Рождение победителя

Артем Каменистый, 2012

Высадка прошла удачно, но в сложившихся условиях выполнить задание невозможно. Здесь ничего не получается с первого раза, а кое-что не получается вообще. Он не был подготовлен к такому бесперспективному сценарию и сам себя загнал в тупик. За все в этом мире приходится расплачиваться, в том числе и за свои ошибки. Стандартная плата – кровь. И хорошо, если только своя. Жизнь без цели пуста и притягивает удары судьбы. Вечно бегать или остановиться и наконец дать бой? Пусть никто не верит в успех, пусть у тебя нет знаний, опыта и вышколенного войска, но самое время показать судьбе, что она не с тем связалась.

Глава 5

Суровая теория и унылая практика

Было это бесконечно далеко по времени и еще дальше по расстоянию. А если точнее — уже не знаю где. За бездной… Земля… родной дом… типичная жизнь обычного человека. Ну разве что чуть-чуть выбивающегося из среднестатистических показателей.

Почему бесконечность? Я не знаю, сколько прошло с той поры, когда нормальная жизнь осталась в прошлом. Около полугода назад, если сложить земное время и местное. Но как знать — не исключено, что здешнее мгновение равно тамошнему веку или наоборот. Все ведь относительно. С расстоянием еще проще: даже умники, сумевшие меня сюда забросить, на такое никогда ни за что не ответят, потому что ответ невозможен.

Новая жизнь началась в тот миг, когда в кабинете с высоким потолком мне сообщили неприятную новость: «Существовать вам, молодой человек, осталось не так много, как вы рассчитывали. А именно — два-три месяца. Потом мучительная смерть».

По сути, почти так и вышло. Я уже не один раз умирал, а уж намучился-то как… Есть такая поговорка: «Ищет на свою задницу приключения». Про меня сказано, но слишком скромно. Складывается такое впечатление, что нижних частей спины у меня не меньше трех, и каждая прямо-таки переполнена талантами в области поиска неприятностей.

Те, кто меня готовил к миссии, видимо, это подозревали и попытались научить подопытного неудачника беречь талантливую часть организма в любой ситуации. Хоть и наспех, но я нахватался немало полезной информации, а кое-что и практикой успел закрепить. Был там один дедушка… Словами не описать, но уверен — если заморозить его в жидком гелии, затем проехаться по ледышке асфальтовым катком, а потом выбросить то, что останется, в яму с голодными хищниками, он сделает лопату из собственных ногтей, прокопает подземный ход с электрическим освещением и выберется на поверхность живым, здоровым, в идеально отглаженном костюме из тигриных шкур. Это был настоящий гений. Куда там тем интернет-выживальщикам — этот динозавр вряд ли когда-нибудь прикасался к клавиатуре. Он просто начинал реагировать на проблему еще до ее возникновения, причем делал это без суеты, выбирая самый эффективный вариант, и в самые острые моменты оставался тоскливым старикашкой с потухшими глазами. Нам скучна обыденность, а ему скучно все. Его не удивить и не напугать. Он всегда готов. Ко всему. Ни одна уважающая себя неприятность не рискнет сталкиваться со столь расчетливым субъектом.

А вот его ученика они почему-то обожали…

Еще минуту назад у меня была лошадь, сухая одежда, запас продовольствия и оружия. А теперь лошадь грызут волки-переростки, одежда вымокла до последней нитки, продовольствия нет, а из оружия лишь два ножа и меч. Причем последним я и помахать как следует не смогу — силы не те. Хотя купание в ледяной воде взбодрило серьезно — придя в себя после неуклюжего падения в реку, я, подняв голову над поверхностью, шумно вдохнул и на миг почувствовал себя почти что прежним ловким Даном. Лишь на миг — потом опять немощь навалилась. Но все равно приятно — значит, в стрессовой ситуации можно рассчитывать на резервные возможности.

Прежде всего надо осмотреть ноги — им больше всего досталось при ударе. Холодная вода штука коварная — может сгладить боль даже от серьезной раны. Хотя и плюс имеется: при понижении температуры сосуды сужаются и кровь вытекает медленнее.

Штанина под коленом разорвана, в дырке просматривается добротная ссадина. Видимо, валун задел. Не так страшно.

Ноги действуют, руки тоже, спина распрямляется. Будем считать, что серьезных травм нет. С медосмотром покончено — надо сматываться отсюда, покуда льдом не покрылся. Да и волки могут не полениться спуститься — кто знает, чего можно ожидать от этих черно-серых мутантов?

Только выбравшись на камни, понял, насколько холодна вода. При падении она обожгла, но шок от удара заглушил первое впечатление. А сейчас даже в мокрой одежде чувствовал себя как в бане. Это, конечно, ложное ощущение — в нынешнем состоянии свалюсь от гипотермии через несколько минут.

Фигушки — не на того напали! Вперед, к противоположному берегу. Проваливаясь по пояс, падая под напором течения, хватаясь за скользкие валуны. Двигайся, Дан! Шевелись! Быстрее!

Последний рывок. Все — выбираюсь на мелководье с ровным дном, сложенным мелкими разноцветными камешками. Будь ситуация другой — не поленился бы остановиться, чтобы, как обычно, изучить каждый на предмет обнаружения полезных ископаемых. Но сейчас хоть золотыми самородками усыпь всю округу — нет мне до них дела.

Берег. Река осталась за спиной. Пожелание Зеленого утопиться как можно быстрее не сбылось — хоть какой-то плюс. А замерзнуть пернатая скотина мне не пожелала? Не помню, но я к этому близок. Холод такой, что кости льдом покрываются, зубы стучат с шумом работающего перфоратора — небось эмаль вся растрескалась.

Дальше. Здесь нельзя оставаться. Волки близко. Хоть они и заняты лошадью, не стоит дразнить хищников зрелищем обессиленного человека — с обрыва высокого берега они меня видят прекрасно.

Вламываюсь в заросли зимних кустов. Кое-где остались болтаться засохшие листья, но все равно видимость прекрасная — понимаю, что по этим дебрям мне придется топать не одну сотню метров. Идти тяжело: мокрая одежда будто свинцом залита, в сапогах чавкает вода, трясущиеся колени подгибаются от слабости, тело колотит от холода. Мне бы сейчас в парилку, а не экстримом заниматься…

Сбоку пронзительно заорал испуганный фазан, бросился удирать бегом, будто карликовый страус. Совершенно зря — я сейчас даже букашки обидеть не способен. Очередные кустарниковые дебри исцарапали лицо — на колючки нарвался. Выбравшись из зарослей, увидел впереди склон холма, чуть правее его обрезало узкое неглубокое ущелье. Хоть мозг почти отмерз, но остатков разума хватило, чтобы понять: там продолжается та самая трижды проклятая дорога, которая завела меня в эти неприятности.

А еще там видны следы недавнего оползня, деревья на его краю стоят вкривь и вкось, некоторые склонились до земли. Среди них есть и сухие. Это шанс.

Идти пришлось в быстром темпе. На грани бега. Медленнее нельзя — окоченею. Так тоже долго не протяну: загнусь от перегрузки. В моем состоянии даже в халате и легких тапочках такой темп развить трудно. Но я делаю это через «не могу»: с хрипом загнанной лошади; с полем зрения, свернувшимся в узкий туннель, направленный на цель; с отчаянием обреченного.

Вот и облюбованное дерево. Высохло на корню, сбросило кору, белеет голым стволом и сучьями. Меч из ножен — и резкий удар. Да уж… резким я его назвал преждевременно. Раньше такую палку играючи перерубал, а сейчас…

Начал расшатывать засевший клинок. Сук не выдержал издевательств, затрещал. Освобожденное оружие вырвалось из рук, покатилось по земле, а я плюхнулся на пятую точку, заработав упавшей деревяшкой по голени. Удар был сильный, но боли даже не почувствовал — окоченевшая кожа потеряла чувствительность.

Непослушными пальцами вытащил из-за голенища нож, начал строгать ветку. Поначалу процесс продвигался относительно легко — внешний слой, размякший от нескончаемых дождей, поддавался будто пластилиновый. Но потом дело дошло до не затронутых влагой слоев, и вот тут моим замерзшим рукам пришлось несладко.

Отвлекая голову от безнадежных мыслей, начал вспоминать дедушку-инструктора и его рассказы о миллионе способов разведения костров. Жаль, что этого старика сейчас рядом нет. Ему плевать, что весь мир вымок на три метра вглубь. Что нет сухой травы или бересты на растопку. Он из тех людей, которые на дне моря шашлык приготовят, — моих проблем даже не заметит.

Быстрее, Дан, быстрее. Надо успеть добыть огонь, пока с неба опять не полило. Тогда все твои приготовления вмиг отсыреют, и это конец — сил на новую попытку не осталось.

Как ни трудно было, но кучка чистой стружки разрослась до габаритов небольшой горки. Все, этого должно хватить. Теперь нужны дрова посерьезнее. Будь у меня силы, наколол бы мечом. Не топорик, конечно, но за неимением стюардессы любят пилота. Сил нет — придется импровизировать. С пояса снял второй нож. Боевой: толстое лезвие сужается к острию, образуя стальной клин. Хорошая штука, если надо проверить, нет ли чего-нибудь интересного под ребрами недруга. А вот хлеб резать таким неудобно.

Приставил кончик ножа к изрезанной палке, заехал по рукоятке булыжником. Еще раз, и еще, забивая в древесину, раскалывая по волокнам. От камня отлетел осколок, до крови ужалил в щеку, но я не обратил на это внимания.

Успокоился, лишь заготовив кучку колотых сухих палочек. От них разгорится сырятина, которой под деревом полно, — даже такой доходяга, как я, легко насобирает.

А теперь самый сложный пункт программы…

Спичек у меня не было — в этом мире они неизвестны. Это и к лучшему — промокнув, они приходят в негодность в отличие от огнива.

Огниво… Еще до того как взялся за дрова, отцепил с пояса кожаный мешочек с приспособлениями для разжигания огня, разложил на сухом камне. Вода в него толком попасть не успела, но и пробравшихся единичных капель хватило, чтобы вызвать у меня нехорошие предчувствия. Пора проверить, повезет ли мне хотя бы в этом.

Полоска железа с насечками: кресало — грубое подобие напильника. И увесистый камень — подозреваю, что это пирит. Клочки обугленных тряпок, комок высушенного мха, непонятный пористый кусочек черной массы, очень легкий — все это барахло называется «трут». В теории попадание искры на него приводит к немедленному возгоранию. На практике…

Напильник-кресало в левую руку. Пальцем прижать к железу «колбаску» из завернутого в обгоревшую тряпицу мха. Пирит в правую ладонь, прицелиться, ударить. И огласить округу выражениями, свойственными специфическому слою пласта русского языка. Даже замороженным конечностям больно, если по ним стучат камнем.

Вторая попытка. Блин! Дан! Ты же ловкий парень! Попадай по кресалу, а не по себе! Есть! Но без толку — не занялось. Еще раз. Еще. Вот теперь пошло. Раздуть трут, бросить в кучку стружки, прикрыть ладонями от ветра.

Огню мое угощение понравилось — занялся лихо. Трут вытаскивать и тушить не стал — у меня еще остался, а сейчас не до экономии. Теперь колотые палочки, и побыстрее — стружка сгорит в одну минуту.

Когда под деревом с ревом задымила солидная куча сырых веток, я на остатках сил подтащил тройку трухлявых бревнышек, установил так, чтобы прогорала середина. Таким несложным способом из трех сделаю шесть, а потом выберу парочку посуше, использую как основу для примитивной лежанки. Не на мокрой же земле валяться!

Скинул тяжелую одежду, присел, протянул руки к теплу. Прикрыл глаза. Чувствовал я себя так, будто волоком перетащил авианосец из Балтийского моря в Каспийское. Не знаю, для чего мне понадобилось заниматься такой ерундой, но уверен, что сделал это в одиночку и без остановок. А теперь надо отдохнуть.

Отдых… блаженный отдых…

Стоп! Дурак! Не расслабляться! Так и уснешь сидя, а потом, инстинктивно придвигаясь к теплу, завалишься в костер. Надо потерпеть еще немного.

С неба опять сыпануло крупой — погода решила, что можно продолжить издевательства. Поднялся со скрипом в коленях и хрустом в обдуваемой ветром спине — разрушающееся тело вело себя как чугунный корпус несмазанного робота.

Перетащил к костру все крупные палки, которые оказались мне под силу. Толку от них будет больше, чем от мелочи: в таком состоянии я не смогу следить за огнем непрерывно. Тройку увесистых веток поставил на манер каркаса вигвама, скрепил поверху размочаленным гибким прутиком. Набросил плащ, ниже развесил остальное тряпье. Не сказать чтобы получилось уютное жилище, но крупа будет меньше на макушку сыпать. Да и жар от костра кожа и шерстяная ткань отражают на озябшее тело, заодно подсыхая.

В мокрую землю вбил пару сучков, вверх тормашками повесил на них сапоги. Воды в них столько, что их у камина за день не высушишь, но хоть что-то. Длиннополая рубаха осталась на мне — как ни странно, но при такой погоде предпочел сидеть в сыром тряпье, чем совсем голым.

Вскоре жар от костра стал нестерпимым — хоть крупа и снег продолжали сыпаться, помешать накоплению раскаленных углей они не могли. Устроив под плащом-навесом несколько огрызков пережженных бревнышек, навалил на них веток с сухими листьями, разлегся почти как король. Левый бок дымится от стремительно высыхающей одежды, правый покрывается «гусиной кожей». Приходится вертеться.

Я был уверен, что не смогу уснуть, — и минуты спокойно не пролежишь в такой обстановке. Но когда в очередной раз продвинул в пылающее нутро костра прогоревшие дровишки и стал подумывать, что надо бы подложить под руку порцию свежей сырятины, начал подремывать. Клюнув носом первый раз, удивился. Решил, что время еще не позднее, чтобы отрубаться, и надо еще много чего сделать. Силы, конечно, в минусе, однако если поискать, должно хоть немного найтись. Нечего валяться: замерзнуть можно, да и волки где-то неподалеку бродят. Не готов я к серьезной ночевке.

Но все эти мысли бесследно растворились в бездне отупевшего от усталости мозга. Холод, боль, нытье в натруженных суставах, неудобное ложе — ничто не помешало. Я, без пяти минут граф Мальрока, привыкший спать на единственной замковой перине, неподалеку от никогда не гаснущего камина, вырубился на куче сырых сучковатых веток перед дымным костром, трещавшим сырыми дровами. Сверху доставал мокрый снег, сбоку поддувал холодный ветер. Но честное слово — с самого лета не спал так комфортно.

Странно, но я ни о чем не жалел. Как бы мне ни было хреново, подспудно подогревала непонятно откуда взявшаяся уверенность: все, что делаю, — правильно. Ну или почти правильно. Хотя бы на месте не сижу — пытаюсь барахтаться.

Однако до утра эта уверенность не дожила…

* * *

Проснувшись, я едва не застонал: холод сковал левый бок, а все остальное оккупировала ноющая боль, доходящая до острой в местах, куда впились неровности неказистого ложа. Мрак кромешный — костер прогорел, кольцо тлеющих веток, уцелевших по краям, освещает лишь присыпанный пеплом пятачок выжженной земли, отделенный черным кольцом прогретой почвы от тонкого белого покрывала выпавшего снега. Ветра нет, с неба тоже ничто не сыплется, но назвать обстановку безмолвной нельзя — где-то за сырой стенкой моего шалаша раздаются странные утробные звуки и шум сминаемой сухой растительности. Там кто-то бродит. И, судя по всему, не в одиночку.

Я давно уже не верю в хорошее и сразу заподозрил — это не Дед Мороз со Снегурочкой и не стая зайчиков. Черно-серые приятели доели лошадку и решили навестить ее хозяина. Вряд ли они раскаялись и захотели принести мне свои извинения. Похоже, тварям не хватило конины и они не прочь закрыть продовольственный вопрос человечиной. Я, разумеется, как раз против, но что могу поделать? Пик вечерней активности остался в прошлом — деградировал еще круче. Убить несколько волков? Не смешите. Но и сдаваться рано.

Что мы имеем? Имеем мы, по всей видимости, все тех же четырех тварей, очень похожих на крупных волков. Не верится, что рядом могут действовать две стаи. Раз так, то звери не голодны — они только что умяли лошадь. Но и назвать их стопроцентно сытыми язык не поворачивается: ведь сюда они пришли не просто так.

Что из этого следует? Отсюда следует, что животы у волков набиты, и звери вряд ли будут столь же агрессивны, как днем. Но и смотреть на меня влюбленными глазами не станут. Надо действовать, если не хочу оказаться там же, где моя лошадка.

Почему-то одна мысль о том, что меня могут сожрать хищники, вызвала приступ паники. Нет, я не люблю смерти во всех ее проявлениях, но ТАКОЙ почему-то боюсь гораздо сильнее, чем гибели, допустим, от попадания проглоченной сосиски в бронхи или приземления головой о бетонный козырек подъезда. Я почему-то совершенно точно знаю, что ТАК мне помирать нежелательно.

Удивительно, как много бреда выплывает в стрессовых ситуациях. Но одна польза есть — истощенный организм напрягся и выдал порцию адреналина. Лучший допинг, по счастью не запрещенный олимпийским комитетом, — даже мертвого способен поднять, что частенько используют реаниматоры, делая укол в сердце.

Звери пока что не разобрались с устройством моего шалаша или просто опасаются приближаться к остаткам костра. Но это не затянется навечно — в любой миг могут заняться мною всерьез.

Поднявшись все с тем же хрустом, не сдержал болезненного стона и, перепугавшись еще больше, бездумно ухватил охапку заготовленных с вечера веток и швырнул на тлеющие угли. И тут же проклял себя за тупость: сырые дрова окончательно погасили и без того скромное сияние, выдав вместо огня облако удушающего дыма.

Шум за шалашом усилился, на фоне снега я отчетливо различил тень, пробирающуюся по направлению ко мне. Ухватив тлеющую деревяшку, с яростным криком ткнул огоньком в морду самой любопытной твари. Волки — существа опасные, но это просто звери. Вот и этот не исключение — испугавшись крика и огня, пулей отскочил назад, рыкнул, растворился в кустах. Недалеко ушел — несколько шагов, но в этом мраке разглядывать его бесполезно.

Раздув огонек на конце деревяшки, описал ею круг в воздухе, злобно заорал во тьму:

— Ну! Сюда! Я один! Вперед!

Никто не последовал моему призыву. И правильно — нормальный зверь не станет рисковать, нападая на бешено орущее существо, вооруженное кусачим огнем. Голодный или перепуганный может и не на такое решиться, но это не тот случай. Рано или поздно волки до меня доберутся, но пока что я заработал отсрочку.

Когда дымящиеся ветки наконец вспыхнули, я испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Если зверей пугала тлеющая деревяшка, то такая иллюминация может до икоты довести. Еще охапку, сверху — пусть пылает.

Подкармливая костер, едва не рухнул в огонь — ноги подогнулись. Проклятье, я — конченая развалина! Мне и без волков недолго жить осталось — вот зачем еще они на мою голову свалились?!

Звери не рисковали высовываться из кустов, но меня это уже не успокаивало. Я собрал в округе все легкодоступные запасы дров — куча вышла приличная, но навечно ее не хватит. Что будет, когда останусь без огня? Нетрудно догадаться…

Погладил рукоять меча. Похоже, без драки не обойтись. Учитывая, что я сейчас и от зайца не в состоянии защититься, бой выйдет забавным…

* * *

Запоздалый зимний рассвет застал меня над еле теплящимся костерком. Ловя измученным телом жалкие крохи тепла, я с тоской косился на то место, где вечером возвышалась груда дров. Сейчас там было чисто — даже пучков прошлогодней травы не осталось. Когда хищники высовывались из кустов, я подкидывал в огонь это мгновенно сгорающее топливо, пугая волков вспышками пламени. Но с каждым разом они все меньше и меньше боялись этого безобидного представления.

В отличие от страха аппетит их усиливался…

Обернувшись через плечо, в очередной раз убедился: ничто не изменилось — четыре твари нетерпеливо притопывают в зарослях, поглядывая на меня как-то нехорошо. Сейчас огонь догорит, и придет пора подводить жизненные итоги. Шансов отбиться у меня нет, укрыться негде, помощи ждать неоткуда. Выходов из ситуации не вижу да и не ищу их. Устал…

Вот стоило забрасывать человека в другой мир, чтобы он закончил так глупо?

Погодка зато радует: восток почти очистился от туч, солнечные лучи слепят, отражаясь от белоснежной поверхности присыпанной земли. Теплеет — к полудню все таять начнет, но я этого уже не увижу…

Еще раз обернулся, но увы: все та же беспросветная задница — волки ждут. Недолго им осталось… А вон где-то вдали тоже огонь горит — наверное, мелкая группа межгорцев прячется в холмах. Они это дело любят — чем укромнее уголок, тем больше шансов на них нарваться. Похоже, уверены, что чужих в округе нет, иначе бы не стали так демаскировать свое убежище.

Как ни тошно мне было, но мозг еще что-то соображал. Встрепенувшись, я уставился на столб дыма, поднимающийся над холмом. Не сказать чтобы густой — наоборот. Просто расстояние невелико, да и на фоне ясного неба (спасибо погодке) рассмотреть легче.

Враги это? Друзья? Я не знал. Но готов променять компанию из четырех волков на что угодно. Хоть на всех чертей ада.

* * *

Мокрая заиндевелая одежда трещала в руках и не желала занимать своего места на плечах. Отяжелела так, что для моих измученных рук стала сущим наказанием. Кожаный колет в одиночку и здоровому непросто надеть, а уж мне пришлось прилагать героические усилия. Забрался в него будто гусеница, после чего с хрипом и еле слышными проклятиями затянул все, что смог. Покосившись на кольчугу, отвернулся — это железо я точно брать не стану. Греть оно не греет, но, даже будучи почти шедевром местного кузнечного дела, весит не меньше полупуда. Будет возможность — вернусь и заберу. А не будет — так пусть ее ржа съест.

Брюки… Ну почему аборигены не додумались до молний и нормальных пуговиц вместо этих неуклюжих приспособлений? Они будто специально решили домучить то, что от меня осталось…

Выбрал две самые длинные головешки, взял в руки, кое-как поднялся. Ветра нет, а шатает — будто тополь в ураган. Эдак я вряд ли сумею быстро добраться до чужого очага. Тем более с такими спутниками…

Волки, как ни странно, вели себя прилично: молчаливо взирали на мои сборы, не предпринимая попыток подобраться поближе. Но и не особо скрывались — охотно демонстрировали свое присутствие, что наводило на неприятные предчувствия.

Погрозив им дымящейся головней, пригрозил:

— Глаза выжгу, если сунетесь!

Вряд ли они понимают человеческий язык, но угрозу должны почувствовать. Хорошо если поверят, что я и впрямь опасен. Сам я в такое не верил.

Первый шаг. Боги! Для меня и одного много, а сколько же их придется сделать еще! Колени при малейшей попытке согнуть сводило нестерпимой болью; суставы хрустели будто под ржавой пилой палача; щели ввалившихся глаз заливало слезами. Похоже, я слишком оптимистично решил, что у меня еще сохранился резерв сил. Ничего нет и уже не будет. Свалюсь, не пройдя и половины пути. Ведь не меньше двух километров надо преодолеть. Пустяк для здорового — и бесконечность для меня…

Боль, черные мысли, обреченность, а все равно продолжаю идти. Тот механизм, что позволяет человеку не думать о мелочах вроде координации движений, начал давать сбои. Я усилием воли по очереди переставлял ноги и поднимал падающую на грудь голову, чтобы через пелену слез рассмотреть далекую цель. Теряя равновесие, упирался в землю головнями, из-за чего они быстро растеряли огонь, перестав дымиться. Но я этого уже не замечал.

Не знаю, сколько продолжалась изощренная пытка, но, обходя замшелый валун, преградивший путь, я, в очередной раз упершись в землю потухшей головней, расслышал треск и, не встретив опоры, рухнул на бок, крепко приложившись ребрами о камень. От нестерпимой боли парализовало дыхание; утробно замычав, приподнялся на колени, обхватил живот, жадно начал хватать воздух ртом. Но тщетно — в горло он не проходил.

Когда в глазах уже начало темнеть, легкие все же набрались сил для последнего рывка. Воздух пошел, от спазмов я застонал, а потом закашлялся, орошая снежок алыми брызгами. Не надо быть доктором, чтобы осознать серьезность происходящего, но не время обращать внимание на новые неприятности — надо дойти, а уж там расслаблюсь.

Как бы не так — позади, совсем рядом, хрустнула веточка под звериной лапой. Оглянулся. Так и есть — знакомая стая. Подобрались на десяток шагов, смотрят внимательно, прямо как вчера. Хорошо запомнил эти милые взгляды: после них без лошади остался.

С трудом приподнял уцелевшую головню, попытался погрозить, но наконец понял — огня у меня больше нет. Волки, похоже, тоже догадались об этом — потрусили вперед с донельзя уверенным видом. Вряд ли собрались обнюхать мои сапоги — все гораздо хуже.

Ухватился за рукоять меча, с натугой вытащил клинок из отсыревших ножен, неловко взмахнул, зловеще осклабился. То ли морда моя выглядела многообещающе, то ли в жизни волков уже бывали ситуации знакомства с кусачей сталью, но зверей проняло. Замерли, самый прыткий опустил голову к земле, глядя исподлобья, оскалил клыки, утробно зарычал.

Направив на него острие кривого меча, хрипло пообещал:

— Просто так вам меня не взять. Хоть одного, но отоварить успею. Пошли вон!

Шагнуть в сторону настороженных хищников передумал. Вряд ли мое движение покажется им слишком уж угрожающим. Походка у меня сейчас — будто у бревна, кантуемого бригадой упившихся грузчиков.

Обернувшись, увидел, что дым редеет: осторожные межгорцы не поддерживают костра или очага при свете дня. Проклятье! Если не пошевелюсь, то не смогу видеть, куда мне надо идти. Я сейчас в таком состоянии, что других ориентиров не в силах воспринимать. Еще и волки на пятки наступают. Что там инструкторы советовали для подобных случаев? Забраться на дерево, вырезать деревянное копье и подколоть сверху самого прыткого? Хотел бы я посмотреть, как они проделают такой фокус без рук и ног — это будет даже немногим лучше моего теперешнего состояния.

* * *

Вскоре я вновь упал, и опять неудачно — разбил лоб о камни. Вожак стаи, воодушевившись зрелищем человеческой неуклюжести, рискнул приблизиться, но от боли и ошеломления я на миг стал чуть сильнее изможденного дистрофика и сумел так ловко взмахнуть мечом, что едва не задел звериный нос. Блеск стали хищника и впрямь пугал — он пулей отпрыгнул назад и, не сводя с меня взгляда, начал торопливо опорожнять кишечник. Верный признак душевного разлада.

Хорошо, что он не знал правды: эта неуклюжая вспышка была последним приветом от былого Дана. Дальше тело и разум начали отказывать всерьез. Смутно помню, что брел, уже не видя куда, завывал на волков, не в силах угрожать членораздельно, падал, полз на какой-то склон, ломал ногти о каменистую почву, скатывался по мокрой глине. В какой-то момент потерял плащ, и это помогло — ползти стало веселее, а хищники приотстали, изучая брошенную часть гардероба. Вряд ли это надолго их задержало, но в моем случае во благо даже минутный отдых от звериного присутствия за спиной.

Почему они меня не разорвали? Не знаю. Может, и впрямь опасались, что я способен пощекотать их сталью. Звери неголодные, идти на риск, даже такой мизерный, сочли необязательным. Или решили, что жертва сама вот-вот упадет окончательно, избавив их от хлопот с умерщвлением.

Медлительность их погубила. А еще, вероятно, сильно увлеклись, не заметив, что приблизились к кое-чему более опасному, чем почти мумифицированный сэр страж.

К тому моменту я дошел до состояния мычащей скотины, продвигавшейся вперед на голых рефлексах. К теплу, к людям, к отдыху, а может, и к лечению. И подальше от волков — конина в их желудках не вечна, и на место переваренного мяса они быстро определят мои жалкие кости. Когда впереди послышался шум, я не смог разглядеть его источника. Глаза показывали лишь свет и какое-то темное пятно в нем, стремительно приближающееся странными рывками.

Решив, что один из волков преградил мне дорогу, я только тут понял, что продолжаю сжимать в руке меч. И даже удивился этому немыслимому явлению — в моем состоянии странно, что головы не потерял, не говоря уже об оружии.

Я даже сумел сделать большее — попытаться поднять клинок, достойно встретив приближающегося хищника. Но куда там — ставший неподъемным меч упал, а следом рука проломилась, и лицо зарылось в пожухлую траву. Где-то впереди то ли ворона прокаркала, то ли человек странно хриплым голосом прокричал, но тень, до того момента летевшая прямо на меня, внезапно изменила курс, жабьими прыжками обогнула мое беспомощное тело и пропала из поля зрения.

А потом за спиной началась бойня. Я не видел, что там происходит, но звуки не оставляли простора для неуверенных предположений. «Моих» волков убивали. Деловито, без угрожающих криков и звона стали. Удары, треск ломаемых костей, сочно-отвратительный шум, с которым разрывается плоть, отчаянный визг улепетывающих хищников, неожиданно превратившихся в дичь.

В угасающем сознании билась лишь одна мысль: кто-то в одиночку вышел против четверки матерых волков. Не знаю, друг он мне или враг, но если последнее, то нечего и думать о сопротивлении. Все, Дан, — ты окончательно приплыл.

Но упрямство мое было безграничным. Я слепо шарил в траве, пытаясь найти потерянный меч. Но тщетно. Земля тут, похоже, под уклон идет, и он скатился вниз. Попытался свалиться следом, но и этого не получилось — чтобы добраться сюда, я выложился без остатка. Ноги на месте, руки тоже, вот только опираться на них невозможно. Они просто отказываются шевелиться в нужных мне направлениях. Это финиш.

Шум схватки затих. Если победили волки, то теперь моя очередь. Если звери проиграли, то как бы не пришлось об этом пожалеть…

Когда за волосы грубо потянули, задирая голову вверх, я даже не смог моргнуть, чтобы прогнать влажную пелену из глаз. Веки опустились, и поднять их уже не получилось.