Метро 2033: Спастись от себя

Анна Калинкина, 2018

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду! Сталкер Сергей Истомин по прозвищу Датчанин не дорожит своей жизнью после смерти жены. И ввязывается в самые опасные передряги. Ему плевать на собственную судьбу, но есть девушка, которой он далеко не безразличен. Да только что у них общего – он еще помнит прежнюю жизнь, а она родилась в подземке и с детства видела лишь темные туннели. Она больше знает о населяющих их призраках и мутантах, чем о мире наверху. Под силу ли ей помочь измаявшемуся человеку спастись от самого себя?

Глава вторая

Датчанин. Прошлое

Сергей Истомин по прозвищу Датчанин приподнялся и сел, потирая лоб. Огляделся — рядом дремала темноволосая девка. Кармен. Он пихнул ее в бок:

— Браги принеси.

— А тебе не жирно будет? — вызверилась она, но после того, как он всыпал ей в ладонь горсть пулек, сразу успокоилась.

— Сдачи не нужно, — буркнул он.

Она тут же нацепила пестрое кимоно и выскользнула наружу. Он знал, что щедрость всегда действует на нее умиротворяюще.

Его же все время словно червячок точил изнутри. Особенно после того случая: три года назад это было, еще до встречи с Машей, — а помнил он все, будто накануне случилось.

Он тогда обретался здесь же, на Китае. Ксюхина звезда к тому времени уже закатилась, но помочь Сергею она успела. Именно благодаря этой женщине первые годы доходягу Истомина боялись трогать — а потом он уже заработал себе имя и репутацию. Кто бы мог подумать, что из него, тощего студента, получится толковый сталкер: он разбирался в повадках мутантов, обладал какой-то отчаянной храбростью, спасавшей его в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях, когда ломались другие. Сам Датчанин особой заслуги в этом не видел. В сущности, мутанты — те же животные, а он еще до Катастрофы интересовался повадками лесных обитателей и чувствовал себя в лесу как дома. А храбрость… когда он понимал, что приперт к стенке и терять ему особо нечего, на него словно накатывало что-то. Наверное, это и называется — кураж.

В общем, к тому времени он был в авторитете у китайгородских пацанов. И однажды к нему подошел Кишка — обсудить одно дело. Когда Датчанин понял, что речь идет о совместном походе на поверхность, то сначала засомневался: одно дело — ходить в одиночку или с опытными коллегами, и совсем другое — брать с собой не проверенного в деле пацана. Хотя, какой пацан — Датчанин подозревал, что Кишке уже перевалило за тридцать, но выглядел тот худым и бледным, как многие в подземке. Острое личико бандита напоминало крысиную морду, в разговоре он забавно шепелявил. Кишка все же сумел убедить Датчанина, хотя сталкер потом долго удивлялся — зачем ввязался в эту, по сути, форменную авантюру? Просто захотелось, наверное, разведать новые места, еще не опустошенные коллегами. А из опытных сталкеров туда никто не подписался бы идти.

Кишка сказал тогда, что какой-то фраер ему толковал, будто есть магазин возле Кремля, куда никто не наведывается, потому что кто же в здравом уме пойдет к Кремлю? Но если, мол, зайти с другой стороны, откуда звезды кремлевские не видны, то можно в этом магазине знатно поживиться. Туда, небось, со времен Катастрофы никто и не ходил, и все там в целости осталось, потому что эта хрень в Кремле тогда же и завелась, когда все накрылось. Это мутанты, мол, появились не сразу, а она, зараза эта, с самого начала там сидела — с тех самых пор, как кто-то додумался эту биологическую разработку на Кремль скинуть. Пожалел, проклятый агрессор, видите ли, памятник архитектуры, чтоб ему к горгону в желудок живьем попасть, чтоб его вичуха птенцам на закуску утащила. Но ходили же сталкеры даже в Великую Библиотеку, откуда до Кремля вообще рукой подать, значит, попробовать можно было.

Датчанин вспомнил, что и правда, в том огромном, овеянном жутковатой славой еще в прежние времена, сером доме, что раскинулся на целый квартал у Большого Каменного моста, был продовольственный. В этом доме много чего было — Театр эстрады, например, даже кинотеатр. Да и по квартирам имело смысл пройтись — люди там явно жили не бедные. Конечно, соваться туда было авантюрой чистой воды, очень уж близко дом находился к Кремлю. С другой стороны, за годы, прошедшие с момента Катастрофы, все магазины в непосредственной близости от метро уже были опустошены, приходилось в поисках еды забираться все дальше и дальше. И сталкер решил в очередной раз испытать судьбу. Тогда, после нескольких удачных выходов на поверхность, о нем уже говорили как о везунчике. Хотелось еще раз попытать свое счастье.

План был такой: выйти с Третьяковки, а потом пробираться переулками параллельно набережной обводного канала, потому что по набережной идти было никак нельзя — оттуда отчетливо просматривались кремлевские звезды. По крайней мере, в прежние времена. Может быть, сквер, который находился на другом берегу обводного, и разросся так, что оттуда уже звезды не разглядеть, но лучше было не рисковать.

Датчанин помнил этот сквер: березки, елочки, еще какие-то липы, вроде, а может, тополя. Между этим бульваром и Кремлем — только ряд домов на набережной, стройки какие-то заброшенные и река. А с другой стороны, ближайшей к ним, вдоль сквера протекал обводной канал. На него глядел памятник Репину. А в самом дальнем конце сквера был еще один памятник, подаренный художником, который к тому времени жил уже вроде в Париже. Датчанин помнил этот памятник. Назывался он интересно: «Дети — жертвы пороков взрослых». И все эти пороки, отлитые в бронзе, вроде как выстроились полукругом: истощенная наркомания со шприцем, садизм с носорожьим рогом, прочие монстры. Но Сергей отчетливо помнил — крайней справа была война. Снизу она была одета в средневековые латы, а голова — в противогазе. За спиной — два крыла, больше напоминавшие лезвия кос. А в руках она держала вполне узнаваемую бомбу. Истомин подумал, что это очень кстати на тот случай, если вдруг все-таки на опустевшую землю прилетят инопланетяне. У них хоть будет подсказка, почему все накрылось медным тазом. Если, конечно, сами раньше не сообразят. «Так значит, война — это порок? Наверное, можно считать и так».

Датчанин наметил маршрут по карте прежних времен, заботливо запаянной в полиэтилен. Названия мелких переулков там не всегда указывались, но видно было, что пройти параллельно набережной вполне реально: для начала Ордынку пересечь, а там огородами, огородами… Кишка, услыхав об этом, развеселился и даже замурлыкал слышанную в детстве песенку про аморальное поведение какой-то Нинки с Ордынки. Истомин нахмурился: ему не нравилось такое легкомысленное отношение. Не то чтобы он был суеверным, но все-таки. И он предупредил Кишку, что если наверху тот не будет слушаться его беспрекословно, то он, Датчанин, ни за что не отвечает. Кишка сказал: «Обижаешь, командир». Но Сергей не подписался бы на все это, если бы не знал, что бандит, несмотря на то, что казался балаболом, когда надо, умел быть по-звериному осторожным и собранным.

Третьим пригласили Саню Резаного. Прозвище свое тот получил за несколько ножевых шрамов. О том, как он их заработал, Саня вспоминать не любил, и слухи по этому поводу ходили самые разные — поговаривали даже, что это очередная маруха из ревности пыталась его зарезать. Кишка сказал, что Резаный — меткий стрелок, за сто шагов попадает вичухе в глаз, и такой человек им просто необходим. Саня, вникнув в суть, заикнулся было, что от Полянки до этого магазина, судя по всему, гораздо ближе, чем от Третьяковки, но Кишка решительно заявил, что на Полянку он ни ногой. Там многим чертовщина, мол, какая-то мерещится: кто говорил, что это газ там выходит, а кто — что никакой это не газ, а что станция эта волшебная и можно там судьбу свою узнать. Кишка от судьбы ничего хорошего не ждал, потому узнавать ее совсем не стремился. И Датчанин его поддержал, в очередной раз дивясь логике братков, которые могли бесстрашно идти на нож, но бледнели, стоило только заговорить о призраках и тому подобных вещах.

Как оказалось позже, насчет своей судьбы Кишка оказался прав.

Потом Саня высказал сомнение насчет того, что идти придется мимо древней электростанции. Кто-то ему поведал, что электростанция на Берсеневке то и дело ни с того ни с сего вдруг начинает извергать клубы дыма, словно бы сама по себе, и ходить ночью мимо такого проклятого места опасно. Но Кишка отмел и это возражение. Он заявил, что электростанция и правда иногда вдруг начинает работать сама по себе, но не эта, а чуть дальше, на Раушской набережной. А эта, мол, не работает, и странно было бы, если б там творилась чертовщина, ведь у нее под боком церквушка, а напротив, через реку, вообще главный храм, пусть даже на куполе его свили гнездо вичухи. Он считал, что в таком месте чертовщины быть не могло по определению. Саня скептически хмыкнул, но тут же заявил, что по мосту, по слухам, разгуливал призрак брошенной там когда-то кем-то и погибшей невесты. Кишка уверил, что очень хотел бы посмотреть на эту невесту — после встречи с ним у нее пропала бы охота искать себе женихов и смущать добрых людей. Крыть Сане больше было нечем, и он замолчал. Но потом высказал все же любопытную мысль. «Интересно, — сказал он. — Если вдруг я пойду на свет кремлевских звезд, а потом зайду за дом, откуда их будет уже не видно, меня все равно будет в Кремль тянуть? Или когда звезда из виду пропадет, то и действие ее прекратится?» Кишка сказал, что Сане никто не мешает проверить свою догадку, только лучше на обратном пути. Пусть сперва поможет им попасть в магазин, а потом уже что хочет, то и делает. Саня согласился. И позвал с собой еще Скелетона.

Кишка сначала был против, но Саня клялся, что тот — реальный пацан, и если его не возьмут, то и сам он, Саня, еще крепко подумает. Решили поверить Резаному на слово. Выглядел Скелетон странно. Казалось, что его долго морили голодом: был он тощим, осунувшимся, унылым и немногословным. Совершенно непонятно было, почему Саня так настаивал на его участии в походе.

Судя по карте, выйдя из метро Третьяковская, они попадали на Большую Ордынку, а потом им надо было свернуть в Ордынский тупик. Саню название смутило. Но Кишка объяснил, что тупик этот на самом деле ни хрена не тупик, а переход в переулок, тот самый, где Третьяковка. Саня понимающе закивал. Одно время среди крутых на станции модно было заказывать себе картины в Третьяковке, но картины те вскоре портились, осыпались, трескались, и мода постепенно прошла. Еще поговаривали, что в Третьяковке до сих пор попадаются человеческие останки в большом количестве, словно во время Катастрофы туда народу набилось немерено. Потому не все сталкеры любили туда ходить — говорили, что мерещится там всякая ерунда, особенно в полнолуние.

И вот летней ночью маленький отряд во главе с Истоминым поднялся на поверхность, оказавшись на небольшой площади возле метро. Датчанин и Саня прихватили автоматы, а Скелетон и Кишка решили обойтись ножами. Постояли, прислушиваясь и оглядываясь. Ночная Москва жила своей жизнью — что-то ползало, шуршало и попискивало в зарослях кустарника, успевших пробиться сквозь потрескавшийся асфальт на руинах палаток, из которых давным-давно было вынесено все, что могло пригодиться. Бледный месяц освещал застывшие каменные громады домов. Легкий ветерок шуршал в листве, и Датчанину вдруг захотелось скинуть опостылевшую химзу, снять намордник и вдохнуть свежий ночной воздух, давно уже не отравленный парами бензина и выхлопными газами. Сергей с трудом отогнал это искушение. Двинулся вперед, за ним — Кишка и Саня. А Скелетон так и остался стоять, будто в ступор впал, запрокинув голову, глядя в темное небо. Саня пихнул его в бок, что-то буркнул, и тот, наконец, сделал шаг, другой. У Датчанина возникло сильное желание вернуть этого тощего парня, пока не поздно, обратно на станцию. Но то была бы очень плохая примета.

Путники, поминутно оглядываясь, свернули в Ордынский тупик — узкий переулочек, зажатый между домами, — миновали небольшую церковь и вскоре вышли к скверу, где на булыжном постаменте стояли стеклянные сооружения, изображающие, видимо, картины в рамах. Кишка вспомнил, что раньше тут был фонтан.

Датчанин вдруг заметил, что вокруг опустевшей чаши фонтана скользят какие-то тени. Сталкер поднял руку, подавая знак остановиться идущим сзади. Напряженно вгляделся.

«Неужели клыканы?» — подумал он. Эти потомки собак, куда более грозные, чем их прародители, имели обыкновение затевать свои жуткие хороводы в любом мало-мальски пригодном для этого месте. Лишенные шерсти, с мощными мускулами и не менее мощными когтями, такие твари могли представлять собой серьезную опасность.

Но, присмотревшись, сталкер понял, что шмыгающие туда-сюда животные куда мельче клыканов — возможно, это были крупные кошки, а может, и еще какие представители новой фауны. Агрессии они не проявляли, хотя то и дело замирали, уставившись круглыми желтыми глазами на незнакомцев. Звери явно охотились на более мелкую добычу, а людей воспринимали просто как досадную помеху. Убедившись в этом, Истомин дал своей группе сигнал идти дальше.

Они осторожно миновали Лаврушинский переулок, стараясь не глядеть в сторону набережной — Кишка предупредил, что отсюда может быть видна одна из кремлевских башен. Он еще сообщил, что иногда тут видят призрак экскурсовода, приглашающего в Третьяковку. Но в этот раз обошлось. Правда, пока поглядывали в сторону Третьяковки, на Скелетона вдруг быстро и бесшумно прыгнула какая-то тварь размером с собаку, но Датчанин вовремя ее заметил и принял зверюгу на нож. Скелетон Сергея беспокоил — парень казался самым неприспособленным к походу. Истомин велел ему идти сразу за Кишкой, Саню поставил замыкающим, а сам возглавил отряд.

Кишка, впрочем, постоянно отвлекался и глазел по сторонам, словно группа вышла не за продуктами, а просто прогуляться. Датчанин начинал уже жалеть, что вообще связался с ними. Один Саня, кажется, понимал всю серьезность мероприятия и даже пару раз одернул Кишку.

Тем временем по Толмачевскому дошли до пересечения со Старомонетным, а дальше был не переулок даже, а проход между домами к развилке двух улиц — одна, как помнил Датчанин, шла к станции Полянка, другая — к Октябрьской. Осмотревшись, осторожно пересекли сперва одну улицу, потом другую, пошире — Большую Якиманку, избегая поворачивать головы направо, в сторону Кремля. Истомин нервничал: еще когда они шли по переулку, их сопровождало тревожное верещание, словно какие-то звери — а может, птицы, кто их разберет, — предупреждали всю округу, что идут чужаки. Судя по звукам, твари были мелкие, но они могли выполнять роль наводчиков, давая понять настоящим хищникам, что в их владения забрела потенциальная добыча.

Кишка зацепился взглядом за трехэтажную серую галерею, где на одной из вывесок было написано «Армани». У него сразу возникли догадки насчет того, где одевается теперь китайгородское руководство. Магазин, судя по остаткам витрины, когда-то был предназначен для новобрачных. И Саня Резаный предположил, что и гуляющая по мосту невеста могла позаимствовать платьишко именно здесь. Так, подбадривая друг друга шутками, свернули в переулок, оказавшийся вроде бы Малой Якиманкой — а может, и продолжением той же Большой — табличка с названием улицы прочтению уже практически не поддавалась. По сторонам солидно торчали пузатые кубики особнячков. Путники старались держаться стен домов, чтобы в любой момент можно было занять оборонительную позицию. Раздававшиеся вокруг шорохи и мелькавшие то и дело поблизости тени заставляли Датчанина нервничать, но пока он не ощущал реальной угрозы. Сталкер шагнул вбок — ему показалось, что в проеме между домами что-то притаилось. И вдруг сзади раздался дикий вопль:

— А-а-а а!!!

Тут же прогремел выстрел, и что-то большое и темное, шумя крыльями, унеслось вдаль. Убедившись, что непосредственной опасности уже нет, Сергей оглянулся на своих спутников. Скелетон сидел на корточках у стены, обхватив голову руками. Саня целился куда-то вдаль, Кишка прыгал вокруг Скелетона и уговаривал:

— Ну полно, полно. Все уже. Нет ее, заразы.

— Эт-то что было-то? — заикаясь, пробормотал Скелетон.

— А хрен его знает. Пернатое что-то. Мож, вичуха. Мож, сова какая.

— З-здоровая, падла, — еле проговорил Скелетон.

— Ладно, все уже. Улетела она. Сама тебя испугалась. Мож, у ней тут гнездо было. Или нора. А тут — ты. Не боись, свалила она. Пошли уже.

— Н-не хочу.

Датчанин мысленно клял себя, что повелся на уговоры Кишки и связался с этими идиотами. Теперь вот вообще непонятно было, что делать. Он уже хотел предложить Сане забрать своего приятеля и тащить обратно на станцию. Но Резаный, как оказалось, умел обращаться с паникерами.

— Слышь, Скелетончик, — ласково сказал он. — Ты ноги-то переставляй давай, не тушуйся. А то оставим тебя тут и дальше пойдем. Трое одного не ждут.

Тощий аж подпрыгнул — и суетливо двинулся вперед.

Судя по карте, дальше им надо было двигаться прямо, до скрытой прямо в последнем здании по левую руку лестницы, ведущей на мост. Но на подходе к набережной их смутил туман, наползавший оттуда, где находился невидимый им пока канал. Уж больно плотным был этот туман. И что-то там двигалось, а что именно — не разглядеть было, но соваться туда охотников в команде не нашлось. Подумав, Кишка изрек, что даже героям случается идти в обход, если чуйка им подсказывает, что впереди какая-то лажа. А он, мол, прям пятой точкой чувствует: не тот сейчас момент, чтоб переть по прямой очертя голову. И они свернули налево чуть раньше, не дойдя до канала, пробрались дворами, попав в переулок, стиснутый с двух сторон огромными домами красного кирпича. Словно ущелье какое-то. Датчанин смутно понимал, что уходят они все дальше, что потом придется возвращаться. Но туман навевал непонятную жуть — кто знает, что могло там скрываться? Доносившиеся оттуда время от времени звуки ничего хорошего не предвещали.

Сверху послышалось будто бы хриплое карканье. Сталкеры застыли. Кто-то возился в окне верхнего этажа — судя по всему, немаленькая зверюшка. Разглядела ли она их? Некоторое время они не решались двигаться. Сверху вдруг посыпалась какая-то дрянь, кирпичные обломки, еще мусор. Словно зверушка — или пернатое — чистило свое логово. А потом прямо на голову Кишке плюхнулось что-то сероватое, вязкое. От неожиданности он дернулся, еле сдержав панический вопль. Датчанин, после минутного замешательства сообразив, в чем дело, огляделся по сторонам — в поисках какой-нибудь ветоши, чтобы очистить напарника, благо мусора вокруг валялось предостаточно. Но сперва стоило отойти подальше — на случай, если копошащееся наверху существо все же ими заинтересуется. К тому же сверху донесся противный писк в несколько глоток — или клювов. Если у него, у существа, тут еще и гнездо, и дети голодные, то точно лучше было не связываться.

Пройдя вперед и укрывшись под козырьком подъезда, кое-как очистили незадачливого Кишку, который бормотал сквозь зубы всякие слова, поминая родословную своего обидчика до седьмого колена. При этом Скелетон вдруг начал вздрагивать, икать и издавать какие-то хрюкающие звуки — и Датчанин с изумлением понял, что этот унылый тип смеется. Против ожидания, Кишка возмущаться не стал, решив, видимо, что не время и не место. Но Истомин подумал, что вернувшись на станцию, тот наверняка Скелетону этот смех припомнит.

Двинулись дальше, обходя завалы камней и прочей дряни вроде сломанной полусгнившей мебели и каких-то железяк. Похоже было на то, что здесь побывала шайка мародеров, и все, что не смогли унести с собой, они неведомо зачем выволокли из квартир на улицу. Хотя, может, тут против кого-то пытались сделать баррикаду.

Пока они брели переулком, Датчанин все высматривал, нельзя ли на набережную свернуть двором. Но во дворах было как-то чересчур оживленно — там под стенами красного кирпича что-то копошилось, ползало, ворчало. И он так и не решился туда сунуться. А потом впереди в свете луны замаячила колокольня. И Сергей понял, что они почти дошли уже до парка «Музеон». Вот здесь точно можно было свернуть на набережную, но сталкеру до боли захотелось увидеть, во что теперь превратился милый сердцу парк, где когда-то он бродил по полузаросшим тропинкам с девушкой, в укромных кустах качался с ней на обветшавших качелях, отпуская шутки по поводу скульптуры «Дед Мазай и зайцы». Качели там были замечательные — целые лавочки, подвешенные на цепи. Запущенный парк сохранял какое-то полудикое очарование. И Датчанин пошел дальше, вперед, надеясь, что спутники не сообразят, что пока они удаляются от цели.

Замаячила сбоку от колокольни небольшая белая пятиглавая церковь с пестрыми куполами, на удивление хорошо сохранившаяся. Переулок слева уходил вверх, к той самой Большой Якиманке, но Истомин не стал сворачивать ни туда, ни направо, к набережной, а повел свою группу вперед, к парку. Вскоре сталкер увидел железную изгородь, в которой кое-где виднелись такие проломы, словно тут порезвилось стадо слонов. Сталкер с сомнением посмотрел в чащу разросшихся деревьев, неуверенно шагнул в пролом — дальше вела тропинка, протоптанная, похоже, не людьми. Сбоку Датчанин заметил одиночный след огромной лапы, отпечатавшийся в почве. Вдали среди кустов маячили белые силуэты. В ветвях ближайшего дерева вдруг что-то зашевелилось.

— Чегой-то? — спросил Кишка, стекла противогаза которого так и не удалось оттереть как следует. Видел он теперь плохо, и это его явно раздражало. Смысл его вопроса был ясен: ему хотелось понять, зачем командир затащил их в эти непролазные дебри, где их, путников, того гляди, сожрут или растопчут.

— Лучше тут пройдем. От Кремля подальше, — сам толком не понимая, что несет, отозвался Датчанин. Но он уже стал раскаиваться, что завел сюда отряд. Парк непоправимо изменился. Эти джунгли уже почти ничем не напоминали место, где когда-то он был так счастлив. Надо было уходить — пока не поздно. Однако если бы они решили возвращаться той же дорогой, то остальные быстро поняли бы, что приличный крюк, который они сделали, ничем не был оправдан. И сталкеру не поздоровилось бы. Потому Датчанин пояснил:

— Мы сейчас на набережную выйдем — и по ней двинем обратно.

Кишка вскинул автомат, углядев в зарослях белую фигуру. Истомин буркнул:

— Отставить кипеш. Это статуя.

Кишка присмотрелся — и восторженно заржал, оценив девичью фигурку с точеными формами. Чуть дальше опиралась на клюку полусогнутая старуха — словно олицетворяя следующий жизненный этап. Еще какой-то старик подслеповато вглядывался вдаль. Возле него стояло дитя на цыпочках, вытянув ручку, указывая куда-то пальчиком. А над всем этим возвышался на постаменте мужик — высокий, с бородкой, в длинной шинели, каменными глазами всматриваясь куда-то за реку. Кажется, когда-то его притащили сюда с Лубянки — и теперь он озирал окрестности, не удостаивая вниманием людишек у подножия. Напротив смутно просматривался двухэтажный прямоугольник ЦДХ. А вокруг клубился туман.

— Пошли отсюда, — сказал Кишка, которому, видно, тоже стало неуютно.

Саня же, наоборот, подобрал какой-то камешек и кинул вперед, метя явно в одну из статуй. Промахнулся — камень улетел в кусты, и оттуда вдруг выскочило крупное животное и кинулось наутек. Скелетон снова начал икать. Датчанину же вдруг показалось, что они ведут себя как дети на прогулке. Но здесь нельзя было вести себя так. Только не здесь. Он поднял руку, призывая к тишине, и огляделся.

Показалось ему или нет, но бабка с клюкой как будто изменила положение — она словно поворачивалась вслед за ними. И дитя указывало пальчиком, казалось, прямо на незваных гостей — интересно, кому указывало? Померещилось на секунду даже, что тот, высокий, с бородкой, шевельнулся на своем постаменте. Сталкер понимал, что всему виной ночной ветерок, а может, запах каких-то цветов, настолько сильный, что проникал, казалось, даже сквозь фильтры противогаза. Или даже не цветов — конфет каких-то? Ведь когда-то совсем рядом была шоколадная фабрика. «Она закрылась давно, кажется, еще в девяностые, — подумал Сергей. — Неужели тот запах остался в памяти? Или это источают аромат буйные растения нового мира?» Датчанину пришлось сделать усилие, чтобы отогнать морок. Он боялся отвести глаза от статуй. Казалось, каменные исполины разных эпох, разгневанные, потревоженные вторжением, готовы ополчиться на незваных пришельцев. И, стоит оторвать от них на секунду взгляд, делают шаг ближе, как в детской игре.

Нервно оглядываясь, Истомин повел группу в сторону реки — туда, где виднелся самый высокий монумент — как ориентир: парусный корабль, смехотворно маленький для стоявшей на его палубе фигуры. Император прежних времен все еще царил над нелюбимым им городом, где и моря-то не было. Зато река имелась — и это было слышно. Оттуда доносился плеск, звуки, похожие на кваканье огромной лягушки. Один раз что-то заплескалось так, что Датчанину стало совершенно очевидно — там кого-то поймали и едят, а стонов убиваемого не слышно лишь потому, что рыбы вообще молчаливы по природе своей. Путники сквозь очередную брешь в ограде вышли почти к самому берегу. Парапет набережной местами зиял проломами, словно здесь выползали на берег погреться нынешние обитатели реки. Сталкер повел группу, стараясь держаться от проломов подальше. Большая река была там, дальше, за стрелкой, на которой и стоял памятник Петру, обозначая место, где от основного течения отделялся более узкий канал — обводной. Датчанин надеялся, что монстры из большой реки сюда не заплывают. На другом берегу канала смутно вырисовывались в тумане здания красного кирпича — корпуса бывшей шоколадной фабрики «Красный Октябрь», за несколько лет до Катастрофы ставшие конгломератом развлекательных клубов. Намоленное, в общем, место.

— Чегой-то? — снова спросил Кишка.

— Это Остров, — пояснил почтительно более сведущий Саня. — Дурное место.

А Скелетон застыл как вкопанный, глядя на водную гладь, курившуюся туманом. «Ведь он совсем молодой, наверное, — подумал Датчанин, — и жизни наверху уже не помнит. Отсюда и это детское изумление». С этими грубоватыми и ограниченными китайгородскими братками сталкера мирила их непосредственность. Они совершенно искренне удивлялись тому, что видели вокруг, жили одним днем, одной минутой. «Когда вернутся, впечатлений будет масса — ну, и приврут, само собой, как водится у рыбаков и сталкеров. Если вернутся…»

Датчанин краем уха слышал, какие байки об этом месте рассказывают в метро. Сюда, мол, приходили умирать сталкеры Красной линии, когда становились немощными и больными. Но, вопреки слухам, здесь было тихо — не слышалось дьявольской музыки, не видно было разноцветных огней. Да вот только не покидало Сергея ощущение, будто огромные дома затаились и ждут, будто отовсюду следят за путниками чьи-то недобрые глаза, будто кто-то скрывается в тумане.

Скелетон споткнулся о какую-то кучу, и куча вдруг скакнула в сторону воды — у нее обнаружились короткие кривые лапки и круглые выпученные глаза. Больше всего это было похоже на гигантскую жабу. Сделав еще скачок, создание с плеском бухнулось в канал. Датчанин чертыхнулся: они привлекали к себе слишком много внимания.

Наконец они подошли к мосту. Лестница на мост была упрятана в помещение недостроенного торгового центра, который так и не успел распахнуть двери перед посетителями. Сталкер снова занервничал — уж больно укромное было место. Но первый пролет они благополучно миновали. А потом завизжал Кишка: с потолка что-то темное рухнуло перед бандитом и тут же поднялось на длинных, суставчатых лапах, сверкая злыми желтыми глазами. Датчанину показалось, что глаз было не меньше десятка. Он вскинул автомат и выпустил очередь в чудовище, сзади поддержал кто-то — видимо, Саня. Существо зашаталось, все еще пытаясь сгрести Кишку, который продолжал истошно верещать. А потом рухнуло, конвульсивно засучив ногами, и наконец издохло. По крайней мере, лапы монстра сложились, как, бывало, у мух, залетавших когда-то между оконными рамами и там помиравших.

— Заткнись уже, — устало сказал Датчанин Кишке. — Сейчас со всей округи мутанты набегут. На мост выйдем — направо головы не поворачивать. Если кто в Кремль побежит, догонять не стану.

Они пошли по мосту, стараясь не глядеть в опасную сторону. Когда Истомин все-таки случайно повернул голову, никакого Кремля уже не было видно — его заслоняли здания. По правую руку, на противоположном берегу канала, возвышалась похожая на дворец ГЭС — кажется, какой-то знаменитый архитектор ее строил, — длинное изящное желтоватое здание в три этажа с высокими узкими окнами, закругленными сверху. Датчанин помнил еще башенку, торчащую справа, — когда-то он все гадал о ее назначении. Наверное, то была пожарная каланча — под конусообразной крышей виднелись большие круглые отверстия. Сейчас из одного такого отверстия кто-то внимательно наблюдал за идущими. Кто — разобрать было невозможно: то ли очень большая кошка, то ли ночная птица. Блестели лишь яркие желтые глаза. В какой-то момент, когда Датчанин окончательно решил было, что там, наверху, притаилась кошка, неведомое создание вдруг, распахнув мощные крылья, с шумом сорвалось с высоты. «Летучая кошка, — тупо подумал сталкер, — полетела ловить летучих мышек, наверное». А потом, опомнившись, он с силой толкнул ближайшего спутника вниз, за какую-то плиту. Остальные попадали сами, но крылатое создание, кем бы оно ни было, связываться с ними не собиралось и вскоре скрылось в тумане.

Когда Датчанин вновь поднял глаза, вокруг было тихо, если не считать странных звуков с канала. А за ГЭС уступами и каскадами возвышалась серая громада того самого Дома на набережной — и надежно загораживала Кремль.

— Интересно, — вслух подумал Саня, — если я с моста погляжу на кремлевские звезды, то побегу по мосту вперед или прыгну прямо в воду?

В нем явно пропадал естествоиспытатель.

В этот момент Датчанин краем глаза засек что-то странное: словно бы луч света блеснул в окне заброшенной электростанции. Блеснул и пропал. Сталкер вгляделся — вроде ничего. Темно и тихо, лишь ветер шуршал каким-то хламом. «Почудилось», — решил Сергей, однако ему стало очень не по себе.

— А ты проверь, придурок, — посоветовал Кишка, которого, видно, уже утомила Санина любознательность. Возможно, он уже жалел, что позвал его. Но у Резаного тут же пропала охота проверять — впереди на мосту он увидел что-то белое. Некоторое время они, остолбенев, смотрели вперед. Потом Кишка неуверенно сказал, что это тряпка, зацепившаяся за перила, а шевелится она оттого, что ветер. Но Датчанину на миг почудилось, что хрупкая это девичья фигурка в изодранном, когда-то пышном платье оперлась о перила моста, глядя вниз, в темную воду, и раздумывая — не прыгнуть ли туда. А потом обернулась к ним. А вот она присела у перил, словно бы в изнеможении, и манит рукой подойти поближе. Наверное, не одному Сергею это почудилось — остальные подались назад. Кишка мигом забыл о своем желании познакомиться поближе с невестой — если то была она. Проверять никто не пошел, наоборот, увидев слева спуск на противоположную набережную обводного канала, все дружно ринулись туда и побрели вдоль огораживающего ГЭС забора из металлических прутьев. При этом принялись выяснять, кто первый увидел белое на мосту. Кишка уверял, что первый, кто заметил невесту, долго не проживет — встреча с ней, мол, ничего хорошего не сулит. Датчанин тихо злился на этот детский сад, но делать было уже нечего. «Ладно, — думал он, — приведу их обратно на станцию, но чтоб еще раз когда-нибудь я с Кишкой и его пацанами связался… Ни за что!»

Дойдя до распахнутых ржавых ворот, они некоторое время помедлили. Со стороны канала доносились неприятные звуки — какое-то шуршание, словно огромная змея выбиралась из воды. В довершение всего, прямо напротив ворот каменный парапет набережной был разломан. Будто кто-то имел в этом месте обыкновение перемещаться из реки в здание и обратно.

Путники в задумчивости остановились: чуть дальше рухнувшее дерево преграждало им путь, а вокруг ствола был навален всякий хлам — тоже как будто специально навален.

— Не нравится мне все это, — сказал Датчанин. — Давайте зайдем внутрь и по помещению пройдем.

— А вдруг там ловушка? Логово мутантов? — спросил Саня.

— Подстава это, — буркнул Кишка, непонятно что имея в виду.

— Я через эту хрень не полезу, — высказался Скелетон, кивая на поваленное дерево.

— Пошли, — решился Датчанин и двинулся к открытым воротам.

Группа осторожно зашла в огромное здание, похожее на дворец, — с окнами в виде арок, разделенными деревянными перегородками на мелкие квадраты. Внутри здание выглядело ободранным: под ногами вместо пола были земля и битый кирпич, двери между залами отсутствовали, что, впрочем, отряду было только на руку. Вскоре путники попали в просторное помещение, из которого налево и прямо вели еще какие-то двери. «Когда-то электростанции строили как дворцы, а последнее время то, что гордо называли дворцами, напоминало скорее электростанции», — подумал Датчанин. Посветил фонариком — и вздрогнул. Луч света выхватил из тьмы белую фигуру. Все застыли. Но прошла минута, а фигура не шевелилась.

— Эй! — неуверенно окликнул Истомин. Фигура по-прежнему безмолвствовала, зато откуда-то долетел странный звук, похожий на сдавленный смешок, — словно бы из дальнего угла. Датчанин покосился туда, но обзор был ограничен. Сталкер старался не выпускать из виду белую фигуру, хотя уже начинал понимать, что угрозы от нее не исходит. Перед ним была статуя, такая же, как в парке «Музеон», может, даже, оттуда и взятая. Она стояла, склонив голову набок, словно вопрошала о чем-то незваных гостей.

— Чегой-то? — глухо спросил Кишка, видно, тоже догадавшийся, что фигура каменная. — Музей, что ль?

— Электростанция, вроде, — неуверенно сказал Датчанин.

— А зачем тогда она тут? — Кишка ткнул рукой вперед.

— Не знаю, — пробормотал Датчанин. «А если предположить, что статуя появилась здесь уже после Катастрофы? — размышлял он. — Действительно, не так уж далеко отсюда — парк, где такого добра пруд пруди. Неужели какой-нибудь мутант настолько впечатлился искусством, что решил устроить тут себе персональную выставку?» Датчанин осторожно осветил помещение — здесь и там в произвольном порядке были расставлены бюсты, изображения животных. Истомин отогнал жуткое видение: лохматое чудовище перетаскивает фигуры в свое убежище. «Кому же под силу было таскать такие тяжести? Хотя, может, оно догадалось прихватить для этой цели тележку из ближайшего супермаркета? — Мелькнула идиотская мысль, что скульптуры перенесли сюда люди буквально накануне Катастрофы, что-то предчувствуя. Но и это предположение не выдерживало никакой критики. — Во-первых, зачем было спасать музейные экспонаты, не подготовившись толком к спасению населения? Впрочем, это как раз можно понять. Но в таком случае, зачем их притащили на электростанцию, если куда ближе было помещение ЦДХ, к примеру. Как ни крути, скорее всего, их принесли уже после Удара, а вот кто и зачем? Хотя, не все ли равно, в конце концов? Кто бы ни пытался устроить тут вернисаж, его уже давно тут нет. Остались только эти фигуры, несколько картин на стенах, пара пластиковых мисок с засохшими давно растениями. А странный звук, похожий на смешок, скорее всего, мне просто почудился». Датчанин на всякий случай посветил в проем прямо перед собой. Там было что-то вроде помоста, с которого виден был подвальный этаж: какие-то трубы, полуосыпавшиеся стены и небольшая горка из кирпичей, увенчанная крестом, сколоченным из двух балок. Сталкеру стало не по себе. Он не знал, да и знать не хотел, что означают все эти инсталляции, но чем-то жутким повеяло на него.

— Уходим, — окликнул он спутников. И вдруг откуда-то сверху раздался голос:

— Ну, зачем же так спешить? У меня так редко бывают гости.

И снова этот смешок — негромкий, ехидный.

Датчанин схватился за автомат.

— Ай-яй-яй, — сказал голос. И вдруг грохнул выстрел. Пуля ударилась в стену над головой сталкера.

— Не надо глупостей, а то в другой раз у меня рука дрогнет, — хихикнул невидимка. — Давайте лучше поговорим.

— Ты кто? — спросил Датчанин.

— Живу я здесь. А вот вы — кто?

— Мы из метро.

— И что, там тоже можно жить? — равнодушно спросил собеседник. — А сюда зачем пришли?

— Еду ищем, — пояснил сталкер.

— Я еду тут не держу, — открестился невидимка. — Дальше идите. Но сперва поговорите со мной, а то мне сегодня скучно. Значит, в метро плохо с едой?

— Кому как, — неопределенно ответил Истомин. — А ты тут чем питаешься? И как не помер до сих пор?

— А кто ж его знает? — поскучнел голос. — Ленка, вон, померла. А я вот — никак. Но тут ничего вообще-то, жить можно.

— И не скучно?

— Какое там. Знали бы вы, чуваки, какие люди иногда в гости заходят. Ну, и Ленка, опять же.

— Так она же умерла?

— Но все равно она тут, со мной, — убежденно заявил хозяин помещения. — Поговорить-то с ней можно, хоть она и не отвечает.

У Датчанина холодок пробежал по коже: «Наверное, несчастный затворник свихнулся тут в одиночестве. Но как он тут живет — в двух шагах от Кремля, и, что еще опаснее, от реки? Как его не сожрали тут, как не умер давным-давно от лучевой болезни?»

— А какие у меня хоромы, — продолжал голос. — Прикиньте, это все — мое. У меня тут лофт, мужики, если это вам о чем-нибудь говорит.

Датчанину это ни о чем не говорило. Но он решил, что лучше не ссориться с вооруженным незнакомцем.

— Ну да, красиво обставился, — согласился сталкер. — А… это… — он замялся, не зная, как половчей сформулировать вопрос. — Тебе звезды Кремля на мозги не действуют?

— Вот в Кремле что-то есть. Тут ты прав, чувак. И тот усатый говорил мне: «Не суйся, Серго, в Кремль, целей будешь». Вот я и не суюсь.

— А чем ты тут обедаешь?

— Ишь, хитрые какие, — засмеялся невидимка, — так я вам и рассказал. А вообще-то тут, в Обводном канале, рыбы навалом. Я ее сетью тягать приспособился. Ну, попадаются, конечно, странные экземпляры, с шестью лапками там, с мордой, как у мартышки. Но вот не траванулся пока. А еще за хавчиком можно в магазин ходить. Но я там редко бываю. Меня там сразу глючить начинает. А вы сходите, коли не боитесь. Там еще осталось кой-чего. А потом приходите обратно — в прятки поиграем, — невидимка опять захихикал. — Если понравитесь — разрешу тут остаться.

— Как Ленка? Нет уж. Лучше вы к нам, — пробормотал Датчанин.

— А с Ленкой надо вам познакомиться, — произнес голос. — Давайте, я вам покажу ее апартаменты. Повернитесь… нет, правее… видите дверь?

Перед ними чернел дверной проем. Истомину стало жутко, остальным, судя по всему, тоже было не по себе.

— Да ладно. Мы в другой раз как-нибудь, — попытался отговориться он.

— Нет, так дело не пойдет, — возмутился голос, и тут же снова грохнул выстрел — пуля ударилась в кирпич прямо над головой сталкера. — Невежливо это. Ленка — здесь хозяйка, вы должны к ней заглянуть.

Датчанин, решив не спорить с полоумным, подбадривая себя, шагнул вперед, к темному проему. На пороге осторожно посветил фонариком — и остолбенел.

В старом, заплесневелом кресле с порванной обивкой и торчащим из прорех поролоном сидел скелет в остатках пышного белого кружевного платья. Сергей машинально подумал, что знает, откуда платье. «Так вот откуда взялась легенда про белую невесту, что караулит путников на мосту, — ухмыльнулся про себя Истомин. — Наверное, кто-то забрел сюда и увидел Ленку — и под впечатлением от увиденного сочинил эту байку. От такого зрелища и впрямь недолго тронуться». Датчанин вдруг заметил то, на что сразу не обратил внимания, — по бокам от кресла в полусидячем положении находились два трупа в лохмотьях защитного цвета. Будто бы стражи, охранявшие свою хозяйку. А вокруг стояли плошки с засохшими цветами, валялись какие-то коврики, огромные раковины, потрепанные и грязные мягкие игрушки — все вперемешку, словно хозяин помещения ограбил парочку квартир или соседнюю помойку.

— Что, хорошо я Ленку устроил? — издевался голос.

— Спасибо, что познакомил с хозяйкой, — через силу произнес Датчанин. — Но мы и правда очень спешим.

— Культурные речи приятно и слушать, — отозвался голос, — заходите еще, мужики. Девчонок с собой приводите. Ленка будет рада.

Превозмогая дрожь в коленях, путники двинулись дальше. Вдруг Истомин остановился и прислушался. Ему показалось, он слышит ритмичные удары, только очень отдаленные. Он старался понять, на что это похоже, — и вдруг сообразил. Звук был такой, как если бы где-то в подвале, в ночном клубе, гремела музыка.

— Что, тоже слышите? — захихикал невидимка. — Это на Острове. Чего-то они там отмечают нынче ночью. Но туда соваться не советую. Съедят.

— А кто там? — спросил Датчанин.

— Без понятия. Это не моя территория, а в чужие дела я не лезу. Правильные принципы — залог долголетия.

Отряд продолжил движение, провожаемый насмешливым хихиканьем.

Пройдя здание из конца в конец, они нашли выставленное окно и спрыгнули по очереди вниз. Прямо перед ними был Дом на набережной. И они крадучись прошли сквозь пролом в стене, ограждавшей электростанцию, а потом через арку — во внутренний двор огромного дома. Там разрослись деревья, но у подъездов до сих пор стояли лавочки, правда, неимоверно загаженные — видимо, у местных мутантов они тоже пользовались популярностью.

— А может, по квартирам поищем? — предложил вдруг струхнувший Саня. Кишка поддержал его — всем что-то расхотелось забираться в продуктовый, находившийся со стороны Кремля. Да и во дворе было как-то неуютно.

Они зашли в первую попавшуюся квартиру. Мягкая мебель, шкафы — спутники Датчанина сразу оживились и принялись шарить по ящикам. Сталкер прошел в следующую комнату — просторную, с большим столом посередине. И вздрогнул — здесь находился человек. И если бы этот человек лежал без признаков жизни, было бы понятно, но он спокойно стоял у окна и повернулся на звук шагов. На нем была военная форма какого-то устарелого образца, а противогаза не было. Сергей с изумлением глядел на незнакомца: на его коротко остриженные волосы с проседью, лицо с правильными чертами. На всякий случай перехватил удобнее автомат. Но не похоже было, чтобы у человека было оружие, и встревоженным он тоже не выглядел.

— Приветствую, — глуховатым голосом сказал незнакомец.

— Не знал, что здесь живут, — отреагировал Датчанин. Человек неопределенно пожал плечами.

— Будьте гостями, коли пришли. Откуда вы? Что вас интересует?

— Из метро. Со станции Китай-город. Еда, — сказал Истомин. Незнакомец недоуменно взглянул на него.

— А разве есть такая станция? Впрочем, неважно.

— Мы ищем еду, — повторил Датчанин.

Человек усмехнулся.

— Так бы и сказали. Пойдемте, провожу.

И зашагал к окну, даже не глядя, идет ли кто за ним. Толкнул раму и вышел. Сергей неуверенно двинулся следом. Он услышал окрик Сани: «Эй, командир, ты куда, в натуре?», — но не обернулся, боясь отстать от своего проводника. Человек пересек внутренний двор, лавируя в зарослях среди огромных деревьев, одно из которых, упав когда-то, проломило крышу подъезда, подошел к неприметной приоткрытой двери, скользнул внутрь. Датчанин, поколебавшись, последовал за ним — и очутился в каком-то помещении, заставленном консервными банками, пачками чая, крупы. Судя по всему, до их группы тут и впрямь никого не было. Ну, если не считать незнакомца. Но Истомину уже стало казаться, что тот вроде как бы едой и не интересуется. И вообще сталкеру стало как-то не по себе. Но раз пришли за едой, надо было пользоваться случаем. Такого богатства он не видел давно. И принялся набивать рюкзак продуктами. Незнакомец наблюдал за ним.

— А вам не жалко? — спросил вдруг Датчанин.

Тот только головой покачал.

— А как же вы тут, так близко? — поинтересовался Датчанин, неопределенно кивнув в ту сторону, где, по его расчетам, находились кремлевские башни.

— А-а, вы об этом. Нет, они мне больше ничего сделать не могут, — ответил человек.

— И не скучно вам одному? Уходить не собираетесь?

— Нет. Мое место здесь, — произнес незнакомец. — А вы не стесняйтесь, приходите. Сюда и другие ходят. Про еду, правда, пока не спрашивали.

Рюкзак сталкера стал уже почти неподъемным. Датчанин развернулся, и ему послышалось, что странный мужик бормочет ему вслед:

— Многие ходят. Эти еще ничего. Хуже всего те, что с пиками.

Истомин тронулся обратно через заросший двор, распугав каких-то зверьков, похожих на крыс. И увидел слабый луч фонарика — спутники уже искали его. Они стояли у того самого окна, не решаясь отойти. Когда сталкер приблизился, он услышал:

— Стой, кто идет?

— Да я это, — отозвался он.

— А это еще проверить надо, — дрожащим голосом пробормотал кто-то — кажется, Кишка. Луч света упал на Сергея, и Саня Резаный облегченно произнес:

— Кажись, и впрямь командир. А ну, скажи, кто нас со станции выпускал?

— Да вы чего тут все? Сдурели вконец? — возмутился Датчанин. И увидел дуло автомата, направленное ему в грудь. Оружие находилось в руках у Сани. Истомин чертыхнулся.

— И впрямь сдурели. Лёха Фейсконтроль. Вот кто. Устраивает?

— Не серчай, командир, — сказал Саня, опуская автомат. — Просто когда ты начал непонятно с кем базарить, а потом ломанулся куда-то без оглядки, мы уж не знали, что и думать. Кремль-то близко совсем. Может, тебя уже глючить стало. А может, и нас всех.

— Тьфу, идиоты, — в сердцах сказал Датчанин. — Да чтоб я еще раз…

— Ладно тебе, командир, с кем не бывает. Да только жутко было, когда ты вроде как сам с собой спорить начал, — буркнул Саня Резаный. — Вроде как сам себя спрашивал и сам же отвечал. А мы потом зашли в комнату — нет там никого, а ты по двору прешь, только кусты трещат. Думали уже, что ты звездочку словил и в Кремль потащился.

— И не остановили? — ехидно спросил Датчанин.

— Так это… кому ж охота на съедение, хоть бы и за тобой следом. Да все уж. Проехали. Вернулся ты — и хорошо. А то мы уж думали, как обратно нам идти самим. Пропали б ведь без тебя совсем.

Датчанин раскрыл рюкзак:

— Пока вы там со страху тряслись, я едой разжился. Пошли, еще наберем. Я покажу.

Но его спутники молчали. Наконец Кишка неуверенно сказал:

— Может, хватит, командир? Идем домой.

— Эх, вы, трусы, — возмутился Датчанин. — Как с такими дела делать?

Но остальные по-прежнему мялись, а потом Саня сказал:

— Прав он, командир. Чудные дела тут творятся. Пошли отсюда. Пусть весь хавчик твой будет, мы согласны.

Истомин понял, что уговаривать без толку.

— Ладно, — сказал он. — Давайте хоть распределим по рюкзакам, а то сам все не доволоку.

— А мы чё, обратно так же потопаем? Я мимо того психа не хочу. Подстрелит он нас, — заблажил Скелетон.

— Черт с вами, — вышел из себя Датчанин. — Обратно крюк давать не будем, тем более — с грузом теперь. Я прямо по мосту проведу, но чтоб шли за мной след в след. А назад упаси боже оглядываться, кто обернется — тот не жилец. Со спины у нас Кремль будет.

— А ежели монстр какой нападет сзади? — уточнил Скелетон.

— Значит, помрем. Отставить разговорчики, — гаркнул сталкер. Его так и тянуло добавить — «граждане бандиты», но какие ж они были, если разобраться, бандиты? Храбрые у себя на станции, здесь они превратились в испуганных пацанов.

И он повел отряд прямо по ближайшему мосту через канал в сторону Большой Якиманки. Затея была опасной, особенно с учетом того, что оглядываться было нельзя. Сзади, в большом сквере, что-то громко ухало и вздыхало, а один раз им даже послышался человеческий крик. Но они упорно шли дальше. Остановились, лишь свернув в проходной двор, откуда можно было по прямой дойти до метро. И обнаружили, что один все же, видимо, оглянулся. Не хватало Скелетона.

— Поискать бы, — прогудел Саня. Маска искажала звуки, Датчанину послышалось: «Поикать бы».

— Сам ищи, — огрызнулся Кишка. — Ишь, умный какой выискался. А мне, может, еще пожить охота.

— Стой, — крикнул Истомин уже развернувшемуся Сане. — А то и тебя искать придется. Пошли уже. Сам он виноват. Где ты его теперь найдешь — его, небось, уже в Кремле доедают.

Резаный поколебался, но все же благоразумие, видимо, взяло верх, и он поплелся за спутниками.

На станции их встретили с восторгом. Такого изобилия консервов здесь не видели давно. Правда, несколько человек траванулось — видимо, частично консервы были порченными, — но такое случалось и раньше, и особого значения этому не придали. К пропаже Скелетона почти все отнеслись философски — кроме Сани. Тот стал как-то задумываться, иной раз подходил к Датчанину и спрашивал:

— Ты как думаешь — он вправду в Кремль ушел? Ведь это он Невесту первый увидел, небось? А с нами-то ничего не будет? Может, не стоило туда ходить, командир?

Датчанин не знал, что отвечать на такие вопросы.

А потом стал задумываться и Кишка. И однажды пропал куда-то со станции. Так и не дознались, куда. Вроде бы он отправился наверх — но больше его никто не видел. Спустя пару дней после его пропажи к Датчанину вновь подошел Саня.

— Слышь? — спросил он. — Ты что про Кишку думаешь?

— Не знаю, — честно сказал Истомин.

— А я думаю, пошел он опять к тому дому, за хавчиком. Да там и остался. Жадность его сгубила. Он меня с собой звал, да я не захотел.

Датчанин опять пожал плечами.

— А скорее всего, он туда даже не дошел, — задумчиво пробормотал Саня. — Может, в Кремль по пути свернул. А нас не было, остановить некому было. А может, кто-нибудь из тварей водяных его уволок. Или он у того типа остался, который на канале сидит. Тот его, небось, тоже своей Ленке в компанию приспособил. Надо бы в этом разобраться.

— Я не пойду, — отказался Сергей. — И тебе не советую.

— Кишка мне друганом был, — вздохнул Резаный. — И Скелетона жалко. Может, не вовсе он пропал, а заблудился только? Может, их еще спасти можно?

— Брось, — сказал Датчанин. — Неподготовленные наверху в первый день-два погибают. Да и фильтры, опять же, не вечные. Даже если не сожрет никто, радиация доконает.

Но он чувствовал, что его доводы кажутся Сане неубедительными — видно, идея поискать друзей крепко запала тому в голову. А попутчиков себе Резаный так и не нашел — услышав, что идти надо чуть ли не под стены Кремля, даже бывалые бандиты начинали креститься. И в один прекрасный день Саня тоже пропал со станции. У Датчанина были кое-какие мысли на этот счет, но он благоразумно держал их при себе.

Сталкера мучила совесть. Он все яснее понимал, что сам виноват во всем: «Надо было сразу от этой затеи отказаться. Зачем я потащил на поверхность неопытных, по сути, мальчишек? Ну, пусть не принесли бы добычи. Но зато все были бы живы. Как ни крути, а я, выходит, за них в ответе».

Иногда приходили мысли и похуже. Ведь не такими уж были они неопытными — всем, кроме Скелетона, случалось уже бывать на поверхности. Но Датчанина не оставляло подозрение, что они каким-то образом «засветились» тогда у Кремля. Попались на глаза чему-то такому, что вовсе не собиралось отпускать их обратно. Оттого его спутники и не находили себе места, вернувшись на станцию. И при первой возможности ушли обратно — поодиночке.

А о странном незнакомце, встреченном в доме на набережной, Сергей старался вообще не вспоминать. Иногда ему казалось, что все это ему приснилось. Единственное, что было реальностью — принесенные на станцию консервы.

Кое-кто из китайгородских намекал ему, что не худо было бы повторить экспедицию. Некоторые, осмелев, даже в напарники набивались. Но Датчанин отказался наотрез.

А вскоре он начал замечать косые взгляды братвы. Видимо, тогда и начала складываться его репутация как удачливого, но навлекающего беду на спутников, сталкера. Поползли по станции странные слухи. Кое-кто даже поговаривал, что он душу продал темным силам, заключил договор с нечистым, что он знается с сатанистами с Тимирязевской. Датчанина удивляло, что слухи распускали китайгородские отморозки, у которых у самих, по его мнению, и продавать-то черту было уже нечего.

Но тогда ему было не до этого — у него появилась Маша. Пока она ждала его на Таганке, все казалось не таким уж страшным. Пару месяцев назад ее не стало. И он окончательно вернулся сюда, на Китай-город. Здесь вольготнее было себя травить грибами и брагой. Здесь его знали. Правда, не осталось уже почти никого, кто помнил, как он попал сюда впервые — сразу после Катастрофы. Да оно и к лучшему. Пришел он сюда тощим студентом, каких было немало, а теперь он — Датчанин, известный сталкер, хоть и с неважной репутацией. Еще в прежней жизни говорили ему, что главное — сделать себе имя. Сначала, мол, ты работаешь на имя. А потом — оно на тебя. Он сделал себе имя — даже здесь, среди отмороженной братвы. А уж какой ценой и кто помог ему в этом — не столь важно. И он держался, пока была Маша, а теперь все понемногу теряло смысл.

Кармен, наконец, вернулась с пластиковой бутылкой, полной браги. И Датчанин, облегченно вздохнув, припал к живительной влаге.