У лукоморья дуб…
— Не надоело вам? — спросила мама.
Не отрываясь от телевизора, мы с папой дружно кивнули. Не надоело, дескать, о чём разговор.
— Лучше бы духовно развивались, а не пялились в ящик.
Мы опять кивнули. Конечно, лучше, кто спорит.
У мамы лопнуло терпение, и она встала между нами и телевизором.
— Ну, ты-то взрослый человек, — сказала она папе.
— Безусловно, — с некоторым сомнением в голосе ответил он и вытянул шею, чтобы немножко видеть экран.
— Вот и занялся бы её культурным совершенствованием, — мама кивнула головой в мою сторону. — Развил бы в ней тягу к прекрасному.
Мамина фраза повисла в воздухе. Не потому, что папа был совсем против. Просто он не знал как.
Понимая, что толку от нас не добьёшься, мама завернула в фольгу бутерброды и жареную курицу, собрала чемодан и большую спортивную сумку и купила на всех билеты в плацкартный вагон.
— Поехали, — сказала мама.
— Куда? — не поняли мы.
— К Пушкину, — ответила она и выключила телевизор.
Ехать к Пушкину пришлось долго. Сначала целую ночь на поезде. Потом ещё километров сто в большом туристическом автобусе.
— Александр Сергеевич, — заметила мама, — весь этот путь проделал в кибитке. На конной, между прочим, тяге.
— Вот времена были, — почесал в затылке папа. — Жил человек в собственном доме, под боком у няни. А все думали, что он в ссылке.
— Ничего удивительного, — сказала мама, — я у себя дома тоже как на каторге. И никакой няни. А Пушкин много чего в своей ссылке написал. И «у лукоморья дуб», и про Царевну-Лебедь.
— Помню-помню, — согласился папа. — Школьная программа. Болдинская осень в Михайловском. Или в Тригорском? Как его там?
И папа зачем-то стал нам рассказывать — причём в рифму — про своего дальнего родственника, какого-то дядю, у которого были какие-то правила — то ли честные, то ли, наоборот, нечестные. И вот, этот странный дядя очень серьёзно заболел и за это заставил себя уважать, поправлять ему подушки. Не мог, видите ли, ничего лучше выдумать. Белиберда какая-то.
Конец ознакомительного фрагмента.
