Хрустальный ключ, или Жили-были мы

Анна Чернакова, 2017

Эта удивительная повесть про путешествие во времени одного современного русского мальчика принадлежит перу известного сценариста, художника и актёра Александра Адабашьяна (сценарист: «Несколько дней из жизни Обломова», «Неоконченная пьеса для механического пианино»; художник-постановщик: «Раба любви», «Свой среди чужих, чужой среди своих» и др.) и режиссёра Анны Чернаковой. Герой повести попадает в прошлое своей семьи и по мере развития событий углубляется всё дальше и дальше во тьму веков, оказываясь в конце пути в XIV веке у своего пра-пра-пра-пра… – деда. Множество приключений пришлось пережить Тёме, чтобы не погибли его предки и не разрушилась его собственная семья. И хотя, начиная своё путешествие, мальчик знает о том, какая перед ним стоит задача, – только к самому финалу он начинает осознавать, какую ответственность взвалил на свою легкомысленную голову. А. Адабашьян и А. Чернакова сняли по своей повести «Хрустальный ключ» фильм и назвали его «Жили-были мы». Для среднего школьного возраста.

Глава восьмая

Тёма и Стёпка стояли на широкой гранитной набережной, напротив роскошного особняка, в высоких окнах которого отражалась красная крепостная стена, за ней — трёхъярусная колокольня с золочёным шпилем. Стёпка ошалело пробормотал:

— Петропавловская крепость, архитектор Трезини…

В Петербурге ни Тёма, ни Стёпка никогда раньше не были. Но Стёпка в своей гимназии учился хорошо, а Тёма, мягко говоря, не очень, и поэтому ничего не знал ни про какого-то там Трезини, ни про крепость. И напрягся, ожидая Стёпкиных расспросов. Впрочем, для таких случаев у него было заготовлено объяснение: «Когда это проходили, я болел». Но Стёпка, продолжая оглядываться, бормотал себе под нос:

— Биржа, архитектор Тома де Томон… Академия наук, Кваренги… Ростральная колонна, скульптор Тибо…

Слава богу, архитектурные познания Стёпки на этом закончились, иначе Тёме пришлось бы рассказывать про какую-нибудь полугодовую скарлатину с карантином. Увлекла обоих толпа на набережной. Мальчишки, разносчики, простолюдины — все торопились куда-то в одну сторону. Туда же из зеркальных дверей особняка смотрел величественный швейцар. Строем пробежала рота солдат.

— Ты смотри, в киверах^[5]! — изумился Стёпка. — Как в войну с французами! Какой же это год?

— Не помню, — небрежно сказал Тёма. — Когда эту войну проходили, я болел.

Он, не глядя, сунул Стёпке часы:

— Отвечаешь, инструмент нежный.

Стёпка осторожно уложил часы в сумку. После того как он увидел изобретение в действии, он проникся к новому своему другу совершенным благоговением и передал себя Тёме в полное и абсолютное подчинение.

Из окон особняка раздался знакомый звон разбившегося ключа. Стёпка вздрогнул и вопросительно посмотрел на Тёму.

— Ну вот, — сказал Тёма. — Ты видишь, что ты наделал? Ключ разбил, так теперь он во всех временах бьётся.

— Как это? — не понял Стёпка.

— Вот так! У него такое измерение есть, четвёртое или даже пятое, что он сразу во всех временах существует. Ну, а как кто-то в одном времени разбил, так он сразу везде и разбился. Вот, братец, каких ты дел натворил, расхлёбывай теперь твою кашу!..

Тёма решительно направился к особняку. Стёпка потянулся следом. Но тут из-за поворота на набережную с грохотом вылетела карета, запряжённая четвёркой лошадей. Карета сверкнула стёклами, с запяток погрозил двухметровый гайдук^[6], Стёпка еле успел отскочить к парапету. Бабушкины прокламации выпали из сумки и разлетелись по мостовой.

Из полосатой будки выскочил будочник и древком алебарды указал на один из листков. Стёпка поднял и, пожав плечами, подал ему. Будочник долго моргал, шевелил губами, потом лицо его просветлело, и он громко и радостно прочёл по слогам:

— Долой!

Но тут до него, видимо, дошёл смысл прочитанного. Глаза его округлились, он схватил Стёпку за рукав. Стёпка вырвался, отскочил в сторону. Будочник засвистел, заорал:

— Держи его!

Стёпка метнулся прочь. За ним, грузно топая, погнался будочник с алебардой, крича «Бунт! Стой! Держи его!». За будочником бежал Тёма, а за Тёмой — привлечённая свистками и криками, становящаяся всё больше толпа прохожих.

На Невском проспекте Тёма обошёл будочника и нагнал Стёпку. Теперь они неслись вместе. Стёпка на бегу говорил отрывисто:

— Адмиралтейство, архитектор Захаров… Казанский собор, архитектор Воронихин….

Тёма поинтересовался, не умеет ли Стёпа убегать от будочников молча, но Стёпка не услышал и продолжал бормотать. Мальчики пересекли улицу, свернули на тротуар перед богатым дворцом и, не сговариваясь, нырнули в стоящую у подъезда карету. Погоня промчалась мимо.

Распахнув дверь кареты, разъярённая молодая дама вытолкала мальчиков наружу.

— Дворец Белосельских-Белозерских, Тома де Томон, — сказал Стёпка, шлёпнувшись на булыжники.

— Подумаешь! Я, может, правнука этих Белозерских знаю. Лично… — начал Тёма.

Но времени развить эту мысль у него не было. Дама кричала и звала на помощь, и к карете уже бежали будочник и толпа. Мальчики вскочили и рванули вдоль Фонтанки к Неве.

Они подбежали к мосту как раз в тот момент, когда мост разводили, чтобы пропустить новенький, только что с Адмиралтейской верфи, парусник. Преследователи были совсем близко. Мальчики взбежали на поднятое крыло моста и остановились на краю — деваться было некуда. Величественный корабль медленно двигался между вздыбленными половинами моста. А снизу карабкался, опираясь на алебарду, злорадно ухмыляющийся будочник. Тогда Стёпка подхватил Тёму на закорки и по грот-марса рее^[7] парусника, пришедшейся вровень с краями моста, перебежал на другую сторону.

Они кубарем слетели на набережную, отдышались. Преследователи грозили кулаками с того берега. Корабль удалялся. Тёма успел прочесть на борту надпись «Паллада».

— Фрегат! — сказал он небрежно Стёпке. — По стеньгам видно и по такелажу^[8].

— Как, вы и это знаете? — удивился Стёпа.

Тёма помолчал, прищурившись, глядел вдаль. Поговорил задумчиво:

— Море — это вода и небо.

И так же задумчиво прочитал стих:

— Ты морячка, я моряк,

Ты на суше, я на море,

Мы не встретимся никак.^[9]

На самом деле, он совсем не разбирался ни в видах кораблей, ни в их парусном оснащении, просто где-то когда-то слышал эти слова — «такелаж», «Фрегат «Паллада»^[10], «стеньги». А моря вообще никогда не видел.

Какое-то время шли молча. Стёпка набрался смелости, шмыгнул носом, кашлянул:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Ки́вер — твёрдый высокий головной убор в русской армии XIX века.

6

В XIX веке так назывался телохранитель важной персоны.

7

Грот-марса рея — это верхняя рея самой высокой мачты парусного корабля.

8

Стеньги — это часть мачты, её удлиняющая; такелаж — общее название всех тросов, канатов и верёвок на парусном судне.

9

Стихотворение О. Газманова.

10

«Фрегат «Паллада» — роман И. А. Гончарова о путешествии на фрегате с таким названием.