Его светлость. Роман

Анна Сеничева

История старинных дней(Диковинного много в ней)О том, как пасмурной веснойВ край обедневший горный мойЯвился новый господинХоть князь, а прямо срам один:Лентяй, пьянчужка и дурак,Капризен – все ему не так!Видать, настал нам самый край,Хоть в гроб ложись да помирай!Вот летописца скорбный труд…А летописцы – разве врут?

© Анна Сеничева, 2021

ISBN 978-5-4485-0499-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Ранним вечером в начале марта над городом плыл заунывный колокольный звон. Он лился с пяти башен-звонниц, которые черными, точно обугленными, остовами смотрели в пасмурное небо.

Хоронили старого князя, почившего третьего дня.

Фамильное кладбище лежало позади замка, на склоне Зеленой горы. Там и вырыли могилу Ливию Темному — за ручьем, на самом юру, продуваемом всеми ветрами.

Ржаво скрипела калитка кладбищенской ограды. Было холодно и пахло стоялой речной водой.

Вокруг могильного камня стояли всего четверо — только ближайшие советники. Один из них, сутулый и седоватый, в поношенном коричневом балахоне, дочитывал отходную речь. Накрапывал дождь, и чтец недовольно взглядывал на небо, торопясь закончить.

–…дарует вечный покой, и сияет ему вечный свет, — бурчал он под нос, — и да поможет земле, осиротевшей без отца…

— Истинная правда! Сироты мы, сироты горькие остались, — расчувствовавшись, вполголоса сказал другой и поправил рукав. Сиротское его одеяние было глубоких иссиня-черных тонов и колом стояло от серебряной вышивки.

— Вы еще слезу пустите, — лениво ответил сосед, смахнув с гладкой лысины капли, — случай подходящий.

— А вы челюсть не свихните, как зевать станете, — сердитым шепотом отрезал страдалец, повернув голову: дорогая парча воротника хрустнула, и лысый криво усмехнулся.

По другую сторону могилы стоял дворянин в черном. Одет он был просто и строго, будто слуга, но стоило ему только поднять глаза, как неуместная перепалка мигом стихла. Лысый уставился под ноги, горемыка вытащил платок и высморкался.

— Погодка… — чтец захлопнул книгу и плотнее запахнулся в балахон: — Благодарю всех, судари, за последнюю дань уважения князю, и далее не смею задерживать.

Он торопливо направился к замку, на ходу распутывая капюшон. Следом за ним, оживленно беседуя, двинулись убитый горем сирота и его лысый приятель. У могильного камня остался только черный дворянин. Когда трое безутешных горюнов скрылись за склоном, он развернулся и медленно пошел к калитке.

На столб кованой ограды были намотаны поводья двух коней. Рядом поджидал молодой человек.

— У вас руки замерзли, — он положил на седло перчатки с графским гербом. Такой же герб и полное имя владельца — Дарен Эмилан — были вытеснены на дорогой коже седла. — Зря не взяли…

— Вот и все, Леронт, — глядя вниз с холма, сказал граф. — Нет у нас больше государя…

— Его уже давно нет, дядя, — ответил молодой человек, распутывая поводья. — Сегодня просто схоронили.

— Молод ты еще очень, мальчик мой.

— И дурак, не правда ли?

— Не без этого, — граф провел рукой по волосам и улыбнулся.

Колокола, один за другим, смолкали, и в студеном воздухе держался медный отзвук. В голых ветвях гудел ветер.

— Решено уже, кто будет править? — Леронт кивнул в сторону замка и неприязненно спросил: — Совет?

— Временно, до прибытия наследника.

— Все-таки на восточный дом решились…

— Да, из-за моря, здесь линия пресеклась. Под корень. Ну да не беда — такой же Ланелит, только выговор восточный.

— И что про него слышно?

— Что слышно? — граф Дарен обнял его за плечи. — А слышно, что будет это герой из героев, такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать! И вытащит он наш край из нищеты, а нас из безвестности! Брось печалиться, Леронт, и не такое видели! Идем, что на холоде стоять! Съездим в Заречье, развеемся…

На спуске с Зеленой горы их едва не сбил всадник. Плащ его был забрызган грязью, а наездник еле держался в седле — то ли пьян был, то ли от усталости. Леронт обернулся ему вслед.

— Видели? — спросил он дядю.

— Что?

— Кайма синяя на плаще. Гонец.

Коричневый балахон висел на крючке у двери, а его владелец сидел в кресле у камина, грея над огнем руки.

— Дует изо всех щелей, — недовольно заметил горький сирота, кутаясь в медвежью полость. — Распорядились бы, Вельгер… Первый человек в княжестве, а голодранцем живете.

— Одеваться надо теплее, господин Рифей. Вечно красуетесь, перед кем только, непонятно.

Тот взял со стола розетку с орехами.

— А правда, что государь-то наш будущий дите совсем? — спросил он.

— У этой старой развалины, Алариха, один всего племянник? Ну, значит, этот и есть. Давайте, что у вас там… — Вельгер принял из рук гонца футляр, взял перо и, близоруко сощурясь, черкнул на расписке: «Верфус Вельгер, Казначей княжества. Десятое марта». — Спуститесь вниз, спросите кастеляна замка, лысый такой — мессир Фаради. Вас накормят и устроят на отдых.

Гонец с поклоном вышел.

Вельгер сломал печать, пробежал письмо глазами, скомкал и швырнул на стол.

Рифей с любопытством вытянул шею.

— В Черной Ольхе землетрясение приключилось, — сухо ответил Казначей на его взгляд. — Две деревни развалило, беженцев полным-полно… Опять убытки. И опять на моей земле, как раз где серебро добывали. Рудники завалило, и работать теперь некому, и попробуй, откопай их теперь, — Вельгер поджал губы. — Одно разоренье, куда ни плюнь…

Рифей с хрустом раскусил орех.

— Слышал, в тех местах Серая цапля околачивался, — жуя, сказал он. — Зимой болтали, а кое-кто и живьем видал. Этот просто так не появляется — либо народишко запутает, либо приметы какие раскидает, либо еще какую гадость выкинет. Добра не жди…

— Да, и мне говорили. И что ему спокойно не живется, все лезет, поганец, куда только можно! Ничего, и до него доберемся…

Казначей, кряхтя, нагнулся и подбросил поленьев.

— Все одно к одному… — он сплел пальцы и опустил на них острый подбородок. — Тут ведь земля такая, что в одном месте тряхнет, а по всем горам волны пойдут. Да еще князь этот заморский на нашу голову! Его светлость, будь он неладен…

На подходе была новая череда бедствий, будто мало их сыпалось на Люмийский анклав за последний десяток лет. Княжество хирело и затухало, как уголек из костра: вот он, огненный, наполненный жизнью, остывает и подергивается серой золой. Сожми его рукой — и рассыплется в прах.

И такая рука к Люмийскому анклаву уже тянулась: за его каменными и речными границами мрачной тучей стояло Эрейское королевство, откуда в сторону Пяти колоколен доносились невнятные, но все более слышные грозовые раскаты.

Наступало новое время.

***

–…новое время, — отходя от тяжелых раздумий, повторил король Аларих. В широкое окно задувал влажный морской ветер, шевелил страницы письма, исписанные крупным почерком посланника. — Лихолетье впереди… В Светлых морях нарождается шторм, а волнами, того и гляди, смоет старые династии и намоет новые. Вторая смерть в роду за неполные два года…

— Этого стоило ожидать, — заметил Леккад Селезень. — Хоть и крепкий старик, а все ж не три века ему жить. Что по поводу правления думаете?

— А что тут думать. Будто наследников непочатый край… Где Расин?

Селезень неодобрительно качнул головой.

— Неужто племянника?.. Вы уж простите, величество…

Аларих оторвал глаза от письма.

— Где Расин? — повторил он.

Недовольство в его голосе от Селезня не укрылось.

— А Расин, как обычно, болтается в гавани, — ответил он, — если изволил вернуться из рыбачьей артели. В лавках пропадает или на Старых верфях, точно не скажу, меня он в известность не ставит. А когда я ему людей приставил, которых, к слову, оторвал от службы, Расин заявил, что в няньках не нуждается.

— Возраст такой, — король поднялся, отодвинув кресло, — да еще не отошел от того, что случилось с Сереном. И воспитанием его мало занимались, сам знаешь, — говоря это, Аларих смотрел на портрет в серебряной раме, висевший в простенке меж двух стрельчатых окон.

С портрета улыбалась прекрасная дама в простом синем платье — в ее чертах легко угадывались черты самого короля. За креслом дамы стоял мужчина в мантии посланника с лафийской звездой на груди. Открытое лицо, точная линия подбородка и сдержанная улыбка — настоящую его улыбку, скорее, дерзкий прищур, художник то ли не сумел передать, то ли счел нескромным для фамильной галереи. Аларих так ясно помнил этого бесстрашного посланника и великого наглеца, что даже сейчас ему хотелось по старой привычке прикрикнуть: «Глаза спрячь! С королем разговариваешь!»

— Да, родителю спасибо, что и говорить… — проворчал Селезень, который заметил, куда смотрел Аларих.

— Оставь покойника, — сказал король. Он хотел сказать «в покое», но вовремя оборвал себя.

— Я к тому, что воспитанием не занимались: сейчас-то уже поздновато, — продолжал Леккад. — Привык на своей воле жить, ему теперь никто не указ… Вот помяните мое слово — собьется ведь с пути! Прошлой осенью…

— Тот случай не в счет, он сам выпутался.

— Его похитили в Пьяной верше, чтобы содрать выкуп. С казны, ваше величество, с казны, и вся эта паскудная история едва не получила огласку!

— Я уже сказал — тогда он все решил, — повысил голос король.

— Да, сбежал, ему повезло, — сухо кивнул Селезень. — В другой раз повезет меньше. А с его поведением, будьте уверены, другие разы себя ждать не заставят. Каждый день новости! То он за кольцом нырял и едва голову не разбил, то с сыном Остролиста лодку утащили да в шторм попали — два дня их носило, думали, все, читай на помин души! Корабль тогда посреди ночи вести взялся… На спор, видите ли… Если бы на камни посадил, опять же вам платить!

Аларих впервые улыбнулся.

— Так ведь привел же. Капитан тогда свое кольцо с пальца снял и ему отдал. Баснословной цены, к слову, раз ты так печешься об убытках. А что до остального… Перемелется — мука будет. Уедет в княжество, там из головы дурь мигом вылетит.

— Рад, что не буду подданным этого бедового края, — не унимался Леккад.

— Поговори еще у меня — с ним отправлю, — гневно сказал Аларих. — Довольно. Ровно в семь часов Расин должен быть здесь, за этим столом. Найди где хочешь.

— Найти-то найдем, а если не пойдет? Сами знаете, нынче у него дел полно, да поважнее ваших… государственных.

Король склонился над столом, цепь на его груди глухо звякнула о высокую спинку кресла. Еще раз пробежал глазами строки письма, поднял голову:

— Не пойдет — веди силой.

Селезень хмыкнул.

— Так я откланяюсь, ваше величество.

Часы на полке тихо скрипнули, ударили в лад крохотными молоточками и зазвенели, выводя старинную мелодию. За первыми тактами лоцманского гимна вступили куранты Часовой башни, приглушенные шумом дождя. В этих звуках не расслышать было легких шагов гостя, который встал на пороге, затем бесшумно прошел к столу и присел на широкий подлокотник кресла.

— Сядь как положено, Расин, — не отрываясь от бумаг, велел король.

Гость чуть усмехнулся и опустился в кресло.

Несколько минут в комнате стояла тишина, только шуршал дождь, и звонко ударяли капли по карнизу. Аларих просматривал одно письмо за другим, выдерживал время, глядя, насколько хватит у Расина терпения. Кажется, племянник приучался-таки к вежливости — ни словом, ни звуком не выразил неудовольствия, что впустую тратит время. Король сдвинул бумаги и поднял глаза.

Уронив голову на руки, Расин мирно спал.

Аларих онемел.

— Ни стыда, ни совести, — только и сказал он. Гость чуть шевельнулся во сне, но не проснулся.

Расин, по своему обыкновению, разгуливал под дождем, был мокрый до нитки, и теперь с его льняных прядей стекали капли, прямо на какой-то торговый договор, чего стесняться-то. Рядом на бумагах завитком лежала цепочка с массивным золотым перстнем, в котором сумеречным тоном светился сапфир — тот самый перстень, подаренный. На палец был велик, так что Расин приспособил его на простую цепь, которую утащил с какого-то сарая в гавани. От виска в светлые волосы уходил длинный глубокий шрам, и если бы не этот след, перед королем сидело бы живое лицо с портрета.

Аларих встал, громко кашлянул, и Расин, вздрогнув, очнулся.

— Рад, что ты почтил меня вниманием, — сказал король. — В последнее время нечасто балуешь.

— Рад, что оказался полезен, — ответил Расин. Голос его звучал спокойно, но король, даже стоя спиной, уже видел знакомый прищур, и начинал раздражаться.

— Знаешь, о чем речь пойдет? — обернувшись, коротко спросил Аларих.

— Селезень сказал — старик Ливий приказал долго жить.

— И что изволишь думать по этому поводу?

Тот пожал плечами.

— Прискорбно, но ведь ему лет за сотню перевалило. Переживу как-нибудь такое горе.

Сказать по правде, Расин считал, что его троюродный дед на том конце Светломорья преставился уже давным-давно, поэтому новости даже удивился. «Живучий какой старик», — подумал он.

— Что ж, не стану бродить вокруг да около. Прямых наследников у него не осталось.

Расин чуть слышно хмыкнул.

— Неужто за целый век ни единого не нажил? Сколько раз был женат — три или четыре?

— Три. Грешили сперва на первых двух княгинь, которые не смогли родить детей. Третья жена была младше Ливия на сорок лет, но принесла дочь. Да ты ее знаешь, — Аларих тряхнул письмом, — жена посланника на Эрее. Тогда подумывали о морганатическом браке, но в пятнадцать лет девочка стала вылитый княжий сокольничий. Неприятная вышла тогда история… Да, Ливий был бездетным, увы. Его брат с супругой скончались во время морового поветрия десять лет назад, а родной племянник уехал на Южный архипелаг и женился, обретя там дворянский титул, однако утратив права на люмийский трон…

— Очень разумный шаг, по-моему, — заметил Расин. — Не могу его за это осудить.

— По всему выходит, — продолжил Аларих, не обратив внимания на эти слова, — что ты единственный наследник.

— Роскошный подарок — титул его светлости. Две деревни в горах на том конце Светломорья. Нет, дядя, этот разговор ты оставь. Есть у нас на Эрее посланник, пусть он и присмотрит, работы немного. Тем более, — Расин усмехнулся, — что он князю вроде как родня.

— Итак, ты не поедешь.

— Я там ничего не забыл.

— Чем, в таком случае, ты намерен здесь заниматься? — сухо осведомился Аларих. — Будешь ждать, когда освободится мой престол?

— Дядя, мне твои намеки ясны как день, я слышал их уже раз десять. Не всем быть королями! Я твою жизнь знаю изнутри, и, знаешь ли, не очень к ней стремлюсь. Ночами не спать…

— К чему же ты стремишься, в таком случае? Просвети меня, будь так любезен.

Расин недовольно смотрел в сторону. К чему клонит дядя, он знал, благо разговор велся не впервые.

— Твои похождения известны. Ты пропадаешь по Старым верфям, ночуешь где придется, общаешься с рыбаками, торговцами и воображаешь, что стал там своим. Человеком труда. Человеком приключений! Для них же ты останешься выходцем из королевской семьи, который от нечего делать явился к ним. Поразвлечься. И они знают, что им несдобровать, если с тобой что стрясется! Зато для своей семьи ты становишься чужим, от одного берега отстал, а другого тебе не видать как своих ушей.

Расин встал. На его щеках медленно разгорались два ярких пятна.

— Ваше величество все сказали? — да где же он научился этому взгляду, ни разу живым не видя своего отца, ведь не с этой же блеклой копии на стене… — Кажется, я услышал достаточно.

Он отвесил поклон и быстрым шагом направился к дверям.

— Давно ходил к своему Фонтану? — спросил Аларих ему в спину.

Тот обернулся, и на миг показалось, что обладатель лафийской звезды живым сошел с портрета.

— Да, ты ходишь туда, это не тайна. Там, кажется, могила Серена.

— У него нет могилы, — сказал Расин.

— Или что-то подобное, это было ваше место. Что ж, пойди преподнеси ему свое решение, — продолжал Аларих. — В глаза бы сказать не осмелился. Он бы тебя не понял.

— Я не Серен.

— Увы, мы это знаем, — жестко ответил Аларих. — Ты и вправду не он.

В давящей тишине ударяли последние капли дождя, срываясь с ветвей за окном.

— Я благодарен его величеству за это напоминание, — бесстрастно сказал Расин. — Оно весьма ценно и не дает мне забыться.

— Я позволил себе лишнее, — медленно ответил король. — Признаю…

— Отчего же, все верно. Иначе как бы я узнал, что собой представляю, если б не ваши с Селезнем ежедневные памятки. Что, Леккад сильно обрадовался, когда услышал, что меня усылают на тот конец Светломорья? В пляс пустился?

— Леккад тебе не враг, хотя друзьями вас назвать трудно. Не стоит думать, что все поступки — его и мои — только для того и совершаются, чтобы поставить тебя на место либо доказать всем и каждому, что ты гроша ломаного не стоишь…

— Однако именно в этом вы оба преуспели.

— Так разубеди! Не на словах — на деле. Слов мы слышали довольно, и самых разных, хотя последнее время ты говоришь с нами неохотно. Итак, Расин, — король сел, придвинув бумаги, — сроку тебе ровно сутки. Либо отправляешься в Люмийский анклав правителем, либо к друзьям, на Старые верфи. Там тебе с радостью приищут работу по силам, хотя… я не знаю, что тебе по силам. Одно скажу точно: попадешь в очередную историю, Селезень разберется без оглядки на твое происхождение. И, будь любезен, — король стукнул крышкой чернильницы, — научись смотреть по-другому. Наследнику престола такие взоры еще позволительны. Бродяге из гавани — вряд ли.