Снег падал и падал…

Анна Шишко (2015)

В книгу помещены рассказы о людях, живущих в городе и деревне, о проблемах пожилых людей, взаимоотношениях в семье, о любви, о верности и преданности. Дневники памяти переплетаются с некоторыми сюжетами рассказов.

Дневник памяти

1992–1999 годы

Величественные.

Как-то во время работы над документальным фильмом «Не предавай забвенью» (рассказ об уникальной семейной паре — Народном артисте СССР Николае Александровиче Анненкове и его супруге, актрисе и режиссере Татьяне Митрофановне Якушенко-Анненковой), мы: оператор Юра Назаров, Татьяна Митрофановна (моя любимая Танюша) и я, режиссер, вышли из дома рядом с Тверской, пересекли двор и оказались у памятника Юрию Долгорукому.

Танюша прогуливалась у фонтанов, слегка опираясь на тонкую трость, а мы с Юрой работали: выстраивали планы, ловили ракурсы — поворот слегка откинутой назад головы, грациозная походка. Во всем чувствовалась порода. Снимали и одновременно восхищались величественной фигурой этой уже немолодой, но такой красивой женщины в пальто-крылатке и в черной шляпе с огромными полями.

По Тверской шли люди с плакатами, знаменами (был какой-то праздник). Неожиданно к Татьяне Митрофановне подскочила корреспондент с микрофоном:

— Как вам нравится сегодняшнее шествие?

Посмотрев на нее большими серыми грустными глазами, Татьяна Митрофановна ответила резко:

— Увы, деточка, не нравится. Голод, нищета, попрошайки на улицах… Это веселье кажется преступлением. И не для телевидения мои слова.

Подошел Николай Александрович:

— Танюша, позволь пройтись с тобой. Послушай, как совершенно по-новому я решил читать стихотворение Державина «Бог».

Красивая пара стала удаляться. Можно было расслышать слова: «Кого мы называем: Бог». Вряд ли кто из сидящих под копытами знаменитой лошади узнал их в лицо, но многие провожали взглядами.

Жили супруги неподалеку, в Глинищевском переулке, в знаменитом актерском доме. 75 лет играл на сцене Малого театра Народный артист СССР Николай Александрович Анненков, 38 лет прожил со своей Танюшей. И все годы — в спорах, творчестве, любви, понимании, хотя порой и резких разногласиях. Жила с ними верный друг и помощница Варвара Яковлевна Дремучкина. Двери дома всегда были открыты — шум, веселье. Захаживали и В.И. Качалов, и И.С. Козловский, и артисты МХАТа.

* * *

Я часто приходила в их гостеприимный дом. И слушала, затаив дыхание, рассказы о жизни, о творчестве.

Танюша сидела в своей маленькой комнате и курила. На стене в золоченой раме висело большое зеркало. Она опиралась одной рукой на пианино, а другой изящно держала папиросу и вспоминала, а я внимала каждому слову, наслаждаясь звучанием ее низкого бархатистого голоса:

— Я ведь работала в Щепкинском училище вместе с Николаем Александровичем, преподавала, ставила спектакли: «На дне», «Берегите белую птицу», «Голубую рапсодию». Была любимой ученицей Марии Петровны Лилиной, училась у Константина Сергеевича Станиславского. Слушая его, буквально теряла дар речи, всегда свято относилась к искусству. Наверное, очень высокие требования я предъявляла к своим ученикам, не выносила расхлябанности, небрежного отношения к учебе. Были и конфликты. Не терпела я ложь и пошлость. Вот и вынуждена была через пятнадцать лет работы уйти…

На пороге комнаты показался Николай Александрович.

— Ну, Коля, что ты? У меня же Анна Алексеевна.

— Танюша, я тоже хочу тебя послушать. Ты же мой Станиславский.

— Потом, потом. Роль Фирса будем с тобой вечером репетировать. Иди…

Николай Александрович задумчиво улыбнулся и проследовал через гостиную в свою комнату.

* * *

Каждый год в доме у Анненковых собирались близкие люди, приглашали и меня. Несколько лет снимали фильмы «Продолжение традиций» о творческом содружестве супружеской пары, чтецкие программы.

Татьяна Митрофановна великолепно читала Пушкина, Блока, Тургенева (да почти всю классику). Многое из записанного прошло в эфир на образовательном канале, не раз прозвучал и «Бог» Гаврилы Романовича Державина в блистательном исполнении Николая Александровича.

Дни встреч 14 января (день рождения Татьяны Митрофановны) и 25 января (Татьянин день) были не только праздниками, но и фейерверками полета мысли и шуток.

За столом посередине маленькой гостиной — родственники Татьяны Митрофановны: музыковед Алик и Галочка Любицкие, их дочь Вика, прекрасная пианистка, Народная артистка СССР Татьяна Шмыга с мужем Анатолием Кремером, дирижером и композитором.

Николай Александрович сидит напротив Татьяны Митрофановны и они, словно шутя, обмениваются фразами из пьес Островского. Мы слушаем, смеемся. И кажется, что это они так разговаривают, а не герои пьес.

Варенька (Танюша величает ее сестрой), вносит блюдо с горой румяных вкусных пирожков. Танечка Шмыга произносит тост и поздравляет как-то застенчиво, но слова, произносимые ею, мудры и драгоценны. Никогда не слышу за столом ее сказочного пения. Господи, за что Бог подарил мне счастье такого космического общения!

Две Тани познакомились в магазине тканей в Столешниковом переулке. Татьяна Митрофановна спросила:

— Душечка! Вы для чего покупаете эту клетчатую ткань?

— Юбку буду шить, — ответила Татьяна Шмыга.

— Нет, голубушка, из этой материи и покрывало на диване гостей испугает. — Шмыга расхохоталась. С этого мгновения и началась их дружба.

Татьяна Митрофановна имела прекрасный вкус, великолепно шила и моделировала одежду. Это было ее хобби.

В трудные безденежные девяностые годы Татьяна Митрофановна предложила сшить для меня пальто. Роскошная бежевая ткань, пальто-крылатка, как у нее. Пуговицы я не смогла купить, и она подарила мне из своих запасов огромные зеленые американские. Помню, как я стояла в их кухне на столе, а Танюша вымеряла длину, потом ругала меня, что не могу нормально поворачиваться.

— Пойдем в зал, к большому зеркалу.

Я послушно спрыгнула, прошла в комнату, встала перед зеркалом.

— Коля, иди к нам, посмотри, ровная ли длина пальто у Анны Алексеевны.

Я смутилась, опустила глаза.

— Ну что ты, Танюша, я не понимаю…

— А ты смотри внимательно.

Минут пятнадцать я кружусь, поворачиваюсь, хожу по комнате, а великий актер, над ролями которого я плачу (Луп-Клешнин, Маттиас из моей любимой пьесы Гауптмана «Перед заходом солнца»). А сейчас он смотрит, подсказывает, принимает самое живое участие в примерке. Это пальто-крылатку с зелеными пуговицами я храню как талисман, в нем то незабвенное время!

В одну из последних встреч Татьяна Митрофановна сказала мне: «Жизнь так коротка, а я хочу прожить в театре несколько жизней». Она прожила их, но, увы, не все на сцене.

Танюши не стало. Днем еще она прогуливалась у памятника, накануне собирала подписи за очередного кандидата, которому верила, смотрела телевизор, плакала, страдала за весь мир с его катастрофами, войнами, злом и непониманием, а вечером легла и уснула. Николай Александрович, придя проститься на ночь, взял ее уже похолодевшую руку, застыл и понял: Таня вот так легко улетела от него навсегда. Может быть, к берегам Венеции, которую так хотела увидеть в свои 80 лет?…

* * *

Она была прекрасна в тот день. Белый прозрачный шарф покрывал ее голову, удивительное достоинство и покой на лице. Мы прощались с ней. Я не могла поверить в уход такой дорогой, непокорной, такой любимой мною женщины.

Студенты Щепкинского училища подняли гроб высоко над головой, белая полоска прозрачной ткани шарфика развевалась над ней, словно прокладывая дорогу к небесам.

И остались Николай Александрович и Варенька одни, без Танюши.

Как-то я решила навестить их. Был теплый сентябрьский день, Поднялась по ступенькам на второй этаж. Открыла дверь Варенька, поздоровались.

В прихожей показался Николай Александрович. Он держал в руках маленький зеленый томик Державина и неожиданно начал читать:

Дух всюду сущий и единый,

Кому нет места и причины,

Кого никто постичь не мог,

Кто всё собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы называем: Бог….

Мы с ним вошли в комнату, он положил книгу на столик, подошел к портрету Татьяны Митрофановны, висевшему над его кроватью, и прошептал: «Танюша, возьми меня к себе». Заглянула Варя:

— Николай Александрович, что случилось? Пойдемте обедать. Анна Алексеевна! Прошу отобедать с нами.

Как и прежде, стол на кухне был покрыт красной скатертью, стояла бутылочка кагора, маленькие рюмочки, селедочка, оладушки с яблоками.

* * *

Как часто я вспоминаю этот дом…

Николай Александрович дожил до ста лет. Его юбилей праздновали в Малом театре. Он играл Лупа-Клешнина в спектакле «Царь Борис» и читал пушкинского «Пророка»:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.