О чем ты молчишь?

Анна Мельдельштейн

Резко открываю глаза, как от плохого сна, услышав громкий стук открывшейся балконной ставни, приведшей с собой весьма неприятный атлантический ветер. Озябшими босыми ногами ступаю на холодный паркет вишневого цвета – твой любимый, – аккуратно перебирая на цыпочках очередные па, которым ты меня учил. Захлопываю дверь что есть силы и не могу не взглянуть на ярко-красный рассвет, заметив нас на соседнем берегу в горах. Кажется, будто время вовсе остановилось…

***

Каждый из нас хоть раз чувствовал на себе влияние «этого»… Ощущал, как события настолько горькие, что сводит легкие, не позволяют жить дальше. Как ноги подкашиваются от ненависти к себе или, быть может, ко всему миру… Непонятно. Однако одно определенно становится ясным: ты продолжаешь жить, просто тебя сломали (люди, обстоятельства — неважно)… Сломали… Будто вырвали сердце, исполосовали, а ты, постанывая, моргал глазами и с придыханием ожидал своей участи.

Не знаю правда или нет, но бытует теория, высказанная человеком, который «смог».

Суть её заключается в том, что сначала ты оплакиваешь (то есть возвращаешь ту часть себя, которую отдавал ранее тому единственному человеку; в такие моменты ты становишься одним целым вновь).

После ты прыгаешь в самую глубь острого горя, причём такой силы, что кажется вот-вот и тебя взорвёт от переизбытка (это очень одинокое дело: воссоединяешься с собой, теряешь свои чувства). Стоит сказать, хроническая реакция горя — главная проблема облечения. Страшно признаться, но ты рад, что больше не нужно переживать, искать взглядом, ждать звонка, только вот больше не о ком беспокоиться.

Меня одолевало любопытство: почему же третья стадия именуется «иллюзией», пока она, хохоча не запрыгнула ко мне на плечо (в принципе оказалось не так уж сложно — мы ведь надеемся все вернуть, начать сначала, сказать несказанное, изменить себя, в общем смириться и доказать непонятно кому, что все изменится — воображаем себе всякое).

В конце концов никто не в силах избежать безразличия. Чёрт! Страшнее фазы я не встречала. Тебе кажется, что ты смирился, шатаешься по улицам и не нужен никто в подстрекательстве ментальных преступлений (иными словами, уходишь с головой в дело, позволяющее забыться и имеющее единственное условие с наименованием «необходимость жить»).

Заключается ли суть теории лишь в этом? Порой злость затягивает нас на столько глубоко, что внимание притупляется и мозг изнуряется в попытке найти новые поводы просыпаться каждое утро.

Всем известная фраза «время лечит» — лишь очередной трюк с мнимой поддержкой: «посмотри-ка, ты не один». На деле ты сидишь в однокомнатной квартире на окраине с надеждой получить подарок: день тишины.

Ты вынужден существовать, а не жить.

И вдруг появляется она: та самая важная мысль, очерненная отчаянием.

Жизнь шла своим чередом, пока ты не получил под дых глобальной для тебя потерей.

Почему ты забываешь, что будущее и успех прохождения этих стадий зависят от тебя?

Вдруг причина в привычке держаться за чью-то руку в темноте, что вот-вот… Исчезнет?

Стоит только понять для себя: ты не сможешь ничего вернуть или изменить. Ничего не будет как прежде. Хотя кому я это говорю…

Ты пройдёшь все четыре стадии, могу сказать, что с весьма большим избытком ненависти, нахлебавшись соленой злости, раздирающей рассеченное кровоточащее нутро.

Ты уже знаешь, чем это закончится?

Да… Именно, пятой стадией… Одиночество.

27 Сентября 2011

Кэмберлен каждое утро будит меня в 7 часов теплым слегка обжигающим поцелуем в щеку, а я ворчу. Разворачиваюсь на другой бок и вновь закрываю глаза. Буквально на пять минут. Когда проходит четыре из них, я зарываюсь под одеяло с головой, дабы сохранить тепло и оставшуюся минуту сна. Тогда он скидывает с себя джинсовку, а гулким эхо знаменуется падение кроссовок. Ложится рядом и обнимает меня настолько крепко, насколько это вообще возможно.

Ну, как здесь устоять? Я лишь могу расплыться в сонной улыбке и подтянуть колени к груди, чтобы обвиться вокруг него, обернувшись за секунду до этого.

И всё же Кэм знает, как поднять меня с кровати. Он утыкается носом мне в затылок и тихонько сопит, непременно сопровождая это действие легким поглаживанием моей руки. В конечном счете мне становится невыносимо жарко, и я молнией выпрыгиваю из-под одеяла, оправдываясь тем, что пора-пора, однако он точно знает правду, приправленную соусом под именем «счастье».