Щенки

Антон Шушарин, 2022

Сборник «Щенки», состоящий из повести и семи рассказов. Произведения затрагивают проблему подростковой преступности, описывают непростые судьбы воспитанников колонии для несовершеннолетних и мужчин, осужденных на строгий режим. Герои рассказов – хулиганы, которых дети боятся в школах, взрослые гоняют из подъездов и обходят стороной на вечерних улицах, те, о которых забыли родители и мечтают забыть учителя, а также тёртые обитатели зон. Произведения автора написаны на основе уникального опыта работы в закрытом учреждении и повествуют о непростых судьбах молодых ребят, об их падениях и несокрушимых надеждах, мечтах и воле, которая всё сможет исправить и начать жизнь заново.

Щенки

Повесть

Автор просит учесть, что все негативные эпизоды, описанные в повести, никак не являются отражением истинного отношения сотрудников к осуждённым и осуждённых между собой.

Все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями — чистая случайность.

У двери кабинета начальника воспитательной колонии, прижавшись к ней ухом, стоял Илья Картошин. Внутри о чём-то спорили, но слов было не разобрать. Вдруг щёлкнул замок, Илюха отскочил в сторону и с испугом посмотрел на показавшегося в проёме мощного телосложения капитана.

— Картошин, ты готов? — Сотрудник строго посмотрел на оробевшего мальчишку.

— Да, Саныч, — выдохнул тот.

— Я тебе, — погрозил пудовым кулаком капитан, — не Саныч, а Михаил Александрович.

— Так точно, Михаил Александрович, самый лучший начальник отряда! — справившись с волнением, гаркнул, щёлкнув каблуками, Илюха.

— Шут гороховый, — покачал головой капитан. — Заходи, Картошин.

Илья сделал два шага вперёд и остановился, растерянно оглядевшись. У него зарябило в глазах от количества больших и маленьких звёзд на погонах сотрудников администрации. Он испуганно заморгал.

— Чего притих? — Стоящий рядом начальник отряда хлопнул Картошина по спине. — Осуждённый, представьтесь учебно-воспитательному совету.

— Я, Картошин Илья Владимирович, воспитанник воспитательной колонии, прибыл на учебно-воспитательный совет для решения вопроса о моём переводе в реабилитационный центр, находящийся за пределами колонии.

— Год рождения, статья, срок, начало срока, конец срока, — подсказал Михаил Александрович. Картошин чертыхнулся, вызвав улыбки у членов совета, и доложил как положено.

— Товарищ подполковник, товарищи офицеры, — начал Саныч. — Буду краток.

Начальник колонии кивнул.

— Воспитанник Картошин находится в колонии год и один месяц. Местный, прибыл из следственного изолятора, где нарушений, равно как и взысканий, не имел. По прибытии был распределён в мой отряд. Конфликтных ситуаций ни с сотрудниками, ни с осуждёнными не было. За период отбывания наказания неоднократно поощрялся за добросовестный труд, примерное поведение и учёбу. В настоящий момент обучается в девятом классе. Состоит в льготных условиях отбывания наказания. Срок условно-досрочного освобождения подошёл, но воспитанник желает закончить девятый класс в колонии и получить аттестат. Имеет профессии цветовода, повара. Считаю целесообразным для подготовки к освобождению перевести Картошина в реабилитационный центр.

— Статья-то у тебя какая? — спросил начальник отдела режима.

— Сто пятьдесят восьмая, — ожидая подвоха, покосился на сотрудника Илья.

— Что украл?

— Мы по дачам лазали.

— Чем в реабилитационном центре заниматься будешь? Запреты в зону таскать? Или сигареты в колонию загонять? — Оперуполномоченный, прищурившись, посмотрел на Картошина. Ох как не любил этот взгляд Илья. Въедливый опер вызывал ужас у воспитанников, он всё про всех знал, шантажировал, угрожал, подкупал — держал зону на крючке. Сильнее него Илюха боялся только Михаила Александровича, тот узнавал всё ещё раньше.

— Работать буду, снег чистить, — начал перечислять Картошин, для удобства загибая пальцы. Начальник колонии усмехнулся. — Потом, когда сойдёт, грязь заметать, цветы садить, заборы красить… Траву косить умею. Я цветовод, в цветах разбираюсь…

— Повторяться начал, — перебил зам по тылу. — Ты этим и в зоне можешь заниматься. Тем более ты трудоустроен инструментальщиком — и лопата или метла всегда под рукой.

— Поверь, — вставил заместитель по воспитательной работе, — лопату и метлу я ему найду, если он под мою юрисдикцию попадёт.

— Ну а что? — густо покраснев, заторопился Илья. — Я в центр хочу. Я старался, всю зиму трудился. На УДО не пишу, хочу школу тут закончить, чтобы на свободе сразу на специальность учиться пойти. У меня отец водитель автобуса, я к нему потом кондуктором…

Мальчишка замолчал, тяжело дыша, уставив взгляд в пол. Начальник отряда покачал головой на бычьей шее.

— Довели Илюшеньку, — возмутилась начальница психологической лаборатории. — Чего издеваетесь над парнем, скажите ему уже, что переведёте его в центр, и пойдём на обед.

Сердце Илюхи подпрыгнуло и замерло.

— Ты сколько уже у нас гостишь? — спросил начальник колонии.

— Год и месяц.

— А осталось?

— Одиннадцать месяцев.

— Когда на условно-досрочное освобождение будете писать, Михаил Александрович? — перевел взгляд начальник колонии на отрядника.

— Если не накосячит, то в августе напишем, в сентябре уйдёт домой.

— Так. — Начальник подмигнул Картошину. — Сейчас март, получается… пять месяцев. А оставит неотбытыми, получается, шесть месяцев. А отсидит, получается, полтора. На пять месяцев переводить… Освобождаться будет в сентябре, у нас самый листопад, подготовка к зиме. Может, до декабря посидишь?

Картошин заморгал.

— Мнение учебно-воспитательного совета? — Начальник посмотрел на зама по оперативной работе.

— Поддерживаю Картошина. Хороший парень, по нашей линии к нему вопросов нет.

Опер и начальник отдела режима молча кивнули.

— Пусть идёт, — пожал плечами зампотыл. — Работы за зоной навалом, сидеть без дела не дадим.

— А вот не надо на чужое роток раскрывать, Андрей Григорьевич, — возразил зам по воспитательной работе. — Парнишка в моё подчинение переходит, ему некогда будет вашими делишками заниматься. У вас свои рабочие имеются, с колонии-поселения привозят.

— Я уважаю ваши годы, товарищ полковник…

— Николай Иванович, Андрей Григорьевич, — замахал руками начальник колонии. — Сами между собой разберётесь потом.

— Виноват, Александр Иванович.

— Я поддерживаю, если что, — вставила психолог. — Тем более он повар. У нас с Николаем Ивановичем кабинеты в реабилитационном центре, так что я поддерживаю.

— Школа?

— Пусть идёт хлопец, — кивнул директор. — Уважаю его. Парень свободой ради учёбы жертвует, на условно-досрочное не пишет, хотя может! Вот мы его в центр и отправим. Компромисс, так сказать.

— Я тоже за, — поддержал директор училища. — Никогда замечаний к Илье не было. Кстати, повар он хороший, Кристина Викторовна. Повар, замечу! Не кондитер и не пекарь!

— А я сладкое и печёное не ем, — парировала психолог.

Илюха слушал, и на душе становилось легче. Шутят, значит, всё решено, просто пугают.

— Воспитанник Картошин, — начал начальник колонии. Повисла тишина. — Как положительно характеризующийся для подготовки к освобождению вы будете переведены в реабилитационный центр.

— Фу-у-у, — вырвалось у Картошина.

— А на УДО в декабре, — закончил начальник.

— Ну Александр Иванович!

— Шутит Александр Иванович. — Начальник отряда развернул Картошина и выставил за дверь.

Илья вышел. Постоял в растерянности в коридоре и толкнул дверь на улицу.

Учебно-воспитательный совет проходил на первом этаже двухэтажного здания дежурной части, стоящего в самом центре колонии. Картошин присел на ступеньки крыльца и словно впервые огляделся по сторонам. Напротив дежурки стояло здание первого отряда. По правую руку от него — второй отряд, где на втором этаже в комнате номер семь у окна, которое выходит на дежурную часть, его кровать. Воспитательная колония совсем маленькая. Она рассчитана на одновременное проживание не более ста осуждённых. На территории жилой зоны располагаются два отряда, здание школы, столовая, дежурка. Есть ещё большое футбольное поле, спортивный уголок с турниками и брусьями, маленькая часовня и баня, в которую сидельцы ходят мыться по субботам. В промышленной зоне — профессиональное училище. Там учат на повара, пекаря, кондитера, автослесаря, овощевода. Распорядок дня простой: в семь утра подъём, заправка коек, потом зарядка и завтрак, потом приборка в комнатах и проверка наличия осуждённых. С девяти до четырнадцати часов — школа, потом обед. С половины третьего до семи вечера — училище, потом ужин. С половины девятого вечерняя уборка, и в двадцать два часа отбой. Главное в зоне — это режим, ему подчиняются и осуждённые, и сотрудники.

Картошин посмотрел выше запретки и забора на красную крышу штаба. Скоро он выйдет за зону, будет жить в кукольном домике реабилитационного центра — считай, что на свободе.

Илюха поёжился: то ли зелёная зимняя куртка не грела, то ли мурашки бежали по коже от предстоящих перемен.

— Чё, Картоха, — начальник отряда неслышно появился за спиной воспитанника, — мечтаешь о ребике?

— Мечтаю, Михаил Александрович.

— Ну, мечтай. — Капитан спустился по лестнице и натянул шапку на глаза Илюхе. — Цени доверие, которое тебе оказал начальник. В зоне девяносто человек сидит, а в ребике только двое, ты будешь третий.

— Я ценю, — заверил Картошин.

— Молодец. — Начальник отряда, придержав форменную шапку, запрокинул голову. По бирюзовому, словно вымытому небу бежали редкие облака. С крыш капала вода, пахло мокрым снегом и сырой землёй. — Жарко. Скорей бы на летнюю форму перейти.

— Смотри, Саныч, какие облака. Таких зимой не бывает, только весной и летом. Пухлые летние облака.

— Жарко, — после паузы повторил воспитатель.

— Ещё схолодает, — поёжился Картошин. — А в кабинете меня вообще мороз пробрал сначала.

— В отряд пошли. — Михаил Александрович поморщился и зашагал вперёд.

Картошин поспешил следом. Со второго этажа из комнаты дежурного на парочку смотрели начальник колонии и зам по оперативной работе.

— Думаешь, не зря, Николай Сергеевич? — спросил Александр Иванович. — Уж очень этот Картошин мелкий. Метр с кепкой. Толку от него будет чуть.

— Дело не в том, сколько будет с него толку. — Главный опер зоны проводил взглядом мощную широкоплечую фигуру капитана и семенящего рядом Картошина в большой, не по размеру, куртке и здоровенных ботинках. — Во-первых, парень заслужил, а во-вторых, кто-то же должен быть третьим.

— Это да. — Начальник усмехнулся.

— А других кандидатур у нас нет. Парням с характером за зоной делать нечего. Там нужны исполнительные, не задающие вопросов работяги. Да и тема тут одна наклёвывается. Потом расскажу.

* * *

У решётки входа в локальный участок второго отряда толпился народ. Воспитанники хотели знать, каков результат учебно-воспитательного совета.

— Чего, Картоха? — издалека закричал рыжий Виталик. — Прошёл?

Илюха молчал.

— Прошёл? Нет? — галдели пацаны.

— Да прошёл! — не выдержал начальник отряда. Он остановился, открыл массивным ключом калитку локального участка, пропустил вперёд себя Илью. — Скоро Картошин уйдёт от нас. Будет потом какашками в вас кидаться через забор.

— Мы сами его! — загалдели воспитанники. — Мы ему устроим отвальную! Вымажем с головы до ног!

— Неприемлемо, — важно покачал головой Картошин и тут же получил затрещину. Он крутнулся вокруг своей оси, но не нашёл предателя. — Э! Зашибу!

Пацаны толпой потащили Илюху в чайную — расспросить, что да как, а начальник отряда пошёл к себе в кабинет.

— Ну, рассказывай! — Пацаны усадили Картошина на лавку к столу и столпились вокруг.

— Дайте чаю налить сначала, — важничал Илюха.

— На мой, — протянул кружку сидевший напротив пацан.

— А печеньку?

— А ничего не треснет?

— Картоша-а-а! — торопил рыжий Виталик, подельник Илюхи.

— Короче, — Картошин, сложив губы трубочкой, громко потянул из кружки горячий чай, — захожу я в кабинет, а там все!

— Все? — переспросил глазастый Серёга, ещё больше округлив глаза.

— Вообще все! Опер, все замы, директора, психолог…

— А начальник? — перебил Серёга.

— Ясен красен, куда без него!

— Дальше давай!

— Ну я захожу такой. Представился. Саныч как давай меня хвалить! Парень красавчик, говорит.

— Ври больше! — не поверил Виталик.

— Клянусь! — Илюха сунул в рот печеньку. — Потом замполит говорит, мол, такого работника с удовольствием возьму. Они с зампотылом даже разругались из-за меня!

— Во врёт! — восхитился облокотившийся на холодильник Стёпа. — Писатель!

— А начальник говорит, может, на условно-досрочное лучше, Илья? А я ему — нет, Александр Иванович, я образование хочу получить!

Действительно, «малолетку» регулярно посещали с лекциями, беседами и семинарами лучшие умы области, а педагогическому составу и материальному обеспечению позавидовал бы любой лицей. Балл по ЕГЭ в школе при колонии всегда был выше среднего по области.

— Картоха, — в чайную заглянул худощавый, недавно прибывший пацан, — тебя Толстый зовёт.

Пацаны притихли. Илюха допил чай, встал из-за стола и пошёл на второй этаж в комнату номер восемь, где жил старший и самый главный в лагере воспитанник Илюха Толстый.

Картошин постучался в дверь, дождался разрешения и вошёл. На табурете посередине комнаты, широко расставив ноги, сидел старшак — здоровенный, похожий на гориллу.

Толстый отвечал за все «движухи» в зоне. Каждый арестант, прежде чем что-то сделать или сказать, должен был заручиться разрешением старшего, которого пацаны между собой называли «смотряга». Поставить брагу в столовой, набить наколку, сыграть в карты, «затянуть» сигареты, «пресечь» (прилюдно ударить по лицу провинившегося перед пацанами воспитанника) кого бы то ни было — все эти вопросы решались только по согласованию со смотрягой. Илюха сидел за убийство и поджог. Они с подельником, напросившись в гости к местному алкашу, хладнокровно зарезали его и подожгли квартиру.

— Здорово, малой, — кивнул Толстый. — Заходи, присаживайся.

В комнате вместе со смотрягой находились старшаки Димас, Паша и Олег. Картошин сел на предложенный табурет.

— Рассказывай, тёзка.

— Начальник сказал, что скоро выведут, — пожал плечами Илюха.

— А ты знаешь, что в ребике тебе туалеты мыть придётся? За сотрудниками мусор выносить. Машины им мыть.

— Ну машины-то мыть… — промямлил Картошин.

— Получается, что ты ни разу не порядочный арестант, — намекнул вставший рядом Паша. — Получается, вопрос за тебя надо поднимать.

— Какой ещё вопрос! — вспыхнул Илюха. — Я понятий не придерживаюсь и к освобождению стремлюсь!

— Сядь на место! — рявкнул Толстый. Вскочивший было Картошин присел на табурет, испуганно вертя головой.

— Это лагерь, малой, тут свои законы. Если человек за кем бы то ни было мусор выносит и туалеты моет, он порядочным пацаном сидеть не должен. Верно?

Толстый перевёл взгляд на молчавшего Димаса, тот кивнул.

— Чё вы докопались до пацана? — вступился Олег. — Пусть живёт, как хочет. Тем более он не в зоне будет, а в ребике.

— Ты-то откуда знаешь, что там творится, — с вызовом посмотрел на смотрягу Картошин и тут же, ойкнув, слетел с табурета на пол. Паша почесал занывшую от удара ладонь.

— Может, скачуху дать? — пожал плечами Димас.

— В смысле? — поднял брови Толстый.

— Времена меняются. Спрос на наше усмотрение: решим — сделаем, а можем ведь и не спрашивать, пощадить.

— А какой резон? — вставил Паша.

— Конечно же, не за просто так, — ответил Димас.

— Предлагай, — кивнул Толстый.

— Может быть, Картоха откупиться захочет? — сделал хитрый жест рукой Димас. — Чтобы спасти своё доброе пока ещё имя.

— У меня нет денег, — буркнул потирающий горевшую щёку Илья.

— У нас телефон пыхнул, — напомнил Паша. — Связь с лагерями оборвалась. От нас весточки ждут бродяги, смотрящий за «малолеткой», а мы молчим. Дела не решаются, общее страдает.

— Вот если бы телефон появился снова, — подхватил Димас, — человеку, за людское суетившемуся, уважение было бы.

— Тогда за него можно было бы сказать, что он для этого в ребик и рвался, чтобы пацанам помочь. Взял на себя тяжёлые обязанности за уборку, за туалеты и мусор, только чтобы зоне связь вернуть.

— Такому вечный респект был бы, — кивнул смотряга. — С этого телефона я бы лично на волю отзвонился и сообщил, что мальчоночка правильный в ребик попал, что всё у него по жизни ровно.

— Порядочным пацаном сидел бы второй ходкой в лагере, — подтвердил Паша. — Блатным, уважаемым человеком.

Илюха слушал и не верил своим ушам. А он-то обрадовался, что сумел вырваться из порочного круга воровских понятий «малолетки». Выходит, и за зоной до него может дотянуться всесильная рука блатной власти.

— А если он не согласится? — спросил старшаков смотряга. — Или согласится, а, выскочив в ребик, забудет про обещание?

— А разве мы до него не сумеем дотянуться? У нас Ваня и Витёк недавно откинулись. Мы им весточку пошлём, они приедут, выцепят пацыка, своими правами определят. Да мало ли уважаемых пацанов освободится скоро. Даже отзваниваться не надо. Мы им инструкции перед освобождухой дадим.

— Ага, — оживился Паша. — Туалетным ёршиком по щекам нахлопают, на видео снимут и до поры у себя придержат, а потом мы в помещении для воспитательной работы этот видосик всем отрядом и посмотрим.

— Что скажешь, картофельный человек? — тяжёлым взглядом посмотрел на Илюху смотряга. — Решать тебе. Решай сейчас.

Картошин затравленно озирался, искал взгляд Олега, но тот отвернулся к окну, не участвуя в разговоре.

— У меня выбора нет, — пожал плечами мальчишка.

— Выбор всегда есть. Просто у каждого он свой.

— Вы хотите, чтобы я телефон в зону затянул?

— Для начала.

— Но мне в зону хода не будет, — попытался сопротивляться Картошин. — Как я вам его передам? К тому же у меня мать пьёт, у отца другая семья. Мне даже денег взять неоткуда.

— Ну, положим, деньги у тебя будут. Тебя на ставку поставят за зоной, будешь примерно тысяч десять получать. Но это неважно. Телефон тебе привезёт наш человек.

— А как он узнает? — удивился Илюха.

— Дурак ты! — постучал ему по голове Паша. — Мы же посещаем культурно-зрелищные мероприятия в городе.

— В сопровождении сотрудников же!

— А мы всё по уму делаем, не первый год живём. Первый раз поедем — весточку оставим. Второй раз поедем — товар заберём.

— Два раза подряд не дают ездить, — всё ещё сопротивлялся Илюха.

— Поэтому мы все разом никогда и не ездим, — резонно заметил Димас.

— Короче, это уже детали, — поморщился Толстый. — Ты не о том думаешь, малой. Ты задницу свою должен думать как спасти, а не о том, как я буду трубку в лагерь загонять. Твоё дело — принять телефон и передать кому надо и когда надо или оставить там, где тебе скажут. Дело нехитрое, палева никакого.

— Экие вы уроды, — обернулся Олег. — Узнает начальник режима, он из вас инвалидов сделает, и ничего ему за это не будет.

— Молчал бы, — парировал Паша. — Хочешь чистеньким остаться?

— Ты предъявляешь, что ли? — вспыхнул Олег.

— Я констатирую!

— Этот невывозян когда писает, в унитаз попасть не может, а вы с ним за серьёзное дело базарите! Поломают вам зубы менты.

— Базарят бабки на базаре! И ты! — перешёл в атаку Паша.

— Ты чего, Олег, хочешь? — поддержал старшака Димас.

— Определить его и не возлагать надежд, — пожал плечами Олег.

Картошин по-настоящему испугался.

— Я согласен, — поспешил он. — Если вы мне скажете, что и как сделать, я сделаю, только не надо меня определять никуда.

— Для начала пятёрку мне сделаешь на этот номер. — Паша протянул бумажку с номером телефона.

— Какую пятёрку? — не понял Илюха.

— Пятерку денег. — Паша снова замахнулся, но бить не стал.

— У меня же нет денег, — захлопал глазами Картошин. — Я же говорил.

— У пацанов в ребике до зарплаты займёшь, — пожал плечами Паша. — По две с половиной всего. Потом отдашь.

Картошин пришибленно втянул голову в плечи.

— А ты думал, в сказку попал? — прикрикнул Димас. — Думал, раз мы тебя не трогаем, так можно перед ментами стелиться, как уличная чувырла? С утра до вечера он на территории веником машет, ремонтами занимается с указки отрядника, заявления бегает собирает для него по бараку!

Димас плюнул на пол.

— Думал, мы с тебя не спросим?

— Короче, — прервал Толстый. — Пятёрку сделаешь в течение недели после того, как выйдешь в ребик. Это будет означать, что ты с нами в одной теме, и мы начнём двигаться по телефону. Если денег не будет, мы поймём, что ты соскочил, и поставим на тебе крест. Понял?

Илюха молчал, будто оглушённый.

— Понял?

— Да.

— Всё. Иди, радуйся. Инструкции будешь получать через работающего в зоне мужика, которого с колонии-поселения возят. Его Серёга зовут. Для них менты вагончик поставили рядом с ребиком. Он там обедает. Будешь к нему заходить, получать наши расклады, выполнять и ему докладывать. Понял?

— Да.

— Попытаешься соскочить, стукануть оперу, отряднику, начальнику колонии, кому угодно, включая двух твоих корешей в ребике, — мы тебя приговорим. Поверь, я сумею до тебя дотянуться.

— Иди, малой, — толкнул его Паша. — Язык за зубами держи.

Илюха медленно поднялся с табурета и вышел из комнаты.

* * *

— Подъём! — Начальник отряда хлопнул ладонью по выключателю, и глаза Илюхе резанул яркий свет. — Встаём, одеваемся, на зарядку выходим!

— Саныч! Погаси свет!

— Я сейчас погашу вам! — Михаил Александрович прошёлся по комнате от двери к окну. — Кто опять носки на батарее развесил? Я выкину, будете босиком лётать!

— Это я, — сознался севший на кровати Илюха. — Я сейчас уберу.

— Убери! А то никакого ребика тебе сегодня не будет!

— Уже сегодня? — обрадовался Картошин. — Разыгрываешь, Саныч? Сегодня же первое апреля. Разыгрываешь, да?

— Всё по-честному. Уже сегодня, — подтвердил начальник отряда.

— Так быстро! Всего пара недель прошла! А когда?

— Когда я скажу. — Отрядник пнул под кровать кем-то оставленный в проходе тапок и вышел из комнаты.

— Картоша, везёт тебе! — похлопал Илью по плечу сидящий на соседней кровати Витя. — А мне вот ребик не светит, у меня красная полоса за побег.

— Не дано тебе, — важно подтвердил Картошин и с колотящимся от радостного предвкушения сердцем принялся натягивать штаны.

— Просто ты шерсть мусорская, — поставил его на место Эдик. — Будешь туалет за замполитом мыть.

— Сам ты шерсть! — огрызнулся Илюха. — Это ты скоро будешь толканы драить во всём бараке, а я буду по граждане с плеером в ушах в ребике на кровати валяться.

— Пошёл ты!

Картошин накинул хэбэшную куртку и вышел из комнаты в коридор. С первого этажа доносились крики Михаила Александровича — наверно, кто-то замешкался, не выполнив команду «подъём», и был сброшен с кровати. Илюха натянул зелёную зимнюю куртку и вышел в локальный участок. С вечера у него была припасена сигарета. Он прикурил от спички и торопливо сделал несколько глубоких затяжек.

— Картоша, братишка, оставь фасануться, — крикнул спускавшийся с крыльца Ваня.

— Оставлю, — впервые без сожаления кивнул Илья. Сегодня его выведут в реабилитационный центр за зону, а завтра он спросит разрешения и сходит за сигаретами в магазин, расположенный рядом с колонией.

Конечно, поначалу будет тяжеловато, размышлял он. Зато можно ходить в граждане, курить, даже посидеть в чайной с девчонкой (если удастся завести девчонку). Пацаны в ребике нормальные. Толя Рыжий вышел пару месяцев назад, а до этого сидел в нашем отряде. Он там главный, наверное, потому что самый здоровый. Под два метра ростом, и кулаки как дыни. Сидит за убийство, подельник старшака Димаса. Конечно, не такой здоровенный, как Михаил Александрович, но тоже лось ещё тот. А второй — Стёпа Очкарик. Говорят, он у замполита вроде секретаря. Стёпу Илюха знал плохо, но худого о нём ничего не слышал. Сидит, мол, за воровайку по мелочи, и всё. В ребике пацаны вообще живут своим государством, им до колонийских проблем дела нет.

Илья протянул скуренную до половины сигарету Ване и пошёл занимать привычное место в строю для утренней зарядки.

— Строимся! — рявкнул, пихая с крыльца остатки отряда, Михаил Александрович. — На зарядку становись!

Пацаны засуетились, разбираясь на вытянутые руки в три шеренги.

— Напоминаю. — Начальник отряда заложил руки за спину и начал прохаживаться вдоль строя. — Напоминаю, что зарядка проводится для того, чтобы подготовить организм после сна к приёму пищи и нормальному функционированию в течение дня. Сейчас вы ещё спите на ходу, хотя не должны! Так?!

Начальник отряда ткнул пальцем в ближайшего воспитанника.

— Так, — качнувшись, отозвался Никита.

— Поэтому упражнения выполнять надо плавно, не торопясь, слушая мои инструкции и под счёт!

— Каждый день одно и то же, — пробубнил себе под нос Серёга.

— Это кто там пукнул? — круто развернулся на каблуках капитан.

— Никто, — взял свои слова назад большеглазый парнишка. — Я просто сказал.

Михаил Александрович подошёл к осуждённому и оглядел его с головы до ног.

— Чего? — дёрнул плечом Серёга.

— Пойми, Серёжа, — обращаясь к мальцу, но имея в виду всех, сказал отрядник. — На зарядку отведено двадцать минут, это факт. Можно все эти двадцать минут махать руками и ногами, а можно стоять и слушать вводный инструктаж. Просто стоять и слушать!

— Да я понял, — начал оправдываться Серёжа.

— Что ты понял?! — натянул ему шапку на глаза воспитатель. — Вот завтра все двадцать минут будете у меня приседать и подпрыгивать, тогда поймёте!

Михаил Александрович грозно оглядел оробевших пацанов.

— Кстати, Картошин, сейчас наведёшь порядок в комнате, потом наведёшь генеральную уборку в отряде и только потом… пойдёшь собирать свои вещи и отправишься в реабилитационный центр.

— А обедать где буду? — робко поинтересовался Илья.

— В центре. Всё, закончили разговоры, первое упражнение — наклоны головы. Исходное положение: ноги на ширине плеч, руки вдоль туловища.

Илюха радостно зажмурился и по команде начал мотать головой под счёт начальника отряда.

* * *

На КПП его сопровождал дежурный помощник начальника колонии.

— Ты не думай, что в сказку попал, — наставлял Картошина пожилой майор. — Тебе там работать за двоих придётся. Режим и распорядок дня ещё никто не отменял.

— Да знаю я, — отмахнулся Илюха.

— Ты под строгим контролем будешь, не забывай. Давай, заходи. — Майор открыл дверь и подтолкнул осуждённого в помещение контрольно-пропускного пункта. — Подойди к кормушке.

Картошин подошёл к толстому стеклу и нагнулся к вырезанному полукругу.

— Здрасьте.

— Забор покрасьте, — отозвался полный капитан с той стороны.

— А он сейчас этим и займётся, — пошутил дежурный и уже серьёзно скомандовал: — Картошин, представьтесь начальнику караула.

— Я… — начал Илюха, — осуждённый Картошин…

Капитан внимательно выслушал воспитанника, сверил данные с бумагами и нажал какую-то кнопку. Щёлкнул замок, и Картошин, толкнув массивную металлическую дверь, оказался за пределами колонии. Он в нерешительности остановился на крыльце, озираясь по сторонам.

Слева метрах в двадцати от кирпичного здания штаба, в котором располагался КПП, находилась двухэтажная дача, обнесённая невысоким красным забором. У распахнутой калитки стоял заместитель начальника колонии по воспитательной работе полковник Николай Иванович Соловьёв. Он поманил Картошина к себе, и Илюха, прищурившись от яркого солнца, заторопился к своему новому шефу.

— Здрасьте, — поздоровался воспитанник.

— Забор покрасьте, — отозвался замполит. Илюха промолчал. — Как зовут вас, молодой человек?

— Илья, — ответил Картошин и посмотрел на выглядывавших из-за спины начальника Толика и Сёму.

— А вот и нет, — отрезал полковник. — Тебя зовут мелкий оленевод. А это, — не оборачиваясь, он указал на стоящих за спиной пацанов, — толстый оленевод и очкастый оленевод. Сейчас они тебе покажут и расскажут, что да как, а потом зайдёшь ко мне в кабинет. Где он, тебе тоже покажут.

Полковник обернулся и глянул поверх очков на улыбавшихся во весь рот Рыжего и Очкарика.

— Оленеводы!

— Да, шеф!

— Подберите бойцу гражданскую одежду по размеру из подменного фонда, проведите ему экскурсию и вводный инструктаж, а потом все трое ко мне.

— Есть, товарищ полковник! — грянули пацаны и салютовали замполиту.

— К пустым головам не прикладывают.

— Так точно!

— Оленеводы, — усмехнулся в усы полковник и, отодвинув Картошина, прошёл в штаб.

— Здорово, Картоха! — протянул руку Толя Рыжий.

— Ну здорово, оленеводы, — ответил на рукопожатие Илья и радостно улыбнулся выглянувшему из-за тучки апрельскому солнцу.

— Пошли, братуха, — обнял его за плечо Рыжий. Троица распахнула дверь реабилитационного центра и зашла внутрь.

— Здесь, на первом этаже слева сидят воспиты, — начал экскурсию Толик. — Прямо — конференц-зал, там проводятся всякие совещания у начальства. Дальше по коридору туалет, который ты вечером намоешь, а напротив кабинет психологов, который ты тоже вечером намоешь. Вообще, за тобой порядок на первом этаже, уяснил?

— Уяснил.

— Поехали дальше.

Пацаны поднялись на второй этаж.

Сразу напротив лестницы располагался кабинет полковника Соловьёва. Следующая дверь — столовая, где находились плита, холодильник, микроволновка, угловой диван и столик, на котором стоял чайник.

— Здесь мы едим. Пайку забираем на КПП, — пояснил Стёпа Очкарик. — Но баланду мы хаваем редко. Рыжий работает в ларьке, там и отовариваемся. Или бегаем в магаз неподалёку. Нам готовить разрешают.

— А здесь мы живём. — Стёпа толкнул дверь напротив столовой. Илюха зашёл в маленькую прямоугольную комнату. Окно выходило на штаб. С двух сторон у стен стояли кровати, застеленные цветастыми одеялами. Между ними помещался стол. Слева за дверью — шкаф, напротив него ещё одна кровать.

— Тут будешь спать, — указал на неё Рыжий. Илюха снова кивнул. Толя открыл шкаф и кинул на кровать пакет. — Мы тут собрали. Переодевайся, а то на тебя в хэбэшке смотреть больно.

Илья снял «положняковый» фофан, хэбэшку и «чизовские» ботинки, оставшись в трусах. Вытряхнул из пакета чёрные спортивные штаны, серую толстовку с капюшоном и переоделся. Под кроватью нашёл ношеные, но в приличном состоянии кроссовки.

— Возьми в шкафу куртку, а на вешалку повесь положняк, — кивнул Стёпа Очкарик.

Илюха сделал, как он сказал и вопросительно посмотрел на пацанов.

— Другое дело, — хлопнул по плечу Рыжий. — В правом кармане пачуля с сижками. Это тебе подарок.

— Спасибо, — благодарно посмотрел на «оленеводов» Картошин.

— Пошли дальше.

Следующим помещением по той же стороне, что и комната, оказался «офис» для воспитательной работы. Там стоял большой плоский телевизор, две ученические парты, аквариум с рыбками.

— Здесь мы учимся и киношки смотрим, — прокомментировал Толя. — А напротив туалет и душевая. В предбаннике стоит стиральная машинка. Ты себя содержи в чистоте, мы не любим, чтоб воняло. А работа у нас такая, что весь день в мыле бегаешь. К вечеру как от коня несёт, так что изволь стираться каждый день. Сушить тут же на сушилке. Вроде всё. — Толя посмотрел на Степана. Тот пожал плечами. — Пошли, чаю попьём, потрещим.

Троица прошла в столовую.

— Вот тебе кружка моя старая. — Рыжий протянул Илюхе красную кружку. — У нас тут не зона. Чайку налить мне или Стёпе не западло. Надо, и мы тебе нальём. Мы тут понятий не придерживаемся.

Пацаны уселись за стол. Рыжий и Очкарик на угловой диван, а Картошин на табурет напротив парочки.

— Ну как тебе? — спросил Стёпа.

— Я ещё не понял, — признался Илюха. — Всё как будто не по-настоящему. Я же год с лишним там за синим забором топнул. И вот…

— Поначалу у меня так же было, — кивнул Стёпа и пододвинул к Илье тарелку с печеньем. — Угощайся, у нас тут всё общее.

— Что теперь мне делать?

— В смысле?

— Ну как ваш день проходит?

— В семь подъём. Если нормальный сотрудник стоит в ночь, то сразу чай пить идём. Если ненормальный, то сначала на зарядку. Потом на территорию снег грести или двор мести. Вообще, чаще всего мы до подъёма ещё встаём, чтобы к семи утра уже порядок перед штабом навести. А так делаем что скажут. Скажет Усач снег чистить — чистим. Скажет Григорьевич доски таскать — таскаем. Сёма в ларьке и на комнате свиданий помогает, я на складе тыловикам помогаю.

— По приборке — как в зоне, — вставил Степан. — Запомни, что за тобой весь первый этаж, включая туалет сотрудников. В течение дня сам без команды ходишь и проверяешь порядок.

— Курите?

— Курим потихонечку.

— Пойдёмте тогда покурим, что ли? — Илья встал из-за стола.

Троица вышла на улицу. За реабилитационным центром закурили.

— Зажигалку тебе не даём. Сам купишь или раздобудешь. Ты с воспитателем своим, с Конюховым, вроде на короткой ноге. Вот он тебе и подарит.

Действительно, Картошин был любимчиком старшего лейтенанта Конюхова. Во многом благодаря стараниям этого воспитателя Илью вывели в реабилитационный центр.

— Оленеводы!

— О, Иваныч вернулся. — Рыжий торопливо потушил сигарету. — Пошли в кабинет.

— Гражданин полковник, мы уже бежим! — крикнул Стёпа.

* * *

— Пацаны, — прошептал Илюха, перевернувшись с боку на бок на своей кровати. — Спите?

— Конечно, — пробурчал Толя. — Время половина двенадцатого.

— А мне не спится.

— Я вообще первую ночь глаз не сомкнул, — отозвался со своего места Стёпа.

— Вот вы скажите, тут лучше, чем в зоне?

— Ясен красен!

— А вы когда на УДО?

— В обед только вышел, а уже на УДО собрался, — усмехнулся Рыжий.

— Я так в августе писать буду.

— Я в октябре, — прошептал Стёпа.

— У меня только после Нового года подходит, — неохотно отозвался Толик. — Сначала Димас напишет, а потом уже я.

— А почему так?

— Потому что мы с Димасом подельники. Ему тяжелее, он в зоне. Вот он пройдёт УДО, а потом я напишу.

— Тяжелее ему… — начал было Илья, вспомнив разговор со старшаками, но осёкся.

— А что, нет, что ли?

— Всё верно, — поспешил согласиться Картошин, у которого заболело где-то внизу живота от воспоминаний о том, что он должен сделать.

— Ты за что сел, Картоша? — поинтересовался Стёпа.

— У меня компания была плохая. Мы то клей нюхали, то лак пыхали. Забирались в чужие дачи. Сначала просто из интереса, не брали ничего, а потом во вкус вошли и тащили уже всё, что не приколочено. А однажды соседи заметили нас, вызвали ментов, те нас и охомутали.

— И сразу посадили? — удивился Стёпа.

— Нет. Дали условно. Закрыли уже потом, за то, что отметки прогуливал.

— Щегол ты, Картоха, — вслух произнёс Толя.

— Сам ты щегол, — обиделся Илья. — На себя посмотри, ты-то что совершил?

— Он человека убил, — отозвался со своего места Стёпа.

— Не свисти, очкарик!

— Расскажи, — попросил Илюха.

— Нет.

— Они с Димасом по синей волне мужика отметелили до смерти, — не унимался Стёпа. — Их месяц искали, а потом Толик проболтался кому-то, и их вычислили.

— Я сейчас встану и в окно тебя выкину! — сел на кровати Рыжий.

— Молчу-молчу, — поспешил успокоиться Стёпа.

— Ты расскажи, как ты травмат в оружейном магазине свистнуть хотел! Уже имея условку за воровство! Расскажи, как тебе хозяин оружейки всю задницу отпинал, а потом ещё и посадил! — Толик зло выругался.

— А ты расскажи, как ты гнёзда в детстве разорял, садист!

— То вороньи были, это не считается!

— Тогда расскажи, как ты кота моего убил — за задние лапы да об угол!

— Потому что нечего зоопарк разводить! Не положено!

— Потому что ты маньяк!

Ребята замолчали. Стёпа возмущённо сопел, Толик вертелся с боку на бок.

— Толя, а вы с мужиками с колонии-поселения общаетесь? — сменил тему Илья.

— Общаемся. Бывает, вместе какую-нибудь работу делаем. Они обитают в вагончике за ребиком. А тебе зачем?

— Так просто. Они ведь и в зону ходят, и за зоной работают?

— Не все. Например, Серёга-электрик — тот да. Помощник его — тоже. А остальные тут сидят.

— А чем они занимаются?

— Да всяким. Как мы, только территорию не убирают. Кто на овощном складе, кто на вещевом складе. Осенью крышу ремонтировали у штаба, забор чинили.

— В штабе пластиковые окна вставляли, — подсказал Стёпа.

Дверь распахнулась, на пороге показался младший инспектор отдела режима.

— Вы долго шептаться ещё будете? — громко спросил он. — Спите, а то я завтра настучу на вас замполиту, получите по щам!

— Спим, пацаны! — скомандовал Рыжий. — Извини, дядя Саня. Всё. Уже спим.

Инспектор закрыл дверь. Наступила тишина. Слышно было только тиканье часов, висевших над кроватью Картошина.

Илюха поплотнее закутался и попытался ни о чём не думать, но сон всё равно не шёл.

— Не ссы, — тихо-тихо прошептал Стёпа. — Иваныч никогда не бьёт. Здесь вообще не принято драться.

— Нигде не принято.

— Ну в зоне-то за косяк можно от своих схлопотать, но у нас таких порядков нет.

— Ты ему наговоришь, болван, он расслабится, — ругнулся Толик.

— А не надо запугивать. Ему и так непривычно.

— Пацаны, — позвал Илья. — Займите пять тысяч до зарплаты.

— Ни хрена себе! — От удивления Рыжий даже присвистнул. — Ещё чего захотел!

— Да мне до зарплаты только! Отцу переведу, чтобы вещей мне купил. Я же отдам. Куда я от вас денусь?

— Такой ты простой! Деньги на карту падают в бухгалтерии. Их же на руки не выдают. Даже если б я захотел, как мне тебе их перевести? А как ты бате их переведёшь?

— Точно. — Илюха раздосадованно заворочался. — А как мне отцу позвонить?

— Спи уже! — не выдержал Стёпа. — Всё завтра расскажем. Опять поднимут в шесть утра, а времени почти час. Спать осталось…

Илья прикусил язык и больше не заговаривал. Вскоре его товарищи захрапели, а он так и пролежал до шести утра, глядя в потолок.

* * *

На следующий день Картошин выпросил у прибывшего на службу воспитателя Конюхова телефон позвонить отцу. Забежав за реабилитационный центр, он закурил и набрал номер.

— Пап, привет! — услышав «алло», радостно поздоровался Илюха. — Всё! Я в ребике!

— Поздравляю, — отозвался отец. — Как приняли? Как устроился?

— Устроился хорошо. Приняли отлично. Как у тебя дела?

— Работаю. На линии.

— Понятно. — Илюха помолчал, собираясь с духом. — Пап, у тебя есть пять тысяч? Я с зарплаты тебе верну, слово даю!

— Зачем?

— Ну мне одеться. Тут же все ходят в гражданском, а я в зэковском всём. Плюс кружку купить, еды там. Всё такое…

— На сигареты, — продолжил отец.

— Что ты! Я не курю, ты же знаешь! — с жаром возразил Илюха.

— Да всё я знаю, — отмахнулся он. — Тебе привезти деньги-то?

— Ты переведи на номер телефона, и мотаться не надо. Тут так-то хоть каждый день можно приезжать, но ты же занятой.

Отец вздохнул, задумался.

— Ну диктуй номер, балбес, — согласился он. — Но за каждый рубль мне отчитаешься потом! И чтоб с зарплаты вернул, раз слово дал.

Илюха продиктовал номер.

— Когда положишь?

— Если получится, то сегодня. Или завтра. Чей это номер?

— Да тут одного, — замялся Илюха.

— Из тебя хоть не вымогают? — с тревогой в голосе спросил отец.

— Нет, конечно! — соврал Илюха. — Тут у нас всё законно.

— Ладно, созвонимся ещё. Это чей номер?

— Воспитателя нашего. У тебя не записан разве? Ты запиши на всякий случай.

— Запишу, — пообещал отец. — Всё, пока.

Илюха нажал «отбой» и развернулся. Позади стоял воспитатель. Картошин протянул ему телефон и зажигалку.

— Спасибо.

— Оставь себе. — Конюхов вернул зажигалку. — Как папа?

— Всё хорошо.

— Зачем тебе пять тысяч?

— Шмотки купить. И вообще…

— А вы разве на выезд едете?

— Собираемся. Скоро.

— Не слышал.

— Ну поедем же когда-нибудь. Вот, заранее суечусь.

— А на чей номер деньги?

— Номер? — старался выиграть время Илюха. — Ну…

На счастье Картошина, из-за угла вывернул замполит.

— Чего тут собрались? Картошин, бегом работать! Конюхов, тоже бегом работать! Хотя нет. Конюхов, останься, я тебе задач нарежу. Всё! Картошин, потеряйся!

Илюха выдохнул и постарался быстрее скрыться с глаз сотрудников.

На следующий день на обеде, когда все собрались за столом в столовой, Толя сказал, что в ларёк приходили Толстый и Димас, которые велели передать Илюхе, что он молодец и они в него верят.

— Сказали, что ты оправдал доверие, — пожал плечами Рыжий. — Какое доверие ты оправдал?

— Ну, — Картошин пожал плечами, — в ребик вышел.

— И что? Типа им от этого легче стало?

— Я откуда знаю? — огрызнулся Илюха. — Спросил бы своего подельника, чего им от меня надо.

— Хорош, — прервал обоих Стёпа. — Чего вы? Это они специально. Мне поначалу тоже приветы передавали. Спрашивали, мою туалеты или нет.

— Завидуют, — отозвался Картошин. — Сами-то в зоне.

— Им в зоне лучше нашего живётся, — не согласился Толик. — Они же блатные.

— А вы с Димасом друзья? — спросил Илья.

— Не понял? — Рыжий нахмурился. — В каком смысле?

— Ну он блатной, а ты в ребике.

— И что?

— Ничего, просто они меня подтягивали после учебно-воспитательного совета, стращали, что я теперь не порядочный, раз за сотрудниками прибираюсь.

— Дурак, что ли? — Стёпа даже ложку бросил.

— Ой, дура-а-ак! — протянул Толя.

Илюха переводил взгляд с одного бесконвойника на другого.

— Ты кого слушаешь? — накинулся на него Стёпа.

— Погоди, — прервал его Толик. — Что они тебе ещё говорили?

— Ничего.

— Не ври!

— Отвечаю, ничего! Просто попугали немного.

— Смотри, Картоха! Если что задумал, лучше признайся. Если нас из-за тебя в зону вернут…

— Сам придумай, что будет, — закончил Стёпа, поправив очки.

Илюха промолчал. Ему стало страшно. Как поступить, он не знал. Признаться не решался.

Им-то что, думал он, один близкий Димаса, второй весь из себя умный — Очкарик. А мне что делать? Они скажут, не смей телефон заносить, а мне потом руки-ноги сломают в городе. Или ещё чего похуже. Ведь не я же телефон понесу. В конце концов, кто на меня подумает? Тем более что пять тысяч я уже перевёл…

Илюха решил осуществить задуманное.

* * *

Потянулись трудовые будни. Весна вступала в свои права. Парни раскидывали снег по периметру плаца перед штабом, чтобы быстрее таял, подметали вытаявший асфальт, грелись на солнышке. Пару раз воспитатели вывозили их в близлежащий посёлок на субботники. Один раз они ездили наводить порядок на территории церкви. Отец Даниил Немиров потом напоил их чаем, подарил пакет сладостей и пообещал как-нибудь приехать, рассказать о жизни зэков на строгом режиме, где он проводил церковные службы.

— Есть такое понятие — тайна исповеди, — говорил отец Даниил. — Но я не буду называть имен, мы поговорим о поломанных судьбах тех людей, которые долгие годы провели в этом мрачном месте, в зоне строгого режима.

Священник рассказал юнцам о быте и условиях «настоящей» зоны. Парни слушали, раскрыв рты, и полночи потом обсуждали услышанное.

Я точно больше не сяду, твёрдо решил для себя Картошин. Однако отказаться от своего намерения уже не мог.

В середине мая положительно характеризующихся воспитанников вывели на восьмичасовой выезд за пределы колонии в сопровождении сотрудников. В качестве поощрения им разрешили посетить парк аттракционов. В составе группы ехал Илюха Толстый.

— Сегодня вечером, — шепнул он Картошину, когда все вышли покурить перед шлагбаумом. — Пикнешь — убью!

Картошин извёлся в ожидании. Он места себе не находил, порывался сходить и рассказать всё начальнику, но в последний момент струсил. Спрятавшись от чужих глаз в туалете, он, свернувшись калачиком возле стиральной машины, плакал.

Вечером группа вернулась с выезда.

— На, Картоха. — Толстый кинул Илье спортивный костюм, в котором ездил в город. — Постираешь и высушишь лично!

— Карманы проверь, вдруг что позабыл, — небрежно бросил смотряга, но Картошин понял, что в кармане спрятан запрет. Он взял вещи и сунул в стиральную машину.

— Без меня не стирать! — предупредил он Толика и Степана.

— Сегодня мы не будем, — отозвался Рыжий.

Вечером перед отбоем, закрывшись в туалете, Картошин обыскал спортивный костюм и обнаружил в подкладке штанов сенсорный телефон, а в кармане олимпийки — зарядное устройство и три тысячи рублей. Ещё была записка:

«Найдёшь Серёгу с колонии-поселения, передашь ему телефон, зарядку и деньги. Он знает, что делать. Сроку тебе неделя. Если всё сделаешь, претензий к тебе нет. Если не сделаешь — через неделю и один день люди с города приедут решать с тобой. Записку в унитаз смой, да проверь, чтобы утонула».

Илья смыл записку и надёжно спрятал запреты.

* * *

С утра Картошин напросился на работу в овощной склад, вход в который находился рядом с вагончиком, где обитали поселенцы.

После обеда, отпросившись у тыловика сбегать до мужиков стрельнуть сигарету, Илюха, постучав, заглянул в вагончик. Сидя на нарах, два мужика резались в карты. Третий спал, устроившись прямо на полу. От сигаретного дыма Картошин закашлялся. Мужики, бросив играть, посмотрели на него.

— Тебе чего, малёк?

— Мне Серёгу надо.

— Ну я Серёга, — отозвался один из игроков. Врёт, подумал Илюха. — Дальше что?

— Ты электрик?

— А чего это ты ко мне на «ты»?

— Простите.

— Слышь, давай вали отсюда, — попросил Картошина второй.

— Я по делу. От Ильи Толстого.

— Это кто?

— Это ко мне, — открыл глаза спящий на полу зэк. Он сел на полу и потёр ладонями опухшее лицо. — Пойдём потрещим, малёк.

Они вышли из вагончика. Мужик протянул Илье сигарету.

— Чего хотел? — Серёга хмуро посмотрел на Картошина.

— Я принёс… — начал Илья, но получил ощутимый тычок под рёбра.

— Рот закрой! — Мужик глубоко затянулся. Быстро оглядевшись, он повернулся боком к пацану и взглядом указал на широкое голенище сапога. — У тебя, кажись, шнурок развязался.

Картошин присел на корточки и неловко сунул пакет с телефоном, зарядкой и деньгами за голенище сапога, потом перешнуровал правый кроссовок. Мужик цыкнул сквозь зубы тягучей слюной, бросил презрительный взгляд на Илюху и, кинув ему под ноги окурок, вернулся в вагончик.

— Ты чего? — удивленно спросил тыловик, заглядывая в лицо, когда Илья вернулся на склад.

— Живот разболелся, — спрятал взгляд пацан.

— Иди-ка ты лучше в ребик и полежи, — принял решение сотрудник. — Завтра продолжим. — Он проводил Картошина до реабилитационного центра и уложил в кровать, предварительно переговорив с замполитом.

Остаток дня Илья провалялся, укутавшись с головой цветастым одеялом — символом бесконвойников, которые в отличие от пацанов в зоне не обязаны застилать постель белыми простынями.

Прошло две недели. Картошин сдал в «общак» ещё три тысячи, и от него отвязались. Дышать стало легче. Не сказать, чтобы на душе было хорошо, но нервничать Илюха перестал. Когда ещё этот электрик в зону телефон понесёт, рассуждал Илья. Может, вовсе не понесёт. Главное, свою часть работы я сделал.

* * *

— Собирайтесь, оленеводы, — скомандовал однажды с самого утра замполит. — Сегодня едете все втроём в посёлок. Местная администрация попросила вокруг здания мэрии пройти с граблями, помочь с грядками и посадкой цветов, травку покосить, если нужно. Короче, на весь день переходите к ним в подчинение.

Пацаны, радостно переговариваясь, быстро собрали в дорогу еды, в рюкзаки сунули рабочую одежду, вытащили из кладовки грабли и в нетерпении уселись на скамейку перед входом в реабилитационный центр.

Они только собрались закурить, как из штаба вышел начальник колонии и двинулся к ним.

— Отставить баловство, — строго погрозил пальцем Александр Иванович, но тут же хитро улыбнулся. — Ты и так мелкий, Картоха, а курить будешь — сморщишься, как картошка весной. Видел?

— Видел. На складе.

— А видел, какие у неё отростки вырастают?

— Ну видел, — чувствуя подвох, отозвался Илюха.

— На рога похожи, да?

Рыжий и Очкарик заржали.

— Картошин — рогатая сморщенная картошка! — ткнул в него пальцем Стёпа.

— А ты вообще, очкарик, молчи! — притворно надулся Илюха. Шутка его не обидела — Александр Иванович всегда разговаривал с прибаутками.

— Ладно. — Начальник махнул рукой. — Куда собрались?

— В посёлок, вокруг мэрии убираться, — ответили пацаны.

— Все втроём, что ли?

— Ну да.

— Нет, братцы. — Начальник покачал головой. — Так не пойдёт. Толик, ты остаёшься.

— Почему я, Александр Иваныч? — огорчился Рыжий. Кому охота сидеть в ребике, если можно провести весь день на свободе. — Я самый сильный так-то! Больше пользы принесу!

— Анатолий, — засмеялся начальник, — там же не мешки с цементом надо таскать! Сам посуди, тут тоже кто-то должен остаться. А завтра Стёпа останется. Потом Илья.

— Завтра уже не будет работы такой, — упрямился Толик.

Конец ознакомительного фрагмента.