Суперинтендант и его заботы

Анна Дашевская, 2021

«Письмо лежало на столе. Его можно было бы назвать обыкновенным, если бы не роскошный конверт из веленевой бумаги с нарисованным гербом – лисьей мордой[1]. Впрочем, и без говорящей картинки госпожа Редфилд отлично знала, чьей рукой будет написан текст… Монсиньор Паоло Гвискарди просит о помощи…»

Часть 1

«Il barbiere di Siviglia, ossia L'inutile precauzione»

Gioacchino Rossini

«Севильский цирюльник или бесполезная предосторожность»

Россини

Письмо лежало на столе.

Его можно было бы назвать обыкновенным, если бы не роскошный конверт из веленевой бумаги с нарисованным гербом — лисьей мордой^[1]. Впрочем, и без говорящей картинки госпожа Редфилд отлично знала, чьей рукой будет написан текст… Монсиньор Паоло Гвискарди просит о помощи.

Лавиния негромко позвала:

— Бакстон!

— Слушаю, мадам!

Дворецкий возник рядом с её креслом совершенно незаметно.

— Когда и как доставили этот конверт?

— Посыльный принёс полчаса назад, мадам. Я проверил на безопасность и немедленно принёс сюда.

— Вот как… А посыльный откуда?

— Компания «Морбье и Хауторн», мадам. Очень солидная фирма.

— Передать вам не могу, Бакстон, как мне не хочется вскрывать это послание… — со вздохом призналась Лавиния.

— Прикажете отправить в камин?

— Это не имеет смысла. Если уж монсиньор прислал письмо, придётся прочитать и ехать. А я не очень-то люблю Венецию. Тем более — в январе.

— Разрешите заметить, мадам, что в прошлые разы вы говорили то же самое об августе, феврале и мае.

Каждый раз, когда дворецкий позволял себе иронизировать, госпожа Редфилд начинала чувствовать себя не в своей тарелке, поэтому она прекратила эту беседу, взяв в руки так раздражавшее её почтовое отправление и вскрыв конверт. Из него выпал один лишь листок, гласивший: «Бесценная госпожа, обстоятельства вынуждают меня прибегнуть к вашей помощи, secundum pactum^[2]. Всецело ваш, Паоло Гвискарди, Архиепископ Венеции, Фриули и Альто-Адидже».

— Бакстон!

— Слушаю, мадам.

— Позовите Марджори.

Секретаршу долго ждать не пришлось. Лавиния даже заподозрила, что Марджори Олесунн околачивалась возле двери в надежде подслушать, о чём пойдёт речь.

Войдя, она села напротив хозяйки, положив на колени блокнот и карандаш, и воззрилась на госпожу Редфилд преданными глазами спаниеля.

— Первое, — сказала Лавиния, комкая листок и конверт и прицельно отправляя их в горящий камин. — Закажи мне билет на дирижабль до Венеции. Желательно, на завтра. Второе. Напиши в офис монсиньора Паоло Гвискарди, каким рейсом я прибуду. Пусть найдут мне квартиру в тихом месте рядом с Сан-Марко.

— Ты не хочешь жить в Ка’Ботта?

— Нет. Я еду не по заданию Службы магбезопасности, поэтому из этических соображений не могу пользоваться служебной квартирой.

— Да? А если перевести на нормальный язык, то в чём причина?

— Я и сама не знаю пока, — вздохнула госпожа Редфилд. — Служба магбезопасности в Венеции — это Джан-Марко Торнабуони. Приехать меня просил монсиньор Гвискарди. Отношения между этими семьями сложные. И совсем не всегда дружеские.

— Ага, ну, то есть, ты спинным мозгом чуешь грядущие неприятности, так? — и проницательная секретарша снова занесла карандаш над страницей блокнота. — Тогда, может быть, два билета?

— Ты хочешь побывать в Серениссиме?

— Не откажусь. Тем более что сейчас там сезон распродаж…

— Ладно. Два билета. Третье. Проинформируй коротко всех, кого это может касаться, о том, что меня не будет в Лютеции с седьмого января по… м-м-м… ну, скажем, по семнадцатое. Отпуск по семейным обстоятельствам.

— Глава Службы магбезопасности, ректор Академии, ваш заместитель на кафедре?

Лавиния кивала на каждую называемую должность, потом вздохнула и добавила:

— Ещё два моих аспиранта. Впрочем, с ними я и сама свяжусь. А ты иди, собирай чемоданы.

— Зачем? — удивилась Марджори.

— Мы завтра отбываем, разве нет?

— Но чемоданы-то зачем? Я ж сказала, там распродажа! Так что у меня будет с собой маленькая сумочка с бельём и зубной щёткой, ну, а твои вещи прекрасно уместятся в карманах куртки.

И, выпустив эту парфянскую стрелу, она удалилась.

Чёрная дощатая кабинка, призванная скрыть пассажиров гондолы от посторонних взглядов и защитить их от холодного ветра, несла на стенах уже знакомый значок, лисью морду. Зато изнутри она была обита пурпурным шёлком. Поблекшим, с парой явственных разводов от пролитого вина, но всё-таки шёлком.

— Красота, — шепнула Марджори, проведя ладонью по пурпуру.

— Перчатку надень, холодно, — пробурчала Лавиния, устраиваясь на подушках.

— Как мне может быть холодно, если ты мне дала обогревающий амулет? И вообще, не мешай мне наслаждаться видом города.

— Да пожалуйста, наслаждайся!

Госпожа Редфилд прислонилась к спинке сиденья и закрыла глаза. Дорогу от воздушного порта Венеции до площади Сан-Марко она очень хорошо помнила: вначале долго-долго будет вода, потом из воды начнут торчать связанные попарно бревна, потом появится панорама города… и тут же пропадёт, потому что лодка свернёт в боковой узенький канал. В общем, для истинного наслаждения маловато.

С другой стороны, зачем она будет мешать женщине, впервые попавшей в этот город, получать удовольствие?

Лучше подремать под плеск воды…

Монсиньор Гвискарди арендовал для них квартиру где-то рядом с театром «La Fenice».

Честно говоря, Лавиния предпочла бы более знакомый район. Она успела уже пожалеть, что не стала связываться с Торнабуони, не захотела селиться в Ка’Ботта… Что уж тут, более всего она была недовольна тем, что согласилась помочь монсиньору в неизвестном ей деле.

Тряхнул головой, госпожа Редфилд строго приказала себе прекратить нытьё. «Рио делла Весте, — вспомнила она адрес. — Окна квартиры выходят на Рио делла Весте, и это, по словам старого мошенника, очень удобно. Ладно, посмотрим…»

Вряд ли кто-нибудь, кроме коммандера Службы магбезопасности Лавинии Редфилд, рискнул бы обозвать столь нелицеприятно такую значительную фигуру, какую представлял собой архиепископ Венеции, Фриули и Альто-Адидже. И дело тут было не только во власти его над умами прихожан — в конце концов, в Союзе королевств вполне мирно уживались ещё три или четыре не менее крупных конфессии, плюс пара десятков более мелких и вовсе уж экзотических. Нет, значение имело и это, и влияние семейного клана, и немалое состояние монсиньора, и даже личное его обаяние. Всё вместе делало Паоло Гвискарди одной из самых значительных персон в республике. Самых значительных и самых уязвимых.

«Во что ж это я ввязалась, Тьма тебя побери?» — мысленно поинтересовалась Лавиния, окидывая взглядом парадный подъезд с причалом на три гондолы, чёрные и белые квадраты пола, в piano nobile^[3] — узкие окна справа и роскошный балкон слева от входа…

— Синьоры, прибыли! Ка’Тезено, — с поклоном гондольер подал руку Марджори.

Та одарила его сияющей улыбкой и перешагнула борт гондолы.

Каким-то непостижимым образом владелец старинного дома ухитрился разделить его на две квартиры — и при этом не испортить, а заодно и не ущемить ни в чём ни одного из жильцов.

Даже не две квартиры, а три, потому что первый этаж занимала консьержка, она же домоправительница и немножко кухарка. За отдельную плату, разумеется.

После того, как Марджори восхитилась шахматной клеткой пола, статуями, люстрой и прочими красотами холла, они поднялись на второй этаж. Дверь слева, над которой парили нарисованные купидоны, вела в предоставленные им апартаменты.

— Есть ли какие-то пожелания касательно завтрака? — деловито спросила синьора Тессани.

— Никаких, — быстро ответила Лавиния. — Спасибо, синьора.

И в руку консьержки скользнула монета.

Спальня окнами на Рио делла Весте досталась Марджори. Госпожа коммандер махнула на это рукой, решив позволить подруге наслаждаться поездкой на всю катушку.

Её комната была чуть темновата, поскольку окна почти впритык смотрели на соседнее здание, их разделял лишь узенький канал, метра два шириной. Зато в этой спальне не было ни одного красного или пурпурного предмета, только спокойные голубые и зеленоватые тона.

Лавиния отодвинула тяжёлую штору. В окне напротив горел яркий магический фонарик, и при его свете хорошенькая девушка красилась перед зеркалом. Заметив незнакомку, она весело помахала рукой и задёрнула занавеси.

Ужинать дамы отправились в таверну, хорошо знакомую госпоже Редфилд со времени прошлых поездок. Хозяин, синьор Джованни, с толстым животом, обтянутым белоснежным фартуком, с пышными усами, соперничавшими с фартуком белизною, проводил их к столику рядом с окном.

— Ваш любимый столик, синьора! — провозгласил он, отодвигая стул. — Аперитив? Просекко?

Как все венецианцы, он слегка шепелявил и выговаривал «прошекко», что ужасно рассмешило Марджори. Когда толстяк отошёл, она спросила:

— Он что, тебя помнит?

— Вполне возможно.

— Ты сюда часто ходила?

— Ну, раз пять или шесть была точно… — Лавиния пожала плечами. — Понимаешь, это город, где все носят маски. Поэтому трактирщики, гондольеры и продавцы научились опознавать знакомых не по лицу, оно же закрыто. По движениям. По манере говорить или, вот как ты, дёргать себя за левую мочку. Кстати, это куда сложнее изменить, чем черты лица.

— Ну да, конечно…

Джованни принёс сардины, маринованные с изюмом и орешками пинии, потом пасту с ракушками вонголе. Всё это время Марджори молчала, переваривая сказанное, наконец, над тарелкой с телячьей печенью спросила с горечью:

— Это что ж, все про всех всё знают? И я, заглядывая в антикварную лавку и здороваясь с мадам Мишо, укладываюсь в её… картотеку?

— Так это же взаимно, — пожала плечами Лавиния. — В твоей картотеке мадам Мишо тоже занимает свой ящичек, где-то между обувщиком и книготорговцем, и тебя это вполне устраивает. Удобно ведь! Десерт будешь?

От десерта Марджори отказалась в пользу сладкого Vinsanto, которое и смаковала, глядя в тёмную воду канала и о чём-то размышляя.

Тем временем Лавиния попросила у трактирщика лист бумаги и перо, быстро написала записку, сложила её и запечатала значком со своими инициалами. Потом спросила:

— Синьор Джованни, ваш внук ведь по-прежнему работает с вами?

— Нет, госпожа Редфилд, — лицо толстяка страдальчески сморщилось. — Мальчик не захотел гробить свою жизнь на грязные тарелки, нанялся в Легион… Вот уже полгода служит. А что вам, нужны быстрые ноги?

— И хорошая голова, синьор Джованни! — засмеялась она.

— Ну, тогда осмелюсь рекомендовать внучатую племянницу. Кьяра!

Девочка лет четырнадцати, коротко стриженая, в белой рубашке, замотанная в длинный фартук, такой же белоснежный, как и у деда, моментально подскочила к столику.

— Да, дедушка?

— Вот, у госпожи Редфилд к тебе есть поручение…

— Минутку!

И в самом деле, прошло не больше минуты, как она вернулась, сняв фартук и пригладив волосы.

— Кьяра, ты знаешь, где живёт монсиньор Гвискарди?

— Конечно, синьора. В Ка’Тре Фонтани.

— Вот эту записку нужно отнести ему. Можно не отдавать в руки, а попросить лакея передать. Скажи на словах, что я приехала Secundum pactum и буду ждать ответа в своей квартире.

— Да, синьора.

И она исчезла, словно растворилась в воздухе.

Джованни убрал грязную посуду, принёс маленький графинчик с золотистой домашней граппой, и обе женщины сидели молча, слушая плеск и запах воды.

— Почему ты не стала отправлять магвестник? — спросила вдруг Марджори.

— Ты не поверишь, но в Венеции у меня они получаются через раз, — неловко усмехнулась Лавиния. — Кругом вода, одновременно текучая и стоячая, и она вроде как размывает магию. Мою, во всяком случае. Вот те, кто здесь родился, в ней себя чувствуют… как рыбы в воде.

Девочка вернулась очень быстро, минут через двадцать. Распечатывая ответную записку, Лавиния в который раз подумала, что скрытые умения местных жителей куда больше, чем то, о чём известно Совету магов, Службе магбезопасности и прочим заинтересованным. До дворца монсиньора Гвискарди пятнадцать минут пешком и десять — на лодке. В одну сторону! Плюс пока письмо донесут до самого прелата, да пока он напишет ответ… То есть, впечатление такое, что Кьяра вышла из дверей траттории и порталом переместилась прямо к входу в Ка’Тре Фонтани. И расспрашивать её о чём-то бесполезно…

Монсиньор Гвискарди приглашал синьору Редфилд присоединиться к нему за вторым завтраком в одиннадцать часов утра. К благодарности коммандер присовокупила пару монет, которые девочка приняла без тени смущения. Гондола уже ждала их возле входа, и вскоре отчаянно зевающая Марджори отправилась спать. Коммандер подошла к окну, отодвинула штору и глянула в окно дома напротив. Там горел свет, и по полупрозрачной шторе двигались две тени, мужчины и женщины. Судя по жестикуляции, они о чём-то спорили. Тщательно задёрнув свои занавески, Лавиния вытряхнула их из головы и легла.

Без пяти одиннадцать гондола причалила у каменных львов, охраняющих водный подъезд Ка’Тре Фонтани. Лавиния погладила их по мраморным затылкам, кивнула терпеливо ожидавшему секретарю и прошла внутрь.

— Монсиньор ожидает вас в малой столовой, — догнал её шелестящий шепот.

— В малой столовой! — хмыкала она про себя, следуя за очередной фигурой в ливрее. — Малой! Это значит, есть и большая? А ещё, наверное, пиршественный зал?

Спина в ливрее нервно дёргалась, слыша столь неприличное для этого места хихиканье.

Монсиньор Паоло Гвискарди как раз усаживался за стол, нетерпеливо потирая пухлые розовые ладошки.

— Госпожа Редфилд! Как я рад вас видеть! — воскликнул он. — Прошу вас, садитесь напротив меня, и не будем отвлекаться от того, что нынче приготовил для нас мэтр Клеричи.

Завтрак оказался почти скромным: свежий хлеб, масло, ещё плачущее слезами пахты, копчёный лосось, рикотта и мёд. Перед каждым из сотрапезников стояла большая фарфоровая чашка с капучино, на поверхности пышной молочной пены было нарисовано шоколадное сердечко. Лавиния ревниво покосилась в чашку монсиньора и с удовлетворённой улыбкой убедилась, что там изображена пальмовая ветвь. Посмотрела в хитрые глаза Гвискарди и расхохоталась.

Когда была выцежена последняя капля капучино, прелат спросил:

— Желаете ещё чего-нибудь?

— Спасибо, нет.

— Тогда прошу вас следовать за мной.

В кабинете хозяин прошёлся пару раз, переложил на столе какие-то предметы, поправил картину, и без того висевшую ровно… Словом, он суетился. С некоторым изумлением Лавиния наблюдала за этим процессом и понимала, что Гвискарди нервничает.

— Что случилось, монсиньор? — наконец спросила она. — Расскажите, и мы вместе подумаем, как разрешить ситуацию.

— Видите ли, госпожа коммандер, у меня есть племянница.

— Это случается довольно часто.

— Любимая племянница, понимаете? Я… э-э-э… не афишировал это обстоятельство, так что о Лауре никто не знает.

— Понимаю.

«Конечно-конечно, неучтённая девица завелась в семействе Гвискарди! — иронизировала Лавиния про себя. — Да это ж золотой запас семьи! Её можно выгодно продать… то есть, выдать замуж с большой пользой для клана. Говорите. Говорите, монсиньор, в чём проблема-то?»

— И в чём же проблема? — спросила она вслух, когда молчание стало давить.

Гвискарди вздохнул.

— Девочка вбила себе в голову, что она хочет идти на оперную сцену.

— Так что, у неё нет голоса?

— Есть! У Лауры дивное меццо-сопрано, за партию Розины она получила первую премию Наумбурговского конкурса.

— Прекрасно, я за Лауру очень рада. Тогда каков вопрос? Монсиньор, если вы не расскажете мне, в чём дело, я не смогу помочь!

Длинно вздохнув, Гвискарди выдавил:

— Она хочет петь здесь, в Венеции. В театре «La Fenice».

— И что? Знаменитая сцена, множество великих опер здесь ставили, — госпожа Редфилд начала сердиться. — Хорошо, пойдём другим путём. Вы подумайте, монсиньор, и дайте мне знать. Если моя помощь всё ещё нужна — напишите на бумаге, в чём именно, и отправьте с курьером, адрес вам известен!

Она попыталась встать, но её остановил серьёзный голос Гвискарди:

— В театре что-то происходит, и мне это очень не нравится. И не только мне. За последние полгода от выступлений в «Ла Фениче» отказались несколько исполнителей из первой десятки, в том числе великий Оттоленги. А его спектакли на этой сцене были запланированы ещё три года назад!

— И что, без объяснения причин отказались?

— Ну, нет, конечно! — усмехнулся монсиньор. — Кто ж захочет платить бешеную неустойку? Карл Оттоленги лёг на срочную операцию, Еве Ковальской запрещены путешествия и всяческие волнения в связи с беременностью… У всех исключительно серьёзные обстоятельства, никто не говорит вслух, что под сводами «Ла Фениче» неспокойно.

— А слухи ходят… — кивнула Лавиния. — Знакомо.

— Именно так. Поэтому я хотел попросить вас потратить пару дней и изучить этот вопрос. Если вы скажете, что можно не волноваться, Лаура начнёт репетировать партию Амнерис.

Тут госпожа Редфилд несколько напряглась.

— Пару дней? — она разумно не стала говорить, что у неё в запасе есть неделя. — Вы считаете, я приду в зрительный зал и сразу увижу, что там не так? А если я скажу, что всё в порядке, а окажется, что чего-то мне не удалось увидеть?

— Никаких претензий! Ни в каком случае! — архиепископ замахал пухлыми ладошками. — Просто, если вы сочтёте, что опасности нет, это куда достовернее любых других свидетельств.

— Лесть, особенно грубая — лучший путь к сердцу любого разумного. Хорошо, я этим займусь.

— Спасибо, госпожа коммандер! Сегодня в три вас ждёт господин Кавальери, суперинтендант театра. Всё, что знает он, будет известно и вам. Если есть какие-то пожелания?..

— Нет. Пока нет, — задумчиво ответила Лавиния.

«Этот старый лис отлично знал, что я соглашусь, и заранее договорился в театре. Вот хитрец! — думала она, бредя по узким улочкам и заглядывая в витрины. — Суперинтендант, ну надо же! В Бритвальде так называют высокий чин в городской страже, а тут — директор театра. Смешно!»

На самом деле, смешно ей не было: как и всегда перед началом работы, госпожу Редфилд охватил некий азарт, предвкушение работы, то самое чувство гончей, ожидающей начала охоты.

Переулочек внезапно закончился, упёрся в облупленную штукатурку сплошной стены. Слева дорогу закрывал древний забор, вправо вёл тёмный узенький проход. Поколебавшись, Лавиния пошла направо; чувство направления подсказывало ей, что площадь Святого Марка где-то там, а опыт прогулок по Венеции ехидно напоминал, что идти, вполне возможно, надо совсем в другую сторону. Ещё поворот, и она буквально выскочила на небольшую площадь. Скромный колодец посередине, магазин игрушек, сырная лавка, закрытая траттория… Подняв глаза, она прочла на табличке «Campo alla Fava» и пробормотала:

— Хм, площадь бобов, забавно!

Опустила глаза от таблички и упёрлась взглядом в стеклянную дверь какой-то лавочки без названия и вывески. Там, за дверью, отлично видный в ярком солнечном свете, стоял человек в чёрной мантии и маске с длинным изогнутым клювом. Стоял и смотрел на Лавинию.

Она почувствовала себя незваной гостьей на этой площади…

Тряхнула головой, перевела взгляд и увидела в просвете между домами мраморного льва с раскрытой книгой, красный кирпич башни, зеленую остроугольную крышу — да ведь это же кампанила Сан-Марко, и она совсем недалеко.

Через десять минут госпожа Редфилд уже пила кофе с келимасом на террасе кафе «Квадри».

Господин суперинтендант оказался толстячком ростом с сидящую собаку, с обширной плешью, розовыми щечками и грустными глазами, окружёнными длинными густыми ресницами. Он стоял у входа в театр, смотрел на фланирующую публику, отвечал на приветствия — довольно частые и исключительно вежливые, отметила Лавиния. Понаблюдав ещё минут пять, она шагнула вперёд и улыбнулась. Как раз в этот момент на часах Гигантов колокол ударил в первый раз.

Переждав затихающие удары, Лавиния подошла к ступеням и поздоровалась.

— Синьора Редфилд, рад вас видеть, — толстяк поклонился. — Пойдёмте, прошу вас. Монсиньор велел показать вам театр, с чего желаете начать? Может быть, с кофе?

От кофе она решительно отказалась.

— Может быть, начнём мы с вашего кабинета? Вы мне расскажете, что именно насторожило монсиньора Гвискарди, а потом решим, что же нужно осмотреть.

Кабинет был невелик и страшно захламлён. Впрочем, беспорядок этот вроде бы имел определённую логику, во всяком случае, Лавиния сумела её предположить. Один из шкафов заполняли растрёпанными тетрадками и книгами, зачитанными буквально до дыр, во втором громоздились разноцветные стеклянные вазы, кубки и непонятные фигуры. Открытый стеллаж был забит свёрнутыми в рулон большими бумажными полотнищами, тоже разной степени растрёпанности, в них гостья предположила афиши. Письма и бумаги на столе были сложены в аккуратные стопки, поверх одной из них сладко спал серый кот.

— Бартоло, опять ты здесь! — всплеснул руками синьор Кавальери. — Простите, госпожа коммандер, сейчас я его…

— Да пусть спит, — отмахнулась она. — Мне не мешает нисколько.

— Прошу вас, садитесь.

Хозяин кабинета переложил со старинного деревянного кресла несколько папок, и Лавиния устроилась. Кресло было неудобным.

— Итак? — спросила она.

Кавальери поёрзал, вздохнул и начал рассказ.

За «La Fenice», словно кильватерный след за катером, тянулась двойная слава: с одной стороны, сыгранная в нём премьера или первое выступление гарантировала опере, певцу или танцовщице долгую сценическую жизнь и славу. С другой, если этот театр тебя не принимал, то можно было уже не пытаться выступать. Синьор суперинтендант перечислил несколько несостоявшихся певцов, сделавших карьеру в самых неожиданных сферах, от ментальной магии до конструирования летательных аппаратов.

— И какие же этому причины? — спросила Лавиния, слушавшая с интересом.

В ответ толстяк только развёл руками.

— Кто ж знает…

— Какая-то нежить? Посторонняя разумная сущность? Маги проверяли? Как давно это началось?

— Маги проверяли, — закивал Кавальери. — И не один раз! Когда началось? Ну… так-то точную дату даже я не скажу, заметили такую тенденцию примерно через пять лет после второго пожара…

— Та-ак. А теперь про пожары подробнее!

Тут господин суперинтендант снова вздохнул, безнадёжно, словно спаниель, в третий раз за утро обнаруживший совершенно пустую миску.

— Первый случился тогда, когда театра «Ла Фениче» еще не было. На этом месте стоял дом… ну, обычный дом, на первом этаже таверна, на втором жил хозяин с семьёй, а третий они сдавали. Ну так вот, однажды дом этот вспыхнул, словно кучка сухих поленьев. Кто был рядом с дверью, успели выскочить, но таких немного было.

— Это произошло ночью?

— Нет, синьора, белым днём. Оно конечно, в ноябре вечер начинается раньше, чем успеваешь проснуться, но пожар начался в обед, часа в два, а к четырём уже всё догорело.

— И в каком году это произошло? — терпеливо спросила Лавиния.

— Как раз в тот год, когда дожем стал Альвизе Мочениго, в тысячу семьсот шестьдесят третьем.

— Днем… То есть, траттория была открыта?

— Да, именно так. Я ж и говорю, кто сидел рядом с дверью, те успели выскочить, остальные сгорели.

— Господин Кавальери, вы так об этом рассказываете, будто сами присутствовали…

— Ах, синьора, так я же самого главного не сказал! Есть традиция, каждый суперинтендант «Ла Фениче» обязательно записывает всё, что происходит в театре и окрестностях. Вот в этих дневниках всё и рассказано, во всех подробностях.

— Да уж, действительно, мимо дракона вы прошли, не заметив… Давайте!

— Не могу, синьора… — с неожиданной твердостью ответил Кавальери. — Можете читать здесь, в моём кабинете, а вынести не получится.

— Что-то мне подсказывает, что и от магического копирования эти записки закрыты, — вздохнула Лавиния, предчувствуя многие часы изучения однообразных записей, сделанных плохим почерком.

— Конечно, госпожа коммандер! Ну, а как же иначе? Там иной раз такое писали!…

— Хорошо… то есть, плохо, что я не могу заняться этим у себя дома, но радует, что есть письменные источники. Тогда мы с вами поступим так: сейчас вы покажете мне театр.

— Да, госпожа коммандер.

— Сегодня вечером будет спектакль?

— Да, госпожа, коммандер, сегодня у нас «Риголетто».

Лавиния поморщилась: оперу она вообще не любила, а уж душераздирающая история горбуна и его дочери была ей особо ненавистна.

— А завтра?

— «Золушка».

— Отлично. Значит, завтра я с утра приду сюда читать эти дневники… Там одна тетрадь?

— Нет, что вы! Недавно я начал девятнадцатую!

— Очень хорошо. Поправка: мы придём, я и мой секретарь. Надеюсь, в этих записках найдётся ключ к странным случаям. А вечером мы послушаем вашу «Золушку».

— Да, госпожа коммандер.

— Давайте теперь вернёмся к вашим неприятностям, я имею в виду неприятности недавние. То, что театр кого-то принимает или не принимает, началось не вчера, поэтому рассказывайте.

— Ну… Даже и не знаю, как это назвать, — суперинтендант почесал макушку. — Можно сказать, что начались пропажи.

— Мелкое воровство?

— Нет, что вы! С этим бы мы справились быстро, как справлялись всегда. Вы же понимаете, есть постоянные служащие «Ла Фениче» и приглашённые звёзды. Своих я знаю всех досконально, а гастролёрам, как правило, не до того, чтобы спереть чью-то безделушку. Конечно, бывало всякое… — тут синьор Кавальери себя оборвал. — Потом, если интересно будет, расскажу. Так вот, исчезают не вещи, а предметы. Ах, коряво сказал… Ну вот представьте себе, что пропадает бесследно спинка кресла в партере, остаётся только её фантом. Вечером пришла зрительница на спектакль, села в кресло, откинулась… а спинки нет, и она упала на колени зрителю в следующем ряду. Ну, это ладно, смешной случай, хотя в качестве компенсации синьоре Распони пришлось выписать годовой абонемент. Но как-то пропал кусок пола на сцене, и во время репетиции один из статистов провалился в эту дыру! А последний случай меня напугал до смерти, потому что в фантом превратилась часть ограждения на верхнем ярусе. Если бы обнаружилось это вечером, и кто-то из зрителей бы прислонился…

— Падение в партер с высоты… сколько там у вас?

— Почти двадцать метров, — вздохнул толстяк, вытирая лоб платком. — Верная смерть.

— Значит, предмет заменяется фантомом… — Лавиния прошлась по кабинету, рассеянно погладила серого кота; тот мурлыкнул, не просыпаясь. — И так и остаётся дыра? Или через какое-то время восстанавливается реальная структура?

Тут суперинтендант глубоко задумался.

— Ну, первые несколько случаев особо не отмечали, ставили новую доску или ножку стула. Пол на сцене и ограждение, разумеется, отремонтировали немедленно. А вот кресло без спинки заменили целиком, оно на складе, можно посмотреть!

— Очень хорошо, сейчас пойдём и посмотрим. Когда все это началось?

— Несколько месяцев назад, точнее не скажу.

— То есть, связать с чьими-то гастролями, визитом, посещением невозможно? Понятно. Тогда другой вопрос: что вы скажете о моменте происшествий? По вашему впечатлению замена происходила утром, днём, ночью? Какие-то шумы, вообще что-то дежурные отмечали?

— Если и отмечали, то не говорили, — помотал головой Кавальери.

История была необычной, и Лавинию разобрало любопытство и некий азарт: неужели она не сможет справиться? Конечно, в опере она понимает немногим больше, чем в виноделии, но ведь всегда можно спросить! Главное, знать, что именно спрашивать…

— Во сколько начинается сегодняшний спектакль?

— В восемь.

— То есть, ещё час-полтора вы можете мне посвятить, господин суперинтендант?

Кавальери только махнул рукой.

— Синьора Редфилд, да если есть хоть какая-то надежда на то, что вы поможете, я готов сутки за вами следом ходить и сам лично амулеты подавать! В конце концов, для спектакля от меня личное присутствие не требуется, не вышел из меня певец.

При этих словах кот неожиданно спрыгнул со стола, потянулся сперва передними, потом задними лапами, подошёл к выходу и негромко мурлыкнул.

— Ну вот, синьор Бартоло решил сопровождать вас, — суперинтендант открыл дверь.

Склад находился на чердаке здания театра. Они поднялись по узкой лестнице на два пролёта, спустились на один, прошли по запутанным изгибающимся коридорам и снова поднялись.

— Здание несколько раз перестраивалось, — с извиняющейся улыбкой Кавальери развёл руками. — После второго пожара, когда сгорело и несколько соседних домов, синьор N. решил купить те площадки и сильно расширил театр. Но центральную часть и правое крыло тогда огонь не затронул, и их оставили в былом виде. Поэтому, сами понимаете, мало кто может пройти здесь и не заблудиться.

— Понимаю, — кивнула Лавиния. — А сколько в «Ла Фениче» постоянных работников?

— Ну-у… — толстяк остановился, запыхавшись, и принялся загибать пальцы. — Оркестр, это сорок музыкантов. Хор, пока десять мужских голосов и двенадцать женских, но будет больше, мы развиваемся. Костюмеры, декораторы, художники, осветители… тут по-разному, от пятидесяти и больше. Сейчас семьдесят два, но у нас и спектакли каждый день… Много, синьора.

— А певцы только приглашённые?

— Обычно да. Иногда кто-то из хора вдруг выбивается в солисты, но это нечасто бывает. Традиционно солисты, дирижёр, постановщик — это гастролёры.

— И насколько загодя вы составляете план постановок?

— За три года, синьора. Такие звёзды, как тот же Оттоленги, расписывают свою жизнь на много месяцев вперёд…

Обсуждая всё это, они поднялись по металлическим ступеням винтовой лестницы к обитой железом двери, на которой висел слегка поржавевший замок размером с мужской ботинок. Суперинтендант извлёк из кармана соответствующих габаритов ключ, вставил его в скважину и не без скрипа повернул.

Пока синьор Кавальери разыскивал обманное кресло, Лавиния разглядывала странные предметы, отправленные сюда на покой: части декораций, вроде нарисованной на листе картона стилизованной яблони или почти настоящей крепостной стены, поломанную мебель, сундуки и коробки. На удивление, пыли почти не было, и она с одобрением подумала, что на бытовых амулетах здесь не экономят.

«Зато видимо, пытались экономить на противопожарных!» — ехидно добавил внутренний голос.

— Ага, вот оно! — раздался голос суперинтенданта откуда-то из дальнего угла. — Синьора коммандер, как вам удобнее — чтобы я принёс это кресло к вам, или вы сюда подойдёте?

— Подойду, стойте на месте.

— Да, синьора. Бартоло вас проводит.

И в самом деле, серый кот тут же возник у её ног, коротко мяукнул и повёл извилистой дорожкой меж заброшенными свидетельствами былых оперных триумфов.

На что похоже кресло без спинки?

На пуфик с ручками, совершенно бессмысленный предмет.

Осмотрев то место, где крепилась бесславно погибшая спинка, Лавиния хмыкнула:

— Такое впечатление, что её здесь никогда и не было… Скажите, синьор Кавальери, магически этот предмет мебели не обрабатывали?

— Нет, госпожа коммандер. Убрали из зала и забросили сюда.

— Забросили… — она огляделась. — Конечно, амулеты от пыли дают фон…

— И от мышей, — почтительно подсказал Кавальери.

— Лучший амулет от мышей — вот он, сидит у ваших ног.

— Бартоло уже немолод, а театр большой.

— Понятно. Хорошо, господин суперинтендант. Забирайте Бартоло и отойдите к дверям. Я вас позову, если что.

Без единого звука человек и кот исчезли из поля зрения.

Лавиния размяла пальцы и сложила их в жесте активации…

Обследовав бывшее кресло, она села на него и задумалась.

«Итак, у нас здесь наблюдается полноценное проклятие. Судя по тому, что проявляется оно произвольно и в разных местах, наложено на театр в целом. Конечно, я из Кавальери попробую выудить, что происходило в «Ла Фениче» незадолго до того, как заметили пропадающие предметы, но вот что делать дальше? Приглашать местную магбезопасность? Соблазнительно… Передать историю Джан-Марко Торнабуони, отрясти с подошв пыль венецианских улочек и вернуться домой, в Лютецию. У меня осталось чуть больше недели отпуска, можно уехать в Провенс и пожить тихо, у камина с видом на сад, — она хмыкнула чуть слышно. — Ага, и мучиться от любопытства, кто и за что так своеобразно отомстил «Ла Фениче»! Не лги себе, Лавиния Редфилд, никуда ты не уедешь!»

Она огляделась, распахнула несколько сундуков, выбрала в одном из них большой кусок златотканой парчи и накрыла им пуфик с ручками.

— Синьор Кавальери!

Господин суперинтендант появился мгновенно.

— Да, госпожа коммандер!

— Я нашла возможную причину этих неприятностей. Только возможную! — подчеркнула она голосом. — Теперь нужно изучить ваши записи, найти и исследовать ключевые точки… в общем, предстоит много работы.

— Понимаю, госпожа коммандер, — смиренно отвечал Кавальери. — Вы… на вас ведь можно рассчитывать?

— Идёмте, синьор, вернёмся в ваш кабинет. Я кое с кем поговорю, а потом отвечу на этот вопрос. Кстати, заприте дверь склада, а я поставлю свой собственный магический замок. Нечего тут кому попало шастать…

В кабинете Лавиния села в кресло, достала коммуникатор и набрала номер. Какое-то время ничего не происходило, экран оставался тёмным. Она уже было решила, что происходит то же самое, что всегда случалось с нею в Венеции: её магия сбоила, не срабатывала или срабатывала криво, размываемая водой, составляющей суть города. Но нет, аппаратик вдруг дрогнул, деловито зажужжал, засветился экран, и на нём появилась суровая физиономия Джан-Марко Торнабуони.

— Госпожа Редфилд? — удивился он. — Где это ты?

— Совсем недалеко от тебя, — Лавиния усмехнулась. — В «Ла Фениче». Тут оч-чень интересная задачка, и у тебя есть шанс поучаствовать в её решении.

Торнабуони хмыкнул.

— Синьора профессор, город мой, а загадку нашла ты? Это непорядок! Кто там маячит, Кавальери?

— Да, синьор, — пискнул толстяк, откашлялся и сказал нормальным голосом. — Да, синьор. Мы в моём кабинете.

— Ага, отлично…

Экран погас, зато возле двери засиял сиреневый овал, потом начал расширяться, образуя портальное окно. Пока оно наливалось цветом и становилось стабильным, суперинтендант успел повернуться к гостье и, высоко подняв брови, спросить:

— Профессор?

— Я преподаю в Академии в Лютеции, и Джан-Марко у меня учился, — ответила она.

Торнабуони шагнул в комнату, и портальное окно погасло.

— Синьор Кавальери, — кивнул он. — Это вы привлекли госпожу коммандера?

— Мессере… — замялся суперинтендант.

— Оставь, Джан-Марко! — решительно сказала Лавиния. — Это совсем другая история, и её ты не узнаешь. Или узнаешь не скоро.

— Ладно, — кивнул Торнабуони, переложил какие-то куски ткани и уселся в кресло. — Рассказывайте то, что можно, а дальше будет видно.

«То, что можно» в изложении госпожи Редфилд уместилось в пять минут. Короткий и сухой перечень происшествий, из-за которых господин суперинтендант не спал ночами, закончен был будничным тоном:

— Я обследовала один из подвергшихся воздействию предметов…

— Кресло из партера, — подсказал суперинтендант.

Коммандер пронзила его недовольным взглядом и договорила:

— И на этом кресле я обнаружила проклятие. Вернее, конечно, след проклятия, воздействовавшего на предмет как на часть единого целого.

— Единое целое, ты считаешь, это театр?

— Именно так.

— Никогда не слышал о таком, чтобы проклятие действовало не на конкретное живое существо или точку в пространстве, а на здание…

— Полагаю, здесь оно отнесено не к зданию, а к «Ла Фениче» как идее. Можно было бы доказать это, перенеся оперный театр в другое место…

Тут синьор Кавальери, слушавший диалог специалистов с величайшим почтением, возопил:

— Нет-нет-нет, только не это! Синьора коммандер, синьор Торнабуони, помилуйте!

Маги переглянулись, и Джан-Марко сказал:

— Спокойно, господин суперинтендант! Я, глава венецианского отдела Службы магбезопасности, обещаю вам, что приложу все усилия для нейтрализации отрицательного магического воздействия и скорейшего выявления и наказания виновных. Кем бы они ни были.

Это обещание, изложенное максимально канцелярским языком, волшебным образом успокоило Кавальери. Он закивал и сказал:

— Так я принесу дневники?

— А они не здесь, в кабинете? — удивилась Лавиния. — Несите, конечно.

— Кабинет — проходной двор, — махнул рукой Кавальери. — А всей охраны один Бартоло. Сейчас, минуточку.

Он выбежал за дверь.

Серый кот, устроившийся теперь на подоконнике, шевельнул ухом, широко зевнул и накрыл нос хвостом.

— Туман поднимается, — озабоченно заметил Джан-Марко. — А погодные маги обещали ясные дни до конца недели.

— По-моему, изменения погоды здесь случается чаще, чем в Люнденвике, — госпожа Редфилд пожала плечами.

— Он мне не нравится. Хватило бы и обычного, естественного, но этот, по-моему, имеет магическую природу. Сама понимаешь, просто так туман не вызывают. Не вздумай открывать портал к себе в Лютецию.

— Я ночую здесь, в городе.

— Где?

— В Ка’Тезено, — неохотно ответила Лавиния.

Она не сомневалась, что Торнабуони сумеет сложить два и два и догадаться о том, кто её в Венецию вытащил.

— Во-от как? — взгляд Джан-Марко стал острым.

Возможно, он бы выпытал у неё все подробности, но тут в дверь вошёл господин суперинтендант, прижимающий к груди большую тетрадь в сафьяновом переплёте и её сестру-близнеца, вдвое тоньше.

— Вот, — сказал он. — Дневник.

— Это за какой период? — спросила госпожа Редфилд.

— Восемнадцатая тетрадь, начата пятого апреля 2180 года, и девятнадцатая, начиная с Перелома года.

— Почти шесть лет… И начало происшествий с заменой предмета на иллюзию здесь отмечено?

— Во всяком случае, здесь отмечен тот случай, когда я лично был привлечён к решению вопроса.

— То есть, история с креслом?

— Да, госпожа коммандер, — с достоинством поклонился Кавальери.

— Отлично, — вмешался в беседу Торнабуони. — Тогда мы можем идти…

И снова господин суперинтендант с реверансами и сожалениями объяснил, почему невозможно вынести записки из здания «Ла Фениче». Выслушав его витиеватые извинения, Джан-Марко потёр подбородок.

— Ладно, — решился он. — Выделите нам какую-нибудь тихую комнату, часок я могу урвать от дел.

Взвесив на руке тетрадь, Лавиния тихонько хмыкнула, но возражать не стала. Кавальери выдвинул ящик стола, достал оттуда ключ, снабжённый загадочной биркой «худ. маст.» и распахнул дверь.

Вновь они шли по узким коридорам, поднимались и спускались по лестницам, пока, наконец, госпожа Редфилд не уверилась окончательно в том, что без посторонней помощи она не выберется на улицу никогда. Ну, разве что проломит стену или откроет портал неизвестно куда, искажённый водой каналов. Наконец синьор Кавальери подошёл к двери, примечательной тем, что она была, во-первых, вдвое шире обычной, а во-вторых, на ней широкими мазками был нарисован знаменитый крылатый лев с раскрытой книгой. Лев был зелёный, крылья — нежно розовые, а книга алая. Покрутив ключом в скважине, суперинтендант распахнул правую створку и сказал:

— Вот, господа, здесь никто вам не помешает. Вон те два кресла очень удобные, не смотрите, что такие страшненькие.

Кивком поблагодарив, Лавиния вошла и осмотрелась. Загадочная надпись на ключе стала понятной: вокруг стояли несколько мольбертов, множество картонов, как чистых или загрунтованных, так и с начатыми картинами. Пахло скипидаром и чем-то ещё, неуловимым, но не противным.

— Наш художник уехал на две недели, — развёл руками Кавальери. — Сказал, за вдохновением, будто ему в Венеции вдохновения мало. Когда захотите уйти, дверь заприте, вот ключ, а дневники положите вот сюда.

И он поставил на стол невесть откуда взявшуюся шкатулку.

— И не запирать? — поинтересовался Торнабуони.

— Просто захлопните крышку, — толстяк уже пошёл к выходу, потом остановился, хлопнул себя по лбу и добавил. — Да, забыл сказать: на обратном пути Бартоло вас проводит.

И в самом деле: серый кот потёрся о ноги госпожи Редфилд. Понюхал пальцы протянутой к нему руки Джан-Марко, мурлыкнул и вспрыгнул на стул, где и улёгся, свернувшись калачиком.

Почерк у господина суперинтенданта оказался чёткий и разборчивый, но легче от этого не было. Синьор Кавальери вовсю пользовался сокращениями и аббревиатурами, а вместо имён всюду указывал инициалы. И всё же госпожа коммандер продиралась сквозь этот тёмный лес, время от времени что-то выписывая на листок бумаги. В какой-то момент она остановилась, перевернула страницу назад, вчиталась и подняла глаза на Торнабуони.

— Посмотри вот здесь, — остро заточенный карандаш оставил на бумаге еле заметную точку. — Ерундовый случай, у одной из уборщиц ведро заменилось на иллюзию, она стала наливать воду, ну, и получился небольшой скандал. На техническом этаже, до суперинтенданта это всё дошло не сразу.

— Думаешь, это наш «нулевой пациент»? — спросил Торнабуони, изучавший девятнадцатую тетрадь.

— Похоже на то. Ну, или где-то совсем рядом… Июль прошлого года, семь месяцев назад, очень похоже. Конец сезона, последние спектакли, за два дня до этого прошло гала-представление с участием множества звёзд.

— Тогда надо искать в эти дни какой-то скандал.

— Ищу. Ага, вот интересная запись, от семнадцатого июля! — и она прочла вслух и даже с выражением. — «Сегодня во время прогона Ф. был пойман на использовании амулета Ллойда. Это заметил К.О. и немедленно сообщил, сперва Вел., потом мне. Пришлось расторгнуть контракт с Ф. Бедный мальчик!»

— Что такое амулет Ллойда?

— Понятия не имею. Впрочем, так же, как и о том, какова расшифровка всех этих инициалов. Но согласись, это похоже на повод к неприятностям? Все прочие происшествия, описанные нашим симпатичнейшим суперинтендантом, куда мельче.

— Похоже. А продолжения истории нет?

— Есть, двумя днями позже.

— Так читай!

Пожав плечами, Лавиния прочла:

— «Сегодня заходила С.М., просила за Ф. О том, что она мне рассказала, не стану писать даже здесь, но у меня появился повод не так жестоко наказывать мальчика. Отправил ему магвестник», — она перевернула две страницы и добавила: — Вот тут есть ещё одно продолжение. «Найти Ф. не удалось. Я отправил Б.Б. к нему на квартиру, но хозяйка сказала, что жилец уехал, даже не потребовав возвратить деньги за неиспользованный месяц». Итак, загадочный Ф. исчез между девятнадцатым и двадцать вторым июля, а тридцатого числа того же месяца у уборщицы синьоры Тр. в руках оказалось ненастоящее ведро.

— Ну, мы же знаем, что post hoc ergo propter hoc^[4] совсем не всегда работает?

— Надо проверить. Давай читать дальше, может, найдётся ещё что-то.

И они погрузились в изучение событий непростой жизни оперного театра.

Джан-Марко первым откинулся на спинку кресла, потянулся и сказал:

— Мне не удалось найти больше ничего, что потянуло бы на повод к таким серьёзным неприятностям, как проклятие. Или мы не видим неких подводных течений.

— Да, ты прав. Наверняка внутри этого сообщества есть внутренние распри, о которых никто не знает. Да и как узнать, если ты не в курсе, о чём спрашивать?

— Знаешь, о чём бы я хотел выяснить побольше? — спросил внезапно Торнабуони. — О первом пожаре.

— Поясни.

— Вот смотри сама: тысяча семьсот шестьдесят третий год, вполне просвещённое время. Пожарные станции везде давно уже существуют, гибкий пожарный рукав как раз придумали в Дойчланде, да и магов-водников у нас полон город. Дом загорается среди дня, в обеденное время, и сгорает дотла. Слушай, я не слишком силён в стихии воды, но даже я смог бы взять несколько кубометров воды из канала и залить пожар! Как такое возможно? Надо посмотреть архивы…

— Но ведь отдела Службы магбезопасности здесь тогда ещё не было.

— Не было. Но городские-то архивы велись!

— Посмотри, — Лавиния встала и закрыла тетрадь. — А я расспрошу господина Кавальери насчёт сокращений и инициалов в дневнике, да и пойду к себе в Ка’Тезоро. Что-то моя Марджори не давала о себе знать, неужели так увлеклась покупками?

— Скорее всего, твоя секретарша, как и ты, не сумела воспользоваться коммуникатором, — фыркнул Торнабуони. — Вам же вода мешает! Кстати, ты так и не сказала, чего хочет от тебя Гвискарди?

— Не сказала, — подтвердила госпожа Редфилд.

Подождав несколько секунд, последует ли продолжение фразы, Джан-Марко хмыкнул и покачал головой.

— Ладно, как знаешь. И вот что, я пришлю дежурного, он проводит тебя домой. Не надо тебе сегодня идти одной по городу.

— Посмотрим, — отмахнулась Лавиния.

Ну, в самом деле, что может случиться с ней, боевым магом, в хорошо знакомом городе?

Серый кот уже тёрся возле двери, жмурил жёлтые глаза.

— Прошу, синьор Бартоло, выведите нас, — серьёзно попросил Джан-Марко.

Синьор суперинтендант рассеянно попрощался с Лавинией до завтрашнего дня и погрузился в какие-то свои загадочные дела. Она вышла из парадного входа театра «Ла Фениче» и остановилась: пока они разбирались с дневниками, стемнело, и вместе с темнотой город поглотил туман. Он поднимался прямо из воды, густел на глазах, и в его мерцающей пелене, словно призраки, скользили и истаивали тёмные тени прохожих. Ближайший дом различался неясной громадой, плыл и покачивался, словно корабль, а фонари на площади не освещали даже самих себя.

— А ведь, пожалуй, при такой видимости никто за мной не придёт… — сказала Лавиния сама себе, и слова растворились, не долетев до земли.

Ледяное щупальце тумана влезло ей за шиворот; госпожа Редфилд поёжилась и щёлкнула пальцами, создавая тепловую рубашку.

— Итак, куда ж идти? — продолжала она рассуждать. — Если я правильно помню, Рио делла Весте должен быть прямо вон там, только повернуть направо и войти в эту арку… Или в тот проход? Ах, Тьма!

— Могу я вам помочь, синьора? — прозвучал рядом низкий мужской голос.

Лавиния резко повернулась и чуть не заорала, удержавшись только чудовищным усилием воли: рядом с ней на ступенях мраморного крыльца стояла безликая высокая фигура в белом балахоне и чёрной маске с длинным изогнутым носом-клювом. «Маска Чумного Доктора, — мелькнула мысль. — Вроде должно быть наоборот, маска белой, а балахон чёрным?»

— Спасибо, синьор, полагаю, я смогу найти дорогу.

Чумной Доктор поклонился и растаял в тумане.

— Госпожа коммандер, простите, пожалуйста, за опоздание! — молодая женщина выбежала из-за угла здания оперы. — Синьор Торнабуони просил проводить вас. Меня зовут Джулия Тедески.

— Ничего страшного, — вежливо улыбнулась Лавиния. — Я и сама только что вышла. Мне нужно в Ка’Тезоро, вы знаете дорогу?

— Это совсем рядом, госпожа коммандер, в эту арку и направо.

Девушка пошла рядом, приноравливаясь к шагу старшей по званию и заглядывая ей в лицо. Видно было, что ей ужасно хочется о чём-то спросить. «Почему бы нет, — подумала госпожа Редфилд. — Возможно, эта девочка заметила что-то, чего не разглядел её сиятельный начальник».

— Джулия.

— Да, госпожа коммандер?

— Я вижу, что у вас на языке висит вопрос. Задайте его уже.

— О-о… Можно, да? Синьора коммандер, вы приехали в Венецию что-то расследовать?

— Я приехала в Венецию по просьбе старинного знакомого. Возможно, что-то и придётся расследовать, но я пока в этом не уверена.

— А-а… А синьор Торнабуони сказал, что вы — самый опытный следователь в Службе магбезопасности. Мы все решили, что опять будем ловить какого-нибудь сумасшедшего мага.

Тут госпожа Редфилд вспомнила абсолютного безумца, Джокера, совсем недавно веселившегося в этом городе, и содрогнулась^[5].

— Хотелось бы обойтись без сумасшедших, — сухо ответила она. — И вообще, Джулия, лучше не обсуждать дела даже с коллегами.

— Да, госпожа коммандер, — смиренно ответила девушка. — Мы пришли. Вот Ка’Тезоро.

Поблагодарив её, Лавиния поднялась к своей квартире, открыла дверь и вошла. Было тихо, и она слегка удивилась — неужели Марджори ещё не вернулась? Но тут заметила в гостиной гору ярких пакетов, и с облегчением вздохнула.

При демонстрации третьей из купленных сумочек Марджори остановилась на полуслове, внимательно посмотрела на подругу и спросила:

— Всё не так, да?

— Не всё, — Лавиния, глядевшая в расцвеченную фонариками темноту над Гранд-Каналом, повернулась. — Не всё, но многое.

— Давай сядем, я налью вина, и ты расскажешь.

Дослушав довольно путаную историю, секретарша одним глотком допила белое вино и сказала:

— И в самом деле, пока непонятно почти ничего. Имена ты выяснила?

— Выяснила. А что толку?

— Рассказывай. И давай картинку нарисуем, что ли.

Нормальной доски у них, конечно, не было, поэтому Лавиния создала её магически.

— Итак, — сказала она, ткнув пальцем в золотистый светящийся туман, и на нём возникла картинка. — Вот театр «Ла Фениче». Выстроен на месте жилого дома, сгоревшего в тысячу семьсот шестьдесят третьем. Изображения дома, извини, нету, не сохранилось, но ты сегодня такие видела — траттория в первом этаже, хозяева живут на втором, а третий сдают. Тогда третий этаж сдавали некоему портному по фамилии Каттанео, трактир назывался «Русалка», а владела им семья Дукальди. В живых после пожара остался этот самый портной и младшие дети трактирщика.

— Они в нашей истории дальше встречаются? Они или их потомки?

Госпожа Редфилд пожала плечами.

— Пока не знаю.

— Ладно, поехали дальше.

— Дальше… Ну, вот расшифровка тех записей, которые показались нам с Джан-Марко интересными «…во время прогона Ф. был пойман на использовании амулета Ллойда. Это заметил К.О. и немедленно сообщил, сперва Вел., потом мне. Пришлось расторгнуть контракт с Ф.» Ф. — это Франко Фальеро, драматический тенор. Пел Радамеса в «Аиде». К.О. — Карл Оттоленги, знаменитый бас. Вел. — главный дирижёр театра на тот момент, Генрих Вельтранер.

После прикосновения к доске на ней появились снимки молодого брюнета в золотом ожерелье-воротнике, красавца с седыми висками в костюме Мефистофеля и седого господина с вытянутым лицом во фраке, с дирижёрской палочкой в руке.

— А амулет Ллойда? — Марджори привычно делала пометки в блокноте.

— Одна из разработок Гильдии артефакторов Дании и Норсхольма. Поддерживает силу и звучание голоса, когда сам певец не вытягивает. Разумеется, использование этого амулета во время спектаклей строжайше запрещено Гильдией Эвтерпы^[6].

— Хм… — Марджори задумчиво почесала карандашом кончик носа. — А какое дело, собственно, басу Оттоленги до амулета, используемого тенором? Они не конкуренты ни разу.

— Великий Карл уже не так велик, по словам синьора суперинтенданта. Правда, прежде чем сказать это, Кавальери проверил все углы, даже за дверь выглянул, не подслушивает ли кто-то. Но вот тебе неприглядная правда: Карлу Оттоленги уже очень много лет, и провести целый спектакль певец не может чисто физически. Зато он основал школу, и своих учеников буквально тащит к вершинам славы.

— Надо полагать, среди этих учеников есть и тенора?

— Именно так! И если можно устранить конкурента таким простым способом, то почему ж им не воспользоваться?

— Слушай, но ты ведь тоже тащишь своих студентов за собой!

— Да? — Лавиния прищурилась. — И куда? К лавровым венкам Парнаса? Нет, дорогая, мои ученики месят болота Зелёного Эрина, чтобы научиться нейтрализовать банши, и продираются сквозь джунгли Квазулу-Наталя для повторения методик колдунов. Я не говорю уже о лабораториях, дуэлях на полигоне и попросту ежедневных пробежках. Мои ученики, ха! — в волнении она поднялась и теперь расхаживала по гостиной. — Умения моих студентов — это вопрос жизни и смерти, причём жизни или смерти не только конкретного мальчика или девочки, но и тех, кто сам не может себя защитить!

Дождавшись конца этой пафосной фразы, Марджори спокойно глотнула вина и сказала:

— Ты так горячишься, будто это тебя обвинили в протекционизме. Не забывай, для того же драматического тенора Франко Фальеро именно опера является вопросом жизни и смерти.

— Ну, да, — вяло ответила Лавиния. — Ты права.

Она снова уселась, и откинулась на спинку кресла. Почему-то вдруг навалилась усталость — или это туман вполз в приоткрытое окно и долил безнадёжности в разговор?

Меж тем её секретарша просмотрела записи и наморщила лоб:

— Что-то мне напоминает эта фамилия, Фальеро… Не могу вспомнить.

— Всплывёт, когда перестанешь об этом думать.

— Ну, да, согласна… Хорошо, там был ещё какой-то фрагмент разговора, расшифруешь?

— Собственно, это уже почти всё. «Заходила С.М., просила за Ф. О том, что она мне рассказала, не стану писать даже здесь, но у меня появился повод не так жестоко наказывать мальчика. Послал ему магвестник», — Лавиния, не глядя, ткнула пальцем в доску; появившаяся картинка изображала красавицу-блондинку с огромными голубыми глазами. — Соня Мингард, сопрано. Я с ней немного знакома, и могу с уверенностью сказать — очень хорошая женщина. Вот просто хорошая, и всё. Что именно она рассказала Кавальери о нашем теноре, суперинтендант мне так и не сообщил, но это было достаточно весомо, чтобы возобновить контракт и оправдать это перед Гильдией. Имя уборщицы, полагаю, нам пока не нужно?

— Не знаю… — Марджори задумчиво смотрела в окно. — Я вспомнила, кстати. Был такой дож, Марино Фальеро, которого казнили за предательство интересов Венеции.

— Когда?

— Не помню. Как ты думаешь, это может иметь отношение к проклятию?

Лавиния покачала головой.

— К проклятию может иметь отношение что угодно, потому что логики в этом магическом воздействии чаще всего просто нет. Но, если дело действительно в давно умершем доже, то при чём здесь театр?

— Надо выяснить даты, а там посмотрим.

— Посмотрим… — госпожа Редфилд встряхнулась. — Пойдём-ка в какую-нибудь тратторию и поужинаем. Выпьем вина, закажем жареной на гриле рыбы…

Примечания

1

Gwiscardee (drow.) — находчивый, хитрый, лисица

2

Secundum pactum (лат.) — согласно договору

3

Piano nobile — главный, господский этаж палаццо, где находятся главные спальни, гостиная, кабинет хозяина и пр.

4

post hoc ergo propter hoc — после этого значит вследствие этого

5

История Джокера рассказана в романе «Лицо под маской».

6

Эвтерпа — муза лирической поэзии и музыки. Гильдия Эвтерпы объединяет музыкантов, певцов и поэтов стран, входящих в Союз королевств.