Крест на ладони

Анна и Татьяна Аксинины, 2006

Молодая журналистка Марина Белых прилетает из Москвы в Новосибирск, чтобы принять участие в поиске девочки, пропавшей полвека назад. Она надеется или найти её или просто сделать цикл увлекательных статей для журнала. Марина совершенно не предполагает, во что выльется её расследование, какой опасный человек будет противиться этому.

Лирический детектив

Лето 2002 года. Новосибирск

Поглядывая в иллюминатор самолета, Марина вспоминала свою скоропалительную поездку в Новосибирск два года назад. В это лето все было иначе. Тогда она в тревоге рванула из Москвы в Сибирь тайком, с минимумом средств и в полную неизвестность. А сейчас в Домодедово её проводил муж, а в Новосибирске встретит помощник, и родственники ждут в гости. Только одно сходится — конечная цель поездки. Виктор Александрович Краснов, полгода как ставший её свекром, сформулировал достаточно точно: «Ты же у нас специалист по розыску пропавших детей». Такую шутку он мог себе позволить только с глазу на глаз, ведь никто больше не знал, что Марина тогда в три дня распутала клубок семейных тайн, чтобы спасти жизнь близкому человеку.

Громкий голос стюардессы заставил Марину вынырнуть из воспоминаний:

— Пристегните ремни безопасности, наш самолет совершает посадку в аэропорту Толмачево.

Марина невольно улыбнулась, подумав о своей новосибирской бабушке — Анне Петровне Толмачевой, о которой она была только наслышана, но на которую, говорят, была похожа упрямым характером. Сегодня она снова увидит столетний дом, построенный аж папиным прадедушкой, дом, у которого есть живая душа. Самолет приземлился, и вскоре пассажиров пригласили на выход. Марина везла с собой большой пакет с подарками для тети Кати и её семьи. Те три дня в Новосибирске были очень напряженными, но каким домашним теплом и уютом окружала её дальняя родня — троюродная тетя! Сегодня Марине предстояло знакомство с её мужем, сыном и снохой. Но сначала — в гостиницу. Ведь она теперь не студентка, а дипломированный журналист, и приехала в командировку как сотрудник солидного издания. Журнал «Кредо», уже неплохо раскрученный, Виктор Александрович, человек очень не бедный, подарил сыну Андрею в январе к свадьбе. Он же подбросил идею провести журналистское расследование одного дела, с которым зашла в тупик принадлежавшая ему юридическая фирма «Лекс».

Английский фабрикант русского происхождения мистер Эндрю Сушкофф обратился в «Лекс» с просьбой разыскать оставшихся в Сибири родственников своего отца Василия Сушкова — потомков его родного брата Ильи Александровича Сушкова, 1890 года рождения. Уже удалось установить, что сам Илья Александрович, служивший в штабе Колчака, был расстрелян в Иркутске в феврале 1920 года. Но оставалась его жена Елена Ивановна, 1896 года рождения, и сын Александр, родившийся в 1918 году. Их не расстреляли, потому, что он успел их куда-то отослать из Иркутска.

Далее в архивах НКВД эта фамилия всплыла еще раз. Уже в 1952 году 5 октября в Новосибирской области были арестованы Сушковы: Александр Ильич, его жена Галина Игнатовна и его мать Елена Ивановна. Александр Ильич был расстрелян как враг народа в том же 1952 году, а его жена и мать были отправлены на спецпоселение в Нарым. Галина Игнатовна умерла той же зимой от пневмонии в поселке Егоровка, а Елена Ивановна дожила в нем до 1956 года. Во время ареста произошло невероятное событие: потерялся ребенок — Сушкова Елена Александровна, дата рождения 10 декабря 1950 года. Арестованные Сушковы показали, что девочка гуляла в огороде, примыкающем к лесу, это подтвердили и соседи. Двухдневные поиски в лесу ни к чему не привели. Обыскали всю деревню, проверили всех маленьких детей. Сделали вывод, что ребенок погиб, и поэтому не может быть сдан в специнтернат для детей врагов народа.

Эндрю Сушкофф не остановился на этом. Он написал, что его отец, владевший химическим концерном, завещал часть своего состояния наследникам брата и обязал сына их разыскать либо удостоверится, что их никого не осталось в живых. Эндрю профинансировал дальнейшие поиски, требуя собрать еще и свидетельские показания смерти родственников, дабы исключить ошибку. Но особый упор делался на розыск таинственно пропавшей Елены Сушковой. Как можно найти человека, который скрылся от НКВД? Возможно, её спрятали под чужим именем, и она выросла, не подозревая, кто она на самом деле? Казалось, расследование зашло в тупик.

Однако Виктор Александрович вдруг заинтересовался этой историей. Если труп ребенка не нашли, девочку действительно кто-то мог спрятать. Значит, есть надежда, хоть и слабая. Может, если историю широко обнародовать, найдутся свидетели. С этим материалом он обратился к Андрею и Марине. Андрей посчитал, что это интересная тема для еженедельного приложения, тем более что «Кредо» читают и в Новосибирске.

По этой скудной информации Марина написала документальный очерк, вышибающий слезу. Мистер Эндрю Сушкофф назывался просто — «младший брат дедушки, проживающий за пределами России». О наследстве не было ни слова, зато предлагалось вознаграждение за полезные сведения. На предоставленных мистером Эндрю фотографиях были братья Сушковы (Василий — мальчик-гимназист, Илья — молодой офицер), Илья с супругой и младенцем в 1918 году, а также фамильный золотой крест. Такие кресты носили оба брата. Илья должен был передать его сыну Александру, а тот — своей дочери. При аресте никакого золота у Сушковых не изъяли. Крест, даже попавший в чужие руки, мог бы навести на след. В очерке рассматривались два варианта спасения девочки: во-первых, что её спрятали и быстро переправили куда-то далеко под своим именем, во-вторых, что её не увозили, а предъявили под чужим именем по чужой метрике. В первом случае должна была откликнуться сама Елена, а во втором — её приемные родители, до которых следует постараться донести эту информацию хоть на край света. Если же их уже нет в живых, а Елена не знает своей тайны, то одна надежда — на крест.

Сначала журнал осаждали толпы Сушковых Елен, а также Сушко, Сухаревых, Сухих и т.д. Удивительно, но ни одна даже по возрасту не подходила на роль потерянной девочки. Первый вариант пока не оправдал надежд. Но вдруг позвонил ювелир Бережко из Новосибирска. Он сообщил, что именно такой старинный золотой крест с цепочкой ему приносили для оценки. Подробности — при личной встрече. Он явно рассчитывал на вознаграждение. Поэтому Марина и прилетела в Новосибирск для проведения поисков на месте. Ей выделили помощника — юриста из дочерней фирмы «Сиблекс» Евгения Сергеевича Дворжецкого. По телефону он произвел на Марину хорошее впечатление. Решительным шагом пересекла она зал ожидания и сквозь стеклянную дверь увидела молодого мужчину с отпечатанной на принтере табличкой «Марина Николаевна из Москвы».

— Здравствуйте! Вы не меня встречаете? — Марина протянула руку. — Марина Николаевна. Из Москвы. Можно — просто Марина. Кстати, почему без фамилии?

— Здравствуйте! Евгений Сергеевич, можно — просто Евгений, — представился он, пожимая руку. («Рука у него хорошая: не вялая, не потная, в меру твердая»). — Простите, я не понял, Ваша фамилия — Белова или Белых.

— Фамилия — Белых, а Белова — псевдоним, под которым я печатаюсь. («Он ровесник Андрея или чуть постарше»).

— Но ведь это сибирские фамилии: Белых, Черных. Помните, у Герасимова в фильме «У озера»? Вот моя машина, садитесь, пожалуйста. — Он открыл дверцу серебристой «Тойоты», усаживая Марину на заднее сиденье.

— Как ни странно, помню, — Марина, которую родители еще в школе водили на кинолекторий, тоже имела привычку запоминать режиссеров. — А вы что, любите старые фильмы?

— Я не очень, смотрел больше для знания истории, но мама от них без ума. Говорит, что просмотр современного фильма — это не отдых, а работа, в них слишком быстрый темп, нет созерцания. У нее целая фильмотека советской классики. Кстати, ей очень понравилась Ваша статья, и она просила пригласить Вас в гости.

— Спасибо, не ожидала! А когда?

— Сразу после работы, сегодня или завтра, как вам удобнее.

— Тогда завтра.

— Хорошо, я скажу маме. — Он замолчал, лавируя среди тесно стоящих машин, но на шоссе вернулся к прерванному разговору:

— Так почему же вы — Белых?

— По той самой причине, что мой отец — сибиряк, я и родилась в Сибири, а потом семья переехала в Москву.

— И никогда здесь не были?

— Почему же, была, приезжала в гости к родственникам. Но давайте поговорим о деле, если вы не возражаете.

Евгений уверенно вел машину и докладывал обстановку.

— Чтобы увеличить число читателей Вашей статьи я организовал перепечатки в массовых газетах: «Вечерке», «Совсибири» — и дал объявление в «Теле-семь». Правда, фото фамильного креста напечатали очень мелко, но с подробным описанием.

— И каков же улов?

— Звонки были, многие заинтересовались вознаграждением. Я и не представлял, сколько в нашей области может быть Сушковых, а еще — Сушкиных и Суховых. Я всех регистрировал в компьютере и на отдельном диске, можете посмотреть, когда захотите, но это — не то.

— Знакомая ситуация. У нас — то же самое. Кстати, диск при Вас? Я привезла ноутбук.

— Нет, простите, я думал, вы будете в нашем офисе работать. Он — тоже в центре, от гостиницы до конторы всего пять минут ходьбы. Но я сегодня же принесу.

Марина смотрела по сторонам и сравнивала свои старые впечатления и новые: «Город определенно растет. Вон тех высоких домов не было, а рядом еще краны работают. Как там дедовский дом, не собираются ли его сносить?» У Евгения, между тем, нашлась и хорошая новость.

— Мы получили письмо от ветерана Второй мировой Ивана Ивановича Фомина, который утверждает, что воевал вместе с Александром Сушковым, и был этот Сушков как раз примерно с 18 года рождения, недоучившийся студент из Новосибирского пединститута. В сорок пятом в Праге они расстались, но еще несколько лет переписывались. А потом письмо вернулось со штампом «Адресат выбыл».

— Надо бы съездить к нему, узнать подробности. Это далеко?

— Нет, в Ордынке. Я уже съездил, поговорил. Старик так расчувствовался, когда рассказывал о друге, что старшина Сушков ему просто жизнь спас, так как был уже опытный солдат, а Фомин совсем мальчишка.

— Сколько же лет этому ветерану? Можно ли доверять его памяти?

— Он вполне бодрый, хотя ему 76. А главное, что он регулярно выступал перед школьниками и еще лет двадцать назад записал свои воспоминания, чтобы не путаться. Я скопировал то, что относится к Сушкову. Он очень сокрушался, что такого хорошего человека репрессировали, и наотрез отказался от вознаграждения. Сказал, что считает своим долгом помочь дочери фронтового друга. Да, благодаря ему, мы теперь имеем фото Елены.

— Что же вы сразу не сказали?! — воскликнула Марина. — Где фотография?

— Вот, я скопировал и увеличил.

Марина выхватила фотографию из пакета, но была глубоко разочарована. На снимке, сделанном каким-то заезжим фотографом, была семья Сушковых на фоне плетня под деревом без листвы. Елена Ивановна была в старомодном длинном платье, Александр Ильич и Галина Игнатовна — в строгих темных костюмах, как на работе, только белый кокон с кружевным уголком на руках у женщины оживлял картину. Это, надо думать, и была Елена. Серьезные лица женщин и мужчины можно было разглядеть, но то маленькое кругленькое, что едва выглядывало из пеленок, никакой идентификации не поддавалось.

— Это весна 1951 года, — уверенно определила Марина.

— Да, начало мая, там подписано. А как вы догадались? — искренне удивился Евгений.

— Вычислила по возрасту ребенка и пейзажу: снега нет, но и листьев — тоже, а осень исключается, в год дети уже ножками ходят, а не в пеленках лежат.

— Да, очень логично. Я даже начинаю верить, что вы расколете этот ребус.

— Спасибо, Евгений! Ваши бы слова, да Богу в уши! — Марина не стала распространяться, как она консультировалась у мамы в определении возраста маленьких детей, даже кое-что конспектировала для памяти. А про сибирскую погоду папа ей целую лекцию прочитал. Она знала, что зима здесь с ноября по март, а снег может пойти и в конце сентября, и в начале июня. Хотя может быть и жарко, вот как сегодня, например.

— Знаете, Евгений, я думаю, что рассказ ветерана понравится читателям. Давайте к нему вместе съездим, я сфотографирую его. Если денег не взял, подарим ему что-нибудь в качестве премии. Он в чем больше нуждается, как вы думаете?

— Иван Иванович мне жаловался, что не может найти ТЭН к чайнику.

— Отлично, купим ему электрочайник! Он один живет?

— Нет вдвоем с женой, а сын с семьей отдельно, но там же в Ордынке.

— Внуки есть?

— Да, помнится, двое мальчиков.

— Отлично получится! Надо взять еще набор чашек поярче, и снять всех за столом.

Марина уже представляла это фото: в центре рядом с новым чайником — ветеран в медалях и его жена, по бокам — сын, невестка и внуки, на столе — цветные чашки. Оно будет в самом начале статьи, в верхней части страницы, потом текст, а ниже — черно-белые фронтовые снимки и это самое «фото Елены». Как говорится, чем богаты, тем и рады.

— А что вы думаете про ювелира?

— Думаю, что этот Бережко — не пустой номер, он описал и обратную сторону крестика, а про это ничего не сообщалось. Я его вам оставил, как просили, договорился о встрече после обеда, он пригласил к себе домой в три часа.

— Спасибо!

— Полностью в Вашем распоряжении, — он протянул карточку.

Кроме адреса и телефона фирмы там были еще номера мобильного и домашнего телефонов. Марина в ответ дала свою карточку с сотовым. «Надо же, — подумала она, — еще 2 года назад наша семья обходилась без телефонов, а теперь их пять штук: у родителей, у меня, у Андрея, у Маши и у Князя. Умница все-таки Ярославский: он еще тогда говорил, что сотовый станет не роскошью, а самым обычным средством общения. Кстати, и семья стала больше на двоих, нет на троих».

* * *

Даже и не думали Елена Алексеевна и Николай Николаевич Белых, покидая на две недели своих дочерей-студенток Марину и Машу, что по возвращении их ожидает такой сюрприз! Обе дочери-погодки враз собрались замуж. Правда, у Маши с Олегом Ярославским, которому Марина дала прозвище «Князь», к тому вроде бы шло, но Андрей Краснов со своим папашей-олигархом свалился им, как снег на голову. Марина показала Андрея родителям только, когда собралась перейти к нему жить. Даже близкая подруга обеих сестер Таня Колокольникова отговаривала Марину от «неравного брака». Таня считала себя вправе поучать подружек, потому что имела уже «ходку» замуж, хотя и неудачную.

Но Марина не собиралась жить по чужим советам:

— Я выбрала Андрея, потому, что мы подходим друг другу. А что касается родственника… Как говорится, любишь меня — люби мою собаку. Кстати, мне Виктор Александрович кажется вполне приличным человеком. «Если, конечно, не стоять ему поперек дороги», — добавила она про себя.

— А он слышал, как ты его с собакой сравниваешь?

— Нет, это он сам так определил отношения людей, у которых дети женятся. В том смысле, что надо быть терпимее.

— Ох, посмотрела бы я на тебя, как бы ты со свекровью вытерпела! — Видно, у Тани не прошла еще обида на свекровь — виновницу развода с Федором. — Ну, да что и говорить, повезло вам с Машей: у Олега — ни отца, ни матери, у тебя — один свекор будет.

— Таня, ты думай, что говоришь! Как это — «повезло»? Это же были их родители! Чему тут радоваться?

Таня, которая вообще-то была человеком добрым, смутилась и больше эту тему не поднимала. Тем более что шла напряженная подготовка к Машиной свадьбе, выбор нарядов и причесок не только невесте, но её сестре и маме. И здесь Таня — парикмахер, стилист, визажист — была на высоте. Не подвела она и при второй свадьбе, уже в январе этого года, хотя Марина поставила перед ней очень сложную задачу.

— Хочу красиво, но не так, как у всех. От этих белых кринолинов — на зубах оскомина. Это Маше подходит стиль принцессы Златовласки, а я её копировать не собираюсь.

— А что бы ты хотела: красное, черное, мини, макси, брюки, шорты? Хоть намекни, подруга.

— Шорты? Гм… Не знаю, наверное, мама не переживет. А папа и брюки не поймет. И как я буду вальс танцевать? Нет, не шорты и не брюки. Но и здесь мне ничего не понравилось, — она захлопнула очередной журнал из тех, что притаскивала Таня. — Подумай сама, ты же у нас стилист.

Колокольникова вызов приняла, и через неделю принесла эскиз, который Марина одобрила безоговорочно. Из плотной голубой блестящей ткани — короткий приталенный жакет с длинными зауженными рукавами и приличным декольте и очень узкая юбка чуть ниже колен. Маленькая круглая шляпка из ткани платья, кокетливо сдвинутая набок и не заслоняющая пышную асимметричную прическу. Этот наряд в стиле «металлик» превращался в струящийся водопад, когда надевалась прозрачная верхняя длинная юбка, прилегающая на бедрах и внезапно расширявшаяся ниже колен пеной бесчисленных оборок до самых туфель.

— Таня, это — шедевр! Как удобно: в машине ехать в короткой юбке, а потом надеть длинную. Но где взять такую ткань? И кто возьмется сшить?

— Марина, ты все правильно поняла: главное — ткань, фасон — не особо сложный. Я её вчера в магазине увидела — и всё это придумала. А шляпку я знаю, где заказать. Такой эксклюзив сделаем — мужики обалдеют.

Подруга понимала, как важно Марине, произвести впечатление не только на жениха, но и на его отца. Виктор Александрович с самого начала одобрил выбор сына, хотя, если вдуматься, у него и не было другого пути: Андрей очень гордился своей независимостью. Но после событий июля 2000 года он проникся к Марине искренним уважением. И эту планку Марина ронять не собиралась. Андрей постоянно отказывался от предложений отца о финансовой помощи, в той или иной форме. И Марина научилась распознавать и отклонять попытки свекра «прикормить» её.

— Конечно, мы рядом с ним — не средний класс, а гораздо ниже среднего, — делилась Марина с Таней. — Родители — не бизнесмены и не важные шишки. Но гордости у нас хватит.

Андрей не согласился на шумный банкет в престижном зале, а организовал торжество почти по-семейному. Он не разрешил отцу позвать «нужных» людей. «У нас — свадьба, а не политические игры. Вот тебе три пригласительных билета для самых близких друзей». Гостями Виктора Александровича оказались начальник охраны — друг студенческой юности — с женой и многолетний партнер Краснова из Швейцарии. Виктор Александрович как бы невзначай показал Марине каталог очень дорогих свадебный платьев и спросил, что ей понравилось. Но она твердо отказалась от его помощи под предлогом того, что это плохая примета, если родня жениха увидит наряд невесты до дня свадьбы.

На свадьбу Краснов подарил ей не кухонный комбайн и не стиральную машину, а ноутбук последней модели с пожеланием профессиональных успехов. Ну, как можно не любить такого родственника! Ноутбук Марина взяла с собой для работы, хотя в офисе «Сиблекса», ей, конечно, нашли бы компьютер.

Марина вернулась мыслями в сегодняшний день как раз тогда, когда Евгений Сергеевич припарковался у гостиницы. Она узнала это место: самый центр города — Красный проспект. К счастью, окно номера выходило не на эту шумную магистраль, а в тихий внутренний дворик.

Марина заказала обед в номер на 13 часов и прилегла досыпать. Из-за сдвига во времени от прошлой ночи потерялся кусок в 4 часа. А ей сегодня надо быть в хорошей форме, чтобы не упустить чего-нибудь в разговоре с ювелиром. Потом надо посмотреть все, накопленное Дворжецким. «Но это вечерком, после тети Кати. А потом — позвонить Андрею», — с этой мыслью Марина заснула — и сразу проснулась от стука в дверь. Она даже сначала рассердилась, что перепутали время, но тут же зазвенел будильник сотового. Оказалось, что все идет по плану.

К ювелиру Евгений привел Марину пешком через дворы всего за 10 минут. Можно было бы дойти и быстрее, но Марина, желая произвести на пожилого человека хорошее впечатление, надела парадный трикотажный костюм — жакет и юбку цвета «сиреневый туман» — и белые туфли на высоких каблуках. Она несколько раз повторила про себя имя-отчество старика: Никодим Сигизмундович. Он жил в старом доме со стенами в два кирпича и высокими потолками с лепными карнизами. Увы, на пятом этаже без лифта. Какая-то женщина сначала по домофону, потом — из-за железной двери долго выясняла: кто, к кому, зачем — а потом щелкала и гремела разными запорами, прежде чем впустить их в квартиру. Окинув их придирчивым взглядом профессионального охранника, она наконец провела их в комнату, похожую на антикварный магазин.

Ювелир Бережко оказался старым, лысым и толстым. Тяжелое дыхание выдавало астматика. Ясно, почему он не захотел идти в офис. Развалясь в удобном широком кресле, он рассказал, что двадцать лет назад держал в руках нательный крест сусального золота примерно петровских времен, очень прохожий, ну просто двойник того, о котором написано в статье. Его принесла и попросила оценить какая-то женщина. Ювелир честно сказал, что крест старинный, вещь редкая, стоит намного дороже, чем за него могут дать в скупке, и предложил помочь найти подходящего покупателя. Но она вроде бы и не собиралась его продавать. Крест он описал в мельчайших деталях, включая знаки солнца и луны на обратной стороне, а про хозяйку почти ничего не сказал.

Марине это показалось странным:

— Никодим Сигизмундович, неужели видели только раз — и до сих пор помните?

Ювелир буквально испепелил её взглядом:

— Да, деточка, представьте себе, запомнил! Вот, к примеру, Ваши новые серьги и подвеска — серебро с фианитами, Невская группа ювелиров, а цепочка старше лет на 10 и другой работы, это — Кострома или Углич. А вот у Вас на руке колечко — позвольте полюбопытствовать? — Марина протянула обручальное кольцо. Он выхватил из кармана лупу, секунду-другую повертел кольцо и, возвращая, сказал:

— Кольцо совсем недавно раскатали на один размер, но оно, судя по пробе, было сделано где-то в конце шестидесятых. Это вам от мамы перешло? — Марина была поражена:

— Нет, от бабушки, но куплено как раз тогда, все верно.

Бабушка Алла рассказывала внучкам, как играли свадьбы в общежитии Мединститута в послевоенную пору. На пятом курсе перед распределением пошла волна свадеб. Группа скидывалась, покупали бутылку шампанского, два кило сосисок и салфетки на стол. Зато как весело было! Золотые кольца дедушка и бабушка смогли себе позволить лишь на двадцатилетие свадьбы, их и завещали потом внучкам на счастье.

Ювелир торжествующе улыбнулся:

— Видите ли, деточка, я всю жизнь этим занимаюсь. Теперь верите?

— Верим, верим! — вступил Евгений. — Мы принесли обещанные деньги, — он вынул конверт. — Но расскажите же о хозяйке креста.

— А вот её я совершенно не запомнил.

Никакие наводящие вопросы не помогли. Узко специализированная память ювелира сохранила о женщине жалкие крохи информации. Она выглядела небогатой, ни одного украшения, лет двадцати-тридцати. Она сама не назвала ни своего имени, ни адреса, а он не спрашивал. Узнав о большой ценности вещи, она не обрадовалась, а как-то призадумалась, но продать категорически отказалась и больше не появлялась.

Только одно Никодим Сигизмундович смог сказать уверенностью: этот крест не встречался больше никому из знакомых ювелиров, а тем более — никем не продавался. Разве что — в частные коллекции, но тогда хотя бы слухи просочились.

— Новостей две: одна хорошая, другая плохая, — сообщила Марина вечером Андрею. — Крест действительно был в Новосибирске, и его владелица по возрасту могла быть Еленой Сушковой. А плохая — о ней больше ничего не известно, просто «Мадам Икс» какая-то. Евгений отправил факс с рассказом ювелира в головную контору в Москву, но от публикации советует воздержаться. Если она — воровка или скупщица, то может испугаться разоблачения, тогда крест никогда не выплывет.

— Евгений? Какой еще Евгений?! Этот Дворжецкий — стареющий ловелас, да? Передай ему… — Андрей прибавил громовых раскатов, но Марина только фыркнула:

— Да брось ты эти шуточки! Он примерно твой ровесник.

— Час от часу не легче! А есть у него жена, дети?

— Только подруга Вика, она ему при мне звонила.

— Жаль. Пара-тройка детишек — и я был бы спокойнее.

— Перебьётесь, Андрей Викторович! Зато у меня появился троюродный племянник Мишутка — такая очаровашка!

— Да, кстати, как там у тети Кати?

— Спасибо за вопрос, как говорят на радио! У тети Кати хорошо, меня даже отпускать не хотели. Сонечка — просто прелесть. А Петя, представь себе, бросил такси и пошел работать в милицию.

— А, вспомнил, Соня — дочь тети Кати, а Петя — её муж?

— Господи, ты все перепутал! Петя — сын тети Кати, Соня — его жена, а муж — дядя Вася, но я его еще не видела, он сейчас в поездке, он машинистом работает.

— Ладно, не сердись, я пошутил. Просто я очень скучаю без тебя, Марина, — голос его стал таким мягким, бархатным, что у Марины в груди потеплело. Она улыбнулась, хотя Андрей не мог её видеть:

— Я тоже. Но сегодня приехать не смогу. Спокойной ночи! Целую.

* * *

Марина закончила разговор и легла, хотя спать ей не хотелось. За окном стояла полночь, а в Москве — всего 9 вечера. Но садиться за работу уже не стоило, поэтому она терпеливо расслаблялась, перебирая в памяти события дня. Ну и шутку отмочил Петя! Марина не стала подъезжать в дому тети на машине, а с удовольствием прошла от Октябрьского рынка один квартал пешком, вспоминая свои минувшие приключения. Когда она в условленные шесть часов вечера подошла к калитке у дома c деревянными кружевами, оттуда вдруг вышел милиционер. Он сурово посмотрел на Марину, картинно приставил руку к виску и отчеканил:

— Старшина Кривощёков. Гражданка, понятой будете?

У Марины сердце застучало в висках, а пакеты едва не выпали из рук. «Что случилось у тети Кати?» — с ужасом подумала она, но едва собралась спросить об этом, как до нее дошло: «Кривощеков! Да это же Петя!» Шутник наблюдал за ней с улыбочкой. С каменным лицом Марина ответила:

— Майор Белых. Московский уголовный розыск. Как стоите перед старшим по званию? Десять суток ареста и расстрел солеными огурцами! Ну и шутки у тебя, братец! Я же чёрт знает что подумала.

— Зато хороший прикол получился. Я так и знал, что ты фамилию сразу не вспомнишь… сестрица. Конечно, ты — такая важная столичная гостья! — Он выразительно окинул Марину взглядом. Она не переоделась, а только сменила туфли на босоножки на платформе, устойчивые даже на тротуарах Новосибирских окраин. — Меня даже встречать выгнали, а то до крыльца дорогу не найдешь.

— Да не слушай ты его, Марина! — Вышедшая на крыльцо тетя Катя в сердцах так повысила свой неслабый голос, что вся маленькая улочка из восьми домиков могла слышать. — Выставила во двор, чтобы под ногами не путался, да пироги не хватал. Здравствуй, проходи скорей! Да ты еще красивее стала, прямо расцвела!

За спиной Кати стояла круглолицая Соня с круглолицым Мишуткой на руках, они оба приветливо улыбались. Петя предупредительно забрал вещи у Марины — и вечер пошел как по маслу. Марину усадили во главе стола, потчевали и расспрашивали, хотя о главных событиях в семье Белых они знали из писем. Марина, считавшая свой рабочий день законченным, отведала Катиных самодельных вин: яблочное было почти как сухое белое, а черемуховое — даже сравнить не с чем. От третьей рюмки она отказалась, родственники тоже больше не наливали. Катя одобрила Марину:

— Папин характер! Только он вообще в рот не берёт.

После чая с пирогами была раздача подарков, больше всех радовался Мишутка. Он радостно гукал, все хватал и примерял на себя, и конечно, стал фото-звездой всех Марининых снимков: Миша в новом костюмчике, Миша в маминых босоножках, Миша в бабушкином халате и т.д. Когда просматривали кадры, Катя, еще не видевшая вблизи цифровых фотоаппаратов, восхищалась чудом техники, а Петя прикидывался равнодушным.

— Да ты не завидуй, братец, это — казенный, дали на время командировки.

Оказалось, что родственники ничего не читали про Сушковых. Марина рассказала о своем расследовании и подарила журнал «Кредо». Катя была знакома с творчеством Марины по присылаемым ею образцам и всегда нахваливала её в своих письмах. Она тут же начала читать статью вслух. Катя читала довольно хорошо: громко и с выражением. Но на описании поисков в лесу, голос её предательски дрогнул, а Соня даже всплакнула:

— Подумать только: год и десять девочке было! Одна, в лесу, а там волки…

Мишутка, почуяв неладное, тоже захныкал и прижался к маме.

— А вот и не в лесу. Её кто-то из деревенских спрятал, — возразила Катя. — Там и надо искать. Правда, Марина?

— Да, мы как раз завтра поедем в Шабалиху уточнять список подходящих кандидатур, а потом будем проверять всех.

— А что, деревня-то сохранилась?

— Шабалиха — в полном порядке. Так мой помощник сказал, а у него там родственники. Больше тысячи жителей, средняя школа, поликлиника, детский комбинат. Это АОЗТ «Пригородное» — процветающее хозяйство. Не встречали такую марку?

— Конечно, видели. Это же их молочная фабрика «Пригородная» самый вкусный варенец делает. И масло хорошее, только дороговато, но люди покупают.

Неожиданный поворот разговору придал Петя:

— Надо же, какое совпадение! У меня на участке — свежий труп из Шабалихи.

Тут все вскричали одновременно.

Марина: Как из Шабалихи?

Соня: Неужели та самая девочка?

Катя: Не рассказывай при Соне, а то молоко пропадет!

Петя прояснил ситуацию. Три дня назад проживавший на его участке Борис Анатольевич Шугай, а по-уличному — Борька-пропойца, умер прямо на скамейке на набережной. Он пролежал полдня, а прохожие думали, что спит. Нашел его Петин напарник, сразу решил, что он отравился паленой водкой, так как недопитая бутылка была спрятана в кармане куртки. Но его сожительница Варвара Червова, а как по-уличному — лучше не говорить, заявила, что Борьку убили. Варька утверждала, что Борька пошел на встречу со старым дружком, собираясь стребовать немалый должок. Петя артистично изобразил сиплый пропитый голос полуграмотной бабёнки:

— Оделся чисто, а денег у ево ни рубля не было. Откуда ж така бутылка дорогушшая? Сам бы ни в жисть не взял таку. Подсунули отраву, убили, маво голубчика, как пить дать — убили!

При этом Червова была трезвая и до того настырная, что бутылку послали на экспертизу.

— Только завтра результат будет. Да только кому надо его убивать?

— Петя, — не поняла Марина, — а при чем же здесь Шабалиха?

— А я не сказал? А при том, что у него место рождения — та самая деревня Шабалиха, Кузоватовский сельсовет.

«Нет уж, увольте, труп Борьки-пропойцы к моему делу отношения не имеет», — подумала Марина и наконец заснула.

* * *

Марина не ударила лицом в грязь и появилась на пороге фирмы «Сиблекс» в 6 утра (по московскому). В офисе кроме Евгения была еще молодая, но очень серьезная девушка, которую он представил:

— Аля — наш секретарь и спасатель, без нее мы бы просто утонули в бумагах.

Аля вежливо улыбнулась, на миг подняв от стола свою светло-русую головку с гладко зачесанными и заколотыми в шишку волосами. Марина подумала, что эта прическа и строгий темно-синий костюм старят девушку, но воздержалась от замечания. Она взяла распечатанный Евгением список девочек, проживавших в Шабалихе на день ареста Сушковых с датами рождения в интервале плюс-минус полгода от 10 декабря 1950 года. Этот промежуток она обсудила с мамой, много лет проработавшей детским врачом.

— Если бы искать стали позже, через год-два, то можно было бы шире смотреть, а так — не больше полугода разницы, иначе спрятать не удалось бы, — уверенно сказала мама.

Этот список оказался совсем не маленьким — 19 девочек. Марине не понравилось, что он был сделан в алфавитном порядке. «Лучше бы по дате рождения, тогда более близкие по возрасту оказались бы в середине. Хотя, может, придется его еще по каким-то признакам сортировать, лучше перебросить к себе и завести базу». Она, не откладывая, перекинула в ноутбук информацию с диска и стала просматривать. Но тут вернулся Дворжецкий, покупавший минеральную воду на дорогу, и позвал в машину. Продукты он не взял, только коробочку конфет для родственницы, так как, по его словам, «от обеда нам все равно не отвертеться».

Дорогой Марина держала перед глазами список, перечитывала, старалась запомнить имена и фамилии.

«Антипова Татьяна, Бауэр Лилия, Бугрова Антонина, Дитрих Эрика… »

— Евгений, почему так много немецких фамилий? Их сюда сослали?

— Да, в начале войны депортировали из Поволжья, они жили в лесхозе, он был рядом за речкой Песчанкой.

«…Леонгард Роза, Марченко Галина, Половкова Наталья, Рудых Лидия, Рудых Светлана… Это что же, близнецы? Нет — погодки, обе июньские, значит, обе — на подозрении… Савчук Ирина, Фишер Мария…» Через четверть часа она выучила их всех. «Только все ли попали в этот список? Ведь юристы «Сиблекса» уже работали над ним, но пока никого не нашли».

— Евгений, а как этот список составили? Не могли пропустить кого-нибудь?

— На Вашей дискете есть исходный список. Но могу дать ксерокопию.

На первом же светофоре, Евгений открыл папку с мультифорами и вынул листочек. Марина обратила внимание, как быстро он нашел его: не рылся, а посмотрел по реестру, и раскрыл на нужном месте. «Надо завести такой же порядок в моих папках», — решила она.

Это оказалась ксерокопия архивного документа «Список девочек, проживающих в д. Шабалиха, рождения с декабря 1949 по декабрь 1951», составленный секретарем и заверенный председателем Кузоватовского сельского совета 7 октября 1952 года. В нем было тридцать пять человек. Они были расположены по датам рождения. Марина стала сличать оба списка и нашла несоответствие. Целых четыре девочки не попали в малый список. Евгений был в курсе. Оказалось, что родители двух из них так и жили в Шабалихе, но категорически отрицали факт удочерения. Их слова подтверждали: в одном случае — соседи, в другом — родственники. Еще две девочки, Тамара и Галина Федосовы, родились в августе 1950 года. Марина сама догадалась, почему их исключили, но все же уточнила:

— А вот близнецы Федосовы — их проверяли? Они, наверное, очень похожие?

— Я точно не знаю, но сегодня посмотрим.

Марина не стала уточнять, где он собирается смотреть, так как список притягивал её внимание. Расположение по датам помогло ей определить, что все девочки, кроме Лиды Рудых, должны были пойти в школу в один год. Это тоже мама подсказала, что в школу тогда принимали только в полные семь лет. Фамилии, имена и даты были написаны от руки, ручкой с пером, которую макали в чернильницу: периодически линии становились тонкими и бледными, потом снова — четкими, жирными. Написание букв и цифр было не современным, упрощенным, а со всякими непривычными завитушками, точками. Перед каждой фамилией стояла более светлая и широкая (видимо, карандашная) «галочка», означавшая «проверена». А внизу было дописано другим почерком и тем же карандашом:

«Помимо списка проверена:

Степанова Елена, фев.51, без док-та, в гостях у Домниковой М. П. с матерью Степановой А.С., проживающей в с. Кузоватово».

И подпись проверявшего.

— Как же эта Степанова Елена выкрутилась без документа?

— Ну, что Вы, как можно? Без документа её бы в два счета забрали. Но её родители, проживавшие в Кузоватово, предъявили метрику на следующий же день, от нее и отстали. А у нас эта девочка на первом месте в списке кандидатов.

— Почему?

— По двум причинам. Её бабушка, Мария Петровна Домникова дружила с Еленой Ивановной Сушковой. А ходили они друг к другу по тропинке за огородами, то есть лесом. А вторая причина: кроме дочери Александры Семеновны, по мужу Степановой, у Домниковой был сын, Эдуард Семенович, и работал он председателем Кузоватовского сельсовета. Это его подписью заверен список.

— Да, вижу. Значит, он мог сделать ей новую метрику и вписать в журнал регистрации?

— Теоретически — мог. Если оставалось свободное место, мог внести задним числом. Почерк совпал, чернила — те же, не подкопаешься.

— Да, это — новая для меня версия, я не думала, что метрику могли подделать. Но ведь кроме родной сестры, Александры Степановой, кто-нибудь еще мог попросить Эдуарда Семеновича о подобной услуге: по-соседски или за деньги?

— Маловероятно. Уж очень велик риск для обеих сторон. Другое дело — своя семья.

— Вы, конечно, искали Елену Степанову, а почему не нашли?

— Мы, собственно, еще продолжаем её искать. Владимир Степанов, муж Александры, жил в Ташкенте, а здесь служил в армии. После армии поженились, жили сначала в Шабалихе, потом в Кузоватово, а вскоре переехали в Ташкент. Странно, что их кузоватовские соседки разошлись во мнениях, сколько же детей было у Степановых: одна говорила, что трое, другая, что двое. Позднее к Александре перебрался брат, а потом они и мать увезли в теплые края. Теперь это — другая страна, запрос послали, но нам ответили, что указанные лица на территории Узбекистана проживали до 1990 года. А куда выбыли и живы ли, неизвестно.

«Хорошо, если живы родители. А сама Елена могла несколько раз фамилию сменить. Ей же в прошлом году 51 исполнилось. Она старше мамы. У нее не только дети, но и внуки могут быть».

–Да, вы сказали, она на первом месте, а кто на втором?

–На втором и третьем — погодки Рудых. Это была многодетная семья, десять детей. Отец — скотник, мать — доярка. Они в том году погорели. Родители были на работе, за младшими присматривали старшие дети-школьники. При пожаре погибли двое детей, (а, может, и трое) и почти все получили ожоги. Рудых временно разместили в клубе, а он располагался напротив дома Сушковых. Документы им выдали с их слов уже после 5 октября.

— То есть, они могли сказать, что умерли не трое, а двое?

— Да, и никто их особо не проверял, тем более — самых маленьких. Даже комиссары к погорельцам отнеслись с пониманием: нет документов, потому что сгорели. Непонятно только, зачем им лишний рот, чужой ребенок, восьмой по счету?

— Да ведь у многодетных потому и много детей, что они любят их и не считают обузой. Может, просто пожалели девочку. Может, она к ним в клуб сама забрела. Или её бабушка успела привести.

— Ну, Марина, у Вас и фантазия! А я, признаться, думал, шеф просто от нечего делать в этой семье ищет.

— Ну, и что, нашёл?

— Пока — нет. Изо всей большой семьи в деревне остался один Павел Рудых, которому было в 52-м году всего 4 года. Пожар он помнит хорошо, а дальше, примерно до школы — провал в памяти. Родители уже умерли, другие дети — по всему свету разлетелись, он с ними не переписывается. Их после пожара осталось шесть сестер и два брата. Старшего брата уже нет в живых, а сестры, вроде бы, живы. Жена Павла обменивалась с ними открытками, но она умерла, а он даже адресов не смог найти. Сказал только, что Света в Прибалтике, а Лида — в Белоруссии, а может, и наоборот. Обе замужем, а новых фамилий не помнит.

— Он что — умственно отсталый?

— Да, есть немного.

— Жаль. И что же теперь делать?

— Да ничего не поделаешь, остается ждать откликов на публикацию. Кстати, был звонок от одной читательницы, преподавателя Университета. Она говорила о своей коллеге, некой Жуковой Анне Викторовне, мать которой родом из Шабалихи.

— А как девичья фамилия матери, не спросили?

— Обижаешь, начальник! — перешел на блатную интонацию Евгений, и Марина засмеялась, так это вышло неожиданно и забавно. — Конечно, спросил. Подруга не знает фамилию ее матери, и точный возраст — тоже. Но про Анну Викторовну сказала, что она родилась в январе семьдесят четвертого, ей двадцать восемь, как и мне, всего на две недели старше. Примерно подходит. Она завтра приедет из Омска и позвонит в контору.

«Какой дотошный, все выспросил! Отличный у меня помощник, — порадовалась Марина и даже слегка возмечтала. — Хорошо бы мать Жуковой оказалась Степанова или Рудых!» Но, боясь сглазить, сказала другое:

— А как насчет остальных кандидаток?

— Все остальные — на четвёртом месте, проходят по версии: «внезапная смерть ребенка, не зафиксированная официально».

«Да, в тоталитарном государстве это весьма сомнительно. Это на родине Эндрю Сушкова не требуют документы ребенка ни в детском саду, ни в школе. Там ребенка можно любым именем назвать. Но мы будем думать, что шанс есть. А иначе — не стоило все это затевать».

* * *

«Вот так деревня!» — в который раз воскликнула про себя Марина. Шабалиха поражала своим цветущим благоустроенным видом. Строгие ряды типовых одноэтажных домов из белого кирпича или бруса утопали в зелени на асфальтированных улицах. В центре деревни были даже тротуары, обсаженные подстриженным кустарником. Здесь располагались контора, школа, детский комбинат с целым парком за оградой, поликлиника, почта.

Женя провез её и на окраинную улицу, где стояло несколько домов попроще. Он показал, где был дом Сушковых, а где — Домниковых, последний на улице. Их огороды и сейчас выходили в сосновый лес и имели калитки. Марина прошлась от «от Домниковых до Сушковых» и обратно по лесной дорожке. Это заняло от силы минут пять, даже ребенок не потратил бы много времени. Заросли малины, крапивы и лопухов вдоль заборов могли бы спрятать от недобрых глаз и не такую кроху. Клуб по-прежнему был рядом с бывшим директорским домом, но он был перестроен и теперь выходил фасадом на соседнюю улицу, ближе к центру деревни. Марине чего-то не хватало, она завертела головой, беспокойно озираясь:

— А где же была школа? Должна же была где-то на этой улице быть школа.

— Да, вон там, наискосок, где сейчас почта. А как вы догадались?

— Потому, что Сушкова с женой арестовали прямо в школе.

…Сушковых «взяли» прямо в школе. Машина подъехала к крыльцу, из нее вышли хмурые люди в шинелях и быстрым шагом направились внутрь. В деревне такие машины просто так не появлялись. Сердце пожилой женщины, стоявшей у калитки дома с маленькой девочкой, сжалось от страха. Елена Ивановна торопливо пошла вглубь усадьбы, где был выход в лес. Здесь у столбика калитки со стороны леса была неглубоко закопана жестянка из-под чая. Она достала маленький сверток, развернула, на ладони блеснул золотой крестик. Елена Ивановна поцеловала его, надела цепочку на шею ребенка, спрятала крестик под пальто. Перекрестила, обняла на прощанье ребенка и сказала: «Ляля, иди к бабе Маше! Иди, а то плохой дядя заберет». Девочка в коричневом пальтишке и таком же капоре послушно пошла по знакомой тропинке, а женщина поспешила войти в дом, на ходу расстегивая пальто. Ей надо было протянуть время…

Или это было так?

… Елена Ивановна торопливо подошла к дереву у плетня, где была неглубоко закопана жестянка из-под чая, и достала из нее маленький сверток, развернула, на ладони блеснул золотой крестик. От калитки её окликнула испуганная женщина: «Елена Ивановна! Возле школы — машина». — «Тише, я знаю, возьмите, пожалуйста». Одной рукой передала ручку ребенка, другой — цепочку с крестом: «Иди, Ляля, к тете Ане, а то плохой дядя заберет». Женщины поспешно разошлись: одна вошла в клуб, вторая — в дом…

— Ну и что, что их арестовали в школе?!

— А его мать — дома. Она должна была заметить эту машину, чтобы успеть спрятать ребенка. И, может, уничтожить какие-нибудь записки, письма, документы. А куда, интересно, делась метрика Елены?

Евгений, слегка опешивший от внезапного проявления «женской логики», засуетился:

— У меня нет! То есть, её нет в описи изъятых при обыске документов. Можете сами посмотреть, — он быстро достал из машины свою папку.

«Нет метрики, значит, сожгла? Или она её ребенку в карман сунула? Или отдала в руки этой многодетной матери?»

— Спасибо, я помню, что её не нашли. Дайте лучше список детей с семьями. Или просто скажите, как звали мать десяти детей? Анна?

— Нет, она — Антонина Захаровна. А что?

— Так, ничего, мысль мелькнула… А у этого Павла Рудых, «родни не помнящего», дети есть? Где они?

— Не знаю, здесь не написано. Но адрес указан, можно к нему заехать, спросить.

Идея оказалась плодотворной. Во дворе Павла Рудых они встретили его дочь, Олю, которая складывала наколотые дрова из кучи в поленницу. Оля оказалась вполне сообразительной и даже чересчур разговорчивой. Тут же сообщила, что она из троих детей младшая, а старшие совсем обнаглели, как уехали в город, так глаз не кажут. А ей приходится и свой дом вести, и отцу помогать по хозяйству. Оля читала «Теле-семь» и за вознаграждение обещала перерыть хоть весь дом, но найти фамилии и адреса всех своих теток.

— А как я вам передам?

— Вот, позвоните по телефону, договоримся.

Марина заметила мелькнувшее у девушки разочарование.

— Если за три часа успеете, то сегодня.

— А деньги сразу? Так вы заедьте еще! А я прямо сейчас начну искать! Ну, папаша! Не голова, а пим дырявый! — ворчала Оля, направляясь к дому.

— Если мы у бабушки три часа прообедаем, то на мамин ужин места не хватит, — заметил Евгений, открывая дверцу Марине.

— Пожалуйста, заедем еще к дому Сушковых, — попросила Марина.

Она еще раз медленно прошла от углового дома Домниковых до огорода Сушковых. Лес начинался прямо здесь, за огородами: сосновый бор с редкими березами и кустами. «Странно, Сибирь — а ни одной елки нет. Понятно, что нет дубов и каштанов, но елки где же?» Сейчас лес был пронизан солнцем, пестрел цветами, звенел птичьими голосами. Но Марина вглядывалась в него, представляя серое небо, потемневшие от дождя стволы сосен, голые кусты и пожухлую траву. Каким страшным он был для заблудившегося ребенка! Она заметила совсем узенькие тропинки, ведущие в лес от каждой из трех калиток. «Здесь целых четыре развилки: от каждой калитки и от угла. Ребенок мог ошибиться, свернуть не туда, особенно в ненастный день».

— Женя, а куда ведут эти дорожки?

— Та, что от угла — к мосту через речку, видите, там крыши просвечивают — это молочный комбинат, а раньше был лесхоз. А эти, по-моему, просто в лес, там и кончаются, по ним за ягодами ходят, грибами.

«Кто встретил её в лесу? Уж, наверное, не волк! Ведь как искали, а не нашли даже клочка её одежды. И крест, этот единственный в своем роде крест, никогда бы не попал к людям, если бы девочка пропала. Правильно, что мы расширили круг, не только ближние соседи, это мог быть любой житель деревни. Теоретически — любой. А на деле, конечно, не каждый бы рискнул ради чужого ребенка пойти против власти. Часто пишут, что все были доносчики, все жили в страхе. Так, да не совсем. Просто люди жили. И были — всякие, и были — люди».

Размышления Марины были прерваны появлением со стороны леса женщины. Словно подтверждая слова Жени, она несла маленький бидончик с земляникой и букет полевых цветов. Она подошла по средней тропинке к калитке и кинула на незнакомых людей вопросительный взгляд:

— Здравствуйте! Вы кого-то ищете?

На вид ей было лет сорок, одета скромно, да и усадьба за некрашеным штакетником не блистала роскошью. Марина шагнула вперед:

— Добрый день! Мы ищем кого-нибудь, кто помнит Домниковых или Сушковых, они здесь рядом жили.

— Домникову бабу Машу я хорошо помню, только она давно уехала. А Сушковы? Какие Сушковы? Не те, про которых в газете писали? Ой, вы, наверное, про них информацию собираете? — Женщина заметно оживилась, глаза её заблестели. — Вы зайдите к нам, поговорите с мамой, она точно помнит всех соседей. Только она болеет, лежит, — глаза её погрустнели. — Рак печени, уже оперировали, посмотрели — и зашили. Теперь на обезболивающих живет. А лекарства такие дорогие… А правда, что… — она смешалась, и Евгений поспешил ей помочь.

— Да, наша фирма платит вознаграждение за ценные сведения.

— Сразу или потом?

Женя молча вынул конверт и продемонстрировал его содержимое.

— Ну, так пойдемте, что же мы стоим! — она торопливо шагнула в калитку и повела гостей по тропинке через длинный огород, сначала — мимо ровных рядов картошки, потом между грядок. На ходу она вполоборота оглядывалась, словно боялась, что гости исчезнут. — Меня Тамара зовут, Тамара Ивановна, маму — Раиса Никитична, а вас как?

Еще одна калитка отделяла огород от двора, где бродили разномастные куры, возглавляемые рыже-пестрым петухом. На перилах крыльца сидела серая в полоску кошка и, чудом сохраняя равновесие, умывалась лапкой. «Гостей намывает», — вспомнила примету Марина.

…Выйдя на улицу, Марина на миг задохнулась от солнечного света, свежего воздуха, радостного чириканья воробьев. Все это так сильно контрастировало с обстановкой у постели умирающей женщины, которая даже не знала, что обречена! Было неловко выспрашивать Раису Никитичну — худую, изможденную, пожелтевшую, полулежащую в подушках. При виде нее Марине просто хотелось извиниться и уйти, но Тамара смотрела так жалобно, а сама больная проявила такой живой интерес, что они остались и поговорили. Оказывается, Тамара читала и обсуждала с матерью газетную статью, и сейчас Раисе Никитичне совсем не трудно было переключиться на события пятидесятилетней давности.

Новой информации было не так уж много, только кое-какие уточняющие детали: как жили Сушковы, с кем дружили. В 1952 году Рае Иванкиной было 12 лет. Она хорошо помнила директора школы, который был учителем математики и физики, и его жену, которая вела русский язык, и их маленькую дочку, которую они называли Леночкой, а бабушка — Лялей. Они все были такие вежливые, спокойные, особенно — бабушка. Никогда голоса не повысит, не крикнет на ребенка. Вот и ребенок поэтому был тихий, послушный, улыбчивый.

Марина, хотя и читала приметы ребенка, тут же задала вопрос:

— А на кого была похожа девочка?

— Не могу точно сказать, да вам это и не поможет. Ведь ребятишки израстают и меняются. Вон Томочка моя, была сильно похожа на свекровь: глаза голубые, головка белая, как одуванчик. А выросла — волосы и глаза потемнели, и нос изменился, стала на меня похожа, вот посмотрите. Тома, иди сюда!

— Что, мама? — сразу прибежала из кухни дочь. Марина и Женя послушно оглянулись на нее. Увы! Сходства между женщиной в самом соку и её иссохшей мамой было мало. Но оба кивнули разом, как по команде.

— Томочка, может, чаю гостям соберешь? — но гости решительно отказались, и Раиса Никитична продолжила.

— Я хорошо помню, что Леночка была светленькая, слегка кудрявенькая, но это еще неизвестно, какая потом стала. Может, как бабушка — голубоглазая блондинка, может, как отец — темнорусая с серыми глазами, может, как мать — кареглазая, волосы черные.

Бабушка дружила с Домниковой Марией Петровной, у той икона была, так она там тайком молилась. А тайком, чтобы у сына неприятностей не вышло, могли с работы выгнать. Елена Ивановна давала подруге медицинские и кулинарные советы, а Мария Петровна ей — сельскохозяйственные. Им, хоть и учителя были, приходилось и кур держать, и поросенка, и огород сажать. В деревне без этого — хоть с голоду помирай. Старушки часто ходили в гости друг к другу, и Леночка, конечно, знала тропинку за огородами и бабу Машу, которая сшила ей куколку. С Домниковыми они и Новый год встречали, с её сыном и дочерью.

С Рудых они не дружили, те жили далеко, за водокачкой, да и что им за компания — скотник и доярка? Но после пожара принесли какие-то вещи, целый узел, хоть и у самих лишнего не было. А дружили еще с ветеринаром дядей Сашей, он через дорогу рядом с клубом жил. Его жена, такая красивая татарочка с косами на голове, была завклубом и привлекла Галину Игнатовну в самодеятельность, она была запевалой в хоре. Тогда все праздники отмечали в клубе: сначала — собрание, доклад директора, награждение передовиков, потом — концерт самодеятельности, а вечером — танцы под баян. Дядя Саша и его жена по очереди играли. Хорошие люди были, всегда в праздник соседских ребятишек карамельками угощали. А своих детей у них не было. Они потом переехали в самый Новосибирск. Повезло дяде Саше: через родственников на ипподром устроился, — а то из деревни только в армию можно было уехать, да вот еще, как Сушковы. Рая хорошо запомнила арест Сушковых, хотя взрослые старались не вспоминать об этом.

— Когда узнали, что Леночка пропала, мать плакала, отец был очень бледный, а бабушка — самая спокойная. Стояла, выпрямившись, такая статная, в длинном пальто, на седых волосах шляпка старенькая, сверху — платок. И молча губами шевелила, молилась, наверное. Весь народ собрали и повели в лес. Искали допоздна, даже с фонарями, и на второй день — тоже. Солдат было мало, своего начальства — тоже, кто-нибудь мог найти и спрятать девочку. Да только потом была проверка всех детей, тут-то как быть? И почему вы думаете, что она жива?

«Потому, что существует крест», — подумала Марина, но ответила иначе:

— Скорее, надеемся.

Она преувеличенно благодарила Раису Никитичну, спросила разрешения опубликовать её рассказ. Измученная болезнью женщина слабо улыбнулась.

* * *

Только выходя из машины у красивого нестандартной постройки дома, Марина спохватилась:

— А какие, собственно, у Вас здесь родственники и чем они занимаются?

— У меня здесь бабушка, Татьяна Аркадьевна, и дядя, мамин брат. Бабушка сейчас на пенсии, а всю жизнь проработала в школе.

— Мне думается, что дом великоват для учительницы.

— Да, верно. Мой дедушка был директором этого совхоза, этого образцового хозяйства, — он сделал широкий жест рукой, приглашая полюбоваться, — и все, что вы здесь видите, — плоды его труда.

Татьяна Аркадьевна оказалась очень бодрой моложавой старушкой, в меру полной, аккуратно одетой и причесанной. Она сначала накормила гостей сытным обедом (Марина еле справилась с салатом и тарелкой борща, а от второго отказалась) и только после чая разрешила перейти к делу, ради которого они приехали. Журнал «Кредо» она читала в гостях у дочери. В счастливое спасение девочки она не верила, но готова была помочь поискам. Она достала целую стопку альбомов, нацепила очки, делающие её похожей на сову, и принялась за обстоятельный рассказ. Сама она не была свидетелем ареста. Ложниковы приехали в Шабалиху летом 1954 года, когда дед Евгения получил должность директора совхоза.

— Вот здесь мы в ателье снимались перед отъездом, Женечкиной маме всего 3 годика. Справа — мой брат, а слева — Владимир Петрович. Он в новом костюме, только что купленном, до него все 5 лет учебы в гимнастерке проходил.

— У него тут награды, он что, воевал?

— Да, успел, его призвали в 44-м, а в институт поступил после демобилизации. Когда мы познакомились, я была на первом курсе Пединститута, а он — на втором в Сельхозе, моя подруга училась с ним в группе. Он такой был героический, в орденах, характер очень напористый, устоять было невозможно. Мама возражала, но мы расписались, и я привела его домой. Потом родилась Ларочка, было, конечно, трудновато. И здесь поначалу — тоже, деревня была глухая, шоссе не было, от станции — десять километров проселочной дороги. Летом пешком ходили, а зимой — на санях ездили. Мама сначала у нас не жила, пока мы новый дом и баню не построили, а только летом гостила. Я пошла на работу в школу, а дочку отдала в детсад.

— Бабуля, ты меня извини, но Марину Николаевну интересует не история нашей семьи, а поиски человека, — вмешался внук.

— Да, конечно, — Татьяна Аркадьевна поскучнела и заторопилась, — я только хотела сказать, что с 1954 года в школе работала: сначала учителем русского языка и литературы, потом — завучем, а последние 30 лет — директором.

— Евгений Сергеевич не прав, мне очень интересно. Ведь и у меня бабушка работала директором школы.

— Что вы говорите? — она опять заулыбалась. — То-то мне в Вас что-то родственное почудилось. Наверное, речь, манеры… «В век всеобщего одичания частный всплеск обучения».

— У Вознесенского, по-моему, — наоборот: «век всеобщего обучения».

— Так это же было тогда, в семидесятых… Кажется, я опять отвлеклась, но мне вдвойне приятно помочь культурному человеку. Вот здесь в шкафу у меня альбомы со всеми выпускниками. Какой год вас интересует?

— Дети, которые пошли в школу в пятьдесят седьмом и в пятьдесят восьмом.

— Это какой год выпуска получается? 1967-й? Да, 1967-й и 1968-й. Они уже учились 10 лет, а перед ними теряли еще год на производственное обучение, трактор изучали. Представляете? И девушки — тоже. Вот они, смотрите, о ком рассказать?

Марина уже достала список, но заглядывать в него ей не было нужды:

— Федосовы Галина и Тамара и Рудых Лидия.

— Федосовы — вот, рядышком стоят, их не забудешь, такие похожие. Они на Новый год, помню, делали костюм «Графини Вишни», первый приз получили. А Лида Рудых год пропустила, слабо подготовлена была, и пошла в школу с младшей сестрой Светой, — Татьяна Аркадьевна перевернула страницу и уверенно показала на светленькую девушку в первом ряду.

— Лида еле-еле 8 классов осилила, а Света хорошо училась, изо всей семьи одна в техникум поступила.

Марина с Евгением многозначительно переглянулись: наследственность!

— А где сейчас девочки Рудых, не знаете? Может, с кем-то переписываются?

— Простите, не знаю. Сначала у них отец умер, потом самый старший — Костя, а все девочки разъехались, и мать забрали. Недавно кто-то говорил мне, что Антонина тоже умерла. Больше про Рудых ничего не могу сказать. А что касается остальных, то у меня есть все фотографии с первого класса, но только класс «А», в нем Ларочка училась. А девятый и десятый уже один был.

Татьяна Аркадьевна взяла другой альбом и по списку Марины показала почти всех девочек, припоминая что-нибудь о каждой. Для удобства она вынула три фотографии: первого и девятого «А» и десятого «Б», — изредка заглядывая в свои записи на оборотной стороне. Категорически она исключила только двух.

— Испалова Галя — настоящая казашка: глаза раскосые, волосы прямые черные. Только она одна из ваших подозреваемых осталась в деревне. Она за Сережу Ситникова вышла, вот он, троих детей родили. А еще Фишер Маша, она — копия своей матери: рыжая, кудрявая, в веснушках. Но я думаю, что среди немцев вообще можно не искать. Они жили обособленно в лесхозе за речкой, туда от крайних домов было минут 20 ходу. Женечка, дружок, — ласково обратилась она к внуку, — поставь еще чайку, что-то в горле запершило, отвыкла много говорить.

Евгений послушно отправился на кухню. Марина обратила внимание, что все немецкие девочки, кроме одной, оказались в классе «Б», и спросила об этом.

— Просто им удобнее было в одном классе, чтобы вместе ходить в школу и из школы. А Роза Леонгард жила в самой деревне. Её мать в конторе уборщицей работала, ей дали комнату в бараке.

— В бараке? — ужаснулась Марина.

— Это совсем не то, что вы подумали. Это был такой большой дом, с общим коридором и комнатами, что-то вроде сельской малосемейки. Там селили приехавших временно или одиноких. Их потом всех в новые дома расселили. Так некоторые не хотели с соседями расставаться. Нина Матвеевна Зарубина, например, одинокая была, воспитательницей работала, только в одном доме с Леонгард соглашалась жить. Даже свою очередь пропустила на расселение. Очень уж она Розу полюбила. Роза — такая хорошая, светлая девочка, всем нравилась. Вот здесь лучше видно, они с Ларочкой вдвоем сняты. Они дружили и в школе, и в институте, а потом жизнь развела их, а жаль. У Ларочки в школе было много друзей, но самые близкие подруги — это Роза и Галя. Вот здесь они в десятом классе.

— Какая Галя, Марченко? — припомнила Марина, беря фотографию.

— Нет, Галя Петухова… или Петрова? Надо же, забыла! Она позднее приехала, классе в пятом, тогда народу много прибыло. Владимир Петрович производство расширял, дома строил, и зарплату платил хорошую. Пришлось по три класса открывать. Еле-еле помещались, пока новая школа строилась. А вы там на обороте посмотрите.

Марина пробежала глазами по ровным строчкам фамилий, нашла и прочитала:

— Петрушина Галя.

— Конечно, Петрушина! Вот склероз проклятый! Знаете анекдот: как называется болезнь, при которой не помнишь, чем болеешь?

Марина рассеянно кивнула, не слыша, что ей говорили, потому что следующим в списке шел Боря, тоже одноклассник Жениной мамы. А фамилия его оказалась — Шугай.

«Борька–пропойца, «труп из Шабалихи», учился в том самом классе, где, может быть, училась девочка, которую разыскивает богатый родственник. Это — неспроста! Надо срочно сообщить Пете!» Марина во все глаза смотрела на фотографию, но не проронила ни звука. Дело об отравившемся пьянице приобрело совсем другую окраску. «Тайна следствия» — прозвучали в её голове грозные слова и как замок повисли на губах. Она ласково улыбнулась Татьяне Аркадьевне, продолжавшей что-то рассказывать об успехах своего мужа, дочери и внука. Евгений вернулся с чайником и налил бабушке чаю.

— Спасибо, Женечка! А Вы, Марина Николаевна, еще чай будете?

— Нет, нам пора ехать. Большое вам спасибо, Татьяна Аркадьевна! Вы нам очень помогли. Вы позволите взять эти три фотографии, чтобы скопировать?

— Конечно, берите! — охотно согласилась хозяйка. — А Женя потом привезет, лишний раз к бабушке заглянет.

Татьяна Аркадьевна проводила гостей до калитки:

— Счастливого пути! Да не забудьте сегодня в 5 часов посмотреть на Ларочку на четвертом канале!

Марина поняла, что пропустила какую-то часть монолога старушки, но согласно покивала:

— Да-да! Обязательно.

Поглощенная стремлением скорее увидеть Петю, она не сразу поняла, почему Евгений остановился у какого-то дома. Только увидев идущую к машине девушку, вспомнила про поручение, данное Оле Рудых. Оля вынесла записную книжку матери и тетрадный листок, на который она переписала страничку с буквой «Р». Здесь под заголовком «Рудых» были аккуратно записаны все родственники мужа с датами рождения, новыми фамилиями и адресами.

— Вот, я все переписала, а книжку себе оставлю, на всякий случай.

Евгений тщательно сверил записи и выдал награду. Девушка довольно заулыбалась и долго махала рукой вслед машине. У Марины при виде конверта возник вопрос. Она спросила Евгения:

— А с чего этот мистер Сушкофф так упорно ищет Елену, деньги тратит? Он что, такой сентиментальный? Сделал бы запрос в Инюрколлегию, а раз не нашли — успокоился.

— А, так значит, Вы не знаете про завещание.

— Что именно я не знаю?

— Про эту деталь Сушкофф рассказывал нашему московскому шефу при личной встрече. Василий Сушкофф в завещании не просто выделил сумму для наследников брата, а определил долю капитала, прибыль с которого должна ежегодно им выплачиваться.

— Ну и что?

— Чтобы Эндрю и его родственники не могли позариться на эту долю, Василий поставил им условие: если результат поисков будет отрицательный, собственником этой доли становится Корнуэлльский женский православный монастырь, при котором есть детский приют. Он им срок поставил: 10 лет со дня своей смерти.

— А разве десять лет еще не прошло? Он что, до ста лет дожил?

— Нет, он был младше Ильи на 12 лет и умер в конце 92-го года.

— Тогда что им мешает признать любую подставную наследницу, зачем такие траты?

— А вот за этим пристально следят адвокаты монастыря. И они свой куш не упустят. Поэтому обязательно будет экспертиза ДНК.

* * *

До званого ужина было еще 3 часа. Марина направилась в ближайший универсам: «Зря я отказалась от котлет за обедом. Сегодня у меня какой-то день родственников Евгения Сергеевича: обед у бабушки Евгения, ужин — у его матери». Зная свой аппетит, Марина решила перекусить в номере перед званым ужином. Как поучала юную Скарлетт Мамушка в любимой книге «Унесенные ветром» Митчелл: «Девушка не должна проявлять хороший аппетит». Обезжиренный сырок, сок — вот, пожалуй, и достаточно. Но, подходя к кассе, не удержалась, положила в корзинку румяную булочку. Хорошо, Андрей не видит, а то бы обязательно прошелся по поводу её «диеты». Он как раз был не против того, чтобы она поправилась, к тому же любил всякое печеное, сам постоянно покупал. Пару раз он застал её за чаем с той самой сдобой, от которой она твердо отказалась за ужином. Марина, в досаде на себя, тогда вспылила:

— И нечего так мерзко хихикать! Я машинально её взяла, зачиталась. А ты специально на столе оставил, да? Провокатор!

— Марина, дорогая, не сердись, я не специально. Но зачем так себя принуждать? Если человек хороший — пусть его будет больше, — он обнял Марину сзади и ласково погладил по животу. — Пусть тут будет помягче.

Марина сбросила его руки, но злость уже испарилась:

— Вот и женился бы на пампушке, нечего стройную девушку раскармливать.

Вспомнив о муже, Марина вздохнула: «Два дня, как расстались, а кажется, целую вечность его не видела». Запел сотовый. Марина на ходу вытащила телефон: «Как угадал, что я о нем сейчас думала».

— Здравствуй, Марина! Чем занимаешься? Плюшками балуешься?

— Привет! А как ты догадался?

— А я глазастый, все вижу. Как поездка в Шабалиху? Есть что-то интересное?

— Думаю, да. Я поработаю вечером над материалом.

— А как Дворжецкий? Приставал к тебе?

— Приставал. Да еще как! Собирается уже с мамой познакомить. Сегодня иду к ним на ужин. Кстати, про его маму. Сколько там у нас времени?

— У нас начало третьего.

— Прости, сейчас по местному каналу началась какая-то передача про Дворжецкую, хочу посмотреть. Все, целую, перезвоню.

Марина почти вбежала в свой номер, включила телевизор. Женщина в элегантном костюме улыбалась на экране, что-то доверительно рассказывая своей собеседнице. Стрижка каре, каштановые волосы, какое-то украшение на шее, тонкая рука с браслетом — все просто. Марина присмотрелась внимательнее: «Что у нее там сверкает? Наверняка, бриллианты. И перед камерой держится свободно».

— Нет некрасивых женщин, есть женщины, которые не хотят быть красивыми, — убеждала аудиторию Дворжецкая. — Почему, если ваш рост ниже, чем 170 см, размеры не соответствуют 90-60-90, и вы не похожи на Мэрилин Монро, то вы считаете себя некрасивою? В каждой женщине есть какая-то изюминка, и наша задача её раскрыть. Многие женщины, приходящие в нашу школу красоты, не помнят, когда они были последний раз в театре, на выставке, гуляли в парке. Что это — невнимание к себе, неуважение? Разве женщина, которая не любит сама себя, может понравиться кому-нибудь?

Марина уселась с булочкой в кресло перед телевизором.

— Быть красивой — это кропотливый и каждодневный, но благодарный труд. Можете ли вы отказаться от чего-то привычного ради красоты?

Марина чуть не поперхнулась: «Интересно рассказывает, даже самой захотелось в эту школу красоты».

Дворжецкая делилась планами на будущее:

— Готовится совместный проект двух косметических фирм: французской и московской, который назвали «Леди Элиза». Да, да это в честь Элизы Дулитл, надеюсь, все знают, кто она такая. Я несколько раз летала в Париж и Москву, все согласовано, решение принято, документы готовы, будут подписаны на днях. Шоу будет идти одновременно в Москве и в Париже…

Стоя под душем Марина размышляла. «Непростая женщина. Почему она пригласила меня на ужин? Может быть, она знает, что Краснов — мой свекор? Вряд ли. Я не меняла фамилию, выйдя замуж. Возможно из-за своего сына? Что гадать, схожу и узнаю», — успокоила себя Марина.

Она позвонила Андрею, кратко изложила события сегодняшнего дня и свои соображения. Андрей наказал «себя блюсти», и как вернется, позвонить. «А это уж как карты лягут», — ответила на шутку мужа Марина.

Причесываясь, она еще раз вспомнила добрым словом Таню Колокольникову: «Молодец, Танюшка, стрижку мне сделала — никаких проблем с укладкой». Не было проблемы и с выбором одежды: Марина облачилась в свой единственный парадно-выходной «сиреневый туман». «Немного жарковато, но ничего, жакет потом сниму, останусь в топике. К такой женщине в гости надо идти при полном параде. Помада и лак в тон костюма, а сумочка к туфлям, — она это оценит».

Евгений заехал за Мариной на такси. «Понятно, будет спиртное». Ехать пришлось недолго, хотя это определенно был какой-то окраинный район. Одна сторона улицы состояла из непрезентабельных домишек частного сектора, стыдливо прикрывавшихся зеленью. Другая гордо взирала на них домами — башнями в блеске зеркальных стекол. Каждый дом был окружен персональной охраняемой территорией. Машина подъехала к железной ограде. Марина отметила цветники, дорожки, стриженый газон, подземный гараж.

Едва Марина с Евгением подошли к двери квартиры, послышался звонкий собачий лай. Не успел Евгений позвонить, как дверь открылась. Дворжецкая лично встретила их в обширной прихожей. Маленькая черная собачка радостно прыгала на пороге.

— Черри! Ах ты, безобразник! Сидеть! Ты же не даешь мне с гостями поздороваться, — навела порядок хозяйка. Черный скотч-терьер смутился и послушно присел, но на его выразительной мордочке было написано нетерпение. Он тихонько поскуливал, пока Лариса Владимировна здоровалась с Мариной за руку и целовала сына. Как только хозяйка повела Марину в гостиную, он сорвался с места и набросился на Евгения со всеми изъявлениями собачьей преданности.

Лариса Владимировна Дворжецкая была одета очень просто: свободные брюки бежевого цвета с неброским рисунком и облегающий зеленоватый джемпер — по домашнему, но очень мило. Вблизи она оказалась старше, чем Марине показалось в сегодняшней передаче, но все равно выглядела потрясающе, а фигура… Марина про себя поклялась: «Гимнастику — усилить, булочки — презирать, лишний килограмм (или даже полтора) — сбросить».

Супруг Дворжецкой, Сергей Валерьевич, доктор технических наук и декан факультета, стоял в дверях гостиной. Он оказался высоким брюнетом с пышной шевелюрой, едва тронутой на висках сединой, и глазами цвета васильков. Несмотря на мешки под глазами и выступающий под костюмом животик, он выглядел киногероем. От него не укрылось произведенное на Марину впечатление, он, в свою очередь, окинул девушку оценивающим взглядом. «Тот еще кот! — подумала Марина и отвернулась, разглядывая обстановку, которую составляли преимущественно цветы и картины. — Можно себе представить, каким красавцем он был в молодости, и как к нему девочки клеились. Жаль, Евгению кроме роста от отца ничего не досталось. И глаза и волосы — матери. Хотя она очень и очень эффектная».

Лариса Владимировна быстро прекратила шалости своего пса и ребенка: одного заставила занять место на коврике, другого отправила с гостьей мыть руки. После этого сразу пригласила за красиво накрытый стол.

Марина начала понимать, почему Евгений просил её не рассказывать детали их совместного расследования. Ему достались хоть и не именитые, но очень успешные родственники: дедушка — герой труда, бабушка — директор школы, отец — доктор наук, мать — бизнес-вумен, знаменитость более чем местного масштаба. На этом фоне личные достижения Евгения бледнели. Ну, кто он? Рядовой юрист, клерк в небольшой конторе. А тут подвернулась возможность себя показать, а, в случае удачи, даже прославиться. Но он хотел, чтобы это было для них сюрпризом. Евгений за столом помалкивал, только наливал вино и предлагал Марине закуски.

— Лариса Владимировна, я сегодня, буквально час назад, посмотрела по телевизору передачу с вашим участием, — начала разговор Марина, — и мне даже захотелось позаниматься в вашей школе.

— Вам это вовсе не обязательно, — ответила комплиментом на комплимент Дворжецкая.

— Там были отрывки из презентаций. Интересно, кто пишет тексты выступлений вашим выпускникам?

— Никто, они сами должны рассказать о себе, суметь раскрыться. Мы только редактируем.

— Прекрасная работа!

— Спасибо! Мнение профессионала дорого стоит.

— Вы далеко опережаете многие «фабрики» Центрального телевидения. Знаете, меня всегда угнетают примитивные тексты современных песен. Я как-то на спор всего за минуту сочинила такой «хит», что друзья серьезно предлагали его продать в одно из шоу.

— Марина, ну неужели вы нам не споете этот хит? — вмешался Сергей Валерьевич и даже зааплодировал, как в зрительном зале. — Просим, просим! Нельзя же так заинтриговать — и не спеть.

Марина решила, что легче уступить, чем отнекиваться, и запела почти басом в стиле «хэви металл».

Ты уйдешь, стопудово.

Ты уйдешь, железно.

Это все — не ново.

СМС бесполезны.

Слушатели не поскупились на смех и аплодисменты. Лариса Владимировна даже слезы промокнула.

— Спасибо, Марина. Вы правы: ничуть не хуже, чем то, что крутят на всяких «авто-радио». Я, правда, давно не хожу на концерты поп-музыки.

— У вас, наверно, совсем не бывает свободного времени?

— Мне нравится то, что я делаю, — речь её потекла гладко, как будто она читала готовый текст перед камерой. — Это можно считать хобби, а не работой. А насчет свободного времени — нужно уметь правильно организовать все, тогда останется время на отдых. На днях закончилась очередная «школа», сейчас идет монтаж, со следующей недели пойдут передачи нашего шоу. Перед выпуском всегда бывает очень напряженно, но в эти выходные я буду отдыхать с семьей: мы собираемся с Сергеем к друзьям на шашлыки. Жаль, что Женя не присоединится к нам, но я не обижаюсь: дело — прежде всего.

Майонезно-мясного изобилия, как на обеде у Татьяны Аркадьевны, за столом не было: фрукты, легкие салаты и рыба, которую по знаку матери Женя прикатил из кухни на сервировочном столике. По его лицу Марина догадалась, что бабушкино меню ему больше по сердцу. Видимо поэтому он и наедался там впрок. Марина посмотрела на руки Дворжецкой: «Не похоже, что она сама чистит овощи. Интересно, кто готовил это все?»

— Какая у вас прекрасная квартира! И стол — изумительный!

Лариса Владимировна не пропустила скрытый вопрос и ответила:

— К сожалению, у меня нет времени заниматься домашним хозяйством, хотя я умею и люблю готовить. Мне по дому помогает моя одноклассница Галя. Она готовила сегодня. Но рецепт этой рыбы мой. Я привезла его из Италии, мы отдыхали там с Сергеем. Помнишь, тот маленький ресторанчик?

— Конечно, помню, — отозвался Сергей Валерьевич, накладывая себе вторую порцию рыбы. — Мы обедали там каждый день, и все из-за этой рыбы. А повар, узнав, что мы из России, да еще из Сибири, вышел к нам пожелать приятного аппетита. Ларочка тогда с ним разговорилась, и он дал ей этот рецепт.

— Взяв слово, что я не раскрою секрет его конкурентам.

— Не рассказали?

–Нет, только Гале.

— А на каком языке вы с ним разговаривали?

— Начали на итальянском, а затем перешли на немецкий: у него мать из Германии, и я знаю неплохо немецкий.

— А какие вы еще языки знаете?

— Свободно английский, немного французский. Только вы об этом никому не рассказывайте. Я на переговорах с французами разговариваю только с переводчиком, и мне очень помогает, что они не догадываются, что я их понимаю. Кстати, во Франции мне удалось блеснуть знатоком кухни, благодаря этому повару. Он мне рассказал про блюдо под названием «Турнедо Россини», изобретенное самим великим композитором, которое высоко ценится во Франции. Я его заказала, и поразила французов.

Дворжецкая улыбнулась. Марина отметила, что улыбка ей идет чрезвычайно, скорее всего, она сама об этом знает, поэтому так часто мило улыбается.

— А не могли бы вы показать мне ваши детские и школьные фотографии? — попросила Марина.

— Что, рассматриваете меня, как претендентку на роль Елены Сушковой? — Они перешли на угловой диван к журнальному столику, и Черри с радостью устроился у ног своей хозяйки. — Нет, я не Сушкова и вам сейчас это докажу, — Евгений, будь добр, достань с антресолей синий альбом. — Во-первых, мои родители приехали в Шабалиху через два года после ареста Сушковых, во-вторых, у меня есть детские фотографии. Смотрите, здесь мне полгода, мы еще жили в Новосибирске, я была очень толстая, моя мама с трудом поднимала меня. А вот здесь мне восемь месяцев, мама подписывала все фотографии: даты и мой возраст. А эту делали перед нашим отъездом в Шабалиху, здесь на фотографии с нами мой дядя, брат мамы. Он работал тогда в райкоме партии, что тем временам много значило. Но мы отвлеклись от темы. А в-третьих, обратите внимание, на всех фотографиях я похожа на свою мать. Ну, что, убедила?

— Да, даже если бы я вас подозревала.

— А вы верите, что Елена Сушкова жива, и вы сможете её найти?

— Пока я занимаюсь поисками, то считаю, что она жива, иначе невозможно искать. Это — во-первых. А во-вторых, невозможно же спрятать человека бесследно, должно быть какое-то несовпадение, например, документы, которые чему-то не соответствуют. Мне только надо вычислить это расхождение, и Елена Сушкова найдется. Возможно, я не смогу ничего сделать, времени с тех пор прошло очень много. Но я постараюсь.

— Как говорится в одном анекдоте, трясти надо, — вступил в разговор насытившийся Сергей Валерьевич, видимо, в привычной роли «душа общества».

Марина терпеливо слушала старый анекдот, как в эксперименте ученых обезьяна догадалась взять палку и сбить банан, привязанный к шесту, а студент безуспешно его тряс. Когда же ему предложили подумать, он сказал: «Чего тут думать? Трясти надо!» Впрочем, Дворжецкий рассказал его так артистично, преображаясь то в обезьяну, то в сухаря-ученого, то в туповатого студента, что Марина рассмеялась. Но Дворжецкого не устроил половинчатый успех.

— Ну, я вижу, что вы его знали, он действительно с бородой. А вот случай из жизни, совсем недавний. В Кембридже на экзамене по математике студент вдруг потребовал, чтобы преподаватель угостил его пивом, ссылаясь на то, что это право было в Уставе университета еще 300 лет назад, и его никто не отменял. Преподаватель отправил ассистента за пивом, заодно попросил помощи в Гильдии преподавателей. Студента, получившего свое бесплатное пиво, в конце экзамена ждал сюрприз. Угадайте какой?

Марина только пожала плечами.

— Наверное, завал, — предположила Лариса Владимировна, поглаживая довольного пса.

— Нет, мама, это было бы не по-английски, они что-то хитрое придумали, — сказал Евгений.

— Да, придумали! Студенту поставили нормальную оценку по математике, но, ссылаясь на тот же самый Устав, оштрафовали на приличную сумму за… приход на экзамен без шпаги!

Всеобщий смех был наградой рассказчику.

— А какие у вас есть анекдоты про студентов? Я, знаете ли, их коллекционирую.

Марина постаралась выбрать самый короткий.

«В университете объявление по радио: «Студенты, подвиньте свои джипы, преподавателю некуда поставить велосипед»».

Дворжецкий весело смеялся, одобрительно поглядывая на Марину, его жена и сын улыбнулись.

— Простите, я должен немедленно проверить этот анекдот в своем компьютере: кажется, у меня его нет.

Он вышел в соседнюю комнату, открыв раздвижную стенку, от чего звучавшая фоном музыка «Битлз» стала громче. «Да здесь и противоположная стена — такая же», — только сейчас заметила Марина. — «Значит, гостиная может расшириться в обе стороны. Очень удобно». Она вернулась к альбому Ларисы Владимировны и стала внимательно его просматривать. Вот такая же фотография первого класса, как у её матери, фотографии одноклассников, все аккуратно разложено по годам. Хозяйка воспользовалась паузой, чтобы убрать посуду на столик. Сын не позволил ей самой катить его, она с улыбкой уступила, но попросила:

— Женя, только до кухни, в машину я сама составлю, а то будет, как в прошлый раз, — и снова присела рядом с Мариной.

— Вам интересно?

–Да, очень. Вот это что? — Марина показала на снимок группа школьников в пионерских галстуках под вывеской «Пашутинский детский дом».

— Это мы возили собранные подарки в детский дом. Я всегда была активисткой.

Конец ознакомительного фрагмента.