Мы не могли разминуться

Аньес Мартен-Люган, 2019

Все книги Аньес Мартен-Люган начиная с самой первой – “Счастливые люди читают книжки и пьют кофе” – мировые бестселлеры. Они переведены на сорок языков, в одной только Франции продажи превысили два миллиона экземпляров. Аньес Мартен-Люган рассказывает истории женщин, чья жизнь сделала крутой вираж, и мужчин, которых они полюбили. “Мы не могли разминуться” – ее новый роман о любви. Красавица Рен – талантливый дизайнер, совладелица успешного пиар-агентства. И заложница своих былых ошибок. Главный смысл ее жизни – семнадцатилетний сын, которого она растит одна. Больше всего она страшится той минуты, когда он уйдет от нее, чтобы начать жить самостоятельно. Не желая ни с кем делить любовь сына, Рен тщательно скрывает от мальчика, кто его отец. Однажды она без памяти влюбляется и верит, что до счастья рукой подать. Но не откроется ли ее тайна? И можно ли построить будущее, не освободившись от прошлого?

Глава вторая

Как всегда по понедельникам, я отвезла Ноэ на занятия. Это единственный раз в неделю, когда он позволяет мне постоять с включенными аварийными огнями перед лицеем Корнеля. Меня устраивало, что наше утреннее расписание совпадает.

— Хорошего дня, — пожелал он, держась за ручку двери и готовясь выйти из машины.

— В этом полугодии все будет в порядке?

— Еще бы, я на каникулах вкалывал.

Какое счастье, что у меня такой ответственный сын! Он всегда любил школу и всегда усердно учился. Это не составляло для него труда, так что мне было с ним легко и скандалы из-за домашних заданий не были нам знакомы. С другой стороны, Ноэ совершенно не умел ничего планировать на будущее, хотя бы на следующий год. Подозреваю, что он такой не один. Поскольку экзамены на бакалавра он, разумеется, сдаст, Ноэ намеревался продолжить образование. Где-нибудь. “Не важно где, мама, я выберу потом”. Я растерялась, столкнувшись с отказом принимать решение. Он это предвидел, поэтому сначала поговорил с Полем и только потом завел разговор со мной. К Полю он всегда обращался за серьезным советом, зная, что с ним можно обсудить абсолютно все, не виляя и не рискуя нарваться на паническую или слишком бурную реакцию. И он прекрасно знал, что Поль выступит на его стороне и донесет идею до меня. Или поможет ему лучше разобраться в собственных мыслях.

Ему не терпелось снова увидеть друзей после каникул, и он выразительно посмотрел на меня сквозь непослушную прядь волос, вечно падавшую на глаза.

— Можно я пойду?

— Погоди!

Я вдруг испугалась, что придется отпустить его. Он удалялся от меня. Все больше и больше.

— У тебя сегодня вечером гитара?

— Как всегда по понедельникам! Что-то не так, мам?

Я не забыла о его уроке, просто мне хотелось хоть немного задержать его. Похоже, я становилась излишне сентиментальной, что было плохо и для него, и для меня.

— Нет, нет. Все в порядке. Давай, беги!

Я замечала, что он беспокоится обо мне, он пытался дать мне это понять, не желая говорить в открытую. Я постаралась вести себя как можно естественнее, чтобы успокоить его. Пора образумиться. Придется чем-то занять свои мысли… Ноэ взрослел, и я теперь лучше понимала избыточную активность сестры, ставшую еще более бурной, когда ее дети покинули семейное гнездо.

— Пока!

Он захлопнул дверцу. Я следила в зеркале за тем, как он открывает багажник, вынимает из него рюкзак и гитару в чехле. Он знал, что я на него смотрю, и одарил меня широкой улыбкой, перед тем как вой ти во двор и присоединиться к своей компании. На шее у него болтались наушники, он шел развинченной и угловатой походкой подростка — в общем, Ноэ выглядел предельно естественно. Я еще посидела, наблюдая за тем, как он приветствует друзей на им одним понятном языке, смеется, чмокает девочек. Я выделила из них одну, по-особому застенчивую. Ноэ этого не замечал, но ей он явно нравился. Мой сын был популярен — и одновременно как бы и не был: он не входил в число любителей пускать пыль в глаза, которые любой ценой добиваются известности в лицее, суетятся, выставляя себя напоказ. Он не требовал для себя никакого особого места, он просто хотел всегда поступать правильно. При этом он был из тех, кого знают, с кем стремятся перекинуться парой слов, показаться вместе. Я не могла оторвать от него тоскливых глаз, он был на своем месте, в своем мире, ему там было комфортно. Ноэ, судя по всему, почувствовал, что я еще здесь, потому что обернулся и махнул мне рукой, как будто хотел поторопить: “Давай, мама, уезжай уже!” Я подчинилась сыну.

Как всегда в понедельник, я первой явилась в офис, все еще под тягостным впечатлением от первого дня занятий и стремительного взросления Ноэ. К счастью, я обожала работу в нашем агентстве маркетинговых коммуникаций, которое начиналось как обычная фотостудия. Я пришла сюда на самую мелкую должность, не задумываясь, чего буду добиваться, но твердо настроившись на то, чтобы зарабатывать себе на жизнь.

В середине беременности я бросила учебу в парижском художественном училище и вернулась к родителям в Руан. Мне пришлось долго убеждать их, скандалить, но в конце концов семья смирилась с моим отказом продолжать учебу. Сначала мама плакала, вопила в телефонную трубку, отец грозил страшными карами, как когда я была ребенком, а потом в Париж явилась Анна и помогла мне собрать вещи. Они приехали на “универсале”, за рулем которого сидел Людовик, тогда уже ее муж и отец ее детей. Снова обустраиваться с огромным пузом в своей детской было невыносимо, но еще ужаснее было сознавать, что я сижу на шее у родителей. Я не была готова смириться с зависимостью, поэтому тут же принялась искать работу. Мне срочно нужно было начать зарабатывать хоть сколько-то и снять любую конуру. Поэтому я просматривала все страницы объявлений и всюду рассылала резюме, чтобы обеспечить себя пропитанием. Но каждое интервью заканчивалось отказом. Никто не горел желанием взять на службу двадцатитрехлетнюю девушку, по уши беременную, не слишком разговорчивую и явно не очень в форме. Родители постоянно твердили, что торопиться некуда, что я могу жить дома столько, сколько хочу и сколько нужно, чтобы найти что-то подходящее. Они не уставали напоминать, что я должна беречь себя, нас обоих, чего я категорически не делала. Плевать я хотела на собственное, а уж тем более на его здоровье. Я целиком и полностью замкнулась, утратила все навыки общения — для бывших подруг по лицею я превратилась в инопланетянку. Они куда-то ходили, развлекались, перед ними открывалась вся жизнь, у них было полно планов. Рядом с ними я выглядела никчемной, лишенной будущего, в полном отрыве от всех. Время от времени я выходила на улицу подышать и удрать от обеспокоенных взглядов родных. Правда, здесь меня ждали другие взгляды, осуждающие. Из тех, в которых читаешь “бедная девочка, попалась на удочку первому встречному”. В нашем квартале я стала притчей во языцех, самой известной матерью-одиночкой, а надо понимать, что это провинциальный буржуазный квартал. Иногда мне хотелось заорать на них, спросить, в каком веке они живут. Но я молчала и опускала глаза, не реагируя на провокации. Не хотела создавать дополнительные проблемы родителям, которые и так подвергались еще более жесткому остракизму, чем я. “Как же они ее воспитали, если она спит с кем попало и позволила обрюхатить себя какому-то проходимцу, который сделал ей ребенка и испарился?” Из-за меня они утратили положение уважаемых людей, общение с которыми престижно, и попали в категорию безответственных родителей, дурно влияющих на своих детей, причем подразумевалось, что это влияние может оказаться заразительным.

А потом однажды я вышла из очереди в булочной, чтобы избежать перешептываний и неодобрительно поджатых губ, и стала читать объявления, приклеенные к доске. Среди приглашений няни и просьб помочь в поиске сбежавшей кошки мое внимание привлек один листок. Я сорвала его и покинула магазин, не купив хлеб. У меня так дрожали пальцы, что мне пришлось перечитывать текст несколько раз, убеждаясь, что я ничего не перепутала: “Фотограф ищет ассистента (ассистентку) для оформления фотостудии”. Ну вот, нашелся человек, готовый позаботиться обо мне. Не теряя ни минуты и не предупредив родителей, я пошла по указанному адресу, спеша поскорее явиться к потенциальному работодателю.

Через полчаса я стояла перед довольно обшарпанным домом на набережной, за рынком “О-Туаль”. В какой-то момент у меня мелькнула мысль, что я угодила в западню, что отец и Людовик, узнай они, во что я собираюсь ввязаться, схватили бы меня за шкирку и приволокли обратно домой. Но я приказала заткнуться своим сомнениям и подозрениям и, перед тем как шагнуть в пасть тигра, мысленно оглядела себя: отвратительно одета, старая папина куртка для работы в саду болтается на мне, и я обезображена растущим в моем теле ребенком. Я была не согласна, чтобы он и дальше калечил мне жизнь, я и так уже достаточно измучена озлоблением и горечью. Не боясь причинить себе боль, я постаралась хоть как-то спрятать живот, застегнув на последнюю дырку пояс от брюк для беременных, которые сестра заставляла меня носить, и перекрыв его растянутой футболкой. Дверь фотостудии открылась, и передо мной предстал мужчина лет тридцати с лишним, седеющий брюнет с помятым лицом человека, который не любит пить воду. Сама того не замечая, я несколько мгновений стоически не двигалась с места и изучала его самым пристальным образом. Под болтающимися на бедрах джинсами и криво застегнутой белой рубашкой угадывалась спортивная фигура. Несмотря на жутковатое состояние незнакомца, его харизма впечатлила меня. Мне бы быстренько убежать и забыть об этом месте, но его прямой взгляд заставил меня переступить порог и изложить причины моего здесь появления. Особо не вникая, он тут же спросил, есть ли у меня время, чтобы выполнить пробную работу. Я ответила, что есть. Он отвел меня в большую комнату. Благодаря многочисленным окнам она купалась в свете, что контрастировало с общей мрачностью обстановки. Это была не комната, а свалка самых разных предметов — фотографического оборудования, софитов, отражателей, вперемешку с одеждой и какими-то бумагами. Руины запущенной жизни. Комната точно соответствовала своему хозяину. Оба пришли в упадок.

— Видишь эту лампу? — спросил он.

И впрямь посреди гигантского бардака валялась маленькая лампа.

— Пусть она заиграет.

— Окей.

— Ну а у меня вечером фотосессия, так что мне некогда.

Целый час я передвигала мебель, создавая уютный интерьер посредством всего, что оказалось в моем распоряжении. По умолчанию я исходила из того, что могу брать, что пригодится. И все это время я чувствовала на себе взгляд хозяина студии, который слонялся по ней босиком. Мои декорации постепенно обретали некую форму, а он пока проверял освещение, делал пробные снимки, не произнося при этом ни слова. Когда я объявила, что все готово, он попросил меня не уходить — вдруг нужно будет что-то подправить. Он работал, а я озиралась по сторонам и наткнулась на его фотографии, небрежно разбросанные по помещению. Они потрясли меня. Я недоумевала, откуда он взялся и как угодил в Руан. Похоже, перепутал вокзал и вышел не на той станции. Несколько раз он просил меня что-то поменять местами, но я не торопилась выполнять его указания, стремясь убедиться, что гармония не нарушится. От комментариев он воздерживался. С приближением вечера я все больше уставала, живот тянуло, а ребенок активнее шевелился. Всякий раз я не забывала повернуться спиной, когда нужно было положить на живот ладонь, чтобы успокоить малыша и смягчить неприятные ощущения.

— Есть! — неожиданно прокричал он.

И улыбнулся мне во весь рот. Теперь это был совсем другой человек, не тот, что несколькими часами раньше. На лицо возвратились краски, он выглядел не более чем на тридцать. Невозможно ошибиться: женщины как пить дать оборачиваются, проходя мимо, кстати, его заразительно веселое лицо произвело впечатление и на меня тоже.

— Спасибо, Рен, ты меня спасла. Приходи завтра к десяти, подпишем договор, и приступишь к работе.

Я онемела от удивления.

— Ты же не передумала? — озабоченно уточнил он.

— Конечно нет!

— Супер! А теперь иди домой.

— До завтра… э-э-э…

— Поль, меня зовут Поль.

Я взяла сумку в углу комнаты и направилась к выходу, не решаясь поверить, что нашла работу, причем такую, которая, как подсказывала интуиция, мне понравится. Пожалуй, даже работу своей мечты.

— Подожди минутку.

Я испугалась, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой, и приготовилась к осложнениям. Он как-то неожиданно посерьезнел. Сначала неуверенно дотронулся пальцем до своих губ, потом смущенно протянул его к моему животу. Я мысленно испепелила маленького оккупанта.

— Когда?

Я передернула плечами, словно девчонка. Впрочем, я и была еще девчонкой.

— Ты, конечно, подсуетилась, спрятала живот, но у меня двое детей, и я умею распознать беременную женщину. Так какой срок?

— Я на седьмом месяце.

Тень опасения проскользнула по его лицу.

— Очень уж ты худая… Где ты живешь? У тебя есть все, что нужно?

Позднее он признается, что на долю секунды заподозрил, будто я живу на улице. Впрочем, ничего удивительного — я совсем за собой не следила. Мертвенно-бледная, такая худющая, что страшно смотреть, не говоря уж о том, что я тогда называла опухолью.

— Мне только работа и нужна! Что, не хотите меня брать?

— Дело не в этом… Я просто должен знать, вернешься ли ты после родов или бросишь меня.

— Естественно, вернусь! И я хочу работать до последнего дня.

Он выдал обаятельную кривую ухмылку, в которой не было насмешки, просто моя реплика позабавила его.

— Ты уж постарайся не рожать прямо здесь.

Я улыбнулась ему в ответ:

— Обещаю!

Два месяца спустя Поль чудом избежал роли акушера — воды отошли у меня прямо в студии, в разгар фотосессии. Он отвез меня в клинику “Бельведер” и позвонил родителям.

Прошло восемнадцать лет, и теперь я его компаньон. Альтер эго. Мне известны все его секреты. Так же, как ему мои. Поль имел все шансы на успех. В двадцать лет он, юный гений фотографии, обладающий природным даром, работал на самые крупные парижские художественно-оформительские фирмы. Отсюда, в частности, его любовь к изобразительному искусству и дизайну. Однажды он ухитрился сфотографировать кресло Филиппа Старка в чаще джунглей! Он заработал деньги, много денег, ездил по всему миру. По молодости лет, следуя сиюминутному порыву, женился на женщине старше себя и сделал ей детей, но даже не подумал менять образ жизни. Ему все удавалось. А потом, совершенно для него неожиданно, жена подала на развод и, ссылаясь на его безалаберный образ жизни, потребовала практически исключительной опеки над детьми. У Поля началась тяжелая депрессия, он потерял способность к творчеству. Пытаясь вырваться из порочного круга, в который угодил, он сбежал от всех обязательств и открыл собственную фотостудию. В тридцать два года его жизнь переломилась — от абсолютного успеха к не менее полному поражению. Руан он выбрал из-за смехотворной стоимости аренды и близости к Парижу, а также исходя из предположения, что с более низкими, чем у парижских коллег, ценами он наберет достаточно крупных клиентов. Так он признал свой провал, приступил к поиску ассистента и больше трех месяцев не мог найти эту редкую птицу. Поль был законченным перфекционистом, его требовательность к себе и другим зашкаливала, доходила до абсурда, поэтому его критериям никто не мог соответствовать. Он, естественно, еще получал какие-то заказы, но в одиночку и, будучи растерянным и подавленным, с трудом с ними справлялся. Он часто повторял, что не знает, что бы с ним сталось, если бы я тогда не объявилась.

Сегодня мрачный период был для нас обоих далеко позади. Три года подряд после прихода в студию я всегда являлась на работу в сопровождении Ноэ, беря на себя все оформление фотосессий. Я была ассистенткой, декоратором, палочкой-выручалочкой Поля. Первые годы жизни мой сын провел в студии, там он сделал первые шаги, там у него прорезался первый зуб, там он произнес свое первое слово, и там же я впервые услышала от него “мама”. Он полностью поработил Поля: цеплялся за его ноги, когда тот работал, рылся в его оборудовании, и Поль ни разу не отругал его.

Поль менялся у меня на глазах: постепенно превращался в того, кем был раньше, но одновременно приобретал необходимую для бизнеса жесткость человека, которого потрепали невзгоды. Он взял себя в руки, возобновил занятия спортом, стал меньше пить. Но главное, он не покладая рук работал над созданием собственного агентства коммуникаций. Он понял, что представить те или иные изделия выигрышным образом с помощью фотоаппарата, конечно, важно, но еще важнее показать тех, благодаря кому эти изделия увидели свет. Когда-то в юности он поездил по стране и познакомился, в частности, с множеством старых предприятий, которые пришли в упадок, но еще имели достаточный потенциал, чтобы кое-чем поделиться с окружающим миром и многое подарить ему. Идея пришла сама собой: он должен, прежде всего, рассказать историю этих фирм и людей, чтобы их знания и умения продолжали жить. Когда Ноэ пошел в детский сад, Поль помог мне отвлечься от постоянных мыслей о сыне, по которому я очень скучала, и привлек к своему проекту, хотя я понятия не имела, что такое коммуникации. Он никогда не боялся оказывать мне доверие. И главное, не боялся ввязываться в новые проекты, принимать вызов, ставить на выигрыш, рисковать. Легко уживающиеся в нем художник и грозный бизнесмен, в которого он постепенно превращался, прекрасно дополняли друг друга.

Я училась в процессе работы и вскоре полюбила этот адреналин, этот новый для меня вид деятельности. Мне нравилось участвовать в продвижении идей и креативных прорывов Поля. Он расширил зону поиска клиентов за пределы региона и приступил к завоеванию Франции. Находил предприятия, ждавшие со дня на день краха, и появлялся в них в роли гонца последней надежды, последнего козыря, который можно разыграть до подведения окончательного итога. Если все складывалось удачно, мы встречались с владельцами убыточного предприятия или с теми, кто собирался его купить. Больше всего Поль любил мастеров, владеющих старинными умениями, он ценил забытые марки, по-прежнему вызывавшие отзвук в нашем подсознании, восхищался ремесленниками, которые силились вернуть жизнь исчезающим из обихода предметам. Мы знакомились с сотрудниками, обращались в профессиональные объединения, способные затормозить процесс угасания того или иного ремесла, выслушивали умельцев, провоцировали на рассказы об их страсти. Собрав всю информацию, мы стремились вдохнуть душу в марку, сформировать память, сочинить увлекательную историю, чтобы снова вывести на сцену талантливых людей.

Через несколько лет Поль поднялся на новую ступень и предложил мне стать его компаньоном. Для него это предложение являлось чем-то само собой разумеющимся, оно шло от чистого сердца, но заодно было и своего рода благодарностью за мою “безупречную преданность делу”. Он хотел таким образом выразить признание моей компетентности, которая, по его словам, “позволила ему добиться того, чего он добился”. Я сразу согласилась, не устояла перед его энтузиазмом и верой в меня. После прихода в агентство и рождения Ноэ я стала скорее муравьем, чем стрекозой — страх за завтрашний день научил меня быть экономной, — поэтому я смогла последовать примеру Поля и тоже сделать ставку — вложиться в наше предприятие. Мы действовали дружно, вкалывали как безумные, так, что летели искры, и получали при этом необыкновенное удовольствие. Обороты студии выросли вчетверо, три года назад мы переехали в новое помещение на левом берегу, на набережной, рядом с ангарами, которые реконструировали один за другим. В доме мы занимали целый этаж с видом на Сену и доки. С одной стороны была фотостудия, с другой — его и мой кабинеты и open space, большой офис, который я бы назвала инкубатором идей — там работала команда агентства, которую Поль любовно подобрал, сформировал и непрерывно развивал. В нее входили: копирайтер, дизайнер, веб-мастер, проект-менеджер, ассистентка и еще один фотограф. Сам он работал только с самыми крупными нашими клиентами или с теми, чья сфера деятельности была ему особенно интересна. Если в заказе упоминалась ручная работа, Поль был тут как тут, он любил снимать руки, лица, склоненные над верстаком, тела людей, прилагающих усилие, то есть создавать реалистичные декорации для увлекательной истории. В остальное время он был занят развитием нашего агентства “Ангар”. Он увлекся выстраиванием социальных связей, и в нем открылся неожиданный дар светского общения. “Привилегия хозяина”, частенько повторял он мне. У Поля редко выпадал свободный вечер, потому что его постоянно приглашали на ужины, собрания, коктейли. Он даже стал членом энологического клуба — его мало интересовало отличие бордо от бургундского, но в клубе можно было встречаться с новыми людьми, расточать обаятельные улыбки и раздавать визитки. Я подключалась позднее и действовала в тени, “окучивая клиентов”.

С годами заказчики становились все перспективнее. Мы, естественно, по-прежнему занимались предприятиями, попавшими в затруднительное положение, однако не отказывались и от тех, у кого дела шли хорошо, но явно не хватало эмоций и оригинальной легенды. Мы завоевали солидную репутацию, с нами стремились сотрудничать, и многие даже были готовы дожидаться своей очереди столько, сколько потребуется. Благодаря более низким, чем у крупных парижских агентств, расценкам, нашему нестандартному подходу к коммуникациям, а также огромной фотостудии, куда мы были готовы пускать что и кого угодно (даже животных: никогда не забуду сессию, для которой Поль арендовал двух кенгуру из зоопарка Клера), мы сумели, как и предсказывал мой компаньон, привлечь весьма крупных клиентов.

Утром я собралась выпить кофе и подошла с чашкой к стеклянной стене офиса. Я погрузилась в созерцание серой Сены и такого низкого неба, что было страшновато, вдруг оно поглотит нас. Мне хотелось спокойно провести последние пятнадцать минут до активного начала нового дня.

— Привет, Рен!

Поль тоже явился раньше. Он порылся в кухонных шкафчиках и приготовил мерзкий растворимый кофе с каплей молока, которым регулярно пытался напоить меня. Он находил свою мешанину оригинальной, а то и шикарной, а я всегда твердила, что это снобизм в чистом виде. Через пару минут он подошел с кружкой к моему пункту наблюдения. Неожиданно для себя, я прижалась лицом к его плечу, а он обнял меня за талию.

Я любила Поля. И он любил меня. Впрочем, мы часто повторяли это друг другу, и между нами не было ничего двусмысленного, наши отношения были простыми и понятными. Со стороны это выглядело как такая странная, не поддающаяся определению любовь. Для нас же она была совершенно нормальной, естественной, это навсегда, мы неразлучны. Мы могли все обсуждать, для нас не существовало запретных тем, нам нечего было скрывать, мы были друг для друга поддержкой, жилеткой для слез, защитой и опорой. Я приводила его в отчаяние своими жалкими или почти несуществующими любовными историями, он веселил меня своими — гораздо более причудливыми. Когда у него на прицеле появлялась женщина, он ловко лавировал между безразличием и заинтересованностью, играя с “объектом”, словно кошка с мышкой. Включал небрежные повадки пятидесятилетнего денди, щеголял спортивной фигурой и серебрящейся шевелюрой, играл — а порой и злоупотреблял — своим меланхоличным взглядом. Внешность и манеры непринужденного и галантного соблазнителя стабильно приносили Полю успех у дам. Подозреваю, что он так окончательно и не оправился от развода, и самым впечатляющим последствием этой травмы как раз и было его порхание от женщины к женщине, нежелание брать на себя обязательства — чтобы больше никогда не пришлось страдать.

— У тебя что-то не так? — прошептал он мне на ухо.

— Нет, нет, все в порядке.

— Расскажешь кому-нибудь другому! Думаешь, я проглочу эту отговорку?! Ты уже на Новый год была сама не своя. Печальный вид, витаешь в облаках… С тех пор лучше не стало. Я же знаю, если ты куришь с утра, значит, у тебя что-то неладно. Даже не пробуй отрицать, от тебя разит табаком.

Я постаралась скрыть, насколько меня тронули его забота и наблюдательность.

— Мне просто немного грустно, вот и все…

Я отодвинулась от него, понимая, как нелепо страдать из-за того, что Ноэ вот-вот обретет самостоятельность.

— Рен! — В его возгласе послышалось мягкое осуждение.

— Пойду поработаю. — Я направилась к своему столу, стремясь поскорее закрыть эту тему.

— Для меня не секрет, что следующий год будет для тебя нелегким. Тебе тяжело дается каждый серьезный этап в жизни Ноэ, и, будем реалистами, в ближайшие месяцы вас ждет их сразу несколько. Поэтому в твоей голове тикают часы. Сознайся…

Я резко затормозила. Поль умеет для всего найти точные слова.

В данном случае он прибегнул к эвфемизму. Восемнадцатилетие моего сына. Его бакалавриат. Водительские права. Первые каникулы не со мной, а с друзьями. Мой первый отпуск в одиночестве.

Я обернулась к Полю и грустно улыбнулась, не скрывая подступившие слезы.

— Я справлюсь.

— Конечно, справишься. Но ты же помнишь, что я всегда рядом?

— Естественно, помню. А пока, если ты найдешь хороший заказ, я готова включиться.

Он серьезно посмотрел на меня, что-то пробормотал себе под нос, а потом как-то странно засмеялся. Для меня было загадкой, что с ним происходит, я чувствовала, что он едва ли не злится, во всяком случае, нервничает и непонятно чем озабочен.

— Может, я что-нибудь сумею сделать.

Я не стала дожидаться, пока Поль что-то изобретет, чтобы встряхнуть меня. Связанное с первым школьным днем подавленное настроение растворилось в повседневных делах и в удовольствии от работы. Заказы накапливались; мы с Полем целенаправленно наполняли клиентский портфель “Ангара”, хотя теперь уже могли позволить себе роскошь кому-то отказать. Я распределяла задания между сотрудниками, вела переговоры с топ-менеджерами заказчиков, требующие дипломатических талантов, связывала между собой всех участников проектов, помогая им вникнуть в цели и предпочтения клиента.

И все же Поль поймал меня на слове. Через месяц он явился ко мне в кабинет в приподнятом настроении и протянул чашку своего отвратительного пойла.

— Ты рвалась в бой? Получай! — объявил он с порога.

Я с трудом оторвалась от монитора, не в состоянии сразу включиться и расшифровать неожиданный энтузиазм Поля.

— Ты о чем?

— Готов занять тебя на ближайшие недели, а то и месяцы. Бросай все.

Что у него на уме? Что происходит?

— Даже так?

Он гордо кивнул и начал излагать. В прошлом году к нему обратился некий предприниматель из Сен-Мало, совладелец фирмы по экспорту-импорту чая и кофе под названием “Четыре стороны света”. В тот период у нас было слишком много работы, и Поль не ответил толком на запрос информации. Мое подавленное настроение напрягало Поля. Мы постоянно заботились друг о друге, и ему не нравилось, что его напарница не в своей тарелке. Впрочем, на его месте я бы реагировала ровно так же. Поскольку ему хотелось, чтобы ко мне вернулись жизнерадостность и прежний азарт, он снова обратился к этому предложению и почуял, что тут светит большой контракт.

— Слушай, этот тип явно знает свое дело, но во всем остальном он хуже профана. Сайт фирмы он, похоже, выиграл в девяностые годы прошлого века на деревенской ярмарке.

Я прыснула — Поль с его немыслимыми сравнениями!

— Если я правильно поняла, нужно будет все создавать заново?

— Абсолютно все! Огромные перспективы!

— А он готов начинать с нуля?

— Да, очень похоже на то! Ему интересно, что мы можем ему предложить, я задел его за живое… Ну, ты меня знаешь, я с ним не слишком церемонился.

Поль считал, что погрешности вкуса непростительны, и при этом не всегда отдавал себе отчет в том, как подействуют на собеседника его слова. Он считал своим долгом заставить людей относиться к эстетике с уважением.

— Его контора успешна?

— Еще как! И это хуже всего! Я сказал ему чистую правду: он мог бы быть еще сильнее, используя имидж и грамотные коммуникации. То есть человек мотивирован, остается лишь одна проблема — его компаньон, который полагает, что наша работа никому не нужна. Он намекнул, что только цифры обещанного роста могут поколебать нежелание партнера работать с нами.

Хозяева фирм нередко смотрят на вещи по-разному, что меня вполне устраивает. Я люблю ткнуть спорщиков носом в их противоречия.

— И какой у нас следующий этап?

— На следующей неделе ты знакомишься с ним, я тебе назначил две рабочие встречи. Действуем как обычно: ты не собираешь информацию об этой конторе, разве что заглянешь на сайт, и не составляешь никакого мнения, пока не увидишь их. Сначала ты побеседуешь с более увлеченным. Я в тебе уверен, ты что-нибудь придумаешь, чтобы убедить трусливого. Кстати, он тоже, возможно, объявится, хотя кто его знает. По этому заказу руководителем проекта будешь ты, пора тебе как следует попотеть, чтобы отвлечься от мрачных мыслей!

Когда я в последний раз вела проект целиком, от А до Я? Слишком давно. Издержки положения компаньона. Я наблюдала, как другие сотрудники выполняют то, что раньше так нравилось делать мне самой…

— И морской воздух пойдет тебе на пользу.

Он был прав. Интересная работа на берегу моря отвлечет меня от материнских страхов. Поль отлично знал меня. К тому же мне нравились трудные заказы, а для этой конторы мы будем создавать буквально все, и в наших силах помочь им взлететь достаточно высоко. Я была в восторге от вызова, который он мне только что бросил. От предвкушения увлекательной задачи у меня засверкали глаза. Мой энтузиазм не ускользнул от его внимания.

— Спасибо.

Он печально улыбнулся и встал. Почему его улыбка была печальной, осталось для меня загадкой.

— И вот еще, — добавил он, уже подойдя к двери, — я все организовал, и в тот вечер, когда тебя не будет дома, мы с Ноэ займемся скалолазанием.

Несколько лет назад Поль приохотил Ноэ к этому занятию. С тех пор мой сын полюбил скалолазание. Да, ему нравилось карабкаться на стену обвязанным веревкой, но я подозреваю, что самый большой восторг у него вызывали часы, проведенные вдвоем с Полем. Каждую неделю на это выделялся один вечер, и они бы не отменили его ни за что на свете. Меня забавляли их ритуальные вылазки в мужской компании.

Поль всегда уделял Ноэ много времени и сил. Он мог бы занять место его отца, но никогда на это не соглашался, причем по нескольким причинам.

Его отношения с собственными детьми с годами не улучшились. Теперь они были взрослыми: двадцать три года одному, двадцать пять другому. Несмотря на все старания Поля сохранить хотя бы видимость нормального общения, они соглашались встречаться с отцом только в двух случаях: неделя в Куршевеле, полностью оплаченная Полем, или непродолжительный ужин во время приезда Поля в Париж, если ужин действительно будет недолгим и без напряга. Он выполнял все условия и платил, чтобы избежать окончательного разрыва, но очень страдал, а меня это злило, можно даже сказать, сводило с ума. Охотно бы убила его бывшую жену или хоть врезала бы ей с удовольствием, потому что она сломала его в свое время и в некотором смысле продолжала калечить сейчас, мешая детям помириться с отцом и настраивая их против него. Сколько раз я наблюдала, каким подавленным, замкнувшимся в себе, мрачным возвращался Поль! Я сердилась на себя за то, что не могла ему помочь. Так случилось, что однажды я пошла с ним на такой ужин. Меня шокировало и оскорбило поведение дурно воспитанных детей, которые не проявляли никакого уважения к отцу. Если бы разъяренный взгляд Поля не заставил меня замолчать, я бы взорвалась и поставила этих поганцев на место. На обратном пути он оправдывался, объясняя свою снисходительность тем, что это единственный способ сохранить для себя хотя бы маленькое место в их жизни. Он умолял меня принять его позицию, уважать его выбор. С тех пор, пока он с ними общался, я терпеливо ждала и сдерживала возмущение, оберегая Поля и не желая сыпать соль на его раны. Я всегда была готова выслушать его или просто быть рядом, оставаясь молчаливой и доброжелательной.

Поль не хотел переносить на Ноэ отцовские чувства, считая, что это безнравственно. Историю моего сына он знал целиком и полностью, с первого дня его жизни. Внутренние конфликты были бы слишком сильными, слишком бурными. Мне не в чем было упрекнуть Поля. Он сумел найти верный тон в отношениях с Ноэ. Часто я наблюдала за обоими, когда они были заняты собой и я для них не существовала, мне нравилось смотреть, как они разговаривают, смеются, спорят, понимают друг друга с полуслова, с полужеста. Поль практически воспитывал его вместе со мной, но при этом никогда не навязывался. Он полагал, что только я имею право принимать решения применительно к Ноэ. В определенном смысле, Поль заменял моему сыну доброжелательного, всегда готового прийти на помощь крестного — но не зануду и не ментора. Ноэ слепо доверял ему и с годами научился ценить его расположение. С моими родными у него все складывалось по-другому. Временами контакты в семье становились, с его точки зрения, излишне тесными. И вовсе не из-за того, что его положение в ней чем-то отличалось от положения его двоюродных братьев и сестер. Его не то чтобы как-то особенно опекали. За тем лишь исключением, что каждый член семьи из лучших побуждений, стремясь поддержать меня, с раздражающим упорством вмешивался в наши привычки и в его воспитание. Ноэ взрослел, и у него все чаще просыпалось желание послать родственников подальше. Мальчик слишком любил их, чтобы так поступить, но он нуждался в воздухе и пространстве.

Тем же вечером я сообщила Ноэ, что на следующей неделе мне придется уехать на пару дней. Год назад я начала оставлять его одного, если мне нужно было уехать по работе. Я посчитала, что теперь ни к чему отправлять его на ночевку к школьным друзьям, к Анне или Полю. Он стал достаточно взрослым и ответственным, чтобы сутки обойтись без меня. И был от этого в восторге! Поэтому я очень удивилась, увидев, что он насупился.

— Интересно, чем ты недоволен?

— Это уж слишком, мама!

Он оскорбленно вздохнул, встал из-за стола и скорее швырнул, чем поставил тарелку в посудомоечную машину. Какая муха его укусила?

— Послушай, я уже несколько месяцев упрашиваю тебя съездить на выходные в Сен-Мало, а ты как ни в чем не бывало отправляешься туда по работе и бросаешь меня в Руане!

Я улыбнулась. Как многие другие мальчишки, он в раннем детстве увлекался пиратами и корсарами. До сих пор помню, как вылезла из кожи вон, чтобы подарить ему на Рождество огромный пиратский корабль Playmobil. Теперь конструкторы Playmobil ушли в прошлое, но одержимость Ноэ пиратами никуда не делась. Она, конечно, видоизменилась, стала более сдержанной — “перед друзьями неловко”, — но это не лишило меня удовольствия изучить вдоль и поперек, а также с многочисленными повторами приключения Джека Воробья. В последнее время, а если быть точнее, прошлым летом его страсть стала более разносторонней и осмысленной. Перед нашей поездкой на каникулы я предложила ему самостоятельно подобрать несколько книг в дорогу и не вмешивалась в его выбор. В конце концов, лишь бы он читал, это главное. Он поразил меня, притащив из книжного магазина два кирпича по семьсот страниц каждый. Мне не пришлось вникать в аннотации на обложках — двух слов хватило, чтобы раскрыть причину покупки: корсары и Сен-Мало.

Все две недели нашего отдыха Ноэ каждую свободную минуту набрасывался на свои книги. Он проглотил этот исторический роман, смакуя каждое слово, каждую фразу, каждую страницу. А отрываясь от него, улетал куда-то далеко, очень далеко. Путешествовал вместе с “господами из Сен-Мало”^[3]. После этого я и пообещала ему съездить туда на выходные, однако со временем обещание вылетело у меня из головы.

— Ноэ, повернись ко мне.

— Чего?

— Напоминаю, я еду туда по работе.

Он скептически пожал плечами.

— Если на следующей неделе все пройдет хорошо, мне, по всей вероятности, нужно будет там бывать регулярно.

Он криво ухмыльнулся, явно довольный:

— Правда?

— Да… И я даже смогу устроить поездку во время каникул.

— Тогда тебе надо выложиться по полной, мама! — загорелся он, и глаза его засияли.

Я расхохоталась, меня позабавила его корыстная поддержка. Получается, сын припер меня к стенке! Не оставил мне выбора: я просто обязана получить этот контракт и свозить его на выходные в Сен-Мало.

В следующее воскресенье мы, как у нас заведено, обедали у родителей. Примерно раз в два месяца наша семья в полном составе собиралась у них в доме. Для мамы с папой это важно, но, впрочем, никому не приходилось себя заставлять. Это не было тяжкой повинностью даже для подрастающих внуков. Детям Анны и Людовика было, конечно, сложнее соблюдать традицию с тех пор, как они уехали из Руана — сначала учиться, потом работать, — однако и они всякий раз делали все, что в их силах, чтобы непременно приехать. На мою сестру можно смело положиться: уж она-то задействует все, чтобы заманить детей в родное гнездо. Но им не на что было жаловаться, потому что приезд детей всегда становился для нее поводом побаловать их, причем она даже охотно включала в сферу своей заботы их друзей и подружек, которые поочередно присоединялись к семейному клану.

Разговор за обедом не умолкал, причем все усердствовали, перекрикивая друг друга. Нам было интересно услышать новости из первых уст, даже если все уже были в курсе всего. Сама не зная зачем, я сообщила, что через неделю поеду в служебную командировку, и объявила, что, возможно, в следующий раз возьму Ноэ с собой. Я даже не подозревала, что, сама того не желая, подставила его.

— На сколько ты уезжаешь? — немедленно откликнулась Анна. — Ноэ, поживешь у нас?

Сын испуганно застыл. Анна по-прежнему считала его еще маленьким и не вполне независимым школьником, а заодно и тем ребенком, который поможет ей дотерпеть до момента, когда она станет бабушкой.

— Э-э-э… ну-у-у… вообще-то…

Я бросилась на помощь бедняге, которому все больше нравилось оставаться одному дома и отчаянно не хотелось очутиться под крылом моей сестры.

— Нет, спасибо тебе большое, но не стоит. Ноэ останется дома, за ним присмотрит Поль.

У сестры сделалось такое лицо, будто я сообщила ей о конце света.

— Ты уверена?

— На сто процентов.

Ноэ облегченно перевел дух.

— Но ты же мне позвонишь, если что, — продолжала она настаивать.

— Обязательно, Анна.

— Ладно, — вмешался Людовик, на которого наши переговоры не произвели впечатления. — Кто со мной на велосипеде?

Он выступал с этим предложением после всех семейных обедов, и оно всякий раз звучало у него так, будто было чем-то необычным. Мужчины, и первым мой сын, с готовностью вскочили. У них ушло меньше пяти минут на то, чтобы убрать со стола, поставить посуду в машину и умчаться в гараж. К нам они снова присоединятся часа через два, забрызганные по уши грязью и немыслимо гордые собой. Обеспокоенная мама нежно дотронулась до моей руки.

— Все-таки не стоит так выкладываться на работе, дорогая.

— Да у меня все прекрасно, честное слово. И этот заказ будет замечательным! К тому же, между нами, с какой стати мне жаловаться на поездки к морю в ближайшие дни, особенно если получится взять с собой Ноэ! Было бы глупо упустить такую возможность.

— Ты абсолютно права, — с энтузиазмом подхватила Анна. — Наслаждайся общением с сыном, пока можно. Когда у него начнется собственная жизнь, ты его больше не увидишь!

Спасибо тебе, дорогая старшая сестра, умеешь ты подбодрить.

Примечания

3

Имеется в виду роман Бернара Симио “Эти господа из Сен-Мало” (Bernard Simiot, Ces messieurs de Saint-Malo, 1983).