Метро 2033: Кошки-мышки

Анна Калинкина, 2013

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду! Она живет сама по себе и ходит, где вздумается. Она не принадлежит ни к одному государству Московского метрополитена и берется только за те дела, которые выбирает сама. Она – легенда. Мрачноватая, но от того – притягательная. Кровожадная убийца. Мутант. Выродок. Женщина, выполняющая мужскую работу. Женщина, за голову которой мужчины назначили награду. Каждый день – как последний. Каждый час – игра в кошки-мышки с судьбой. Ни дома, ни семьи, ни друзей. Лишь надежда на сталкерскую удачу, звериное чутье да помощь таинственной святой Алики Заступницы. Беги, Кошка! Беги…

Глава 2

Мы пойдем другим путем

По эскалатору поднимались недолго. В небольшом круглом вестибюле, где стояло несколько сломанных киосков, под ногами идущих захрустели осколки стекла.

Здесь чудом сохранились двери — может, поэтому хищников не обнаружилось. Перед выходом Кошка сделала спутникам знак подождать и долго прислушивалась. Вдвойне опасно выходить наверх в незнакомом месте — но выбора не было.

Она толкнула дверь и, выйдя наружу, сразу прижалась спиной к стене, вскинув автомат. Ее окружали массивные четырехугольные колонны — оказалось, вход в метро расположен в огромном здании. Следом из-за двери появился Седой, за ним — Сергей и Рохля. Последним, беспокойно озираясь, вылез Топтун.

Впереди виднелся полуразрушенный павильон, испещренный черно-белыми пятнами. Ей уже случалось видеть такие, но некогда было вспомнить, что означают эти пятна. Кажется, раньше наверху были столовые с такими смешными названиями. Седой показал направление — и отряд стал спускаться по ступенькам. Кошка оглянулась и высоко над головой увидела картину. Изображенные на ней люди то ли охотились, то ли воевали. Фигуры людей были серыми, а иногда попадались красные пятна — цвет знамени Красной Линии, догадалась она, цвет крови. Красное на сером.

«Знаешь, что такое “красное на черном”?» — любил спрашивать ее Леха еще тогда, в прежней жизни. Леха был одним из тех, кто относился к ней терпимо. Конечно, он тоже мог и гадость сказать, и затрещину дать под настроение. Но иногда, особенно когда был немного пьян, ей перепадало от него что-нибудь вкусненькое — недоеденный кусок свиного шашлыка, горстка сушеных грибов. Он учил ее рисовать звезду одним росчерком уголька по стене, не отрывая руки, и задавал дурацкие вопросы: «А знаешь, что такое — “красное на черном”?»

Он вообще как будто зациклился на цветовых сочетаниях — очень любил придумывать странные пароли. Допустим, своим для входа на станцию полагалось говорить «Белый снег», а отзыв был «Серый лед». А на следующий день он уже изобретал что-то другое. Многие его терпеть не могли за это, но он стоял на своем. И однажды она слышала, как он отчитывал одного из сталкеров:

— Нет, ты мне правильно скажи пароль — тогда пущу.

— Леха, да ты что, спятил? Это ж я — Чирей.

— Знаю, что Чирей, а пароль назови.

— Ну, это… Вроде синее на зеленом?

— Нет, блин, золотое на голубом! Ну что за придурки? Простых вещей запомнить не могут!

Может, ему надо было стать художником, а из него получился бандит. Вполне вероятно, что художником был его отец, но Леха отца не помнил. Это сближало ее с ним. Впрочем, Леха, казалось, не сильно огорчался. Иногда, под настроение, он сообщал собутыльникам, что его папа — стакан портвейна. А мама, соответственно, — анархия. Те гоготали и говорили, что в таком случае ему прямая дорога на Войковскую, давно уже переименованную анархистами в Гуляй — Поле. Но Леха был не из тех, кого можно было куда-то отправить против желания.

Иногда Кошка даже пугалась его. Обычно Леха корчил из себя простецкого парня, что называется, душа нараспашку. Из одежды предпочитал черные спортивные штаны и черные же толстовки — видимо, чтоб грязь была не так заметна. Волосы в отличие от большинства он не остригал коротко, и они обычно неопрятными светлыми патлами свисали ему на плечи. Он уже начинал полнеть, при том что питались они все не сказать, чтоб хорошо. Уверял, что это у него так процессы в организме идут — капельку съест, и тут же лишний вес прибавляется. Лицо его нередко бывало опухшим от регулярного пьянства, глаза — как щелки, да к тому же он постоянно щурился. А еще была у него противная манера — вдруг замолкать посреди разговора и пристально, молча разглядывать собеседника до тех пор, пока тот не начинал нервничать. О чем Леха думал в это время — одному ему было известно. Но чужой страх явно доставлял ему удовольствие. Он любил ошиваться возле постовых, оглядывая всех входящих на станцию. Его иной раз так и называли — Леха Фейсконтроль. Иногда он, сощурив глаза, командовал часовому: «Вон у того, чернявого, документики как следует проверь». И ухмылялся, глядя, как начинает бледнеть один из челноков, как у него подкашиваются коленки.

А насчет того вопроса… Кошке очень хотелось сделать Лехе приятное, ответить правильно, но она не понимала, чего он хочет. Вот красное на белом — это кровь на снегу, она знает, видела. Или кровь на марлевой повязке — впрочем, хорошую марлю трудно было найти, для перевязок чаще использовались стиранные-перестиранные пожелтевшие тряпки. А что такое красное на черном, она с трудом представляла и потому молчала.

Правда ему, казалось, ее растерянность даже нравилась.

«Ничего-то ты не знаешь, — важно и снисходительно подытоживал Леха. — Ну что с тебя взять — мутантка!»

Прислушиваясь к звукам ночного города, Кошка подумала, что теперь она могла бы кое-что ответить ему. Может быть, красное на черном — это звезды Кремля, пылающие на ночном небе? Кошка видела их однажды — и, как ни странно, осталась жива. Конечно, перед выходом ее строго-настрого проинструктировали — не глядеть на кремлевские звезды. Но искушение было слишком сильным. Она подумала: «Можно ведь только разочек взглянуть. Я сумею. Я удержусь». Звезды словно переливались изнутри — кровавые отсветы на черном небе. И сразу — провал в памяти. Потом двое здоровых мужиков рассказывали, что им с трудом удалось удержать ее, а она отбивалась с неженской силой, вырывалась. Все же им удалось ее остановить — может, зря? Ну, отправилась бы она прямиком в Кремль, и съела бы ее засевшая там… — а хрен его знает, что там засело! — все равно она никому на целом свете не нужна. И вот странно — с ней ничего не сделалось до сих пор, а никого из тех, кто был с ней во время той вылазки, уже не осталось в живых — у сталкеров век короткий…Воспоминания прервал клекот, раздавшийся сверху, с крыши здания. Но ведь они еще не вышли из-под крыши, вряд ли хищник мог их видеть. Наверху послышалась возня, с крыши что-то упало и ударилось о землю в двух шагах от нее с глухим костяным стуком. Похоже, череп небольшого животного — а может, даже человеческий. Остальные члены группы стояли, прижавшись к ближайшей колонне. Лишь Сергей вдруг потянулся за упавшим предметом, но тут же передумал. Ему не так часто случалось выходить на поверхность, и чувствовал он себя неуверенно — постоянно боялся совершить ошибку. Подумать только, как все изменилось за двадцать лет! Он помнил — за Дворцом Молодежи, под крышей которого они сейчас находились, до Катастрофы располагался ухоженный парк, часть старинной усадьбы. Там были красиво подстриженные кусты и газоны, декоративные растения, причудливо вьющиеся дорожки, белки в клетке для детской забавы, а также еще какие-то птицы — фазаны, гуси. Был в парке и пруд с лебедями. Один из сталкеров рассказывал Сергею, в какие непроходимые джунгли превратился парк теперь, и какие ловушки подстерегают там зазевавшихся путников. Показывал и жуткий шрам, оставленный, по его словам, особо агрессивной и крупной белкой. Во что превратились лебеди и фазаны, Сергей даже спрашивать не стал. Не исключено, что именно один из них возился сейчас над ними на крыше, роняя им на головы остатки своего вчерашнего обеда. А еще, кажется, в усадьбе держали лошадей. Думать об этом не хотелось. Сергей постарался сосредоточиться на том, что находилось сейчас в поле его зрения.

Впереди, там, где кончалась крыша, видно было черное небо, усыпанное кое-где звездами. И — вот оно — огромная крылатая тень пронеслась вдруг, заслоняя звезды. Пролетела мимо — туда, где торчали скелеты огромных деревьев. Наверное, увидела там добычу. Людей она не заметила — а может, не обратила внимания на такую мелочь.

Спустя минуту с той стороны донесся треск, визг, шум, затем наступила зловещая тишина. Та же крылатая тень пролетела обратно — уже куда медленнее, размеренно взмахивая перепончатыми крыльями. В когтях у хищницы болталась темная масса — охота явно оказалась удачной. Кошка вспомнила рассказ одного из сталкеров, похвалявшегося, что кто-то из его знакомых летал на вичухе. «Вранье!» — убежденно подумала она тогда.

Парень, стоявший рядом с Сергеем, вдруг попятился обратно к входу. Как будто передумал и хочет вернуться. Никто, кроме Сергея, этого не заметил, он ободряюще положил руку мальчику на плечо. «Первый раз, наверное, на поверхности», — снисходительно подумал он, не сознаваясь себе, что, опекая новичка, старается отогнать собственные страхи.

Теперь можно было двигаться дальше — в ближайшее время ночному летуну будет не до них. Очень кстати, а то, стоя на одном месте, она уже начала замерзать, хотя все они по возможности утеплились перед выходом — под химзу одели теплые свитера и простеганные утепленные штаны. Это, конечно, несколько ограничивало свободу движений, но иначе было нельзя — наверху начиналась самая студеная пора. Кошка еще раз оглянулась на большое уродливое здание, в котором находился вход в метро. Эти жуткие каменные коробки, как можно было в них жить? Говорят, люди в этих каменных ячейках создавали себе уют, по трубам текла горячая вода… Но какой может быть уют в таких унылых сооружениях? Сидишь там, как в клетке. Лучше уж греться у костра и не запираться в тесные норы, чтоб в любой момент можно было уйти куда вздумается…

Они пересекли широкий проспект, огибая заржавевшие остовы машин. Под ногами похрустывал ледок, хлюпала вода. «Конечно, приятнее ходить на поверхность летом, — подумала Кошка, — хотя и приходится париться в “химзе”. Но зато зимой листва облетает с деревьев и обзор лучше…»

Перейдя проспект, они уперлись прямо в здание с надписью «…ом…инской…ниги». Седой показывал, что надо повернуть налево, но Сергей заинтересовался разбросанными внутри книгами и шагнул внутрь прямо через разбитую витрину. Кошка вошла следом, прислушалась — вроде, опасности нет. Но задерживаться здесь, конечно, не стоило. На полу была лужа, и валявшиеся в ней книги были безнадежно испорчены, но Сергей прихватил пару томиков из тех, что оставались еще на полках. Седой снаружи махал руками, торопил.

Они выбрались обратно и пошли по проспекту. Вдоль тротуара через равные промежутки росли деревья, на голых ветвях которых до сих пор виднелись кисти красных ягод. Это выглядело очень красиво, и Кошка с сожалением подумала, что если бы не спешка, непременно набрала бы их. Говорят, есть живые ягоды рябины очень полезно — чтоб зубы были крепче, и вообще. Правда, обычно ягоды горчат, но после первых морозов горечь пропадает. А еще из рябины получалась неплохая приправа к свинине, если потушить вместе. С другой стороны, если учесть, что на поверхности все радиоактивное, то не известно еще, чего больше от такой еды будет — вреда или пользы. И все равно ей не нравилось, что здесь так много деревьев — очень уж подходящее место для всякой живности. Конечно, ближе к зиме некоторые звери впадают в спячку, как сказал Сергей, зато есть и такие, у которых пик активности приходится как раз на зиму. Опять же те, кто в холода залегает спать, обычно облюбовывают подвалы и нижние этажи домов — и поди угадай, где именно ждет сюрприз.

Вот следующий магазин — как раз подходящее место для логова зверя. Витрина разбита, валяются человеческие фигуры — она уже видела такие, это куклы, которых зачем-то обряжали в одежду и ставили за стекло. Для красоты, наверное. Здесь они маленькие — изображают детей. А еще разбросаны подушки, грязные и намокшие, и стоит хорошенький красный автомобиль. Он выглядит совсем как настоящий и до сих пор почти новый, только в несколько раз меньше тех, которые в изобилии ржавеют сейчас на улице, иногда с останками пассажиров внутри. Неужели раньше и такие игрушки были у детей? Впрочем, ей-то какая разница? Своего малыша у мутантки никогда не будет, проверено, а до чужих ей и дела нет. Дети бывают злые, дразнят. Впрочем, иногда попадаются добрые, жалостливые детишки — но таким обычно в жизни хуже всех приходится…

По знаку Седого они свернули с проспекта направо, на спускавшуюся вниз улицу. На здании напротив Кошка успела машинально отметить крупные буквы «ЗОНТ», и чуть ниже, помельче — «театр». Вокруг мощные деревья образовали настоящий бурелом, а еще дальше с двух сторон путь обступали массивные дома. И вдруг в этой чаще обнаружилось отлично сохранившееся небольшое сооружение, напоминавшее сказочную избушку из книжки — казалось, вот-вот дым пойдет из трубы. На нем тоже были надписи: «…ойка…ярий». Слева и справа — участки земли, огороженные металлической сеткой. Загоны? Непонятно. Впереди — металлические ворота. Затейливые, полукруглые, трехстворчатые. А забора нет, да кажется, никогда и не было. Может, построить не успели — и теперь стоят одни ворота неизвестно для чего.

Пройдя через ворота и сделав еще несколько шагов, они увидели стеклянное сооружение с выбитыми дверями. Осторожно зашли — и вот он, мост. Два эскалатора — совсем как в метро, только ведут не вниз, а вверх. А по бокам — лестницы.

Они начали осторожно подниматься по ступенькам. Здесь все оказалось из стекла и железа, металлические части когда-то были выкрашены желтым, цвет даже местами сохранился. «Наверное, летом, в солнечную погоду, здесь было очень хорошо, — почему-то подумала Кошка. — Люди гуляли, любовались рекой, деревьями…»

Сейчас деревья по берегам реки стояли жуткие, черные, голые. Верхняя часть стеклянного покрытия моста более-менее уцелела, а вот по бокам почти все стекла были выбиты. Подойти чуть ближе к краю — и вот она, река, внизу. Темная, холодная вода несет неизвестно куда ветки и всякий хлам.

Лучи фонариков, скрещиваясь, заметались по металлическому каркасу, по стеклянной крыше. На полу обнаружилось чье-то мумифицированное тело — видно, долго уже тут лежало. Кошка огляделась — похоже, ее спутники совсем расслабились, а зря. Сергей разглядывал мусор на полу, Рохля, как завороженный, уставился в противоположную сторону, где за лесом виднелось неясное зарево. Пожар? Вполне возможно. В пустом городе они иногда возникают словно сами по себе. А может, виной всему костры, которые особенно в зимнее время жгут обитающие до сих пор кое-где на поверхности несчастные выродки, еще не забывшие, что такое огонь и пища, но прочно забывшие почти все остальное. Она вспомнила колонию слабоумных детей, живших летом в подвале неподалеку от Киевской — ближе к зиме никого из них не осталось — кто погиб, кто ушел… «Интересно, что же это там горит?» Опять вспомнился Леха с его любимой песней о том, что где-то вдали виден пожар, а в лесу скрывается зверь, которого надо убить. Кто-то из сталкеров сочинил, наверное. А ведь в той стороне и должен находиться Изумрудный Город…

Кошка огляделась — с противоположной стороны у края моста стояли Седой и Топтун, о чем-то оживленно спорили. Две темные фигуры размахивали руками. Вот одна протянула руку, указывая вдаль, маска с хоботом повернулась в том же направлении. «Зачем они стоят так близко к краю?» — подумала она, но тут Рохля ее отвлек. И уже боковым зрением, невероятно обострявшимся в напряженные моменты, Кошка успела заметить резкое движение одного из двоих. Почти тут же послышался громкий плеск внизу. Еще не успев опять повернуться к ним, она уже обо всем догадалась. Там, где двое стояли у края моста, теперь остался только один. Кошка замахала руками, подбежали Сергей и Рохля. Седой стоял, держась за какую-то железяку, и смотрел вниз, туда, где черная масса воды все так же неторопливо текла мимо.

Здесь лишь металлическая решетка отделяла людей от реки. И решетка эта в нескольких местах была сломана. Тому, кто упал в ледяную воду, спасения не было, это ясно. Да и ей ли жалеть, что одним участником экспедиции стало меньше? Она ведь их предупреждала, что не на увеселительную прогулку идут.

И все же Кошка на всякий случай сняла рюкзак и принялась в нем шарить. Там был кусок хорошей, крепкой веревки. Но короткий, чересчур короткий. Рохля тем временем светил фонариком вниз.

И вдруг из воды что-то показалось на минуту — вроде бы голова и рука. А они могли только смотреть. Прыгать, спасать — бесполезно. Тогда вместо одного погибнут двое — вот и все. Сейчас или намокший костюм утянет беднягу на дно, или он захлебнется.

Но тонувший ухитрился содрать противогаз — и сдавленный крик донесся до стоявших наверху. В ту же секунду вокруг человека в воде образовалась небольшая воронка — или водоворот. А потом будто круглые створки над ним сомкнулись, захлопнулись. Секунду в луче света был виден огромный, черный ничего не выражавший глаз, а потом Рохля выронил фонарик, и тот почти беззвучно исчез в воде. Раздался сильный всплеск — и только волны пошли по реке, да такие, что вода едва не вышла из берегов. Проглотившее добычу чудовище вновь ушло на глубину.

Кошка вздрогнула. Ей приходилось уже бывать возле реки. Один раз она даже смутно видела поднимающееся к поверхности из глубины огромное тело. Один из сталкеров сказал потом, что монстр был величиной с баржу. Она не совсем поняла, что он имел в виду, но если пасть у чудовища была такова, что могла втянуть взрослого человека целиком, словно таракана, то о размерах самого животного можно было догадаться. Кошка невольно попятилась от края моста, и остальные за ней.

* * *

Некоторое время они стояли подавленные. «А ведь я предупреждала — думала она. Погодите, то ли еще будет. Вы должны были знать, на что идете. До цели, возможно, не дойдет ни один».

Наконец Седой как будто пришел в себя и дал знак двигаться дальше. Они побрели по мосту, время от времени оглядываясь.

Ближе к противоположному берегу стеклянный потолок был обрушен, и часть моста обвалилась. Пришлось пробираться по уцелевшим металлическим опорам. Чудо-юдо караулило внизу, в черной воде — там иногда что-то мощно всплескивало. Один раз Рохля чуть не сорвался, но Кошка успела схватить его за руку, и Седой тут же подоспел на помощь, так что больше речному жителю ничего не обломилось. Впрочем, он и так получил от них неплохую плату за проход мимо его владений, за беспокойство, так сказать…

Когда начали спускаться с моста, выяснилось, что один из боковых пролетов наружной металлической лестницы обвалился. А если прыгать с такой высоты, можно запросто руки-ноги поломать. Кошка мысленно подосадовала на неподготовленных спутников.

Пришлось вернуться на мост. Можно было, конечно, пройти по нему дальше, туда, где вдали маячили заросли деревьев, но внутренний голос подсказывал — не стоит. Кто знает, какие звери сейчас охотятся в том лесу? Кошка видела, что и Седой, вроде, сомневается. Постояв немного, они, не сговариваясь, отправились обратно по лестнице. На последней уцелевшей площадке Кошка достала веревку и покрепче привязала к металлическому штырю. После того, как ее неуклюжие спутники спустились вниз, смотала веревку, убрала в рюкзак и осторожно примерилась, чтобы прыгнуть. Можно было бы тоже по веревке, но тогда ее пришлось бы здесь и оставить, а вещь полезная, может еще пригодиться.

Сгруппировавшись, Кошка прыгнула, готовая к удару о землю, но тот получился неожиданно мягким — кто-то подстраховал. Они оба рухнули, покатились, и лишь поднявшись, она поняла, что это был Сергей. Ее падение он смягчил, но и сам на ногах не устоял. «Подумаешь, какие нежности! Охота была подставляться — и так не развалилась бы». Но против воли что-то предательски защекотало в носу, защипало в глазах. «Еще не хватало! — сердито подумала она. — Не время и не место нюни разводить — экспедиция в опасности».

Что же дальше? С моста проводница успела заметить знакомое высокое здание с металлической крышей. На самом деле это даже не крыша была, просто верхние этажи у него были словно блестящими желтыми металлическими прутьями заплетены. Приметное здание находилось справа от моста.

А когда она шла к смотровой с другой стороны, от Киевской, это самое здание маячило гораздо левее разрушенного подъемника. В общем, получалось, что сейчас им нужно вправо повернуть и идти вдоль реки, держа курс на приметную постройку.

Но, к ее удивлению, Седой указал в противоположную сторону. Туда, где дальше по реке был Остров и памятник Царю-Мореходу, где блестели вдали полуразрушенные купола Главного Храма. Сначала Кошка решила, что у него в голове помутилось — и немудрено. Показала на приметное здание, попыталась объяснить, где они, по ее расчетам, находятся. Потом вспомнила, что Седой этого ориентира, скорее всего, не видит своим человеческим, слабым зрением. Но трудно было поверить, что он в знакомых местах заблудился. Он, рожденный наверху, должен был по-любому лучше нее город знать. Не до такой же степени все изменилось, чтоб он забыл даже, где право, где лево. В общем, или он от всего пережитого запамятовал, где этот его Изумрудный Город находится, или вообще туда не собирался — и Кошке почему-то показалось, что так и есть. А ей-то что, она вообще может бросить их тут и скрыться — пусть выкручиваются сами. Но пока ей отдали только задаток. Она не хотела себе сознаться, что ее удерживает кое-что и помимо платы.

Ладно, в другую сторону — так в другую. Что там у нас? С моста она видела, что справа от реки, за полосой деревьев, есть еще какое-то болото. Не очень это хорошо — когда вокруг вода. Воду Кошка вообще не любила. В общем, лучше было пройти поскорее. И деревья здесь были уж больно высокие. Впереди же виднелся еще один мост — без стеклянного покрытия, и вроде он неплохо сохранился. Между опорами словно бы металлические цепи висят — по крайней мере, так издали кажется. Хотя Кошка знала, что на самом деле никакие это не цепи, а массивные металлические балки. Но рожденные наверху, видно, умели с выдумкой строить — так, чтоб вещи казались не такими, какие они на самом деле. А вон в воде у самого берега и заржавевший корабль — вода мотает его туда-сюда, как игрушку. «Интересно, что там чернеет на одной из опор моста? — подумала она. Надо будет поглядывать в ту сторону».

Они брели вдоль реки между толстенными деревьями. Под ногами похлюпывало, но ботинки у нее были хорошие, да и жиром она их смазывала, чтоб не промокали. И все равно холод уже пробирался внутрь, пальцы ног озябли. Один раз Кошка оглянулась и в двух шагах от себя вдруг увидела блестящие глаза твари, распластавшейся на стволе и следившей за ними. Если бы не глаза, она бы приняла животное за коврик моха или наросты плесени — так неподвижно было прижавшееся к дереву плоское тело. Она уже видела таких — эти звери не нападали на противников сильнее себя.

В реке снова что-то мощно плюхнуло, и Кошка от греха подальше увела спутников в заросли кустарников. Кое-где между ними возвышались мощные стволы. Идти здесь было неудобно, ноги увязали в мягкой грязи. Она сообразила, что это, скорее всего, дно обмелевшего пруда. Попадались гнилые доски, разбитые бутылки и прочий хлам. Рохля шагнул в сторону и вдруг увяз в грязи чуть ли не по пояс. Вот тут веревка и пригодилась — Котика кинула ему один конец, чтоб он обвязался, и принялась тянуть за другой, а остальные мужчины помогали. Потом она наломала веток с ближайших кустов, набросала их под ноги. Пришлось снова выбираться на твердую землю. Кошка старалась не наступить на что-нибудь острое и с тоской думала, что ее ботинки могут не пережить этого похода. Так увлеклась, что чуть не забыла об осторожности. И лишь каким-то звериным чутьем уловила — под вывороченными корнями дерева-гиганта кто-то притаился. Кошка сделала спутникам знак подождать, пригляделась. Да, там кто-то был — кажется, довольно крупное животное, покрытое свалявшейся шерстью. Вдруг существо шевельнулось — и Кошка увидела исхудалую руку, сжимавшую камень. Это был один из тех несчастных выродков, которые до сих пор иногда попадались наверху. Кое-как им удалось приспособиться к новым условиям, но сил у них хватало лишь на то, чтобы поддерживать жалкое существование. Замотанные в драное тряпье, а иной раз и в звериные шкуры, они страдали от голода и холода, но главное — подвергались губительному воздействию радиации. Совершенно непонятно, почему они продолжали цепляться за жизнь. Если бы выродок попытался напасть, Кошка без сожаления убила бы его. Но он только следил за ними, явно напуганный, и в душе ее шевельнулось что-то похожее на сострадание. Ей ли не знать, каково это — когда тебя травят? Пусть живет. Все равно долго не протянет — голод, холод или хищные звери его доконают. И она сделала своим спутникам знак идти дальше. Они даже не поняли, чем была вызвана остановка.

Еще немного — и вышли ко второму мосту. Прямо за ним на берегу реки виднелось приземистое квадратное здание, почти не разрушенное. И даже некоторые буквы уцелели от громадной надписи на самом верху. Интересно, что там было написано? Теперь осталось только «…ос…страх». Излишнее напоминание, страх и так сопровождал их постоянно. А за тем зданием опять простирались джунгли.

* * *

Седой указал на широкую улицу, служившую продолжением второго моста и уходившую вверх, на вершину холма. Он хотел, чтобы они шли по ней. Но тут сзади затрещали сучья — судя по всему, какое-то крупное животное направлялось прямо к ним. И они кинулись бежать через дорогу, лавируя между проржавевшими автомобилями. Впереди была решетка, ее охраняли две группы фигур со вздетыми вверх руками. «Это просто истуканы, — подумала Кошка, — изображения себе подобных, которые люди раньше везде любили ставить». Слева раздался хриплый торжествующий крик. Так она и думала — темное пятно на опоре моста оказалось крупной вичухой, которая, углядев добычу, встрепенулась, захлопала крыльями и сорвалась с насиженного места. Ей ответили эхом далекие вопли со стороны главного храма. И скоро уже три фурии с криками кружились в ночном небе, высматривая забредших в их владения людей.

Путешественники помчались еще быстрее, стараясь оказаться под защитой деревьев, и опомнились только в середине небольшого парка. Здесь еще сохранились следы пребывания человека — сломанные качели, не совсем заросшие дорожки. И снова истуканы — сколько же их здесь? «Кладбище, — решила Кошка. Как-то она с одним сталкером шла мимо кладбища, и тот показывал ей каменные фигуры. — Если так, нужно побыстрее убираться отсюда». Хотя она боялась кладбищ куда меньше суеверных сталкеров. Она-то знала — там живут те же самые звери, что и в городе. Мертвые же мирно лежали под землей, и с чего бы ей было бояться незнакомых покойников? А те, кого она сама отправила на тот свет, сумеют, если захотят, найти ее везде, и не кладбищ ей нужно бояться, а темных туннелей. «Да это и не кладбище вовсе, — присмотревшись, решила она. — Тогда здесь были бы каменные плиты и кресты, а тут одни истуканы, и не так уж плотно они стоят. И качели висят — словно на детской площадке. И сиденья не маленькие, а целые лавочки на цепочках — можно даже вдвоем усесться. Жалко, что сгнили совсем…» Кошка вспомнила, как однажды позволила себе пару раз скатиться с одной из чудом уцелевших пластмассовых горок — ей это занятие очень понравилось. Рожденные наверху умели развлекать своих детенышей. Но сейчас не время было отвлекаться.

Кошка с удивлением увидела, как Седой остановился перед одним из огромных истуканов, помещенным на высокую круглую тумбу. Каменная статуя была облачена в длинное пальто. Открытое мужественное лицо — и все же чем-то оно ей не понравилось. Бородка клинышком и усы. Седой некоторое время стоял перед истуканом навытяжку, словно встретил старого знакомого, а она оглядывалась — надо же кому-то помнить об осторожности. Поблизости обнаружился еще один идол — тоже в длинном пальто, в руке шляпа, лицо широкое и какое-то словно бы безвольное, нос толстый, усы висячие. А поодаль — еще, и хотя одежда у него была другая — куртка и широкие штаны, заправленные в сапоги, — он был явно из той же компании. Бородка и усики почти как у первого, а волосы каменным чубом торчат вверх. Интересно, откуда их здесь столько? И лица у всех такие благостные — как перед большой бедой. А еще чуть подальше — низенький, но самый страшный, хотя почему она так решила, — не смогла бы объяснить. У него какое-то кошачье выражение лица, ласковый прищур, словно он видит всех насквозь — и смотрит он со своего постамента свысока на маленьких каменных идолов, которые скорчились у его ног в разных позах. У кого рот распят в немом крике, кто весь перекрутился, кто сжался в комочек, кто искоса глядит отчаянными глазами. Эк их пробрало-то! Наверное, в этой сценке был какой-то смысл, который от нее ускользал. Дальше в большом количестве виднелись одинаковые изображения — лысоватый, с прищуром, с небольшой бородкой изображен был в разных позах.

Но в том, что это точно не кладбище, Кошка уверилась окончательно. Рядом натыканы были тощие как скелеты фигуры, сделанные, видно, из металлических палок и почти насквозь проржавевшие. Она толкнула одну смеха ради — та рассыпалась. За ними надпись «…плот мира». Решив при случае спросить у Седого, что это значит, Кошка подняла голову, и она вдруг совсем близко увидела в просвете между деревьев покосившийся памятник Царю-Мореходу. Значит, и Остров тут, рядом. Она никогда раньше не видела памятник так близко. Вспомнив рассказы бывалых людей, первым делом присмотрелась — на месте ли сам царь, и с облегчением перевела дух — огромная темная фигура, державшая в руке что-то желтое и блестящее, находилась пока там, где ей и было положено. А корабль-то у Царя-Морехода какой чудной! Старинный, видно, — таких Кошка на реке не видела, разве что в книжках с картинками. Огромный человек стоит на маленьком кораблике. Настоящий мигом перевернулся бы — даже ей это ясно, хоть она в кораблях ничего не смыслит…

От памятника мысли перескочили к Острову. Ох, нехорошее это место! Назывался он раньше Болотным. Сталкеры рассказывали — незадолго до Катастрофы было тут место для гулянья — люди по вечерам собирались, музыка играла. И поставили там памятник Царю-Мореходу, хотя говорили многие, что не место ему там. А во время Катастрофы, говорят, на остров упала бомба, и такая получилась воронка, что главная река и канал соединились снова прямо напротив Кремля, и сделался на этом месте огромный пруд — а до того Остров гораздо больше был. Еще говорили, что как раз под тем домом, в который бомба угодила, был вход в Метро-2, так вода его затопила — и тех, кто пытался там укрыться, тоже. С тех пор Остров и приобрел дурную славу. Сталкеры с Красной Линии говорили, что до сих пор там иногда в лунные ночи можно услышать музыку, увидеть разноцветные огни и скользящие по руинам тени. Они машут руками, приглашают к себе. Кто собирается до сих пор там, на развалинах? Говорят, несколько сталкеров пытались пробраться туда, но ни один из них не вернулся, чтобы рассказать, что видел. Потому и пользуется Остров дурной славой, но в то же время чем-то и притягивает людей. Слышала Кошка странные вещи — словно бы сталкеры, особенно с близлежащих станций, иной раз уходят туда умирать. Мол, как только чувствует сталкер, что силы уже не те, так и говорит близким, если есть они, конечно, — иду на Остров. И те, ясное дело, плачут, но отговаривать его не пытаются, потому как знают — чаще всего бесполезное это занятие. И дают ему тогда самый что ни на есть плохонький респиратор и химзу, какую не жалко, и автомат поплоше — ведь понятно, что этот путь — в один конец. И уходит он, и первое время его еще ждут вопреки всему, а потом и ждать перестают. Хотя кто знает — может, как раз там, на Острове, ликуют бывшие сталкеры и веселятся, отрешившись после смерти от подземных забот, вырвавшись на волю. Зажигают огни, приманивая других.

И еще кое-что слышала Кошка. Рассказывали, что в старину здесь тоже был прорыт подземный ход под рекой. Но сделали это тайно, по приказу какого-то царя, и видно, секрет этот царь так и унес с собой в могилу. Много раз потом, говорят, пытались люди отыскать этот ход, но безуспешно. А что, если те, на острове, не к ночи будь помянуты, отыщут его первыми и к людям в гости наведаются, в метро? Об этакой жути даже думать не хотелось.

В общем, для живых Остров — нехорошее место. Уходить, бежать надо отсюда, пока тоже не затянуло. Тем более от острова мост идет прямо к Главному храму, на крыше которого свили гнездо вичухи.

Да и про мост рассказывают какую-то жуть. Словно появляется там иногда тонкая девичья фигурка в пышном изодранном белом когда-то платье — Белая Невеста. Туда ведь новобрачные приходили, чтоб замочки на перила вешать — в знак долгой и крепкой любви. А тут не получилось долгой — парень, говорят, успел до метро добежать, когда Катастрофа приключилась, а девчонка его снаружи осталась. Вот она и ходит, плачет, ищет свой замочек — как будто тогда сможет успокоиться. Всех, кого ни увидит, жалобно так на помощь зовет. Издали кажется — как есть девушка заблудилась, вот иной и идет на помощь сдуру. А поближе подойдет — начинает понимать, что неладно дело. У нее лицо бледное, губы серые — жуть! Кое-где даже кости торчат из-под кожи, если присмотреться. Волосы светлые, длинные, спутаны, нарядное когда-то платье — в бурых пятнах. В руке пук белых цветов засохших. И нельзя с ней заговаривать ни за что — кто поверит ей, захочет к людям отвести, того она в реку, говорят, сталкивает. И в последний момент показывается в настоящем своем обличье — голый череп облеплен поседевшими волосами, а в костлявых руках не букет — коса. Лезвие такое широкое железное на деревянной ручке, каким траву раньше срезали. Из него и оружие неплохое получается — им ведь не только траву можно срубить. И вроде уже не один сталкер на том мосту смерть свою нашел. И еще говорят, до тех пор будет Невеста там появляться, пока жених ее не придет к ней, не сдержит клятву быть с ней всю жизнь в горе и в радости. Да только где ж его теперь найти, да и вряд ли он на такое решится. А может, он и сам уже сгинул давно где-нибудь в туннелях. Так что по всему выходит, что бродить ей теперь по руинам вечно. Если, конечно, кто замочек ее — красный такой, в виде сердца — не найдет и в реку на глазах Невесты не кинет. Тогда, дескать, и покойница вслед за ним бросится, и кончится наваждение.

А еще говорили, что иногда видели рядом с покойницей огромную черную собаку. Кошка поежилась. Из тех, кто Невесту видел, наверное, в живых уже никого не осталось. Потому

что даже те, кому удавалось после встречи с нею в метро вернуться, все равно потом вскоре погибали или исчезали. Говорят, если уж кто на глаза ей попался, того она потом везде найдет и не успокоится, пока не сведет в могилу…

Сбоку раздался шорох, и Кошка метнулась в сторону. Побежала куда-то сломя голову. Потом остановилась, пытаясь разобраться, где она оказалась. Ей стало стыдно. Скажут, не надо было бабу брать в проводники — трусиха. Она огляделась. Вон Седой стоит, какой-то кол в руках держит. Хотела привлечь его внимание и вдруг поняла — не Седой это, а какой-то старик в шапке-ушанке — стоит в железном корыте, в каких по реке плавают, а вокруг небольшой пруд. Кошка сразу не заметила, что и сама уже наступила в ледяную воду, и теперь вода эта просочилась в ботинки, обжигая холодом. В корыте у старика сидят ушастые мутанты — видно, он их выловил из воды. Еще один ушастый стоит на задних лапах сбоку на камне — лапы тянет к старику, видно, чтоб не забыли и его взять. А вон только уши торчат из-под воды — один прямо на дне распластался, неужели утонул, бедняга?

У нее защемило сердце и защипало в глазах — как не вовремя. Несчастный маленький мутант в ледяной, черной воде… «Стоп! Ведь это все истуканы железные, неживые — напомнила себе проводница. — Да, но если памятник поставили, значит, это и вправду было?» С трудом оторвавшись от памятника утонувшему мутанту, она кинулась дальше, в заросли — там что-то белело. Непрошеный страх сжал сердце — почудилась девушка в белом платье. Кошка снова шарахнулась, ей померещилось, что холодная костлявая рука вот-вот схватит ее за плечо. С треском вломилась в кусты, спугнув несколько мелких животных. Но нет, никто не гнался за ней. Она осторожно присмотрелась — девушка была, но каменная. Сидела возле лужи с водой, мечтательно подняв глаза к темному небу. «Дура, — укорила себя Кошка, — ведь говорили же мужики, что Невеста женщин вроде бы не трогает. И чего было так бояться?» Но от пережитого ужаса ее до сих пор трясло. Да и кто может знать точно, как Невеста к женщинам относится, если женщин-сталкеров в метро наверняка по пальцам одной руки пересчитать можно. «Особенно, если на руке шесть пальцев», — невесело усмехнулась она.

Недалеко от девы обнаружился какой-то мужик, тоже каменный. Кошка подивилась, как точно его изобразил неведомый мастер. Она и лицо узнала — видела в потрепанной книжке, которую ей как-то дали почитать ненадолго. Вроде бы он ту книжку и написал. Там еще было про кота ученого на цепи. Волосы у мужика хоть и каменные, а кудрявятся, и даже на щеки спускаются — не усы, не борода, а что-то вроде. Нос широкий, губы толстые. Сидит себе в пиджаке и смотрит задумчиво куда-то в сторону. Кошка проследила направление его взгляда — там стояли три красотки с крошечными головками, зато толстыми ногами. Одежды на них, в отличие от мужика, не было никакой, но они не смущались и, казалось, непринужденно беседовали друг с другом, не обращая внимания ни на него, ни на лютый холод. Попадались еще странные фигуры — и не человеческие, и не звериные. Сверху, вроде, человек, а ноги с копытами, как у свиньи. «Понаставили истуканов!», — в сердцах подумала Кошка. Двинулась обратно — и наткнулась на жуткую тетку, вкопанную по пояс в землю. Черная, страшная, вместо рук обрубки, на месте глаз и рта дыры, заделанные железными прутьями — не иначе, сама смерть это. Уходить, уходить надо отсюда — это, видно, нечистая сила водит.

А еще запах, этот странный запах. Доносился он явно со стороны острова, где возвышались полуразрушенные кирпичные дома, и каким-то образом чувствовался даже в противогазе. И не сказать, чтоб он был противный, наоборот — пахло одуряюще и сладко. Но в том-то и беда, что обоняние у Кошки было развито куда лучше, чем у обычных людей. Запах будоражил, словно хотел рассказать о чем-то, поведать свою историю, отвлекал и мешал сосредоточиться. Он был такой плотный, тяжелый и словно бы маслянистый, что им, казалось, можно было наесться. И хотелось остаться здесь насовсем — лишь бы и дальше вдыхать его и ни о чем не думать. Это было опасно.

Кошка вдруг подумала: как странно выглядит этот парк с голыми черными деревьями, тянущими ветви к небу, где среди кустов то и дело попадаются развалины небольших, точно игрушечных построек и караулят в самых неожиданных местах каменные и железные фигуры. Она наткнулась даже на огромную, в два человеческих роста, деревянную куклу с длинным носом и в островерхой шапке, валявшуюся на земле, уже порядком облезшую, полусгнившую. А потом набрела на тропу, вдоль которой на каменных подставках покоились одни головы — и словно следили за ней. Мысленно взглянув на себя со стороны, Кошка фыркнула. Несомненно, она и ее спутники, одетые в химзу и противогазы, среди этих фигур представляли собой зрелище не менее странное…

Мелькнуло что-то в кустах или ей показалось? Нет, вроде, там и вправду что-то движется. В одном месте сгусток мрака внезапно принял вид огромной черной собаки. Кошка попятилась, затем нервы у нее не выдержали и она кинулась бежать. Здесь и там валялись крупные валуны, и, споткнувшись об один из них, она свалилась. Сидя на холодной земле, опираясь спиной о камень, огляделась по сторонам. Собаки, к счастью, не было. Куда же она попала?

Поблизости, возле покосившегося маленького домика, стояла широкоплечая каменная девушка в косынке, рубахе и штанах, заправленных в грубые сапоги. Девушка смотрела сурово, а поодаль сидело остроухое животное с огромными выпученными глазами — возможно, тот самый кот ученый. «Может, это все-таки специальное кладбище для каких-нибудь особо выдающихся покойников всех времен? — подумала Кошка. — Тогда было бы понятно, почему фигуры такие разные». Суровая девушка в сапогах и в косынке явно имела мало общего с дамой в пышном платье, которая любезно и равнодушно улыбалась на соседней лужайке. Да, но тогда непонятно, почему нередко попадаются изображения одних и тех же людей?

Немного поодаль на подставках стояли еще две каменные головы. Один — лысоватый с прищуром, у другого был мощный открытый лоб, широкое лицо, небольшая бородка. «Умные, наверное, были люди, образованные — а до чего мир довели», — с осуждением подумала Кошка. За этими головами она увидела множество белых женских фигур — одна заломила руки как бы в отчаянии, другая сосредоточенно играла на дудочке, третья же развалилась нахально, подперев руками голову, и бесшабашно улыбалась с таким видом, словно ей на все было глубоко плевать.

Неподалеку прямо на земле валялись отдельно огромные, железные, почти не заржавевшие руки, ноги, части тела. Словно неведомые мастера хотели собрать очередного истукана — да надоело им или отлучились куда-то. И будто бы вот-вот вернутся.

Кошка споткнулась, как ей показалось, о камень, взявшийся откуда-то на дорожке. Ей почудилось, что выглядит он необычно, и она, коря себя за любопытство, потянулась за ним, подняла. Понимала, что не дело это — камушки разглядывать, когда в любой момент, в любую минуту… Что может случиться в любую минуту, она додумать не успела, потому что, приглядевшись, поняла, что за предмет она держит в руках.

Небольшой красный замочек в форме сердца. Заржавевший, облезлый, со сломанной дужкой.