Травма

Арина Малых, 2023

Может ли серьезная травма привести к хорошим последствиям? Сделать человека добрее, мягче, сентиментальнее, нежнее. Принести счастье и радость. Или это всего лишь временное положительное явление, а основной эффект на самом деле поджидает впереди?

К несчастью, подавленные эмоции не умирают.

Их заставили замолчать. И они изнутри

продолжают влиять на человека.

Зигмунд Фрейд

Апрельское солнце ярко светило на безоблачном голубом небе. Птицы устраивали радостные переклички, приветствуя наступающие теплые деньки. Весело журчали ручьи, торопливо поблескивая, спешили по асфальту, спускались в канавки, продолжали свой скоротечный бег и проваливались в сточные люки. В некоторых укромных уголках еще лежал почерневший снег. Евгения подошла к подъезду, остановила взгляд на смятой сигаретной пачке около небольшой свежевыкрашенной урны.

— Неужели нельзя бросить в мусорку не промахнувшись? Вот уроды…

Сердито поджав губы, Евгения перехватила тяжелые пакеты с продуктами и поднялась по ступенькам. Недовольно пнула дверь и протиснулась внутрь подъезда, выставив вперед сумки. Под почтовыми ящиками пол был испачкан свежей землей. Консьержка собирала осколки разбитого горшка.

— Добрый день, — извиняющимся тоном произнесла она, подняв голову. — Мальчишка со второго этажа задел великом.

Евгения поморщилась, прошла мимо консьержки к лифту, угрюмо бросив на ходу:

— От вашей герани никакого толку, одна грязь.

— Я уже вызвала уборщицу. Сейчас все уберем.

При слове «уборщица» лицо Евгении исказила мимолетная гримаса болезненной ярости.

— Проходите, пожалуйста. Вот здесь чисто… — консьержка посторонилась, давая пройти недовольной жительнице.

На секунду закрыв глаза, Евгения сделала глубокий вдох, резко выдохнула и прошла наверх на площадку с четырьмя лифтами. Она услышала, как хлопнула дверь подъезда, и консьержка вместе с подоспевшей уборщицей принялись складывать черепки в мусорный пакет.

Из лифта вышел пожилой мужчина и приветливо поздоровался. Чуть его задев, Евгения молча втиснулась с сумками в лифт и неловко нажала на кнопку с цифрой шесть.

Качнув головой, пожилой мужчина неторопливо отправился к выходу.

— Почему я должна здороваться с незнакомыми людьми? — буркнула Евгения, поставила пакеты, которые заняли почти половину пространства пола кабины, и поправила сползшую с плеча цепочку дамской сумочки.

Лифт остановился. Она прошагала по длинному коридору и поставила сумки на кафельный пол около черной металлической двери. Открыла замок и зашла в квартиру.

— Женечка! — Из комнаты вышел подтянутый мужчина лет сорока добродушно улыбаясь. — Привет! — Он пригладил короткие, тронутые сединой волосы и поспешил взять сумки из рук жены. — Что же ты не позвонила? Я бы тебя встретил или сам зашел бы в магазин.

— Ага, от тебя дождешься, — сварливо пробормотала Евгения и сняла пальто.

— Ох, какие тяжелые. Что ты там набрала?

— Набрала, — зло повторила она. — Жратвы набрала. Чего же еще.

Он вздохнул, отправился с сумками на кухню и водрузил пакеты на стол.

— Петь! Ты что охренел? — возмущенно воскликнула Евгения. — На стол сумки поставил! Они же на полу в коридоре стояли! — Евгения скинула кожаные кроссовки и стремительно ворвалась на кухню. — Совсем не соображаешь?

Смерив мужа презрительно-укоризненным взглядом, она переставила пакеты на пол. Открыла холодильник и стала выкладывать продукты на полки.

— Тебе всего сорок три, а соображалка уже не работает, — ворчала она. — Как ты только людьми управляешь? Не понимаю.

Петя присел за стол и молча посмотрел на жену. «Когда же она стала такой злой? — подумал он. — В этом году будет девятнадцать лет, как мы вместе. Как я пропустил этот момент? — Петр тяжело вздохнул. — Пожалуй, изменения начались после рождения Настюши. Причем сразу, словно щелкнуло у нее что-то в мозгу. Я все думал, что это послеродовая депрессия, или как там у них это называется? Я был уверен, что все это пройдет, но со временем становилось только хуже. А была такая милая. Женечка. Грустная и молчаливая. Я все старался сделать так, чтобы она смеялась. Баловал, только чтобы поймать ее улыбку, — Петр откинулся на мягкую спинку стула и прикрыл глаза. — Худенькая девчонка, с длинной русой косой и наивными голубыми глазами. Такая беззащитная и одинокая. Как щенок, которого подобрали на улице. Поднесешь руку, чтобы погладить, а он прижимается к земле, словно ждет удара, и смотрит жалобно, тоскливо. Вот и она была такая. Потом, когда завязались отношения, стала смотреть на меня таким доверчивым, распахнутым взглядом, что у меня сердце замирало и комок к горлу подступал. Заиграли в ее глазах радостные искорки, ушла глубокая безысходная тоска. Я так радовался, что смог отогреть эту несчастную душу. Но прошло время и сейчас… — он снова вздохнул и поднял глаза на Евгению. — Располнела, косу отрезала. Сделала какую-то мальчишескую стрижку. И смотрит волком. Постоянно недовольная. Все время злющая. Я уже не говорю об отсутствии близости. Постоянно меня отталкивает. Не прикасается ко мне. А если даже что-то и происходит, то делает она это словно по обязанности, через не хочу».

— Чего вылупился? — Евгения заметила его взгляд и выпрямилась. — Давно не видел?

— Женечка, ты чем-то расстроена?

— Я расстроена, что почти двадцать лет назад вышла за тебя замуж.

— А что не так? Живем вроде хорошо. У нас прекрасная дочечка. Своя квартира. Машина у тебя новая. Со всеми долгами расплатились. Чего тебе не хватает?

Евгения закрыла дверцу холодильника, убрала под раковину пакеты и села напротив мужа.

— Неужели Петр Сергеевич Кравцов снизошел поговорить со своей женой? — с надменной иронией произнесла она.

— Почему же снизошел? Я всегда рад с тобой поговорить, Евгения Ивановна.

— Хочу тебе сообщить, что мы уже давно не разговариваем. Только дежурные фразы. Привет, пока, спасибо, пожалуйста. Ты даже не спрашиваешь у меня, как дела на работе.

— Ты меня тоже не спрашиваешь, — горько усмехнулся Петр Сергеевич. — Вообще ни о чем.

— Живем в маленькой квартире, на отшибе, — она проигнорировала его реплику. — Мне приходится по пробкам на работу почти полтора часа каждое утро пробираться.

— Квартира не такая уж и маленькая. Между прочим, ты сама выбрала именно эту квартиру. Тебе понравилась большая кухня с балконом. Причем именно в этом районе, — он выделил «эту» и «в этом».

— Да! — с вызовом воскликнула она. — Потому что это новый микрорайон и скоро здесь построят метро.

— Вот видишь, все не так плохо. Будешь добираться быстрее. Без пробок.

— Ага, щас. Буду я тебе на метро ездить. Нюхать чужие подмышки.

— Можешь не нюхать, — рассмеялся он.

— Нечего ржать. Я с тобой серьезно разговариваю.

Она обдала мужа ледяным взглядом. Петр перестал смеяться.

— Машина хоть и новая, меня совершенно не устраивает, — продолжала свою тираду Евгения. — Багажник маленький. Не очень шустрая.

— Женечка, машину ты тоже сама выбирала…

— Выбирала! А ты мог бы и подсказать.

— Что подсказать-то? Ты хотела компактный хэтчбек, чтобы удобно было парковаться.

— Я же не знала, что надо будет педаль в пол давить, чтобы она вообще поехала!

Петр прикрыл глаза ладонью. Евгения ушла в спальню. Переоделась в халат и вернулась на кухню. Достала кастрюлю и налила воды. Поставила на электрическую плиту-панель и нажала несколько раз на плюс.

— А наша дочь — это вообще кошмар.

Петр опустил руку и облокотился на стол.

— Что же кошмарного в нашей Настюше?

— Бестолковая. Хорошо, если экзамены на трояки сдаст.

— Неправда. Она неглупая. Просто невнимательная. Витает в облаках. Поэтому и учится не очень хорошо. И вообще, для девочки учеба не главное.

— А что главное для девочки? Жопа и сиськи? — злобно процедила Евгения и вытряхнула в закипевшую воду макароны. — Это она себе отрастила. Есть на что посмотреть!

— Перестань, пожалуйста.

— Знаю я, как она с пацанами путается. Того и гляди притащит ребенка и подкинет нам на воспитание.

Петр поморщился.

— Зря ты так. Она хорошая, скромная девочка. Встречается с мальчиком с первого класса.

— Ты про Федьку, что ли? — фыркнула Евгения. — Тоже мне жених нашелся. Белобрысый и двух слов связать не может.

— Опять же не соглашусь, — возразил Петр. — Федя вполне симпатичный и умный. Закончил подготовительные курсы и будет поступать на физмат в…

— Если ЕГЭ хорошо сдаст, — язвительно перебила жена.

— Конечно сдаст. Он целеустремленный парень.

— С чего такой вывод?

— Федя — спортсмен. Выиграл несколько соревнований по плаванию. Это не просто. Тут нужен характер… И воля.

Евгения насупилась и замолчала. Помешала макароны, слила воду и поставила кастрюлю на подставку. Достала из холодильника гуляш и засунула в микроволновку.

— И вот где она? Знает же, что ужин в восемь. Почему ее до сих пор дома нет? — недовольно буркнула она.

— Настюша у Феди. Он ей объясняет интегралы. Обещала к восьми быть.

— Ага интегралы, как же. Знаю я, какие он там ей интегралы показывает…

Раздался звонок в дверь.

— Иди встречай дочечку, — фыркнула Евгения и открыла дзынькнувшую печку СВЧ.

Петр вышел в маленькую прихожую и распахнул входную дверь. Зашла миловидная девушка с зачесанными назад светлыми волосами, собранными в длинный хвост. В руках она держала два учебника и несколько тетрадок.

— Здравствуй, Настюша.

— Привет, — дочь улыбнулась, чмокнула его в слегка небритую щеку и крикнула выглянувшей с кухни Евгении, — привет, мам!

— Ага.

«Как можно говорить “ага” когда с тобой здороваются?» — Нахмурился Петр. Настя положила на пуфик учебники с тетрадками, стянула высокие ботинки и сняла ярко-оранжевый пуховик.

— Как позанимались? — Петр взял ее куртку и повесил на крючок.

— Ну так, кое-что стало понятно. Федька хорошо объясняет, а главное — не злится, когда я туплю.

Петр улыбнулся.

— Давай за стол. Мы собрались ужинать.

— Хорошо, — устало кивнула дочь. — Сейчас только переоденусь и приду.

В квартире было две комнаты. Маленькую занимала Настя, вторую, двадцатиметровую — родители. Настя прошла к себе, кинула учебники и тетради на стол и открыла шкаф.

Переодевшись в худи и трикотажные брюки, она появилась на кухне. Перед Петром стояла тарелка с макаронами и мясом. Он быстро поднялся и пропустил дочь. Она устроилась в дальней стороне стола. Отец сел и принялся за мясо. Напротив них Евгения тыкала в макароны, уставившись в мобильный.

Петр взглянул на жену, сидевшую с краю. Ей удобнее всех было встать и положить еду на тарелку.

— Пусть сама себе кладет, — не поднимая глаз, бросила Евгения.

— Но ей вылезать далеко. Тебе что трудно? — нахмурился Петр и отодвинул тарелку.

— Могла бы догадаться, что сначала надо положить хавчик, а потом садиться за стол. Нет, она опять тупит, — Евгения медленно жевала, листая ленту Телеграм-канала. — Я не прислуга. И так постоянно вам готовлю и убираюсь. Меня вот так не баловали. На тарелочке ужин не подавали. Я с детства сама себе жрачку готовила, убиралась, стирала и затрещины от матери получала или чего похуже…

Петр встал, положил дочери макароны с мясом и поставил на стол.

— Спасибо, — Настя подвинула к себе тарелку и исподлобья посмотрела на мать. — Хочу заметить, что всю неделю я каждый день делала завтрак, мыла посуду и убиралась в квартире.

Евгения положила вилку, оторвалась от телефона и раздраженно произнесла:

— Ты живешь в моем доме и жрешь мой хлеб.

— Вообще-то, это наш дом, — вставил Петр.

— Вообще-то, — Евгения поджала губы, — хочу напомнить, что это мою комнату в центре мы продали после того, как моя мамаша умерла. Продали мою комнату и купили квартиру, — она сделала ударение на «мою».

Конец ознакомительного фрагмента.