Собака Баскервилей

Артур Конан Дойл, 1901

«Мистер Шерлок Холмс, имевший обыкновение вставать очень поздно, за исключением тех нередких случаев, когда вовсе не ложился спать, сидел за завтраком. Я стоял на коврике перед камином и держал в руках трость, которую наш посетитель забыл накануне вечером. Это была красивая, толстая палка с круглым набалдашником. Как раз под ним палку обхватывала широкая (в дюйм ширины) серебряная лента, а на этой ленте было выгравировано: “Джэмсу Мортимеру, M. R. С. S. от его друзей из С. С. Н.” и год “1884”. Это была как раз такого рода трость, какую носят обыкновенно старомодные семейные доктора, – почтенная, прочная и надежная…»

III. Задача

Признаюсь, при этих словах я содрогнулся. Да и в голосе доктора слышалось легкое дрожание, доказывавшее, что и он глубоко взволнован тем, что нам рассказал. Холмс, возбужденный, нагнулся вперед, и глаза его блестели тем жестким, сухим блеском, какой всегда принимал его взгляд, когда он бывал сильно заинтересован.

— Вы их видели?

— Так же ясно, как вижу вас.

— И вы ничего не сказали?

— К чему?

— Каким образом могло случиться, что никто, кроме вас, не видел их?

— Отпечатки эти находились в двадцати приблизительно ярдах от тела, и никто не подумал о них. Полагаю, что и я бы не обратил на них внимания, если бы не знал легенды.

— На болоте много овчарок?

— Конечно, но то была не овчарка.

— Вы говорите, собака была большая.

— Громадная.

— Но она не подходила к телу?

— Нет.

— Какая была погода в ту ночь?

— Ночь была сырая.

— Но дождь не шел?

— Нет.

— Какой вид имеет аллея?

— Она состоит из двух линий тисовых живых непроницаемых изгородей, двенадцати футов высоты. Дорожка между ними имеет приблизительно восемь футов ширины.

— Есть ли что-нибудь между изгородями и дорожкою?

— Да, между ними тянется с обеих сторон полоска травы около шести футов ширины.

— Я понял, что в аллею есть доступ через калитку, проделанную в изгороди?

— Да, через калитку, которая выходит на болото.

— Существует ли какое-нибудь другое отверстие в изгороди?

— Нет никакого.

— Так что, для того, чтобы войти в тисовую аллею, надо спуститься от дома или войти через калитку с болота?

— Есть еще выход — через беседку на дальнем конце.

— Дошел ли сэр Чарльз до нее?

— Нет, он лежал в пятидесяти, приблизительно, ярдах от нее.

— Теперь скажите мне, доктор Мортимер, это очень важно: виденные вами следы были отпечатаны на дорожке, а не на траве?

— На траве нельзя было видеть никаких следов.

— Были ли они на стороне калитки?

— Да, на краю дорожки, с той же стороны, где и калитка.

— Вы чрезвычайно заинтересовали меня. Еще вопрос. Была ли заперта калитка?

— Заперта на замок.

— Как высока она?

— Около четырех футов.

— Так что можно перелезть через нее?

— Да.

— Не видели ли вы каких-нибудь следов у самой калитки?

— Ничего особенного.

— Царь Небесный! И никто не исследовал это место?

— Я сам осмотрел его.

— И ничего не нашли?

— Я был очень смущен. Было очевидно, что сэр Чарльз стоял тут в продолжение пяти или десяти минут.

— Почему вы это узнали?

— Потому что пепел с его сигары успел упасть два раза.

— Прекрасно. Это, Ватсон, коллега нам по душе. Но следы?

— На всем этом маленьком кусочке гравия были видны одни только его следы. Я не видел никаких иных.

Шерлок Холмс ударил себя по колену с выражением досады и воскликнул:

— Ах, отчего меня там не было! Это, очевидно, необыкновенно интересное дело и такого рода, что оно представляет обширное поле для действий научному эксперту. Эта страница гравия, на которой я мог бы прочесть так много, давно уже стерта дождем и тяжелыми сапогами любопытных мужиков. Ах, доктор Мортимер, доктор Мортимер! Как это вы меня не призвали туда! На вас поистине лежит большая ответственность.

— Я не мог вас призвать, мистер Холмс, не обнаружив этих фактов во всеобщее сведение, а я уже высказал вам причины, по которым не хотел этого сделать. Кроме того, кроме того…

— Почему вы колеблетесь?

— Есть область, в которой самый проницательный и опытный сыщик беспомощен.

— Вы хотите сказать, что дело это сверхъестественное?

— Я этого собственно не сказал.

— Да, но, очевидно, думаете.

— Мистер Холмс! Со времени этой трагедии до моего сведения дошло несколько инцидентов, которые трудно примирить с естественным порядком вещей.

— Например?

— Я узнал, что до этого ужасного происшествия несколько человек видели на болоте существо, соответствующее этому Баскервильскому демону, существо, которое не может быть ни одним животным, известным науке. Все, кто видел его, говорили, что это громадное существо, светящееся, отвратительное и похожее на призрак. Я расспрашивал всех этих людей: один из них крестьянин, с крепкой головою, другой кузнец, третий фермер на болоте, и все они говорят одно и то же об этом странном привидении, и то, что они рисуют, в точности соответствует адской собаке из легенды. Уверяю вас, что в округе царит ужас, и отважен тот человек, который решится пройти ночью по болоту.

— И вы, человек науки, верите в то, что тут действует сверхъестественная сила?

— Я не знаю, что думать.

Холмс пожал плечами и сказал:

— До сих пор мои исследования ограничивались этим миром. Я в скромных размерах боролся против зла, но выступить против самого отца зла было бы, пожалуй, слишком самонадеянно с моей стороны. Однако же вы должны допустить, что следы ног были материальны.

— Собака-легенда была настолько материальна, что могла перегрызть человеку горло, а между тем она была исчадием диавола.

— Я вижу, что вы совершенно перешли на сторону сверхъестественников. Но, доктор Мортимер, вот что вы мне скажите: если вы придерживаетесь таких взглядов, зачем вы пришли ко мне за советом? Вы говорите мне, что бесполезно расследовать смерть сэра Чарльза, и одновременно просите меня это сделать.

— Я не сказал, чтобы вы произвели расследование.

— Так чем же я могу помочь вам?

— Советом, что мне делать с сэром Генри Баскервилем, который прибудет на станцию Ватерлоо — (доктор Мортимер посмотрел на свои часы) — ровно через час с четвертью.

— Наследник?

— Да. По смерти сэра Чарльза мы собрали справки об этом молодом человеке и узнали, что он занимался фермерством в Канаде. Из добытых о нем сведений оказывается, что он во всех отношениях превосходный малый. Теперь я говорю не как врач, а как душеприказчик сэра Чарльза.

— Я полагаю, что нет больше претендентов на наследство?

— Нет. Единственный еще родственник, о котором нам удалось узнать, — Роджер Баскервиль, младший из трех братьев, из которых бедный сэр Чарльз был старшим. Второй брат, давно умерший, отец молодого Генри. Третий, Роджер, был уродом семьи. В нем текла кровь древнего властного рода Баскервилей, и говорят, что он походил, как две капли воды, на фамильный портрет старого Гюго. Он так вел себя, что ему пришлось бежать из Англии, и он умер в 1876 г. в Центральной Америке от желтой лихорадки. Генри — последний Баскервиль. Через час и пять минут я его встречу на Ватерлооской станции. Я получил телеграмму о том, что он прибудет сегодня утром в Саутгэмптон. Так что же вы посоветуете мне, мистер Холмс, делать с ним?

— Почему не отправиться ему в дом своих предков?

— Да, это кажется естественным, не правда ли? A между тем возьмите в соображение, что всех Баскервилей, живших там, постигал злой рок. Я уверен, что если бы сэр Чарльз мог говорить со мною в момент своей смерти, он попросил бы меня не привозить в это проклятое место последнего в роде и наследника крупного состояния. Однако же, нельзя отрицать, что благосостояние всей бедной, мрачной местности зависит от его присутствия. Все добро, сделанное сэром Чарльзом, пропадет даром, если не будет хозяина в Баскервиль-голле. Из боязни, что мною будет руководить мой собственный, очевидный интерес в этом деле, я и пришел вам рассказать все и попросить вашего совета.

Холмс подумал некоторое время, затем сказал:

— Говоря простыми словами, вы того мнения, что какое-то дьявольское наваждение делает из Дартмура опасное место для потомка Баскервилей, не правда ли?

— По крайней мере, я утверждаю, что обстоятельства указывают на то.

— Прекрасно. Но если ваше мнение о сверхъестественном правильно, то оно может нанести зло молодому человеку так же легко в Лондоне, как и в Девоншире. Чёрт с чисто местною властью, наподобие приходского управления, был бы слишком непостижимым явлением.

— Вы отнеслись бы к делу не так легко, мистер Холмс, если бы вам пришлось лично войти в соприкосновение с данными обстоятельствами. Так ваше мнение таково, что безопасность молодого человека будет так же обеспечена в Девоншире, как и в Лондоне. Он приедет через пятьдесят минут. Что вы посоветуете?

— Я советую вам, сэр, взять кэб, позвать вашего спаньеля, который царапается у парадной двери, и поехать на Ватерлооскую станцию навстречу сэра Генри Баскервиля.

— A затем?

— A затем вы ровно ничего не скажете ему, пока я не обдумаю дело.

— A как долго вы будете обдумывать его?

— Двадцать четыре часа. Я буду очень обязан вам, доктор Мортимер, если завтра утром, в десять часов, вы придете сюда ко мне и приведете с собою сэра Генри Баскервиля; это было бы полезно для моих будущих планов.

— Я это исполню, мистер Холмс.

Он записал назначенное свидание на манжетке своей рубашки и поспешно вышел свойственной ему странной походкой. Холмс остановил его на верхней площадке лестницы словами:

— Еще один только вопрос, доктор Мортимер. Вы сказали, что перед смертью сэра Чарльза Баскервиля несколько человек видели привидение на болоте?

— Трое видели его.

— A после этого видел ли его кто-нибудь?

— Я ничего не слыхал об этом.

— Благодарю вас. Прощайте!

Холмс вернулся к своему креслу с тем спокойным выражением внутреннего довольства, которое означало, что ему предстоит симпатичная работа.

— Вы уходите, Ватсон?

— Да, если я вам не нужен.

— Нет, друг мой, я только в минуту действия обращаюсь за вашею помощью. Но это роскошное дело положительно единственное с известных точек зрения. Не будете ли вы добры, когда пойдете мимо Брадлея, сказать ему, чтобы он прислал мне фунт самого крепкого табака? Благодарю вас. Было бы лучше, если бы вы нашли удобным не возвращаться до вечера. A тогда мне будет очень приятно сравнить наши впечатления о крайне интересной задаче, которую предложили сегодня утром на наше решение.

Я знал, что одиночество необходимо для моего друга в часы интенсивной умственной сосредоточенности, в продолжение которых он взвешивает все частицы доказательств, строит различные заключения, взаимно их проверяет и решает, какие пункты существенно важны и какие не имеют значения. Поэтому я провел день в клубе и только вечером вернулся в улицу Бекер.

Было около девяти часов, когда я входил в нашу гостиную, и первым моим впечатлением было, что у нас пожар: комната до того была полна дымом, что свет лампы, стоявшей на столе, имел вид пятна. Но когда я вошел, то успокоился, так как закашлялся от едкого табачного дыма. Сквозь туман смутно обрисовалась фигура Холмса в халате; он сидел, скорчившись в кресле, с черною глиняною трубкою в зубах. Вокруг него лежало несколько свертков бумаг.

— Что, простудились, Ватсон? — спросил он.

— Нет, я кашляю от отравленной атмосферы.

— Да, теперь, как вы сказали, и я нахожу ее несколько тяжелою.

— Тяжелою! Она невыносима!

— Так откройте окно. Я вижу, что вы целый день были в вашем клубе.

— Милый Холмс!

— Разве я не прав?

— Конечно, правы, но как…?

Он засмеялся от моего недоумения.

— Вы распространяете вокруг себя, Ватсон, такую восхитительную свежесть, что приятно упражнять свои небольшие способности на ваш счет. Джентльмен выходит из дому в дождливую погоду и грязь; возвращается же он вечером со шляпою и сапогами, не утратившими свой лоск. Значит, он целый день не двигался. У него нет близких друзей. Где же мог он быть? Разве это не очевидно?

— Да, пожалуй, что и очевидно.

— Свет полон очевидностей, которых никто не замечает. Как вы думаете, где был я?

— Также не двигались с места.

— Напротив, я был в Девоншире.

— Мысленно?

— Именно. Мое тело оставалось в этом кресле и, как я, к сожалению, вижу, истребило в мое отсутствие две больших кружки кофе и невероятное количество табаку. Когда вы ушли, я послал к Стамфорду за артиллерийскою картою этой части болота, и мой ум целый день бродил по нему. Я могу похвастать, что не заблужусь на его дорогах.

— Это карта большого масштаба, вероятно?

— Очень большого. — Он развернул часть ее на своих коленях. — Здесь вот тот участок, который нас интересует, а вот и Баскервиль-голль в середине.

— С лесом вокруг него?

— Именно. Я полагаю, что тисовая аллея, не обозначенная на карте под этим названием, идет вдоль этой линии, с болотом на правой ее стороне, как вы видите. Эта кучка строений, — деревушка Гримпен, в которой живет наш друг, доктор Мортимер; на пять миль в окружности, как вы видите, находится очень немного разбросанных жилищ. Вот Лафтар-голль, о котором было упомянуто в рассказе. Тут обозначен дом, который, может быть, принадлежит натуралисту Стапльтону, если я верно припомнил его имя. Здесь две фермы на болоте, — Гай-Тор и Фаульмайр. A в четырнадцати милях далее находится большая Принцтаунская тюрьма. Между и вокруг этих разбросанных пунктов лежит мрачное, безжизненное болото. Тут, наконец, находится сцена, на которой разыгралась трагедия, и на которой мы попробуем ее воспроизвести.

— Это, должно быть, дикое место.

— Да, обстановка подходящая. Если чёрт желал вмешаться в дела людей…

— Так, значит, и вы склоняетесь к сверхъестественному объяснению?

— A разве агентами дьявола не могут быть создания из мяса и крови? Теперь для начала нам поставлено два вопроса: первый — не совершено ли здесь преступления, второй — какого рода это преступление, и как оно совершено? Конечно, если предположение доктора Мортимера верно, и мы имеем дело с силами, не подчиненными простому закону природы, то тут и конец нашим расследованиям. Но мы обязаны исчерпать все остальные гипотезы прежде, чем отступить перед этой. Я думаю, если вам безразлично, закрыть это окно. Удивительное дело, но я нахожу, что концентрированная атмосфера способствует концентрированию мыслей. Я не дошел до того, чтобы забираться в ящик для размышлений, но это логический вывод из моих убеждений. Обдумали ли вы этот случай?

— Да, я много думал о нем в течение дня.

— И что вы думаете о нем?

— Это дело способно поставить в тупик.

— Оно, конечно, имеет свой особенный характер. Есть в нем отличительные признаки. Например, это изменение следов. Что вы о нем думаете?

— Мортимер сказал, что человек шел на цыпочках по этой части аллеи.

— Он только повторил то, что какой-то дурак сказал во время следствия. Ради чего стал бы человек ходить на цыпочках по аллее?

— Что же это было?

— Он бежал, Ватсон, бежал отчаянно, бежал, чтобы спасти свою жизнь, бежал, пока не сделался у него разрыв сердца, и он не упал мертвым.

— Бежал от чего?

— В этом-то и заключается наша задача. Есть указания на то, что он был поражен ужасом прежде, чем принялся бежать.

— Какие указания?

— Я полагаю, что причина его страха появилась с болота. Если это так, — а это кажется мне самым вероятным, — то только обезумевший человек мог бежать от дома вместо того, чтобы идти по направлению к нему. Если давать веру показанию цыгана, то сэр Чарльз бежал с криками о помощи по тому направлению, откуда менее всего можно было её получить. Затем еще, — кого ожидал он в эту ночь, и зачем он его ожидал в тисовой аллее, а не в собственном доме?

— Вы думаете, что он ожидал кого-нибудь?

— Сэр Чарльз был пожилой и больной человек. Мы можем допустить, что он вышел на вечернюю прогулку, но земля была сырая и погода неблагоприятная. Естественно ли, чтобы он стоял в продолжение пяти или десяти минут, как доктор Мортимер, с большим практическим смыслом, чем я мог предполагать в нем, заключил по пеплу сигары?

— Но ведь он выходил каждый вечер.

— Не думаю, чтобы он каждый вечер стоял у калитки, ведущей на болото. Напротив, очевидно из рассказа, что он избегал болота. В эту же ночь он стоял там и ждал. Это было накануне дня, назначенного для его отъезда в Лондон. Дело обрисовывается, Ватсон. Является последовательность. Могу я вас попросить передать мне скрипку, и мы отложим все дальнейшие размышления об этом деле, пока не будем иметь удовольствия увидеть завтра утром доктора Мортимера и сэра Генри Баскервиля.