Ревность волхвов

Анна и Сергей Литвиновы, 2008

Когда друзья пригласили меня на рождественские каникулы в Лапландию, я взял с собой ноутбук, думая, что мои интернет-откровения станут обычными путевыми заметками. Но появилась она – Леся, и дневник начал превращаться в любовный роман. А потом… убили предводителя нашей компании Вадима Сухарова, и под подозрением оказались буквально все. Вдова Вадима Настя попросила Лесю, студентку юрфака, начать свое расследование. Девушка быстро поняла: люди, с которыми мы поехали отдыхать, не те, за кого себя выдают. И каждый мог совершить убийство… Постепенно мой блог стал чем-то вроде записок доктора Ватсона при Шерлоке Холмсе. С одной существенной разницей: я влюбился в нашего сыщика…

1 января 200… года

Сегодня, в первый день нового года, в нашем коллективе, затерянном в лесах Лапландии, продолжались драматические и загадочные происшествия. Впрочем, обо всем по порядку.

Когда я проснулся, за окнами совершенно рассвело — а это означало, что уже довольно поздно. В нашем домике было тихо-тихо. Сашкина кровать оказалась пустой и даже застеленной. Я как ужаленный вскочил и схватил часы. Было уже без четверти одиннадцать — и это означало, что я все на свете проспал! Все ушли на трассы, и я остался в нашем лагере один! Мне смутно припомнилось: сквозь сон, еще совершенно затемно, я слышал в коттедже смех и хождение, до меня долетали запахи кофе и яичницы, и Саня даже толкал меня в плечо: вставай, мол! В ответ я его, помнится, послал… Проклятая графомания! Я засиделся вчера за дневником — и вот вам результат: продрых добрую треть столь короткого здесь, в Заполярье, светового дня! Отбился от коллектива — а главное, упустил Лесю, которая, конечно же, отправилась на лыжню без меня.

Я выполз из нашей комнаты, как был, в одних трусах. По тишине, царившей в домике, я понял, что стесняться мне некого. Потом вспомнил: вряд ли куда смог уйти из своей спальни Вадим со своей сломанной ногой — но заходить к нему проведывать я не собирался. А если уж он вдруг выползет из своей обители, как-нибудь переживет меня в неглиже.

На кухоньке работала посудомоечная машина — дополнительное свидетельство того, что народ отзавтракал и ушел на гору. Я засыпал в кофеварку кофе и вложил хлеб в тостер. И тут вдруг услышал, что из комнаты, где проживали Вадим и Настя Сухаровы, доносятся мужские голоса. Я узнал их. Первым собеседником был Вадим, а вторым — лысый бухгалтер Иннокентий. Комната Сухаровых находилась неподалеку от кухни, двери в спальнях были тонкими, поэтому я слышал их беседу, совершенно не напрягаясь, от первого до последнего слова. Сначала во мне взыграли вдолбленные семьей и школой моральные запреты («подслушивать нехорошо!»), и я подумал было уйти, однако потом вспомнил странное (мягко говоря) поведение бухгалтера, который лазил в мою комнату и в мой ноутбук… Вспомнил и то, что на Вадима, как-никак, было совершено покушение… И тогда решил остаться. Уверен, Леся на моем месте поступила бы так же. Я даже выключил тостер, дабы щелчок поджарившегося хлеба не вспугнул собеседников.

Я не записал их диалога сразу же, по горячим следам, но у меня хорошая память, а разговор был весьма драматичный, поэтому врезался в память едва ли не дословно. Итак, Вадим спросил (с сарказмом и тщательно сдерживаемым гневом):

— Ну, что, Кен (бухгалтера на фирме порой звали на иностранный манер Кеном), значит, ты захотел решить проблему кардинально, а?

Большов пробормотал в ответ достаточно растерянно, что, мол, не понимает, что Сухаров имеет в виду.

— Ну, как же! — воскликнул Вадим. — Валун летит вниз, от меня остается мокрое место. Несчастный случай! Нет человека — нет проблемы, а?

— Клянусь тебе! — пролепетал Иннокентий, и голос его звучал, насколько я мог судить, достаточно искренне. — Клянусь тебе, Вадик, всеми святыми! Я здесь совершенно ни при чем!

— Да? — пророкотал в ответ директор. — Ты уверен? А что, хороший ход. Ведь до момента покушения о твоем подвиге знал один только я. Но теперь, учти, я рассказал обо всем и Петьке, и Насте. Поэтому больше шуточек с валунами повторять не советую. По меньшей мере бессмысленно.

На этот раз ответ Иннокентия прозвучал твердо и с достоинством:

— Никаких покушений я на тебя не устраивал и не собирался.

— Ты уверен?!

— Чем хочешь поклянусь!

— Ладно, будем считать, что я тебе поверил… Давай лучше расскажи, что дальше будешь делать. Как свой косяк исправлять думаешь?

Бухгалтер проговорил с вызовом:

— Это не мой косяк!

— А чей, позволь узнать?

— А кто тебе о нем рассказал?

— На Саню намекаешь?

— Именно! Да не намекаю, а прямо говорю!

— Саня — твой подчиненный! Понимаешь, твой! И ты отвечаешь за него. И за все финансы. Понимаешь — ты! Поэтому мой вопрос — прежний: что ты думаешь дальше делать?

После паузы бухгалтер пробормотал — голос его звучал убито:

— Они отдадут… банк в принципе надежный… у них просто временные трудности…

— Не ври!

(Вадим употребил иное, гораздо более резкое и неприличное слово, которое я заменяю эвфемизмом, потому как надеюсь, что мой дневник будут читать посторонние люди, и не хочу оскорблять их слух матерщиной.)

— Не ври! — строго повторил директор Сухаров. — Банку «Юбилейный» — конец. (Он опять-таки выразился куда крепче.) Никто с него своих бабок уже никогда не получит. Ни через суд, ни через рэкетиров. А ты, Кен, вложил туда почти пол-лимона евро. Скажи, Кен, — голос Вадима прозвучал едва ли не задушевно, — зачем ты это сделал?

— Повторяю, это не я… — пролепетал Большов.

— Чья подпись под платежкой? Чья? Твоя или Сани? — напористо вопросил Сухаров.

Бухгалтер ничего не ответил, только растерянно вздохнул.

— Поэтому и отвечать — тебе! — воскликнул Вадим. — За все отвечать — тебе. Понял, нет?

— Меня ввели в заблуждение…

— Какое, на хрен, заблуждение!

— Они процент больше всех предлагали… — пробормотал в ответ бухгалтер. Чувствовалось, что он совершенно раздавлен. — Тринадцать годовых…

— А сколько они тебе заплатили? Тебе лично, Кен?

— Нисколько, — пролепетал Иннокентий. — Я в такие игры не играю…

— Да?! — возвысил голос Сухаров. — А вот у меня имеются другие сведения!

— Саня все врет! — по-детски воскликнул Большов.

— Ты откат от них получил, Кен! Думаешь, я не знаю?!

— Вадим Георгиевич, клянусь вам… — проныл бухгалтер жалобно, даже переходя на «вы».

— Брось! Хватит врать! — гаркнул Вадим и продолжил уже почти спокойным тоном: — Ты, Кен, хотел меня обмануть (опять я применяю эвфемизм, в оригинале он выразился гораздо более жестко и по-русски). Обмануть хотел меня и мою фирму. У тебя хрен вышло. Но на пятьсот штук евро ты родную компанию наказал. Поэтому слушай мой вердикт — с Петей я его уже согласовал, поэтому бегать к нему на меня жаловаться тебе бессмысленно. Либо ты, как хочешь, какими угодно путями, вынимаешь из этого сволочного банка наши пол-лимона евриков и возвращаешь их на фирму. Это возможность номер раз. Другая: ты возвращаешь — мне лично, налом! — тот откат, что тебе заплатили, — сколько там было, сто тысяч, семьдесят пять?.. Либо есть у тебя еще выход номер три: мы тебя увольняем, причем с волчьим билетом. Никуда в хорошее место ты больше не устроишься. Во всяком случае, по специальности. Снег будешь чистить, гуано месить, на паперти стоять! А Валентина твоя печень тебе выклюет.

— Но, Вадим Георгиевич… — прохныкал Иннокентий.

— Все, разговор окончен, — решительно проговорил Сухаров.

— Но, Вадим Георгиевич, почему все на меня!..

— Пошел вон!

— Это несправедливо!

— А кто у нас главный-то бухгалтер? Ты или не ты?

— Я, но я не делал этого, клянусь! Меня подставили!

— Ладно, утомил меня, родной! Вали отсюда.

— Вадим Георгиевич…

— Греби отсюда!!! Я все сказал!

Встреча с бухгалтером в подобных обстоятельствах в мои планы никак не входила, и потому я спешно юркнул в нашу с Саней комнатку и закрыл за собой дверь.

Через минуту мимо пронесся Иннокентий. Из окна я видел, как он выскочил на крыльцо. Большов был в полном горнолыжном обмундировании. Видимо, директор остановил его для разговора как раз в тот момент, когда подчиненный, после праздничной ночи и неспешного завтрака, расслабленный и довольный, совсем уж было собрался продолжать свой новогодний кайф дальше, на спортивных трассах.

Конец ознакомительного фрагмента.