказал:

— Нам нужно достать трофеи. Сегодня же или завтра. Сейчас как раз новолуние и облачно, мы можем списаться с правозащитниками по зашифрованному каналу.

— Ты с ума сошёл? По ночам минус десять.

— Мы справимся.

Илья пристально посмотрел на меня, точно хотел удостовериться, не рехнулся ли я и вправду. Не заметив ничего подозрительного, он осторожно спросил:

— А почему именно теперь?

— Миша Маринич тяжело болен и бредит французским шоколадом.

— Ах, вот оно что. Не знал.

— Мне Алёна утром сказала.

— Ладно, я тебя понял. Мне нужно подумать.

— Как знаешь. Думай до вечера. Если не готов, я пойду один.

— Ну хорошо, а как ты собираешься ночевать в лесу? Шуб у нас нет, за пару часов там можно ноги и руки отморозить.

— Есть идея. Можно взять в столовой несколько брикетов бездымного угля.

— Что значит взять? Украсть?! Ты знаешь, чем это грозит?

— Ну почему сразу украсть? Скажем Марии Фёдоровне, что нам нужно для лабораторной по химии.

С Марией Фёдоровной, старшей поварихой, я был в отменно хороших отношениях, поскольку сделал ей несколько подарков из тех самых трофеев, что мы собирали в лесу. Их происхождение я объяснял ей так, что у Ильи остались на свободе дальние родственники, которые присылают ему время от времени ценные подарки. Мария Фёдоровна была единственным человеком из персонала, который настолько вызывал доверие. что я рискнул переманить её на нашу сторону скромными подношениями. Она была добродушной, простой тётушкой и можно было быть уверенным, что она говорит и действует безо всякой задней мысли. Кроме того, дружба с Марией Фёдоровной была очень полезна с практической точки зрения. Благодаря ей, мы с Ильёй зачастую получали лучшие куски и соки без недолива.

— Да, она, наверное, ничего не заподозрит, — после раздумий согласился Илья.

— Тогда решено? — я сунул Илье руку.

— Ты опасный человек, Артём. У тебя талант вести за собой людей, — рассмеялся он. — Согласен. Если даже что-то сорвётся, будем сидеть в соседних комнатах карцера и перестукиваться друг с другом. Это меня утешает.

С брикетами нам повезло. Мы специально пришли обедать поздно, чтобы остаться в столовой последними, и мне удалось в немногих словах объяснить Марии Фёдоровне, что семь — восемь солидных брикетов бездымного угля — это наша заветная мечта на сегодня. В результате, мы получили даже гораздо больше — добрых полмешка спрессованных тёмных брусков. «Не Бог весть какое сокровище», — обронила Мария Фёдоровна, плюхнув мешок перед нами и жестами попросив уносить его поскорее. Как выяснилось, лагерю они достаются задёшево, а мы-то с Ильёй считали, что они идут почти на вес золота. Ведь для нас так оно и было! Мешок мы сперва, со всеми предосторожностями, утащили в мою комнату, а там запихнули его в спортивный рюкзак. После этого мы облачились в нашу зимнюю форму и направились в северный лес. Рюкзак я нёс за плечами и все три километра от городка бойскаутов до опушки леса поминутно оглядывался — не присматривается ли кто к нашему облачению — спрятанный в рюкзаке мешок, несмотря на все наши старания утрамбовать его поплотнее, топорщился как камень. Но никто ничего не заметил. Добравшись до пещеры, мы спрятали мешок по-надёжнее и перевели дух.

— Ну, теперь вроде всё готово, — резюмировал Илья. — Даже не ожидал, что получится. А куда ты так внимательно смотришь?

Я молча указал пальцем на две дорожки следов, оставленных нами на мокрой земле.

— Следы. Мы оставили следы. И они ведут прямо к пещере.

Мы быстро накидали палой листвы перед входом в пещеру.

До вечера мы прожили в довольно приятном и щекочущем нервы ожидании. Во всех приключениях, как бы опасны они ни были, есть что-то щемяще приятное, что-то от самой сути мужественности, а наше приключение было к тому же связано с таким благородным порывом, что мы не могли хоть на секунду собой не залюбоваться. Улыбки с наших лиц пропали лишь перед самым завершением учёбы (в ноябре она длилась дольше, чем летом, почти до пяти часов, поскольку в холодное время года нельзя работать на улице). Выходили мы из городка налегке. Наши приятели перед вылазкой, как всегда, пожелали нам удачи. Перед выходом мы ещё раз проверили ноутбуки и всю аппаратуру — всё должно было сработать как нельзя лучше, во время обхода охранников наши голоса должны были ответить из пустующих комнат за нас. Но на всякий случай мы проверили заряд батарей и даже почистили компьютеры от пыли.

В администрации, скорее всего, знали, что вечером предстоит вылазка правозащитников. Охранники чуть внимательнее обычного приглядывались к бойскаутам и вечером даже досмотрели пару — тройку человек с сумками, что случалось только в ответственные дни. Но мы с Ильей были в своих обычных форменных куртках, налегке, с улыбками на лицах — никто не мог подумать про нас плохое.

Слегка попетляв на всякий случай, мы через час или около того дошли до опушки. Сразу влезать в пещеру и мёрзнуть там ещё час — полтора в наши планы не входило, и мы решили погулять слегка по лесу. Состояние Миши за день не улучшилось. К нему вроде бы вызвали хорошего областного педиатра, но приедет он или нет, было неизвестно. Мы прекрасно знали, что на свободе к нам — даже к лучшим из нас — всё равно относятся как к людям второго сорта. Если в «Ромашке» погибнет один, пусть талантливый мальчик, останется ведь ещё почти 20 тысяч.

В восемь часов мы наконец заняли нашу стратегическую позицию. В это время на высоком ограждении лагеря включились мощные прожекторы — их лучи прошили воздух, точно предстоял налёт вражеских бомбардировщиков, и забегали по окрестным пролескам, по полям, по низким тучам. Определённо, администрация ждала гостей.

Я достал из рюкзака бинокль и нетерпеливо стал рассматривать пейзаж, расстилавшийся за оградой. Но время шло, томительно тянулись минуты, а признаков жизни всё не было видно.

— Неужели не приедут?… — раздражённо пробормотал я. — Да почему же именно в такой день?

— Пустота? — спросил Илья.

Я кивнул головой и снова припал к биноклю. Вдруг где-то южнее нас раздался слабый треск ломающихся веток, затем ещё и ещё.

— Это они?

— Да.

— Ты видишь, откуда они стреляют?

— Нет, не вижу, но они целятся гораздо южнее. Блин. Скверно.

— Так что, выходим?

— Нет, подожди, там могут рыскать охранники. Посмотрим — может быть, пара пакетов приземлится поближе к нам.

Илья промолчал и взял у меня бинокль. Минут пять ничего не происходило, я грыз ногти и уже начал озираться в поисках мешка с брикетами — пока мы сидели в низком старте, я совершенно не замечал холода, но теперь тело буквально начал сотрясать озноб.

— Ты смотри, а я пока уголь подготовлю.

— Подожди. Так и есть! Удача!

Треск ломающихся веток послышался неподалёку от нас.

— Где он?

— Вот там, чуть правее… — отозвался Илья. — Нет, не забирай у меня бинокль, а то я потеряю его из виду. Это наш трофей, точно тебе говорю. Я вижу большой красный пакет.

Илья ещё несколько секунд наблюдал, а затем чуть выдохнул:

— Недалеко отсюда. Но, правда, он застрял в ветках. И лезть довольно высоко.

— Блин, засада.

— Что будем делать?

— Как что? Пошли, у нас мало времени!

Мы сорвались с места и начали продираться сквозь тьму, то и дело натыкаясь на ветки кустарников. Когда мы оказались, наконец, у цели, выяснилось, что пакет с трофеями застрял на высоте метров в десять над землёй, в крючковатой кроне огромного вяза. Никакой возможности стрясти его с дерева не было.

Выбирать того, кто полезет наверх, не пришлось. Я едва ли не лучший в лагере спец по лазанью по канату, и мне было только немного неприятно думать о своей зимней форме — куртка могла порядочно испачкаться, а то и изорваться. Впрочем, вяз — превосходное дерево для лазанья, он почти всегда раскидистый, с толстыми, ухватистыми ветками. Этот вяз, который захватил в плен наш трофей, рос к тому же от самой земли не прямо, а под углом, что, несомненно, облегчало задачу.

Пять метров я преодолел, как кошка. Дальше начались сложности, потому что к шару надо было подползать по толстой, но уже вызывающей опасения в плане равновесия ветке, уходящей вбок от главного ствола. Когда мне осталось два метра, я поглядел вниз, на Илью. Тот радостно улыбался и покивал мне. Луч его фонарика весьма аппетитно гулял по пакету с сувенирами. Там внутри, подумал я, конечно же, несколько электронных безделушек, айфоны 19–ой модели, чипы с играми, и, конечно, много сластей, среди которых обязательно найдётся несколько плиток французского шоколада, потому что без них…

Вдруг вдалеке раздался хруст. Мы замерли. Несколько секунд я слышал биение своего сердца и дыхание — оглушительное дыхание. Хруст повторился чуть явственнее. Я похолодел — если только можно было ещё похолодеть после трёх часов на морозе — и каким — то не своим, страшным шипящим шёпотом приказал Илье:

— Выключи фонарь, скорее!

Луч света пропал. Мы напряжённо прислушивались, и вскоре хруст начался снова, и уже не прекращался — он стал приближаться к нам.

Полминуты я сидел как парализованный. Даже мысли меня не слушались. Потом ко мне вернулась возможность думать. Первая мысль, самая дурацкая и неприятная, была про дисциплинарный лагерь, скотские условия и то, что теперь задача выйти в люди значительно усложняется. Вторая мысль была про Мишу. Бедный мальчик.

Затем я понял, что у нас ещё есть возможность бежать.

— Илья, я спускаюсь, — шёпотом сказал я.

Ответа не последовало.

— Илья, ты слышишь? Нам надо бежать.

Молчание. Загадочное молчание.

— Ты… ты что, сбежал один?… — зачем-то спросил я вслух. Мысль о том, что мой лучший друг меня бросил, была шокирующей настолько, что я опять застыл, даже не начав слезать с ветки. И тут же понял, что для меня бежать уже поздно — хруст шагов доносился совсем уже близко, и темноту рассеял луч незнакомого фонаря — гораздо более сильного, чем у Ильи.

— Так — так — так, — раздался смутно знакомый голос. — Кого я вижу? Кто это у нас тут нарушает дисциплину?

Свет фонаря ударил мне прямо в глаза, и я зажмурился.

— Ба! Ха-ха. Вот уж не ожидал увидеть. Артём Извольский собственной персоной! Примерный юноша, победитель олимпиад, гордость лагеря.

В охраннике я, разлепив веки, узнал Сотникова — бывшего прапорщика, а теперь «генерал — атамана» каких — то казачьих войск, который в лагере был известен привычкой выкручивать уши провинившимся десятилеткам и любовью к пиву, вследствие которой его фигура каждый год расширялась на несколько сантиметров.

— А знаешь, Артём, как мерзко жить в дисциплинарном лагере? Там заставляют вкалывать от зари до зари, чистить коридоры и туалеты, и очень скверно, братец ты мой, кормят. А какой там контингент… ммм! Знавал я одного пацана, который до лагеря убил своих родителей, а потом ещё в дисциплинарке проткнул парню ножом почку. Там не та малина, что здесь. Ну да, впрочем, сам увидишь.

— Навещать — то хоть будете? — попытался сострить я, но голос был каким — то упавшим.

— Конечно, мой мальчик. Слезай. Хватит уже изображать Маугли.

— Послушайте, я не хочу в дисциплинарку. Может, как — нибудь договоримся?

— Договоримся? Бха. Ха-ха! О чём? Что ты можешь мне дать взамен на молчание? Деньги? Откуда у тебя деньги?

— Нет, но я… я могу… давать вам по одному трофею из нашей добычи, начиная с этого дня, целый год. Там 19–е айфоны. Они очень дорогие. Каждый по тысяче долларов стоит, а может и больше. Представьте, сколько вы сможете заработать, если будете получать их каждую неделю. Можно сказочно обогатиться.

— Взятку мне хочешь дать, парень?

— Ну… да. Можете называть это взяткой. Пожалуйста, ну что вам стоит? От того, что я попаду в дисциплинарный лагерь, лучше никому не станет.

— Как это никому? Дисциплина и порядок явно выиграют.

— Не ломайте мне жизнь, прошу вас.

— Хммм… Согласиться, что ли?…

Моё сердце забилось чуть чаще и радостнее.

–…но только такого стреляного воробья, как я, на мякине не проведёшь. Слез с дерева, быстро!

Я вздохнул и начал было ползти по ветке назад, но тут произошло чудесное и неожиданное — сзади Сотникова мелькнула тень, размахнулась и ударила моего мучителя по голове чем-то похожим на бейсбольную биту. Послышался глухой стук, короткий стон, и свет фонаря судорожно заметался в разные стороны. Тело Сотникова обмякло и упало в листву лицом вниз.

— Прости, что меня долго не было. В темноте не так просто быстро отыскать подходящую дубинку, — послышался извиняющийся голос Ильи.

— Спасибо!! Я уж думал, что мне больше не видать ни тебя, ни друзей. Он меня тут запугивал, ссскотина! — я с отвращением и беспокойством поглядел на Сотникова, смирно лежащего на животе. — Ты не убил его?

— Какое там. Слегка оглушил. Скоро очнётся. Только шишка останется.

Я спустился с вяза и осмотрелся.

— Что будем с ним делать? Когда он вернётся и всё расскажет, нам не только вылазку за сувенирами впаяют, но и нападение на службу безопасности. Это уже не дисциплинарка. Это пахнет тюрьмой.

— Ничего он не расскажет, — усмехнулся Илья. — Я кое-что прихватил с собой.

Илья порылся в своём небольшом рюкзаке и достал оттуда два предмета — пузырёк и литровую флягу, которую я сперва принял за термос.

— В пузырьке малиновые таблетки — никогда их не пью, но всегда ношу с собой, потому что они прописаны, и педагоги могут проверить их наличие, — пояснил он. — А тут у нас…

— Фляга коньяка?! Как ты её достал?

— Не только у тебя есть полезные знакомства с поварами столовой, — подмигнул Илья, пока я ошарашенно рассматривал флягу. Отвинтив колпачок, я принюхался, и ароматы дуба, розы, мёда, каких — то ещё сладостей ударили в нос. Коньяк был очень хороший.

— Никогда бы не подумал, что ты пьёшь.

— Вообще — то не пью. Но мы собрались провести морозную ночь в лесу, и я подумал, что коньяк может нам пригодиться.

Тело Сотникова издало короткий глухой стон.

— А вот Сотников — известный алкоголик, — продолжал Илья, пнув тело ногой, — и когда утром его найдут пьяным, в беспамятстве, в обоссанных штанах и с пустой флягой коньяка в руке, это будет так же удивительно, как восход солнца, то есть вообще никак не удивительно.

— Свяжем ему руки?

— Пожалуй, не стоит. А то останутся следы на запястьях. Давай сразу за дело.

Мы не без труда приподняли Сотникова в полувертикальное положение, на колени. Он ещё ничего не соображал и, видимо, страдал сильнейшим головокружением. Илья откупорил фляжку и поднёс Сотникову под нос.

— Будешь пить? — ласково спросил он. Сотников издал неопределённое, но скорее радостное похрюкивание. — Тогда открывай ротик и будь послушным мальчиком.

Я потянул Сотникова за подбородок вниз, его обширная ротовая полость открылась, обдав меня не совсем свежим запахом, и Илья всыпал туда целую пригоршню малиновых таблеток, после чего влил в рот охраннику жидкости на три хороших глотка.

— Эх, жалко хороший коньяк на такого борова переводить, — с сожалением заметил он.

Мы подождали, пока таблетки и алкоголь дадут нужный эффект. Нужный эффект последовал стремительно — уже через три минуты Сотников с лицом умственно отсталого глядел перед собой и совершал странные — не то подрагивающие, не то волнообразные — движения всем телом, как кусок желе, который тронули пальцем.

— Вот и славно, — одобрительно заметил Илья, пряча во внутренний карман пузырёк с неиспользованными пилюлями.

— Надеюсь, он тут не замёрзнет.

— За несколько часов точно нет. Его ведь ещё до утра хватятся.

— Да, верно. Знаешь, нужно ещё подпоить его немного до полной кондиции, заодно и согреется, — ко мне наконец вернулась способность нормально соображать после пережитых волнений. — И потом заметём всё тут, чтобы не было следов этой возни.

— Само собой. А ты пока достань пакет с трофеями, я с пустыми руками уходить не согласен.

— Ах да, сейчас.

Во второй, более удачный раз вся процедура снятия трофея с вяза заняла у меня несколько минут. С нетерпением мы вскрыли упаковку и, к нашей радости, обнаружили там всё желаемое — в ней были и 19–е айфоны, совершенно новые, считывающие рисунок сетчатки глаза владельца, и чипы с музыкой, и химические шарики для еды — совершенно безвредные, но способные придать любой пище желаемый вкус — или дыни, или крем — брюле, или пудинга, что было особенно приятно, когда приходилось поглощать перловку или пресный рис. Наконец, мы нашли больше килограмма сладостей, и в их числе — шесть плиток французского шоколада в ярко — синих обёртках — они блестели среди других трофеев как бриллианты.

— Прекрасно, — с удовольствием отметил я.

Сотников издал мычание, какое мог издать только пьяный и очень одуревший от таблеток человек. Он продолжал колыхаться, стоя на коленях, и мне представилось, что для таких движений гораздо больше бы подошла поза Будды — тем более, что у Сотникова не сползала с лица характерная полуулыбка.

Минут пятнадцать нам потребовалось на то, что привести поляну перед вязом в надлежащее состояние. Напоследок Илья ещё подпоил Сотникова, так что во фляге осталось коньяка едва ли не на донышке — во всяком случае, гораздо меньше половины. Завершив эти важные дела, мы направились обратно к пещере.

До утра мы дожили без особенных приключений — в пещере, благодаря костру из бездымных брикетов, было почти тепло, и мы даже по очереди подремали до полседьмого, когда настала пора возвращаться в городок.

В семь часов мы дошли, поминутно озираясь и ожидая столкновений с патрулями, до стадиона, но наши опасения оказались напрасными — охрана усилена не была, на плацу уже сновали первые бойскауты. Некоторые делали утреннюю зарядку и бегали, пуская клубы пара, по дорожкам и тут и там в пределах видимости. Мы с Ильёй тоже припустили бегом, делая вид, что вышли размяться, как и спортсмены. Так, бегом, мы добрались до своих домов. Лишь только влетев, порядочно запыхавшись, в свою комнату, я сполз на стул от накатившей усталости и нащупал в кармане куртки плитки шоколада. Теперь их предстояло передать тому, кто очень о них мечтал.

Рискуя опоздать на линейку, хотя на фоне пережитого ночью это было бы мелким проступком, я добежал, переодевшись в сухую и чистую форму, до дома младших бойскаутов № 14, в котором жил Миша. Осторожно постучал в дверь. Через минуту её открыла заспанная Алёна, с тёмными кругами под глазами. При виде меня она выжидательно улыбнулась.

— Как он?

— Наконец — то лучше. Уже не бредит, и температура всего 38. Знаешь, врач вчера сказал, что, может быть, всё-таки не грипп, а пневмония.

— Можно на пару минут зайти?

— Да, если хочешь. Только недолго. Сюда может комендант заглянуть.

— Хорошо.

Алёна пошла в ванную умыться, а я присел на кресло у изголовья мишиной кровати. Он не спал и повернул ко мне голову.

— Ты как, чемпион? Выздоравливать будешь?

— Буду, — ответил Миша.

— Молодец. Я тут кое-что принёс в подарок, чтобы это случилось поскорее. Только это — тссс! — наш большой секрет. Даже Алёне и Лере нельзя говорить.

Я достал из кармана три большие плитки французского шоколада. Глаза Миши, болезненные, грустные, зажглись вдруг ярким огнём. Он потянулся рукой к подаркам и благодарно посмотрел на меня.

— Спасибо, Артём.

— Спрячь их под подушку. Когда никто не увидит, сможешь съесть. Хорошо?

— Ага.

— Ну всё, мне пора бежать. Пока.

На линейку я успел ровно за минуту до восьми утра, но мог бы, как выяснилось, не торопиться — для нашего потока она началась со значительным опозданием, поскольку служба безопасности и педагоги решали, что делать с найденным в лесу Сотниковым — везти его в вытрезвитель, в Белгородский госпиталь для лечения обмороженных пальцев, или же обе проблемы можно решить на месте.