Метро 2033. Хозяин Яузы

Анна Калинкина, 2014

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду! Много страшного и непонятного окружает выжившего в Москве 2033 года. Скалится из непроглядного мрака туннелей метрополитена. Поджидает среди скрытых в джунглях нового мира руин. Но среди сотен леденящих кровь баек, которые так любят рассказывать у вечерних костров, есть одна. Особенная. Про жуткого монстра, который обитает в водах Яузы. Говорят, что когда он проголодается, то выбирает себе жертву и посылает ей зов, неслышный более никому. И с тех пор несчастный обречен. И не найти ему отныне покоя, пока не найдет он дороги к холодным, мутным водам реки…

Глава 4

Колдун и его помощница

Виталя привел его в палатку, где на ворохе тряпья сидел пожилой кряжистый мужик. Лицо его было словно дубленым, возраста было не разобрать, волосы с сильной проседью, а глаза неожиданно яркие — голубые. Федор обратил внимание, что его видавшая виды ветровка защитного цвета аккуратно заштопана в нескольких местах. Значит, жена имеется, наверное.

— Привет, дядь Данила, — заискивающе сказал Виталя.

Мужик молча кивнул, внимательно, оценивающе глядя на них. Федор, поздоровавшись, степенно достал пластиковую бутыль с брагой, заготовленную заранее. Мужик усмехнулся в усы, извлек откуда-то пару кружек и кулек сушеных грибов — на закуску. Кулек был сделан, видно, из листа старого журнала — виднелась полуголая красотка в красном купальнике. Федор разлил брагу в кружки. Выпили, закусили.

— Ну, говори, что нужно. Ко мне просто так не приходят, по нужде только, — сказал Данила.

— Да вот ему бы на Китай, но только чтоб не через Ганзу, — встрял Виталя.

— Наломал дров, что ли? — непонятно спросил старик. Федор так и не понял, при чем здесь дрова, неопределенно качнул головой.

— Ну ничего, — сказал Данила, цепко оглядывая Федора, — этому горю можно помочь, если ты не из пугливых. Наверху-то раньше случалось бывать?

— Случалось, — пробормотал Федор, внутренне холодея. К такому повороту он не был готов, думал — может, старик знает какие-нибудь тайные туннели? Хотя по нынешним временам еще неизвестно, где опаснее — в туннелях тоже такое встречается, что и сказать страшно.

Тут он вспомнил про свои сталкерские корочки и протянул их старику. Тот скривился:

— Да что мне бумажка? Бумажка о человеке ничего не расскажет. Откуда я знаю — чего от тебя ждать? Поход-то нелегкий будет — не прогулка увеселительная. Хотя вот гляжу на тебя и думаю — может, и ты на что сгодишься. Только я смотрю — ты вроде ранен?

— Рана — пустяки, царапина. Врач только велел больную руку не трудить пока, так вторая-то здоровая, — буркнул Федор, у которого все меньше оставалось желания ввязываться в эту авантюру. — А как отсюда на Китай верхом дойти? Путь-то неблизкий.

— Как пойдем — это я тебе потом скажу. Я сам пока не знаю. Надо сперва выйти и посмотреть, что наверху творится, где безопасней. Там все время все меняется. У тебя химза есть? Намордник?

Федор покачал головой, соображая, как половчее отказаться.

— А может, по туннелям все-таки? — пробормотал он.

— Чтоб на Китай-город — да не через Ганзу? Не, не получится. Вообще есть, говорят, туннели тайные, да я их не знаю, у меня свои пути. Да ты не бойся, не первый раз уже хожу — и до сих пор живой. В туннелях-то иной раз и опаснее, там-то самая гадость и водится.

Федор вспомнил неведомых пересмешников и мысленно согласился со стариком. И все же подниматься на поверхность ему ужасно не хотелось — слишком много опасностей подстерегало там. Если не попадешь в пасть мутанту, рискуешь схватить дозу, или тебе на голову рухнет обветшалое здание, а не то так провалишься в какую-нибудь трещину, и никто тебя не найдет — да и искать не будет. Он хотел уже отказаться наотрез, но тут в палатку кто-то заглянул.

— Дед, ты не спишь? — раздался хрипловатый девичий голос. — У тебя кто-то есть? Так я потом лучше зайду?

Этот голос хотелось слушать снова и снова. От него теплей стало в груди, старая палатка сразу показалась уютной.

— Голубонька моя, да разве ты можешь помешать. Заходи.

Гостья протиснулась в палатку, и Данила протянул ей свою кружку, где на дне еще плескались остатки браги. Девушка, ловко ввинтившись между ними, взяла кружку и отхлебнула. Федор уставился на нее.

У нее были светлые волосы, бледное лицо, большие серые глаза. Она выглядела худенькой и хрупкой. Одета была в просторные черные штаны, поверх серой футболки — затейливая пестрая жилетка. Разноцветные нитки, переплетаясь, складывались в узоры — вроде бы и неброские, но именно оттого хотелось глядеть на них и глядеть. Цвета были подобраны так, что переходили один в другой. Еще Федор подумал, что ткань эта, наверное, жесткая на ощупь. Понятно было, что жилетка была так просто, «для красоты» — слишком тонкая, чтобы согревать. Девушка очень отличалась от подземных жителей, облаченных в унылые костюмы защитных, тусклых цветов. При этом ее наряд вовсе не выглядел вызывающим, как у девчонок с Китай-города, торговавших собой.

«Она какая-то нездешняя», — подумал Федор. Он еще не видел таких девушек в метро. Что было тому причиной — пухлые губы, тонкая фигурка, необычный разрез глаз, словно бы чуть приподнятых к вискам, что-то мальчишеское и одновременно очень женственное в повороте головы, пестрый жилетик?

Была ли она красива? Федор этого не знал. Он бывал на других станциях, видел и ухоженных женщин Ганзы, и вульгарных девчонок Китай-города, и замученных тружениц с окраин, но эта девушка не была похожа ни на одну из них. Вовсе не похоже было, чтоб она тщательно следила за собой — кроме жилетика, пожалуй, никаких других примет того, что девушка сознательно пыталась как-то себя украсить, Федор не обнаружил. Но одежда ладно сидела на ней и не мешала движениям, словно составляла единое целое с хозяйкой, а коротко остриженные, явно для удобства, волосы, которые она, судя по всему, причесывала просто пятерней, обрамляли голову так красиво, как не сумела бы уложить нарочно иная модница, даже приложив кучу стараний.

На ее лице не было краски, как у девчонок с Китая, — она не позаботилась даже подвести помадой бледные губы. Несмотря на это, Федор глаз отвести от нее не мог — кожа ее казалась ему прозрачной, светящейся в полутьме. Это была естественная красота — так может быть красиво дикое животное, девушку словно сияние окружало.

«Жаль, что это сияние так недолговечно», — с грустью подумал Федор. Пройдет совсем немного времени — и кожа обветрится, руки огрубеют, появятся первые морщины. Девушка наверняка знала, что он разглядывает ее, но наверное, такие взгляды были ей привычны — она лишь чуть повела плечом.

Федор, наконец, сообразил, что напоминает ему незнакомка — бледный чахлый росток, чудом выросший в подземке без света. Они казались изумительно красивыми, на них хотелось смотреть бесконечно, но то была красота увядания. Хоть и пытались растения цепляться за жизнь, но борьбу эту неизменно проигрывали. Лишенные света, они постепенно слабели и вскоре погибали, если еще раньше их не успевали сглодать прожорливые слизни.

А еще он заметил небольшой, почти незаметный шрам у нее на щеке. Странно, но шрам вовсе ее не уродовал, наоборот, придавал загадочности. Хотя Федор был уверен, что шрам она получила не в бою — скорее, оцарапалась обо что-то или неудачно упала, очень уж юной она выглядела.

Судя по тому, как нежно говорил с ней старик, девушка была ему человеком близким. Возможно, его ветровка была заштопана ее руками. Но хоть она и назвала его дедом, как-то не верилось, что она и впрямь его внучка. Вспомнилась история про молоденьких прядильщиц — может, все-таки удалось кому-то поймать одну, приручить — и вот она сидит перед ним. Да нет, ведь они вроде разговаривать не умеют — а эта болтает вполне складно.

Девушка встретилась с ним глазами на секунду, но тут же вновь отвернулась.

— Вы про дела говорили? — спросила она старика. — Я мешать не буду. Я сейчас опять песни слушать пойду. Хотела теплое что-нибудь взять, холодно.

— Да вот пришел человек, на Китай-город ему надо, — старик кивнул на Федора. — Я и так в поход собирался на днях, чего ж не взять с собой, лишние глаза и руки не помешают. Ты сама-то как — готова идти?

Федор мог бы поклясться — что-то мелькнуло в лице у девушки, словно она внутренне вздрогнула. Но голос ее звучал беспечно, когда она сказала:

— Да по мне, хоть сейчас. Скучно тут, на станции.

— Ну, вот и славно, — пробормотал старик и вопросительно глянул на Федора: — Ну что, решился, мил-человек?

Федор пожал плечами. Он решил, что если даже эта хрупкая девушка готова отправиться с ними, значит, путь не так уж опасен. Но сомнения у него оставались.

— Подумай хорошенько, — сказал старик, — уговаривать не стану. Нельзя на такое дело уговаривать — каждый сам должен решать. Химзу и намордник я тебе дам, если что. Жаль, конечно, что подранили тебя, но раз здоровой рукой действовать сможешь — уже хорошо. Времени у тебя три дня — мне еще кое-что подготовить надо.

— А сколько запросишь? — начал было Федор, но старик махнул рукой:

— Не бери в голову — потом сочтемся.

Федор решил, что он при девушке не хочет говорить об оплате, кивнул и вытащил еще бутыль браги, разлил по кружкам. Девушка, вытащив из какого-то мешка толстый теплый шарф крупной вязки, сунулась к выходу.

— Уходишь? — спросил старик.

— Хочу песни послушать, музыкант после ужина еще спеть обещал. Он издалека, завтра обратно уйдет уже. Говорят, из Конфедерации, что ли.

— Не засиживайся, спать пораньше ложись. Тебе силы надо беречь, — проворчал старик.

— Можно с тобой? — спросил Федор девушку. Она зыркнула на него исподлобья, пожала плечами.

— У тебя свои дела, у меня — свои. Иди, куда тебе надо, а я тебе на что?

Федор решил, что девушка уж слишком задается — не больно-то и хотелось ее провожать. Когда он узнал, что она тоже ходит на вылазки, он как-то разочаровался в ней, что ли, да и грубость ее неприятно кольнула.

Вообще-то ему не нравились женщины, которые пытались вести себя как мужчины, — взять ту же Кошку, например, о которой он, впрочем, знал больше понаслышке. Ох, не женское это дело — воевать с мутантами, а Кошка, по слухам, и людей убила немало. Но то — особый случай, она ведь сама — мутантка, ее и человеком-то можно назвать с трудом. А эта девчонка выглядела такой хрупкой — неужели она тоже ходит наверх вместе со сталкерами? С другой стороны, поговорить с ней не мешало бы — она, наверное, сможет побольше рассказать и о здешних порядках, и о намечающемся путешествии.

Федор вопросительно оглянулся на старика. Тот кивнул утвердительно:

— Иди-иди.

И укоризненно попенял девчонке:

— Зачем обижаешь человека? Он в гостях у нас, в поход собирается с нами вместе, не гляди злюкой, поприветливей будь с ним.

У Федора создалось впечатление, что старик одобряет их знакомство.

— Как тебя зовут? — спросил Федор.

— Неля.

— Красивое имя. А я — Федя.

Во взгляде ее мелькнуло что-то ехидное, но она сдержалась, закусила губу. И вдруг неожиданно улыбнулась как-то заговорщически — в глазах словно искорки зажглись. Эта улыбка сразу примирила его с ней. Настроение у него поднялось. Казалось бы, ерунда, пустяк, но теперь Федор все воспринимал по-другому — ему сразу стало весело без всякой причины.

— Откуда у тебя шрам? — спросил он.

— Да так, упала, об острый камень поцарапалась, — нехотя буркнула девчонка и снова замкнулась в себе. Федор испытал даже легкое разочарование. Он примерно так и думал, но ему нравилось фантазировать, будто шрам был от ножа или пули, а может — от когтей мутанта. Это больше подошло бы странной девчонке. Она похожа была на заколдованную принцессу из сказки, которую хотелось спасти от зверей или лихих людей. Теперь Федору нравилось даже, что она дичится его, глядит исподлобья, отвечает нехотя. Она так не похожа была на развязных девок с его станции. И он решил обязательно познакомиться с ней поближе, хотя зачем ему это было надо — не смог бы себе ответить.

Вслед за Нелей Федор подошел к костру, возле которого собралось множество народу. Люди сидели на каком-то тряпье, а некоторые — прямо на полу. Федор стащил теплый жилет, постелил на пол и жестом предложил девушке садиться. Она, не возражая, устроилась, подвинулась так, чтоб дать и ему место рядом с собой. Музыкант сидел на стуле, перебирая струны. Поднял голову, обвел глазами присутствующих. Федор заметил, что глаза у него серые, чуть навыкате, светлые с проседью волосы собраны в хвост черной резинкой. Плечи были широкими, а кисти рук неожиданно изящные, пальцы тонкие. На одном блестел серебряный перстенек с каким-то странным знаком. Сидящий рядом на полу человек передал ему несколько клочков бумаги — видимо, записки из задних рядов. Музыкант читал, хмурился.

— Нет, эту не буду, не могу сегодня, — сказал он, отложив одну из бумажек. А затем вполголоса хмыкнул и произнес, словно бы про себя: «Ну надо же! Не ожидал». Поднял голову и вновь обвел глазами сидящих.

— «Туркестанский экспресс» кто просил? — поинтересовался он. В ответ приподнялся суровый мужик с обветренным лицом:

— Неужели знаешь?

— Знаю. Только не хотелось мне сегодня об этом, — пробормотал музыкант.

— Пожалуйста, брат! Ну правда, очень нужно, — и мужик провел рукой по горлу, показывая, как ему необходимо услышать именно эту песню.

Музыкант поглядел ему в глаза и, видимо, что-то там увидел. Он коротко кивнул и начал в который уже раз настраивать гитару, а мужик терпеливо ждал.

— Это Костя, — объяснила тем временем Федору Неля. — Он всегда эту песню заказывает, только ее почти никто не знает.

Федор с изумлением смотрел на девушку. С ней произошла внезапная перемена — словно звуки струн привели ее в хорошее настроение. Глаза заблестели, щеки разрумянились. Теперь она разговаривала с ним почти приветливо. Или то подействовали наставления старого Данилы? «Какие у нее глаза, я ни у кого не видел таких», — вновь подумал Федор.

— А что такое экспресс? — спросил он. — И почему туркестанский?

— Поезд такой. Ты лучше слушай, я потом тебе расскажу.

«Поезд, — вздрогнул Федор — Может, это знак?». Снова вспомнился тот жуткий сон перед выходом — и ведь гадости-то ждать себя не заставили, и вправду вещим сон оказался. Вот и не верь в приметы после этого. А музыкант тем временем ударил по струнам и вдруг заорал во весь голос — так, что Федор чуть не подпрыгнул от неожиданности:

И вот я вышел из дома, освоив науку смотреть,

Я посмотрел на мой город, и город был тусклым как смерть,

Все изменилось, пока я учился читать имена —

Чужое небо, чужие дороги, чужая страна…

Федор понял, что герой, выйдя на улицу, увидел перед собой мертвый город. А дальше ему позарез потребовалось попасть на этот самый туркестанский экспресс зачем-то, и кажется, у него это в итоге получилось.

И я ушел, и включился, когда проезжали Уфу,

И мне какой-то чудак все объяснял, что такое «кунг-фу»,

А с верхней полки сказали: «Надежней хороший обрез».

А я подумал: «Я все-таки сел в туркестанский экспресс».

Федора опять совершенно не смутило, что половины слов он не понимает. Зато он точно знал, что хороший обрез — вещь в хозяйстве и правда совсем не лишняя. Но, кажется, поезд в итоге оказался не тот, и путешественнику из песни пришлось туго — вместе с загадочным проводником он прыгал с подножки, шел куда-то на восток, сидел на ржавых рельсах, его втягивали на руках в другой вагон на ходу.

Суровый мужик между тем жадно слушал, время от времени кивая в ответ каким-то своим мыслям. Что-то очень важное зависело от этой поездки. Смертельно важное. Даже Федор в итоге начал понимать — тут дело идет не только о том, чтобы попасть из одного места в другое. Тем более, что поезд, судя по всему, вернулся потом обратно в Москву. Но все волшебным образом изменилось:

Я посмотрел на мой город — и город был новый, живой,

И кто-то тихо сказал: «Получилось.

А ты смотри, получилось.

Ну что — с возвращеньем домой,

Туркестанский беглец.

С возвращеньем домой!»^[2].

Федор многого не понял. Но, как ему показалось, понял главное — почему музыкант согласился с такой неохотой. Эта песня была про судьбу, она была слишком серьезной и тяжелой, чтобы исполнять ее здесь и сейчас. И люди вокруг затихли — словно вместо желанного развлечения им неожиданно предложили головоломку.

Мужик, дослушав песню и кинув музыканту в чехол от гитары горсть патронов, резко поднялся и пошел прочь.

— Он сейчас наверх отправится, — пояснила Неля.

— Сталкер? — уважительно спросил Федор.

— Да. Но он наверх ходит не только за хабаром. Он ждет.

— Чего? — удивился Федор.

— Когда пройдет туркестанский экспресс, — оглянувшись, шепотом сказала Неля.

— Он что — на всю голову больной? — удивился Федор.

— Да тише вы, слушать мешаете, — неприязненно зашикали на них.

Оказалось, музыкант уже пел про очередные баобабы. Федор видел, как гневный румянец вспыхнул на щеках у Нели, она явно с трудом сдержалась, чтобы не отбрить возмущенных работяг. Сам он тоже не решился вмешаться, заступиться за девушку, и оттого ему было неловко. «Я тут недавно, порядков здешних не знаю, — мысленно оправдывался он. — Тем более они правы — мы им мешаем».

— Давай уйдем подальше, — шепнула Неля, и они перебрались в задние ряды. Здесь можно было говорить спокойно, и девушка принялась объяснять:

— Ты не понимаешь. Каждый верит, во что хочет. Он верит в это. У нас тут наверху старая железная дорога возле станции. Это то же самое, что метро, только поезда ходили не по туннелям, а наверху.

— Знаю, — буркнул Федор, вспомнив рассуждения Кузьмы про привокзальные станции.

— Ну вот, Костя верит, что если очень ждать, однажды здесь пройдет туркестанский экспресс, и все опять станет, как было до Катастрофы. У него во время Катастрофы вся семья погибла. И он думает, что если все опять станет по-прежнему, то он сможет встретиться с ними.

— Ну и бред! Откуда ж здесь поезду взяться через двадцать лет после Катастрофы? — удивился Федор. — И почему он должен пройти как раз здесь?

— Он проходит там, где его очень ждут. Костя думает — если сильно верить, то так и будет, — объяснила Неля.

— А почему туркестанский? — спросил снова Федор.

— Не знаю, кажется, была такая страна до Катастрофы. А может, и не было. Может, этот Туркестан находится уже на границе с другим миром, откуда поезд приходит.

— Странная песня, — сказал Федор. — Я многого не понял в ней. Вот, например, почему этот парень так странно обращался к проводнику. Ты помнишь? Называл его господином и уверял, что ему не страшно умереть. Парень этого проводника впервые видел — какой он ему господин?

— Может быть, все дело в том, что проводник был в зеленой форме? — шепотом сказала Неля.

— Ну и что? — спросил Федор. Что-то в лице девушки показалось ему странным. Может, она не вполне нормальная?

Он таких уже видел — в подземке у многих ехала крыша. Буйных изолировали быстро, а тихих не трогали — иначе пришлось бы половину метро, наверное, запереть. А так — делает человек свое дело, и ладно, а тараканы у него в голове никого не касаются.

— Это был не простой проводник, — серьезно объяснила Неля. — Раньше так назывались люди, которые следили за порядком в поезде. Но ведь так зовут еще тех, кто может показать дорогу. Это был бог, он мог указать путь туда, где все осталось, как было.

— Провести по кругам ада, — добавил чей-то голос.

— В этом-то все и дело — ты должен понять, кто к тебе обращается. Узнать бога и довериться ему. Ты должен довериться проводнику. Экспресс — это поезд, который идет без остановок. Он забирает только тех, кто к этому готов.

— Эх, прошли те времена, когда боги запросто появлялись среди людей, заговаривали с ними, участвовали в их делах. Теперь неизвестно, остались ли они вообще. Может, умерли или ушли куда-то, — пробормотал тот же голос.

— И как же он узнал, что этот проводник — бог? Мало ли на ком зеленая форма? — упрямо сказал Федор. — Здесь полстанции в костюмах защитного цвета, так что ж теперь, они все — боги? — и он оглянулся, словно пытаясь угадать в ком-нибудь бога.

— Вполне возможно, что мужику на самом деле все померещилось, — примирительно сказал неизвестный снова. — Просто он изначально был на всю голову больной, да еще и выпил. Там же говорится в начале, что он в буфете купил вино. Вот и получил просветление, увидел бога. Хорошо хоть не черта. Он мог еще и не то увидеть под мухой.

— И зачем было об этом песню писать? — спросил Федор, пытаясь получше разглядеть говорившего при тусклом ночном освещении. Он увидел темноволосого мужика средних лет, худого, пожалуй, даже изможденного, который кутался в потрепанное черное пальто. На ногах у него были выцветшие, вытянутые на коленях черные спортивные штаны в обтяжку и разбитые ботинки. Лицо было по-своему примечательным — острые черты, резкие складки у тонких бледных губ, слегка запавшие глаза, покрасневшие веки. Казалось, он не спал уже несколько ночей. Кому-нибудь он мог показаться даже почти красивым, но Федор почему-то сразу проникся к нему безотчетной неприязнью.

— Глупости ты говоришь, Фил, — неожиданно поддержала Федора Неля.

— Песни иной раз под настроение пишутся. Иную из прежних вспомнишь — там вроде и смысла-то особого нет. «Я еду домой, светит луна, я думаю о милом». А сейчас совсем по-другому ее слушаешь. Ночь, луна. Красотища-то какая! Не всем, кто родился в метро, удалось своими глазами увидеть луну, — примирительно сказал тот, кого назвали Филом.

— А я и вправду раз или два слышала такой тяжелый стук — словно бы поезд идет поблизости. Может, этот экспресс уже прошел, но его никто не встречал, потому и не получилось ничего? — сказала Неля.

Федор вспомнил, что ему тоже почудился один раз тяжелый металлический лязг, похожий на мерный перестук колес.

— А я тут с умным человеком одним разговаривал как-то, — продолжал Фил, еще глубже закутавшись в свое черное пальто, — так у него выходило, что это нам только кажется, будто мы живем в метро. На самом деле мы-то как раз уже умерли и попали в чистилище. Ведь написано в одной книге, что вечность — это, может, что-то вроде банки с пауками. Вот мы как раз в такую банку и попали. И грыземся, как пауки в банке. По грехам нашим воздается нам.

Чувствовалось, что мысли эти он излагал уже не один раз, и теперь рад-радешенек был, что обрел нового слушателя в лице Федора.

— То есть получается, что на самом деле мы мертвые все? Ну, это ты загнул! — хмыкнул кто-то неподалеку.

— А куда ведет эта железная дорога — та, что наверху? — спросил Федор, не желая углубляться в философские споры, в которых ни черта не понимал. Его интересовали более практические вопросы.

Ему отозвался старик в дырявом ватнике:

— Это, стало быть, Казанское направление — значит, шли отсюда поезда с Казанского вокзала на восток — в Казань, на Урал, в Сибирь и еще дальше.

Федор подумал, что в песне тоже упоминался путь на восток.

— А с Курского вокзала куда поезда ходили?

— К югу. В Тулу, Курск, Орел.

— Говорят, на привокзальных станциях неспокойно людям живется, — пробормотал Федор.

— Правильно говорят, — согласился старик. — Потому что одно дело — город, другое — то, что вокруг. А за городом — лес. И еще неизвестно, что может прийти к нам оттуда. Люди проложили пути, вырубили кое-где леса, построили свои дома. Но чем дальше уходят пути, тем реже встречаются человеческие жилища. От одного до другого большого города — дикие леса. На окраинах городов кончаются владения человека. И теперь лес опять берет свое. Оттуда придут такие твари, какие нам и не снились тут, в городе. Сначала они убьют тех, кто еще пытается выживать в бункерах под Москвой, а потом возьмутся и за нас. Помяните мое слово — не зря тех мутантов с Павелецкой называют «приезжими».

— Не каркай, дед, — буркнул один из сталкеров. — И без тебя тошно.

— Что ты знаешь, мальчишка? Во Владимирской области, говорят, еще до Катастрофы в лесах видели крылатых змеев. Тебе даже в страшном сне не приснится, что там творится сейчас. Мы боимся тварей, которые живут наверху, но самое страшное однажды придет к нам из лесов. И будет такая война, что никому мало не покажется. Последняя война.

— Глупости ты говоришь, старик, даже слушать неохота, — снова вмешался сталкер — широкоплечий, с обветренным лицом. Судя по его независимому виду, он во всем привык полагаться лишь на себя. — Во многих городах были убежища на случай войны, там мог кто-нибудь спастись. У меня брат с семьей жил в Смоленске. Неохота думать, что он погиб. И не все города бомбили, где-нибудь в глухомани, думаю, люди и на поверхности могут жить.

— Да вон, пришел же весной человек из бункера в Жуковском. Как звали-то его… Сергей вроде? И туда отряд на разведку отправили — еще Доронин их вел.

— А-а, да по мне, хреновая была затея — половина отряда обратно не вернулась. Ну что такого в Подмосковье есть, чего у нас нет? За каким лешим людей туда гонять, когда все можно здесь найти, если поискать хорошенько? Да что руководству — для них люди так, скот. Шлют на верную смерть почем зря.

— Да не ври-ка. Во-первых, там почти все были штрафники, наемники. Им за это срок скостить обещали. Да и вернулись они почти все, даже тот мальчишка, Денис, который с ними напросился.

— Вернулись, говоришь? Что-то я его на станции не видел давно.

— Да был он, я сам его видел, только недавно опять куда-то пропал.

— А я слыхал, чудик один у себя на ферме на Клязьме живность экзотическую держал, — пробурчал кто-то. — Крокодилов там, страусов, верблюдов и еще кого-то. Вот интересно, где все эти милые зверюшки теперь? Тоже по лесам разбежались, наверное.

— Кое-какие твари из леса уже подтянулись сюда, — сообщил сталкер. — Волки иногда попадаются. И такие они мерзкие стали, я как-то видел одного, сначала и не признал — вроде бы волк, а морда крысиная.

Разгорелся спор, из которого Федор узнал много интересного о волках и их повадках, хотя и не представлял себе, пригодится ли ему это когда-нибудь. Новое направление разговору дал подсевший к спорщикам Виталя.

— Да ладно зверюшки, — многозначительно сказал он. — Наверху есть и кое-что пострашнее.

— Ты про прядильщиц, что ли?

— Да чего ты заладил все про прядильщиц. Нет, я про заблудившийся автобус.

— Как это? — удивился Федор.

— Да вот, ходит тут, говорят, наверху автобус, — понизив голос, с таинственным видом произнес Виталя. — Старенький такой, ржавый. Идет себе, к примеру, сталкер по своим делам, и вдруг этот автобус подъезжает, раскрывает двери. А что внутри, кто за рулем — не видно, фары слепят глаза. Говорят, однажды шли двое, один — он отчаянный был — и кричит из озорства: «Шеф, подбрось в Сокольники». Взял да и запрыгнул внутрь. Автобус тут же двери закрыл, поехал куда-то в сторону Измайловского вала, и все, и больше того беднягу не видели. Ни в Сокольниках, ни здесь.

— А я стихи красивые читала в одной книжке, — сказала Неля. — Про заблудившийся трамвай.

— Не, трамвай может ездить не везде, а только по рельсам, да к тому же ему электричество нужно, — с умным видом заявил Виталя.

— Ну и придурок! Ты еще скажи, что автобус не может ездить без бензина! Как ты не врубаешься — это был не настоящий автобус! Откуда он приезжает, куда потом девается, кто за рулем сидит — того нам лучше не знать.

— Да и это не самое страшное, — сказал вдруг человек, сидевший до этого молча. — Есть здесь вещи и куда хуже… но о них нельзя говорить.

— Ты про хозяина, что ли? — спросил другой. На него тут же зашикали, испуганно озираясь.

Неля переводила глаза с одного рассказчика на другого. Федору захотелось снова привлечь ее внимание.

— А говорят, на станции Парк Победы живут дикари. Они поклоняются Великому червю, который роет подземные ходы. Одного из них удалось поймать, он и рассказал. И получается, что этот их Великий червь по описанию сильно смахивает на поезд.

Неля с любопытством поглядела на него. Федор неуверенно дотронулся до ее жилетки — ему давно хотелось это сделать. Ткань на ощупь и вправду была жесткой. Но девушка тут же отстранилась, сердито взглянув на него. Настроение ее вновь изменилось.

— Интересная жилетка у тебя… красивая… я и не видел таких раньше, — смущенно пробормотал Федор.

— Что, хочешь такую же своей подружке подарить? — ехидно спросила девушка.

— У меня нет подружки, — соврал Федор, чувствуя, как лицо его заливает румянец. Но девушка неожиданно сменила гнев на милость:

— Это гобелен, — неохотно пояснила она.

— Гобелен? — повторил Федор незнакомое слово, будто пробуя на вкус.

— Ну, материя такая.

— Красивая, — пробормотал Федор. — И ткань толстая — не сразу сносится.

— А главное, такой больше нет ни у кого, — не без гордости сказала Неля. — Только у начальника станции еще диван и стулья гобеленом обтянуты и две картины гобеленовые висят на стене — ему Данила принес.

— Значит, это редкость?

— Да я бы не сказала. Тут недалеко, на фабрике, еще полно всякого тряпья разноцветного. Только все боятся туда соваться. А Данила не боится, но он считает — это баловство. Лучше, мол, полезное что-нибудь сверху носить — еду, снарягу. Вот только начальнику принес гобелены эти — тот ему кучу патронов отвалил. Но один сталкер погиб во время той вылазки, и теперь Данила не хочет связываться. Говорит, не стоят тряпки человеческой жизни. Начальник, правда, пытался ему приказать, но Данила сказал — пусть других посылает. Сказал, что на фабрике завелось что-то нехорошее, и теперь туда без крайней надобности лучше не соваться.

— А тебе тоже он принес этот гобелен? — пробормотал Федор.

— Я сама взяла. Я с ними вместе ходила тогда.

Федор искоса посмотрел на девушку. Удивительно — ходит на поверхность и не боится. И так спокойно говорит об этом — он знал мужиков, которые и вполовину так храбры не были. Все в ней было необычным, даже имя.

— Значит, ты с Данилой ходишь на поверхность?

— Ну да, — невозмутимо ответила девчонка, словно это было самым обычным делом.

— Отчаянная, — сказал Федор. Вроде хотел похвалить, но получилось у него осуждающе. — И не страшно тебе?

— Сначала страшновато было, — призналась она, — а теперь ничего, привыкла. Наверху главное — глазами не хлопать, все замечать и соображать быстро. Зато интересно. Предки столько всякого хлама оставили, нужного и не очень — на наш век хватит разбираться. Ну, многое испортилось, конечно, сгнило, заржавело, но еще полно всего осталось.

— А за сколько времени можно добраться отсюда, к примеру, до Китай-города? — поинтересовался Федор.

— Если повезет, то за ночь, — ответила девушка.

— Так быстро? — удивился он.

— Я же говорю — это если повезет, — усмехнулась она. — Может что-нибудь помешать, тогда это надолго.

За разговором они и не заметили, что концерт закончился. Музыканту налили браги. Патронов, судя по всему, ему перепало немало.

Неля сразу словно потухла — лицо ее выглядело бледненьким и осунувшимся, под глазами залегли темные тени.

— Устала? — спросил Федор.

— Да, спать хочу ужасно. До завтра.

И не дожидаясь ответа, девушка скользнула куда-то между палатками, а Федор смотрел ей вслед, не пытаясь догнать. Странные и непривычные чувства его волновали, но разобраться в них он пока не мог.

* * *

На следующий день Федор проснулся поздно и как раз успел пообедать вместе с местными работягами. Отправившись бродить по станции, снова встретил Фила. Федор попытался расспросить его поподробней про старого Данилу.

— Нормальный мужик, — буркнул Фил, — но мы с ним как-то не особо общаемся.

— А девчонка эта — кто она ему? Она его дедом зовет — неужели и правда внучка? Ни за что бы не подумал.

— Не знаю, — почему-то нахмурившись, сказал Фил, — не интересовался. Но уж точно не внучка. Привел он ее откуда-то не так давно, с тех пор она и ходит с ним. Здесь ее не любят. Впрочем, здесь всех не любят, кто со странностями, — и он вздохнул.

Федор понял, что Фил испытал эту нелюбовь на собственном опыте.

— Но ты с Нелькой лучше поосторожнее, держись от нее подальше — тут про нее разное болтают. Я, конечно, слухам не очень верю, но нет дыма без огня. Девчонка интересная, конечно, красивая, смелая. Она мне чем-то напоминает актрису из старого фильма Годара, где еще играл молодой Бельмондо. А как ту актрису звали — не помню уже. Кажется, Джин. Вообще это ужасно — я скоро так все забуду из прежней жизни. А с девчонкой я как-то попытался поговорить, познакомиться, но она оказалась такой упертой, ограниченной, даже грубой. Есть в ней что-то фанатичное. Пока молчит — красавица просто, но только рот раскроет — все очарование сразу пропадает.

«На себя бы лучше посмотрел», — мрачно подумал Федор, которого неприятно задела мысль, что Фил, оказывается, пытался познакомиться поближе с Нелей. Правильно она сделала, что его отшила. Он вспомнил портреты актрис, которые видел в старых журналах, они казались ему очень, даже как-то волшебно красивыми. Неля вполне могла быть похожей на одну из них. Но в данный момент его больше волновало другое.

— Мне такую странную вещь сказали — будто старик с нечистой силой знается, — сознался он. Фил усмехнулся скептически.

— И ты поверил?

— Нет, конечно, — независимо сказал Федор.

— Ну и правильно, — сказал Фил. — Серый здесь народ. Им кажется странным, что Данила давно ходит наверх и до сих пор жив. Вот они и приписывают его удачу действию сверхъ-естественных сил. А у него просто феноменальное чутье, интуиция — потому и удается выбираться из переделок. Эх, я бы сам сходил на поверхность как-нибудь. Сам удивляюсь — откуда у меня такое желание? Я совсем маленьким был, когда Катастрофа случилась, и все же какие-то вещи помню. Как трава пахнет после дождя, как ветер волосы треплет. Теперь наверх не выйдешь без химзы, и каждый шаг караулят жуткие твари — так говорят сталкеры. И все же если б я решился снова подняться на поверхность, то только с Данилой. Последнее время все чаще меня тянет туда — словно кто-то зовет. Сны странные снятся. Утром проснусь — ничего не помню, только знаю, что надо выйти наверх.

Федор подумал и решил не говорить новому знакомому, что на днях, возможно, сам пойдет с Данилой в поход. Во-первых, он еще не решил, а во-вторых, чем меньше народу здесь будет об этом знать, тем лучше. Да и вообще Фил не слишком ему нравился: Федор подумал, что мужик, наверное, отлынивает от работы под любым предлогом, раз в рабочее время шляется по станции и ведет досужие разговоры.

Нелю Федор увидел лишь вечером. На этот раз она выглядела сосредоточенной и серьезной, и настолько загадочный был у нее вид, что Федор сразу спросил:

— Что-то случилось?

— Костя не вернулся, — сказала Неля.

— Может, просто задержался и решил наверху передневать? — предположил Федор.

— Не знаю, — протянула девушка, — может, и так. А может, мы больше его не увидим.

— Думаешь, что-то случилось?

— Я не думаю, я чувствую. Что-то точно случилось, только не знаю — что. Может, его мутанты сожрали. А может, он просто дождался своего поезда. Сел на него, и теперь он уже далеко. Там, где Катастрофы не было.

— И город живой, — задумчиво произнес Федор. — Но тогда он должен и для нас быть живым?

— Нет, — сказала твердо Неля. — Понимаешь, Костя-то верил в это. Крепко верил. А если очень верить во что-то, оно может сбыться. У нас вера не твердая, мы во всем сомневаемся. И потому он мог дождаться, а мы — нет.

— Чушь это все, — неуверенно произнес Федор. — Скорее всего, он попал в передрягу и погиб.

— Не говори о том, чего не знаешь, — резко сказала Неля. — Мы многих вещей не можем понять. Но они все равно случаются.

И увидев его замешательство, неожиданно улыбнулась:

— Не парься, каждый верит во что хочет. Не хочу про это спорить с тобой. Если сможешь — сам поймешь, а никто другой тебе не поможет.

— Нет, спорь, пожалуйста, — взмолился Федор, увидевший, наконец, возможность найти общий язык с Нелей. Видимо, эта тема была ей интересна.

Федор еще ни разу не видел девушек, которые бы рассуждали о подобных вещах. Он вообще не думал, что с девушками можно говорить о таком.

— Давай лучше сходим к Костиной жене, я сделала его дочке куклу, — сказала Неля.

— Ты же говорила, что у него семья наверху осталась? — удивился Федор.

— Так ведь то было двадцать лет назад. Он другую семью завел, уже здесь. Не жить же человеку столько лет одному, — рассудительно сказала Неля.

Они подошли к старенькой палатке, и Неля, нагнувшись, негромко позвала:

— Даш, можно к тебе? Только я не одна.

— Заходи, тебе всегда можно, — донесся слабый голос изнутри.

В потрепанной палатке они обнаружили худую изможденную светловолосую женщину, кутавшуюся в длинный серый мужской халат, местами протершийся чуть ли не насквозь. Она лежала на дырявом матрасе, завернувшись в старенькое и неимоверно грязное бело-розовое одеяло. Лица ее Федор не разглядел толком в полутьме. Рядом тихонько возились бледненькие чумазые дети, мальчик и девочка. Мальчик в толстовке защитного цвета и черных спортивных штанишках, которые были ему коротки, лежал в ногах у матери. Его лысая голова была покрыта болячками. Девочка была в длинной рубахе, подпоясанной обрывком веревки. На вид мальчику можно было дать года четыре, девочка, судя по всему, была старше, но возраст ее определить было трудно. При виде гостей женщина приподнялась было.

— Опять болеешь? Лежи, лежи. Смотри, что я принесла.

Неля достала из кармана кулек, протянула детям. Те с удовольствием принялись похрустывать сушеными грибами.

— И это тоже вам, мелкие, — сказала Неля, достав из кармана свернутую из пестрых лоскутков куколку. Девочка востор-женно взвизгнула.

— Береги ее, — тихонько сказала Неля. — Это на удачу. А куда ты другую куколку дела? Которую я тебе раньше давала?

Девочка шмыгнула носом:

— Ее мама отняла и блосила в костел.

У лежавшей слабый румянец вспыхнул на лице.

— Я случайно, — пробормотала женщина.

— Не веришь мне, — укоризненно сказала Неля.

— Надо было ту куколку папе отдать, чтоб с собой всегда носил, — повернулась она к девочке. — Если б папа твой меня послушал… — но тут она вдруг осеклась, замолчала.

Девочка схватила коробку и стала показывать Неле и Федору свои сокровища — осколки цветного стекла, гладкий овальный камешек, синюю пластмассовую крышечку. Мальчик замычал, потянулся к интересным штучкам, повернувшись к Федору лицом. Тот ахнул — вместо одного глаза у ребенка была уродливая опухоль. Разглядывая его лицо, Федор не сразу обратил внимание на руки — пальцы на одной срослись, и конечность больше была похожа на клешню. Но кроме Федора, казалось, никто не обращал внимания на уродство ребенка. Девчонка, которая, видно, верховодила, стукнула малыша по грязной ручонке:

— Тили, не лезь!

— Как тебя зовут? — спросил Федор.

— Селсея, — важно произнесла маленькая замарашка. Исковерканное ребенком имя, как смутно припомнилось Федору, принадлежало героине какого-то старого фильма или книги, даже, кажется, королеве. Федор вгляделся в лицо девочки.

«Да ведь она была бы красавицей, если б ее отмыли», — потрясенно подумал он. Огромные голубые глаза, светлые кудряшки, аккуратный носик — и неимоверно чумазые, воспаленные щеки. Руки у малышки тоже были маленькие, пальчики крошечные, аккуратные, но уже шероховатые, все в заусенцах, цыпках и царапинах.

— А это Тилион, — показала она на брата. — Папа сколо плидет и плинесет иглушки.

Говорила малышка бойко, но очень невнятно — словно каши в рот набрала. Теперь Федор решил, что девочке, наверное, лет восемь или десять, просто она мелкая и тонкокостная. А шепелявит и коверкает слова из-за какого-то врожденного дефекта.

Лежащая женщина судорожно вздохнула. Неля присела рядом.

— Ну не надо, Даш, не плачь. Может, он завтра вернется.

— Каждый раз, как я провожала его наверх, у меня сердце ныло, — обреченно сказала женщина. — А в этот раз — особенно. Это ужасно — так жить. Мои дети были ему не нужны. Он все время думал о тех, которые остались наверху. Теперь он присоединился к ним, наверное. Но как мы будем жить, чем мне их кормить теперь? — и она кивнула на малышей, сосредоточенно разглядывавших новую куклу.

— Ну, полно, — сказала Неля. — Найдутся добрые люди, помогут.

Но Даша лишь качала головой.

— Может, какой-то паек за мужа и дадут, наверное, — пробормотала она, — но только чтоб ноги не протянуть. А они растут, им надо есть побольше. Я болею, работать не могу. И нового мужа мне не найти — больной, да еще с двумя ртами. А он совсем не думал о нас. Словно бы нарочно смерти искал — вот и нашел.

Неля терпеливо слушала. Потом ободряюще потрепала женщину по плечу.

— Не бойся! Честное слово даю — о тебе позаботятся. Веришь мне?

Глаза у Даши радостно вспыхнули, они с Нелей обменялись быстрыми взглядами.

— Обещаешь? — спросила вдова, впившись в девушку взглядом.

— Обещаю, — после паузы твердо сказала Неля, чуть нахмурившись при этом.

Сейчас она уже не похожа была на умирающее, бледное растение. Наоборот, Федор вдруг понял, сколько скрытой силы в этой девушке. Может быть, какая-то болезнь и подтачивала ее, но сдаваться она не собиралась. Федор хотел спросить, чью помощь так уверенно обещала она подруге, но передумал. Он чувствовал — Неле есть что скрывать, но это, как ни странно, еще больше привлекало его в ней.

Даша облегченно бормотала слова благодарности, угодливо улыбаясь. Федору ее улыбки казались приторными, и он был рад, когда они с Нелей выбрались, наконец, из этой палатки.

— Хорош твой Костя, — раздраженно буркнул он. — Зачем было семью заводить, если ему на них плевать? Жил бы один, а других не заставлял вместе с ним мучиться.

— Не надо так говорить, когда не знаешь всего, — тихо сказала Неля.

— Да и она хороша, — продолжал кипятиться Федор. — Она переживает только за себя, а Костю-то ей, кажется, вовсе не жаль.

— А зачем его жалеть? — удивилась Неля. — Его нужно жалеть, если он лежит где-то раненый. Но мы ведь все равно ничем не можем ему помочь. А если его уже нет в живых, то жалеть его не надо. Ему все равно лучше, чем нам, он уже не мучается. А если он и вправду дождался своего поезда — тогда нужно радоваться за него.

Федор слегка опешил. Ему никогда в голову не приходило рассматривать вещи с этой точки зрения. Ему казалось, что живым быть всяко лучше, чем мертвым, а вот Неля, видно, считала иначе.

— Не нравится мне эта его жена, — сказал Федор, — не думаю, что она уж так больна. Просто притворяется, на жалость бьет, чтоб выпросить чего-нибудь.

Неля вдруг сердито глянула на него:

— Откуда ты знаешь? Сам бы попробовал двух детей растить.

— Плохо она о них заботится, — фыркнул Федор, — дети тощие, одеты кое-как, девчонка вообще в обносках материнских.

— Зато она их не бросила. Лучше уж такая мать, чем никакая, — огрызнулась Неля. — У нее мальчишку давно хотят отобрать — видел, какой он?

— Его что — убить хотят? — похолодел Федор. Хоть он и пришел в ужас при виде маленького урода, но у него в голове не укладывалось, что можно хладнокровно вынести приговор ребенку, хотя понятно, что для матери он был лишь обузой.

— Ну, может, не убить, а мутантам отдать, которые наверху живут, — нехотя сказала Неля.

— Я слышал, мутанты живут на Филевской линии, — сказал Федор.

— Они много где живут, — буркнула Неля, — говорят, их община есть где-то в районе Измайловской, и некоторые сталкеры даже ведут с ними дела. Дашке предлагали забрать у нее мальчишку, отнести мутантам. Но Дашка не отдает, все тянет — говорит, мал он еще. Говорит, его вообще убить хотели, когда он только родился, и увидели, какой он. А она его отстояла.

— Да чего ты так раскипятилась-то, — удивился Федор. — Сначала сама говоришь, что иногда лучше умереть, чтоб не мучиться. И тут же наоборот — переживаешь, что мальчишку хотели избавить от страданий.

Девушка закусила губу. Потом вдруг фыркнула.

— Да, тут ты меня подловил, — признала она. — Просто мне детей почему-то всегда жалко — они маленькие, не понимают еще, за что им это.

— Всех не пережалеешь, — философски заметил Федор, довольный, что хоть в чем-то одержал верх над ней, и она сама это признала.

— Ладно, проехали, — сказала она, насупившись. — Просто Дашка одна ко мне тут относится нормально, остальные все шарахаются, хуже, чем от чумной. Она, конечно, тоже со своими закидонами, но она мне нравится — хотя бы за то, что поступает, как хочет, и плевать хотела на остальных.

«Неудивительно, что от тебя люди шарахаются, если ты каждому так грубишь», — подумал Федор.

Неля вдруг шагнула в сторону, прислушалась. В одной из палаток что-то рассказывала женщина — нараспев, видно, убаюкивая ребенка.

— Было то на Москве в стародавние времена. Правил тогда грозный царь, все по-своему переиначивал, на иноземцев глядя. И был у него советник — Лефорт. Был Лефорт другом и помощником царя во всяких делах, непростой был человек, умел царю угодить и глаза отвести.

Неля рванула полог, сунулась внутрь, женщина внутри вскрикнула:

— Кто это? Чего тебе нужно, малахольная? Вон, ребенка переполошила, не уснет теперь.

Раздался детский плач, женщина зашикала. Несколько человек оглянулись было на шум, но вскоре потеряли всякий интерес к происходящему — подумаешь, бабьи разборки. Вскоре ребенок затих — видно, успокоился. Федор остался возле палатки, в которой скрылась Неля, и ему был слышен весь разговор.

— Ты чего сейчас рассказывала? — спрашивала Неля.

— Твое-то какое дело? Сказку дитю на ночь.

— А откуда ты знаешь эту сказку? Кто тебе ее рассказал?

— Никто. Чего привязалась? Сейчас закричу, людей позову.

— Не надо, — умоляюще сказала Неля. — Вот, возьми. Это для мелкого.

— С чего бы ты вдруг добрая такая? — настороженно спросила женщина.

— Я еще дам, только расскажи мне эту сказку.

Федор переминался с ноги на ногу. Уходить не хотелось, но и стоять так было неловко. Он опустился прямо на пол, делая вид, что ему в ботинок что-то попало. Тем временем женщина в палатке сменила гнев на милость. И снова монотонно завела нараспев:

— И еще познакомил Лефорт царя с прекрасной Анхен, ради которой тот и царицу свою забыл, и в ссылку сослал. Здесь поблизости как раз иноземная слобода была, где и жила Анхен, дочь торговца. Царь таких и не видел раньше — он привык, что женщины все больше взаперти сидели, на глаза мужчинам чужим не показывались. А Анхен красавица была, пела, плясала, и царь совсем голову потерял. Зря царица слезы лила — отослал он ее от себя. Люди даже говорили — Лефорт и Анхен царя колдовством опутали. Говорили — Анхен прежде тайно с Лефортом жила и все делала, что он велит.

И решил Лефорт построить себе красивый дворец — для того, мол, чтоб не стыдно было принимать в нем царя. Построил, да только не довелось ему в том дворце пожить. После шумного новоселья месяца не прошло — умер он от горячки. А перед смертью собрал он вокруг себя гуляк, музыкантам велел играть, и сам сорвался с кровати полуживой, синий, страшный, да заплясал — видно, был тот Лефорт если уж не сам дьявол, то с нечистой силой хорошо знаком.

После смерти его ослабли чары Анхен. Царь уезжал часто, а она полюбила другого и не сумела этого скрыть. Царь прознал и велел отрубить ей голову, а Лефорта уже не было, и некому было за нее заступиться — тут и конец ей, ведьме, пришел. А во дворце потом жили другие, но было на нем проклятие, и теперь стоит он разрушенный. Люди говорят, в лунные ночи до сих пор появляются призраки в том проклятом дворце и продолжаются там дьявольские пляски. Если кто из живых случайно зайдет на огонек — больше его не увидят. Призраки увлекут его в пляс, захороводят, до смерти замучают.

Женщина замолчала. Зато ребенок снова начал всхлипывать — наверное, от страха.

«Да, — подумал Федор, — если б мне мать такое на ночь рассказывала, я б не заснул». А впрочем, пусть бы только жива осталась — что угодно бы слушал. Только смешно было слушать про разрушенный дворец — теперь ведь почти все дома на поверхности разрушены, и в каждом — свои покойники. Получается, призраки там должны кишмя кишеть.

Тут вновь раздался голос Нели:

— Кто тебе это рассказал?

— Никто. Сама прочитала в книжке. Я читать умею, когда Катастрофа случилась, мне восемь лет было, — с некоторой гордостью пояснила женщина. Действительно, здесь, в подземке, не все могли уже этим похвастаться.

— Можешь книжку показать?

— А тебе зачем?

— Покажи. Если понравится, куплю у тебя.

Шорох. Шелест страниц. Голос Нели.

— Продай ее мне. Ты все равно уже прочитала. И для ребенка она не годится. Я ему другую достану, лучше.

— А сколько дашь?

— Тридцать патронов хватит?

Федор уже успел снять, осмотреть и вновь надеть оба ботинка. Теперь он делал вид, что отдыхает. Ну, мало ли — устал человек, присел на пол, да и задумался.

— Маловато будет, — протянула женщина, хотя цена была более чем щедрая, и Федор мог бы поклясться, что сказочница и столько выручить не надеялась за такой бесполезный предмет. — Тут ведь картинки есть, вот погляди.

— Ну, давай за сорок, — согласилась Неля.

— Пятьдесят! — твердо произнесла женщина, решив извлечь из сделки как можно больше.

— Ладно, — согласилась Неля. — Только у меня с собой нет, погоди, я принесу.

Она стремительно выскочила из палатки — Федор еле успел отшатнуться, иначе Неля налетела бы на него.

Апатии как не бывало — девушка быстро пробиралась между палатками. Федор и оглянуться не успел, как она вернулась обратно. Вновь нырнула внутрь, а потом появилась с книжкой в руках. Книжка была сильно потрепанной, на обложке была нарисована, судя по всему, женщина в красивом платье. Федор подумал, что платье странное, очень пышное — вроде бы перед самой Катастрофой люди одевались не совсем так, а то все время мешали бы друг другу пройти.

Неля снова была как сонная. Федор похлопал ее по плечу — и лишь тогда она его заметила.

— Пойдем, — сказала она. — Ты читать хорошо умеешь?

— Умею более-менее, — сказал Федор. Читать его выучили мать с бабкой еще до Катастрофы, а в школу он пойти так и не успел.

— Почитаешь мне? — сказала девушка и даже улыбнулась просительно. В чуть раскосых глазах опять зажглись искорки. — Я читать не так давно научилась, — виновато пояснила она. — Стихи еще могу, а когда большую книжку начинаю, то устаю быстро.

— О чем разговор — конечно, — сказал обрадованный Федор. На его взгляд, это была отличная возможность завоевать ее доверие.

Неля оглянулась, выбирая местечко посветлее. Они уселись на пол, Федор опять постелил для нее свою жилетку. Раскрыл книгу и начал читать, а девушка доверчиво склонилась к нему так, что ее короткие светлые волосы иногда щекотали его щеку. Она разглядывала строчки через его плечо и слабо шевелила губами, словно проверяла, правильно ли он читает.

Федор сначала спотыкался — книжка была написана каким-то мудреным языком, и он не понимал половины. Понял, что говорилось о каком-то царе — как он возвращался в Москву к нелюбимой царице брить бороды боярам. Про царя и бояр Федор слышал от матери — с детства намертво врезалось в память, как читала сказку мать:

Царь велит своим боярам,

Времени не тратя даром,

И царицу, и приплод

Тайно бросить в бездну вод^[4].

С боярами, стало быть, какая-то ясность была — они служили царю для особо сомнительных и гнусных поручений. А теперь выяснилось к тому же, что были они все поголовно бородаты. Читая дальше, Федор убедился в правильности своей догадки — бояре и тут подгадили, уговорили царицу отправиться в монастырь, чтобы царь мог без помех встречаться с другой, с чужеземной красавицей, дочерью торговца. Федор поделился с Нелей своим возмущением, но она, как оказалось, его не разделяла.

— Монастырь — это хорошо, — сказала она. — Там праведные люди живут в тишине и покое, молятся богу. Мы с дедом видели один монастырь на реке — стены белые, высокие, башни крепкие. Наверняка там и подземелья есть, мне даже кажется, там и теперь кто-то живет. Читай дальше.

Понемногу Федора увлек рассказ о делах давно минувших дней. Он читал о том, как жили иноземцы в своей слободе, что была на окраине тогдашней Москвы, — открыто, весело. Как сажали цветы во дворах, устраивали праздники, сходились вместе каждый вечер. И как тянуло к ним молодого царя, тяготившегося старыми порядками. Еще и потому тянуло, что повстречал он там Анхен, дочь торговца, сравниться красотой с которой никто не мог.

Неля слушала как завороженная. Но вскоре глаза у Федора начали слипаться, а ведь это было еще только начало.

— Ладно, завтра дочитаешь, — с досадой сказала девушка. Федор проводил ее до палатки старика, попрощался и тоже отправился спать. В конце станции были оборудованы многоярусные нары, и ему удалось по сходной цене снять одно место.

* * *

Проснувшись, Федор спохватился, что чуть не натворил вчера глупостей. Разумеется, он никуда не пойдет с этим непонятным стариком и грубоватой девчонкой, у которой явно едет крыша. И он был тверд в своем решении — по крайней мере, до обеда. А потом ему снова захотелось увидеть Нелю. Она не показывалась, и он слонялся по станции, выдумывая предлоги, чтобы зайти к Даниле.

В конце концов он решил, что повод у него есть — расспросить Данилу о намечающемся путешествии. Когда Федор был уже поблизости от палатки старика, до него донеслись оттуда негромкие, но сердитые голоса. Заинтересовавшись, он решил послушать, о чем они так спорят. Удалось расслышать не все, но в итоге он понял, что Неля с кем-то поссорилась на станции, а старик распекает ее за это:

— Ну, и зачем ты его укусила? — спрашивал Данила. — Он говорит, ты чуть ухо не отгрызла ему.

— Дед, да врет он, не слушай его. Не кусала, только оцарапала слегка.

«А девушка-то не промах, умеет за себя постоять», — подумал Федор. Почему-то ему понравилось, что у Нели, судя по всему, есть характер.

— Он сказал, ты его чуть без глаза не оставила, все лицо располосовала, — упрекал старик.

— Так я за дело, дед. Он знаешь, как назвал меня — шлюхиным отродьем.

Старик некоторое время молчал. Потом тяжело вздохнул:

— Ну и что? С тебя убудет, что ли? Мало ли идиотов здесь? Я тебе говорил — тебе надо сидеть тихо и не высовываться. Тебя здесь терпят только из-за меня, из-за того, что я здесь кое-кому нужен. Случись что со мной — тебя вышвырнут мигом.

— Да знаю я, дед. Но зачем он так?

— А черт его разберет! — с неожиданной злостью сказал Данила. — Может, понравилась ты ему, и он так свои чувства демонстрирует. Щенок! Я б ему уши надрал, но нельзя, нельзя нам светиться. Нельзя в разборки всякие встревать — не в таком мы положении, и так на нас тут косо смотрят. Тем более он — сын начальника караула, а ты тут кто?

Девушка лишь ожесточенно сопела в ответ.

— Ладно, забыли, — сменил гнев на милость старик. — Ты когда мне заплатку поставишь уже — так мне и идти с продранным локтем?

— Да я сейчас, дед, уже почти все.

Федор решил, что можно уже и заглянуть, покашлял у входа. Неля сидела и сосредоточенно что-то зашивала в полутьме, близоруко щурясь, на него едва взглянула.

— Ну что, надумал? — спросил старик.

— Не знаю, — сказал Федор. Показалось ему, или девушка вздрогнула.

— Хорошо, — кивнул старик, — подумай как следует. Время у тебя есть до завтрашнего вечера. Потом мы уйдем — с тобой или без тебя.

Федор вылез из палатки, вслед за ним тут же выбралась Неля.

— А зачем ты так спешишь на Китай-город? Тебя там кто-то ждет?

— Да нет, просто дела там, — невнятно промямлил Федор. Почему-то ему не хотелось упоминать про Веру.

— Вообще-то лучше бы тебе не ходить с нами, — сказала вдруг Неля, пристально на него глядя.

— Почему? — удивился Федор.

— Наверху опасно. Ты можешь не дойти. Не знаю, что ты натворил и от кого бежишь, но лучше отсидись тут, а потом возвращайся через Ганзу.

— Но ты же не боишься ходить наверх? — обиделся почему-то Федор.

— Я — другое дело. Я не раз уже там была, — произнесла девушка. Но в печальном взгляде Федор прочел другое: «Я никому не нужна, никто не будет беспокоиться, даже если погибну». У него защемило сердце.

— Спасибо за предупреждение. Я подумаю, — сказал он. На самом деле ее уговоры возымели обратное действие. Ему из упрямства захотелось теперь идти с ними.

* * *

Вечером он снова бродил по станции, но Неля не показывалась — видно, собиралась в дорогу. Федор подумал, что она уйдет со стариком неизвестно на сколько, и он ее, может, никогда больше не увидит. Он сам не понимал, почему его это так беспокоило. Раздосадованный, он лег спать, так и не увидев девушку. И еле дождавшись утра — хотя утро на станции было понятием относительным, разве что включали более яркое освещение, и первая смена выходила в цех на работу, — отправился к старику.

Когда он заглянул в палатку, Данила, казалось, дремал, а Неля что-то складывала в рюкзак. Она не удивилась его появлению.

— Все-таки решился? — сказала она.

Он подумал, что девушка снова начнет его отговаривать, но у нее, казалось, опять изменилось настроение. Она была сосредоточенна и серьезна и говорила лишь о практических подробностях — что надо взять из продуктов и как себя вести, оказавшись наверху.

— Еще Фил с нами пойдет, я слышала, он просился у Данилы, — сказала она как бы невзначай. — Сказал, что хочется ему опять увидеть деревья, траву — хоть бы и при свете луны.

— Фил — это прозвище? А как его зовут на самом деле?

— Вообще-то Филиппом. Но старик его чаще кличет Философом, — пояснила Неля.

— А что, Данила всех, кто ни попросит, с собой берет? — удивился Федор. Фил вовсе не производил впечатления человека, способного хорошо чувствовать себя на поверхности.

— Нет, не всех, — сказала Неля.

— Почему ж его берет? Он же, скорее всего, только мешать будет.

Неля пожала плечами. У Федора создалось впечатление, что она что-то знает, но молчит.

— Ладно, мне еще собираться надо, — сказала она, — вечером к нам приходи.

Федор отправился бродить по станции и вскоре наткнулся на Виталю.

— Ну что, пойдешь со стариком в поход? — спросил тот.

Федор удивился, как быстро здесь расходятся слухи — он и сам еще сомневается, а другие уже лучше него все знают.

— С вами, говорят, еще этот, бездельник малахольный, собирается, — проворчал Виталя. — Вот не понимаю, зачем старик его-то берет. Он вам только мешать будет. Странно — старик вроде просто так ничего не делает.

Федор пожал плечами:

— Может, на что-то этот бездельник и способен. Откуда мне знать — я тут человек новый.

— Да никчемный он совсем, — фыркнул Виталя. — Сидит сиднем, наверху после Катастрофы и не бывал ни разу, от работы отлынивает. Живет с теткой какой-то, та его и подкармливает. Что только нашла в нем? Но и ее он уже достал — говорят, чуть что, она его сковородкой лупит, редкий день без скандалов у них обходится.

— Ну, теперь понятно, почему он в поход собрался, — развеселился Федор. — Если ему все едино от удара сковородкой помереть суждено, так уж лучше перед смертью на воле побывать.

— А я вообще не знаю, чего ему наверху надо, — проворчал Виталя. — Ладно бы еще храбрый был, а так — ни богу свечка, ни черту кочерга. Какая крыса его укусила? Наверху и не такие пропадали. Слыхал про Костю-то?

— А что, так и не вернулся? — спросил Федор. Виталя развел руками:

— Не-а. И теперь уж, видно, с концами. Дашка рыдает — ей одной теперь детей поднимать. Да ведь дура она. Говорили ей — от сталкеров если вообще что-то и родится, то разве что уроды шестипалые. Но она умных людей не слушала, вот и расхлебывает теперь. Одного ребенка, говорят, вообще не доносила, скинула на шестом месяце. А другого хоть и живым родила, да тоже не на радость. Видал ее мальчишку?

Федор кивнул.

— Только девчонка вроде нормальной получилась — да и то вроде соображает не так, чтоб очень, — рассуждал Виталя.

«Ты, можно подумать, лучше всех соображаешь», — внутренне вскипел Федор, глядя в покрасневшие, с сеткой лопнувших сосудов, хитрые глаза Витали. А тот продолжал:

— Оно, конечно, парнишка не виноват, что таким родился, надо было матери раньше головой думать. Но у Дашки мозгов всегда маловато было, с самого детства она на сталкеров заглядывалась. А уж когда постарше стала — вообще беда. Ни одного не пропускала: будь ты хоть какой, хоть косой, хоть кривой на один глаз, хоть горбатый, но если на поверхность ходишь — для Дашки ты герой. Сразу у нее крышу сносило. И дети у нее все от разных отцов. Первым самым, который не выжил, ее Витька наградил — и погиб тут же, даже раньше, чем она ребенка скинула. Вторая — девчонка — от Олега Кувалды, тот пару лет прожил с ней. А потом тоже не вернулся с вылазки однажды. К Дашке даже прозвище потом приклеилось — Черная Вдова. А пацан — Костин. Не побоялся Костя слухов, а может, ему все равно было. А зря — народ просто так прозвище не даст. Вот теперь и сам ушел — далеко, туда, где ни печали, ни воздыханий… наверное.

«Интересно, — подумал Федор, — что же так ее привлекает в сталкерах? Романтика эта? То, что они носят оружие, сражаются с мутантами? Или тут чисто практический интерес — они ведь могут приносить с поверхности всякие интересные штучки, каких больше ни у кого нет».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Текст песни С. Калугина.

4

Цитата из «Сказки о царе Салтане» А. Пушкина.