Наедине с Минотавром. Поэтические опыты. Избранное. (1995

Из цикла «Проба пера»

«Вся наша жизнь — лишь смена декораций…»

Вся наша жизнь — лишь смена декораций,

А сцена — время и ничто иное,

И я не жду от зрителей оваций,

Я жажду лишь смиренья и покоя.

Я проплываю первый акт, стремясь к второму,

Но впереди лишь ждёт усталость мира…

Я не хочу бежать от одного к другому —

Хочу сполна лишь насладиться лирой.

6.02.1996.

Песнь воина

I

Иль верного друга, который помечен,

И имя которому — «Песня стальная»,

Что звонко поет на просторах?! Он вечен!

Он черен!

Он черен, как сажа, из недр планеты,

Из недр земли, что зовется Землею на местном наречье!

Что может быть легче?!

II

Что может быть лучше свободы и воли?!

Свободы, что носит в себе бесконечность,

В которой сражаются армии вечных,

За право дышать, наслаждаться прибоем,

Любуясь закатом и луком заплечным,

Свободно сплавляясь со скоростью челна,

Стремясь к водопадам, что смерти подобны,

Что страшно угодны!

III

Что может быть лучше бескрайнего поля,

Растущий ковыль на котором бесчислен,

Когда вдруг восстанут из тлена земного

Огромные армии?! — О, как многочисленны!

А ты между ними бежишь, утоляя свой голод

И радуя меч долгожданной добычей!

Несешься тайфуном, со шлейфом из смерти,

И весь ты из крови и желчи… и вас сотни тысяч!

Как лучшее высечь?

IV

Что может быть лучше, чем мчать, обтекаемым ветром,

Когда ты несешься на встречу хлестающим веткам,

Вдыхая прохладу отчизны с оконченной тризны?!

Твой друг за спиною кричит в ожидании чуда, что битвой зовется —

Он мечется в ножнах! Он рвется!!!

И ноги твои монотонно бегут по равнине, сменяя ландшафты;

Плывут облака, превращаются в тучи и брызжут.

А ты все бежишь, повинуясь законам нещадным!

О, как ты конечен! И путь — быстротечен!

Его ожидаешь…

Что может быть легче?!

V

Что может быть лучше погибели в битве,

Когда я узрею всю истину мира,

Хватая раскрытыми порами стали прохладу?!

Да! — Умираю!

Когда прилетит, забирая на небо,

Ангел всех войнов с большой золотою трубою,

И я закружусь, повинуясь прибою,

К последнему Дому Блаженства и Счастья —

Тогда, оглянувшись на землю былую,

Ту, что приютила меня ненадолго,

Я, повинуясь предчувствию долга,

Скажу ей: «Прощай»,

наблюдая погибель собратьев, дерущихся молча —

Что может быть громче?!

VI

Что лучше, чем старым осмыслить прошедшее?!

Ты, кто читает сие откровение,

Взгляни на себя из-за дверок во времени,

Которые альфа с омегой для вечности!

Обычное рвение!

Куда ты торопишься?!

Оставь свое мнение потомкам безнравственным,

А сам наслаждайся воспоминаньями…

Полями сражений и спорами разными…

Что может быть лучше… а?

Что может быть радостней?!

Лето 1995 г.

Весна

Летучий змей рвет небо игриво

И щурится ромбом нам свысока,

И Солнце лижет верёвку криво…

Ветер!

Я не могу удержаться — слеза,

Одиноко ползет, оставляя след,

По рельефу, которому сотня лет.

Весна 96 г.

Проигрыш

Как грустно мне, что мы с тобой одни,

Средь тёмной бури мечемся на щепке.

Нам маяков невидимы огни.

Пускай сам Бог считает наши дни —

Мы пробовали быть, предельно крепки!

Что сделать могу я такого тебе,

Что сможет спасти нас от краха, что близок?

Ни я, и ни ты, мы увы не в седле…

Кружатся навстречу, мурлыча во тьме

Тайфуны сплошной вереницей.

Тайфуны, что мечутся по земле,

Питаются черепицей,

Увидел их и сказал себе —

«Да будет то, что случится».

Самое страшное в этой борьбе,

Что я — тот, кто воюет,

Бросаю оружье на ветер, судьбе,

Все ей отдаю — пусть кочует!

Мое оружие! Наша война!

Мой острый язык! Моя глупая жизнь!

Я знаю — всё правда! И та молва,

Что несет про меня зелена трава…

Оставляю поля… оставляю себя — кружись…

Весна 1996 г.

Планета «Война»

(ровесникам)

Ребята! Братья! Парнишки!

Зачем вы здесь и почему?

Зачем вы друзья — мальчишки,

Уже окунулись в войну?

Ведь это не фильм, не книжка,

Зачитанная до дыр,

Ведь это — заведомо крышка,

Вороний, заведомо, пир.

Со смертью стоять у барьера —

Бомбежки, прицелы, стрельба!

Кому-то ведь это карьера,

Но вам же — цинковка гроба.

А кто-то орал с трибуны —

Не можем мы, мол, воевать!

Чего бы он сам под Аргуном

В канаву не лег стрелять?!

И матери с женами плачут,

Буханку кроша воронью,

И маленький мальчик прячет

Того, кто погиб фотографию.

Афган и Чечня — планеты

Единой системы — война.

Возложим венки — сонеты

Всем тем, кого съела Земля!

Июнь 1996 г.

Чеченский синдром

Изгиб дерев облизан Солнцем,

И ветер рвет седые тучи.

Глядит на мир через оконце

Обрубок кактуса колючий.

Обрубок кактуса колючий

Глядит, цветами глаз краснея,

Его избушка возле кручи,

Река, тропинка и аллея.

Октябрь 1996 г.

Маэстро Оружейных дел

Вражда окончена, потушены пожары,

И с тихим вздохом пробудился мёртвый мир,

Пришел тот час, которого все ждали,

И бывшие враги сошлись на пир.

Меч вложен в ножны, щит повис над дверью,

Вокруг благоуханье и покой,

Лишь где-то он сидит в полузабвеньи,

И мысли вьются, будто мошек рой.

Он созерцает то, что будет после мира,

Своими темно-карими глазами,

Но молот наготове и секира

Опять желает стать его руками.

И так сидит один в ночи безмолвной,

Пока не вспыхнет в голове бурлящей

Искра огня из пламени земного,

Что выльется в поток войны кипящей.

И вот опять он в кузнице трудится,

И пламя хлещет по рукам его и шее,

И силы вечные готовы возродиться,

Лишь только примет это он решение.

Мечи и копья точно из-под штампа,

Срываются, что свет от них искрится,

И улетают, бряцая в когда-то,

Затем, чтоб никогда не возвратиться.

Они летят туда, где будет битва,

Где перемирие нарушено стрелою,

Где пир закончился кровавою молитвой

И разразился новою борьбою.

И вот опять окончилось сраженье,

Щиты на дверь, а в угол меч падёт.

И вот опять он в сладостных томленьях

Идею ждёт… Идею ждёт… Идею ждёт.

Лето 1996 г.

Паразониум

Короткий меч — носитель славы,

Ты ношу гордую пронес,

Легионером был кровавым

И в мифах сам себя вознес.

Своей уродливостью дикой

Ты породил немало строф,

От сфинкса, замершего тихо,

До геркулесовых столпов.

Перед тобою, как пред Богом,

Склоняли головы враги,

А сам с длинной своей убогой

Хоть раз бы крикнул: «помоги»!

Ты на своем клинке двуостром

Чрез годы войн оставил нам

И Клеопатры лик «неброский»,

И жадную любовь к пирам.

Носитель Римской славы вечной

И очевидец многих войн,

Хранитель жизни быстротечной,

Посланник смерти роковой.

Лето 1996 г.

Ода «К…» или солдатская любовь

Тоска, погода скучно-хмурая

Была в тот день, когда с тобою встретился

И настроение ужасное, понурое…

Но лишь тебя увидел — дождь рассеялся.

Я помню, пил вино за стойкой грязною,

И через темное стекло с косою трещиной

Я тело вдруг увидел столь прекрасное,

Сколь может быть таким оно у женщины.

Я весь преобразился, стал подтянутый,

И цель какая-то как будто появилась,

И нервы перестали быть натянуты,

И сердце чаще вдруг заколотилось.

Теперь я каждый день на той же улице

Сижу и пью, смотрю в стекло разбитое,

И понимаю, что люблю, как только любится

Тому, кто видел лишь друзей своих убитыми.

Наверно, все-таки немного сумасшедший я,

Но продавец, тот, что напротив, — жуткий скряга,

Тебя он мне не продал, снизошедшая,

Моя любимая — серебряная шпага!

Лето 1996 г.

Мысли вслух

Не знаю, что, Господь, тебе сказать.

Не знаю, что сказать тебе, о Боже!

Вокруг меня мир скачет — не догнать

И не понять, что гоже, что негоже.

«Зачем» и «почему» — не мне судить,

Я лишь в ответе за «что делать».

Не знаю, сколько мне еще кружить,

Не знаю, сколько дел еще приделать.

Весь мир — слепец, идет на встречу яме

И ни за что не хочет обернуться.

Идут, совокупляясь, все в канаве,

Вина пиют, целуются, дерутся.

Зачем о, Господи, ты создал нас такими —

Безликими, пустыми до безумства,

Идущими уверенно на гибель?

О, люди, не пора ли нам проснуться!

Сентябрь 1996 г.

Орландо

Тебе бы женщиною быть,

А ты — мужчина,

Тебе бы юбочки носить,

Да вот кручина —

Никак не можешь ты решить,

Что больше мило,

Смотреться в зеркало и шить,

Иль, как мужчина,

Душою страстно полюбить,

В чем здесь причина?

Причина в том, что ты умен,

Умен с излишком,

Своею женскою красой

Красив ты слишком.

В своей душе ты как поэт,

Или как философ

Глядишь на жизнь сквозь приму лет

И всюду видишь, точно бред,

Крючок вопроса.

Сентябрь 1996 г.

Осенний вальс

Кружиться вальсом в вихре ветра

Опавшая листва златая,

И по аллеям кто-то где-то

Бежит, красу дерев вдыхая.

Природа воскресает в танце

И в пеньи птиц неугомонном,

В походке пар и в школьном ранце,

В стволах, поющих, словно домры.

Все воскресает в бабье лето,

Лучи на кронах сосн искрятся.

Все повториться снова, где-то,

И все воскреснет, чтоб остаться.

Октябрь 1996 г.

Волга

Широкая в приливе и отливе,

Огромная, могучая река,

Немало сотен жертв в твоем активе,

Но и за это нет в тебе греха.

Течешь ты долго по всея России

И омываешь грады и села,

Уж сколько кораблей пробороздили

Твои глубокие прекрасные тела.

Тебя благословила мать-природа

Бежать меж берегами своих вод

И не взирать на глупости народа,

Бежать, бежать, бежать, бежать вперед.

Насколько Бог продлит твои столетья

Неведомо, незнамо никому,

А я тебе желаю долголетья,

Твоим брегам, покою моему.

Сентябрь 1996 г.

Цикл «Посвящения»

Той, которая будет

(Е.Т.)

Когда-то, я знаю, когда-то

Случится именно так,

Что жизни моей контатта

С вашей сольется в такт.

Я знаю, я искренне верю,

Что будет такой момент,

Когда мы встанем у двери

И выйдем на мост планет.

Когда мы шагнем в мир множеств,

Закружимся между звезд,

И вечность увидеть сможет

Любви нашей скрытой рост.

Когда мы закружимся в вальсе

Да так, чтоб стучала кровь,

Тогда нам откроют пасти

Черные дыры и вновь…

Мы снова будем у двери

Ладонь в ладони стоять,

Глазами безмерное мерить

И нового вальса ждать.

Февраль 1997 г.

Кэтрин

(Е.Т.)

Завтра то же, что вчера —

Год уныл и скучен!

Правда, в жизни есть пора,

Каждый с нею дружен!

День цветов, друзей, пардон,

Говорю я сухо,

День, когда магнитофон

В клочья рвет вам ухо!

Когда все раздоры — прах,

Хлам, тряпье, обрывки…

С днем тебя рожденья, птах!

Счастья и улыбки!

01.05.1997 г.

Жене́

Я пишу этот стих — оправдание новых ночных посиделок,

Той, которая стала, вернее, сбылась, в вальсе множеств и стрелок!

Четверть века прошло, три ещё и — Бог даст! — чрез столетье

Ты поймешь: хорошо, что никто никогда не желал долголетья,

(Не желал (вроде нет!), оно просто пришло), значит, в этом есть смысл —

Ведь и юность, и старость, и сорок с полтиной Владыка возвысил.

Значит, было мне в пользу: увидеть детей и в четвёртом коленке,

Угадать тот же нос, тот же цвет у волос… и похлёбка в тарелке,

Скажет: жизнь удалась, не во мне, ибо счастье своё ты искала,

А в пяти тех хлебах, что и всем человекам не стало бы мало.

Ну а если не сто! Если меньше и, может быть, много!

Неужели лишь старость мудра и лишь только одной ей дорога

Приоткрыта. Ухабы ее, повороты, канавы и знание карты?

Нет! И в двадцать иной вознесётся с исписанной парты.

Купишь Атлас Дороги ты нынче повсюду, и возраст не спросят.

Каждый миг — не кювет, а трамплин; и попросишь — подбросят.

Я желаю тебе не того, чтоб пожить, но того, чтоб со мною.

И не просто детей, но хороших людей, непременно с душою.

Не цветов, но друзей! Не подарков, но главное — Веры,

С ней цветок будет счастьем, и дети отрадой, и муж лишь примером…

Мы завязаны в вечности! Что двадцать шесть, если даже по смерти

Есть возможность отметить Златой Миллион в неземной круговерти!

1.05.2007 г.

Размышление о любви на десятилетие нашей с Катей свадьбы

Десять лет — для кого-то «вышка»,

Небылица и жуть до гроба,

Ну, а мне, братцы, — так уж вышло —

Оказалась в размерчик роба!

Дело в той, что трудилась рядом

И в работе ничуть не злилась!

Я отдал ей себя задаром!

И она в ответ не скупилась!

Нынче редко — чтоб брать за скромность,

Вопреки всяким разным «измам»;

Ценят в дамах теперь оптовость,

В перемежечку с феминизмом.

Но с любви такой много ль пуху?!

Счастья нет, как и нет услады.

Человек превратился в муху,

И Гвидоном вертит каскады!

Старый вид «однобрачных» отжил,

И под ритмы устоев новых,

Вид «двубрачных», «трёхбрачных» ожил,

Вея вспученностью бобовых!

Новый вид — право жалок! В дверцы

Бьётся ЗАГСов. Ну, что исправить?

В нём мутация съела сердце,

Лишь либидо решив оставить!

Где находится антивирус

Знает БОГ! Но, а может, Боже,

просто в трубку свернуть папирус

Со стихами, да дать по роже!..

…Самому б только взор свой ясный

Тряпкой грязною не завесить!

Дай нам, Боже, закат прекрасный,

Да ещё бы пять раз по десять!!!

4.09.2011.

Родителям

Как мы успели,

Стать старше родителей нашей юности?

Толи мы ели

Много. Толи время по глупости

Напортачило,

Чего-то там по квантовой части.

Одурачило!

Чем-то плюнув из чёрной пасти.

Всё ещё дети —

По разуму, по восприятию, хотя по ноге —

Фактически — Йети,

И сами с детьми уже, от которых на островке

Лысины,

Волосы злобно шевелятся собою сами.

С выселок

Возраста, до сих пор набираю маме!

С утреца —

Вижу в зеркале седую бороду,

Как у отца!

Надеваю его прищур и иду по городу.

Вы были бдительны,

Но время украло нас, и вот мы выросли.

Дорогие родители! —

Как это вынести?

24.12.2020.

Поэтессе

(моей сестре, Яне Павловской)

1

Ты доказала, что пишешь — здорово!

Ты показала, что можешь — дорого!

По-женски, взросло, без ложной робости!

При этом — вкусный налёт особости!!

2

Ты доказала, что есть стихи женские!

Хлёсткие, не по-женски — резкие!

Я читал такие у любимой Ахматовой!

Когда ты это в себя понапрятала?!

О моих стихах есть верное мнение —

Не даются лирические произведения!

На верфях моих — не увидишь ботика —

Стапеля забила линкоров готика!

Ты напротив — не любишь больших конструкций,

(как не любишь всяких чужих инструкций!)

Многоходных противовесов, гирек…

Всё — от сердца! — Сестра, ты — Лирик!!

26.12.2020 г.

Дочки-матери

(моей жене Кате и дочке Саше)

I

Спросите меня: «Что такое, Антоша, шок?»

Неделю назад я навряд ли бы смог два слова

Об этом связать, потому как ноге босого

И впрямь непонятен сандалии решеток.

Покамест не клюнет нас жареный петушок,

Иль пыльный, холщовый из-за поворота мешок

Нас не оглушит с налета или с размаху,

Нам будет казаться, что все мы о жизни знаем,

На замечанья мы будем кидаться лаем,

И если нам скажут, что дали мы там-то маху —

Мы шашку из ножен, околышек на папаху,

И нерв обнажили как Гойя «Нагую Маху».

II

И я до вчера точно так же влетал в галерку.

Кидался в ножи, когда кто-то мне резал матку —

Правду. Себя излелеял, свой профиль воздвиг на полку…

Но хватит об этом, пора залистать закладку —

Вернуться к тому, о чем говорили выше:

И я был таким же! Но в жизнь ворвалися крыши,

Стены, палаты, халаты, но главное натку —

сатели маминой груди — беззубый народец.

Я ощутил себя Маркою Полой, идущим в походец,

К угрюмым и странным — но красным — китайцам. Лошок!

В роддом я попал! Попав в мир палат и кроваток,

Я дочку увидел, летучих пегасов крылатых

Вдруг стал я воздушнее. Братия — вот это шок!!

III

Я стою в роддоме, меня поглотил этаж.

В башке калорифер, рамболь с лососиной, виски.

Но все вылетает, лишь только доносятся писки,

И ум подчиняется сердцу, как юноша-паж.

Мне вынесли дочку, сказали: «У вас все в норме

И с весом, и с ростом». Не в силах подвинуть торс,

Я крюком изогнутым в пол забетоненный врос.

Смотрю на кукленка с большими глазами, в форме

парадной. Вся в белом — невеста — с пергаментным носом,

Со взглядом, как будто и впрямь жениха выбирает.

Его не забуду! Смотрю и в поджилках играет

озноб. Радость отцовства не выжечь доносом.

Тебе от родин сорок пять (не подумайте — лет)

Минут. Транс объял меня, жду продолженья.

Смотрю в две оливки, ищу в них свое отраженье,

Но вижу в тебе — красотули-мамули портрет.

Тебе ноль годов и ноль месяцев, так же часов.

В тумане сознанье и будущность тоже в тумане,

Но только одно в этих сумерках я понимаю:

Спасибо, о Боже, за дочку, за счастье без слов!

IV

Мы ходили с тобою не раз, мы с тобою гуляли.

Говорили о девстве, о браке, о будущих детях.

Мы смотрели вперед, в запределье мы мысли метали.

Все, о чем говорили, казалось далеким, как солнечный ветер.

Нам с тобою везло, сам Господь, и не раз, не взирая

На все то, что лишь только вдвоем мы и знаем —

Наши мысли в реаль превращал в мановение ока,

Мы с тобой понимали — аванс: (чудо — не одинокий).

Я когда-то в больнице давно написал «Той, которая будет».

Под обоями позже твоими старательно вывел.

Я писал, что ты — сон, и меня окружающий мир не разбудит.

Я все чувства в тот год о тебе на тетрадный лист вылил.

Много было ошибок — они позади, их Почаев исправил.

Мы три года затем отучились, но главное в том лишь,

Не рисунку учились, а своду супружеских правил.

И всего, что случилось меж нами, навряд ли упомнишь.

Мы хотели жениться! Ну вот тебе — скоро два года!

Мы хотели окончить! Окончили! — Много ли дела?!

Мы друг друга отслушались. Вместе в любую погоду

Были повсюду, мы главного ждали предела…

V

Начну с беременности — это ли не смех?!

В тебе катаются как в люксе, в Vip вагоне.

Ты — мама и дитя в одном флаконе.

В тебе растет (о, тайна!) человек!

Вот тот предел, которого так ждали.

Но так устроено беременное тело,

Ему, поверьте, лакмусу доверить

Приятней свои тайны, но едва ли,

Ему понятна эта радость вкупе,

С ознобом, пробегающим по жилам,

Когда все тело коленной пружиной

Сжимается и исчезает в пупе.

Большой живот — он гладок и прекрасен!

В него одетая жила две трети года.

У человеков уж такая, знать, природа,

Что больше девяти — исход не ясен.

Мне дорого твое его ношение.

Мне так же дорог он, тобой носимый.

Мы оба ждали, что дитя в волнах Цусимы,

Пройдя сквозь боль, придет, в исход сраженья.

Вот миг настал — мы прыгаем на шине.

С тобою я! Со мной сестра и мама,

В пакетах — все, что вспомнили из хлама.

И не беременный родит в такой машине!

Ты родила, теперь ты мама, я же

По-видимому, папа, но понять,

Что я не только кум и брат, и зять,

Но и отец — мой ум, как фиш на пляже.

Я на тебя смотрю в окне твоей палаты.

Ты в розовом стоишь, в руках кукленок,

И краснокожее лицо промеж пеленок.

И я от радости раздут, и лишь канаты,

Что притяжением Земли у нас зовутся,

Мне не дают взлететь к тебе на третий

(ох, мне условности физические эти),

а мне б взлететь под облака, шаром надуться.

Вы поняли, наверное, что кекса

Мне слаще то, о чем писал я выше,

И то, чем мы с тобою ныне дышим,

Важнее прежнего всего, всё просто «экс», а

Дети, однозначно, важнее секса.

Пускай же длит своей рукою Бог наш век.

И благодарность не иссохнет пусть в гортани

У нас. И я сгибаю в оригами

Тебе свой стих, мой светлый человек!

4—10. 05.2003 г.

Сыну Ивану

1. Нарождение сына

I

Наша жизнь, как будто не шаг до смерти,

А петля в экватор. Притом заметьте:

Всё равно не в даль, наш уставлен взор,

Близорукий век — нам слепым позор.

Только сдашь доску, мысли в три ряда

Бог не весть зачем, вновь ведут туда,

Где не Сердце-Ум, как лесной олень,

Ищет влагу слов, а поросший пень

Нас блудит к себе, будто леший душ,

Нашей воле — враг, нашей страсти — муж.

Я всегда имел веру в зомби, их

Я не раз видал, и не двух — троих!

Но главней всего, что в себе самом

Часто вижу: взор мой закрыт бельмом.

И сомнамбул транс превращает рай,

В кукловодский ад, в паутинный край…

И не видит глаз, и не слышит слух,

Как арканят вновь этих трёх иль двух.

Из-за ниток тех не оставишь след,

Ибо нет следа там, где почвы нет.

II

Мы молчали с тобой об одном и том же.

В нашей комнате, будто в палаццо дожей,

Возрожденье летало, как пух перинный,

На руках превращаясь в росу, и длинный

Диалог при закрытых устах, цепляясь

За картины в багетах, затем снижаясь,

Оседал на стол, меж икон в работе.

Мы парили ввысь. Тошнота на взлёте

Может лишь чуть-чуть описать процесс,

Когда ломит грудь и сжимает пресс.

Возрождение наше — его рожденье!

От туманных снов нас спасло волненье.

Интересы все вдруг ушли в обоз,

А во фронте Крест встал, да в Землю врос.

Я сердечно рад, что стенал под ним,

Что услышан был… то забыть нет сил!

И не вырвать боль, корвалол рекой,

А затем, как штиль; тишина, покой…

Я ведь сам хотел, чтоб хоть кто-нибудь

Разбудить бы мог, иль хотя бы пнуть.

***

Я не знал досель, что покой и тишь

могут быть настоль глубоки, малыш!

12.04.2007 г.

2. Больничное

Нет, не снег, а тополиный пух

На тетрадку в клеточку ложится.

Вновь февраль в июне закружится,

Охлаждая знойный летний дух.

Нет, не вьюга — ветер лишь с дерев

Наметёт сугробов перемёты,

Закружит белёсые полёты,

Чуть зимой сознание задев.

4.06.2018 г.

Баллада о маленьком викинге

(Моему сыну Николаю на двенадцатилетие)

В парусах разыгрался ветер!

Пять десятков сели в драккар,

Улыбнувшись грядущей смерти!

Ворон гаркнул в дорогу: «Кар-р!!»

Конунг крепко прижал кормило,

Каждый третий сел на весло.

Ни одна из жён не завыла,

Когда викингов прочь несло!

Старики лишь жалели молча —

Им уже не погибнуть в бою!

Злая старость! Одно лишь, впрочем —

Провожают, тоже в строю!

Скоро парус за фьордом скрылся,

Скрылась тень воронёных крыл.

Конунг взором вперёд вперился,

Рядом с ним малолетний сын.

Как отец он стоит под ветром,

Не моргая глядит вперёд,

Он немножко боится смерти,

Всё же — первый его поход!

***

День за днём разрезая море,

Курс на небо держит ладья.

«Скоро, скоро — поют сурово

Войны — саксам дадим огня!»

За рассказами о прошедших

Битвах время летит как миг,

Конунг с гордостью о ушедших

Хвалит храбрость ещё живых!

Он поёт им преданья скальдов,

Где герои все как один,

Мрут не дома — в чертогах скальных,

А меж битвы и меж глубин!

Юный викинг внимает молча

Без улыбки — он будто там!

Грозно, звонко внутри клокочет,

Что-то большее, чем он сам.

***

Но однажды, когда землёю,

Уж запахло и альбатрос

В небе реял, сквозь ветр солёный,

Им бог грома грозу принёс!

Уж был слышен, печальный в страхе,

Звон прибрежных монастырей,

И бежали уже монахи,

Бросив утварь своих церквей.

Но чернеет в мгновенье небо.

Волны-горы встают и Тор

Мечет молотом злые стрелы —

Рвётся парус. Воды напор

Опрокинул ладью с гребцами.

Брызги! Ветер! Летят за борт

Пять десятков, чтоб там с отцами

Элем смерти наполнить рот!

***

Снова Солнце над тучей светит

Умывая унылый брег,

И доспехи, везде доспехи —

Сотня, с копьями, человек.

Они смелые меж обломков!

Они «львы» — между мёртвых тел!

Будто дети смеются звонко —

Мимо «смерти час» пролетел!

Между ними монах. Склонился

Над телами — вдруг раненый. Вдруг

Кто-то в руку его вцепился —

Копья сжали вмиг сотни рук!

Страх заполнил усы седые,

Но и тут же прошёл! — Юнец!!

Как он выжил, когда лихие —

Все ко дну ушли?! Что ж, конец

Его рабский, теперь печален.

Помогает ему старик,

Но парнишка видать отчаян,

Оттолкнул его. Тут же крик!

Видит враг, что он парень стойкий!

Хоть и мелкий, но викинг он!

Отскочил мальчуган настолько,

Чтоб колено коснулось волн.

Он окинул врагов сурово, —

Так что саксов прошиб озноб,

И сказал: «Приплывём мы снова!

Ну а нынче мне МОРЕ — гроб!»

Не сводя с них прямого взгляда,

Он под воду ушёл к отцам…

Мрачно саксы стояли рядом

Страх развесивши по усам….

30.10.2020 г.

Лизоньке

Поздно светает… то белый утренник,

Землю кусая, медлит рассвет,

Волгу, продрогшую греет утками,

Инеем тушит клёнов букет.

День укороченный, будто пристыженный,

Вытянет тень в посиневшую ночь…

Я обниму подбежавшую рыжую,

Самую звонкую — глухую дочь.

22.10.2020 г.

Жене Жукову

1. Друзьям о Жукове

Молоточки, шайбочки, шестеренки! — Нате!!!

Неужто и вправду о нем вы можете

Думать, будто он плоский, как дно кровати?

Зазря вы в себя эти знания множите!

Не так все просто в квадратах и клетках!

Ботинки — не просто вам так начищены!

И если мозги в голове — не в сетках —

Поймете, чем думы мои напичканы!

Да, он не Васильев и не Левитан!

Он — Жуков Евгений и этого хватит!

Он смотрит на мир чрез особый экран —

За это он больше в два раза платит!

Работа его — необычным быть вечно,

Пускай хоть художником станет он,

Хоть кем-то другим, все равно — сердечно,

Он занял особый для нас всех трон!

Пускай же кроли в нидерландских шапчонках

Нам в серости будней служат маяком!

Лишь только бы вдруг не возникло — в ручонках —

Поганое чувство гордыни бы в нем!

17.06.1997 г.

2. Е.Ж. с любовью

Усталый гусар закупорив бутылку

Свой ус раскрутил утомлённой рукой.

Неясная дрожь, пробежав по затылку,

Потупленный взор облекла пустотой.

В душе кавардак и в дому баррикады —

Всё пахнет усталостью прожитых драм.

На кухне — винтажных бутылок аркады

И стопка платков от исчезнувших дам.

Давно уж не звякают шпоры в мазурке,

И сабля не блещет в холодном туше,

И старый товарищ в черкеске и бурке

С кавказской войны не вернётся уже.

Вчистую проиграны войны турнюру,

И сдан кринолину последний удел.

Усталый гусар, пережив пулю-дуру,

Амурной войны пережить не сумел.

Он ментик и кивер закинул на полки,

Чикчиры в припадке на стол запустил,

Разбитого сердца собрал он осколки

И красные льдинки в бокал опустил…

Что может развеять гусарскую скуку?..

Быть может кому-то отдать свою руку?!

28.08.2012 г.

Александру Роговскому

1. Напутствие

Взлети свободный, как Икар,

Под облака, меж туч и бури!

Пускай незримая рука

Тебя направит в Рапануи.

Где до сих пор глядят глаза

Огромных странных исполинов,

Глядевших в мир еще тогда,

Когда ходили все без грима.

Когда мужчина был не раб

Своих страстей, а смелый воин!

И он не пятился, как краб,

А был любви любой достоин!

Лети же к ним как знак живой,

Что есть еще на этом свете,

Пускай не каждый, не любой,

Но есть мужчины на планете.

Сядь рядом с ними и взгляни,

Куда они глядеть устали,

Блаженство мудрости прими

И к нам вернись, как мудрый свами.

Взгляни на сотни душ и лиц,

Проживших здесь с начала время,

Послушай тихо людей — птиц,

Свободным быть чье стало бремя.

Когда же скажешь: «Воля вам,

Огромным каменным гигантам,

Пускай вселенной барабан

Вам отбивает пульса такты»,

Они ответят: «Добрый друг,

Учись и жизнью наслаждайся,

Пока не замкнут этот круг,

И если хочешь — возвращайся».

24.06.1997 г.

2. Прага

Под сладкий «Бехеровки» блеск,

Ходили в старых переулках,

И лебедей кормили булкой,

На берегу под лунный плеск.

А днём на «Карловом мосту»,

Стоял с любимым винопийцей,

И нам людей различных лица,

Свою искрили пестроту…

Вдали «Собор Святого Вита»,

Увит осеннею лазурью…

И нам, чуть терпкою глазурью,

Красотка-Прага в горло влита!

23.01.2019 г.

Борьба

(Владимиру Мальцеву младшему)

Ты Леля жрец, поклонник ты Евтерпы,

Тебе понятен музыки язык,

Так почему ж осквернены вертепы,

И ором надрывается кадык.

Неужто ты — славянина потомок

Забудешь гусли, дудку и свирель

И променяешь свет Луны и блеск бутонов

На бас-гитару, сейшн, теплый эль?

Забудь о вое, крике пьяных в зале,

Закрой глаза и очутись в саду,

Услышь, как тысячи людей тебе сказали,

Шепнули на ухо: «Проснись, иди к пруду».

Перед тобой вода — тиха, прекрасна,

И в ней лишь ты и больше ничего.

Но вдруг, лазурь ломает всплеск! Ужасный,

Твой чёрный зверь вот-вот заполнит дно.

Твой черный зверь родился из пространства,

Он, будто ты! Он в точности такой!

Он встал напротив, демон святотатства,

И смотрит на тебя — кто ты такой!

И нет уже пруда, воды и мира,

В изгибах бытия стоите лишь вдвоем,

Вы смотрите и взгляды как рапира;

Его взгляд — пламя, твой же — водоем.

Так будете в глаза смотреть друг другу,

И будете кружиться до тех пор,

Пока одна душа не победит другую,

«Изгиб гитар» или «церковный хор».

24.06.1997 г.

Витязь

(Сергею Савельеву)

Смотрю на лицо, на манеры, на мысли —

И как из тумана рождается образ.

И думы мои перед взором повисли,

И у фантазии сбросился тормоз…

Передо мною синеющий остров,

Остров, что здесь называется небом,

Облака белого четкий апостроф

К земле наклонился сползающим креном.

И слева, и справа синеют просторы,

И дышит все жизнью, и пахнет озоном,

И витязь, на белом коне без попоны,

Аллюром несется к ближайшим дозорам.

На белом коне, чьи мелькающие ноги

Летят по России сквозь бурю и холод,

Он будто бы символ! Он символ дороги,

Он символ кафтанов и символ всех бород.

Он мчался и мчится до ныне меж нами,

В таких же, как ты. Я смотрю на тебя

И витязя вижу. И стены со рвами,

И Солнце, и волны степного былья.

Ты — витязь! Спокойствия дух неизменный,

Все то, чем живет еще наша страна,

Вся наша свобода и дух наш нетленный —

В тебе возрастает все это сполна!

28.06.1997 г.

Ожидание

(Александре Полетаевой)

Резной наличник на оконце. Луч в светелке.

Скамейка, веретенце с пряжей нежной,

По центру стол, и яства на скатерке,

И девица с косой сидит как прежде.

Сидит, косу сплетает в нежных пальцах,

Спокойно, с грустью смотрит за околицу,

Шумят березы за окном, сплетаясь в танцах,

Братишка в люльке изучает «тараторицу».

Сидит, сплетает ленточки узорные,

Недолго им еще вплетаться в волосы,

Она ведь нынче девица надзорная,

И слезы на щеках рисуют полосы.

Сидит одна, печальная. Прощается

С подружками, с кострами выше «до неба»,

С веночками, что ночью отпускаются

По речке плыть (гадание, как вроде бы).

Ты не печалься, девица, все сбудется,

О ком мечтала, с кем хотела где-то встретится,

Ты, главно, ныне пережди — а там забудется,

И все ненужное, как воск с руки, отлепится.

28.06.1997 г.

Другу

(Роману Дорофееву)

Запечатай мне рыбинский воздух,

Перешли мне отчизны глоток.

Дай услышать знакомый твой голос,

Исчиркай своим шрифтом листок.

Мне не нужен парад красноречья,

Мне не нужен витийный сонет.

Напиши на знакомом наречье:

«Здравствуй, Тоха! От Ромчи привет!»

Повелось так с глубин мирозданья,

Что Господь наделил двух друзей

Одной нитью идей пониманья,

И с годами она лишь прочней.

Хотя нет, дружба — это тогда лишь,

Когда двое, отличные всем,

В споре скажут: «Ты сам, друже, знаешь —

Дружба выше всех этих проблем».

Дружба — это когда вдоль разлуки,

Простучат каблуки перемен,

Но при встрече, пожав крепко руки,

Други сядут меж кухонных стен,

И там будет одно лишь молчанье,

И не будет неловких секунд,

Молча выпьют по чашке чая,

Не нуждаясь в словах. И уйдут…

Запечатай мне рыбинский воздух

Перешли мне, друг, волжский песок

Дай мне неба кусочек неброский

И двора, что взрастил нас, кусок.

8.05.2000 г.

Новоселы

(Лукиным Славе и Оле)

Ноябрь/Девять — адрес новой жизни!

В осенних лужах видим: в новый дом

Въезжает пара юных и капризных

Пожить вдвоем.

Дождем в окно стучится ваше «ВМЕСТЕ»,

Осенний вальс кружит быстрей, быстрей,

И слышится романс о той невесте,

Что всех милей.

В еще пустые комнаты и стены

Заходит первым время на двоих,

Повсюду вывешены главные графемы

Всех чувств твоих:

«Тебя люблю», «Тобой не надышаться».

Вы дольше не срывайте этих слов

Со стен судьбы, не стоит расшибаться

О тень ослов.

Осенний ветер вносит сквозняками

В пока пустую комнату детей,

Минуты счастья с мокрыми глазами

Обрывки дней.

Скрипят ключи, цепляются бородкой

За новой жизни радостный клубок,

Пусть за порогом ждет лесной находкой

Зело глубок,

Журчащий сон, чистейший и веселый

Родник свободы, радости вдвоем,

Входите смело, наши новоселы,

В дверной проем!

Ноябрь/Девять — адрес новой жизни!

Не забывайте видеть в толще дней,

Обитель первую совместной вашей мысли,

Судьбы своей!

09.11.2003 г.

Руины Херсонеса

(Инге Гоманович)

Вот предо мной развалины былого

Желания оставить свое семя

На каждом камне Понта,

Их засеяв —

Античности эпоху подарить!

У греков их желанье все огречить

Идет, наверное, с их пращура Пелопа,

Носившегося резвой антилопой,

Пытаясь древних греков породить.

Его потомки, выучившись ловко,

Ходить под парусом, сумели расплодиться

Повсюду, где морской водой умыться

Возможно было, выйдя на брега.

Таким «макаром» высадившись как-то,

За сотни километров от Эллады,

Опять же не без греческой бравады,

Сказали: «Эта местность нам мила».

Так вырос Херсонес — дитя торговли,

Жемчужина огреченного Крыма.

Столица в Скифии могучего калыма,

Где грек-торговец жал свои плоды.

Торговый город странно переплавил

Стремленье к Грации и варварскую прелесть,

Два эти антипода лихо спелись.

И были не бесплодны их труды!

Ты, Херсонес, играл тысячелетья

Такую роль, но главная победа

Твоих веков над суетностью бреда —

Крещенье князя руссов — это пик

Твоих сближений двух различных нравов,

Твой главный апогей на этой ниве,

Твоя задача максимум, отныне

Лишь благодарности ты будешь видеть лик!

Ты дочка скифа, верой же гречанка.

Ты много где была, но с Херсонесом

Не раз судьба сводила, с интересом

Слежу за вашей общею судьбой.

Мне видится все это не случайным —

Который год ты бархатным сезоном,

(пускай по отдыхательным резонам)

Вновь видишь Херсонес и волн прибой.

Ты длишь в искусстве греческие жанры,

Ваяешь классику для будущих потомков,

Но будто скиф сидишь ты на котомках,

Готовая сорваться в дальний путь,

Пускай же Херсонес напоминает

Тебе о том, что очень вы похожи,

И камни древние, как поры ветхой кожи,

Пусть наполняют вздохом твою грудь.

9—11.02.2004 г.

Монолог о Искусствах

(Андрею Ополовникову)

I

Искусства рождаются в общежитьях,

под сливы «Ганга». Бетон перекрытий

не в силах сдержать той растущей мощи,

могучей жилы студентов тощих.

Под скрип кроватей и вопль «Иванов»,

под ритмы джаза, капели кранов,

растёт назло сорняком дотошным,

талант студентов, живущих прошлым

талантом прежних, студентов бывших,

стоящих ныне на полках книжных.

Подобно рыночным отношеньям,

искусство зиждется на сношеньях

вчера с сегодня. Их общий опыт

успех искусству на завтра копит.

Как все согласны, что мы — не боги,

что мозги наши весьма убоги,

что мы — исчадья цивилизаций,

кружась в спирали искусств и граций,

не то что Бог, не способны «бара»

(что у евреев — творить сначала).

Всё то, что было, всё то и будет!

Пусть этот слоган в нас память будит,

что надо чаще смотреть за спину,

пока Гончар не вмесил нас в глину,

взирать на предков, их брать в основу

и помнить: Солнцу лишь быть сверхновой

возможно здесь, а в людских свершеньях —

всё плагиат и повтор решений.

Читая книги, легко убедитесь,

что сами во многом порядком вторитесь.

Как всё — искусство растёт слоями.

На старый грунт оседают сами

собой идеи — дома улиток.

Под прессом времени в монолиты

растёрт ракушечник притязаний,

Искусств, находок и состязаний.

Задача юных — воткнуть моллюска

на пик кургана того искусства,

где в красной охре, в началах мира

кружат бизоны из Альтамира.

В искусстве много от соложенья.

Прибавьте к камню изображенья.

Разбей о стену фигуры плотность.

Прибавьте к зоо — антропоморфность.

Скрестите камень и пирамиду.

Оденьте глину в огня хламиду.

Всё то, что дышит, расплющи в профиль,

к нему прибавьте богатство сотен

веков, прошедших со стрелкой глаза.

Искусство Нила — протест анфаса!

Прибавь к Египту живинку Крита.

К игре с быками (от целлюлита

лекарство древних) прибавьте фреску.

К простым поминкам побольше блеску.

Златую маску сложите с трупом

и он воскреснет, зело раздутым,

могучим корнем античных пластик,

отцом аэдов и физ. гимнастик.

Скрестите Фидия с грудой камня.

Скалу в Афинах (плюс состязанья),

скрестите с греком — возьмёшь Акрополь.

Сложите с Римом, и, будто тополь,

язык копейный, остроконечный,

на древках копий протащит вечность,

в проёме арок столицы древней

волчицы старой портрет затейный.

Прибавь к фаюму желание новой

могучей веры — сиречь Христовой —

в круженьях нимбов оставить лица,

чтоб было ясно кому молиться,

получишь эру и достиженья

иной культуры, плюс Возрожденье!

Прибавьте к Джотто де ля Франческу,

а к Веронезе да Винчи фреску.

Прибавь к монаху немного сюра —

получишь Босха. Потом гравюра

скрестится с парнем из Нюрнберга,

Микель Анджело с его энерго —

бурлящей мыслью о всём и сразу.

Доминиканских костров заразу…

Всё это вместе родит усталый,

о, век двадцатый! Под нами талый

«пик коммунизма», года ампира,

казнённой веры — того, что мило.

Собрав по крохам тысячелетья,

ступени славы и долголетье

почти бессмертных следов культуры

подходим ближе к своей натуре;

мы, в наше время, в реальных силах

оставить йоту на строчках мира!

II

Так исторически, брат, получилось —

мы на вершине! Это случилось!

В наших руках послезавтра и завтра.

Мы на вершине! Больше азарта!

В пальцах у нас заплелись узелками

ленты бумаги; мои со стихами,

твои с запятыми деревьев и крыльев.

Мы поделили наше бессилье

между вчера и сегодня. Мы полу—

проводниковую выбрали фору.

Искусства родятся сегодня меж нами.

Как мы понимаем — их много. Татами

всё обтанцовано сотней борцовок,

пускай мы на них мастера подтанцовок,

но есть между ними такие, в которых,

напротив, совсем не нуждаемся в форах.

В искусстве дружить и протягивать руку.

В искусстве всегда предложить раскладуху.

Всегда на себе свои метры таскать.

На выездах ночью друг с другом болтать.

Искусство дружить очень часто в общаге

родится. Подобно охотничьей тяге

слетаемся мы, заплетаемся в гнёзда,

порою общага — наркотик и воздух!

У дружбы коренья не менее древни,

чем сам человек, человечии тренья.

Не меньше любви и порой состраданья.

Дружба — и труд, и упёртость старанья…

И в дружбе, как, впрочем, должны постараться

чего-то достигнув, примером остаться!

Искусство рождается в общежитьях,

промеж батарейных чугуннолитий,

где клоны-кровати, столы п-образно

зигзачат по стенам. Где слово «заразно»

отсутствует, дабы не портились нервы.

Где самый любимый этаж — это первый,

на нём даже в зиму не заперты окна,

и если под утро «усталый» настолько,

что нету и сил, пробираясь сквозь зиму,

ты скажешь: «Сим — сим», и подобно «сим—симу»

откроется пасть застеклённой пещеры,

в неё заберёмся. Сквозь двери-фанеры

пускай комендант упивается пеньем

(у викингов всё так — немного с хрипеньем).

Левкасные доски! Рябиновый полдник!

Ну вот ты и в силах, отчаянный сотник.

Вся сотня проблем за твоею спиною,

ты их, как детей бережёшь. С головою

уходишь под книги; бутылку ром колы

раздавишь под Моцарта… и в протоколы.

История дружбы имеет свой опыт,

но он не в альбомах, он в сердце, и стропы

его оплетают и душу, и руки

похлеще любой, из альбомных, науки.

Поэт сочинил нашу дружбу на почве

искусства, общаги, планшетов, и прочих

почти что мизерных отрезков детальных.

Мы близкими стали из ранее дальних.

И малостей этих пять лет сосложенье —

мне краше всех прочих искусств сбереженье.

Февраль 2004.

Олесе Аферёнок

1. Ветка

I

Облетает злато! —

Хоровод уносит.

Им теперь богата,

Лишь купчиха Осень.

Дрожью листья бьются.

Тучи сеют воду.

Друг ко другу жмутся

Ветки в непогоду.

Что растут снаружи —

Прячут ноги в крону

(берегут от стужи

дерева корону),

А ладошкой листьев

Укрывают лица,

Чтоб опять же в осень

Им не простудиться.

Этих веток веник

Ветру, ах, послушен;

Скажет: «Взвейтесь в небо!» —

Те взмывают дружно.

Скажет: «Гнитесь вправо!» —

Те как лук согнутся,

Скажет: «Братцы, надо!» —

Те покорно льнутся.

Эти ветки вроде

Держатся стволами,

Но осенний ветер

Их легко ломает.

Парадокс прутийный —

Веток миллиарды,

Имут пред стихией

Комплексов громады.

Робко листья скажут:

«Лучше не ругаться» —

Ропот не покажут…

Ветки согласятся.

II

Молодая ветка,

Среди веток прочих,

Нараспашку ветру

Свою гибкость точит.

Там, где все согнулось,

Ветру поклонилось,

Плоть ее младая

В камень превратилась.

«Не бузи! Качайся!» —

говорят сестрички.

Отвечает гордо:

«Нет такой привычки»!

Так и спорит с ветром,

С теми, кто не спорит.

Молодая, ветка —

Несогласьем морит!

«Нет такого слова!» —

и в энциклопедьях

зарывает снова

дрожь своих соседей.

В каждом новом ветре

Видит лишь полезный,

Переход от древа

(ветки) в прут железный.

Лишь стальнит волокна

(юной ветки тело)

Каждый новый ветер,

Новая проблема.

Есть у ветки шансы

В завтра наступившем,

Стать могучим древом

Ветер победившим!

7—8.03.2004 г.

2. Бег Времени

(К защите дипломной работы Олеси А.)

Время надолго, уверен, закуталось

В такты вселенских часов.

Узами стрелок минутных опуталось —

Нет в мире крепче оков.

Мчатся мгновения — кони по мороси

Звездно-молочных путей,

Из-под копыт высекая колёности

Искро-секундных затей.

Мчатся вперед от деленья к делению —

Строг поминутный их лик.

Пишут копытом вселенской историю,

Пишут лишь на чистовик.

Все им подвластно! Когда же под занавес

Ангелы небо свернут,

Хронос проглотит последнюю пассию,

И пирамиды падут…

Вот удивление вечным останется

Самый непрочный, простой,

(Ни мегалит, ни соха — всё состарится) —

лишь человек за сохой!

26.06.2004 г.

Борисовым

(Марине и Максиму)

За окошком штормит.

Воет ветер в стаканах.

Где-то Финский залив,

Засыпая в Анналах,

Надувает гардин

Неустанную вялость…

Где вы, други мои?

Что от вас мне осталось?

Фотография, где

Облака спорят с платьем.

Складки памяти, те

Что содержат в объятьях

Наших будней талмуд,

Запечатавший лица,

Силуэты минут —

Что всегда будут длиться.

15.03.2004 г.

Встреча

(Зинаиде Владимировне Дивановской)

Инфантильный идальго

Вдоль струящихся стекол

Изучает движенье

Оседающей пыли.

Уважаемой донье

Он тетрадь со стихами,

Как себя доверяя,

Отдает чтобы плыли.

Разговор не окончен,

Смыслы все будто тлеют,

Ожидая в дальнейшем

Разгорания в силу,

Этих лет многоточье

Так нуждалось в Орфее,

Чтоб горящей струною

Опрокинул в могилу,

В безвозвратное «насмерть»,

Воздержание слуха,

Отобрав у Аида

На молчание вето,

Он утешил не наспех

Два алкающих уха

Разговорной корридой —

Тряпкой красного цвета.

Май 2004г.

Три посвящения

1. К. Кераму

Люблю я растущую массу в руке, когда в ней лежит книга!

Люблю я порезы на пальцах моих от страничек романа!

Люблю поздний час, когда мысли из книги лавиной

Врываются в мозг… и тем паче из книги Керама!

6.04.2000 г.

2. Омару Хайяму

О Хайям! Бог свидетель, как долго алкал

Слов твоих я услышать сладчайший фиал.

Наконец-то заполнилась пропасть разлуки,

Я испил разговора с тобою пиал.

О ученейший муж! Стихотворец! Астроном!

Все что было с тобой — называл только фоном.

Ты закуской тоски заедал чашу славы.

И к седым волосам кабаки значил домом.

О поэт! Мне теперь навсегда невозможно,

Так, как раньше, ногами месить бездорожье.

Ты мне первый открыл, что у глины есть память,

Что устами отцев глина рцет осторожно.

О мудрец! На пирах я не раз повторял,

Так как ты разливая расплавленный лал

По бокалам, к призывам твоим возвращался,

То, как мудро прожить людям ты завещал.

О ученейший муж! О поэт! О мудрец!

Виночерпия друг! Юных гурий ловец!

Виноградной лозы — о Хайям — воздыхатель,

В чаше вечности временем мчимый пловец.

Я тебе посвящаю свои рубаи,

Пусть в подметки они не годятся твоим,

Как спасибо прими их, прошу, не гнушайся,

Как твои, они — чувства и мысли мои!

31.08.03

3. Десятая годовщина

(памяти Иосифа Александровича Бродского)

Ты замолчал не навек —

Этому не бывать,

Чтобы такой, как ты,

Долго бы смог молчать.

Смерть не лишила тебя

Речи. И немота,

Присущая мертвецам,

Все ж таки да не та.

Музы отдали тебе

Рупор силы такой,

Что и Аид во мгле

Выбить не смог ногой.

Стеком точеных фраз

В море сердечных глин

Ты достигал не раз

Самых больших глубин…

Блажен только тот поэт,

Который с землей во рту

После десятка лет

Будто трубит в трубу.

Речи о «молоке»

Льются с твоих страниц

И будоражат тех,

Чьих не увидишь лиц.

Буду всегда беречь

(Сетуя на года)

Горечь с тобой «не встреч»,

Обиду на «НИКОГДА».

20.01.2006

Цикл «Творчество»

***

Не знаю я, что заперто во мне.

Не знаю, кто и как сумел заставить

Услышать то, что скрыто в темноте,

И буквы в предложения составить!

Весна 1996 г.

***

Не всё то стихи, что ритмуется!

Не всякая рифма — стихи!

Поэзия там формируется,

Где чувства в сердцах глубоки!

Весна 2000 г

Лед и Пламя

Сизой дымкою тумана, утопившей все кругом,

Пелену самообмана лень ввела в мой отчий дом.

В дом души — порог стремлений, обиталище надежд,

Место дивных повелений — обернулось в дом невежд.

Как случилось так, что мысли уж не вьются боле здесь,

И стихов с огромной выси падших мне не перечесть?

Так случилось! Ум позволил бытовщине место дать,

Мир осуетил раздолье, мыслей бег, фантазий рать.

1. Лёд

В невозможное забвенье, будто под воду, под лед.

Канул в транс оледененья, заморозил жизни ход.

Я в подводности сомнений, глупых целей, скользких тем,

Бездыханным приведеньем шел под воду от проблем.

Нет, не тех проблем, что кормят, тело всхолят, напоят,

А от тех, от самых горних, душу кои воспарят.

Я подобно субмарине под полярной толщью льда

Все забыл, себя не видел… грудь замерзшая пуста.

Я, «Челюскину» подобный, в лед вонзенный замерзать,

Среднерусские просторы уж не чаял увидать.

В немигающем пространстве, в полусонности бреда,

Сквозь забвенье и ненастья искру вдруг душа зажгла.

2. Пламя

Что заставило поддаться, треснуть льду — мне не понять.

Только с той поры лишь драться, я не мог себя сдержать.

Будто Феникс с пепелища, распушив свои крыла.

Я взлетел туда, где чище… Лед огнем Душа зажгла!

Я взлетел над талой гладью, повелителем страниц!

Изграфиченой тетрадью капал слог с моих ресниц!

И над ровною водою белой плоскости листа

Я рифмованной зарею обагрил свои уста.

Пролетающей кометой, птицей-Феникс сквозь пургу.

Я, как будто бы монету, отчеканивал строку.

Зарифмованные мысли, окрыляющий простор.

Заритмованные выси, стихоплётный разговор!

* * *

Вечны Лед и Пламя — ритмы поэтической судьбы,

С монотонностью молитвы в жизни часто схожи вы.

Сквозь упругость мирозданья, прорывается живя

Вера — в творчестве, в страданьях, в строчках рифм Любовь храня!

13—14 декабря 2001 г.

***

Я стал хуже — во мне потухли стихи.

Стихи — стихии питали мысли мои,

Сейчас нет сказок — исчезли в бред синевы,

Стихи на прозу, как шторм на штиль сменены.

Я стал хуже, во мне потухли стихи,

Неуклюже ругаю прошлые дни.

Смотрю за спину, ищу зацепки глазами

Но нет опоры, ботинки жмут «по газам».

Я стал хуже — во мне потухли стихи

О, Боже! Друже — куда теряешься ты?

Водой меж пальцев уходят прошлого дни,

И не умыться вчерашней влагой земли.

Все вроде лучше, все краше, легче, чем «там»!

Но фокус в линзе вновь возвращает туда.

Горящим пальцем мне тычет старый прибор,

Что нет прекрасней, чем ветхих цифр набор.

Девятка, тройка тире девятка и семь.

Что в вас такого, что не забыть насовсем?

Какою гадью вы выжгли мозга кусок?

Как неуклюже воткнули пулю в висок!

Что в вас такого, мои весенние дни,

Что память снова меня бросает: тони?!

Я ей подвластен и возвращаюсь к тому,

Что жерновами меня магнитит ко дну.

Но мне прекрасен моей судьбы поворот.

Не так ужасен мой трезво-юный восход.

Мои ошибки, мои порывы, стихи,

Мои шестнадцать — вы странно так далеки.

Пусть перемены мне не меняют перо!

Хочу оставить хотя бы то, что дано.

Вы ешьте чаще меня, те странные дни,

Хоть стал я хуже, быть может, вспыхнут стихи?!

15—16.01.2003 г.

Январи

Странные вы мои январи,

Скучность длинных зимних ночей

В клочья разрываете вы.

Жутким этим вечным «зачем».

Нехотя за «зачем» в поводу

За реку повседневных речей.

Сном объят, я бреду, как в бреду

Вновь лечу за заветный ручей.

Маните вы меня, январи,

Кружите, заставляете вновь

Рифмой петь, стих плести до зари,

Снова ждать это странное «вновь».

Многие эти годы подряд

Не было хоть бы раз одного

«Чистого» от стихов января,

Мне понять этих дел не дано.

Год могу не писать, не искать,

Просто жить без излишних хлопот,

Просто петь, от себя отдыхать,

В этом всем год спокойно пройдет…

Только вот, наступает пора,

С посвистом лишь пройдет Новый Год,

Я вхожу под полог января,

Бурей вновь стих меня захлестнет.

Каждый год, лишь придет Рождество

Вспыхнет вдруг в голове у меня

Праздник стих. Стих — души торжество

Рифмы песнь. Стих — дитя января.

20.01.2003 г.

Посвящение стихам

I

Наше — вам!

Я пишу стихам,

В их луплю там-там

Не за «аз воздам»,

За любовь — за то,

Что сильнее нас,

Что всегда само

В нас находит лаз.

***

Не писать нельзя,

Будто в мозге вошь,

Пробежит, зудя,

Юной рифмы дрожь.

Будто в ухо влит

Мне стихов отит.

Мне душа велит

Изводить графит!

19.03.2004 г.

II Фототетрадь

1

На амальгаму страниц заянтарен

Средневековый монголо-татарин —

Почерк раскосый — дитя авторучки,

Воин витийный не знавший получки.

Синее множество литер немногих

Плотной лавиной, то всикось, то строгих,

Рысью бегущих рядов сотни тысяч —

Слева направо желающих высечь

Будничность жизни, рутину и память…

Лист обезличив, себя в нем оставить.

Так, захватив за страницей страницу,

Буквы, на каждой отстроив столицу

Смысла, на форуме выставят главный

Памятник рифме моей. Амальгамный

Оттиск событий, мое в них участье:

Пойманный кенар — фотографа счастье!

Фразы стихов, будто миг фотосъемки,

Чувства (навылет сквозь ручку) на пленке

Белых листов оставляют когорты

Буквенных шрифтов — морзянку аорты.

Сердцебиение — мозга одышка!

Глаз объектива и магния вспышка,

В фокусе ловят мгновения рифмы,

В ванне фиксажа мы бьемся о рифы,

В выдержке памяти стих проявится —

Синей наколкой на белые лица.

2

Фотографичность стихотворений —

Толика времени, хроника бдений.

Лишь только буква в зрачок окунётся,

Кто-то воскреснет, что-то вернется.

Схожа поэзия с фотоработой!

Та и другая имеет заботой

Изображения втиснуть в бумагу,

Время пришпилить к бумажному стягу.

Нежного взгляда (любимой решенье)

Глазу навечно отдать в утешенье.

Будь то стихов многословность читая,

Будь то прошедшего снимки листая —

Чувства похожи, едина ментальность —

Стихоальбомность, фототетрадность!

Снимки стихов на расклетчатой пяди —

Глянцевый отблеск фототетради!

20—22.03.2004 г.

III Языку

Я жажду написать хотя бы строчку

О том, о чем любой лингвист вам скажет,

А именно — язык гораздо больше,

Чем сумма слов в исходном лексиконе,

Чем просто связь меж звуком и объектом.

Язык надмирен, странен, бесконечен!

Кто хоть бы раз писал хотя бы строчку

Поймет меня и вспомнит ощущенье,

Как будто бы не ты руками ловишь

Слова и прибиваешь их к бумаге,

А сами буквы (будто у спирита)

Тебя ведут и что-то там выводят.

Феномен этот сложно оконкретить,

Но кто писал, со мною согласится —

Язык себя навязывает в рифме!

Чем краше слог, тем кажется волшебней

Процесс писания, чем гибче ваши мозги

Тем гибче рифма, слаще странность слога!

Мы слышим ото всех — литература

Каким-то образом бередит наши души,

Но, что важней въедается в поступки.

А это лишь доказывает связку:

Язык и действие — они неразделимы

(не только лишь механика общенья).

Язык не средство мысли, а скорее

Само мышление в процессе и в итоге.

Руины языка — конец эпохи!

Руины мозга — пища демагога!

Отбиться можно, сняв со стенки латы,

И щит Литературы — блеском стали

Пускай сверкает мысль и движет волю.

В таком щите тиран закаменеет

С горгоньей маской ужаса на морде,

А мозг — Персей воздаст свои почеты

Великой жажде — жажде языка!

04.04.2004 г.

IV Стихам

1

Стихи — вы не просто красивые звуки:

Похоже, вы — руки!

Вы пальцы, лепившие глину души человечьей!

Гармония речи!

2

«Поэтос» у греков — «Творец», ну, а значит, нас всех сочинили!

Нас всех обручили,

Раз созданы Словом от Слова зависеть,

И слово возвысить.

3

Нам Логос —

И путь, и маяк, и, уверен, спасения волос!

Его ухвативши,

Мы думаем им, говорим и, похоже, что дышим.

4

От слова зависим!

И в долге бессрочном за кипы написанных писем,

За нежное «да»,

За «я буду верен» и «знай же, я буду верна».

5

Слово — наш Бог! Созидает, ведет, обличает,

С Собою сличает.

Не может убить, уничтожить, играя, напротив —

Любить, не взирая!

6

Нам слово отдали, как дар величайший —

Он кровоточащий.

Мы цену не вправе забыть, даже если нам мозги

Изрезали розги.

7

Нам Слово —

Вселенной основа, нетленный фундамент — покрепче любого!

Вершина горы…

Мне стих — правда жизни и исповедь…

Чаще в столы.

30.04.2004 г.

***

Пусть я буду последний хам —

Не послушаюсь мудрецов!

Я соскучился по стихам;

У стихов, видать, нет концов!

Разрешу себе подышать,

Чтобы воздухом вздулась грудь!

Разрешу себе пописать,

Что бы лучше виднелся путь!

***

Стихи!

С языка, да наверх легки!

Путеводные маяки!

7 — 10.11.2016 г.

Зимний сон

За храпом хранятся сны

С осени до весны.

Поэтому дело поэта —

Дошкандыбать до лета.

Зажмуриться. Съёжиться. Выжить…

Весной же на рельсы, на лыжи!

По железной лыжне до рифмы! —

Ни пролежня что б ни стигмы.

В неглиже, —

Постукивая «фаберже»!

29.12.2016 г.

Творчество

В уголках души моей тлеет творчество.

Оно одинокое и малоподвижное.

Оно боится своего одиночества,

И дружит лишь с книгами. Их дружба книжная

Пахнет свежим обрезом и старой «корочкой»,

В детстве стоящими синими лыжами,

Советской утварью на застеклённых полочках,

А я бы хотел, чтобы пахло рыжими

Косичками дочек, женою пахло бы…

Почему, когда хорошо — не пишется?

Какими силами творчество вспахано?

Кем засеяно? Чьё мне эхо слышится,

Когда пишу? Почему же в радости

Время нет писать — вот дилемма!

Сила творчества может в слабости?!

В одиночности вся проблема?

27.10.2020 г.

Наедине с Минотавром

Родина слов — где-то на стыке мысли и страсти,

Где-то в борьбе чёрного с белым! Творчества снасти

Нам подарили, чтоб не погибли в стенах Лабиринта,

Речью скитаясь внутри коридоров и в комнатах Крита.

Олово слов залито в горло прямоходящим!

В заводьи снов мчусь между стен с кем-то мычащим.

Проклят навечно с бронзой зеркальной ругаться у лавра,

Кричать и касаться рукой пятипалой копыт Минотавра.

31.12.2020 г.

Цикл «Моя Античность»

Сон

(Е.Т.)

Мне снится, будто снова в древнем Риме

По улицам кривым и виадукам,

Подобно греческим богам на той картине,

Иду я вновь, внимая тихим звукам.

Иду я мимо кабаков и возле храмов

С кариатидами, с фигурами атлантов,

Грущу от сточных вод, от грязи, хлама,

От патрулей когорт, от факелов — гигантов.

Мне ночью хорошо брести уныло

И вспоминать тебя, одетой в счастье,

Стучат сандалии по Риму — центру мира,

И ветер воет, надувая где-то снасти.

Я думаю о том, где снова встретить

Смогу тебя — Империя огромна.

Боюсь, чтоб не пришлось лишь на том свете

Увидится. Хотя ведь все условно.

Ищу тебя душой, ведь не найти глазами,

Здесь, в Риме, провели мы как-то лето,

Всего не вспомнить, что здесь было между нами,

Ищу, но время не дает опять ответа.

В тоске и горьких думах о прошедшем,

Я подхожу ко храму — мысли вьются.

Молюсь богам о духе снизошедшем,

Чтобы опять назад к тебе вернуться.

Я сел на нижние ступени возле храма,

У храма с белыми колоннами из света,

В нем жрицы Афродиты спят устало,

Их лица красного от жара плоти цвета.

Я сразу вспомнил одеянье цвета неба,

Ты тоже Афродиты жрица в храме,

Твой голубой наряд, как призрак или небыль,

Струится, растворяясь между нами.

Глаза закрыты — перед ними твои слёзы,

Бутон волос слегка качает ветром,

Уста, как две коралловые грёзы.

И я горжусь тобой, и в целом — светом.

Я закрываю взор, но открываю душу,

Я лег у храма, распластавшись по ступеням.

В глазах — круги. Их свет идет наружу.

Себя я чувствую страдающим Орфеем.

Передо мною ты, твои глаза и губы,

Твоя туника, танец Афродиты.

Мои мечты, как сны — мягки, не грубы,

Воспоминания блестят, как лазуриты.

Я снова вижу все, что было с нами,

Ночь давит на мою немую душу,

Заря восходит над семью холмами,

Я поднимаю с лестниц свою тушу.

Я вновь иду по улицам старинным,

Дышу тем воздухом, каким и ты дышала,

Иду путем любимым — самым длинным,

Дорогой, по которой ты бежала.

Мне снова снится, будто я гуляю в Риме,

Во времена, в каких естественно и не был,

Ищу гречанку, чье сейчас не помню имя…

Я лишь во сне живу, а днем я только небыль.

20—21.06.1997 г.

Размышляя о Тесее

I

В Элладе осень. Пахнущий кострами

Озон прошел. Свинцовый неба диск

Смывает копоть стройными дождями

С усталых лиц.

Мой глаз закрыт. Другой чуть-чуть прищурен,

В тумане взора видится порой

Кораблик в море, мающийся бурей.

Похож на мой.

Чернеет парус. Посейдон в припадке

Орет на рыб, исходится слюной.

Плюется пеною, кудрявит тела складки,

Ревет волной.

Гребцы сидят. Их вёсилишки — щепки,

Их парус — тряпка, носовой платок.

И страх о завтра, о любимой девке —

Летит в поток.

Не плач, Тесей, гребцы не виноваты,

Их лодка не зависима от них.

Сейчас не обойтись одним талантом…

Штормит старик.

Не плач, герой. Не одинок ты, знай же —

У многих Посейдон ломает жизнь,

Цунамит старый и навряд ли скажет:

«Дружок, держись».

* * *

Я, как и ты — вся жизнь кипит страстями!

Как ты, я сам забрался в лабиринт.

Мне в спину крикнули: «Неужто сам с усами?»

Кровавый бинт

Вокруг души. Чего хочу — не знаю.

Как ты, я ломанулся за других…

Но чу! Бык замычал на Пасифаю —

Твой сон о них.

Спит минотавр — он зеркало кривое

Твоей души. И в веренице дней

Маячат сны в венозных лужах крови…

Боюсь твоей.

С тобой четырнадцать — унылая команда.

Садясь за вёсла, знали, что доплыть

Назад всем не удастся, и не надо

Судьбу винить.

II

Великий Крит раскрыл свои объятья

Тебе, Тесей. Он несказанно рад,

Скрестив персты (и лучше нет занятья!)

промолвить: «Брат!»

Лукавая старуха, улыбаясь,

Берет «под крендель», мозги крутит в винт,

Потом вдруг «Ой!», как будто просыпаясь:

«Там лабиринт».

Ты сам полез. Тебя никто не нудил

Засовывать в петлю могучий торс.

Сомкнулись комнаты на шее в плотный узел.

К нему прирос.

Дедал — дурак! Он выдумал красиво

По слепку мозга выдолбить ходы.

Засунуть монстра, чтоб ходил уныло

Туды-сюды.

Но не учел; не все в водоворотах

Сложнейших партий. Шахматный игрок,

Он, ближних обходя на поворотах,

Их не берег.

И где твой сын? Кто дальше в эстафете?

Что толку в крыльях, если сына нет?

Из-за чего ты шел на жертвы эти?

За звон монет?

За идеал? За чистое искусство?

Монументальный стиль тебя пленил?

Архитектурные высоты? — Все паскудство!

К свободе плыл?

Но Бог с Дедалом. Впереди Сицилья.

Там отдохнет талантливый эллин.

Свою он роль сыграл — сожжены крылья.

Все в нафталин.

III

Тесей, не спи. Страшны не сами стены.

Блудливой Пасифаи страшен сын,

Порок залил живую влагу в вены

И в них застыл.

Лукавят греки, морщась эпатажно,

Мол, бык был страшен в минотавре — нет!

В нем страшен человек, и это важно!

Он — твой портрет.

Твой минотавр лишь ждал тебя до срока,

Как ждут замки проглатывать ключи.

Твой минотавр — лишь ты с другого бока,

Как ни кричи.

Да, вы — одно! Порок и доблесть в сплаве!

Не ты его, а он тебя нашел.

И важно то, чья сталь в лихом ударе

Бьет хорошо!

Так будет впредь. В житейских лабиринтах.

Не раз нанизан будешь на рога.

И сам не раз под горькой пива пинтой

Из-за угла,

Воткнешь металл в одышку страшных мыслей,

И опрокинешь твердолобость дней,

И скинешь сны, что гроздьями нависли,

С души своей.

IV

Ну вот и все. Покамест ты в фортуне,

Трешь о песок окрашенный металл,

Мотаешь нить, что прихватил не всуе.

(Привет, Дедал!!!)

Без этой нитки, что твоя победа?

Ты б заблудился в каменном гробу.

Тебя любовь спасла, не сила Архимеда.

(В чем ни гу-гу.)

Сказать всем «ша» и броситься на вилы —

Одно. Совсем другое после битв,

Найти дорожку в лабиринтах виллы,

Где эхом стих

Гудит. А на другом конце спирали,

Телефонической пружинностью скрипя,

Я слышу голос той, что, точно знаю,

Спасла меня.

V

Да: Ариадны нить — всего скорее первый

И телефон, и телеграф, и телефакс.

Клубок любви. Спираль энергий пневмы.

Слов перифраз.

…Но чу! Свобода! Что где подевалось?

Теперь сквозь бурю видишь двух. Старик —

Кентавр и отец, их роль связалась

В мозгах твоих.

Херон — мудрец, учитель в порах кожи.

Но разум человеческий вопит:

Ведь он кентавр и как догнать мы можем

Того, кто спит,

И то стоймя. В нем лошади две трети.

Ему (почти коню) и не понять,

Что кровь хиляжная, что каплет в жилах этих —

Ему не стать.

Тесей счастливчик! Твой Херон один лишь.

Моих же двое! Эван, повезло!

(Сочувствуй, брат) их фомкой не разнимешь,

Не пнешь в гузло.

Копытами лягают — вроде учат!

Кусают зубом — вроде говорят,

Терпи, мол, юноша, ведь всяк свой получит.

Вертай назад.

Хреново быть, наверное, кентавром,

Твой мчит совсем иным размахом таз,

Ты рад бы подождать, но с каждым шагом

Обходишь нас.

Прости Херон, что я тебя не слушал.

По кой-то черт забрался в лабиринт.

Но Крит за мной! Хоть, может, в этот случай

Я — фаворит!

Но мы, Тесей, еще в одном несхожи;

Не прыгал с кручи в воду мой Эгей.

Не жег медузами на дне умершей кожи.

Среди камней.

* * *

Ну вот и все. О всем сказал, что думал.

Прощай, Тесей! Давай себя беречь.

Я открываю глаз, что был прищурен

Мне хватит встреч.

VI

Зима в Элладе. Листопад не в моде.

Воскресший минотавр избороздит

Сугробы. Он одет не по погоде,

В следы глядит…

Но мне плевать. Ни страха, ни тревоги.

Одной лишь мыслью прогоняю их.

Душа несется к той, сказать с дороги:

«Ich liebe dich».

ноябрь — 6 декабря 2003г.

Моя античность

Страх хуже смерти (пословица)

1. Фобос

Среди старых стволов есть омут,

Брат космической чёрной дыры.

В глубине его дремлет омуль —

Вкруг его золотые сны.

Нет там продыху человеку,

Мрачен «сбытиев горизонт».

К тому омуту мать калека

Обреченных детей ведёт…

С Темных Пор обагряют вены,

Кровь заветную в омут льют.

Бога нет в этом страхе. Немы,

Те кто жизнь свою раздают.

30—31.10.2016г.

2. Деймос

Меня ужасает моя немота,

Забитое в рот безгласие.

Мертва заповеданная мне, та,

Которая суть — Согласие*.

В миражной дремоте её проспал.

Легко расплевал по урнам.

И первородство своё отдал —

Комедии и котурнам.

***

Средь бетонных громад города,

Я закутав себя в бороду,

Сквозь личину глазами её ищу.

Сквозь личину не говорю… пищу.

18.11.2016г.

*Согласие или Конкордия — римская богиня, аналог греческой богини Гармонии.

3. Арес

В отражениях поле сражения!

С моим шёпотом и лицом —

Каждый первый! Эффект умножения —

Раб с нашейным зелёным кольцом!

На ристалище гибнет голос.

Похоронены руки под

Слоем ран. Игогочет Фобос —

Зазеркальный мой антипод.

Моя комната — мне не крепость;

Голоса достают и здесь!

Я в зеркальной войне — нелепость!

Лишь копытами взбитая взвесь.

22.11.2016г.

4. Гармония

Как вернуть мне её малодушному?

Тишину мою! Мой Покой!

Как мне вымолить ноту нужную,

Чтобы голос вновь стал трубой?

За Гармонию взял гормонами.

За Конкордию взял «Конкор».

По больницам расквартированный,

Ухожу, как на дно линкор.

Пусть пируют Харонов праздник

Люди в белых халатах! Пусть!

Во мне есть ещё тот проказник,

Что пинками прогонит грусть!

Я сбегу с похорон Хароньих,

Прихвативши его весло,

И на белых крыльях вороньих

Черным вытравлю — «Повезло!»

Разрисую клинок под прялку!

Приберусь на своём столе!

Отыщу свою жизнь-беглянку,

Между павших на той войне.

…И закрою глаза уставший…

…И проснусь, досчитав до ста…

Меж осколков зеркал упавших,

Я найду образок Христа!

22.11.2016 г.

Цикл «В храме»

Перед службой

Иду ко входу в храм неторопливо.

Плывут платки, снимаются панамы.

Детишки разные бегут куда-то мимо —

За ними пробегают папы, мамы.

Я захожу в ворота приходские,

Повсюду нищий, нищий, нищий, нищий.

Все грязные, разутые, босые,

Крестятся и бормочут: «Дай нам пищи».

Я захожу — во храме толпы люда.

Все молятся усердно на иконы.

Я лица вижу, язвы от простуды,

Штаны в полоску, красные погоны.

Вхожу на клирос, жду начала службы,

Лучи от витражей скользят по стенам.

Я думаю о скрытых тайнах дружбы —

И мчусь по гладиаторским аренам.

Все замерло, не дышит, пахнет воском.

Все в нафталине ладана недвижно.

Ни девушки в костюмчике неброском,

Ни тетеньки, ни дяденьки не слышно…

Июнь 1997 г.

Рождение

Промчались! Моргнули, как миг! Унеслись!

Две тысячи лет пролетели над нами.

И тысячи душ родились, вознеслись,

Над нашими общими головами.

Что вынесли мы из истории мглы?

Что же осело в потомственных клетках?

Что зафиксировал из чехарды

Глаз человеческий, зрящий так метко?

Казни и пытки, гонения, войны!

Деций, Троян, Марк Аврелий, Нерон,

Толпы людей, что до крови голодны —

Львами сжирают Экклезеон.

Экклезеон, чьи младые побеги

Топтаны были ногами людей,

С пухлыми ручками, с пузом от неги,

Томно плывущих с утра в Колизей.

Экклезеон, семена чьи горчичные

Малою толикой в землю вошли,

Те, что вчера ещё были статичными,

Ожили вмиг — семена проросли!

Гностики, маги, жрецы, гедонисты —

Рвали, топтали побеги любви.

Римские Гаи — утех активисты,

Мучились долго… и все ж не смогли!

Рим пал в Милане, задолго до гуннов,

Не от Аттилы и прочих вождей —

От символа веры, от пытанных в тюрьмах,

И, как не странно, безглавых людей.

Люди с главами шагали на плаху,

Лишь для того, чтобы точно чрез миг,

Быть обезглавленным — вот это плата,

Чтобы забил чистой веры родник.

Церковь рождалась не мной, не тобою,

Хоть и живет и во мне, и в тебе.

Церковь построилась Божьей рукою,

Стоя на вере, с Христом во главе!

30.12.1999 г.

Кармил

Утро восходит над горными цепями

Солнечный луч тихо лижет холмы.

Люди, что тут же по склонам рассеяны,

Молча встают, ожиданья полны.

Кто-то, пришедший из Дана, тревожится —

Вдруг все уже без него началось —

Смотрит вперед, что-то шепчет и ёжится,

Нервы в комок… всё внутри собралось.

В утренней дымке с востока, из города,

Из Самарии, из центра страны,

Вьются веревочкой люди, чьи бороды

В утреннем свете лишь четко видны.

Это пророки, жрецы финикийские

В капище, что на Кармиле, идут.

Молча шагают их служники тирские,

Тучных тельцов на закланье ведут.

Рядом же с ними, задумавшись, поодаль,

Полный величия, шествует — он! —

Божий пророк из далекого города.

И из-за слов его слышится стон.

Он говорит всем о том, что в Израиле

Нет больше веры, законы не чтят.

И, что Господь всем явит в назидание

Силу свою для смирения чад.

Он объявил, что сегодня потребует,

Чтобы пророки Ваала зажгли

Силой молитвы тельца. И он жертвует

Жизнью, коль это бы сделать смогли.

* * *

Вот уж полдня, раня тело и голову,

Вопли пускают. Уж мухи и вонь

Возле тельца, рассеченного поровну

Кровь уже высохла… где же огонь?

* * *

Время пришло! Илия поднимается.

Бог разверзает утробу небес.

Молнии вспышка, и огнь является.

Жертву он лижет — зажегся телец!

***

В этот же миг тишину над вершинами

Рушит людских голосов ярый крик:

«Бог Илии — Бог Израиля! Лживые

Боги жрецов. Эй! Держите там их!»

Кто-то, пришедший из Дана, врывается

В группу жрецов. Тащит двух за собой.

К речке ведет, что Киссон называется,

Там Илия бьет их твердой рукой.

* * *

В дымке вечерней над горными створами

Ветер слова Илии разносил…

Помнят молитву ту небо с просторами,

Люди и ты — о, преславный Кармил!

11—12.07.2000 г.

Рождественская Русь

Утра свежего дыханье,

Навевающее грусть,

Многословное молчанье —

Всё люблю в тебе я, Русь!

Расширокие просторы!

Распушистые снега!

Замороженные зори!

Ёлок снежные стога!

Всё в тебе сейчас прекрасно —

И мороз, и тишина.

В захрусталеном пространстве

Ожидания полна.

Ждешь, когда взликуют трубы,

И рассеяв ночи грусть,

Снова в храмах возликуешь

Ты — рождественская Русь!

И с твоих же колоколен

Звоном в небо вознесусь,

Золотыми куполами

Позолоченная Русь!

И когда минует праздник,

В мыслях вновь к тебе вернусь,

Все такая же родная.

О, Рождественская Русь!

30.12.2001 г.

Иордань

Ледяные кресты на твоих Иорданях,

Серебром рассыпают в крещенскую ночь.

Ледяными перстами мороз обнимает,

Разгоняя все лишнее в разуме прочь.

В реках дыры зияют — ночные купели.

Освятилась крестами вода на Земле.

Крест во льду, крест на небе, крестами синели

Ледяные траншеи на снежном листе.

Звезды, будто треща на крещенском морозе,

Неустанно мигают и словно манят,

Окунувшись три раза, подумать серьёзней…

Оценить, что в себе эти воды хранят!

Кто вступил в них, стопою своей освятивши!

Кто возвысил свой голос: «Сей сын Мой», — сказав!

Кто велел, научив, и народы крестивши

В этой самой воде грех омыть приказав,

дал смиренья пример — от руки человечьей,

Не имевший греха, был водою крещён…

С той поры, вы мне скажите, канула вечность!

Ну и пусть! — Этот праздник на жизнь обречен!

Так гори же на солнце и в тусклости лунной,

Ты сверкай Иордань над Крещенской Землей.

Освещайся вода! Просвещайтеся, люди!

Загорайтеся души Крещенской Зарей!

20.01.2002 г.

Великопостная молитва Ефрема Сирина

Наших жизней Боже — Повелитель!

Праздных слов, уныния, а так же,

Духов праздности и власти стрелобитий;

Отжени от наших душ, о, Блаже!

Целомудрия ты даруй нам, терпенья,

В дар смиренномудрия пошли же.

Силу даруй нам любвинесенья —

Чтоб к тебе подвинуться чуть ближе.

Ей, Царю! О, Господи, увидеть

Дай грехи свои, открой нам наши веки.

Ближних осужденьем не обидеть.

Яко благ еси Господь — из века в веки!

4.03.2002 г.

Пасха

Тишина над храмами клубится,

Темной синью реют небеса!

Будто Кто-то хочет возродиться,

И воскреснуть от забвенья сна.

Медлят стрелки в ожиданьи стылом,

Трепет их движения сковал.

Люди в храмах слушали красивый

Голос, что «Деяния» читал.

Звонкий голос в тишине безмолвной —

В храме только он один звучит.

Время встало пропастью бездонной —

Пред Великой Тайной — всё молчит.

Стихло чтенье… звук и тот растерян.

Стрелки бьют двенадцатый аккорд…

Взорван мрак! Ночной туман рассеян!

Мчатся ангелы — невидимый народ!

Зазвени же мир колоколами,

И запойте ангелы с небес!

Совершилось то, чего так ждали,

Радуйтесь — опять Христос Воскрес!

Смерть убита! Жизнь — восстала к жизни!

Светлый луч пронзает терний лес.

Люди вновь нашли свою отчизну!

Вторят Ангелам: «Воистину Воскрес!»

28.04.2002 г.

Мой ответ Унии

Ну приму примат — ну и что?!

Стану я прелат — ну и что?!!

Пусть мне говорят: «Всё — не то,

В церкви у тебя, Тенето!»

Лучше быть мне тем тенетом —

Только бы ни вашим хвостом!

Я тогда ни тут и ни там!

Хоть бы где, быть скверно хвостам!

И с каких КАМНЕЙ — вот мерси!!

Богу мне кричать — «Вознеси!?»

05.09.2003 г.

Memento mori

Помни о смерти и во век не согрешишь.

(Святотеченая мудрость)

Тело истлеет, истлеет дело,

Фразы истлеют, истлеют тли,

Съевшие тело. Все время съело!

Время их съело — года и дни!

Мысли не смело, желай не смело,

Дело—не—дело лукавь, хитри.

Мелкие глазки, худое тело.

Мелкой душонкой — слыви! Слыви!!

Но, когда доски, зело неброски

Сверху положат, гвоздем забьют,

Червем поедены эти доски —

Будут не вечный твой, знай, приют!

Дел твоих память тебя разбудит —

Взятого вечностью к жизни той!

Память поступков тебя осудит,

Память осудит — никто иной!

Дети не вспомнят, и внук не вспомнит

Мелкую личность, загнивший плод,

Память тебе лишь все-все припомнит,

Страх поцелует в закрытый рот.

Смерти ужасней, ужасней рубки —

Память поступков — укол греха.

Будут бичами свистеть проступки;

Их не исправить — мертва рука!

Чтобы по смерти мы Смерть не знали,

Помни при жизни и о смерти. Помни —

Совесть при жизни живет делами!

Память поступков — в селеньях горних!

17—18.11.2004 г.

Памяти деда

(моему деду — Ивану Николаевичу Чернышову)

Я весь день припадаю к Псалтири,

Как к колодцу с холодной водою.

И, как после безводной пустыни, —

Наслаждаюсь безбрежной рекою.

Эту жажду унять очень сложно;

Больше пьёшь, а она только крепче.

И не пить для души невозможно —

Только в жажде становится легче.

Я читаю давидовы песни;

Пью один, но глотает нас много.

Пью земного, чтоб в горнем воскресли…

И не жажду в сей жажде иного!

6.05.2007 г.

Храм в Прозорово

Храм — точно выстрел вверх!

Странный пространства прогиб!

Он оживляет тех,

кто уж почти погиб.

1

За век почерневший храм

Стенами не рухнул ниц.

Небом повёрнут к нам,

Роскрышью стёртых лиц.

2

Ссадиной кирпичей

Раненый потолок,

Эхом зовёт врачей…

Кто бы ещё помог.

3

Святые как будто в ночь

Вышли, Египет спит.

Саже не превозмочь

Светлости их ланит.

4

И тот хоровод из лиц

Не символ (тем паче art),

В нём пенье Пасхальных птиц,

Души нашей зимней Март…

5

…в храме лишь тишина,

Стою на доске один,

А за окном дома,

Дым от печных кадил.

6

Внутри, как извне — темно.

Слышу лишь мерный стук,

Может быть, то в окно

Сотней промокших рук

7

Дождик стучит во мгле,

В гости желая вплыть…

Я же стою, и мне

Так хорошо здесь быть.

8

Смотрю я наверх во тьму,

Глазами брожу наугад,

И на себе ловлю

Евангелиста взгляд.

03.10.2008 г.

Молитва

Стань поводом моей молитвы,

Затем её поводырём.

Затем Пристанищем укрытым,

Свещёй, горящею в проём

Двери, чья Ручка позлащёна.

Руном, по утру орошенным,

Затем, стань для души моей.

Введи в чертоги, где страстей

Уже не палят искушенья.

И не оставь без попеченья

Души блуждающей. Возьми

Труд заступленья пред Всевышним,

Чтоб не остаться внешним, лишним —

Избегнуть адовой резни!

К Тебе, как к Взбранной Воеводе,

Приходят страждущих полки,

И в этом слёзном хороводе —

Услышь меня. Сумей! Смоги!!

…И дав душе моей напиться,

И став молитвою моей,

Благослови не РАСТРОИТЬСЯ

В смятеньи бурь, в мельканьи дней.

28.11.2008 г.

Лития на Рыбинской ГЭС

За три дня до декабрьских нон,

Впервые с момента рождения,

Шлюзы, закованные в бетон,

Вбирают церковное пение.

Рабочие, красную сжавши горсть,

Сконфужено крестят каски…

И к небу просится чья-то кость,

Оживши, как в старой сказке.

И в братских могилах з/к встают,

Расправив худые плечи.

И под долгожданную литию

Рыдают в руках их свечи!!

И всяк, кто так долго в земле лежал,

На стройке плотинной сгинув,

Сегодня уверенно пальцы сжал,

С живыми молясь за плотину.

Возглас… Прошенье… Орарь-крыло,

Всё выше скользит, всё тише…

Вечная память, всем тем, кого

Сквозь толщу бетона слышим!

13.12.2011 г.

Краегранесие

(Посвящается моей семье)

Сорванный с веток ветер падёт на плечи.

Рваный ажур мороза лизнёт мой фас.

Отзвуки чьей-то Высшей, фантомной речи

Журчат сквозь нас.

Дрогнет в руке уставшей букет снежинок.

Если б не это место, то Рождество

Снова бы стало пачкой цветных картинок —

Только бы и всего.

Валит клубами дым над замёрзшим градом.

Облак румяно-сизых кружится парь.

Мимо домов простуженных, где-то рядом,

Хрустим, как встарь.

Розовощёкая Эос уронит слёзы,

Иссине-белым сбрызнет родной атолл.

Станут кораллами чащи лесные, грёзы

Трёх малышей, что ногами согреют пол.

Острость звезды далёкой ожжёт ресницы.

Высветит Служба в сердце — пейзаж с волхвом.

«Ышь… поди!» — Ангел крикнет богоубийце…

Милые, с Рождеством!!!

23.12.2012 г.

Страстная седмица

1. Великий Четверг

Бог в «Чистый Четверг» —

физику опроверг,

пресуществив вещество.

Он обновил родство!

Взяв в руки хлеб, вино,

с Телом своим в одно

как-то их сосложил,

чтоб человек зажил

ярче, смелее что ли!

Глядя за боль бы, боли

боле не видел. В роли

жертвы теперь навек —

Бог, а не человек…

Светимся изнутри —

вкуси и сам посмотри!

16.04.2020 г.

2. Великий пяток

Мой Зверь кричит внутри — «Распни!

Распни Его, как те распяли!

Копьём заточенным проткни,

что б Кровь текла по хладной стали!»

Прости! — Спаси меня!! — Прости!!!

Дерзнул рукою немощною

Из бездны вопль вознести…

Дерзнул прощённым быть Тобою.

14.04.2017 г.

3. Великая суббота

Как человек — Ты во гробе

Лежишь — о, ужас! — и не дышишь.

Но даже мёртвый, Ты в борьбе —

Воюешь ад, где вопли слышишь

Умерших пращуров! И вон

Ведёшь чрез сломаны ворота!

Где Горни Воинства в поклон

Тебе склоняются поротно.

Как Бог — Ты жив! Как человек —

Лежишь, обвязан пеленами.

И как слеза стоит меж век —

Застыло сердце меж камнями.

27.04.2019 г.

В день памяти Седьмого Вселенского Собора

Было время — за иконы вешали,

Пускали с художников красную юшку,

С какой только дрянью не перемешивали,

В какую топить не совали лужку.

Как могли редуцировали Славу Божию;

Спокойно всех резали — без отвращения…

Обзывали образы рожами,

Обзывали их извращением.

Десятками лет испытывали на вшивость,

Ломали иконы с хрипотцой и пеной,

Ругались на тех художников, что чуть живы,

С отрубленной правой писали левой.

25.10.2020 г.

Цикл «Стихи детям»

История одного Города

От историка

Есть на свете дивный Город!

Он без башен и без врат,

Он скорее стар, чем молод,

Да преданьями богат!

Верь — не верь, но он повсюду!

Без дозоров и границ!

Он в цветочных пёстрых блюдах,

В красных ниточках зарниц.

Он берёзовым дурманом,

И душистою травой,

Словно, чудным океаном —

Затопил весь Шар Земной!

А живут в том славном Граде:

Пчёлы, осы, мотыльки,

И улитки на ограде,

И стрекозы у реки.

Как сказал, он — очень старый!

И историй в нём не счесть…

Ты страничку ручкой правой

Перекинь, чтоб их прочесть!

Самая старая история

Однажды, очень старый жук — увидел облака.

Он сразу понял — будет дождь, почти наверняка!

Тот старый жук собрал детей и им сказал: «Ну вот!

Нам нужно строить корабли, чтобы спасти народ!»

Из облаков росла гроза. И выпал сильный град.

Дождь лил почти сто дней подряд, залив тот дивный Град.

Все те, кто, веря старичку, взошли на корабли —

Сумели бурю переждать. И их спасти смогли!

Гроза ушла, и Солнца луч гнёт радугу! С тех пор,

Семья жука того живёт среди Армянских гор.

О рождении Города

Между речек двух, на низких берегах,

На зелёных, плодороднейших лугах,

Где цветы росли — там ветер лёгкий дул,

И пчелиного труда, был слышен гул!

Пахло воском там, и россыпи пыльцы

Собирали пчёлы — мамы, а отцы,

От врагов оберегали этот луг,

Так, что в гости мог зайти лишь добрый друг!

У пчелиных мам хоть дел — невпроворот,

Но из той пыльцы они варили мёд.

И под вечер, в предзакатной тишине,

Когда Солнца красный луч блестел в окне,

Улей, полный теплоты и доброты,

Распивал меды, болтал до темноты.

И пчелята перед тем, как лечь в кровать,

Маму с папою летели обнимать!!!

Так, из крепкой и трудящейся семьи,

Будто ульи — государства возросли.

И с тех пор, скажу вам честно, без вранья, —

Созидается лишь там, где есть Семья!

История о древнейшей письменности в Городе

Жил однажды в центре Города

Скарабей — навозный жук!

От природы был он доктором —

Цирковых, смешных наук.

Он ногами очень весело

По арене шар катал.

На руках ходил и песенки

Баритоном распевал.

Детям, право, очень нравились

Представленья в шапито,

Но однажды красный занавес

Не раскрыл, увы, никто.

Простудившись, две недели

Скарабей лежал в постели.

Две пиявки — два врача

«Пили кровь» из циркача!

Детям стало очень грустно.

Просто до кошмариков!

Ни кульбитов вам, ни песен,

ни навозных шариков!

Чтобы было скарабею здоровее жить,

Все решили скарабея как-то рассмешить!

Взяли дети по папирусу,

по чернильной баночке,

И давай чиркать картинки,

Тонкой, острой палочкой.

Кто жука нарисовал вместе с лягушатами;

Говоря, что только он мог так петь с ребятами.

Кто с улиткою бега по странной траектории…

Так жуку они поведали — про жука истории!

Эти детские каракули

Скарабея так порадовали!!!

И с тех пор, чтоб что-то высказать,

что-то рассказать, —

На папирусе картинки стали рисовать!

Отправлять друг другу письма, книги составлять,

А картинки эти Письменностью стали называть!!!

Античная история

Средиземный муравейник

Населяли муравьи.

Муравьиный род старинный

Славен, что ни говори!

Было время муравьиных,

Всюду ждали мастеров.

Кораблей их — грозных, длинных,

Ожидали сто портов.

Муравей был славный воин!

Выйдя с честью из боёв,

Уваженья стал достоин

Аж до самых, до краёв!

Инженер и Архитектор,

И Философ, и Певец…

Но однажды, вдруг, исчезла

сила пламенных сердец.

Так бывает!.. Нам же дорог

Вывод тот, что муравьи —

Красоту! — чем дышит Город

Передать для нас смогли!!!

Самая главная история

Свет померк, и бледная Луна

Между рваных туч почти что не видна.

Ветер воет, будто с кем-то говорит.

В темноте одна лишь звёздочка горит.

Света мало, ночь сгустилась над Землёй —

Не хватает света звёздочки одной.

Лишь троим она — желанный маячок…

Вдруг во тьме мигнул полночный светлячок!

С пастухами он, сверкнув, заговорил,

И к пещере путь полночный осветил!

В ней ютились мама, сын и старичок.

«Он пришёл!» — спел Вифлеемский светлячок.

***

Годы минули! И вновь полночный мрак,

Почивает на горах и на долах.

В лунный свет, как будто в саван, тишина

Завернулась, ожиданию равна!

Но средь ночи, будто блик внутри зрачка,

Всполыхнул опять фонарик светлячка!

Осветив ночного марева клочок,

«Смерти нет!!!» — пропел Голгофский светлячок!

Гибель Помпей

Над горою дым клубится!

Пепел хлопьями летит!

Под горою вереницей,

Лава красная кипит!

Заливает лава склоны —

Выжить граду не суметь.

Но велят жукам погоны

На огонь с водой лететь!

Город в пламени сгорает!

Жук-пожарник подлетает!

Над пожарищем кружит —

Пламя с воздуха крушит!

Утомлён отряд пожарных —

Вроде справились с огнём!

Но Везувий — ох, коварный!

Город пеплом поглощён!..

Пусть Помпеи научают,

Строить дом в Сургуте, в Каннах!

МЧС — предупреждает:

Не селитесь на вулканах!!!

Великое переселение насекомых

Как-то очень жарким годом — расплодилась саранча.

Прыг да скок с окраин в Город! Всех пугает, стрекоча!

Разбегаются козявки с обжитых уютных мест!..

Саранча от травки к травке… всё подряд в дороге ест!

Насекомыши теснятся. Нет местечка уж для всех!..

Саранчата лишь глумятся. Хрум—да—хрум! Да злобный смех!

Перепутались, смешались в городе все жители.

Не спасли свои жилища и клопы-воители.

Город новые кварталы строил вместо брошенных,

очень долго обижаясь на гостей непрошенных…

Вот и нас, чтоб саранчою не назвали никогда,

Лучше будем, братцы, строить (чем захватывать) дома!

Великие географические открытия

Стало тесно в старом Городе.

Встань куда — отдавят пальцы!

Город выручили гордые

Водомерки — португальцы!

Каравеллы быстроходные

Снарядили, вышли в море!

Смотрят в трубочки подзорные!

«Эх! Подышим на просторе!»

Долго плавали кораблики,

Разлетаясь в синьку птицами!..

Земли были вскоре найдены,

И увенчаны столицами!

И с тех пор, я слышал (правда ли?!

Верить в то причины нет!)

Белый Свет разделен надвое:

Старый Свет и Новый Свет!

Букашки — воители

1

Аты—баты! Аты—баты!

В бой идут клопы-солдаты!

Клоп-солдат — весьма силён,

Только, братцы, — не умён!

Из-за этого беда,

Приключается всегда.

Появляется ловкач,

До войны весьма горяч;

Пара взглядов!.. Пара слов!

Клоп-солдат к войне готов!!

2

Как-то их, во время оно,

Собралось два легиона!

Дружно выстроились в ряд!

Спины красные горят!

И давай кругом ходить,

Карту Города кроить!

А вождём их был солдат,

Что хотел сместить Сенат!

Да предателей ватага

За углом… погиб бедняга.

3

Был ещё один атлет;

Шапка есть, а роста нет!

От трактира до трактира,

Захватила четверть мира —

Корсиканская блоха!

Ох! Искусаны бока!!

На неё нашлась соседка —

Одноглазая медведка!

Тюк, да тюк — и нет блохи!!!

На могилке лопухи!

4

Жил ещё любитель мук —

Красно-черный злой паук.

Он своею паутиной,

Будто сетью или тиной,

Город напрочь переплёл

И в полон детей увёл.

Но и к этому, ребята,

Под конец пришла Лопата…

5

Все злодейские богатства

Время съест, как не крути!

Ну и где теперь те царства?!

Вон! Валяются в пыли!!!

Эх! Клопы-солдатики!

Эполеты, бантики!

Лишь Любовь, ребята, может

Чудом дивным прорости

И оставить след на коже

Поистоптаной земли.

Открывай глаза и уши!

Пусть Любовь наполнит души!!!

А клопы пускай сидят,

Молча в сторону глядят.

Эполеты, бантики!

Отдыхайте ратники!!!

Букашки — художники

1

Радуга живёт не только в небе,

Но и в тех, кто радует других!

Радуга — и в пекаре, и в хлебе!

В поварах, и на столах у них!

В дворнике, что чистит тротуары!

В стихоплёте, что рифмует стих!..

И в художнике, что делится с бумагой

Радугой, как хлебом — на двоих!

О художниках, чьи яркие работы,

Словно радуги умеют оцветнять

Серых будней вялые заботы,

Я хотел бы нынче рассказать!

2. Богомол

Был художник в старину.

Рисовал он Тишину.

Помещал он на бумагу —

Доблесть, Верность и Отвагу.

Он старался рисовать —

То, что взору не видать.

Он готовился упорно,

Чтобы выразить безмолвно

Материнство и Печаль,

Взглядом, льющим Нежность вдаль.

И однажды он решился,

Кисти взявши и доску,

Написать в трёх юных Лицах,

Ни Тревогу, ни Тоску,

А ЛЮБОВЬ, что с этих Лиц,

Будет длиться — вверх и вниз!

3. Улитка

Жил художник очень медленный — мастер точного штриха.

Он всё думал и вымеривал; не скакал он, как блоха!

Двадцать лет одну картину — рисовал! Её творил!..

И однажды, наконец-то, он «Явление» явил!

4. Бабочка

Ещё был художник Бабочка —

Прекрасный своими крыльями!

Был он талантлив сказочно

Сказочными былинами!

С крыльев его, пыльцою,

Слетала, ложась на картины,

Искренность с Добротою,

Реальность, сплетая с былиной!

5

Много их — кто Город наш наполнил,

Теплотою нежных чувств своих!

И которых Город наш запомнил,

Чтоб и мы не забывали их!!!

КОНЕЦ

Декабрь 2011

Стишата

Для взрослых пишутся стихи,

Для малышей — стишата.

Я с лёгкой Ваниной руки

Их вам пишу, ребята!

Шестнадцать маленьких стишат

Уже по книжке к вам спешат!

Мне пора играть

Не могут взрослые понять,

Что мне давно пора играть!

Пора кататься на ките

В подводной тихой темноте.

Пора раскидывать шары

Средь невесомой вышины…

Пора! Пора! Пора! Но мне

Кричат, что вечер на дворе.

А я ещё не проскакал —

Две тысячи магнитных скал!

Не прокатился на слоне,

Верхом, по кратерной Луне!

Короче, очень много дел —

Ещё не начал! Не успел!..

А мне уже велят опять,

Игрушки с пола прибирать.

Кричат родители: «Сейчас,

Уже одиннадцатый час!»…

Я плакал честно, до конца,

Не вытирая слёз с лица!

Игрушки я не прибирал,

А всё играл, играл, играл…

Ведь взрослые должны понять,

что мне ВСЕГДА пора играть!!!

Сменная обувь для Деда Мороза

Меня очень долго волнует вопрос:

Ну как по квартире ходил Дед Мороз?

Ведь в разных квартирах различные ёлки

Стоят в разном месте. У Пети на полке,

У нас — у окна, у других — на комоде,

А у кого-то, вообще, — в огороде!

И как, извиняюсь, тогда Дед Мороз

В своих башмачищах подарки к ним нёс?

Он точно испачкал бы наши паласы,

У Васьки весь пол, а у Пети матрацы.

Но нету дедовьих следов, всем на диво!

Ответ очень прост! Перед каждой квартирой

Он сменные тапки всегда надевает,

А грязные унты в санях оставляет!!!

Папа — рыба

Вчера я видела сама,

Был папин ус, как у сома!

И сам он плыл среди травы,

Не опасаясь глубины.

Уютно вжавшись в одеяло,

Он изучал дно Океана.

И пузыри глотал на вкус,

Крутя свой длинный сомий ус.

Потом ко мне поднявшись ввысь,

Шепнул тихонечко… — «Проснись!»

Материнский капитал

Папа к вечеру устал —

Журавля с небес хватал!

Он задумчиво считал

Материнский капитал.

А за это время мама —

Починила три дивана,

Поучила с дочкой гаммы.

Перемыла килограммы

После ужина посуды,

Полечила от простуды,

Позвала к себе ребят,

Обняла их, как котят,

И сказала папе: — «Хватит!

Денег всех — и тех не хватит!

Кто бы, что бы ни сказал,

Дети — Главный Капитал!!!»

Борение

Ночь легла за иголкою тонкою,

Я сижу на кроватке одна,

и смотрю, как над маминой полкою,

Над конфетками, спит тишина.

Не встаю. Но блестящие фантики,

Будто манят — «возьми!», я — держусь.

Не иду, развязала лишь бантики…

Ничего, я до завтра дождусь!!!

Ёлочное

1

Мой шлем горит на Солнышке!

Я для других пример!

Пускай девчонки — золушки,

А я — легионер!!!

Враги сверкают пятками,

Им в спину хохот наш…

Со мной доспехи ратные!

Идём — на абордаж!!!

2

Я шёл Афины защищать,

Да, вот, стряслась беда,

Хотел врагов собой стращать,

А, вдруг, попал сюда.

Пускай Афины подождут,

И Музы, и Парнас…

Теперь, когда мы с братом тут,

Мы — защищаем вас!!!

Улитка — бегун

Средь бегунов, сильнейших в мире,

Улитка — первый чемпион!

Он, среди всех — один осилил

СОРОКОДНЕВНЫЙ марафон!

Сказочная орнитология

Я знаю точно, что Жар-Птица,

Воды — нисколько не боится.

Хоть ледяной водой облей —

Она не станет холодней.

Её сестрица, Птица Феникс—

Красна и жгуча, будто перец!

Средь Птиц — живучейшая Птица!

Сгорев способна возродиться!

А есть ещё одни сестрицы,

Весьма пернатые девицы.

Та, что печальна — Птица-Сирин,

Лишь запоёт — и ты бессилен.

Вторая Птица — Алконост!

Щебечет, как весёлый дрозд!

Ещё есть Птица — Гамаюн,

Чей взор суров, а вид угрюм.

Она грядущее вещает,

Чем многих из людей смущает.

Есть мудрый Ворон, хитрый Филин…

Ну, в общем, список очень длинен.

Те птицы к ночи сказки бают,

А утро пением встречают!

Они летают между галок

У нас за домом спозаранок.

Днём в лужах весело резвятся

И в парке ночью спать ложатся!

Они гнездятся в ветках ближних

И к нам летят из сказок книжных…

Ну как же взрослые не видят,

Иль просто видеть не хотят,

Что эти Птицы и поныне

На них в упор с ветвей глядят!!!

Гламурная стрекоза

Очками чёрными глаза

Прикрыла стрекоза!

Хоть Солнца утром вовсе нет,

Она, срываясь на фальцет,

Всем объясняет, будто ей

Загар, на свете всех милей!

Праздник

Папа спрашивает дочку:

«Чем ты занимаешься?

Почему ты не читаешь

И не одеваешься?

Всё сидишь с утра в игрушках,

Кукол наряжаешь…»

«Папа, завтра ПРАЗДНИК в доме!

Разве ты не знаешь?»

«Что за праздник?»

«День Рожденья!»

«Странно. У кого же?»

«Да у всех моих игрушек…

И у ваших тоже!!!»

Разбойничье сердце

В моей груди зарыто

Сокровищное дельце!

Пиратами забыто —

Разбойничее сердце!

Оно во мне клокочет

И радостно резвится.

И неизменно хочет —

Всегда, со всем сразиться!

Увидит лишь подушку,

И тут же скажет: «Бейся!»

Косички на подружке — «Хватай!»,

Стакан — «Облейся!»

Оно ужасно шумное,

Совсем неугомонное!

Неслушное, бездумное,

И шпагово-погонное!

Скорей всего, зелёное,

А может быть лиловое.

Скорей всего, солёное,

Сосновое, еловое…

Но к вечеру уставшее,

К подушке наклонённое,

Оно мне шепчет странное:

«Я мамино — влюблённое!!!»

Ноты

Есть разные Ноты! Есть Нота Протеста,

Когда вас ругают за ка-апельку теста,

Но вы не согласны, и с этого места,

Все ваши слова — это Нота Протеста!

Есть Ноты Тревожные в голосе мамы,

Когда она смотрит на свежие раны,

Которыми ты час назад обзавёлся,

Когда во дворе с Николаем боролся!

Есть Ноты, которые можно услышать.

Сыграть на гитаре с друзьями на крыше,

Пропеть вместе с хором, без всякой заботы!

Такие значки — Музыкальные Ноты!

А есть Ноты Счастья! Высокие Ноты!

Они на работе и вне работы!

К примеру, когда Александра рисует,

А Ваня поёт, а Николка воюет!!!

Художник

Небесная краска — для синего неба!

Стеклянная краска — для грозных мечей!

А есть ещё краска для свежего хлеба!

И краска кирпичная для кирпичей!

Полоска цветная на брюки продлилась!

Я в краске испачкан, как смелый Ван Гог!..

Но только чего ж у меня получилось,

Я, честно признаюсь, — придумать не смог!!!

Мучитель супов

Могу я выпить полтора

Ведра одним глотком,

Когда устал, когда жара,

Когда я строю дом!

Могу на гору я залезть

И драться на бегу…

Вот, только ложку супа съесть —

Никак я не могу!

Хулиган

Я — компотный выпиватель!

Я — конфетный поедатель!

Я — оладий пожиратель,

И стихийный кувыркун!

Я — крикливый обзыватель!

Я — конструкторный ломатель!

Я — игрушек отниматель

И страшнейший хохотун!..

Но лишь поймаете меня,

Наедине с Минотавром

Оглавление

* * *

Оглавление

* * *

Смотрите также