Номер 124

Артем Стрелец (2024)

В недалёком будущем мир изменился навсегда. Система — совершенный искусственный интеллект — проникла в сознание каждого, став неотъемлемой частью жизни. Она контролирует, лечит, обучает и исправляет ошибки человечества. Казалось, мир достиг утопии, где преступления стали редкостью, а эмоции и желания регулируются алгоритмами. Но всё меняется, когда люди начинают умирать. Не просто умирать, а исчезать из этого искусственного рая. Система называет это убийствами, но её совершенство не может объяснить, как такое возможно. Одно за другим странные «самоубийства» появляются на её радарах. И у всех одно сходство — два загадочных слова, оставленные в предсмертных записках: «Её нет»

Глава 2

Пробуждение через тьму. Сновидений, как всегда, не было. Ни цвета, ни форм, ни звуков — пустота. И так каждую ночь. Я привык к этому ощущению, хоть и не понимал, хуже это или лучше, чем видеть сны. Кажется, когда-то давно, ещё до системы, я читал, что отсутствие сновидений — признак глубокого сна, лучшего отдыха для мозга. Если так, значит, я должен был чувствовать себя прекрасно. Только вот это «прекрасно» на мне явно не отражалось.

Вчера я не задержался в баре, но ощущение похмелья тянулось за мной, как старая собака, которая не знает, куда ещё податься. Каждая мышца ныла, каждая мысль была обёрнута ватой. Система тут же высветила мне перед глазами статус: «низкий уровень энергии, обезвоживание, рекомендуется восстановительный курс». Я проигнорировал. Рекомендации системы всегда звучали одинаково, и я научился не придавать им значения.

Душ. Горячая вода, словно ритуал очищения, смывала с меня остатки ночи, но не снимала тяжести с головы. Тело требовало кофе, и я отправился на кухню. Поставил чайник, достал старую турку, насыпал в неё молотый кофе. В новом времени кофе можно было добывать как угодно — автоматы, доставка, система могла «создать» его из воздуха. Но всё это казалось фальшивкой. Я предпочитал старый способ. Газовая плита — одна из немногих привилегий, которые мне удалось выторговать у системы. В доме газ был только у меня. Небольшое чувство гордости разлилось по груди, но не настолько, чтобы заглушить гудение в голове.

Когда кофе был готов, я уселся за маленький стол и уставился в окно. Город только начинал просыпаться. Серый, угрюмый, как и всегда. Вдалеке я заметил одинокое дерево, голое, без листьев. Оно покачивалось на утреннем ветру, словно пыталось укрыться в тумане, который стелился вдоль улиц. Почти полная тишина. Люди ещё спали или утопали в своих виртуальных грёзах. После прихода системы порядок дня изменился. Утром вставали только такие, как я, — те, кто ещё работал в реальном мире. Остальные предпочитали оставаться незамеченными, зарываясь глубже в свои иллюзии.

Кофе, сигарета. Завершение утреннего ритуала. Горечь дыма смешивалась с последним глотком кофе, оставляя привкус, от которого слегка мутило. Но бросить сигарету, не докурив, я не мог. Удовольствие должно было быть завершённым. В голове звенело, временами пронзало болью, но я привык.

— Пора, — пробормотал я себе под нос, как делал каждое утро. Ещё один ритуал. Эти слова были своеобразным пинком, чтобы подняться с места и двигаться дальше.

Я отряхнул плащ, смахнул что-то с полей шляпы и накинул их, не проверяя, чистые ли. «Сделаем это позже» — моё вечное оправдание. Оделся, вышел в подъезд и оказался на улице.

Двор был пустым. Серый бетон, редкие отблески света от окон — всё казалось застывшим во времени. Я выбрал новую дорогу к метро, быстрым шагом направляясь в ту сторону. Путь на работу был долгим. Общественный транспорт был неизбежен, ведь отделение, в котором я работал, находилось чуть ли не в центре города, а я жил почти на окраине. Меня это не раздражало. Почти. Единственный недостаток был в том, что поездка в метро каждый раз напоминала о том, что я не могу сбежать от этого города, от этой системы.

На удивление, вчерашний моросящий дождь сменился лишь серым небом и прохладой, пропитанной утренней тишиной. На улице было сухо, даже слишком сухо для этого времени года. До метро я добрался быстрее, чем ожидал — либо утонул в собственных раздумьях, либо просто отрешился от всего вокруг.

Шагнув на эскалатор, я почувствовал, как монотонность спуска пробуждает воспоминания о вчерашнем деле. Последний случай, это «убийство», не давал мне покоя. Катя, студентка. В ней было что-то, что цепляло сильнее остальных. Я не мог объяснить почему. Всё выглядело учебно правильно: даже вены она вскрыла вдоль, как положено. От этой мысли я невольно поёжился, вспоминая ванную, заполненную её кровью. Но записка… Это было новое. Единственное, что выбивалось из привычного.

Я попытался вспомнить предыдущие случаи. Два «самоубийства». Пусть система называет их как хочет, для меня это были самоубийства, даже если она настаивала на своём.

Первый случай: женщина, шестьдесят лет. По нынешним меркам, это даже не старость. Повесилась в своей квартире на проводе от тостера. Тостер. Улыбка мелькнула на губах, но быстро исчезла. Она была, как и я, привязана к старым вещам. Любовь к прошлому… только в её случае эта привязанность нашла совсем другое применение. Следов почти не было, что-то незначительное, что нашли криминалисты отправилось на склад улик. Записки не было. Почти пустота, оставшаяся после неё.

Второй случай: мужчина, сорок лет, водитель автобуса. Говорят, он даже работал на маршруте рядом с моим домом, но я этого не знал. Автобусы я ненавидел. Теснота, чужие запахи — ад на колёсах. Этот мужчина выбрал интересный способ уйти: выпил растворитель и ещё какую-то химическую дрянь у себя в депо. Система почти спасла его. Работники скорой прибыли вовремя, но он заранее заперся в подсобке и для верности заварил железные двери. Чувствовал ли он, что система попытается его удержать? Наверняка.

И вот теперь Катя. Молодая, студентка. Та, кто запомнилась мне больше всех. Не знаю, почему. Она словно сразу осталась в моей памяти, как гвоздь, забитый в стену. Записка. Два слова. Что-то новое, что-то, что переворачивало всё, что я видел до этого.

Общие черты? Минимум. Женщина работала уборщицей на складе, мужчина — водитель автобуса. Простые люди с простыми профессиями. Никаких связей с криминалом. Никаких намёков на обход системы. Если это был сбой или какой-то новый вид наркотиков, то они маскировались слишком хорошо. Молодёжь, как Катя, да, могла быть более податливой. Они жили в системе, дышали ею, поглощали её, как наркотик. Один раз попробуешь, и уже не захочешь отказываться. Но старшее поколение? Здесь что-то не складывалось.

Я так погрузился в свои мысли, что едва не упал, когда эскалатор остановился. Шатнувшись, я на мгновение потерял равновесие, но удержался, шагнув вперёд. Моё лицо, и так суровое, стало ещё мрачнее.

Загадки множились, и с каждой новой мыслью становилось ясно — всё это далеко не конец.

Метро подошло точно по расписанию. Система всегда обеспечивала порядок, даже если все остальное вокруг казалось погруженным в хаос. Я, погруженный в свои мысли, зашёл в полупустой вагон. В это время суток таких, как я, — тех, кто ещё работает в реальном мире, — оставалось немного. Я не обращал внимания на других пассажиров, словно они были частью серого фона, такого же тусклого, как утреннее небо за окнами.

Ехать всего пять станций. Я знал их наизусть, но сегодня даже не пытался считать. Мысли крутились в голове, как хоровод загадок, ни одна из которых не предлагала решений. Всё, что я мог сделать, — отбросить бесполезное копание в себе и дойти до участка. Уже там я разберусь с уликами, проложу путь и выберу, куда двигаться дальше.

Участок выглядел как трёхэтажная бетонная коробка. Его недавно реконструировала система, но он всё равно казался нелепым среди высоток, которые когда-то были памятниками человеческому прогрессу. Теперь эти здания пустовали: охрана, уборщики и система — вот всё, что осталось в этих гигантских призраках. Офисы, залы заседаний, людская суета — всё это исчезло. Теперь всё в голове: система решает, а люди лишь выполняют ежедневные задачи, чтобы удержаться на плаву.

Я остановился перед входной дверью, бросив взгляд на мрачное здание участка. Оно выделялось, словно островок жизни в море пустоты. Люди в форме сновали туда-сюда, окна были ярко освещены. На первый взгляд могло показаться, что внутри решают что-то глобальное, но это был обман. Контраст между пустотой города и оживлённым участком создавал иллюзию значимости.

Я усмехнулся и шагнул внутрь, коротко кивнув охраннику на входе и подняв шляпу в приветствии. Это был новенький. Он, кажется, хотел что-то сказать, но не успел — сканеры системы просигналили зелёным светом, подтверждая мою личность. Я прошёл дальше, улыбнувшись себе под нос, и направился в свой кабинет.

Мой кабинет находился в подвале, рядом со складом улик. Я сам выбрал это место — подальше от людей. Никто не спорил, все только обрадовались, что мне не придётся торчать наверху. Это было моё королевство: тихое, тёмное, с доступом ко всему, что могло понадобиться.

Первым делом я зашёл в оружейную. Система — спасибо ей за это — автоматически выдала мне мой старомодный шестизарядный револьвер и пачку патронов. Я проверил его, покрутил барабан, сунул в кобуру и направился к складу улик.

Вход на склад был автоматическим, всё под контролем системы. Бумажной волокиты больше не существовало. Она жила где-то в недрах её электронного мозга, хотя, чёрт возьми, действительно ли он электронный? Задумался об этом на секунду, но быстро отмахнулся. Это была тема для другого времени. Сейчас меня интересовало всё, что насобирали криминалисты по трём случаям самоубийств.

Обычно всё хранилось в виртуальной базе. Просто подключайся, и перед тобой весь кабинет, каждая улика, каждая зацепка. Но это не для меня. Я должен был всё потрогать, ощутить, увидеть своими глазами. Виртуальная реальность не заменит настоящую. Автомат на складе начал собирать всё, что мне нужно: небольшие контейнеры с уликами, разложенные по полкам, шумно выдвигались на механических рельсах.

Склад был захламлённым, но это меня не волновало. Никто, кроме меня, им не пользовался. Это был мой мир, моя территория. Здесь начиналась настоящая работа.

Спустя пару минут передо мной выкатился небольшой картонный ящик. В нём, аккуратно уложенные в отдельные пакетики, лежали улики. Всё, что удалось собрать по трём случаям. Я подхватил коробку, взял её подмышку и направился в свой кабинет, который находился в самом конце длинного подвала участка. Кабинет в тупике — идеальное место для того, чтобы никто не мешал.

Окна у меня не было. Свет я тоже не любил, поэтому помещение освещали четыре старые лампы на потолке. Они давали ровно столько света, чтобы можно было работать, не морщась от лишней яркости. Справа от стола висела доска — пока пустая. Обычно я развешивал на ней всё, что касалось дела, чтобы видеть перед собой картину целиком. Слева от двери стоял стеллаж. Ящики и папки, заваленные моими записями, громоздились и на полках, и под ними, и даже сверху, в хаотичном порядке. Это был хаос, но мой хаос, в котором я знал каждую деталь.

В центре кабинета стоял мой рабочий стол. Не слишком большой, слегка побитый временем, но вполне функциональный. Он был сдвинут ближе к дальней стене, оставляя пространство для остального беспорядка. На этот стол я поставил ящик с уликами и, ловким движением, скинул плащ и шляпу на вешалку у входа.

— Ну что, посмотрим, — пробормотал я с легким энтузиазмом, усаживаясь поудобнее. Коробка казалась мне чуть ли не сундуком с сокровищами. Единственное место, где можно было найти хоть какие-то ответы.

Я начал разбирать содержимое, сразу раскладывая улики по трём случаям. Первая стопка — маленькая, почти пустая. Это было дело Натальи Сенченко, женщины, повесившейся на проводе от тостера. Вторая стопка, чуть больше, принадлежала Владимиру Суржикову, водителю автобуса. Но третья… третья была настоящей находкой. Улики по делу Екатерины Самойловой занимали больше половины ящика. Криминалисты, повинуясь предписаниям системы, собрали всё, что только могли, включая то, что на первый взгляд не имело никакого смысла.

Если бы система не пометила эти случаи как «убийства», никто бы даже не стал собирать столько мелочей. Но правила есть правила. А в этом деле каждая мелочь могла оказаться важной. Я посмотрел на разложенные перед собой три группы улик и почувствовал, как что-то в голове начинает складываться в общую картину. Это было начало работы, и я знал: чем глубже я погружусь, тем меньше шансов вынырнуть обратно.

Итак, Сенченко Наталья Петровна. Повесилась у себя дома, использовав провод от старого тостера. Провод был обрезан с обеих сторон аккуратно, словно она готовила его заранее. Не для случайности, не для импульсивного решения. На самом тостере остались следы, будто это было сделано давно. Зачем? Причина до сих пор непонятна, и никто из криминалистов не смог это объяснить.

В квартире нашли потрёпанную тетрадь с рецептами. Обычная вещь, каких полно в каждом доме. Исписанная мелким, аккуратным почерком, но с каким-то странным напряжением, как будто каждая буква стоила ей усилий. Между страницами обнаружился старый обрывок бумаги. Пожелтевшая, с потёртыми краями. На ней карандашом, едва различимыми буквами, было выведено: «ЕЁ НЕТ». Я застыл, держа в руках эту записку. Знакомая надпись. Уже не новая улика. Она повторялась, словно это была не случайность, а часть чего-то большего. Я отложил её в сторону и продолжил осмотр.

Ключ от склада — ещё одна странность. Он висел на гвозде у входа. Обычный ключ, стандартный для сотрудников. Но этот открывал заброшенный склад, который давно не использовался. Система зафиксировала, что за неделю до смерти Наталья заходила туда. Зачем уборщице, пожилой женщине, посещать склад, о котором все забыли? Система, как всегда, молчала. А данные, которые могли бы пролить свет на её визит, просто исчезли. Будто их никогда не было.

Я просмотрел фотографии, сделанные по моему требованию. Криминалисты, наверное, проклинали меня, пока снимали это всё, делая работу, которая давно отошла в прошлое. Но фотографии были нужны. Без них я не мог прочувствовать эту историю. На снимках её квартира выглядела чистой, стерильной, почти музейной. Всё на своих местах, ничего лишнего. Никаких следов посторонних, ничего, что выдавало бы связь с чем-то вне её тихой, одинокой жизни.

Но записка и ключ не укладывались в эту картину. Они выглядели как пробоины в идеальной оболочке, оставленные чем-то, что ускользало от системы. Система ничего не фиксировала — ни звука, ни движения, ни причины. Эти дыры в её записях делали дело Натальи странным. Система не забывает, говорили они. Но здесь что-то пошло не так.

Вынув из-под стола похожий ящик, я аккуратно сложил все улики по первому случаю. Потрёпанную записку с двумя странными словами я оставил сверху, словно она была ключом ко всему остальному. Слова, которые не отпускали меня, но пока не давали никаких ответов.

Теперь случай номер два: Владимир Павлович Суржиков, 40 лет. Обычный человек, тот, кого в старые времена называли «серой массой». Водитель автобуса, день за днём выполняющий свою рутину, пока однажды всё не пошло наперекосяк. В тот день Владимир закрылся в технической подсобке депо, выпил смертельный коктейль из растворителя и прочих химикатов. Но самое странное — он заранее заварил металлические двери подсобки, словно знал, что кто-то может помешать ему.

Его нашли через несколько часов, уже мёртвым, когда спасатели прорезали дверь. Система, не справилась вовремя. Её датчики фиксировали, что что-то идёт не так, но, как обычно, точной картины не давали. И теперь я смотрел на то, что удалось собрать внутри этой подсобки, и пытался понять: что, чёрт возьми, здесь произошло?

Внутри всё выглядело стерильно. Словно он навёл порядок перед своей смертью. Всё было разложено по местам, ни пылинки, ни пятна. Но две вещи выделялись.

Первая — бутылка из-под химикатов. Крышка аккуратно закручена, как будто её даже не открывали. Ни отпечатков, ни следов, что её трогали. Как он использовал её содержимое, не оставив ни единого следа? Это выглядело так, будто бутылка была поставлена там кем-то другим. Но кто?

Вторая — обрывок старой карты маршрутов. Она лежала на столе, сложенная до идеальной геометрии. На карте его маршрут был обведён красным карандашом. Это была обычная линия: жилые кварталы, несколько остановок, старая промзона. Но рядом с маршрутом он сделал пометку: «06.15». Что это значило? Ни его коллеги, ни система не могли объяснить. Для них это было просто время. Но я знал: в этой истории мелочей не бывает.

И ещё одно — записки не было. Первая жертва оставила послание, которое, похоже, жило в её голове дни, если не недели. А здесь — ничего. Только пустота, стерильность и эти странные улики.

Я задумался, складывая всё в очередной ящик, такой же, как и для первого дела. Аккуратно, по порядку, словно каждая улика была частью ритуала. Ладно, пусть так. Улики второго дела тоже отправились под стол, в свой отдельный ящик. Каждую из них я рассматривал ещё раз, задерживаясь на том, что казалось особенно странным, но всё равно не находя ответов.

Итак, первое дело с запиской, которая выглядит старше самой смерти, и второе — без неё, но со своими загадками. Всё это складывалось в головоломку, детали которой казались слишком несовместимыми. И пока я разбирал улики, моя голова всё сильнее наполнялась ощущением, что мы пропустили нечто очевидное.

Отодвинув два ящика в сторону, я расчистил достаточно места на столе и наконец приступил к осмотру третьего дела. Самого богатого на улики. Самойлова Екатерина Васильевна, 20 лет. Девушка, которую можно было описать, как «золотую молодёжь». Молодая, умная, красивая. Она была тем, к чему все стремились в новой реальности. Студентка престижного технического университета, успешная, активная, без тени подозрений. Её друзья, по собранным данным, не могли о ней сказать ничего плохого. Преподаватели хвалили её без устали, родители ею гордились. Её жизнь выглядела безупречно, словно обложка журнала.

Но за этой гладкой картинкой скрывалась тень, которая привела её к финалу. Екатерину нашли в ванной её съёмной квартиры. Кровь растеклась по холодному кафелю, оставляя липкий след. На холодном кафеле, словно случайно выпавшая из ослабевших пальцев, лежала потёртая записка. Дрожащим почерком на ней было выведено всего два слова: «ЕЁ НЕТ». Слова, которые казались тяжелее, чем сама смерть. Её глаза, устремлённые в потолок, были пусты, как ночное небо без звёзд. Это было концом, который никто не мог понять.

Но улики… Улики были совсем иного рода. Разнообразные, разрозненные, словно головоломка, которую нужно собрать без картинки на коробке. Они сбивали с толку и одновременно будили азарт.

Первой я вытащил ту самую записку. Текст казался простым, но в нём было что-то, от чего кровь стыла в жилах. « ЕЁ НЕТ». Два слова, написанные дрожащей рукой, будто в последний момент перед неизбежным. Бумага была новой, чистой, словно она взяла её специально для этого. Зачем?

Следом — фотографии с места преступления. Порезы на её руках — идеально ровные. Вены вскрыты вдоль, как учат в медицинских учебниках. Такое мастерство невозможно без инструментов, но в ванной ничего подобного найдено не было. На стене, под светом, был выцарапан странный символ. Круги и линии, соединённые в абстрактную фигуру, словно послание, которое никто не сможет расшифровать. Чем она выцарапала его? Ответа не было.

Я достал следующий пакет. В нём лежала ключ-карта, найденная в её рюкзаке. Она явно не принадлежала квартире. Система не смогла определить, где её использовали. Заброшенное место? Секретное помещение? Карта была пуста, как её взгляд.

Три книги из библиотеки. Их я тоже вытащил и аккуратно разложил на столе. Названия ничего не говорили, но одна особенно зацепила взгляд: «Протоколы сознания». Что искала студентка технического вуза в таких книгах? Они точно не входили в её программу.

Далее — разбитый умный браслет. Система не смогла из него ничего считать. Браслет был повреждён намеренно, перед смертью. Зачем? Чтобы скрыть что-то? Возможно.

В ванной криминалисты отметили слабый запах. Едкий не похожий на стандартные по их протоколу, взяли пробный анализ будут рыть, но следов вещества найдено не было. Было ощущение, будто что-то должно было быть, но оно испарилось. На её телефоне осталось только одно фото — селфи. Она сделала его за час до смерти. Лицо усталое, глаза пустые, слабая, безжизненная улыбка. Как будто она знала, что это её прощание.

Последние 48 часов её маршрут включал университет, заброшенное здание в центре города и квартиру. Но зачем она ходила в это заброшенное место? Система ничего не говорила.

Каждая улика кричала о её смерти, но ни одна не говорила «почему». Чем глубже я погружался, тем больше вопросов появлялось. В голове крутились обрывки, как старый фильм, который рвётся в самом интересном месте. Это была загадка, от которой нельзя было оторваться.

Её смерть казалась самой загадочной из всех трёх случаев. Улик было больше, чем в двух других случаях, но они не складывались в единую картину.