Каменная Мессалина

А. Мириси, 2019

Светская дама, пресыщенная роскошью и чувственными утехами, заключает через интернет шуточную сделку с Дьяволом ради неизведанных удовольствий. Через считанные мгновения после подписания контракта она получает предложение от любовника ограбить мужа и бежать с ним за границу. В ходе трехдневной драмы женщина оказывается в центре клубка интриг, полностью переворачивающих ее представление о собственном окружении. Выполнит ли Дьявол условия договора? Реальна ли сама сделка, или ее породило воспаленное воображение персонажа? В поисках ответа читатель погружается в причудливый детективный сюжет, пульсирующий в унисон тонусу главной героини, терзаемой запретными желаниями

Глава 2

В которой раскрывается несколько пикантных секретов

Машина неслась по вечерним улицам, прочь с проклятого места. Преодолевая дрожь, Моника нажала на кнопку радио. Послышался пожилой голос.

— Трагедия человека не только в том, что он не способен определиться со своими желаниями, — вещал неизвестный философ. — Иногда люди страдают, потому что их истинные желания исполняются…

— Этого еще не хватало! — Моника выключила приемник.

Через пять минут ее авто стояло у богато украшенного лепниной здания конца 19-го века. Взлетев на крыльцо, женщина с силой потянула за ручку входной двери, и, вбежав в просторный вестибюль, очутилась у стола консьержки. За ним сидела дама с шиньоном лет сорока пяти в сером костюме. Моника вздрогнула, как ужаленная, и отскочила в сторону, к лестнице. Каблучки нервно застучали по ступенькам. Поправляя очки, консьержка провожала ее недовольным взглядом.

Поднявшись на второй этаж и открыв дверь, женщина поняла, что из-за волнения приехала не туда. Эту квартиру она делила с мужем, вечно находившимся в отъезде. Любовников она принимала в другой. Та двухкомнатная норка, расположенная в сомнительном районе на окраине, досталась ей в наследство от дяди. Моника сразу оценила достоинства новой недвижимости — удаленность от центра и отсутствие проклятой консьержки. Квартирка прошла ремонт, избавилась от старой мебели и от всего, что не соответствовала духу храма Венеры. Там поселилась любовь.

— Коварство и любовь! Измена и любовь! — хихикала кокетка.

Не то чтобы муж ничего не знал о дядиной квартире. Нет, он был четко проинформирован о наследстве. Однако его робкое предложение продать ненужную собственность встретило решительный отпор. Было заявлено, что недвижимость будет сдаваться, что найден съемщик — родственница Анны (об этой Анне мы скоро многое узнаем), и что ремонт проводится в интересах новой обитательницы. Конечно, никакой родственницы стены апартаментов не увидели, но на просьбу рассказать о денежных поступлениях с квартирантки Моника могла дать правдоподобный ответ. Средства, действительно шли. Ежу понятно, что непосредственно от Анны в обмен на право пользоваться помещением в том качестве, в каком его использовала Моника.

Итак, женщина вошла в прихожую. Сменив туфли на плюшевые тапочки с мордочками зайцев, она миновала просторную комнату — почти залу, — спроектированную словно ради снобизма, прошла в убранный со вкусом салон и остановилась у двери кабинета мужа. Дверь была заперта перед отъездом хозяина, не допускавшего в святая святых решительно никого. Супруг объяснял свое поведение боязнью горничной.

Постояв у запертой двери, Моника повернулась к окну. Рядом с ним на тумбочке стояла лакированная шкатулка. Тут же возвышалась главная достопримечательность салона — гранитная колонна, высотой где-то по грудь, увенчанная мраморным бюстом. Хотя бюст напоминал Фрейда, на нем значилось “Платон”. Середину комнаты занимал журнальный столик с двумя креслами. На стене между сервантом и антикварным зеркалом висел большой черный экран.

Помимо таинственного кабинета в салон выходили кухня, спальня и детская. Детская была пуста. Моника родила девочку через год после выхода замуж и страшно ее любила: катала на деревянной лошадке, покупала конфеты, раз даже пыталась читать книжку… Впрочем, ребенка забрала к себе свекровь, не переносившая Монику на дух.

— Эта шалава наставит тебе рога, — твердила свекровь мужу. — Как выставишь ее вон, ребенка ни за что не отдавай. Сам не захочешь, так я отсужу. Пусть продолжает наш род.

Оглядев салон, женщина вошла в спальню. Да, эта комната знала минуты неги, ее стены видели исступление. Добрую треть помещения съедал гигантский одр любви — двуспальная кровать под старину. Под слоем простыней лежал ортопедический матрас, чуть менее упругий, чем семь лет назад, сразу после покупки, зато многое изведавший. Пластиковые пружины запечатлели все этапы отношений Моники с мужем. В самом начале — обоюдную страсть. Если точнее, неподдельную страсть супруга и более-менее удачные попытки имитации со стороны дамы. Далее — безответные порывы мужчины, бывшие тем неистовей, что несчастному грезилась возможность еще чуть-чуть и довести избранницу до прежнего экстаза. Наконец, постельный цинизм — это когда оба делают вид, что им нравится.

Нет, муж почти не заглядывался на других женщин. С ним произошла метаморфоза, обычная для людей его круга: делец постарел (больше, чем на семь лет из-за постоянного напряжения), заметно потолстел. Нервы, измотанные управлением Фирмой и необходимостью поддерживать свое положение в обществе, оставляли с каждым годом все меньше сил для любви. Их ресурс был изношен…

Кроме кровати в спальне имелись старинное трюмо, платяной шкаф и книжный стеллаж. Моника машинально положила на него коробочку с кольцом, подошла к зеркалу и простояла так почти минуту, что-то шепча. История со старухой не давала покоя.

Наконец она нервно улыбнулась и движением, воскрешающим в памяти времена мушкетеров, сняла шляпку. Пальцы сомкнулись на золотистой пуговице пиджака, похожей на старинный дублон.

— Пиастры, пиастры, — пробормотала Моника.

Пуговица вошла в разрез петли. Расстегнув их все, женщина повернулась спиной к постели и раздвинула лацканы жакета. Пиджак съехал с плеч на гладь покрывала.

— Нужно успокоиться, — Моника снова уставилась в зеркало.

На нее смотрело тридцатилетнее лицо с большими голубыми глазами. Изящный нос и линия тонких губ образовывали перевернутую “Т”. Женщина раскрыла рот, превращая букву в замочную скважину.

Ее лицу была чужда плебейская округлость. В слегка вытянутом подбородке поклонники улавливали влияние аристократических генов. Это теорию подкрепляла форма шеи, длинной, как у ренессансной куртизанки. Грудь была огромной. Наполовину ее скрывала бежевая комбинация.

Ухмыльнувшись, Моника расстегнула ремешок — юбка упала к ее ногам лезвием гильотины. Открылись бедра. Жадные щупальца подвязок тянулись к кромкам чулок.

Мысли о собственном теле помогали отвлечься. Сняв комбинацию, Моника медленно развернулась в профиль к трюмо и, обнаружив, что немножечко пополнела, пугливо втянула животик.

— Ладно, все это глупости, — женщина опустила веки. — Скоро свидание! Пора одеваться и ехать на квартиру дяди.

Писк телефона заставил ее потянуться к сумочке, брошенной на постель.

— Да… — Моника взяла трубку. — Анна, ты? С тобой мы встречаемся послезавтра!

— В четыре? Значит, в четыре.

— Нет, нет, сегодня квартирка занята. Ко мне приезжает Кролик. Мы остаемся на ночь.

Собеседница была явно чем-то недовольна. Она повысила голос.

— Мне и самой это не нужно, — перебила ее Моника, — ты же понимаешь, я не знаю, чего хочу.

— Ладно, я тоже тебя целую.

Женщина выключила телефон и осторожно подняла голову. В зеркале отражались две огромные чаши, покрытые бежевым шелком и серебряный кулон между ними. В груди сладко щемило. Она глубоко вздохнула — чаши качнулись. Перед глазами мелькнуло скуластое лицо, обрамленное каштановыми кудрями. Монике померещился тот, кого она так хотела увидеть.