Голоса. Рассказы

Арсения Неназванная

Истории Бездомного папы, маленькой девочки Юкки, живущей в сосновом лесу. Старого рыбака и бабушки-адмирала. Двух женщин. Стёпки. Мужа и жены. Детей из старого санатория. И тех, кто ещё живёт в этой книге.

Адмирал

Чин адмиральский. Получил в семье. Все держал на себе, командовал. Тактики, стратегии. Наперекор всему. И юбка не помеха. Для настоящего адмирала.

Они не выходят на пенсию. Всегда наготове. В курсе у кого что. Только тогда могут всхрапнуть. Подложив под голову гору подушек. Заткнув фартук повыше. Но не снимать! Ведь еще курочку, варенье и рыбку посолить.

Сниться адмиралу лицо немца. Расплывчатое, курносое. Проверяет спит ли маленькая. Не пора ли поднять. Все жилы стали железными, застыли артерии. Не шевельнуться. Мать в погребе прячется. Уходят немцы сегодня, а этот хочет забрать с собой приглянувшуюся ему русокосую славянку. Да только где она? Вот дочка. Лет пять. Чернявая. А матери нет. Ходил к ней, добивался, всё зря. Ускользнула. Может девчонку поднять, мать прибежит. А если убьёт? Они хитрые.

— Свьетта, Свьетта.

Бегает. Кружит, всхлипывает. Мать не выйдет. Адмирал это знает. Мать сказала лежать, так и будет. Мать сердитая, прибить может, если ослушается. Только папку боится. Но он далеко, на войне. В немцев стреляет.

— Свьетта.

Бормочет что-то по ихнему. Не уходит. Иди уже. Не найти тебе мамку.

Вздыхает адмирал, на другой бок поворачивается. Опять снится что-то. Еще пять минут и пойду выключать заливное.

Картошка пустая, подгнившая. Запах этот ни с каким не перепутать. Папка не вернулся, пропал без вести. Ничего не осталось. История тёмная. Мать сожгла все письма, одно фото за шкапом спрятала.

Ой. Упустила, выкипело. Ты подумай. Вот шляпа!

Адмирал стоит, ноги на ширине плеч, руки в бока и кричит, так что на лавочке, у подъезда, слыхать. Вопль в пустоту, тому, кто не уследил, а должен. Навёл дремоту. А теперь как, выбрасывать? Нельзя. Добро переводить. Что придумать?

Подпёр щёку, задумался, чай пьёт. А может мысль придёт, что делать.

Университет. Высотки в Москве, широкие улицы, дышится легче, чем в городке. Там зелено, а тут пыль вкусная. Залетает и напоминает, ты студент. Большого Университета. Гордость, ничего, что платье одно и ездить каждый день два часа на электричке в маленькую девятиметровую комнатку, делю с мамой и братом. Зубрю на крыльце или обмотавшись в пуховое, зимой, на лестнице. Тебя все уважают, ты студент.

Одинок адмирал, нет никого. Все мельче, нет родственной души. Уже нет. Была подруга, но сгинула в послевоенные годы. Страшно там было. Много сгинуло. Но будто не заметили, ведь строили, расцветала сирень, книги. Глупые были. Сейчас бы не так все было. Но не вернуть. Осталось адмиральствовать. Ну, а как нет то, кто ж тогда всех удержит. Они ж слабые, не умеют. Что они видели в жизни своей, дети, внуки мои. Да, ничего, так поигрались, легко им все дается. А вдруг война, болезнь, да мало ли что. Они разве ж смогут кровяную колбасу накрутить, рецептов народных не знают. Порхают. Ну и правильно. Чего следить, вот я есть.

Поднимается, кряхтит адмирал по утрам. Кости собирает. В окошко глядит, что там с погодой. Опять жара. Дождик бы пошёл. Посохнет всё. Юбку натягивает, шишка на ноге ноет. Эх, старая стала.

Звонок, соседка сверху. Поговорить хочет. У неё муж умер давно, а она все не привыкнет, не может готовить себе, деньги не считает. Бедствует, одним словом. А такая была пара, преподаватели в институте. Детей не родили, жили для себя, а теперь нет никого.

Вот, я старая! Забыла творожок купить, теперь до среды ждать, когда моя Галочка приедет. Она мне всегда хороший оставляет. Надо будет отблагодарить. Хорошая женщина. Сама из Кривого Рога. Сюда приехала за дочкой. А теперь не нужна стала, вот крутится.

Эх, мне бы в Москву сейчас, люблю как её, кто бы знал. А сил нет уже доехать. Сидеть теперь в жаре, здесь. Степи кругом, хорошо река есть. Неужели, не увижу больше Москвы моей? Странно. Страшно. Сил нет. Да. Охохонюшки хо хо. Чай что ли заварить свежий? Почитать Третьякову.

Что опять? Почему не выдали замуж вторую внучку? О чем только мать думает и не надо мне объяснять про другое время. Одно время. Всегда одно, при муже надо быть. А так, что она делать то будет? Одна. Бедная, несчастная Варька. Что же не везет ей всегда, хорошо, конечно работа есть. Плохонькая, но все же. Что за моду взяли устраиваться на тряпочные базары. Ну и компьютер их ничего не меняет. Все-равно тряпки они и есть тряпки. Как бы не продавали. Нет, чтобы людскую работу найти, инженером на фабрику. А так. Не знаю, о чем там мать с отцом думают, как и не я её воспитывала, а мужу её сколько раз говорила, учила, а он все свое заладил. Дурак, он и есть дурак. Тридцать лет живут, а ума не прибавилось. Мало били, как моя бабка бы сказала, мало.

Заболела Ирка то моя. Заболела… Допрыгалась на трёх работах. Муж дурак ещё. Ох, что делать то? Собраться! Так, значит надо позвонить Надежде Петровне, она работала в больнице, бухгалтером. Лет пятнадцать назад. Но знакомые то наверняка остались. Потом найти в моих журналах кто эту дрянь чем вылечил, все переписать и следить, чтобы пила. Мы не проиграем! Не раскисать. Меня мать в войну вытянула, а я что? Еще в Германию позвонить, там муж Ирины Георгиевны живет. В Москве Ленка, внучка моей подруги, может что посоветует. Спросить у Тамары Сергеевны, как она от этого самого вытягивала сыночка своего. А то ишь, врачи сказали пара лет осталась. Я им устрою пара лет! Они меня не знают. Где их учили? Молодые, небось. Что они видели? У нас в деревне у бабки еще не такое до войны выправляли. Я что зря её растила, Ирку? С мужем офицером по лесам моталась. Чтобы загубили врачи? Не грустить! Собралась. Дел ещё столько.

Вытянули Ирку, еще восемь лет пожила, моя дочечка. Варю замуж отдала. Красиво на свадьбе погуляли. А потом зачахла. Лучше б я вместо неё. А не взяли… Билась я до последнего. И моя мамка билась бы, если бы меня немец тот обидел.

Может Варя дочку родит, будет мне дело. Может побоятся, руки слабые у меня теперь, вдруг уроню подумают. Чтобы ей подарить на годик? Ой. Размечталась…