Опыты литературной инженерии. Книга 1

А. И. Гофштейн, 2021

Опыт в широком смысле – единство умений и знаний. Пожил, поднакопил, поделился. Может быть, не слишком щедро: что забыл, а что не освоил до такого состояния, чтобы иметь нахальство предложить читателям. Остается только надеяться, что в моих рассказах найдется для вас и полезное и забавное. То есть то, что в жизни неразделимо.

Банька в Крулевщизне

Ах, какая прелесть — банька зимой! Надо вот так предварительно намерзнуться не по своей воле, ползая по снегу на учениях и зарываясь в сугробы при условной атаке «безымянной высоты», чтобы потом сидеть в пропахшей соляркой коробке боевой машины пехоты, завывающей на подступах к деревне Крулевщизна, где тебя со всем своим пылом и жаром ждет деревенская банька! У тебя между колен зажат чемоданчик со сменным бельем, сухими теплыми портянками и чекушечкой, заботливо завернутой в эти же портянки. После согрева тела, распаривания и мытья самое время раздавить эту чекушечку с боевыми товарищами, закусив маринованным огурчиком, который уже не пугает первозданным холодом Вселенной, а вселяет бодрость и веру в наличие настоящей благодати!

Боевая машина пехоты ползет, подминая траками хрустящий наст, резко притормаживает фрикционами при поворотах: такое общее неудобство гусеничных машин. Полусонных боевых товарищей даже в переполненном десантном отсеке бросает друг на друга. Они сталкиваются плечами, иногда роняют чемоданчики на ржавое железное дно, испуганно их подхватывают, тревожась за нежное содержимое, заботливо же упакованное в портянки.

Бронированная машина подруливает к красному кирпичному зданию баньки, задние десантные створки распахиваются, офицеры, зябко поеживаясь, выпрыгивают на снег и гуськом перебегают к двери в рай, слабо освещенной единственным на всю деревню фонарем.

Капитан Ягудин, известный в части охальник и хулиган, не спешит выбираться наружу и делает знак механику-водителю оставаться на месте. Потом Ягудин, согнувшись, передвигается к выходу, по-хозяйски захлопывает створки и возвращается на место. Выхолодившийся в процессе десантирования вездеход вновь потихоньку начинает согреваться. Мотор работает на холостых оборотах, а в триплексе смотровой щели банька постоянно расплывается из-за продолжающего сыпать снега. Если присмотреться внимательнее, то можно обнаружить, что на северный скат крыши баньки намело сумасшедший сугроб, по которому прямо с земли можно легко подняться до самой дымовой трубы. Всю неделю после оттепели мороз так бесновался, что сугроб-надув затвердел до прочности бетона, и восхождение, буде оно состоится, не представит технических трудностей. От зорких очей хулигана не укрылся и полузасыпанный снегом штабель красного кирпича, слабо защищенный от снегопада какими-то досками. Возможно, кирпичи были приготовлены для ремонта, но сейчас для Ягудина они очень даже кстати!

Выждав минут пять, капитан Ягудин с кряхтеньем спрыгивает на снег и направляется к дверям бани, не имея при себе заветного чемоданчика, но с определенной целью. Механику-водителю видно, как Ягудин исчезает за дверью и как через полминуты вновь появляется в поле зрения. Он рысцой бежит к вездеходу и выдергивает на снег уже посвященного военнослужащего, который, если бы даже не хотел, вынужден выполнять приказы старшего по званию.

Вдвоем они начинают быстро разбирать штабель с кирпичами и переносить кирпичи внутрь предбанника, по пять штук за рейс. На банную процедуру прибыло, не считая капитана Ягудина, десять человек, так что Ягудин и механик-водитель обошлись одной ходкой.

В предбаннике капитан Ягудин с ловкостью тати начал вскрывать один за другим чемоданчики боевых товарищей и передавать содержимое в распахнутые объятия механика. Взамен бесценного наполнителя Ягудин стал закладывать в каждый чемоданчик по красному мерзлому кирпичу, а потом ставить чемоданчик на место. Дважды механик, он же водитель, бегал туда-сюда, перенося вещи в вездеход, пока все чемоданчики не были укомплектованы кирпичами и капитан не скомандовал отход.

На улице неутомимый Ягудин заставил бойца катать вместе с ним снежный ком, как бы предназначенный для сооружения снежной бабы. Когда, по мнению капитана, диаметр кома достиг кондиции, они вдвоем вкатили его по надуву на крышу баньки и водрузили на трубу, перекрыв доступ выходящему дыму. После завершения диверсии, оба — капитан и боец — сбежали с крыши вниз и укрылись в бронемашине, предварительно закрыв все отверстия изнутри, кроме триплексов механика-водителя и «глаз» прибора наблюдения командира. По команде Ягудина вездеход поурчал, разворачиваясь так, чтобы капитану-затейнику было удобнее наблюдать за входной дверью.

Дизель мирно покряхтывал, механик подремывал, а неугомонный Ягудин припал к смотровым окулярам, как охотник на дикого вепря. Сочтя, что выход зверя из логова трагически неизбежен, Ягудин дал указание водителю включить фары на дальний свет.

В баньке безмятежно парились, но, когда из печи в помещение повалил едкий дым, бравые офицеры несколько растерялись. Залить печь никто не осмелился, это был единственный источник тепла и благополучия, а выяснить истинную причину аварии можно было только снаружи. Смелые энтузиасты ринулись в предбанник, и те из них, которых потом называют безвестными героями, выскочили на мороз. Снаружи, в слепящем свете фар, ни черта нельзя было понять, и голые трясущиеся мужики поскакали обратно в тепло. Тем временем дым выкурил в предбанник всех до единого, в нем стало тесно и холодно, так как постоянно кто-нибудь из продрогших нетерпеливых энтузиастов распахивал дверь и пытался выяснить, в чем, собственно, дело. Руки потянулись к чемоданчикам, хотя бы за полотенцами, и наткнулись лишь на бесчувственные кирпичи, раскрывающие подлый замысел и вызывающие праведный гнев. Вычислить источник неприятностей не составляло труда, и вот уже первый голый появился в клубах пара в дверном проеме и изо всех сил запустил кирпичом по вездеходу. Бронированная машина, рассчитанная на безрезультатный обстрел из крупнокалиберного пулемета, и глазом не моргнула. Звук от разлетевшегося кирпича отозвался для уха механика-водителя слабым шуршанием, а для головореза-капитана — райской музыкой.

Артналет продолжался недолго: боеприпасы закончились, а брать штурмом железную крепость на гусеницах голая рать не отважилась. Насчитав десять прямых попаданий, капитан Ягудин с чистой совестью откинулся на спинку командирского сиденья. В дверной проем бани высунулась чья-то рука, размахивающая белыми кальсонами: гарнизон объявлял капитуляцию и приглашал парламентера. Капитан с укоризной посмотрел на механика-водителя: уронил-таки при транспортировке военных трофеев одни кальсоны!

Подхватив свой чемоданчик и уже не опасаясь рукопашной, капитан Ягудин направился к безвредной двери, сопровождаемый механиком-водителем с охапкой белья. К этому времени снежный ком растаял, растекся по дымоходу, тяга появилась, и дым начал срочно покидать баню, подавая надежду недомытым и недопареным. Бить Ягудина не стали, потому, что в предбаннике было страшно холодно, а в самой бане уже не до Ягудина. Когда выяснилось, что все до единой чекушки находятся в добром здравии, гнев сменился на милость, и даже те, кто призывал немедленно утопить капитана в шайке с мыльной водой, согрелись и вполне утешились.