Светом двух миров

Артур Ширази, 2021

Как бы история чайки по имени Джонатан Ливингстон зазвучала в человеческом мире? Тоже притчей? Или жизненной правдой, с которой мы сталкиваемся ежедневно? А может, всё будет сплетено в одно? Семён не ждал чудес. Но они пришли, когда на пустыре недавно уехавшего цирка-шапито он находит крыло. Эта находка рушит всю его жизнь, и жизнь его друга Витьки, который теперь должен отказаться от всех своих надежд, только лишь бы вернуть долг, оставшийся от потерянного бизнеса. Когда всё рушится, где она – грань, между безумием и любовью? Можно ли понять себя или всю жизнь скрывать свою подлинную природу? И кто мы в этом мире? Чужаки и изгои? Или дарованные миру ангелы? Которые умеют ткать полотно своей жизни. И жить светом двух миров!

Крыло

Ранним утром Семён вышел на пыльный пустырь между двумя новенькими, недавно построенными торговыми центрами. Никого ещё не было. Прозрачность свежего дня, — во всю ширь и высоту. И ветер, ошалевший от открывшегося вдруг простора.

Ещё пару дней назад на этом пустыре стоял шатёр передвижного цирка–шапито. Весь город был увешан ярко-алыми постерами с пугающей крупной фразой в центре: «Смерть Ангела». Семён однажды проходил мимо, когда шло представление, и видел, как скаты шатра колыхались под нажимом мощных звуков «Muerte del Angel» Пьяццоллы. И было в их движении что-то демоническое.

Семён достал бутылку воды. Глотнул из неё, потому что захотелось вдруг пить. Стоя теперь перед травянистым, лишь в самом своём центре истёртым шагами многочисленных людей, песчаным пустырём, он испытывал чувство очищения. Глубоко вздохнул.

Прямо у его ног из земли рос ярко-жёлтый солнечного радостного цвета одуванчик. Семён тонкой струйкой из бутылки дал попить и ему. Улыбнулся. И тут, лёгкий порыв ветра прибил к его ногам старую мятую газету, которая прильнула к его щиколоткам, будто тоже прося обратить на себя внимание. Порыв ветра стих, остановив жалкое трепыхание газеты, и Семён прочёл большие буквы чьей-то цитаты: «21 век станет либо веком тотального обострения смертоносного кризиса и порабощением человека, либо веком морального очищения и духовного выздоровления всего человечества».

«Каким же нужно быть самоуверенным, чтобы говорить так», — подумал он беззлобно.

Ладно, громкие слова, но ведь ещё и о будущем! Будто его кто-то знает. Пустые лозунги. Нужны они не более чем для привлечения внимания к себе или своим идеям, и редко что-то меняют в мире.

Семён наклонился и подобрал пыльный листок, отнёс его к ближайшей урне.

«Убрать мусор из под ног легче, чем то же — в головах», — подумал он.

Не то, чтобы он считал себя самым умным, просто иногда находил забавные аналогии, — исключительно для собственного пользования, — и тем спасался от внешней безысходности. Какое уж тут духовное выздоровление? Какая свобода? Когда тебя со всех сторон обступили. Чужие идеи. Навязанные обстоятельства. Вера в долг и приоритет общественной необходимости.

Все, так или иначе, хоть и кричат о свободе, но всё равно, выбирают лишь из того, что им уже предложено. Зато судьи! Зато выбор! Но только лишь для того, чтобы хорошо, сытно так, жилось.

Он же не кричал. Поэтому, может, и переживал из-за всего этого больше обычного.

Семён прошёл вглубь пустыря ближе к одинокой чахлой берёзке, которая наперекор всему безмолвно тянулась к небу. У её ствола в траве валялась коричневая тряпка, под которой небольшим комком возвышалось нечто непонятное. Может, забытый в спешке мусор?

Он наклонился, приподнял тряпку и от неожиданности замер, забыв распрямиться. Под старым истёртым полотнищем белело большое, почти в человеческий рост, крыло. Каждое его перышко плотно льнуло к соседним, и вместе с ними составляло тонкий ажурный узор. Даже лежащее, оно казалось на вид плотным и тяжёлым.

Семён присел на корточки, приподнял белый мягкий край. Крыло действительно было увесистым, в сложенном виде метра полтора. Наверное, забытое тут в спешке отъёзда шапито.

«Циркачи оставили, — подумал Семён. — Ну, не пропадать же такой красоте. Надо пока прибрать».

Он оглянулся по сторонам, аккуратно завернул все перья в коричневую тряпку и с трудом, зажав его подмышку, встал. Пошёл прямиком к своему дому, старой общаге, где снимал комнату на третьем этаже.

Дотащил находку. С трудом удерживая крыло на плече, открыл дверь ключом. Отбросив в сторону тряпку, разложил белоснежное крыло на кровати. Ещё раз провел ладонью по упругой глади перьев. Попытался понять, настоящее оно, либо искусная подделка. Взворошив перья, в основании их нащупал кожистое розоватое тело. Но обрубка живой плоти на конце его плеча Семён не увидел, только аккуратную округлую культю, покрытую мягким пушком. Значит, всё таки, не настоящее. Но как же натурально выглядит!

Встав у зеркала, что пряталось за дверцей шкафа, поднял крыло и закинул за плечо, поддерживая рукой снизу. Шагнул в бок, чтобы в зеркале увидеть только ту половину себя, где он стал на время крылат. На миг показалось, что в зеркале отразился ангел, заглянувший в проём двери и вдруг встретившийся с ним глазами. Худой, бледный, ясными голубыми глазами своими какой-то нездешний. Семён усмехнулся своему виду. Ангел в отражении тоже был рад встречи.

И тут, совсем неожиданно, спину пронзила острая боль. Будто оса вонзила ядовитое жало глубоко под кожу. Семёна согнуло болью, он упал на колено, уперевшись в пол ладонями. Боль в следующую же секунду прошла, остался лишь неясный зуд и какие-то новые ощущения в спине. Семён выпрямился и краем глаза заметил крыло за своей спиной. Оно не упало, не осталось валяться на полу, но теперь компактно расположилось за правым плечом.

Он закинул левую руку к загривку, провёл по лопатке, уперевшись вдруг в толстую кость крыла, уходящую под кожу. Оно теперь было его.

«Бред!» — подумал Семён и повернулся к зеркалу. В нём отразилось его худое бледное тело и сияющее белизной крыло за плечом.

«Что за бред!» — возмутился он и потянул крыло в сторону. Не помогло. Крыло ощущалось продолжением его плеча.

Внезапно за стеной послышались женские визги и ругань. Потом хлопок двери, и теперь голоса пронзили гулкое и пустое, до этой секунды молчаливое пространство коридора. Ругались соседи Семёна, живущие в ближайшей комнате. Муж, мало зарабатывающий и много выпивающий. Жена с базарными привычками и отсутствием ума. В общем, полная несостоятельность в образах мужчины и женщины. Обычная история из жизни.

Семён вынужден был прислушаться. Мужской голос матом поливал пространство общаги. В ответ ему полетело злобное «Козёл» и хлопок закрывающейся двери. Через полминуты в незапертую дверь Семёна ввалился голый пузатый торс. Его обладатель с бутылкой в руке, привычно управляя нетвёрдой походкой, остановился посреди комнаты и увидел Семёна, растерянно выглянувшего из-за дверцы шкафа.

— Здорово, сосед! Слушай, моя вообще с катушек скатилась. Под откос понесло. Можно попросить у тебя убежища политического? — осклабился он.

Семён ничего не ответил. А значит и не запретил. Коля, как звали соседа, показал ему крепкий кулак мужской солидарности и плюхнулся в кресло напротив старенького телевизора. Поставил бутылку на пол, нащупал пульт под своим задом. И, старательно прицеливаясь, стал ловить пальцем кнопки. Все подряд. Промелькнули какие-то бодрые новости, кричащие друг на друга эксперты ток-шоу, женский сериал и мрачные кадры хмурой мистической чернухи.

Семён, всё также из-за дверцы, не решаясь выйти, молча наблюдал. Крыло за спиной мелко дрожало.

Коля наконец перестал жать кнопки, услышав бодрую музыку марша из телевизора. На экране показывали очередной военный парад. Чеканным шагом, строгими шеренгами шли похожие друг на друга красавцы в новенькой форме. Их летящая напряженная походка волной поднимала над брусчаткой ровно выстроенные колонны.

— О! — звонко обрадовался Коля. — Гражданину дай парад, он и рад!

Николай откинулся в кресле, не забыв поднять бутылку с пола, и уставился стеклянными глазами в экран. Семён, пользуясь тем, что Коля был теперь занят, вытянул из шкафа длиннополый серый плащ и накинул его себе на плечи. Застёгиваясь, вышел из-за дверцы.

— Сёма! Пить будешь? — Коля протянул к нему бутылку.

В спину под плащом кольнуло. Семён поморщился и ответил:

— Нет, спасибо.

— Да не бзди! Мужики — это сила. — Коля показал на холёных солдат. — Мы должны держаться вместе!

— Конечно, — машинально ответил Семён.

Он взял со стола пакет и показал его Коле:

— Слушай, мне тут в магазин надо. Так что, я уйду на какое-то время.

— Не вопрос! Ты закусон там какой-нибудь купи! По-братски, — не поворачиваясь от телевизора, сказал Коля.

— Ага. — Семён застегнулся на все пуговицы, под самый кадык, вставил босые ноги в разношенные кроссовки и быстро вышел.

В холодном коридоре устойчиво пахло мокрой штукатуркой и старыми сигаретными окурками. Он решительно прошёл мимо стройной шеренги одинаковых коричневых дверей в конец коридора, где вышел к лестничной площадке. Почти не дыша, спустился вниз вдоль стен, бездарно расписанных местными подростками. Скрип тяжёлой двери открыл проход в солнечный день, разыгравшийся снаружи. Семён глубоко вдохнул разогретую ароматную пыль, поднимаемую еле заметным ветерком. Пошёл по узкой дорожке через огромный заросший двор, схваченный квадратом сталинских пятиэтажок.

— Будто сбегаю от кого-то, — подумал он. — Куда же пойти-то теперь?

В плащ плотно упирался ощутимый горб за правым плечом. Непривычно натирали кожу жесткие перья, от тяжести приходилось клониться чуть вперёд и влево. Семён никак не мог понять: паниковать ему или пока ещё нет. Вроде, вокруг всё, как обычно. И он — тот же. Только добавились новые ощущения за спиной.

— Куда податься? — не отпускало Семёна.

Сбоку от дорожки расположилась старая детская площадка с дощатой коробкой песочницы, кривыми металлическими качелями и одиноким худым турником. В песочнице, самозабвенно запустив ладони в мягкий песок, сидел на четвереньках какой-то малыш. Увидев приближающегося Семёна, он оторвался от своей незатейливой игры и бесцеремонно уставился в его сторону. Семён замедлил шаг, встретившись взглядом с синими большими зрачками, зацепившимися за него. Ребёнок неотрывно следил, будто увидел экзотическое животное, которое до этого сидело в зоопарке, а теперь сбежало гулять по местным дворам. Семёну быть им не хотелось. Он беспокойно огляделся по сторонам, — должен же присматривать за ребенком какой-то взрослый. Но в округе никого не было. Он снова повернулся к ребенку, жадно глядящему на него. И тот вдруг неожиданно улыбнулся во весь рот. Засияли глаза, ямочки на щеках. Как солнечные блики на зеленой листве.

«Что это он?» — подумал Семён, поспешив стыдливо отвернуться.

Хотелось сжаться, раствориться, потеряться. Уж лучше бы исчезнуть на время из мира. Пока не разберёшься с этой ситуацией.

Семён начал бояться, что его разоблачат. Идущая навстречу женщина с сумкой продуктов, сидящие на скамеечке напротив бабки. Горбун Квазимодо так не боялся людей, как теперь он в своём нелепом плаще.

Он быстро свернул в проход между домами и вышел на широкий тротуар шумной проезжей улицы. И тут же упёрся взглядом в чужие глаза, замедлил шаг, задержав на секунду сбивчивое дыхание. Перед ним стоял один из местных городских сумасшедших, коих Семён знал в количестве четырёх человек. Они всегда привлекали к себе его внимание. Тихие или экспрессивные в своих реакциях, но всегда непредсказуемые. И тем интересные. В детстве Семён даже представлял себе, а как это: быть сумасшедшим? Вот бы стать таким хотя бы на день или два, а потом обратно.

Этот был коренастым. Округлым, самым широким местом в талии и низеньким, как гном. Большой овал пухлых щёк на лице, острый крючковатый нос, тонкие губы, растянувшиеся в постоянной глуповатой улыбке. Длинные, сильно ниже плеч, спутанные и, кажется никогда им не чёсанные, непонятного цвета волосы.

Семён периодически видел его в городе, стремительно летящего по прямой проспекта. Слегка нагнувшись вперед, забрасывая петли рук за спину, он быстро перебирал ногами, отчего волосы бились о плотную кожу его старой потёртой чёрной куртки, прикрывавшей фланелевые клетки рубахи. Во всякое время года, даже зимой, куртку он не застёгивал. То ли молния на ней сломалась, то ли по другой причине. И всегда был с непокрытой головой, от чего волосы путались ещё больше. Он быстро проносился мимо, стремясь вперед. Иногда Семён замечал его и за городом, на трассе, вырывающейся с окраин в поля и леса. И там он всё также стремительно шёл куда-то.

А теперь же он стоял и смотрел, криво улыбаясь, в глаза Семёна. А Семён замер от неожиданности. Всего пару секунд длился этот взгляд. Лёгкие потребовали нового вдоха, и Семён шумно задышал, а потом опустил глаза в асфальт, сжал голову в воротник плаща и побежал в сторону проезжей части. Слишком много встреч на сегодня!

Не останавливаясь, пронёсся между летящими в обоих направлениях автомобилями, и затем — в арку другого двора. Побежал вдоль домов к не облагороженному, поросшему низким глухим кустарником, склону. Там — на узкую грунтовую тропку. Вылетев на повороте из-за густой зелени, он чуть не сбил молодую женщину, гуляющую с коляской. Та охнула, но Семён лишь шарахнулся в сторону, влетев в жёсткие ветки куста, и побежал дальше. Туда, где не должно было быть столько людей.

Впереди возвышалась сияющая на солнце стена городской больницы, а правее её — такой же стеной — большой роддом. Семён в нём родился, и помнил первым своим воспоминанием полуторагодовалого ребенка как мама из окна показывала им с отцом кулёчек, оказавшийся потом его младшей сестрой.

Теперь он, запыхавшись, спешил мимо. Там, ещё дальше по склону в глубине березовой рощи, — боксы инфекционного отделения, куда однажды заперли и его. Он тоже навсегда запомнил, как плакал, стоя на подоконнике окна, высунув нос в высокую для него форточку, потому что на улице стояла мама.

За этим, страшным для него, местом, задвинутое на приличном расстоянии в глубину высоких деревьев, низенькое строение морга. Семён всегда обходил его стороной. Не потому, что боялся умереть. Он сторонился смерти вообще. Ведь она уже забрала всех, кто был ему хоть как-то дорог в этой жизни.

Оббежав стороной морг, Семён оказался у старой теплотрассы, которая протянулась прямой линией на границе города, отделяющей его от густого соснового леса на высоком хребте, что тянулся вдоль долины. Семён подлез под толстые трубы и затем стал взбираться прямо сквозь шершавую траву, в гору.

Шаг его замедлился, он стал дышать глубже и ровнее. Прохладный лесной воздух проникал под плащ, где щекотал вспотевшую спину. И оказалось, что Семён чувствует даже шевеление тонких пушинок на перьях крыла.

Тяжёло дыша, он взбирался без тропы, в лоб штурмуя крутой травянистый склон поросшего сосняком хребта. И это помогало ему привести в порядок свой разум. Столько событий и новых ощущений. Надо бы разобраться со всем этим. Но мыслей не было.

Совершенно точно, — и это Семён уже осознал, — произошло что-то невероятное. Факт тяжёлого крыла за спиной не вычеркнешь. В голове висели два вопроса: как это возможно и что теперь делать? Причём от ответа на первый, как это казалось теперь Семёну, зависел ответ и на второй. Но как бы не крутил в голове он все произошедшие с ним события, ясности не добавлялось. Своих мозгов явно не хватало. А эксперт в этом вопросе так пока и не объявился. Хорошо, что вихрь первых эмоций уже улёгся, и можно было прислушаться к себе, попытаться найти новый путь мысли.

Но вот как бы Семён не старался, пути не было. А крыло оставалось. Всё так же, за спиной.

Запыхавшись, он сел на ковёр из рыжих сосновых игл, приладился к длине крыла, упершегося в землю позади, закрыл глаза. Потом снова открыл и вгляделся вдаль, в голубеющие волны далёких хребтов, расплывающиеся в полуденном мареве. Этот простор притягивал взгляд и вытягивал сиюминутное из головы, оставляя внутри тишину. Покой, которого никогда не доставало, но теперь пришедшего в дар.

И ещё чистота. От того, что не нужно бояться, притворяться. От того, что застыл в отрешенности перед будущим и прошлым, знание о которых оказалось слишком тяжёлым, за гранью отказывающего ему теперь ума.

«Не важно, что впереди! И какая разница, что у тебя уже за спиной!» — подумал Семён.

Это, конечно, относилось к прошлому. Не к одинокому крылу за плечом.

Семён почувствовал на губах лёгкую улыбку.

Это потому, что чистота принесла покой, а он — смирение. И от того она и родилась. Несмелая пока, но настоящая улыбка.

«Разберёмся, потихоньку» — подумал Семён.

Он привалился в каком-то блаженном состоянии к стволу мощной сосны, держащей толстыми корнями крутой склон. И почувствовал тёпло её коры, солнечность её токов, бегущих по жилам ввысь, к самому небу. Закрыл глаза. Утонул в оранжевом свете солнечных лучей, льющихся сквозь веки. Они напитали его душу и убедили в одном: всё будет хорошо.

А потом время замедлилось, и всё вокруг перестало существовать. Остался только свет, тёплым маслом текущий в груди и согревающий сердце.

Так прошло несколько часов, как это показалось Семёну. По крайней мере, солнце теперь перекатилось за полдень. И он встал на слабых своих ногах, разомлев от внутренней теплоты и долгого сидения на солнце. Нужно было возвращаться и как-то жить дальше.

Но сначала вновь пересечь дворы и широкие улицы, заполненные теперь людьми, чтобы оказаться в уединении своей холостяцкой комнатки.

В кармане Семёна зашуршал взятый им для прикрытия перед соседом Колей пакет. И в голове вдруг появился несколько идиотский план: заполнить его травой, шишками и цветами, и, закинув за спину, как-то замаскировать горб под плащом. Может, хоть так было бы спокойнее внутри.

Всё ещё сомневаясь, но не видя других вариантов, Семён так и сделал. Закинул за правое плечо набитый до отказа пакет и направился в сторону ближайших многоэтажек.

Прошёл дворами, вышел к центральной улице, которая действительно кишела уже людьми, перешёл на светофоре дорогу. То ли пакет помог, то ли в целом умиротворенное состояние принесло результат: паники внутри не было. Лишь один раз Семён заметил, что на него обратили внимание, и это был ребенок в той же песочнице его двора, что и раньше этим утром. Нет, конечно же, ребёнок был другой. Странно было бы, если б тот, первый, целый день сидел, дожидаясь его. Но и этот, новый, тоже бросил вдруг неумело возиться в песке и поднял свой открытый взгляд прямо на Семёна. На личике ребёнка сама собой медленно распустилась улыбка, а глазки солнечно заблестели.

Семён от какой-то внутренней полноты улыбнулся в ответ. Он сам не понимал, как же раньше он стыдливо отвёл глаза от детского взгляда, будто тот его обличал, поймав на внутренней безрадостности. Теперь улыбалось легко и светло. И было не больно.

Поднявшись на свой этаж в общежитии, он толкнул всё ещё незапертую дверь комнаты. Телевизор работал. Коля, наискось расплывшись в кресле, спал.

Семён оглядел комнату. Ничего ценного: стол, шкаф, кровать и кресло перед телевизором. Во всю стену — книжные полки. Вроде, в какой-то фантастической книге он читал про людей с крыльями, которые когда-то жили на земле, но двуногие люди с поверхности их просто всех перебили. Потому что те могли летать и видеть дальше их. Завидовали, наверное.

Семён залез в шкаф и, достав старый вместительный рюкзак, набил его своими вещами. Вытянул из под матраца пакет с деньгами и документами. Потом закинул рюкзак за плечо, выключил телевизор и вышел из комнаты, не запирая дверь.

Ему теперь в общаге абсолютно не хотелось быть. Теперь он шёл на окраину своего района, где прямыми рядами располагались гаражные кооперативы, в одном из старых боксов которых была оборудована мастерская по изготовлению мебели, где работал Семён. Он делил этот маленький бизнес со своим одноклассником Витькой. На самом деле, это Витька был бизнесменом. Он предложил Семёну идею. Он нашёл гараж, поставил станок и крутился теперь на снабжении, одновременно подкидывая заказы и контролируя продажи. Семён же целыми днями возился с деревом и ламинатом в гараже. На жизнь хватало, и ладно.

За годы гараж превратился в уютный угол: на самодельных антресолях расположилась небольшая офисная комнатка, где помимо всего прочего стоял мягкий удобный диван и кухонный гарнитур. Даже тут книжная полка была полна пухлыми и тощими томами, — книги, которые читались в перерывах и вечерами и никак не хотели покидать гараж. Электричество, плита на баллонном газу, холодильник. Проблема была лишь с водой. Питьевую надо было приносить, а чтобы помыться — текла в ста метрах от гаража в виде широкой извилистой реки. И зимой, и летом Семёну не проблема было притащить на себе пару ведер. А в тёплый сезон так и вовсе купаться в реке.

Теперь же было лето в самом разгаре.

Так прошла целая неделя. В гараже жилось комфортно и достаточно изолированно, чтобы не попадаться на глаза опасных теперь людей. Семён запирался изнутри, раздевался, привязав к торсу широкой тесьмой своё крыло, чтобы не мешало, и без устали работал. Надо же было как-то жить дальше, пока так, как умел. Вечером, уже ближе к полуночи, когда летний день наконец-то затухал и темнело, он пробирался к реке, погружаясь в прохладную воду почти до носа, смывал с себя опилки и пот, а вместе с ними и усталость. После живой воды тело вибрировало внутренней силой и радостью. Возвращаясь тёмной тропкой в гараж, Семён забирался с ногами на диван, закрывал глаза и долго прислушивался к этим внутренним токам, пробегающим из глубины до самых кончиков плоти. Так проходил час, второй, третий. Казалось, что тело перешло на новое питание. Спалось всего пару часов в сутки, наедался он тарелкой гречки и душистой зеленью. И при этом — неизбывное ощущение легкости внутри.

Через неделю такой жизни он стал замечать, что левая лопатка его округлилась, кожа на ней натянулась и начала приятно зудеть. Что-то в глубине его плоти менялось: тянуло, гудело, жгло. Да-да, в совершенно разных местах вдруг нестерпимо обжигало и покалывало кожу. То на стопах, то на ладонях, но больше всего — в груди, искрил неведомый внутренний жар. Начиналось всегда неожиданно, и Семён останавливался, замирал перед этой, пробегающей по телу волной, прислушивался к ней. Проходило всё минут через пять. Само собой, без последствий. И Семён снова начинал работать.

А ещё, иногда ранними утрами, он, как и в первый раз, уединялся на соседних горных хребтах, откуда взгляд улетал вдаль. Здесь белоснежное крыло за правым плечом само собой расправлялось и радостно ловило ветер. И что-то щекотало на левой, ещё более вытягивающейся в сторону, лопатке. Семён бесцельно бродил, сидел на камнях, разглядывая город, что лежал где-то снизу. Отсюда, с вершин, — светлый и чистый. Без суеты и шума.

В душе Семёна был покой. Лишь иногда, и он это стал замечать, растущее на спине новое крыло ломило и стреляло острой болью, когда он позволял себе потерять тонкое внутреннее равновесие. Когда под ложечкой скребла нечистота, а сердце чего-то боялось и сжималось от малодушия. А ещё беспокойно метался ум, потерявшийся в своих же сомнениях.

При этом он уже как-то научился управлять собой и свыкся с новым своим положением. Пока оставался один. Но стоило событиям резко измениться, или кто-то из его прошлой жизни врывался в них, как тонкая внутренняя настройка сбивалась.

Однажды, без предупреждения, в железо ворот постучали. Семён быстро накинул плащ, испуганно выглянул наружу. Оказалось — это был Витька.

— Чё, испугался? — толкая в сторону дверь и отстраняя Семёна, шагнул он в гараж. — Это всего лишь я.

— Ага, — не зная, как быть, ответил Семён.

— Я тут заказ привёз. Обсудить детали надо, материалы обсчитать. Чё это с тобой?

Витька замер с круглыми глазами, глядя на нелепый плащ напарника, из-за плеча которого торчал ещё и какой-то массивный горб.

— Да… Ничего такого… — мялся Семён, легко поведя плечами, но пряча от Витьки глаза. — Я просто спину тут надорвал случайно. Вот… компресс себе сделал лечебный.

Он врал, и ему было больно. Он даже поморщился, прогнув на секунду спину. Получилось натурально, как будто спина была действительно травмирована.

— Такой большой компресс? — удивился Витька. — И чё, помогает?

— Ну, да, — немного показушно повёл плечами Семён и снова поморщился от неприятных ощущений за спиной.

— Первый раз такое вижу, — качнул головой партнёр.

— Так, в сети нашёл. Дедовский способ.

— Оно и видно, что дедовский, — усмехнулся Витька. — Ладно! С этим понятно. Работать сможешь? Надо делом заняться.

Витька всегда был деловитым парнем, и детали изменчивой жизни ему были интересны только лишь в контексте его целей. А все его цели в текущий период времени должны были гарантировать денежный доход. Семёну он без устали повторял, что их бизнес проходит важный этап становления, когда важен устойчивый рост и денежные потоки, постоянные вложения в развитие. А ещё, у него появилась семья, и они с женой Анькой сразу же стали думать о детях.

Семьдесят процентов прибыли Витька забирал себе. Для Семёна это казалось вполне справедливым распределением их выручки. Он никогда и не спорил. В конце концов, его работа ему виделась простой и понятной. А вот то, чем занимался Витька, казалось чересчур гнетущим.

— Короче, тут новый заказ нам дали на пробу. Справимся, обещали долгосрочный договор заключить. Так что, понимаешь, какая ответственность?

Семён кивнул.

— Молодчик! Гляди давай.

Витька раскидал свои листы по раскройному столу и долго объяснял нюансы чертежей. Закончили они примерно через час. Витька тут же сорвался на базу закупаться, а Семёну поручил продумать последовательность изготовления деталей и необходимую фурнитуру.

И закрутилось. Целую неделю Семён почти не выходил из гаража. Дважды в день наезжал к нему и Витька. Один раз даже спросил: «не отпустила спина-то?». Семён только головой мотнул, делая вид, что занят.

Он работал без устали. С неведомой дотоле силой. Быстро и чётко. Даже как-то жадно, соскучившись по той ясности, которую эта сила дарила. Да и всё равно, делать больше было нечего. Только каждую ночь, он всё дальше уходил в своих внутренних мирах, в которых и свет, и звон, и сладость сливались для него в чудесную музыку радости и полноты. Не за что ухватиться, а всё равно, чувствуешь себя живым и настоящим. Короче, длящееся бесконечно одно мгновение счастья.

И ещё, в одну из ночей в небе засветился тонкий острый надрез, — серпик молодого месяца. И из него полился мягкий свет. Этот свет волновал сердце Семёна с каждой ночью всё больше, пока месяц рос и расширялся.

Росло и крыло за левым плечом. Быстро, как луна. И скоро, оно почти сравнялось с правым, и теперь набирало мощь и объём.

Так прошёл месяц. В последнюю неделю Семён доделывал всякие мелочи по заказу, собирал готовые изделия. Витька приезжал только загрузить их в фургон и увезти в неизвестном направлении. Обещал скорую зарплату. Был доволен, как никогда.

Когда заказ был окончательно готов, — почти в два раза быстрее, чем планировалось, — Семён решил устроить себе целый день отдыха. Ранним субботним утром, когда солнце уже поднималось из-за хребта, а в городе все ещё мирно спали, он запер гараж и пустынными дворами пересёк жилой район. Поднырнул под теплотрассу за моргом, вошёл в сосновую солнечную рощу. Там сбросил плащ, распустил тугую тесьму, сжавшую крылья. Вздохнул полной грудью.

Природа была неизбывным источником воздушной лёгкости и силы. Семён впитывал их, поднимаясь по склону к вершине. Когда до неё оставалось совсем немного, он вышел на жаркую полянку и, вдруг остановившись, огляделся. Вокруг не было ничего застывшего, — летело всё: кроны больших сосен, лёгкие облака над ними, пушинки и букашки, скалистый склон, врезающийся в синее небо, радостные птицы на его фоне и солнечный свет. Ему тоже захотелось лететь. Это чувство появилось как-то внезапно, скорее как новая потребность в существовании. Жаждой скорости и высоты.

Он взмахнул для пробы крылами и почувствовал их подъёмную силу. Потом рванул ещё раз и сразу взлетел на два метра над травой. Пришлось поучиться равномерно махать, чтобы хоть как-то сохранять ровное положение. Но какой вдруг азарт и восторг охватил душу!

Потом ещё часик понадобился, чтобы суметь сделать плавные повороты. Приходилось с усилием работать всеми мышцами тела, непривычными к таким нагрузкам. Ловить баланс руками и ногами.

Когда Семён немного осмелел, он поднялся над кронами сосен, сравнявшись в воздухе со скалистой вершиной хребта. Пролетел вдоль неё, приближаясь и отдаляясь от щербатой, светящейся в солнце стены. А потом плюнул на свои страхи и рванул прямо вверх к облакам. По-другому он уже не хотел. Крылья сами тянулись ввысь.

Целый день Семён носился над белой пеной, временами врезающейся в лицо мелкой моросью. Потом вновь вдоль верхушек деревьев, медленно паря и привыкая к новым ощущениям. Когда мышцы уже ломило от усталости и тело тяжелым камнем тянуло к земле, начало темнеть. Семён развалился на уступе скалы, провожая румяное солнце, падающее к закату. Отдыхал.

До самых глубоких сумерек он не хотел подниматься с земли, хотел даже остаться тут на ночь. Но всё же встал, накинул плащ и поплёлся в сторону города. Лететь сил уже не было.

В городе он неторопливо шагал окружённой низким кустарником аллейкой. На очередном повороте с боку неё он вдруг заметил сидящего на скамейке гнома. Того самого: городского сумасшедшего. Мелкой дрожью тряслись обе его коленки, а пальцы рук побелели, сжимая крашеные доски сидения. Но при этом, губы были растянуты в сладенькой улыбке, а глаза цепко следили за приближающимся Семёном.

Семён замедлил шаг, проходя мимо. Не понимая ещё, правильной ли будет реакция гнома, впервые заговорил с ним:

— Привет.

— Приветик! — хихикнул гном. — Куда летишь?

— Домой, — не задумываясь, ответил Семён. — Иду.

— Откуда?

— С хребта.

— Чё, тут, что ли, хуже?

— Сложнее.

Получалась какая-то детская игра в допрос.

— Чем сложнее то?

Семён усмехнулся:

— Нудная пьеса — эта жизнь.

— Весь мир — театр, а люди в нём — актёры, — неожиданно процитировал гном.

— Тогда это ещё и бездарная какая-то пьеса, — уточнил Семён.

Диалог развивался и становился чуть более осмысленным. Но гном вдруг вскочил и с горящими глазами воскликнул:

— Да! Это раньше было: «весь мир — театр»! Теперь, — гном скрючился перед Семёном и визгливым противным голоском, крутя растопыренными пальцами прямо у его лица, запел, — Жизнь — это, — резкий хлопок в ладоши, — кабаре, дружок! Жизнь — это ка-ба-ре!

И повторяя одну эту фразу из старого мюзикла, он начал бешено кружиться. Потом вдруг замер, упёршись взглядом в глаза недоумевающего от этого представления Семёна, и, отведя руку в сторону, показал пальцем куда-то вверх:

— Смотри.

Семён повернул голову в сторону руки, которая простёрлась к верхним этажам соседней многоэтажки. Там, в оконных отсветах сумеречного воздуха, двигался силуэт человека, цепляющегося за парапет балкона. С наружной его стороны.

— Он же сейчас упадёт! — прошептал Семён скорее сам себе.

— Ага, — осклабился гном, жадно следящий за его реакцией, и даже не смотревший ввысь.

Больше нельзя было ждать. Семён резким движением сбросил плащ и расправил крылья, отчего гнома отнесло далеко в сторону. Потом мощным толчком он рванул над асфальтом и, махнув белыми всплесками света за спиной, взлетел.

Через три секунды он уже завис в полёте рядом с толстым пузатым мужиком, упорно пробирающимся по кромке балкона в сторону такого же, соседнего.

— Держись! — воскликнул Семён.

Мужик испуганно обернулся, глаза его округлились от неожиданности, рот открылся, а руки вдруг разомкнулись, закрывая лицо. Коротко шаркнув по краю бетона, он полетел вниз.

Семён вжал крылья в спину и камнем упал за ним. В две секунды настигнув летящего, он обхватил его обеими руками.

— А-а-а-а-а-а!!! — завопил вдруг тот, до этого падающий в полном безмолвии. В ноздри Семёна ударило ядовитыми испарениями алкоголя. Руки его от этого сомкнулись ещё крепче, и возглас мужика захлебнулся в сжатых лёгких, оставшись лишь скрипучим стоном.

Семён медленно опустился на освещённый асфальт перед подъездом и ослабил хватку. Мужик рванул в сторону и упал на цветочный газон, перевалившись через скамейку. Оттуда он, с коротким возгласом «Изыди!», метнул первое, что попалось ему в руку: увесистый кирпич ограждения клумбы. Чирканув по плечу Семёна, кирпич разорвал тонкую его кожу, и красноватая пыль на плече стала медленно намокать сочившимися из раны алыми каплями.

— Ты чего? — Семён недоумённо посмотрел на спасённого им мужчину.

В руках того вдруг блеснул маленький ножичек, и он рванулся вперёд с трусливым рёвом:

— С нами бог!!!

Семён в последний момент перед ударом упруго оттолкнулся от асфальта и взмыл в воздух. Пролетел над густыми, тяжёлыми в сумеречном свете кронами деревьев. Хотел было взмыть в небо, чтобы уже без остановки на окраину, к своему гаражу. Но вспомнил, что был в плаще, который теперь валялся где-то на глухой аллейки. Полетел, забрать его.

Плащ, аккуратно свёрнутый, лежал ровным квадратом на скамье. Концы его пояса были изящно завязаны в большой бант поверх всей стопочки. А рядом — жёлтые звёздочки только что сорванных цветков одуванчиков. Маленьким букетиком.

«Этот сумасшедший гном постарался, — подумал Семён. — А может и не такой он сумасшедший, а только прикидывается? Как-то всё странно состыковалось».

Разбираться было некогда. Где-то рядом нервно стонал пьяный мужик. Взлетев повыше и подальше от глаз случайных прохожих, Семён круто спикировал к земле только у ворот своего гаражного жилья.

Всю душную ночь он пролежал, уткнувшись в мокрую подушку, вялыми белоснежными крыльями разметая пыль по полу. Он пытался понять.

«Кто же я? И куда всё это заведёт? — думал он. — Я не чувствую себя ангелом или демоном. Но и человеком называться уже не могу. А в глазах других я буду лишь непонятным чудищем из чужого мира».

Взгляд пробежал по корешкам знакомых книг на полке. Разве они могли ему рассказать о таком? Разве подготовили, сказав, как теперь быть?

Его терзало одно чувство, которое осталось от встречи с пьяным мужиком. Нет, не обида, не злоба. Безнадёжная пропасть пустоты. От того, что, в первый может быть раз, он показал себя таким, какой есть, в надежде сделать что-то хорошее. Но выходило так, что лучше бы прошёл мимо.

Ещё этот гном, как специально всё подстроивший.

Он толкнул его к этой пропасти.

В одно мгновение ему сильно захотелось найти сумасшедшего и потребовать все объяснения, вытрясти все ответы. Но потом он испугался, что чужие ответы ещё больше запутают его в этой новой безумной реальности. То чувство, когда кажется, ещё чуть-чуть и что-то внутри переломится.

Следующей своей мыслью он с тоской пожалел о том, что его маленький и слабый прежний мир, усеянный тысячью компромиссов, но примиряющий его с собой, уже не вернуть. И, вспомнив о своём прошлом, он вдруг с ошеломляющей ясностью осознал, — ему уже нет места в том мире.

Два дня он не выходил наружу, проваливался в мучительную дрёму, снова открывал глаза, тяжёлым взглядом упираясь в бетонные перекрытия потолка над собой. Он не пил, не ел. И, кажется, не думал. А только чувствовал в груди кровоточащий надрез на тяжёлом, как камень, сердце.

Через два дня рана внутри загрубела, и огромный рубец отгородил сердце от мира вокруг. Будто, натянувшись, порвалась последняя связь. И болеть перестало.

Подняться с постели его заставили настойчивые удары в железо ворот. До него долго доходило эхо этих звуков, но потом он всё-таки поднялся, с трудом нашёл плащ, который валялся тут же у кровати. Распустил большой бант, всё ещё стягивающий пояс поверх свёртка, — нелепое напоминание о безумном гноме. Натянул на себя холодную ткань.

— Ты чё, умер? — Витёк ввалился внутрь, когда дверь открылась.

Не глядя на друга, он бросил стопку бумаг, на стол:

— У нас заказ от предыдущих клиентов! Им понравилось! Они ждут готовые изделия в те же сроки, но чуть большим объёмом! И мы должны постараться. Мы же справимся?

Тут Витька посмотрел на Семёна.

— Ты чего такой коричневый? Болеешь что-ли? Слушай, нам щас никак нельзя болеть. Это такой шанс, который мы ждали, может быть, последние десять лет.

В ответ — молчание. Семён никак не мог понять, что значит это «мы ждали» и «мы должны».

— Спина что ли не прошла ещё? Слушай, ну я ещё кого-нибудь найду тогда в помощь. Но без тебя никак не справиться, понимаешь?

Семён посмотрел на него и качнул головой, промямлив сухими губами:

— Я попробую.

— Ну вот! Главное, давай, — держи меня в курсе! — Витька ещё раз сострадательно посмотрел на Семёна. Не долго.

Потом он быстро дал указания по чертежам, и бодро махнул рукой на прощание. Его будущее многообещающе улыбалось ему.

Семён честно старался работать.

Получалось медленно, потому что всё теперь стало бессмысленным. Вся эта суета. Всё это будущее.

В одну из ночей он, как обычно, погрузился в холод стальных волн реки, освещённых полной луной. И застыл, заглядевшись в её чистые глаза. Раньше он, может быть, сладко плакал бы, рассказывая этому мягкому свету все свои печали. Ведь плакать луне легко. Она примет всё молча, безответно. И раньше ему этого хватало. Но не теперь.

Где-то в глубине он стал догадываться, что небеса всегда отвечали, языком, которое ухо не слышит, а разум не понимает. Другим языком, который поймут лишь те, кто отрезал себя от грубого мира.

Молчанием. Оно теперь обретало для него всё больший смысл.

И оно звало его ввысь.

В просвете проплывающих обрывков ночного марева он увидел нездешнее мерцание, которое звало подняться. И он знал, что если это произойдёт, назад он уже не вернётся.

Нет, он не звал эту новую свободу, не знал о её существовании раньше. Она родилась сама на осколках его прежней личности. И порывисто прорвалась в жадных глотках воздуха, которого стало уже не хватать ему нынешнему. И этот вдох заставлял сделать новый выбор.

На следующий день, когда подъехал Витька, Семён уже ждал его в разлитом солнечном свете у ворот гаража. Витька удивлённо встал перед ним:

— Что-то случилось?

— Да ничего страшного, — ответил Семён спокойно.

— Уф, — облегчённо выдохнул Витька, — я-то подумал уж.

Он расправил плечи и улыбнулся.

— Я не смогу закончить работу над заказом, — тут же проговорил Семён.

Конец ознакомительного фрагмента.