Дорога домой

Анна Грэм, 2019

Они оба связали свою жизнь с кровью и болью. Майкл калечит жизни, а Эван жизни спасает. Что общего между ветераном смешанных боевых искусств и парамедиком, дни и ночи проводящим в машине службы 911? Общая ДНК, одна фамилия, дом-развалюха на окраине Техаса. И крепкая, как канат, эмоциональная связь. Связь отца и сына. Извечное противостояние отцов и детей. Первая любовь, получившая шанс на продолжение. Кровавый спорт. Содержит нецензурную брань.

========== Глава 1 ==========

12 лет назад

Ана напрасно надеется, что сумеет пробраться в дом незамеченной: час тридцать, а свет горит во всех окнах. Значит, её ждут. Родители наверняка даже не ложились, а ведь им завтра на работу. По привычке крадучись вдоль забора, даже зная наперёд, что это уже не поможет, Ана Бореанез изо всех сил старается успокоиться. Какой смысл психовать, если тебя поймали с поличным? Вина, стыд, досада и злость — внутри царит хаос, ну почему нельзя просто оставить её в покое? Почему нельзя просто начать, наконец, доверять ей?! Родители привили ей достаточно здравомыслия, так почему им всегда всё мало?! Ана не могла бросить Эвана в такую трудную минуту. Она не могла просто встать с дивана и пойти домой, чтобы вернуться в положенные двадцать два тридцать. И пусть Эван почти два часа молча смотрел в стену, она не могла бросить его просто так, ведь сегодня его отца посадили в тюрьму. Эван остался совершенно один. Ана не знала, как рассказать это родителям — а они наверняка уже в курсе — ведь насчёт Бруксов она не так давно получила чёткое предупреждение.

Она собралась зайти с кухни и тихонько подняться по лестнице в свою комнату, но в последний момент передумала — это было бы слишком по-детски.

— Ана Лусия.

Спокойный, но строгий голос отца окликает её из столовой.

— Можешь не врать, мы знаем, где ты была, — добавляет он, и у Аны вспыхивают щёки.

Она делает глубокий вдох и шагает в столовую, находит родителей, сидящих за столом в напряженных позах друг напротив друга. Они сидят так давно, что остывший чай тёмным, мутным кольцом опоясал их белоснежные, полупустые чашки. Ана встаёт в дверях, готовая к нападению и защите… Нет, к этому Ана никогда не будет готова. Нет ничего хуже, когда двое самых близких людей не понимают и не поддерживают. Она ведь ничего не сделала!

— О твоей дружбе с Эваном Бруксом мы говорили, кажется, недели две назад. И ты конечно же, благополучно пропустила всё мимо ушей. — Если Сильвестер пытался быть с ней мягким, но убедительным, то Мария порой не могла сдержать эмоций. И Ана отвечала ей тем же.

— Мама, мне уже шестнадцать, я сама могу решать, с кем мне общаться.

Она уже не говорит о том, что все её одноклассники имеют собственные машины и возвращаются домой, когда им вздумается. Пьют алкоголь и давно занимаются сексом, спокойно обсуждая с родителями все перипетии этой неотъемлемой части человеческой жизни. Когда она отвергла ухаживания капитана школьной команды по футболу — редкостного дебила, к ней едва не приклеилось прозвище «Фригидная», но Эван тогда заткнул всем рты. Ничего не требуя взамен. Он забирал её, они вместе ехали в школу, а потом он привозил обратно, каждый день, когда не пропускал учёбу из-за тренировок или соревнований. Никто из обидчиков не хотел связываться с парнем, который может навалять профессионально, и Ана чувствовала себя под защитой. Но даже с ним у неё ничего не было, несмотря на то, что они строили планы на совместное будущее. Эван не настаивал, а ей… Ей просто было страшно, что мама каким-то своим полузвериным чутьем всё узнает, и тогда плакал её колледж. Если отсутствие машины она могла объяснить жёсткой экономией, то излишне жёсткие рамки, в которые родители запихивали её, словно податливый пластилин, Ана понять не могла.

— Ты будешь решать это только тогда, когда начнёшь сама зарабатывать себе на попкорн! А пока я горбачусь в две смены на твоё будущее, будь добра, слушай, что тебе говорят! — чеканит Мария. У неё до того злое лицо, что, кажется, говорит один рот, всё остальное, словно камень, неподвижно. — Он тебя даже не проводил. А ведь ночь, — она резко машет рукой в сторону окна, за которым чернеет безлунное небо.

— Он уснул. И тут идти через одну улицу…

— Послушай, дочка, Эван отвлекает тебя от главного. Сейчас для тебя нет ничего важнее учёбы. Грант от тебя уже уплыл, так что рассчитывать придётся только на себя, — отец перебивает её, и пусть он говорит мягко и вкрадчиво, стараясь убедить, Ана чувствует, что её здесь никто не хочет слушать. Внутри поднимается волна протеста, и каждое слово теперь воспринимается в штыки. — Анита, мы хотим, чтобы твоя жизнь сложилась лучше, чем у нас…

— А его отец только что загремел за решётку, — вклинивается мать, и Ана снова взрывается криком.

— Но Эван здесь ни при чём!

— Эван толком не учится, он днями и ночами избивает грушу в гараже, — продолжает отец. — Из него ничего не выйдет. Ты должна выбирать своё окружение, ничему хорошему он тебя не научит.

— Но я ведь люблю его! — Ана почти кричит, но голос предательски срывается на всхлип. Это — последний аргумент, после которого, она надеется, родители хотя бы немного смягчатся.

— Ты ещё не в том возрасте, чтобы понимать истинное значение этого слова. Забудешь. — Мария хлопает ладонью по столу, и Ана не слышит больше ничего кроме собственного плача.

Мама тяжело вздыхает и будто бы смягчается — ну разве стоило доводить собственного ребёнка до истерики?..

— Послушай, таких, как Эван, у тебя будет ещё много…

Ане до ужаса себя жаль. «Не будет, таких, как Эван! Не будет!» — вторит внутренний голос, и слёзы текут ручьём, и колени дрожат. Сильвестер встаёт из-за стола и, взяв дочь за плечи, усаживает на диван.

— А ты у себя одна. Мальчики в его возрасте неопытны и столь же самонадеянны. Если ты забеременеешь…

— Я всё поняла, поняла! — Ана стыдится этих разговоров. Она утирает слёзы и, стоически выслушав ещё кучу увещеваний, отправляется в свою комнату.

Несправедливо, чудовищно несправедливо. Всё внутри кипит от злости. Ана готова бежать из дома в чём есть, лишь страх, плотно вбитый в подкорку страх за своё будущее, не даёт ей сделать ни шагу. Да что оно такое, это будущее? Эфемерное понятие, которое ни потрогать, ни увидеть. Почему из-за этого призрачного нечто она обязана бросить то, что любит здесь и сейчас?! А если никакого будущего нет? А что если она завтра умрёт?!

Ана сбегает из дома через полчаса, дождавшись, когда родители затихнут в своей спальне. Вылезает в окно, прыгает с навеса крыльца, едва не разбив садового гнома. Коленям больно — неудачно приземлилась. Плевать, что на улице глубокая ночь, она бежит так быстро, словно за ней гонится стая собак. Так быстро, чтобы собственные страхи и сомнения не успели её догнать.

— Они запретили нам встречаться, — запыхавшись, заявляет она с порога, как только заспанный и какой-то разом похудевший Эван открывает ей дверь. Он долго молчит, словно пытается понять, а поняв, принять и переварить. Ана чувствует себя кругом виноватой — и перед родителями, и перед Эваном. Ему сейчас и без того непросто, а она добивает его.

— Я понял.

Майкла, отца Эвана, недолюбливали и соседи, и школьный комитет — побаивались. У него была репутация скандального и заносчивого типа, который не стеснялся своих спортивных достижений, а получить в лицо от чемпиона мира по смешанным единоборствам никто желанием не горел, с самим же Эваном в школе предпочитали не связываться. Ане это даже нравилось — все эти «Заучка» и «Фригидная» затухали на корню. Теперь же Эван превратился в сына уголовника, и они оба понимали, что за этим последует. Тюрьма — клеймо, даже если сел не ты, а твой близкий родственник. Эвана начнут сторониться ещё больше, и сегодняшний домашний скандал был тому подтверждением.

— Эван, я уезжаю в колледж, — с дрожью в голосе произносит она. Её словно осеняет — им придётся расстаться в любом случае, ведь Эвану колледж не светит. В голове успевает пронестись шальная мысль всё бросить и остаться с ним, найти работу, пусть официанткой или горничной, жить с ним, в его доме, когда-нибудь родить ему детей. Родители ведь живут как-то и без колледжа, и они с Эваном справятся! Пусть он только поддержит её.

— Я знаю.

Ана не видит в тусклом свете бра его лица, но знает, чувствует, что ему больно. Она слышит это в его тихом голосе, в глубоком, тяжёлом вздохе. Страха не осталось — она бросается к нему, обнимает за шею, за твёрдую, мускулистую спину, за руки, плечи — широкие, гладкие и горячие на ощупь. Либо сегодня, либо никогда. Да если не с ним, то с кем?! Другие парни сделались ей отвратительными, мерзкими. Ана уверена, что больше никогда никого не полюбит.

— Я не хочу с тобой расставаться. Не хочу.

Плотно зажмурив глаза, она находит его губы, неумело тычется в них.

— Я никуда не поеду. — Она запускает пальцы в короткий ёжик волос на его затылке, придвигается ближе, так близко, как никогда себе раньше не позволяла. — Я останусь с тобой.

Лишь бы только он поддержал её, иначе сомнения выгрызут у неё в груди дыру. Ане хорошо и одновременно страшно — Эван отвечает на её поцелуй также неумело, но со всей страстью. Она чувствует прикосновения его ладоней на спине, на лопатках, на шее, под футболкой; животом ощущает твёрдость чуть ниже пояса его штанов. Пугается, нервно дёргается, но тут же сама себя успокаивает. Чего бояться? Рано или поздно это случается со всеми. И пусть лучше это будет Эван.

— Постой, — он отстраняется, прижимается лбом к её лбу, ровняет дыхание. — Ана, — проводит ладонью по её щеке, целует в кончик носа, делает полшага назад. Его горячее тепло вмиг меняется на холод ночи — они забыли запереть дверь. — Не нужно. Если всё так… не нужно. Иди домой… Я отвезу…

Ана больше ничего не слышит, закрывает уши, пятится назад, давится слезами. И он её отверг. Все кругом её предали. Ана сбегает от него в темноту, продирается через кусты, будит соседскую собаку. Эван окликает её, пытается догнать, проводить, потому что беспокоится. Все за неё, чёрт возьми, беспокоятся, но всем на самом деле откровенно плевать! Лучше бы ей пропасть. Угодить под машину. Или пусть какие-нибудь идиоты пристрелят её из-за угла.

Острый приступ страха возвращает в реальность пинком под зад. Ана нервно озирается по сторонам — улочка пуста и безлюдна, дома глядят на неё, словно призраки, пустыми, чёрными глазницами. Нигде ни души. Если она действительно наткнется на каких-нибудь придурков, помощи она не дождётся. И никакой Эван её не спасёт. Он теперь больше никогда её не спасёт — ещё пара месяцев до выпускного, и она больше его не увидит. Ана припускает прочь с улицы — теперь она мчится домой, туда, откуда каких-то полчаса назад желала уйти безвозвратно. Пробравшись в комнату, она падает на кровать и рыдает два часа кряду, пока не засыпает от бессилия.

Утром родители не спешат её будить. Она пропускает один день учёбы — Мария и Сильвестер везут её в парк на пикник, а потом в кино. Вечером дома они едят мороженое и играют в «Монополию» — ради дочери оба отказались от дополнительных рабочих часов. Ане всё ещё горько, но она почувствовала поддержку, а с ней всё кажется как-то проще.

Эван перестал ходить в школу, перестал звонить и отвечать на звонки, и почти не появлялся дома. Он пропадал в госпитале, куда они с Аной не так давно вместе устроились волонтерами. Позже Ана поняла, что не выносит вида крови — ей пришлось пересмотреть специализацию и выбрать факультет психологии — а вот Эван остался. Он сдал школьные тесты досрочно. Он не пришёл на выпускной и через две недели молча забрал свой аттестат. Ещё через неделю Ана переехала в кампус, и студенческая жизнь захватила её. Мама оказалась права, Ана забыла его.

Думала, что забыла.

Наши дни

Каждый раз, когда Ана возвращается домой, она словно совершает скачок во времени. Ещё пару миль назад она была молодой женщиной с приличной, пусть порой эмоционально опустошающей работой, хорошей машиной, при женихе — управляющем колл-центра, снимающем им квартиру в десяти минутах от делового квартала, а стоило въехать на родную улицу — снова стала шестнадцатилетней девчонкой. Наверное, потому что здесь ничего за двенадцать лет не поменялось. Её одноклассница — бывшая королева бала и лидер группы поддержки — всё так же сидит с бутылкой виски на крыльце и смотрит в никуда. Кажется, в прошлом году коллеги Аны из опеки забрали у неё дочь. «Додж» бывшего капитана футбольной команды так и стоит возле дома его родителей, уже не такой ослепительный в своей новизне и прокачанности — капитан получил травму, его карьера в спорте накрылась, а запасного варианта у него не было. Он тоже пьёт виски, только не на крыльце, а у себя в комнате. Оба они — и капитан, и чирлидерша — когда-то насмехались над Аной: за нежелание расставаться с девственностью, за латиноамериканскую внешность, за успехи в учёбе; Ане хочется позлорадствовать, но это было бы слишком по-детски. А она уже давно не ребёнок.

Это сейчас Ана Бореанез чуть обросла шкурой, тогда же она была, как оголенный нерв. Всё, что сейчас кажется смешным и нелепым, тогда представлялось вселенски значимым. Любая проблема, будь плохая оценка, ссора с родителями или насмешки сверстников, становилась вопросом жизни и смерти. Подростки, они такие, ей ли — психологу из службы опеки — не знать этого, да только вот подростку этого не объяснить. Ане приходится работать с более сложными случаями — с детьми, потерявшими родителей — в тонкости детских любовных перипетий ей по долгу службы вникать нет необходимости. Но она помнит, как это бывает, помнит и старается всегда ставить себя на место пациентов, заставлять себя чувствовать то же, что и они. Порой это выматывает, но она знает, что делает нечто важное. В её сложные годы рядом были родители, а у её маленьких клиентов порой есть только она.

В первые годы учёбы родители ездили к ней, после она стала приезжать сама на Рождество и День Благодарения; побыв дома денёк-другой, она спешила назад, в свою бурлящую жизнь. В этот раз ей предстоит задержаться подольше — отец упал с велосипеда по дороге на работу и повредил ногу.

Ни разу за время своего короткого пребывания дома она не видела ни машины Эвана, ни его самого. Зато пару раз видела мотоцикл его отца, и лишь это говорило о том, что дом не пустует. Проезжая мимо Бруксов по разбитой дорожке, заваленной пожелтевшими листьями, вслушиваясь в шорох собственных шин, она невольно бросает взгляд на их дом. Под навесом стоит мотоцикл Майкла. Машины Эвана нет — наверное, он на работе. Ана слышала, он много работает. Эван Брукс остался в её прошлом вместе с наклейками «Зачарованных», кассетами «Спайс Гелс» и диснеевскими мультиками на сиди-дисках — полустёртым воспоминанием с горько-сладкими нотками ностальгии.

Ана заворачивает на посыпанную галькой дорожку и паркуется возле отцовского гаража, замечает, как разросся газон. Надо бы подстричь, не то пришлют штраф.

— Анита! — мама встречает её на улице, в переднике, обсыпанном мукой. Ана улыбается ей, но выходит как-то грустно — Мария заметно постарела. Странно, ведь в прошлом году это было не так заметно.

— Привет, мама. — Ана обнимает её и, щёлкнув кнопкой автомобильного замка, проходит в дом.

Отца она видит в любимом кресле у телевизора. Рядом с ним — костыль, нога лежит на банкетке. Ана замечает, что носок у него на ноге посерел от частых стирок. Ей вдруг становится так жаль их обоих. Им ведь всего по пятьдесят восемь. Или уже… Она не замечала, как летит время, не замечала, пока один из них не стал беспомощен. Когда-то они были её опорой, её путеводными звездами. Скоро настанет её черёд быть опорой для них.

— Милая, привет, — отец оглядывается, услышав, как скрипнула дверь. — Ты что, плачешь? Да брось, я в порядке, опухоль уже сошла. — Сильвестер искренне улыбается ей, и Ана старается сдержать слезы, чтобы не испортить встречу. — Спасибо Эвану.

— Вы общаетесь? — Ана отчего-то настораживается услышав это имя, особенно в таком ключе. В последний раз имя Эвана Брукса произносилось в их доме далеко не с благодарностью.

— Да не сказать. Я упал, как раз когда у него был выходной. Он мне здорово помог. Даже к врачу не понадобилось ехать.

— А стоило бы! У него ведь не рентгеновское зрение! — Она садится на краешек танкетки, пытается осмотреть ушибленное колено и понимает, что её общих знаний недостаточно. Начинает злиться.

— Анита, моя страховка не покроет всю сумму. Всё нормально, не переживай.

Но Ана злится, и не только на беспечность отца и свою неподходящую квалификацию. Эван вдруг оживает, призрачный образ из её воспоминаний вдруг обретает плоть. Она понимает, что Эван Брукс — её первая любовь — где-то рядом: он продолжает жить по соседству, работать и, вопреки злым языкам, до сих пор умудряется не сесть в тюрьму, не спиться и не умереть в драке. Ана будто бы снова проваливается в свои шестнадцать, в точку отсчёта до начала своей новой, взрослой жизни, в которой таким незначительным глупостям, как первая влюблённость, уже нет места. Её охватывает знакомая растерянность, но Ане уже не шестнадцать. Она быстро берёт себя в руки и решает поддержать разговор.

— Как он?

— Сдал экзамен на парамедика недавно. Это значит, он теперь главный в бригаде. На сложные случаи ездит. Все-таки взялся за ум.

— Бросил эти свои бои без правил, — вклинивается мама, выделяя «бои без правил» небрежной интонацией.

— ММА*, — на автомате поправляет Ана, потом одергивает себя. Раньше Эван раздражался, когда его вид спорта называли с ошибкой, ему вслед раздражалась и она. Но то было раньше. — Какая разница, — она отмахивается от своих воспоминаний, вторя внутреннему голосу.

— А вот отец его отсидел уже второй раз, — с долей какого-то полудетского ехидства вставляет Мария.

— Мария, я знаю, что ты не любишь признавать свои ошибки, но не усердствуй. Эван — молодец.

— Потому что помог тебе с ногой?!

Они препираются ещё пару минут — Мария стоит на своём до последнего, и после, отец, махнув на упрямую жену рукой, выходит за почтой. Ана, как и отец, прекрасно знает, что мама ненавидит быть неправой, и пусть её упертость порой напоминает детский сад, она никогда не отступит. С возрастом, кажется, стало ещё хуже.

Ана встаёт с дивана и проходит на кухню чтобы помочь ей с пирогом. Между делом она поглядывает в окно — отец идёт медленно, пробуя ногу без костыля, аккуратно спускается по ступенькам крыльца. Он крепко держится за перила — видно, что ему страшно упасть. Ана тревожно наблюдает за ним, готовая в любую секунду сорваться на помощь, а мама за это время успевает разболтать все местные новости: кто женился, кто развелся, кто родился, кто умер. Ана молча кивает, усердно помешивая ложкой тесто и не проявляя к своим бывшим одноклассникам и соседям ни капли живого интереса, но понимая, что для матери сплетни — единственное развлечение в этом богом забытом, тихом, как кладбище, районе. Она думает об Эване. О том, что он не ожесточился, что не держит зла на её родителей за то, как они обошлись с ним, с их с Аной чувствами. Наверное, это кредо всех медиков — помогать ближнему, несмотря на личное.

Ана бросает взгляд в окно. Отец стоит у почтового ящика и разговаривает с водителем старенького пикапа «Шевроле». И как она проглядела?! Ана всматривается в номера, в затёртую наклейку «Охотники за привидениями» на крышечке бензобака. В «Звёзду жизни»* на заднем стекле. Она узнаёт эту машину. Но с трудом узнаёт лицо водителя.

— Как нога, мистер Бореанез?

— Спасибо, сынок, лучше, гораздо лучше, — Сильвестер кивает, как болванчик, улыбается, едва не раскланивается, в этих его комичных движениях угадывается чувство вины и неловкость.

— Хорошего дня, сэр.

Голос его остался прежним. Эван Брукс изменился — вырос, возмужал, лицо его покрылось взрослой небритостью, по-детски пухлые щеки впали и обострили скулы, но это он — сомнений нет.

— Ана, у тебя тесто капает! — окликает её мать, но Ана почти не слышит её из-за звона в ушах.

Она была уверена, что забыла.

Коротко улыбнувшись матери, Ана отходит от окна и, взяв тряпку, начинает неаккуратно и нервно стирать шлепки теста со столешницы.

Комментарий к Главе 1

*Смешанные боевые искусства (также MMA — от англ. Mixed martial arts) — боевые искусства (часто неверно называемые «боями без правил»), представляющие собой сочетание множества техник, школ и направлений единоборств. ММА является полноконтактным боем с применением ударной техники и борьбы как в стойке (клинч), так и на полу (партер).

*«Звезда жизни» (англ. Star of Life) — эмблема службы Экстренной медицинской помощи.