Эволюция человечества

Артем Бук

Как будет развиваться человек? Приобретем ли мы сверхспособности, достигнем ли бессмертия, деградируем ли? Шестнадцать современных писателей-фантастов поделятся своим видением того, куда движется цивилизация. В сборнике представлены лучшие работы, участвовавшие в проведенном в 2018 году конкурсе рассказов «Эволюция человечества».

Паучара

Константин Волков

Немного соли, едва уловимая перечная нотка и кубик льда; в этот раз кухонный синтезатор всё сделал правильно. Лизавета хотела отпить ещё один малюсенький глоточек, но тут помещение сотрясла мелкая дрожь и босая нога скользнула по мокрому после уборки полу. Неловкий взмах рукой, и густая красная жижа забрызгала сарафан.

— Дура криворукая! — в сердцах обозвала себя Лиза и шваркнула пустой стакан об стену. Если б ей сказали, что алые пятна, заляпавшие любимый наряд, — вовсе не конец света, что конец света случится чуть позже, минут за пять до полуночи, разве бы она поверила?

Стянув сарафан через голову, Лизавета беспомощно его осмотрела. Ужас! Ткань и так после многочисленных стирок сделалась сероватой, под мышками и вовсе приобрела стыдно-жёлтый оттенок, а оборки скрывали следы штопки, но для Лизаветы этот сарафан всё равно самый-самый лучший, потому что — она позволяла себе так думать — модный и, вдобавок, сшитый из натуральной ткани. Конечно, если можешь слетать за новым (пустяки, сто парсеков в один конец), тогда нет повода для расстройства! Но Лиза не могла. И никто на этой планете уже двенадцать земных или девять местных лет, не мог.

Дёрнул же чёрт нарядиться! Добро бы вечером, а сейчас перед кем красоваться? Перед детьми? Захотелось ей, видите ли, праздника! Вот и получила!

Лиза прижала скомканную одёжку к груди и всхлипнула. А наревевшись, поплелась в ванную. Пол вибрировал и неприятно леденил босые ноги, оттого она шла на цыпочках. Если бы только пол — всё убежище взбудоражено! Иногда начинают судорожно выгибаться стены, надуваются и с едва слышным чавканьем лопаются разноцветные пузырьки, насыщая воздух запахами свежести, цветов или разложившейся органики. Такое пузырение может говорить о чём-то важном, но, скорее всего, означает лишь, что убежище сегодня не в духе. В последнее время — обычное дело.

Лизавета запихала скомканный сарафан в зев стиралки. Та, хлюпнув, проглотила добычу, из утробы раздалось журчание.

— Молодец, — Лиза потрепала агрегат по макушке. Вырастили тебя для стирки, так стирай! И нечего пускать идиотские радужные пузырьки, трястись и прыгать. Лизавета жалобно попросила: — Ты уж постарайся.

Женщина вернулась на кухню. Намечается праздничный ужин, и, как всегда, ничего ещё не готово. Будь трижды дурное настроение, обязанности дежурного никто не отменял.

Сначала Лиза полюбовалась на полотёра, слизывающего остатки пролитой жидкости, а потом её взгляд зацепился за панораму внешнего обзора. Опять убежище своевольничает. Лиза должна была увидеть поросшую густыми травами степь, чёрную стену дикого, не желающего окультуриваться леса и зеленоватое, с розовыми облаками, небо. Вместо этого ей показали детский сектор.

Дети, каждый в своей комнате, занимаются важными детскими делами. Воспитатель за ними присматривает. Вот и славно!

Лизавета отвернулась. Показалось, будто подсмотрела что-то, для неё совершенно не предназначенное. Странное чувство. Каспер её сын. И Дашуля с Кирей будто родные. А с другой стороны… Ох, непросто в этом разобраться.

Нет, Лиза безумно любила ребятишек. И всё же временами корила себя за то, что, поддавшись на уговоры Юстаса, решилась стать матерью. Думала — справится… Оказалось — тому, кто лишился почти всего, и другим нечего дать. И никуда не денешь чувство вины, перемешанной с жалостью. Казалось бы, дети здоровы, но элементарные навыки у них так и не выработались. Кого винить: себя или обстоятельства?

Сегодня Касперу должно исполниться восемь лет, а у него до сих пор не выявлено даже зачатков симбиотических способностей. Хотя в Обитаемых мирах у воспитанников интернатов они возникают так же естественно, как умение одеваться, есть и говорить. И где те интернаты? Где миры, в которых можно хоть каждый день менять платья?

Лиза вздохнула, и разбудила кухонный синтезатор. А потом, кое-что припомнив, замерла.

Сердце лениво трепыхнулось почти что в горле, и понеслось галопом. Лизавета метнулась к панораме, вернее, к перемигивающемуся под ней разноцветьем огоньков пульту. Точно, не показалось! Вот он, матово-чёрный квадрат. Другие индикаторы, как им и положено, горят и мерцают, а этот будто умер. Значит, защитный барьер периметра отключен.

Лиза точно помнила: с утра она активировала защиту. Или это было вчерашнее утро? И, озарение — убежище хулиганит! Погасило индикатор, хочет, чтобы Лиза свихнулась…

— Не дождёшься! — злобно прошипела женщина. Ладони прилипли к холодной и резиново-упругой контактной панели. — Сейчас, сейчас!

Видимо, Лиза всё же перестала себя контролировать. Захлестнуло раздражение, в последнее время нередко возникающее, когда она входила в биотический контакт с убежищем. Убежище отвечало женщине взаимностью!

Ух, после такого симбиоза хочется с мылом вымыть и тело, и мозги! Раньше было не так. Чувство нечеловеческой, рвущей на клочки пространство и время мощи. Возможности симбиота, многократно помноженные на возможности Корабля. Наверное, у других ощущения от слияния с могучим рукотворным существом были иными, ведь и функции в этом симбиозе у каждого были свои.

А сейчас они пытаются склеить осколки прошлого. Беда в том, что половина этих осколков потерялась. Вместо Корабля кое-как отпочковавшееся от него полоумное убежище, уродливой опухолью расползшееся по чужой равнине. А сам Корабль умирает поодаль, в степи. Он больше не контактирует с людьми.

Шальная пылинка в межзвёздном пространстве, совмещение с материальным объектом в конечной точке нуль-прыжка. Какой смысл рассуждать о том, что вероятность события равна нулю, после того, как оно произошло?

Они дотянули до ближайшей звёздной системы. И, надо же, в семье планет, обращающихся вокруг жёлтого карлика, обнаружилась пригодная для проживания. Ещё раз о космических невероятностях: откопать бриллиант в грудах шлака проще, чем наткнуться на такой комфортный мир. Если бы не дикая биосфера, планета была бы идеальна. Что биосфера? Её можно изменить, в крайнем случае, заменить. Но терпящая бедствие команда оказалась способна лишь неуклюже плюхнуться на планету. Корабль истратил последние силы на выращивание убежища, потому что сам не мог больше защитить выживших симбиотов.

С тех пор состояние корабля остаётся стабильно плохим. Работают лишь аварийные контуры, обеспечивающие людям вторичные биотические связи, да энергоподпитка убежища. Но процесс регенерации полуразрушенного корабельного мозга так и не запустился. Люди делали, что могли: ухаживали, даже пытались ремонтировать. Технологам не всегда удавалось восстановить старые корабельные органы, а новые было не из чего выращивать — местная биосфера не поддавалась направленным изменениям. Иногда мелькал вдруг лучик надежды, казалось, Корабль пытается им что-то объяснить. Но каждый раз оказывалось, что они желаемое принимают за действительное.

Лизавета боялась, что Корабль умрёт, тогда погаснет и надежда. Чуть меньше Лиза беспокоилась, что может умереть сама. Без привычных биотических связей с человеческими телами стало твориться странное. Недавно женщина заметила появившиеся возле глаз подлые морщинки. А волосы Юстаса сделались серебристо-белыми.

Смерть случается, об этом все знают. Патрик мечтал подчинить агрессивную и непокорную биосферу планеты, его разорвали дикие звери. Андрей сгорел, пытаясь вынести из пожара, непонятно как вспыхнувшего на ферме, свежевыращенные кристаллы корабельного мозга. Но это беды непредсказуемые, про такие думается: «авось, обойдут стороной». А умирать от старости, умирать медленно и неотвратимо, каждый час, каждую минуту, каждую секунду — Лизавета и представить не могла, что с ней может произойти такое несчастье.

— Прекрати истерить, дорогая. Хватит! — отчитала себя женщина, и снова упёрлась ладонями в контактную панель. Вышло лучше, чем в первый раз. Получив контроль над убежищем, Лизавета попробовала включить защиту. Генератор отказался просыпаться, и ничего с этим поделать Лиза не смогла. Она вызвала Юстаса — тот лучше разберётся. И пусть поторопится, если не хочет, чтобы с ней, с детьми и с убежищем случилось что-нибудь нехорошее! Потому что — убежище дало понять это Лизе — к ним проник неизвестный биологический объект. Отставить истерики — в доме чужак! Опасен — не опасен, потом разберёмся, а сейчас надо проведать детей. Оружие, эй оружие! Сюда!

Хлюпнув, раскрылась ячейка, и оттуда выволокла рыхлое тельце белёсая тварь. Короткие лапки заскребли по полу, тварь подползла и уткнулась в лизаветину ногу. Зверушка поскуливала от нетерпения и призывно щекотала коротенькими щупальцами босую ступню. У существа имелось какое-то мудрёное имя, но люди называли его разрушалкой.

— Молодец, хороший, — с почти искренней теплотой сказала женщина и заехала кулаком в податливый бок разрушалки. Та радостно хрюкнула и, опутав щупальцами запястье, приросла к руке. Так-то лучше! Когда у тебя появляется возможность движением пальца разложить на молекулы любую чужеродную органику, чувствуешь себя увереннее. Теперь к детям…

Панорама ехидно сделалась зеркалом, и в нём Лиза увидела себя — босая растрёпа в нижнем белье. Вместо кисти правой руки шевелящая щупальцами опухоль.

— Обалдеть! Это ты собралась чужака соблазнять? — и Лиза метнулась к шкафу за комбинезоном. Заодно проверила и там. Мало ли куда могла заползти инопланетная тварь?

* * *

Каспер сначала посмотрел под кроватью, а потом увидел, что створка шкафа приоткрыта и решил поискать там. Мало ли куда мог забраться сорванец. Мальчик распахнул дверцу, готовый радостно закричать: «туки-туки, Киря!» Кирюши в шкафу не оказалось, зато там притаился кто-то другой. Каспер решил, что этот кто-то похож на самого-страшного-зверя-на-свете из рассказов воспитателя, и ещё немного — на самого воспитателя. Только воспитатель во-о-от такой большой, даже больше чем стол, ног у него шесть, а рук всего четыре. Хотя сразу и не поймёшь, то ли это руки, то ли клешни.

Кто-то когда-то обозвал воспитателя Паучарой, кличка и приклеилась. Поначалу, когда Паучара только превратился в няньку, Каспер не решался звать его обидным, как казалось, прозвищем, но потом понял, что тому всё равно. Значит, Касперу тоже всё равно, пусть будет Паучарой.

А гость, если сравнить с воспитателем, совсем крохотный, в сумку поместится. И ног у него много, столько, сколько Каспер сосчитать пока не может. Рук нет вовсе, зато есть усы. Сам зверь рыжий, и переливается разными цветами, словно пиратское сокровище.

Вот ты какой, таракан-таракан-тараканище! Почти как на картинке, только маленький. Ты что, детёныш? Взрослый тараканище должен быть больше всех других страшных зверей. Воспитатель не раз, заикаясь и поскрипывая (потому что он заика, а ещё он скрипит челюстями, когда говорит вслух), читал детям старую легенду про страшного усатого великана.

Каспер присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть гостя, а тот взял, да и вывалился из шкафа. И вовсе он не страшный (никакой злобы от него не ощущается), а, наоборот, забавный: упал на спинку, а лапки смешно так шевелятся. Интересно, тараканище живой? Вот Паучара не живой. Вернее, живой, но не взаправду. Просто умеет двигаться и говорить. Так рассказала Даша. Она много знает, потому что, во-первых, на год старше, а во-вторых, умная. От неё Каспер и услыхал, почему Паучара не похож на человека. Потому что его вырастили не для воспитания детей. Паучара был исследователем. Когда народились дети, его специально переделали, чтоб мог приглядывать за ними. Потому что сами детишки много чего не умеют. Они не могут командовать помощниками, ведь те не понимают обыкновенных слов, а без слов, как у взрослых, — не получается. Вот и научили Паучару разговаривать.

Каспер протянул ручонку, чтобы помочь барахтающемуся на полу существу перевернуться. Существо зашипело и попыталось цапнуть ребёнка за палец. Такого мальчик не ожидал, ведь он не хотел ничего плохого, а потому немного испугался. А кто бы на его месте не отпрыгнул и не завизжал? Потом стало немножко стыдно, только делать нечего, как вышло, так и вышло.

Взрослым проще. У них внутри живут специальные помощники. Из-за них человек много чего может. Может, например, не сказав ни слова, позвать другого человека. А с детьми приходится разговаривать. Взрослых это раздражает.

А с воспитателем можно и поговорить, и поиграть… И ещё он всегда приходит на помощь, и его можно позвать. Каспер и позвал.

Когда входная мембрана с громким треском разорвалась, мальчик снова взвизгнул. Но в комнату ворвался вовсе не родитель маленького тараканища. Покачиваясь и замирая, будто раздумывая, какой ногой теперь шагнуть, приковылял, наконец, воспитатель. На его мягкой, покрытой тёплой шёрсткой спине, устроившись в специальной ложбинке, гордо восседал Киря, игрушечная шпага грозно сверкала в его руке. Даша высунула любопытный нос из-за спины Паучары.

— Чего кричишь? — спросила она.

— Тараканище! — Каспер указал пальчиком на чужака и шмыгнул за спину воспитателя.

— Этот жу-жу-жук не стра-стра-страшный. Не бо-ойся, Ка-а-аспер, — заскрипел Воспитатель. Хоть мальчик и был испуган, всё же заметил, что сегодня Паучара заикается сильнее обычного, намного сильнее. Наверное, тоже забоялся, решил Каспер, но потом вспомнил, что любимый воспитатель не боится ничего на свете.

Паучара занёс ногу над беспомощно шевелящим лапками созданием. Сейчас ка-а-ак хрясть! — и в лепёшку, подумал Каспер. Но воспитатель не торопился, замер, словно примериваясь. Видно, опасность придала тараканищу сил, и он сумел перевернуться. Туловище поднялось, челюсти открылись. Жук задрал передние лапки в бесполезной попытке защититься, а Касперу показалось, что он умоляет о пощаде.

— Не надо! — пожалел чужака мальчик. Раз жук не опасен, зачем его убивать? Каспер даже подумал, не броситься ли на защиту тараканища. Но не бросился, ведь воспитатель мог и ошибиться. Ничего себе, неопасный, чуть пальчик не отхватил!

А потом рукоклешня метнулась к пришельцу, и через мгновение тот оказался во рту Паучары. Несколько раз, довольно чавкнув, воспитатель замер.

— Слопал, — выдохнул Каспер.

— И ведь не подавился! — восхитилась Дашка, а Киря взмахнул шпагой и засмеялся.

— Я его спря-пря-прятал в кон-кон-контейнер для био-о-о-о-бразцов, — объяснил воспитатель. — Там ему бе-бе-безопасно.

И как только Паучара это сказал, появилась мама. Каспер уже думал о том, что воспитатель сегодня какой-то странный, но тут по-настоящему удивился! Даже не в том дело, что к маминой руке приросло жуткое оружие, которое зыркало по сторонам глазками-прицелами и шевелило щупальцами. Странным было то, что комбинезон, обычно плотно прирастающий к телу, наделся кое-как, один рукав задрался, застёжка на животе разошлась. А ноги-то босые, а волосы-то, волосы! Ну, круто! Если бы Каспер объявился в таком виде, изрядная порция занудных поучений в воспитательных целях, в первую очередь, конечно, от мамы, ему была бы обеспечена. А ей вот можно.

— Дети, вы в порядке? — выдохнула мама, пристально оглядывая комнату.

— Да, тёть Лиза, — отчеканила Даша, а Киря сполз, наконец, со спины Паучары, его заинтересовало мамино оружие.

— Не мешай, Кирюша, не пугай разрушалку, отцепись, кому говорю! — закричала мама и сунула шевелящую щупальцами руку Паучаре в морду. Тот попятился, и, будто защищаясь, воздел рукоклешни к потолку. Точь-в-точь как тараканище, когда умолял о пощаде. — Отвечай, чудище, правда, всё хорошо?

Воспитатель невнятно заскрипел, а Киря засмеялся и спросил:

— Мы будем иглать в войнуську?

— Что? — переспросила мама. Немного подумав, она оставила в покое Паучару и похвалила мальчика: — Это ты хорошо, Кирюша, придумал. Давайте играть. Слушай команду, бойцы! Будете охранять штаб. Штаб, если кто не знает, в этой комнате. И чтобы без моего разрешения не уходили с поста. А ты, Паучара, — и мама снова ткнула разрушалкой в воспитателя, — от детей ни на шаг. Не то голову оторву, ясно?

Не дожидаясь ответа, мама убежала. Каспер озадаченно посмотрел на затянувшуюся дверную мембрану и спросил:

— Это она чего?

— Иглает в войнуську, — пояснил Кирюша, и показал, как надо охранять штаб: шпага в вытянутой вперёд руке, а вторая рука прижата к бедру.

— Жу-ка-ка ловит, — проскрипел воспитатель, его рукоклешни бессильно повисли, и он перестал быть похожим на большого испуганного тараканище. — Хо-хо-хочет убить. У меня жуку бе-бе-безопасно.

— Сам ты бе-бе-бе! — передразнила воспитателя Даша. — И ме-ме-ме. Зачем ей не опасный жук?

Паучара ответил без слов. Потому что словами у него сегодня получалось только «бе-бе», да «ме-ме». А когда он хотел объяснить важные вещи, всегда говорил без слов. Его дети понимали.

А потом Каспер подумал, что если жук не сделал ничего плохого (это же не преступление, прийти в гости?) будет правильно, если они его спасут. Видно, и Кирюша подумал о том же. Он попросил воспитателя вынести тараканище из убежища. Это детей не пускают за охранный периметр, а Паучара может пойти, куда ему вздумается. Он же взрослый.

— Не-не-нет, — заотказывался воспитатель. — Есть прика-а-аз, охраняю-няю вас.

— Тогда мы пойдём с тобой, — нашла выход Даша. — Выпустишь тараканище, а заодно и нас поохраняешь.

— Не-нет, — снова заотказывался Паучара. — Прика-а-аз другой, вы охраняете-ете штаб. Я охраняю-няю вас.

— Ну, пожалуйста, Паучалочка, — заканючил Киря. А Каспер даже спорить не стал. Потому что приказы не обсуждают, их выполняют. Взрослые беспокоятся за детей, это понимать надо!

Но Каспер знал, что почти всегда из трудной ситуации находится выход, и он смирился, что почти всегда этот выход находит не он, а Даша.

— А если ночью? — спросила она. — Когда мы спим, мы не можем ничего охранять? Значит, приказ охранять штаб больше не действует?

Каспер не помнил, чтобы воспитатель так долго раздумывал, прежде чем поддаться на детскую провокацию. А потом дети поняли — их план одобрен.

— Ур-р-ра! — завопил Киря. А Каспер подумал, что день только начался, но сколько интересного уже случилось! С ума сойти! И ещё будет вечеринка в честь дня рождения, а это тоже весело и вкусно. А главное случится ночью. Ночью они пойдут в настоящую ночную экспедицию с приключениями.

* * *

С ума сойти! Не каждый год вываливает на голову столько неприятностей, сколько случилось за сегодняшний неполный день. Одна радость: удалось восстановить защитный барьер. Пусть он не стабилен, и остаётся надеяться лишь на выращенный наспех генератор, но лучше так, чем вовсе без защиты.

Лизавета чертовски устала. Она уселась на кровати, обхватив руками согнутые в коленях ноги. Внутри кипело. Надо бы выпустить пар, или она за себя не отвечает — ещё немного, и взорвётся! Заботливый и понятливый Юстас занят важными делами. Очень важными, чертовски важными! До Лизы изредка долетают его нерадостные мыслекомментарии по поводу того, что творится в убежище. Но, чёрт возьми, почему он не рядом, когда ей плохо?!

Люди вернулись домой задолго до вечерних сумерек. Она и не думала готовить обед, она про него даже не вспомнила. Растрёпанная и взбудораженная, Лизавета азартно обшаривала закоулки убежища в поисках чужака. Такому поведению не слишком удивились. Не то, чтобы привыкли к её эксцентричным выходкам; просто сегодня и без того случилось много странного.

Давно не приходящий в сознание Корабль, наконец, ожил, но лишь для того, чтобы выдворить людей из своего чрева. Обошлось без церемоний. Сначала завыла тревожная сигнализация, потом отсеки заполнил едкий дым, а непонятливых, всё ещё пытающихся разобраться в том, что происходит, прогнали органоиды — существа, обычно мирные, созданные для обслуживания корабельных внутренностей. Едва последний человек оказался за бортом, все входные отверстия наглухо заросли и корабль снова помер.

Какой уж тут чужак? Подумаешь, чужак — был, и нет! Да и был ли?

Конфуз с кухонным синтезатором случился ближе к вечеру. Обед совместили с праздничным ужином. Лизавета, помня, что люди голодны, расстаралась. Стол ломился от яств: огромный, в разноцветных розочках, торт, шипучий лимонад, игристое вино и всё такое. Еда изумительно пахла, жаль, что вкусом напоминала мокрый картон. Проглотить, если голоден, можно, но какой уж тут праздник! Свежие овощи и фрукты из оранжереи не сильно исправили ситуацию.

Веселье тоже не задалось: Паучара хотел исполнить коронный паучий танец, но в этот раз его ноги заплетались совершенно особенным образом, и вскоре он с грохотом растянулся на полу. Дети, позабыв про неприятности с угощением, радостно смеялись, остальные мысленно, чтобы не испугать ребятишек, чертыхались. Но было, было желание выбраниться громко, от души, чтоб самим сделалось неловко. Тогда бы хоть на миг полегчало.

Отовсюду стали поступать сигналы о неполадках, и праздник закончился. Лиза, уложив детей и дав наставления Паучаре, приковыляла в спальню. И теперь она сидит в одиночестве, проклиная всех на свете, и, в первую очередь, Юстаса.

Когда Юстас вспомнил про неё, Лизавета не обрадовалась. Если муж ТАК зовёт в детскую, вряд ли её там ждёт что-то хорошее.

Кроватки оказались пустыми, зато на дисплее, красным по жёлтому, светилась кривая надпись. Верхняя строчка, нацарапанная Дашей, убежала вверх, а нижняя, выведенная почерком Каспера, загнулась к низу: «Мы отнесём тараканище домой и вернёмся Не волнуйтесь с нами Паучарка»

В голове не осталось ни одной читаемой мыслеформы. Она спросила: «Что за тараканище, Юстас?», а ответа не дождалась. И представила, как по ночной степи ковыляет спятивший арахноразведчик (а в том, что Паучара спятил, спятил за компанию с убежищем, с Кораблём, с этой проклятой планетой, она не сомневалась). За ним, один за другим, бредут дети. А Паучара зачем-то играет на дудочке. Лизавета наконец разрыдалась.

И начался переполох. Вспомнилось, что воспитатель — боевой организм, хоть и с подправленными кодами. Побочным эффектом такого кустарного вмешательства стали хромота и заикание. И кто знает, что ещё?

Дальше — больше! Флаер объявил забастовку. Дроны по большей части отказывались подчиняться мыслекомандам, а взлетевшие, потеряв управление, садились где-то в степи. Многоног-внедорожник резво выбежал из ангара, и повалился на пузо. Вспахав голенастыми лапами землю, он едва не раздавил людей. А в полночь убежище погрузилась во тьму, наступил конец света. И кому теперь интересно, что там стало с Лизаветиным сарафаном?

Люди небольшими группами разбредались по степи.

Юстасу с Лизой выпало проверить сектор от убежища до Корабля, и при других обстоятельствах Лизавета бы порадовалась, что не нужно идти в ночной лес; там и днём не слишком уютно.

В ночной степи хотя бы красиво, если кому-то сейчас есть дело до красоты. А ещё светло. Две луны — одна большая оранжевая и тусклая, вторая маленькая, сияющая голубизной — и разлившийся по небу Млечный Путь освещают неживым светом пробегающие от дуновения ветерка по высокотравью волны. А ещё непонятный, забивающийся в нос запах чужих трав. Трели не то ночных птах, не то насекомых. И тысячи летающих, ползающих, прыгающих и мигающих разноцветными огоньками светляков.

Некоторые виды светляков могут пребольно куснуть. Беда не в том, что эти укусы долго ноют и зудят, а в том, что можно подцепить какую-нибудь неизвестную заразу. Ещё не было случая, чтобы кто-то из людей заболел. Но то взрослые, у них абсолютный иммунитет, а за детей страшно.

Подумав так, Лиза чуть не разрыдалась. Как они вообще могли доверить ребят дефективному монстру?! Она до него доберётся, будьте спокойны, доберётся… Хорошо, что оружие пока не устроило саботаж; разрушалка надёжно приросла к руке.

Через полчаса увидели едва различимые следы на одной из болотистых проплешин. Сначала Лизавета решила — они здесь уже проходили. Но Юстас объяснил, что убежище, едва подсвеченное сейчас тусклым аварийным освещением, всегда находилось за спиной. Не могли они так напетлять.

— Туда, — сказал Юстас и зашагал по найденному следу. Лиза молча пошла за ним. Туда, значит, туда. Какая разница, куда, если всё равно не известно, куда нужно?

Детей нашли в неглубоком овражке. Прижавшись плечиком к плечику, они грелись у пылающего почти как настоящий костерок походного обогревателя. Невдалеке, разметав многочисленные конечности, распластался Паучара.

В голове крутилась сотня вопросов, но самый главный Лиза поспешила задать Паучаре.

— Что ты хотел с ними сделать, урод!? — закричала она, и голос сорвался на визг. Лиза сунула в морду похитившему детей монстру разрушалку. Паучара лишь вяло поднял и бессильно уронил рукоклешни.

— Мама, не обижай его, — захныкал Каспер. — Ему и без тебя плохо.

— Он обкушался, — сказал Киря. — Теперь болеет.

— Он сказал, что живая ор-га-ни-ка лучше. А наша еда ему не нравится, — уточнила Даша. — Мы себе разогрели, потому что после вашего праздника животики сводит. И его бы накормили, а он светлячков налопался… Вот и мучается. Корабль недавно придумал сделать ему пи-ще-варенье. Корабль больше не сможет кормить помощников. Паучара теперь сам питается, правда, здорово? Только он пока не привык к новой еде. А когда привыкнет, хоть тараканище схрумкает.

— Только он талаканищу не слопал, тёть Лиза, — уточнил Киря, — он его сплятал, а показалось, что слопал.

— Мама, — всхлипнул Каспер, — ты его не ругай, ладно? Это мы уговорили его спасать тараканище. А потом нас позвал Корабль. И мы ходили попрощаться…

— В смысле, попрощаться? — переспросил Юстас.

— Дети, он что, куда-то собрался? — добавила Лиза.

— Нет, — ответила Даша. — Он хочет спать. Сильно-пресильно хочет. Вы же знаете, что он болеет и никак не может поправиться. А если поспит, то сможет. Он бы давно уснул, если бы не вы.

— А мы тут причём? — спросила Лиза.

— Плитом, — объяснил Киря. — Вы же непособые.

— Не-при-спо-соб-ленные, — поправила Даша. — Корабль говорил, что приспосабливать вы умеете, а приспосабливаться — нет. Он хотел научить, а вы не понимали. Вы же только друг друга слушаете, а другим приказываете… Ой, это Корабль так сказал, а на самом деле вы не такие. Вы же придумали научить Паучару разговаривать с нами. А потом Корабль придумал говорить с нами его ртом. Только мы не понимали, мы думали, это сам Паучара. А он научил нас. Когда он увидел, что мы уже можем за вами присмотреть, тогда и стал засыпать. А когда он проснётся, сразу отвезёт нас домой. Ждать придётся долго, только вы всё равно его не будите, ладно? О нём будут заботиться такие специальные зверьки, которые у него внутри. Знаете?

— Знаем, — мрачно ответил Юстас.

— А как же мы? — жалобно спросила Лиза. Она посмотрела на небо, которое теперь показалось страшно далёким и уже окончательно недосягаемым. Звёзды заплясали в хороводе, и женщина уселась в мокрую от ночной росы траву.

Разрушалка слезла с руки. Она, похрюкивая, устроилась под бочком у Паучары. Вот и всё, оружия у Лизаветы больше нет. Хуже того — Лизе вдруг показалось, будто она оглохла и ослепла. Вот дети, она их видит. Мокрые от росы штаны ощутимо холодят ноги. Но порвалась тысяча нитей, привязывающих её к миру. Даже Юстас перестал быть частичкой Лизаветы, будто сделался совсем-совсем чужим и далёким. Оказывается, быть симбиотом с разорванными биотическими связями ужасно! Бедные дети, они всю жизнь такие! Бедные-бедные мы!

— Он сейчас уснул, — сказал Каспер, — Мы теперь как древние-древние люди.

— Плавда, здолово? — спросил Кирюша. — Мы будем вам помогать. Колабль сказал, мы уже умеем.

— Корабль-корабль, дети, вы ничего не выдумали? — жалобно спросил Юстас. — Что он мог сказать? У него мозг не работает. Он не контактен!

— Эх вы, умники, — грустно сказала Дашка, — может, для всяких космических перелётов у него мозгов и не хватало. А зато хватило, чтобы сообразить, что вы и нас сделаете такими же, как сами. И кто тогда за вами присмотрит, раз и мы станем неприспособленными? У него мозги, быть может, и сломанные, а зачем тогда помощники? Вот Паучарка например. Уж его мозгами Корабль пользовался вовсю, чтобы сделать нас приспособленными.

— Мы можем, как волшебники из книжки, — гордо сказал Киря. — Нам паучок много книг читал. И пло волшебников, и пло талаканищ. Смотлите!

Мальчик поднял руку, и вокруг неё завёл хоровод рой светляков.

— Это Киря балуется, он же маленький. А на самом деле Корабль нас учил, как жить на этой планете. Она добрее, чем та, которая была у вас прежде. Только она не любит, когда вы пытаетесь ей командовать. Она согласна просто дружить.

Лизавета вздохнула:

— Мы ещё не поняли, что с нами случилось, а нам уже плохо, Юстас. Что же будет, когда поймём?

— Тяжело будет, Лиза. Но у нас есть дети. Правда, я не очень уверен, кто теперь дети, они или мы.

— Хотите бутерброд? — спросила Даша. — У нас есть с черничным вареньем. А ещё Паучарка приготовил какао. Он много чего приготовил для похода, потому что заботливый.

Лиза машинально взяла угощение.

— Пап, ты знаешь, что такое пила? — спросил Каспер. — А топор? Я вот не знаю, а Паучарка говорит, что это важно. Нам нужно своё жильё. Когда придёт зима, в убежище будет плохо. Ты потом у Паучары спроси, он много чего знает. И как переделать помощников, чтобы те научились разговаривать и снова вас понимали. И чтобы кушали, как Паучарка. Тогда вы снова будете с ними общаться, а они будут вам помогать. А ещё Паучара знает, как сделать пилу и топор. Сегодня Корабль отдал ему все-все знания.

Паучара поднялся на подгибающиеся ноги. Пара неверных шагов, и он, покачиваясь, навис над костром.

— Зрав-рав-равствуйте, — проскрипел он. — Де-е-ти, пора-ра-ра домой. Спать-пать. Завтра много дел.

— Ну, Паучалка. Давай ещё немножко посидим, — заканючил Киря. — А дела мы все-все пеледелаем. Мы уже начали. Уже договолились с талаканищем.

— Дети, — пробурчал Юстас, — я не знаю ни про какую пилу, ни про какой топор, но я обязательно узнаю. А сейчас объясните уже, кто такой этот ваш тараканище.

— Вот он, — Киря вытряхнул из сумки гигантского жука. Лиза вскрикнула и зажмурилась, потому что насекомое засияло ярким золотистым светом.

— Мы с ним подружились, — сказал Каспер, — он согласился побыть светильником. Правда, полезный?

— И доблый. А ещё класивый. Хотите погладить, тёть Лиза? — и мальчик протянул женщине шевелящее усами создание.

Лизавета отпрянула, бутерброд упал на свитер. Надо ли говорить, что он упал вареньем вниз? И надо ли уточнять, что это был самый модный, хоть и залатанный на локтях, вязаный свитер из натуральной шерсти? Другой такой взять негде, конечно, если ты не можешь слетать за ним. Ерунда — сто парсеков в один конец.